Способы мышления, выработанные психиатрами для понимания семьи как системы, будут в дальнейшем использованы для понимания индивида как системы. Это станет фундаментальным переворотом в привычном пространстве психологии. Грегори Бейтсон (1970, с.243
В этой книге излагаются новые принципы и техники, позволяющие понимать и изменять интрапсихические системы. Эти принципы и техники далее распространяются на человеческие системы в целом семьи, сообщества и государства.
Это итог пути, который занял у меня больше десятилетия. От первоначального восторга в начале 80-х, когда мои клиенты начали описывать свои внутренние сущности, называя их частями, через озарения и открытия по мере того, как действие внутренней системы становилось более понятным, я был захвачен этой моделью. Я продолжаю восхищаться феноменом множественности (многосоставной природы разума, что будет далее описано в главе I), и до сих пор каждая сессия оказывается увлекательным приключением, сулящим открытие очередной техники или принципа.
Сейчас, однако, приключение стало менее сомнительным и более продуктивным. Так потому что благодаря коллегам и клиентам я разработал основные понятия и методы, описанные в этой книге. Это позволит работе быть более сфокусированной, действенной и в то же время безопасной. Мы научились проходить трудный путь, ведущий к внутренней реальности личности, и этот путь уважение и сочувствие; научились помогать каждому клиенту выделять свое собственное Я, средоточие сочувствия и силы; и примирять враждующих внутренних противников, помогая им выступать в предпочитаемых и значимых ролях. Кроме того, мы научились выводить на передний план эти скрытые ресурсы, принося в пары и семьи равновесие и гармонию.
Хотя представленная в этой книге модель — Системная семейная терапия субличностей (ССТС) уникальна, и развивалась независимо от других моделей, она все же собрана из кусочков. Она продукт слияния двух источников: результатов исследования интрапсихических процессов и того, что происходит в семьях. Часть уникальности этой модели — в том, что два источника сливаются в один. Образуется совместное течение, как обогащающее каждый из подходов, так и создающее что-то новое системный подход к психике.
Трудясь над разработкой своей модели, я сталкивался с тем, что не мне одному приходило в голову учитывать множественность психики. Каждый раз, сталкиваясь с очередной моделью, я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, мне казалось, что, работая над ССТС, я просто изобретаю велосипед; с другой стороны, каждый раз приходило постепенное (и успокаивающее) понимание того, что, несмотря на сходства, модель ССТС оказывалась обладающей уникальным преимуществом. Другой реакцией было стойкое ощущение подтверждения своей правоты. По ту сторону были терапевты или теории, которые, независимо друг от друга, пришли к поразительно похожим выводам о существовании в каждом из нас субличностей. Как и я, никто из этих исследователей не предполагал существования этой множественности заранее и не имел в виду создание такой модели. Скорее, каждый из них пришёл к такому заключению, внимательно слушая клиента и будучи открытым к тому, как клиент описывает свой внутренний мир.
ДОВЕРИВШИСЬ КЛИЕНТАМ
В том, чтобы работать с частями личности, нет ни ничего нового, ни ничего необычного (так, недавно я узнал, что в некоторых племенах шаманы делают это веками см. Hamer, 1990; Ingerman, 1991). Для каждого терапевта клиенты, день за днем приходящие в его кабинет, оказываются надежными учителями. Поэтому неудивительно, что многие терапевты оказались очень изобретательны в работе с частями.
Цель моей книги отдать должное и дополнить эту работу, а не предложить что-то взамен.
Многому из того, о чем говорится в этой книге, меня научили мои клиенты. Они дали мне не только содержание самого подхода; также они научили меня слушать и доверять их рассказам о том, что происходит внутри, а не подгонять то, что я слышу, под свои предпосылки. Нa то, чтобы усвоить этот урок, ушло несколько лет. Меня вновь и вновь приходилось подправлять. Много раз клиенты заставляли меня отказаться от идей, которые я считал для теории основополагающими. Еще я постоянно боролся со своей скептической частью, которая не могла позволить мне поверить тому, что я слышу, и беспокоилась о том, как коллеги из академической среды воспримут мои результаты. Эта модель моментально стала интуитивно привлекательной для такого множества людей в основном благодаря тому, что иногда мне удавалось отодвинуть свои предпосылки и ожидания, убавить голос внутреннего скептика и слушать по-настоящему.
