Утром пророческие слова лейтенанта Гамачека сбылись, и рота, облаченная в спецодежду, отправилась на работу. Спецодеждой здесь была пёстрая смесь различных обмундирований, большая часть которых происходила со складов разбитой немецкой армии. Синие шинели, шапки–ушанки, подсумки с куском хлеба и сала, нелепые боты. Просто загляденье!

Актёра Черника стал беспокоить позвоночник. Бедняга внезапно скрючился, скорчился, и, несмотря на угрозы сержанта Галика, отковылял в лазарет. Остальные, сомкнув ряды, промаршировали на рабочее место.

Было ещё совершенно темно, и в морозном воздухе кружились снежинки. На стройке светили прожектора и рабочие, подняв воротники, брели на работу.

К роте, которой командовал сержант Галик (офицеры и часть сержантов ещё спали), устремились желающие заполучить рабочую силу. Мастера изучали внешний вид бойцов, спрашивали о трудовых навыках, и самых толковых тут же разбирали. Кулак Вата, Вонявка, и еще несколько человек были отобраны на грузовые машины в качестве грузчиков. Менее привлекательные персоны шли на стройку помогать каменщикам или исполнять другую вспомогательную работу. Наконец, осталось несколько солдат, чей вид не только не гарантировал, но и не сулил ударных темпов.

— Ладно, пошли, — неприветливо проворчал им мастер Францль, — будете копать траншеи.

Он отвёл их в сарай с инструментом, выдал кирки и лопаты, после чего указал направление, которого следовало придерживаться при рытье.

— На какую глубину надо копать? — спросил Кефалин с интересом.

— Два метра, — ответил мастер и поспешил прочь.

— Это я просто к тому, чтобы мы не наткнулись на грунтовые воды, — крикнул ему вслед Кефалин. Мастер испуганно остановился, затем подбоченился и выпучил глаза.

— Ты, уголовник, — сказал он злобно, — ты своей бабушке будешь шуточки шутить! Послужишь в армии лет пять–шесть, то‑то в тебе юмора поубавится!

— Во–первых, я не уголовник, — с достоинством произнёс Кефалин, — а член комсомольского актива и ротный агитатор. Во–вторых, я имею право вас спросить, поскольку я не являюсь специалистом в области рытья траншей.

Мастер пробурчал что‑то невразумительное, и больше не задерживался. Кефалин не понимал его неприязненного и враждебного поведения, но впоследствии выяснил причину. Поговаривали, что за пару недель то того где‑то в районе Жатца стройбатовцы забетонировали своего мастера в фундамент военного общежития. Случилось это в ночную смену и совершивший этот гнусный поступок так и не был найден. Коварное убийство, квалифицированное как несчастный случай, разозлило мастеров, которые работали непосредственно с солдатами. Солидарность — отличная штука.

Однако, ни Кефалин, ни его друзья не намеревались убивать мастеров. Они уважительно глядели на вверенный им инструмент и размышляли. Цыган Яно Котлар схватил кирку и несколько раз ударил ей по земле. Сталь зазвенела о промёрзшую глину, от которой откололся такой крошечный кусочек, что о нём и говорить не стоило. Цыган заругался на своём мелодичном языке, и больше за работу не брался.

Вокруг стройки запылали костры. Дерева было полно, и мало кому хотелось работать в такой обстановке. Так что и солдаты, направленные на рытье траншей, подожгли несколько досок и принялись греться. Но в этот момент вновь объявился мастер Францль.

— Банда лодырей, — пыхтел он, — Вы что думаете, вас сюда послали, чтобы вы тут за казенный счёт жопы грели? Если сейчас же не начнёте работать, буду на вас жаловаться вашему командованию!

Лейтенант Гамачек проснулся в начале девятого. Зевнул, потянулся и крикнул дежурного по роте, чтобы тот натопил печку и принёс завтрак. Когда эти указания были исполнены, то поинтересовался новостями.

