Я смотрел на отца с теплой благодарностью. Его отзывы и поддержка на протяжении последнего года обогатили мою книгу, и теперь она была почти готова. Я восторженно сказал ему: «Я наконец решил, как начну книгу. Начну с истории из собственной жизни». Отец посмотрел на меня поверх газеты и отстраненным, ничего не выражающим тоном сказал «Хорошая мысль». На меня начало накатывать ощущение, что меня отвергают. Кровь прилила к лицу и начала пульсировать в голове. Первоначальный восторг улетучился. «Ему все равно, чем я занимаюсь, подумал я. Ему всегда было все равно, что я думаю, и вообще кто я». Я еще раз посмотрел на лицо отца, и теперь оно показалось более угловатым, более грубым. Где-то в глубине меня таилось чувство, что я реагирую неадекватно сильно, но это осознание не помогло я выбежал из комнаты и поклялся себе никогда больше не говорить с отцом о книге.

Что там произошло? Я просто вышел из себя (и, кстати, что в точности мы имеем в виду под словами «выйти из себя»)? В каком-то смысле я временно превратился в другого человека, с совершенно другими чувствами и мыслями, более того с другим восприятием и другими ощущениями, манерой двигаться и говорить. Ведь я на самом деле увидел отца по-другому после того, как произошел «щелчок» я увидел его более грозным, менее близким. Что произошло с личностью, которая была до этого переключения? Волна ли отвержения смыла эту личность без следа или просто накрыла ее? Тогда кто же я? Я злопамятный или нежный и любящий, или и то, и другое? Или я тот, кто знает, что я погорячился, или кто-то совершенно другой?

Что нам делать с тем, что кажется существованием внутри одного человека нескольких личностей? Являются ли они определенными наборами мыслей и эмоций, или они что-то большее? Как они образовались? Как они относятся друг к другу и к другим людям? Какое влияние на них оказало наше прошлое, семья или культура? Как они могут измениться?

Это фундаментальные вопросы, которые тысячелетиями пытались охватить философы, но с которыми психологам пришлось столкнуться вплотную в 20 веке. Ответ зависит от того, как люди относятся друг к другу и к своим проблемам. Они особенно важны, поскольку формируют облик нашей цивилизации. Эта книга содержит несколько свежих вариантов ответа, полученных во многом под руководством самих клиентов.

Цель этой книги представить новый подход к изменению состояния человека, называемый Системной Семейной Терапией Субличностей. Хотя некоторые элементы ССТС напоминают то, что есть и в других моделях, и многим читателям покажутся знакомыми, ССТС представляет новое обобщение двух парадигм. Одна называется множественностью психики идея, предполагающая, что каждый из нас содержит в себе много разных вариантов существований. Другая называется «системное мышление». Каждое из этих направлений существовало и разрабатывалось десятилетиями, но никогда прежде их не комбинировали. Их сочетание позволило создать терапевтическую модель, обладающую несколькими ценными качествами.

Например, рассматривая интрапсихический процесс как систему, терапевт внутренней семьи позволяет достигать каждого из уровней человеческих систем интрапсихического, семейного, социального, культурного, общественного исходя из одинаковых предпосылок и используя те же методы. Эти предпосылки и методы являются экологичными в том смысле, что призваны принимать в расчет сеть существующих отношений между членами человеческих систем на любом уровне. Такой экологичный подход позволяет людям максимально избежать потрясений в системах, к которым они принадлежат, по мере того, как происходят их собственные изменения, и позволяет принимать осознанные и добровольные решения насчет того, как быстро и в какой степени стоит начинать те или иные изменения.

ССТС стала основой для выработки сотрудничающей, непатологизирующей, доставляющей удовольствие психотерапии. Она непатологизирующая в том смысле, что человека рассматривает не как больного или страдающего дефектом, а как располагающего всеми нужными для улучшения средствами. То есть люди не ограниченные в ресурса, а ограниченные в способах их применять из-за напряженных отношений с другими людьми и внутреннего напряжения. Модель разработана для того, чтобы ослабить эти ограничения и высвободить имеющиеся ресурсы.

Более того, поскольку ресурсы у людей уже есть, терапевт может позволить себе с клиентом сотрудничать, а не учить, конфронтировать или пытаться заполнить самим собой предполагаемую прореху в душе или семье клиента. Работать в этом подходе терапевту приятнее, так как модель освобождает его от обязанности быть единственным ответственным за ход и контроль курса терапии, за ключевые интерпретации или указания. Указания и открытия возникают спонтанно, по мере того как клиенты познают себя и других. Терапевт становится участником увлекательной экспедиции во внутренний и окружающий мир клиента (да и свой собственный), расширяя пространство возможностей и высвобождая ресурсы на каждом из уровней.

Тут мне бы хотелось подчеркнуть, что для эффективного использования модели читателю не обязательно перенимать разом все концепции и методы. Многие принципы и техники ССТС могут быть включены в другие модели, работать в которых читателю более привычно и удобно. Разумеется, было бы ошибкой считать, что к модели ССТВ относятся лишь техники, описанные в главах 4 и 5. Для работы с феноменом множественности можно использовать любые методы, а в своей книге я описываю те, которые для меня привычнее и которыми я лучше владею. Как семейная терапия это не набор техник для работы с группой, состоящей из членов семьи, но в большей степени точка зрения, с которой люди рассматриваются в контексте их взаимоотношений и родства, так же и модель ССТС новый подход к пониманию людей, который на практике воплощается в богатом многообразии техник. Вот и эта книга является скорее сборником принципов модели ССТС, чем техник.