История психотерапии полна периодов, когда психологи переставали слушать. Как отметила Джудит Герман (Herman, 1992), первые исследования Зигмунда Фрейда в области происхождения истерии отличались истинным любопытством, так как и он, и Пьер Жане, и другие проводили бесчисленные часы, задавая женщинам с симптомами истерии вопросы об их внутренней жизни. «Его [Фрейда] описания случаев открывают его как человека, одержимого страстным любопытством такой силы, что она позволяла преодолевать его склонность защищаться и заставляла желать слушать. То, что он слышал, было омерзительно. Раз за разом его пациентки рассказывали о сексуальных унижениях, оскорблениях, инцесте» (Herman, 1992, с. 13). Любопытство позволило ему сделать немыслимое с точки зрения культуры. После публикации об открытии сексуальной травмы Фрейд отрекся от собственной теории травмы и начал разрабатывать альтернативные объяснения, в которых не предполагалось влияние мужчины; для этого он перестал слушать и начал интерпретировать. Тогда как его ранние описания случаев обнаруживают сотрудничающую позицию с пациентом, в его последней работе об истерии знаменитый случай Доры, которую отец предлагал друзьям в качестве сексуальной игрушки Фрейд проигнорировал ее возмущение и унижение, и настоял на исследовании ее эротических чувств, так, будто ситуация была желанной для нее самой.
Как результат, переключение Фрейда с полного уважения и любопытства слушания на интеллектуализированные интерпретации, психоанализ окружил полезные наблюдения о бессознательных феноменах (напр. переносе, проекциях, навязчивых повторяющихся действиях и том, что можно увидеть как описание группы частей Ид, Эго и Супер-Эго) запутанными объяснениями, оторванными от человеческого опыта (зависть к пенису, исполнение желаний, теория влечений). Фрейд повлиял на многие поколения теоретиков, начавших доверять своим теориям больше, чем клиентам.
Карл Густав Юнг смог слушать лишь после того, как порвал с Фрейдом. Поскольку у него не было теории, на которую можно было бы надежно опереться, пришлось обратиться за помощью к пациентам:
После того как наши с Фрейдом пути разошлись, у меня начался период внутренней неопределенности. Не будет преувеличением сказать, что я был дезориентирован. Я оказался в подвешенном состоянии, потому что пока не нашел собственной опоры. Прежде всего я ощущал необходимость в выработке нового отношения к пациентам. В тот момент было решено не подходить к ним с какими бы то ни было теоретическими предпосылками, а ждать и смотреть, что они сами о себе скажут. (1962,с. 165)
Только в последнее время терапевты начали выбираться из тумана заумных теорий и заново начали слушать. Они продолжают слышать о сексуальном насилии и других травмах. И снова они слышат упоминание о частях.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ ВНУТРЕННЕГО МИРА
Некоторые терапевты/теоретики прислушивались к клиентам и один за другим пошли по этой захватывающей дороге во внутреннее еще до меня. Продолжая метафору территории, они составили карты и расставили маяки на некоторых землях; моими же проводниками в неисследованных направлениях были мои клиенты. Первые годы работы в области интрапсихического я тщательно избегал чтения отчетов других, опасаясь, что мои собственные наблюдения окажутся под
влиянием имеющихся представлении о существующем и возможном. Постепенно я почувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы сравнить свои наблюдения с другими, кто напрямую взаимодействовал
с внутренними сущностями. Я был поражен сходством многих наблюдений и заинтригован различиями. О тех, чье влияние оказалось наиболее значительным, я расскажу ниже.
Итальянский психиатр Роберто Ассаджиоли (1973, 1965-1975) многими считается одним из первых западных мыслителей, обнаруживших множественность психики. Начавший как поборник психоанализа по Фрейду, в начале 1900-х он начал писать о субличностях. Впоследствии его идеи развились в обширную психотерапевтическую школу (правда, никогда не бывшую одной из ведущих), названную психосинтезом. Знакомство с литературой по психосинтезу одновременно потрясало и позволяло утвердиться в своей правоте. Примерно о том же самом я слышал от своих клиентов, рассказывавших о своих частях и внутреннем Я. Хотя последователи психосинтеза были больше заинтересованы в том, чтобы помочь людям познакомиться со своими субличностями, а не в том, чтобы понять и изменить всю внутреннюю систему в целом, сходство было в том, что они также старались помочь людям решать проблемы и излечивать синдромы.
Я утвердился в том, что двигаюсь в правильном направлении, и получил новые указатели.
Юнг был на 13 лет старше, был знаком с Ассаджиоли и остается наиболее известным сторонником идеи множественности. Многое из того, что Юнг знал о внутренних сущностях, было плодом непосредственного контакта: в середине жизни он начал исследовать самого себя. Тогда как Ассаджиоли видел множество субличностей, Юнг классифицировал эти сущности как комплексы, в основном отрицательные, и архетипы, в основном положительные. Также он использовал такие термины, как Персона, Тень, Анима, Анимус, и далее развивал их. Разработанная Юнгом концепция множественности (1962, 1968, 1969) отличалась от моих наблюдений больше, чем принадлежавшая Ассаджиоли, из-за склонности предполагать заранее природу этих внутренних «обитателей», возводя их происхождение к коллективному бессознательному. Он разработал технику прямого взаимодействия с частями активное воображение (Hannah, 1981), которая, однако, сродни методу «внутренний взор» и описана в главах 4 и 5 настоящей книги.