— Рота на работе, — доложил дежурный, — кроме рядового Черника, у которого болит спина.

— Что–о? — заорал лейтенант, — У пана актёра болит спина? Немедленно вызовите его ко мне!

Он одел форму и со строгим лицом принялся ждать нарушителя. Пять минут, десять минут, четверть часа.

Лейтенант выругался и направился к бараку. Он уже хотел повернуть к медпункту, когда заметил актёра, который ковылял шажок за шажком, весь скрюченный, с перекошенным лицом, опираясь о палку, и тихо стонал.

Гамачек на секунду опешил, а потом задумался, как ему поступить.

Лучше всего было бы отправить его прямо на работу. Но что если с Черником и впрямь что‑то серьёзное?

— Черник, — позвал он относительно спокойно, — Что с вами?

— Позвоночник, товарищ лейтенант, — пробормотал актёр, — такая страшная боль, вы себе и представить не можете!

— Допустим, я вам верю, — сказал лейтенант, — в конце концов, у моего отца было то же самое. Но объясните мне, как вы с такой болезнью можете выступать в театре? Или вы играете инвалидов и пенсионеров? Положительный герой ведь не может так ковылять!

— В театре тепло, — засипел Черник, — а для моего позвоночника нет ничего хуже холода! Как ударит мороз…

Гамачек осклабился.

— Вот что, Черник, — сказал он примирительно, — вы у меня кто? Вы у меня обыкновенный уклонист! Вы актёр, и к тому же у вас кадровый профиль ни к чёрту. Что мне с вами делать? Как вы считаете?

— Прикажите меня расстрелять, товарищ лейтенант, — предложил ему актёр. — Избавитесь от меня, и меня избавите от страданий.

— Неплохая мысль, — замечтался Гамачек, — я бы с великой радостью так и сделал, только я, как командир отдельной роты, могу вам вкатить максимум семь дней строгого ареста, и я так сделаю, если вы сейчас же не отправитесь на работу. Ну что, Черник, пойдете?

Актёр грустно завертел головой.

— То есть лучше вас под арест? — потрясённо удивился лейтенант.

Черник кивнул.

— Ну вот что, Черник, — сказал поручик через некоторое время, — вы сачок и безнадёжный лодырь! На стройку не пойдёте, потому что вы там не выполните норму и еще бог знает что устроите! Останетесь в роте, Черник. Но не как больной, а как дежурный. Будете нести дежурство через день, и, таким образом, на работу ходить не будете. Возможно, вашему позвоночнику как‑нибудь полегчает.

— Я тоже надеюсь, — кивнул актёр относительно довольно.

— А теперь убирайтесь с глаз долой, — зарычал Гамачек, — всё равно это очень грустно, когда такой индивидуум, как вы, даже не стыдится! Сейчас же куда‑нибудь спрячьтесь, а в четыре у вас начинается дежурство!

Лейтенант Гамачек вернулся в свою комнату, и еще ненадолго завалился в постель. Потом умылся, побрился, позавтракал, и отправился на стройку контролировать своих подчинённых.

«Ну что, доценты?» — покрикивал ефрейтор Галик на трудящихся новичков.«Вкалываете? Вкалываете? Вот поразомнёте кости, вот узнаете, что такое настоящая работа! Это не то, что корпеть над бумажками, да глазеть в пробирки! Здесь вы у меня увидите, что почём!

Он прохаживался по стройке, выпячивал колесом свою куриную грудь, и довольно посмеивался. На его чёрных погонах сияла красная лычка, на добрый сантиметр шире, чем позволял устав, поскольку Галик стремился, чтобы гражданские принимали его за старшего сержанта. Ему уже несколько раз указывали привести лычку к установленному размеру, но Галику каждый раз удавалось отвертеться. Он надеялся, что в ближайшее время будет повышен до младшего сержанта, и тогда все стало бы куда проще. Он сблизит две лычки так, чтобы между ними не было зазора, и таким образом у него на погонах засверкает одна широченная лычка, какие носят только старшие сержанты. Уж поскорее бы!

