Возможно, старший лейтенант Перница знал прекрасную чешскую поговорку о ранней птичке, которая червячка клюёт, но определённо ей не руководствовался. Он всегда дрых до полудня и только перед обедом отправлялся на проверку работающих солдат. После обеда он постепенно поправлял здоровье, а уже после ужина был телом и душой готов к новым возлияниям. Не надо думать, что в течение дня он вовсе не пил, но это было лишь легкая поддержка опьянения, которое его никогда не покидало.

Так и в этот раз Перница проснулся тогда, когда его подчинённые уже отработали две трети утренней смены. Несколько раз мощно зевнув, он потянулся и сел на кровати.

— Бога душу, — вздохнул он, — Судя по всему, уже опять утро. И вдобавок мне хочется отлить.

С чувством горечи он сунул ноги в тапки, и, сопя, словно раненый кабан, отправился в туалет. Потом он принял душ и начал натягивать форму.

В ту минуту, когда уже пора было уходить, он вдруг неожиданно выпучил глаза, потому что понял, что что‑то не в порядке.«Чёрт!» — воскликнул он, — «Где мой пистолет? Какой мерзавец украл мой пистолет?»

Он тут же распахнул двери и заголосил:

— Пепик, ты где? У меня случилась страшная беда. Быстрей беги сюда, вопрос жизни и смерти!

Лейтенант Троник прибыл в рекордные сроки, поскольку унылые интонации в голосе командира возбудили его любопытство.

— Дружище, сделай что‑нибудь, — стонал старший лейтенант, — Представь себе, мой пистолет в жопе!

Замполит сразу насторожился. Если офицер потеряет личное оружие, это всегда серьёзно. Но если утеря произошла в подразделении наподобие этого, то тут все шутки в сторону.

— Ты не мог его куда‑нибудь запихнуть? — спросил он взволнованно, — Ты везде посмотрел? Во все ящики заглянул?

— Пепик, это лишнее, — горевал Перница, — Пистолет был тут, в кобуре, а теперь он в пролёте. Кто‑то из этих неблагодарных мошенников у меня его свистнул, по–другому никак не объяснить.

— Это неприятно, — констатировал Троник, — Как ты мог допустить, чтобы незваный гость мог проникнуть к тебе в спальню?

— Я ничего не допускал, — бубнил старший лейтенант, — я был пьяный, как свинья, а в таком состоянии про бдительность и зоркость и не вспомнишь. Я завалился в кровать, и так вышло, что я не запер дверь. Но скажи сам, пришло бы тебе в голову, что какой‑то гад мог бы воспользоваться возможностью?

— Мы в подразделении, — сказал замполит, — где возможно всё. Я же тебе рассказывал, что произошло со мной.

— Я бы с тобой с радостью поменялся, — уныло твердил Перница, — Отбитая жопа заживёт за пару дней, а от моего дела пахнет шишкой на всю жизнь.

Замполит был того же мнения. Если пистолет по несознательности старшего лейтенанта попал в руки каких‑нибудь врагов социализма, то ситуация исключительно серьёзная, прямо‑таки вопиющая. И самое время политическому работнику вмешаться в неё со всем своим авторитетом.

— Как ты думаешь, Пепик? — канючил Перница, — Не получится как‑нибудь всё замять?

— Замять? — поднял брови замполит, — Исключено. Даже если бы у нас были к этому средства, которых у нас нет, мы не можем просто махнуть рукой на этот случай. Что, если пистолет похищен империалистическим агентом, который намерен с его помощью свергнуть социализм в нашей стране?

— Одного пистолета ему бы, наверно, не хватило, — предположил старший лейтенант, — не говоря уже о том, что из него никуда нельзя было попасть два раза подряд.

— Пистолет пистолетом, — не отступал Троник, — А у тебя тут незаконное вооружённое формирование. Заминать я это точно не буду, но в случае, если мы вычислим виновного, ты можешь выбраться целым и невредимым.