Как Юнг, так и Ассаджиоли придерживались идеи существования, помимо субличностей, еще и Я, или Самости, или Центра, отличающегося от частей. Оба видели это так, как будто Самость, или Я, было тем состоянием психики, которого лишь предстояло достичь состоянием неосуждающего, ясного видения (хотя также Юнг иногда говорил о Самости как о личности вообще). Согласно Юнгу, Самость пассивная, наблюдающая сущность. Согласно Ассаджиоли, личность постепенно способна перейти к состоянию, в котором Самость превращается из пассивного наблюдателя в активного управляющего жизнью.
До знакомства с этими концепциями я уже слышал от своих клиентов описания существования в них такого ядра Я, Самости. Мы экспериментировали, позволяя их Самости быть лидером настолько, насколько это возможно при работе с частями. Применяя техники из семейной терапии, я нащупывал путь, который позволил бы людям быстро находить и активно использовать свои ресурсы. Самость в моделях Юнга и Ассаджиоли согласовывалась с моей моделью, но у них оказывалась менее активной; вдохновляло и то, что раньше никто не брался за исследование потенциала Самости как руководящей структуры.
Я переключился на работы авторов-юнгианцев, развивающих технику активного воображения (Hillman, 1975; Johnson, 1986), и других юнгианцев, занимавшихся развитием подхода, называемого «диалог голосов», для установления контакта с тем, что они называли внутренними голосами и познанием Самости (Stone, Winkelman, 1985). Тогда же я несколько раз очень плодотворно общался с Сандрой Ватанабе, местным терапевтом, разработавшей сходный с внутренним диалогом метод для работы с тем, что она называла «внутренними персонажами» (Watanabe, 1986). Тогда же я ознакомился с работами других терапевтов, двигавшихся в похожем направлении (Beahrs, 1982; Watkins, 1978; Watkins, 1986), или, как в случае с гештальтистской техникой «пустого стула» (Peris, 1969), предложивших способы прикоснуться к феномену множественности и сделать возможной работу с ним (см. также Bandler&Grinder, 1982). Исследуя все эти источники, я старался дать возможность своим клиентам и их частям самим решать, какие концепции и методы оказываются более правдоподобными или полезными.
Работа с литературой по этой теме позволила выкристаллизоваться главному различию между мной и другими исследователями. В общем и целом эти теоретики рассуждали и относились к субличностям как к изолированным индивидуальностям; клиентам предлагалось знакомиться с ними по одной за раз. Мало было написано о взаимодействии частей, о том, как в целом функционировала интрапсихическая система в сравнении с семейной системой клиента. К тому же, большинство техник, разработанных для работы с субличностями, были индивидуально ориентированными. Способы работы с группой частей как системой или внутренней семьей не были разработаны в достаточной мере. Именно эту брешь я и собирался заполнить, пользуясь своей квалификацией семейного терапевта.
СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ
Она появилась на свет как ответная реакция на оторванные от контекста крайности психоаналитического движения. Основанные на теории систем, модели системной терапии традиционно избегали всего, что было связано с интрапсихическими процессами. Предполагалось, что семья главная система, на уровне которой следует производить изменения; изменения в семье затем приведут к внутренним изменениям каждого из членов семьи в отдельности. Хотя табу на принятие в расчет интрапсихического отсрочило разработку более понятных системных моделей, был от него и положительный эффект: до тех пор пока не были развиты более удобные вариации системной идеологии, теоретики смогли сконцентрироваться на уровне человеческих систем.
Первые 8 лет своей профессиональной жизни я был одним из тех семейных терапевтов, работающих только с тем, «что вовне». Моя кандидатская диссертация была посвящена семейной и супружеской терапии, так что я был полностью погружен в системный подход, находя его ценнейшим и полезнейшим. В особенности меня привлекала структурная школа семейной терапии (Minuchin, 1974; Minuchin, Fishman, 1981) в которой мне нравилась оптимистическая философия. Сальвадор Минухин исходил из того, что люди в целом умеют решать свои проблемы, но эти умения бывают ограничены семейной структурой; хочешь высвободить умение измени структуру. Модель ССТС относится к той же философии, но предполагает, что не только внешняя семейная структура является возможным ограничением и объектом изменения. К тому же ССТС пересекается с некоторыми методами структурного подхода, в особенности это касается техник прочерчивания границ, работы с процессами во внутренней семье.