Чтобы проиллюстрировать ее, я использовал много примеров из своей работы с булимичными клиентами и членами их семей. Булимия занимала меня более десяти лет, и многое в этой книге от тех клиентов. Невозможно заниматься проблемой булимии и не обратить внимания на поразительную параллель между внутренними конфликтами пациентов (точнее, пациенток чаще всего это молодые женщины), конфликтами внутри их семей, конфликтами разных культур и конфликтами внутри нашего общества. Редкая другая проблема делает параллели между внешним и внутренним конфликтом столь же очевидными. И, наконец, со всеми булимичными клиентами есть одна общая сложность. Каждый из нас в жизни бывал травмирован, и каждый прибегал к тому или иному средству смягчить боль. Мы все зависим от пищи, и у каждого из нас, хотя бы изредка, эта зависимость оказывалась чрезмерной.

Хотя многие примеры в книге касаются булимии, модель ССТС оказывалась полезной в работе со всем спектром клинических проблем. Мои коллеги, мои студенты и я использовали эту модель как базовую систему координат в понимании систем людей. Раз за разом мы применяли различные аспекты этой модели при терапевтической работе с самыми разными запросами и синдромами. Вопрос о том, есть ли тип проблем, к которым противопоказан такой подход, остается открытым и сложным, и подробно обсуждается в главе 9. Сейчас достаточно будет сказать, что, когда ССТС становится системой координат для восприятия человека, не использовать эту модель невозможно. Кроме того, модель можно использовать при работе разной степени глубины от простого использования терминологии частей до сопровождения клиента, исследующего свой внутренний мир. Терапевту остается подобрать правильный уровень приложения модели в зависимости от степени серьезности проблемы, необходимой деликатности и т.д.

Хотя эта книга предлагает системный взгляд на интрапсихический процесс, сфера возможного применения гораздо обширнее. С точки зрения принципов ССТС можно рассматривать и семьи, и культуры, и общества. Книга достигнет своей цели, если читателя удастся восхитить параллелями, существующими между разными системами, в которые включены люди.

Для нас также будет успехом, если нам удастся заинтересовать читателя феноменом множественности психики и стимулировать его попробовать использовать этот подход, разумеется, с соблюдением всех предосторожностей и с соблюдением приведенных рекомендаций. В последнее десятилетие работа в подходе ССТС развивалась постепенно, но это десятилетие было решающим. Лишь в последние несколько лет мы с коллегами достаточно уверены в том, что нам удалось выявить и успешно обозначить основные требования, которые необходимо соблюдать для безопасного использования метода в обшей практике.

 

МНОЖЕСТВЕННОСТЬ ПСИХИКИ

Большинство из нас было воспитано в убеждении, что на одного человека приходится одна психика. Нас научили, что, хотя у личности есть разнообразные мысли и подчас несовместимые мысли и чувства, все они исходят из единой личности. Как сетовал Герман Гессе, «Ведь это, видимо, врожденная потребность каждого человека, срабатывающая совершенно непроизвольно, представлять себя самого неким единством. Какие бы частые и какие бы тяжелые удары ни терпела эта иллюзия, она оживает снова и снова» (Hesse, 1927/1975). В результате у большинства людей складывается неважное представление о самих себе; они уверены, что они и проявляются в своих крайностях будь то крайности в делах или мыслях. Как пишет Элизабет О'Коннор (O'Connor, 1971), «говоря “я завидую”, я описываю всю себя, и меня переполняют возможные выводы из этого. Безапелляционность этого утверждения заставляет меня испытывать к самой себе презрение».

Такая точка зрения на личность, как единство, приводит к разным формам совершенно необязательного уныния. Например, когда гнев Билла перекрывает его нежные чувства к жене, Мэри, он впадает в панику, считая, что, видимо, больше ее не любит. Чувствуя себя несостоятельным и безнадежным, он впадает в ступор от мысли «кто я на самом деле». Когда, в пылу ссоры, Мэри выкрикивает «Я тебя ненавижу!» и после того, как ссора утихла и она извинилась, Билл продолжает думать «она бы этого не сказала, если бы не имела это в виду».

Хотя у нас есть психологические теории, объясняющие человеческую природу как сложносоставную, на практике современная система охраны психического здоровья также продолжает оперировать в рамках такой «монолитной» структуры. Наши диагностические категории стали использоваться как описания всей личности. Часто можно услышать от терапевта, что он работает с «пограничником» или «депрессивным» или с еще каким-то ярлыком, будто в него вмещается описание всей личности. Мы фокусируемся на наиболее заметных чувствах или убеждениях человека и считаем их основой его личности выражением его сущности, его нарушенной природы.

Такое «целостное» мышление пронизывает всю нашу культуру несмотря на множество способов описания психики, допускающих ту или иную степень множественности. Фрейд пролил свет на тот неудобный факт, что существуют скрытые, тайные элементы личности, которые выражаются в символической форме. Он, фигурально выражаясь, вытащил из подполья существование интрапсихического. Как, должно быть, было странно допускать идею, что неосознаваемые компоненты сознания изолируют нечто от нашего рационального, управляющего ума, с которым люди привыкли себя отождествлять! Фрейд (1923/1961) открыл дверь для исследования множественности, выделив в структуре психики три компонента Оно (Ид), Я (Эго) и Сверх-я (Суперэго). Многие теоретики после Фрейда двинулись дальше его трехчастной модели и обсуждали целый ряд внутренних образований. Возможно, наиболее влиятельной из этих теорий стала теория объектных отношений. Начавшаяся с работ Мелани Кляйн в 1940-х, она предполагает, что наш внутренний опыт формируется интроецированными «объектами», чем-то напоминающими голограмму внутренними образами значимых в нашей жизни людей (Klein, 1948; Gunthrip, 1971).