Ефрейтор остановился возле солдат, копающих окоп.

— Копаем, Кефалин, копаем! — подгонял он, — Не болтаем, не прохлаждаемся, по сторонам не смотрим, работаем!

Тут, откуда ни возьмись, появился мастер Францль.

— Ты что тут делаешь, прощелыга? — налетел он на Галика, — Очень рад тебя тут видеть!

Ефрейтор покраснел от злости.

— Я наблюдаю за личным составом, — сказал он, — и предлагаю вам принять это к сведению! И вы на меня кричать не будете! Теперь уже нет!

— Ах ты, фраерок, — разозлился мастер. — Если хочешь, чтобы я на тебя не кричал, нечего болтаться возле стройки! Опять дали погоны какому‑то поганцу! Еще не родился такой тунеядец, какой был ты! А уж я‑то много чего повидал!

— Не критикуйте меня перед подчинёнными, — запищал Галик, — Не снижайте мой командирский авторитет! Тем самым вы подрываете доверие к командованию нашей народно–демократической армии, чем снижаете обороноспособность нашей родины! Вы реакционер, и я вам обещаю, что ваши слова вам чертовски дорого обойдутся!

Мастер несколько опешил, поскольку теперешний Галик явно не был тем Галиком, который работал под его началом год назад. Из кривоногого лодыря и воришки вырос самоуверенный защитник социалистических идей, и, похоже было, что просто так он отступать не намерен.

— Я на вас буду жаловаться, — продолжал ефрейтор, — а вы подумайте, прежде чем вмешиваться в мои полномочия.

Он гордо повернулся и отошел от остолбеневшего мастера. Прошло некоторое время, прежде, чем Францль опомнился.

«Такой засранец», — ворчал он про себя, злобно отплёвываясь, — «такой лодырь, ленивый как корова, и ещё мне будет… чёрт знает, что творится!»

И он пошёл к себе в будку подкрепиться глотком местного рома.

Незадолго до завтрака случилось первое ранение. Рядовой Ясанек, замахиваясь киркой, попал себе по лицу и выбил два зуба. Со стоном он выронил коварный и небезопасный инструмент, при этом ещё полоснув себе по голени. Тут Ясанек повалился наземь, и принялся пронзительно причитать. Окружающие к нему отнеслись с благодарностью, потому что появился повод бросить работу. Все сбежались вокруг Ясанека и стали утешать несчастного бойца. Однако тот никого не слушал, и, свернувшись в клубок, плакал, стонал и жаловался.

— Давайте, господа, отнесём его в лазарет, — предложил Кефалин, — Бывает, что тяжело раненых эвакуируют и из боевых порядков. И наша гуманная обязанность — обеспечить умирающему товарищу профессиональную медицинскую помощь.

— Полностью с тобой согласен, — сказал рядовой Покорный, который в Непомуки попал за общую физическую слабость, — Только мне неохота его тащить на себе.

— Это обстоятельство надо учесть, — почесал за ухом Кефалин, — Неплохо бы раздобыть какую‑нибудь повозку. Например, тачку, их здесь полно.

— Тележка лучше, — высказался Покорный, — Она глубже и, как мне кажется, в ней меньше трясёт. Раненый заслуживает перевозки со всеми удобствами.

Цыган Яно Котлар охотно привёз тележку, у которой на дне до сих пор плескалось несколько литров жидкой извёстки. Общими усилиями они погрузили орущего Ясанека, и кортеж из нескольких человек направился в сторону лазарета. Тележка громыхала по неровной дороге, Ясанек начал тонуть в извёстке, но цель метр за метром близилась.

— Стоять! — раздалось неожиданно, и перед солдатами объявился лейтенант Гамачек. — Что это за маскарад?

— Рядовой Ясанек ранен, — доложил Кефалин, — Попал киркой сначала себе сначала по зубам, потом по голени. Его состояние очень серьёзно.