— Вычислим! — вспыхнул Перница, — И такое устроим засранцу! Раз он против социализма, то пусть узнает, что почём. А в суде я мог бы заявить, что меня этот проходимец оглушил. Что скажешь?

— Это пока преждевременно, — ответил замполит, — Сперва надо вернуть пистолет, и только потом мы сможем кого‑то потащить в суд. И в любом случае пора немедленно приступать к действиям.

Лейтенант Троник мысленно потирал руки. Он чувствовал себя на высоте ситуации, и таким способом, какой ему и не снился. Наконец‑то он сможет железным кулаком ударить по противнику и внести замешательство в его ряды. Он может и должен уничтожить империалистических боевиков, а в их существовании в рядах чёрных баронов и их изощрённости он никогда не сомневался. Он долго ждал случая, и уже почти перестал надеяться, что он представится. Ну что же, теперь настал черёд ему, обученному работнику, молниеносно перенести теоретические познания в революционную работу.

Удар по врагу должен был быть безжалостным, но продуманным.

— А самое смешное, — улыбался Троник в душе, — что помимо классового врага в собственном соку поварится и отвратительная пьяная свинья Перница.

На стройках работали, в обычном темпе, поскольку никто и понятия не имел, что назревает острый классовый конфликт. Трудовая дисциплина в эти дни, как ни странно, не снижалась и оставалась на обычном умеренно неудовлетворительном уровне. Солдаты уже не так часто покидали рабочие места, потому что им казалось, что теперь, когда осталось действительно чуть–чуть, ни к чему напрасно рисковать. Так что только Мацек, Цина, Дочекал и еще несколько человек отошли на пару запотевших кружек пльзенского, но и они вскоре вернулись, чтобы присоединиться к созидательному труду. Каждый в соответствии со своеё натурой: Мацек с упорством русского богатыря принялся таскать мешки с цементом, Дочекал ковырялся лопатой в груде песка, а Цина смастерил из двух досок импровизированную лежанку, на которой тут же глубоко уснул.

— Парни, делайте что‑нибудь, — подгонял солдат мастер Пецка, — Ведь у нас эта стройка совсем не движется. Через пару недель идёте на гражданку, там‑то вам придётся поработать с огоньком.

— Что ж поделаешь, если у нас всё время неполный состав, — оправдывался Кунте, — Вот сейчас, например, нет Ясанека.

— Он вроде отошёл в туалет, — апатично заметил Кефалин.

— Вечно он срёт по два часа, — заворчал кулак Вата, — а если не он, кто кто‑нибудь ещё. Поэтому никак не можем собрать полную бригаду.

— Я вам кое‑что скажу, парни, — понизил голос мастер Пецка, — насчёт этого Ясанека. Я его давно раскусил. Он сядет в сортире, вытащит из кармана блокнот и пишет в него какие‑то стишки.

— Совсем сдурел, — рассудил кулак, — Что может прийти в голову в сортире?

— Возможно, ты удивишься, — сказал Кефалин, — но ценность поэзии совсем не зависит от того, где она возникла. Фантазия поэта способна оторваться от грубой реальности…

— Хорош болтать и подай мне кирпич, — загремел кулак, — Вы образованные все лодыри, и думаете, что всё можно заболтать! И ты тоже из таких! Мне вот интересно, напишет кто‑нибудь из вас что‑нибудь приличное?

— Например, о чёрных баронах, — присоединился Кунте, — Должно получиться неплохое чтиво.

Кефалин задумался.

— Это был бы достойный поступок, — сказал он через некоторое время, — такой же достойный, как подвиг штабного ротмистра Ешатека.

— Какого Ешатека, — спросил Кунте.

— Это был человек, который спас несколько сотен болотных черепах, — пояснил Кефалин, — Когда перед войной в Восточной Словакии осушали Чёрное болото, никто не подумал, что при его осушении погибнет целый ряд ценных животных, в первую очередь болотные черепахи, которые у нас водятся лишь в нескольких местах. Но нашёлся штабной ротмистр Ешатек, который думал не так, как начальство. С превеликим трудом он переловил черепах…

— Почему с превеликим трудом? — отозвался Салус, — Черепаха — это тебе не заяц, её, наверное, даже ты догнал бы.