Юнг (1935-1968, 1963, 1968, 1969), обсуждая архетипы и комплексы, продвинул идею о множественности психики на шаг вперед, предположив, что это больше чем просто интроекты. В 1935 Юнг (1935-1968) описал комплекс как имеющий тенденцию образовывать как бы отдельную маленькую личность.

У него есть некое исходное тело и определенное количество собственной физиологии. Он может расстроить желудок, нарушить дыхание, изменить сердечный тонус, словом, ведет себя как парциальная личность.

...И личностное бессознательное, равно как и коллективное, состоит из неопределенного (в смысле неизвестного) числа комплексов или фрагментарных личностей, (рр. 80-81)

Более молодой современник Юнга, Роберто Ассаджиоли (19651975, 1973; Ferrucci, 1982) также считал установленным фактом то, что все мы являемся собранием субличностей, что я уже отметил во Введении. Со времен Ассаджиоли было много теоретиков, признававших факт присущей нам от природы множественности. Судя по результатам исследований в этой области, их наблюдения поразительно сходны между собой. Более подробную историю признания множественности можно найти в книге «Субличности» {Subpersonalities; Rowan, 1990), а список дополнительной литературы по теме в приложении к настоящей книги.

Вне зависимости от направления большинство теоретиков, исследовавших интрапсихические процессы, описывает психику как нечто в той или иной степени множественное. Пройдясь по наиболее влиятельным на сегодняшний день психотерапевтическим подходам, мы видим интериоризированные объекты в теории объектных отношений (Klein, 1948; Gunthrip, 1971; Fairbaim, 1952; Kemberg, 1976; Winnicott, 1958, 1971); психология самости о «грандиозной самости» в противоположность «идеализированной самости» (Kohut, 1971, 1977); юнгианцы выделяют архетипы и комплексы (Jung, 1968, 1969); транзактный анализ постулирует существование различных эго-состояний (Вете, 1961, 1972); гештальт-терапия работает с «собакой сверху» и «собакой снизу» (Peris, 1969; Fagan, Sheppard, 1970); терапевты когнитивно-бихевиорального направления описывают разнообразные схемы и «Возможные Я» (Markus, Nurius, 1987; Dryden, Golden, 1986). Хотя теории различаются между собой от тех, в которых внутренние сущности понимаются как автономные, полноценно укомплектованные эмоционально и когнитивно, до тех, где они описываются как взаимозависимые, одномерные, специализированные ментальные единицы все они предполагают, что наша психика далека от единства.

Теория травмы основа многих трудов по расстройству множественной личности (multiple personality disorder, MPD; рус. РМЛ), трактует их как фрагменты прежде единой личности. Специалисты по РМЛ признают множественность у своих пациентов, однако для них эти личности результат ранней травмы и жестокого обращения, что заставляет личность отщеплять от себя «альтернативные» личности (Kluft, 1985; Bliss, 1986; Putnam, 1989).

Независимо от теоретического объяснения истоков феномена внутренних сущностей будь то научение, травма, интроекция, коллективное бессознательное или естественное состояние психики, одни теоретики более, нежели другие, склонны описывать субличности как целые, «укомплектованные» личности. Они сходятся в убеждении, что внутренние сущности нечто большее, чем скопление мыслей или чувств, или всего лишь состояния психики. Нет, в них видят отдельных личностей, каждого с полным спектром чувств и желаний, своими способностями, разного возраста, темперамента и даже половой принадлежности. Эти внутренние личности обладают довольно высокой степенью автономии в том смысле, что они думают, говорят и чувствуют не то же самое, что человек, внутри которого они существуют. Теоретики РМЛ разделяют эту точку зрения, однако считают это верным лишь для сильно травмированных людей.

В поздних работах Юнга архетипы и комплексы по описаниям приближаются к автономным членам множества, как и в разработанном последователями Юнга методе «диалог голосов» (Stone & Winkelman, 1985). То же можно отметить и в терапии эго-состояний, разработанной гипнотерапевтами Джоном и Хелен Уоткинс (Watkins, 1978; Watkins, Johnson, 1982; Watkins, Watkins, 1979), и в психосинтезе Ассаджиоли они видят множественность составленной из полноценных личностей.

Такая позиция поддерживается и автором этой книги. Моя позиция заключается в том, что полезно видеть внутренние сущности как автономные личности, как внутренних людей в противоположность тому, как мы привыкли воспринимать себя исходя из обыденного здравого смысла. У человека одно тело, один мозг, и может быть лишь одно существо в одной персоне. Отчасти потому вышеописанные подходы часто воспринимаются как нечто, граничащее с эзотерическим учением, и остаются в стороне от психологического мейнстрима. Хотя очеловечивание субличностей может вызвать протест у ряда читателей и позволит им с легкостью отнести ССТС к эзотерическому направлению, но именно так люди описывают свои внутренние сущности (или сущности описывают самих себя), когда люди узнают их лучше. Шаблоны и характеристики частей личности, описываемые в настоящей книге, не являются плодом моего воспаленного воображения; они то, о чем клиенты рассказывали мне и моим коллегам. Потому «очеловечивание» не очень подходящее слово, ведь обычно оно используется, когда хотят сказать, что человеческие качества приписываются кому-то или чему-то, что человеком не является.