— Ясанек, встать! — устрашающе заорал лейтенант, и бедняга Ясанек и впрямь начал выкарабкиваться из тележки. Весь белый от извёстки, он встал перед лейтенантом. При этом он слегка хромал, и изо рта у него текла кровь.

— Вот что, Ясанек, — сказал ему Гамачек, — вам, как мне кажется, вкалывать не хочется, и поэтому вы подстроили что? И поэтому вы подстроили ранение. На фронте некоторые уклонисты стреляют себе в руку или в другую конечность, чтобы не идти в бой. И вы у меня тоже решили попробовать! Ясанек, Ясанек! Вы хотите уклониться от исполнения обязанностей! Молчать, сейчас говорю я! Если хотите, чтобы мы с вами ладили по–хорошему, идите вон туда к насосу, прополощите рот и возвращайтесь на рабочее место! По окончании работы вас осмотрят.

Ясанек обиженно всхлипнул, но послушался.

— А вы, товарищи, — обратился лейтенант к остальным, — запомните, что покидать рабочее место что? Покидать рабочее место запрещено!

— У нас человеческая жизнь превыше всего, товарищ лейтенант, — отозвался Кефалин.

Лейтенант осклабился.

— Эти сложности, Кефалин, — сказал он, — можете спокойно из головы выбросить. Людей на свете полно.

Чехословацкий священник Штетка и угонщик Цимль неспешно перебрасывали песок к бетономешалке.

— Собственно говоря, я прогрессивный человек, — сказал Цимль, — потому что я с детства рос без вероисповедания. Мой отец от церкви отошёл, потому что учитель закона Божьего порол его розгами. Мама тоже говорила, что если бы какой‑нибудь Господь Бог существовал, то он не мог бы её покарать таким засранцем, как я, потому что она перед ним ни в чём не провинилась. Получается, что я безбожник, но скажу честно, к религии всегда испытывал уважение. Когда встречу монашку, так и тянет снять шапку, и никто на свете меня не заставит украсть из костёла золотую чашу или что‑нибудь вроде того!

Штетка молча кивнул. Он не привык манипулировать лопатой, и ему было трудно дискутировать одновременно с работой.

— Так вот ты, значит, священник, — продолжал Цимль удивлённо покачивая головой, — Ничего, что я тебе не буду говорить»святой отец»?

— Напротив, — сказал священник, — поскольку я служитель церкви, где этот титул не используется.

Цимль на него посмотрел недоверчиво.

— Это мне не нравится, приятель, — заворчал он, — Ты, небось, и… эй, ты случаем, не женат?

— Женат, — подтвердил священник, — Наша церковь…

— Это очень странная церковь, — нахмурился угонщик, и в его взгляде сквозило неодобрение. — А посты? Лопаешь мясо по пятницам?

Штетке его вопрос не понравился, но он объяснил Цимлю, что его прогрессивная церковь никого не принуждает соблюдать пятничный пост. Но преступник и этим не удовлетворился.

— Мне это не нравится, — покачал головой Цимль, — Что ты, как священник, своему боженьке жертвуешь? Можешь спать с женщиной, в пятницу набиваешь пузо свининой, так по мне ты никакой и не священник! Ты, приятель, не обижайся, но в такую церковь я вступить не могу!

Штетка явно хотел произнести речь, но лишь устало опёрся о лопату, тяжело дыша. Очевидно, он рассудил, что его церковь вполне обойдётся без автоугонщика.

Перед обедом стройку посетил и командир роты Гамачек со своим заместителем Троником. Остановившись возле группы работающих солдат, они намеревались вдохнуть в них свежую порцию боевого духа.

— Ну что, Кефалин? — бодро спросил лейтенант Гамачек, — Разве вы не рады, что можете поработать на свежем воздухе? Конечно, рады! Потому что работа на свежем воздухе что? Потому что работа на свежем воздухе освежает!

А лейтенант Троник дополнил его слова:

— Вы, Кефалин, как комсомолец–активист, должны демонстрировать высокие показатели, и увлекать за собой остальных. Также, как и Шимерда и вот Покорный! Вы, товарищи, должны мыслить политически!