— Это не просто черепахи, — просветил его Кефалин, — Болотные черепахи очень шустрые и умеют прыгать, словно лягушки. Кроме того, обитают они в местах, куда человеку особо лезть не захочется. Я уж не говорю про комаров и прочий гнус. Пока штабной ротмистр Ешатек доставил черепах в безопасное место, пришлось ему изрядно повозиться.

— А мы, значит, словно те болотные черепахи, — задумчиво произнёс Кагоун, — которых ты спасёшь, если о нас напишешь.

— Этому Ешатеку хотя бы дали медаль? — спросил Саша Кутик, — Если да, то ему повезло больше, чем тебе, если напишешь о нас. Я бы такую книгу оценил на восемь лет.

— Не меньше двенадцати, — выкрикнул Вата, — Господа, тут уж вы мне верьте. У нас был такой Гоусева, получил за антинародную листовку двенадцать лет, и моргнуть не успел.

Кто знает, как дальше развивалась бы дискуссия, если бы на стройку не прибыл старшина Блажек. Его лицо было необычайно серьёзно, и на дружеские приветствия он отвечал, лишь рассеянно кивая головой.

— Эй, Кефалин, — сказал он, — собирайся, и идём в казарму. Ясанек, Анпош и Ленчо тоже.

Все разом насторожились.

— Что случилось? — спросил Кутик, — Почему ты у нас в разгар рабочей смены уводишь самых лучших работников?

Старшина многозначительно пожал плечами.

— Все узнаете, — заверил он бойцов, — и я вам гарантирую, что это не какая‑нибудь ерунда.

Когда Блажек с комсомольцами покинул стройку, ни о каком выполнении планов не было и речи.

— Мне это не нравится, — констатировал Кутик, — Мне кажется, готовится что‑то нехорошее.

— Какое‑нибудь жидовство, — предположил Салус.

— Только бы нам опять не продлили службу, — опасался Вата, — Я многое могу перенести, но надо понимать, что я всего лишь человек. Как у меня не выдержат нервы, я на кого‑нибудь сорвусь и буду несчастен до самой смерти!

Комсомольцы собрались в кабинете замполита. Троник выглядел, как будто разразилась ядерная война, и судьба социалистического лагеря зависит только от него.

Он важно расхаживал по кабинету, поправлял на себе форму и говорил необычно энергичным голосом:

— Товарищи, когда я вас бессчётное количество раз предупреждал, что классовый враг не дремлет, а, наоборот, следит за нами, вы отнеслись к моим словам легкомысленно. Сегодня произошло событие, которое откроет вам глаза. Империалистический агент, имя которого нам пока неизвестно, ночью проник в спальню старшего лейтенанта Перницы и похитил его служебный пистолет. С какой целью, наверное, нет необходимости объяснять.

— С целью развязать третью мировую войну, — проворчал Кефалин, но так, чтобы разгневанный замполит его не услышал.

Троник продолжал:

— Товарищ Сталин учил нас, и я по своей практике могу полностью подтвердить, что классовая борьба постоянно обостряется. Побеждённая буржуазия бьётся, как издыхающая кобыла, и поэтому необходимо постоянно быть начеку. Признаемся себе, товарищи, что мы начеку не были. Даже наоборот. Здесь процветало фальшивое панибратство, а классовые противоречия были смазаны буйным весельем над кружкой пива. Социал–демократические глашатаи классового примирения, оппортунисты, ревизионисты и реформисты такому повороту дел могли быть только рады. Мы же, однако, порадоваться не можем, поскольку оружие социалистического воина оказалось в когтях неприятеля. Я жду, товарищи, что вы об этом скажете.