Лишь проработав несколько лет с «частями», я научился рассуждать о них вот так, видя их объемными, и я понимаю трудности, которые предстоят многим читателям на этом пути. Однако описанная во Введении позиция заинтересованного слушателя моя попытка оставаться в рамках в целом более распространенной традиции целостного восприятия личности, а не внедрения теоретического конструкта (например «схема» или «внутренний объект»).

Для работы с моделью ССТС нет необходимости верить, что в онтологическом смысле части являются «внутренними людьми». Для многих терапевтов это не более чем полезная, удобная метафора. С точки зрения практики, однако, внутренняя система лучше отзывается па такое уважительное отношение, и потому лучше так к субличностям и обращаться приписывая им человеческие качества и ответные реакции. Некоторые терапевты решают для себя эту проблему, отходя от восприятия частей личности как людей, когда они обсуждают случай в теории, но на терапевтической сессии обращаясь с ними как с находящимися внутри людьми. Мне бы такое раздвоение только мешало думать и создавало бы дополнительную путаницу. Эта тема будет далее обсуждаться в главе 5.

Идея внутренних личностей в США уже не воспринимается как относящаяся к области эзотерики. В последнее время она стала популярна благодаря призывам «исцелить внутреннего ребенка». Движение началось с программы преодоления зависимостей «12 шагов», и благодаря усилиям харизматических лидеров, таких, как Джон Брэдшоу (John Bradshow), стало общенациональной идеей. В рамках движения значение термина «внутренний ребенок» варьирует в зависимости от автора. Для большинства это метафора душевного состояния невинности, но некоторые описывают его как субличность, похожую на ребенка. Хотя из этого движения не выросла новая теория личности, оно помогло тысячам людей осознать существование в себе разных личностей.

И, наконец, направление, изучающее расстройство множественной личности, также распространенное в США, позволяет терапевтам работать с субличностями пациентов с большим комфортом; многие терапевты приходят к выводу, что есть не только у их клиентов. Более того, информация об увеличении случаев РМЛ отчасти может быть результатом того, что увеличилось число терапевтов, задающих клиентам вопросы о личностях в них. Когда клиент принимается описывать свою внутреннюю семью, некоторые терапевты заключают: «множественный». С точки зрения ССТС, однако, РМЛ один из способов организации внутренней семьи после продолжительной и тяжелой травмы. Внутренняя семья человека, страдающего РМЛ, - более поляризованная, изолированная и оберегающая. Поэтому она менее сплоченная и больше мучается, а во всем прочем не отличается от внутренней семьи других людей, которых так не травмировали.

Таким образом, наша культура постепенно дозревает до идеи множественности. Другим признаком этого является постмодернизм, оказывающий влияние на практически все общественные науки — он отказался от идеи унитарной самости. Вместо этого многие авторы постмодернисты воспевают множественность, превознося достоинства самости, содержащей множество разнородных личностей, точно так же, как они выступают за плюралистическое восприятие общества. Например, французская феминистка Элен Сиксу (Helene Cixous, 1974, р. 397) пишет: «Поймите как оно есть; всегда больше чем одно, разнообразное, способное быть всем тем, чем оно однажды будет, группа, выступающая вместе, коллекция исключительных сущностей, несущих важное сообщение. Будучи раздельным и неподотчетным, субъект может сопротивляться порабощению». Сандра Хардинг (Sandra Harding, 1986, р. 247) высказывает сходное мнение: «Я за примат фрагментированных идентичностей... внутри объединенной оппозиции, солидарность против доминирующих сил поборников централизованной власти». Под плюрализмом подразумевается стремление сохранять баланс между разнообразием и единством, ценить множество в едином, разрешать конфликты без обобщений или отвержения отдельных групп и торжество различий. Множественность психики предполагает такой плюрализм.

Большинство постмодернистов не углубляется в развитие теорий самости из-за подозрительного отношения к всевозможным грандиозным теориям и (по их представлениям, типичным для классического подхода в психологии) утверждениям о интрапсихическом. Поскольку ССТС модель достаточно развернутая и описывает интрапсихический процесс, она не вписывается в постмодернистское течение. Поэтому в основном наша модель окажется постмодернистам неинтересной, как бы привлекательно ни было для нее торжество различий.

Помимо эволюции внутри психотерапии и в обществе, параллельные подвижки в сторону множественного описания психики наметились в области исследователей искусственного интеллекта и нейропсихологии. Например, Майкл Газзанига известный исследователь функций мозга, чьи ранние работы о функционировании правого и левого полушария в 1950-60-х перекликаются с нашими идеями о том, как происходит процесс мышления. В последней работе он пришел к выводу, что первоначальное разделение на правое левополушарные функции являются чрезмерно упрощенным. В книге «Социальный мозг» (Gazzaniga, J985) он решительно доказывает, что человеческая психика на самом деле состоит из неопределенного количества независимо функционирующих единиц, которые он называет модулями, каждый из которых обладает своей ролью. Согласно Газзаниге, наша эмоциональная и мыслительная жизнь определяется взаимоотношениями между модулями. Его описание модулей и того, как они действуют, поразительно напоминает концепцию частей личности в модели ССТС.