В стратегической школе семейной терапии (Haley, 1976; Watzlawick et al., 1974) я научился оценивать важность отслеживания последовательностей взаимодействий. Петля положительной обратной связи, также известная как порочный круг по схеме «больше того же самого», остается центральной в моем системном мышлении. Пример такой последовательности когда некий член семьи (назовем его А) пытается изменить другого члена семьи (Б), на что тот. Б, реагирует тем, что начинает действовать еще более рьяно. Член семьи А продолжает попытки изменить члена семьи Б, используя тот же способ, но более активно, что еще усиливает ответную реакцию у Б и приводит к возникновению напряженного противодействия.
Джей Хейли (1980) расширил область обзора, предположив, что в поведении членов семьи бывают циклы продолжительностью в месяцы или десятилетия. Клу Маданес (1981) подчеркивает защитную роль, которую исполняют члены семьи носители симптома: ее наблюдение позволило понять защитную роль, к которой оказываются принуждены отдельные субличности во внутренней системе. А гипнотерапевт Милтон Эриксон, оказавший значительное влияние на стратегическую школу, был одним из первых, кто придерживался мнения, что бессознательное является источником мудрости и силы, а не хранилищем противоречивых влечений.
Некоторые понятия теории Мюррея Боуэна (1978) также оказали влияние на концепции ССТС и согласуются с ними. Его понятие «дифференциация Я» очень похожа на то же, что имеется в виду в теории ССТС, хотя, по-видимому, то «Я», которое имел в виду Боуэн, является категорией, более связанной с разумом, чем Я, или Самость, в ССТС. Его цель заключалась в том, чтобы помогать людям выделять самих себя в массе членов семьи и снаряжать их в «экспедицию» к родительской семье, аналогично тому, что делается в ССТС. Боуэн был первым из исследователей того, как проблемы переходят от поколения к поколению. Также и в модели ССТС стоит задача дойти до источника ограничений принявших крайнюю форму в убеждениях или ощущениях и предающуюся из поколения в поколение.
В 1980-х в семейной терапии произошел переворот смена терапевтической позиции. Тогда как позиция терапевта классической структурной или стратегической школы предполагает сильные интервенции и директивность, теперь терапевту предлагалось занять позицию сотрудничества. Некоторые сторонники так называемой миланской школы семейной терапии (Selvini Palazzoli, Boscolo, Cecchin & Praia, 1978) возглавили этот переворот и оказали влияние на то, чтобы терапевты заняли по отношению к семье позицию искреннего любопытства (Ceccin, 1987). Это движение выработало собственный стиль расспрашивания семьи циркулярное интервью (Tomm, 1985, 1987, 1988). Почтительная, направленная на сотрудничество позиция терапевта ССТС порождение этого движения в семейной терапии.
Более современное влияние на семейную терапию оказали работы Майкла Уайта из Австралии (Wbite, 1989, 1991, 1992; White, Epston, 1990). Он был одним из тех, кто отказался от системного мышления в пользу нарративной метафоры, согласно которой жизнь человека руководствуется теми историями, которые он о себе усвоил. Он помогал людям создавать их собственные истории и деконструировать те истории, которые были навязаны им семьей или культурой. Это напоминает процесс освобождения, который испытывают люди, в ходе ССТС, когда дифференцируются их Самости и исследуются истории (Груз прошлого) их субличностей.
И, наконец, Вирджиния Сатир (1972, 1978а, 1978Ь) окончательно расчистила пусть к объединению системной теории с исследованием субличностей внутри психики. На сегодняшний день она была единственным признанным семейным терапевтом, говорившим о частях в людях (Satir, 1978а; Satir, Baldwin, 1983). Тогда как другие оказались заложниками холодного, отстраненного, механистического системного мышления, она слушала сердцем и несмотря на несколько снисходительное отношение коллег продолжала работать на повышение самооценки через самоосмысление. В годы учебы я был одним из тех, кто считал ее работу чересчур эмоциональной; восхищение ею как новатором пришло позже, когда меня начали критиковать за то же самое.
Квинтэссенция всех влияний из семейной терапии содержится в книге «Метаконцепции: выходя за пределы моделей семейной терапии» (Metaframeworks: Transcending the Models of family Therapy; Breunlin, Schwartz, & Mac Kune-Karrer, 1992). В ней Даг Брейнлин, Бетт Мак Кюн-Каррер и я рассортировали полезные элементы разных школ семейной терапии по шести концептуальным схемам, связанным между собой общими предпосылками. Модель ССТС одна из этих концептуальных схем, в которых также учитывается структура, последовательности, развитие, пол и культура. В своем роде нынешняя книга является продолжением некоторых идей, намеченных в «Метаконцепциях», только с ССТС в качестве основополагающей концепции.