— Мне очень странно, — сказал Кефалин, — почему этот империалистический агент полез к старшему лейтенанту Пернице в спальню? Гораздо легче было бы попасть на склад, где лежат автоматы.

Лейтенант нахмурился.

— Возможно, это ему не пришло в голову, — произнёс он, — Или он просто дурак. Такое, товарищи, случается. Я видел целый ряд театральных постановок, где классовый враг творил такие глупости, что просто удивительно.

— Возможно, он таким дураком не был, — задумчиво сказал учитель Анпош, — И полез за пистолетом по той простой причине, что он меньше, удобнее, и его легче спрятать. Также он, по–видимому, рассчитывал на флегматичный характер товарища старшего лейтенанта. Возможно, он думал, что тот сразу и не заметит пропажи.

— Отлично, Анпош! — восторженно воскликнул замполит, — Похоже, вы попали в яблочко! Вы смогли понять психологию классового противника. Очень хорошо. Агент не может похитить у нашей народно–демократической армии пушку, танк или самолёт, но наверняка попытается раздобыть хотя бы пистолет. А вы что думаете, Ясанек?

— Я не знаю, — сказал Ясанек, который всё время думал об Эвичке Седланковой, — Я вообще ничего не понимаю.

— Ясанек, Ясанек, — укоризненно сказал замполит, — В последнее время вы становитесь пассивным. Что с вами происходит, Ясанек? Куда делось ваше революционное сознание?

Душан Ясанек не отвечал. Наверное, надо было бы замполиту объяснить, что Эвичка Седланкова происходит из семьи эксплуататоров, а её брат недавно был посвящён в сан епископа? Сам Ясанек эту идеологическую пропасть преодолел относительно легко, но Троник бы, наверное, его не понял, и произнёс бы речь об иудиных сребрениках, которые Ясанек в образе Эвички Седланковой принял из пропитавшихся кровью когтей международного капитала. Заигрывание с империалистическим молохом всегда опасно, и комсомольцам особенно не рекомендуется.

— Товарищи! — продолжил Троник главную тему, — Я познакомил вас с ситуацией, и должен вас со всей серьёзностью попросить о помощи. Нам известно, что пистолет командира похитил вражеский агент, но больше мы ничего не знаем. Поэтому я спрашиваю вас, товарищи, не заметили ли вы этой ночью чего‑нибудь подозрительного? Не отходил ли кто‑нибудь из военнослужащих в туалет, и не задерживался ли там слишком долго?

Никто из комсомольцев ничего подозрительного не заметил.

— Ну ладно, — проворчал лейтенант, — в таком случае проведём личный досмотр всех военнослужащих роты. Надеюсь, вас не заденет, если мы начнём с вас, хотя вы и вне подозрения. Партия учит нас доверять, но проверять. Сейчас каждый подойдет к своей койке, откроет сундучок, а потом я загляну в ваши тумбочки. Я уверен, что вы все на сто процентов невиновны, но не имею права позволить кого‑то пропустить.

Он первым вышел из комнаты, за ним в тесном строю шагала идеологическая опора подразделения, которая должна была подвергнуться обыску. На лестнице стоял бледный и совершенно трезвый Перница.

— Ну что? — прошептал он, схватив замполита за рукав, — Как тебе кажется, есть какая‑нибудь зацепка?

— Мы в самом начале пути, — загадочно сказал Троник, — Но у меня есть ощущение, что мы все будем очень удивлены.

Обыск у комсомольцев, как и ожидалось, результатов не дала. Похоже, у Троника свалился камень с души, потому что если бы и в этом эпизоде оказался бы замешан комсомолец…

— Товарищи, — сказал он довольно, — Теперь присоединяйтесь к выявлению неприятеля. Когда остальные вернутся с работы, будете вместе со мной, старшиной Блажеком и товарищем командиром проводить досмотр подозреваемых. Поскольку подозреваемые у нас все, речь идёт о целой роте. Учитывая серьёзность ситуации, мне бы не хотелось видеть с вашей стороны халатное отношение. Постоянно держите в голове, что тот, кто похитил пистолет — опасный враг, и мы с ним должны поступить соответственно. Кадровые материалы говорят нам о многом, но, как я уже говорил, виновным в нашем подразделении может оказаться кто угодно.