Исследования в области искусственного интеллекта и информатики также сворачиваются в сторону множественной модели психики. Изначально информатика пользовалась моделью психики фон Ньюмана: считалось, что информация хранится в одном месте и перерабатывается в другом. Считалось, что за единицу времени может быть обработан только один конкретный блок информации. Считалось, что блоки информации переходят из области в область последовательно, как на конвейере.

Позднее был разработан принцип параллельного процессинга, где несколько блоков обработки информации работают бок о бок, независимо. Такие компьютеры могут осуществлять процесс «думания», более похожий на человеческий, чем компьютеры, разработанные по прежнему «последовательному» принципу (Wright, 1986). Марвин Минский (Marvin Minsky, 1986), один из основателей и ведущих специалистов по искусственному интеллекту, заключил;

Полезных идей в психологии было бы больше, если бы так не мешала идея «одного активного начала». Понимание человеческой психики, бесспорно, является одной из сложнейших задач, с которыми человеческому уму приходилось сталкиваться. Сказка о едином «Я» может только увести нас в сторону от решения, (р. 51)...

Все это позволяет предположить, что было бы полезно думать следующим образом; будто внутри нашего мозга существует сообщество разных умов. Как члены семьи, разные умы могут сотрудничать, помогая друг другу, и при этом сохраняя свой собственный ментальный опыт, неизвестный другим, (р. 290) в психотерапии также есть много свидетельств в пользу множественности, и их следует упомянуть. Джон и Хелен Уоткинс (Watkins, 1979) продолжили работы Эрнеста Хилгарда (Ernest Hilgard, 1977, 1979), описавшего феномен так называемого «скрытого наблюдателя». Хилгард внушал глухоту находящимся в гипнотическом состоянии испытуемым, а затем просил их, если они на каком-то уровне его слышат, поднять палец что они и проделывали. Он повторил эксперимент, на этот раз внушив нечувствительность к боли; было обнаружено, что, хотя испытуемые при этом могли долго держать руку в ледяной воде, «часть» их существа ощущала боль, несмотря на отсутствие видимой реакции. Уоткинсы в несколько модифицированной форме воспроизвели эксперимент Хилгарда с ледяной водой с некоторыми клиентами, проходившими у них терапию эго-состояний. Испытуемых просили дать высказаться той , которая почувствует боль. Оказалось, что при этом несколько эго-состояний, выявленных в процессе терапевтической работы, давали о себе знать, причем часто они жаловались на боль (Watkins, Watkins, 1979).

Так что мы, вероятно, находимся на грани переворота в понимании человеческого существа переворота, могущего иметь далеко идущие последствия. Если мы от природы множественные значит, можно считать, что некоторые крайности в чувствах или мыслях объясняются запредельным состоянием лишь одной из частей в нас. Обиды и критика от любящих людей, срывающиеся с уст в пылу ссоры, могут выражать не то, что они «на самом деле» чувствуют, а то, что испытывает одна-две рассерженных субличности, в то время как сохраняющее молчание большинство остается любящим. Таким же образом можно переформулировать многие медицинские или психиатрические симптомы. Совокупность симптомов, которую прежде видели как образующую монолитный психиатрический диагноз, рассмотренная через призму множественности, выглядит способом организации внутренней системы личностей, позволяющей выжить всей личности целиком. Ориентированный на множественность, терапевт может не диагностировать заболевание, а вместе с клиентом изучить его внутреннюю систему частей и понять, какая часть угнетена и почему.

Множественность уведет нас от концепции единой психики к способности видеть ее как систему взаимодействующих умов. Эта смена точки зрения позволит нам использовать весь арсенал средств системного мышления, накопленный в работе с семьями, организациями, культурами и сообществами, для индивидуальной психотерапии. Психика, таким образом, может рассматриваться как один из уровней организации человеческих систем, включенный и связанный с другими уровнями. К нему применимы те же системные принципы, и модификация возможна с использованием тех же системных техник. Из системного контекста будет более понятно, как осуществляется воздействие на психику факторов других, внешних систем, а психики на другие системы.

Модель ССТС развилась из допущения множественности психики и попытки постичь и изменить ее, используя системное мышление. В результате мы заодно получили две незапланированных вещи. Во-первых, исследование внутренних систем обогатило наше понимание систем людей в целом. Например, я смог по достоинству оценить степень значимости понятий, описываемых далее (равновесия, гармонии, руководства и развития), воочию убедившись, что внутренние системы во многом выстраиваются вокруг них. Во-вторых, приложение системного подхода к внутренней системе привело к выработке более продвинутых, чем у прежних подходов, способов вызывать перемены в людях.

 

СИСТЕМНОЕ МЫШЛЕНИЕ

Система может быть определена как любое множество элементов, связанных друг с другом по определенной схеме. Таким образом, под определение «система» попадает все что угодно, от наручных часов и телевизора до транспортной системы. Также под это определение подходят все биологические организмы, от бактерий до китов. Человеческие системы включают в себя все от индивидуальности до нации, и включают в себя системы убеждений (например, своды законов или культурных норм и традиций).