— Да уж, им только политически и мыслить! — оскалился мастер Францль, который как раз проходил мимо, — Как кого‑нибудь избить, придушить, это да! А на работе все ленивые, как коровы, это я гарантирую! Один себе зубы выбил киркой, а остальных только и ищи по сараям да подвалам! Поглядите‑ка на траншею! Я такую могу за полчаса скрепкой выкопать, а они тут с самого утра ковыряются! Сброд это самый настоящий!

Лейтенанты нахмурились.«Ну, Кефалин», — сказал Троник, — «Что вы на это скажете, как активист?»

Кефалин не нашёл слов. Зато отозвался рядовой Бакши, он снова начал жаловаться на больной мочевой пузырь, депрессивное состояние и постоянно возрастающее мочевыделение. Плаксивым голосом он выкрикивал, что доктор велел ему работать в тепле, а такие условия для него приведут к неизлечимым последствиям.

Лейтенант Гамачек побагровел.

— Вам, значит, надо работать в тепле? — произнёс он, — Это означает что? Это означает, что вы согреетесь от работы! Будете усердно трудиться и значительно перевыполните план! Если бы вы нежились где‑нибудь у печки, вы бы республике не помогли! А вы ведь хотите ей помочь, Бакши, или не хотите?

— Хочу, товарищ лейтенант, — прошептал пристыженный солдат, и огляделся, где бы ему помочиться.

— Ну вот, — довольно проворчал Гамачек, — Если бы вы не хотели помочь республике, это был бы мятеж! А мятеж, Бакши, что? А мятеж карается! Вы должны выработать правильное отношение к республике и не отговариваться докторами! Помните, что доктора никогда не видят ситуацию в целом! Копаются там в своей медицине, и не понимают что? Не понимают потребности в рабочей силе! Вы, Бакши, рабочая сила, и гордитесь этим! Вы строите казарму, в которой солдаты когда‑то будут готовиться к бою с врагом! Ведь это прекрасное ощущение, Бакши! Вы ведь не хотите лишиться этого ощущения только потому, что мочитесь чаще остальных? Или хотите?

— Не хочу, — пробурчал Бакши, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Вот видите, — засмеялся Гамачек, — Военнослужащий должен быть что? Военнослужащий должен быть выносливым! Будьте выносливым, Бакши, и мы с вами будем друзьями!

Тут к Бакши подступил лейтенант Троник.

— Вы комсомолец, Бакши?

— Да, — вздохнул рядовой.

— Ну вот видите, — похлопал его по спине Троник, — не забывайте об этом и работайте, как подобает комсомольцу! Вы читали роман»Как закалялась сталь»?

Бакши повертел головой.

— Я вам дам почитать, — пообещал лейтенант, — и увидите, как он вам поможет преодолеть трудности! Когда вы прочтёте, в каких погодных условиях работали комсомольцы–железнодорожники, то застыдитесь, и вам захочется наплевать себе в лицо!

Троник обратился и к остальным:

— У вас тут, товарищи, есть тёплая одежда, обувь, а также сытное питание. Живёте почти в идеальных условиях, и зачастую этого не цените! Многие из вас работают ниже своих возможностей! Это от того, товарищи, что вам недостает морального духа! А комсомольцы — это в первую очередь моральный дух!

— Если у вас низкий моральный дух, — добавил Гамачек, — то я вам его что? То я вам его подниму! И заодно подниму нормы! Я вам, парни, говорю по–хорошему: вкалывайте, или плакать будете кровавыми слезами! Вот так‑то, товарищи!

Лейтенанты рассудили, что личный состав достаточно воодушевился и перешли к следующей, столь же деморализованной группе.

Отчитанные бойцы перевели дух и снова стали ковырять землю.

Рядовой Бакши отошёл к штабелю досок, и, исполненный невыразимого счастья, наконец‑то помочился.