Вскоре прибыла с работ рота. В тот день им, однако, не разрешили пойти умыться, а о чистке ботинок или одежды не было речи. Рота осталась стоять, построенная в три шеренги во дворе, и старшина Блажек провёл перекличку. Потом он отрапортовал старшему лейтенанту Пернице, который мрачно встал перед своими подчинёнными.

Некоторое время он разглядывал их, словно силясь отгадать, который из них привёл его в затруднительное положение, и затем начал:

— Парни, я хотел быть вам родным отцом, и полностью вам доверял. Однако же, между вами нашлась свинья, которая сегодня украла у меня то самое дорогое, что есть у солдата, то есть личное оружие. Какой‑то поганец свистнул у меня пистолет, и думает, мразь, что ему это сойдёт с рук. Но он ошибается! Он будет плакать кровавыми слезами и сожалеть о той минуте, когда ему в голову пришла эта гнусная мысль — ограбить собственного командира. Я что угодно могу простить, но это уже слишком. Куда бы докатилась армия, если в ней можно бы безнаказанно красть пистолеты? У меня к вам предложение, парни. Пусть тот, кто украл пистолет, или кто‑то о нём что‑то знает, добровольно сдастся, и ничего ему не будет. В обратном случае будет плохо, зарубите себе на носу. Я сейчас ненадолго отойду, чтобы вы могли спокойно подумать, и надеюсь, размышления принесут плоды. Иначе устрою вам такое, какого вы в армии ещё не пробовали.

С этими отеческими словами Перница отошёл к зданию и сел на ступеньки. Злобно вращая глазами, он облизывал языком пересохшие губы, но решался выпить спиртного, пока дело не решено.

Солдаты во дворе начали возбуждённо перешёптываться.

— Началось, — плакался кулак Вата, — Я вам всегда говорил, что всё этим закончится. Хрена с два у них что потерялось, а не пистолет. Хотят кого‑нибудь посадить в рамках революционной справедливости, а нам расхлёбывать. Вот увидите, этот пистолет найдут у кого‑нибудь из нас в сундуке или под подушкой.

— Опять каркаешь? — одёрнул его Кутик, — Ты как откроешь рот, так всё настроение пропадёт.

— Здесь ничего смешного нет, — твердил кулак, — Вот увидите, скоро одного из нас уведут в наручниках. У твоего отца была земля в Броумове, а вот у Кагоуна — пружинная фабрика. Я раскулаченный. У Дочекала забрали пивную, а Цибуля — католический философ. Почти у любого характеристика ни к чёрту, и ни по одному из нас и собака не залает. Как я понимаю, они хотят от одного из нас избавиться, и поэтому разыграли всю эту заваруху с пистолетом.

— А что если её у Перницы правда кто‑то украл? — спросил Кунте, но кулак лишь махнул рукой. Он знал своё и в совпадения не верил.

Когда и через четверть часа ожидания никто не признался в гнусном поступке, за дело взялся лейтенант Троник.«Карты розданы», — произнёс он драматически, — «До настоящего момента вы могли признаться в своём проступке. Виновный мог сказать, что это не была диверсионная акция и опасное деяние, направленное против нашей народно–демократической республики, и мы великодушно прислушались бы к его словам. Однако, теперь ситуация изменилась. Преступник доказал, что напал на наш социалистический строй не только коварно, но и продуманно. Поэтому мы сейчас нанесём контрудар в виде личного досмотра каждого из вас. Каким бы хитроумным ни был преступник, мы его разоблачим в точности так, как мы разоблачили Сланского, Швермову и других империалистических выродков!»