Системы состоят из более мелких подсистем, а также являются частями больших систем например, как округа состоят из областей, но при этом входят в состав страны. Таким образом, с какой бы стороны мы ни смотрели любое множество будет либо наблюдаемой системой, либо подсистемой наблюдаемой системы, либо большой системой, в состав которой входит наблюдаемая система. Например,

некоторые главы в этой книге описывают семью. В этих главах наблюдаемой системой является семья; члены семьи и их родственники являются подсистемами; национальная община или социальная группа, в которую семья входит, большой системой.

Я позволю себе углубиться в эти понятия. Под то определение, которое здесь приводится, гора автомобильных деталей не является системой. Лишь когда детали собраны в определенном порядке, они становятся чем-то большим, чем множество деталей. Они становятся автомобилем. Детали соединяются по определенной схеме (то есть имеют структуру), и образуют систему, пригодную для передвижения.

Автомобиль не является кибернетической системой, так как неспособен приспосабливаться к изменяющимся условиям и зависит от водителя или механика в том, что касается направления движения или ремонта. Кибернетические системы саморегулируются, то есть воспринимают и изменяют сами себя в соответствии с изменениями в окружающей среде. Автомобиль может содержать отдельные кибернетические подсистемы например, круиз-контроль и климат-контроль. Эти кибернетические системы позволяют поддерживать стабильное состояние гомеостаз, в данном случае удержать в определенном диапазоне скорость или температуру в салоне, пока большая система находится в действии.

Кибернетические системы содержат датчики, воспринимающие информацию об изменениях в окружающей машину среде и запускают механизмы автоматической адаптации к переменам. Машина въезжает в холодный фронт, и температура начинает повышаться; на крутом подъеме круиз-контроль переключает машину на более низкую передачу. Действия «повысить температуру» или «прибавить газ» являются в терминах системы отрицательной обратной связью, так как их цель минимизировать отклонение от желательного состояния, вернуть систему в гомеостатический диапазон температуры/скорости. Положительная обратная связь, наоборот, увеличивает отклонение (например, если двигатель или обогреватель заело, и скорость или температура возрастают, выходя за заданные пределы).

Автомобиль имеет четкие границы, легко понять, что является его частью, а что нет. Границы, однако, являются проницаемыми детали в автомобиле можно заменить или добавить. Когда машина выезжает на трассу, она оказывается включенной в большую систему. оказывающую влияние на нее и на которую она оказывает определенное влияние. Если машина неожиданно остановится в плотном потоке, это может остановить все движение. Также и способность отдельной машины развивать разную скорость и маневрировать на дороге ограничивается окружающими машинами. Если шоссе пустынное, поток в меньшей степени ограничивает машину (то есть элемент менее включен в большую систему). Таким образом, системы могут оказывать влияние друг на друга в разной степени, в зависимости от того, насколько они связаны друг с другом или ограничивают степени свободы друг друга.

Давайте теперь рассмотрим человеческие системы. Все понятия, о которых говорилось выше, применимы и к человеческим системам: структура, границы, положительная и отрицательная обратная связь, гомеостаз, степень включенности и взаимные ограничения. Человеческие системы, без сомнения, являются кибернетическими. Люди обладают способностью поддерживать гомеостаз во множестве областей от степени близости с другими людьми до урегулирования конфликтов. Кроме того, сам человек обладает множеством кибернетических подсистем от поддерживающих в норме уровень сахара в крови до регулирующих проявления чувств. Семейная терапия позаимствовала эти принципы у исследователей механических и биологических систем в стремлении понять, как устроены семьи. Но люди нечто большее, чем сумма реакций на сигналы из окружающей среды. Кибернетические принципы необходимы, но недостаточны. Описание человеческой системы возможно лишь с учетом и других принципов, выявленных при изучении живых систем.

Живые системы обладают важным отличием от механических, и в этом различии коренится основной принцип ССТС. Основная установка Системной семейной терапии субличностей модели что каждый человек обладает внутренним стремлением и достаточной мудростью, чтобы оставаться здоровым. Жизнь людей заключается не только в том, чтобы сохранять стабильное состояние и реагировать на входящие сигналы; они готовы прилагать специальные усилия, чтобы в жизни было и творчество, и близкие отношения. Они появляются на свет полностью готовыми к гармонии в жизни, в том числе и внутренней жизни. Из этого основополагающего принципа следует, что наличие у людей хронических проблем признак, что их собственные ресурсы и умения оказались недоступны. Элементы системы, в которую они включены или которой являются они сами, ограничивают доступ. Задача ССТС помочь людям найти и ослабить ограничения.

Системное мышление позволяет исследовать системы, окружающие клиента и существующие у него внутри, чтобы отследить и ослабить ограничения. Ограничения могут быть локализованы в системе внутренних личностей; в системе отношений с другими членами семьи; в том, как вообще устроена семья; во влиянии, которое оказывают на семью внешние институты (школа, место работы, система здравоохранения); в том, как на ценности и убеждения семьи влияют национальные особенности и окружающее общество. Все эти человеческие системы взаимосвязаны. Они влияют друг на друга и чувствительны к взаимному влиянию.

Понять и добраться до всех этих уровней было бы немыслимо сложно, но, к счастью, все уровни действуют по схожим принципам. Ниже перечислены четыре основных, которых не было в прежних дискуссиях об организации кибернетических систем: равновесие, гармония, руководство и развитие. Я вывел эти принципы из своих наблюдений в ходе работы с внутренними системами и целыми семьями, но они, похоже, в некоторой степени универсальны. Более подробно они рассматриваются в главах 4 и 6.

Равновесие. Человеческие системы лучше всего функционируют, когда сбалансированы. Что это значит? Что за качества превращаются в проблему, если равновесие нарушается? Я уверен, что есть 4 направления, равновесие в которых принципиально для поддержания системы в здравии: степень влияния личности или группы на принятие решений, касающихся системы; степень, в которой личности или группе доступны ресурсы системы; степень ответственности, которую личность или группа несет за систему; и степень, в которой уравновешены границы системы. В уравновешенной, сбалансированной системе каждая личность наделена некоторым влиянием, может пользоваться ресурсами системы, имеет обязанности, и все это сообразно с ее потребностями и ролью в системе. Права и обязанности равны у личностей, находящихся на сходных ролях. А границы, которыми определяется, кто может и кто не может стать частью подсистемы в системе, не являются ни слишком жесткими, ни слишком диффузными.

Гармония. Понятие гармонии относится к взаимоотношениям между людьми членами системы. В гармоничной системе стараются найти для каждого члена роль, ему подходящую и желанную. Люди вырабатывают некую совместную точку зрения в целом, однако поддерживают и ценят индивидуальные различия в стиле и взглядах. То есть система позволяет каждому индивиду найти свой собственный путь и следовать ему, но так, чтобы этот личный путь вписывался в общий путь системы. В такой атмосфере люди сами не против того, чтобы пожертвовать какими-то личными благами и собственными планами ради общего блага. Они чувствуют, что их способности и старания оценены по достоинству, и заботятся о благополучии друг друга. Они хорошо взаимодействуют то есть воспринимают и отвечают на информацию, которой обмениваются члены системы. Поток информации между членами системы в этой книге будет называться «внутренняя связь», чтобы отличать эту информацию от обмена с окружающей средой, называемой «обратная связь».

Противоположность гармонии поляризация. В поляризованных отношениях каждый участник занимает жесткую, крайнюю позицию вместо гибкой и гармоничной; позицию соперника или оппозиционера. Позже я опишу, какие именно ограничения на систему может наложить поляризация.

3. Руководство. Равновесие и гармония в человеческих системах требуют эффективного руководства. Один или несколько членов системы должны обладать достаточными способностями и авторитетом для того, чтобы: а) быть связующим звеном в случае поляризации; б) позаботиться о безопасности каждого члена системы, убедиться в том, что каждый оценен и имеет возможность достигать своих собственных целей, не выходящих за рамки целей системы, справедливо распределять ресурсы, обязанности и полномочия между членами системы; г) представлять себе перспективы и возможные пути развития системы; д) представлять систему в ситуации взаимодействия с другими системами; е) честно интерпретировать обратную связь от других систем. К счастью, как я уже упомянул, человеческие системы обладают всеми необходимыми ресурсами для такого руководства. Но часто по разным причинам эти ресурсы оказываются труднодоступными; о причинах я расскажу позже.

4. Развитие. Помимо врожденных ресурсов, необходимых для жизни в равновесии и гармонии, человеческим системам требуется

время для их развития и становления. Можно сравнить это со свеженабранной баскетбольной командой; каждый игрок обладает огромным сырым талантом, но до тех пор, пока они не сыграются и не научатся подчиняться тренеру, они не будут играть так хорошо, как могли бы. Так же и необходимая житейская мудрость, позволяющая поддерживать здоровое состояние, есть в каждой человеческой системе, но нужно время, чтобы освоить необходимые навыки или вступить в отношения, необходимые для воплощения этой мудрости. Следовательно, эффективное руководство и ясные границы развиваются постепенно и могут быть подвержены влиянию окружения системы. Если изучаемая система включена в гармоничную, сбалансированную большую систему, у нее будет и достаточно свободы, и достаточно поддержки для того, чтобы стать гармоничной и сбалансированной. Способность человеческой системы использовать свои ресурсы для здорового развития может быть ограничена, если система развивается внутри поляризованной, неуравновешенной большей системы, и может заимствовать у большой системы радикальные убеждения и запредельные эмоции.

Развивающаяся система может стать более ограниченной, если на пути оказывается нагружена бременем. Так происходит, если система травмирована (выведена из равновесия) до того, как успела полностью развиться. Одно из возможных следствий травмы «заморозка», фиксация некоторых членов системы в состоянии на момент травмы. Такие члены системы больше не оказывают помощи, а их сильные эмоции налагают дополнительные ограничения на систему и вынуждают других членов к гиперопеке.

Эти четыре принципа принцип равновесия, гармонии, руководства и развития существуют на всех уровнях человеческих систем, а также систем, в которые они входят и которые входят в них. Если в человеческой системе возникает проблема, можно поработать с членами системы и попытаться выяснить, что является ограничением и заключается ли ограничение в несбалансированности, поляризации, проблемах руководства или обремененном развитии.

Таким образом, ССТС является подходом, ослабляющим ограничения. В главах 4 и 5 будет раскрыта тема обычно встречающихся ограничений.

 

ПРИМЕР: БУЛИМИЯ

Мы с коллегой начали работать с булимичными клиентами и членами их семей в начале 1980-х, когда мало что было известно об этиологии и подходах к лечению этого расстройства. Вообще-то моя первая встреча с этим явлением состоялась до того, как я о нем узнал. Я сидел с отвисшей челюстью и пытался сдержать изумление, пока моя клиентка-подросток рассказывала, как она лихорадочно поедает все, что под руку попадется, а потом идет в туалет и ее рвет. Она говорила, что ненавидит себя за это, но ничего не может с собой поделать. Она чувствовала, что не контролирует себя не только в еде, но и в чувствах. Девушка ощущала чередующиеся приступы одиночества и ярости, и отчаянно искала помощи.