Рота под присмотром старшины Блажека осталась стоять во дворе, и солдат небольшими группами по три–четыре человека вызывали на досмотр. Командир, замполит и комсомольцы рылись у них в сундуках, перебирали вещи в тумбочках и перерывали койки. Без результата. В последней тройке, до которой дошла очередь после двух часов ожидания, были Мика, Кунте и Вата. Последняя возможность найти пистолет. Нервное напряжение по обеим сторонам баррикады возрастало, и у кулака сдали нервы. Он вдруг разрыдался и твердил, что не хочет в тюрьму.

Перница сразу всё понял.

— Вата! — заорал он и схватил беднягу за отвороты кителя, — Скотина жирная, за всю мою доброту вы у меня украли пистолет? За то, что я вас отпустил в отпуск и обращался с вами, как родной отец?

— Я не хочу в тюрьму, — горевал кулак, — Пресвятая Мария, я не хочу в тюрьму! Я лучше себя убью!

Троник наклонился к Ясанеку и прошептал:

— Обратите внимание, как трусливо ведёт себя классовый враг, когда он разоблачён!

Но всё было не так просто. Хоть Вата и был обыскан, как никто другой, и все его вещи были перерыты, по меньшей мере, десять раз, пистолет не нашёлся.

— Вата! — вопил Перница, — Куда вы его спрятали? Признавайтесь, тюфяк вшивый!

— Я ничего не крал, — рыдал несчастный великан, — Как я могу с таким пузом и с такой фигурой красть по ночам?

— Так какой смысл был устраивать весь этот театр? — взорвался Троник, — почему вы кричали, что не хотите в тюрьму, если вам ничего подобного не грозило?

— Я думал, — прошептал Вата, — что вы мне сами подсунули пистолет в вещи, чтобы отправить меня к прокурору.

Перница плюнул и пошёл обыскивать рядового Мику.

— Вот что, Вата, — сказал лейтенант Троник, — неужели вас нет ни капли здравого смысла? Вы в своей косности не видите даже кончика собственного носа. Разве вы не знаете, что наша революционная справедливость настигает лишь истинных виновников, а тому, кто ничего не совершил, нечего бояться? Если бы вы уделяли больше внимание политической учёбе, сегодняшней неприглядной сцены можно бы избежать.

Пистолет не нашёлся ни у Мики, ни у Кунте. Рота осталась стоять во дворе, а привилегированные слои отправились на совещание.

— По моему мнению, больше ничего не сделаешь, — высказался лейтенант Троник, — Мы предприняли, что было в наших силах. Теперь пора звонить в контрразведку и доложить им все имеющиеся факты. Необходимо снять отпечатки пальцев и попытаться обнаружить случайные улики. Также, наверное, удастся пустить по следу розыскную собаку.

Старший лейтенант Перница жестоко потел.

— Подожди, Пепик, — мямлил он, — я попробую ещё разок по–хорошему. Может, эта сволочь даст себя уговорить.

Тяжелыми шагами он вышел обратно к роте и заговорил:

— Парни, товарищи, имейте голову на плечах, это уже не шутки. Через пару недель вам уходить на гражданку, а сейчас у нас у всех, кто тут есть, на шее повис такой залёт. И у меня и у вас. Если этот пистолет не найдётся, мы вляпались по самые уши. Я пойду на гражданку, а вы — нет. Как сюда понаедет контрразведка, тут всё полетит вверх дном, и бог знает, чем всё кончится.

В этот момент он заметил ироническую улыбку Троника, и под ним чуть не подломились колени. Но он тут же собрался и продолжил своё выступление.

— Товарищи! — налегал он, — Чёрт вас дери, имейте голову. Все мы люди, зачем нам что‑то делать друг другу назло? Этот пистолет кому‑то из нас принёсёт несчастье, так что одумайтесь и верните его. Смотрите, сделаем так: я сейчас дам команду»разойдись», и вы пойдёте в расположение. На двадцать минут. Этим временем вор воспользуется для того, чтобы пистолет незаметно подбросить куда‑нибудь в помещение или на лестницу, никто ничего не узнает, и обо всём, что было, забудем. Я никому не буду мстить, и об этой неуместной шутке никогда не вспомню. Я не буду искать виновного, и всё останется по–старому. Так что подумайте. Товарищи — смирно! Разойдись!

Все солдаты, включая комсомольцев, направились в казарму.

— Куда бы мне этот пистолет положить? — спросил Кунте, — Положу‑ка вон туда, под лестницу, что скажете?

— Всё шуточки, всё шуточки, — кипел кулак Вата, — Знал бы я, кто этот пистолет свистнул, я бы из него душу вытряс!

— Как ты рвёшься помогать революционной справедливости! — посмеивался Кефалин.

— Смейтесь, смейтесь, дураки, — злился кулак, — Но помните, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним! У нас был один такой, по фамилии Моупл, держал канатную мастерскую. Тоже всё зубоскалил и говорил, мол, пускай его все поцелуют в зад. А потом его забрали, в подвал навезли две машины несданных запасов, на чердак положили пачку антинародных листовок, вот он и влип. Получил пятнадцать лет, и всё у него отобрали. Даже веревочки у него не осталось, пришлось ему повеситься на штанине от кальсон.

— Тупое решение, — прокомментировал трагический случай Кутик, — Но я бы сказал, что к нему ближе Перница, чем мы. Они же не могут посадить целую роту только за то, что один лампасник не следил за своим пистолетом.

— Они могут всё, — твердил кулак, — Перница пьянь, зато сознательная. За это всё можно простить. Но с другой стороны, преступление должно быть наказуемо. И кто в этом случае будет расхлёбывать? Мы, потому что мы не люди, а отбросы. Раз и навсегда нас записали, и всем на нас насрать.

— Ты только не разревись, — ухмылялся Дочекал, — А то у меня сердце разорвётся.

Двадцать минут прошло, и рота снова вышла во двор. Перница прошёл в здание посмотреть, не избавился ли похититель от пистолета, но тут же примчался обратно, побагровевший и разъярённый.

— Вы бандиты! — рычал он, вращая при этом глазами, словно Бабинский, — Вы мерзавцы! Теперь будет вам служба, какой ещё никто из вас не видел! Кровью блевать будете, это я вам гарантирую!

Лейтенант Троник, явно довольный развитием ситуации, пошёл в кабинет позвонить в контрразведку.

— Смирно! — орал Перница во дворе, — Напра–во! Шагом марш!«Армии ура»запе–вай!

Рота маршировала по кругу и пела:

Повержен будет тот,

Кто в мире жить не рад.

Солдат, вперёд!

Мир новый ждёт!

Армии — ура!

Потом пошли: «Автоматчики», «Дай мне, девчушка, руку на прощанье», «Чапаев» и «Эй, сталинцы!».

Уже давно пора было строиться на ужин, а рота всё маршировала и горланила.

— Будете петь до одурения! — визжал старший лейтенант, — Всю ночь, и ещё завтрашнее утро! Я вас проучу, сволочи!

Лейтенант Троник вернулся из кабинета и сообщил, что контрразведка уже выехала. Перница побледнел, но продолжал орать. В ту минуту, когда напряжение достигло пика, во дворе неожиданно объявился гражданский. Это был официант из»Белого льва», в руке он держал пистолет. Не раздумывая, он подошёл к Пернице, и заявил:«Ну вот что, мы так не договаривались. Вы мне дали в залог свой револьвер, и обещали, что до обеда расплатитесь. Ну и сколько сейчас, по–вашему, времени, я извиняюсь? Почти семь. Я, пан офицер, так дела вести не привык, будьте добры сто тридцать крон, заберите свою пушку, и до свидания».

Рассерженный официант абсолютно не понимал, почему Перница его обнимает и целует. Рота перестала маршировать и корчилась от смеха. Лейтенант Троник был потрясён.«Офицер народно–демократической армии», — шептал он, — «и пропил служебный пистолет!»