Я был одновременно растерян, заинтригован и потрясен. Что заставляло поступать так странно набивать себя едой только для того, чтобы через минуту тебя стошнило? Та сессия была началом пути, изменившего мой взгляд на людей, терапию и американское общество. Пытаясь понять смысл того, что казалось чудачеством, я начал изучать все уровни всех контекстов, в которые были включены мои клиенты от их внутреннего мира до их семей и культур, из которых они происходили. В ходе этого мне пришлось отказаться от некоторых прежде лелеемых убеждений, касавшихся людей и терапии, и прийти к тому, что стало Системной семейной терапией субличностей в том виде, как он описан во Введении.

С той первой сессии прошли годы, и булимия превратилась из психиатрической загадки в широко обсуждаемый и распространенный синдром. Прежде существовавшее только на страницах специальной литературы, теперь слово «булимия» вошло в повседневный лексикон. Тысячи людей (в основном молодых женщин) стали рабами привычки компульсивно заталкивать в себя еду, после чего следует прием слабительного или рвотного, промывание желудка, мочегонное, навязчивые изнурительные физ. нагрузки или голодание. На первый взгляд, лишенное логики поведение и распространившееся с космической скоростью знание о (и, по всей вероятности, возрастание количества случаев) булимии наводят на какие-то средневековые мысли о проклятии. Как сказал мне один разъяренный брат пациентки с булимией, «Да что же это такое? Полтора месяца назад узнал про свою сестру, а тут на днях моя девушка говорит, что она уже год это делает. Везде они!».

Что же это такое? Да, ситуация такова, что жизнь множества женщин и определенного количества мужчин сейчас строится вокруг такой вот пищевой привычки конечно, они составляют все-таки не 20 процентов старшеклассниц и младшекурсниц (эту преувеличенную цифру часто можно встретить в СМИ). За более достоверной меньшей цифрой, 1-2 процента, в любой выборке молодых женщин (Faibum et al., 1993) тоже стоят огромные страдания. Это мучительный синдром, хотя его иногда и пытаются приукрасить. Чревоугодническая экстравагантность чередования эпизодов поглощения и отталкивающего извержения пищи дает повод для острот и легкомысленного отношения к булимии. Все это только добавляет булимичным клиентам стыда, отвращения к себе и смущения, а их родным и близким нетерпимости.

Американское общество в целом и массовая (преобладающая) культура в частности нетерпимы к проявлениям слабоволия, особенно в том, что касается пищи. Тогда как исключительная сила воли анорексиков временами становится поводом для мрачноватого уважения или даже зависти, то булимики с их крайностями окружающим кажутся воплощением жалкой, презренной слабохарактерности. Часто масс-медиа раскатывают о проблеме с позиции «пугающей прямоты» особенно упирая на таящиеся в булимических привычках опасности для физического здоровья. В некоторых случаях тактика запугивания добавляет еще и слой страха к стыду, который у клиента уже есть, а в окружающих усиливает ощущение как собственного бессилия, так и неотложности решения проблемы.

Ни в коем случае не пытаясь принизить реальную медицинскую опасность, связанную с булимией, я хочу, однако, подчеркнуть те трудности, с которыми сталкиваются такие клиенты и их семьи. Клиент отчаянно пытается прекратить и не может, потому чувствует себя слабым и ничтожным, и остается с убеждением, что он вредит себе и разочаровывает других. Родные мечутся между злостью и отвращением к слабоволию клиента, бессилием и неспособностью оказать клиенту помощь, и чувством вины и взаимными упреками в возникновении синдрома. В таком поляризованном психологическом климате трудно найти решение, и терапевту легко оказаться притянутым к одному из полюсов. Помощь терапевта будет эффективной только в том случае, если его подход способен преодолеть поляризацию, придать сил клиенту и его близким.

При некоторых подходах клиент с булимией видится как бессильная жертва своего диагноза, патологической семьи или культуры.

В свою очередь, члены семьи иногда оказываются в позиции обвиняемых в том, что неправильно растили и воспитывали, в том, что симптомы клиента позволяют отвлечься от решения других семейных проблем или дают некоторую «гарантию», что клиент никогда не вырастет и не покинет отчий дом. Хотя в некоторых случаях так оно и есть, при работе с такими случаями терапевту бывает трудно продолжать иметь в виду скрытые ресурсы, которыми обладает клиент н его семья, и продолжать сочувствовать трудностям каждого. Зачастую терапевту приходится работать с клиентом или семьей, включенными в очень ограничивающие их изнутри и снаружи системы. Задача терапевта работать в таком подходе, который поможет найти и ослабить эти ограничения, а не добавить к ним еще одно.

Я начинал работу с булимичными клиентами, будучи молодым и упертым структурным/стратегическим семейным терапевтом. Я был свято уверен, что уровень семейной системы самый значимый и обладающий максимальным влиянием, и что членам семьи симптомы булимии нужны как отвлекающий маневр. Такие предпосылки привели к нескольким негативным последствиям. Я недооценил способность моих клиентов что-то в себе поменять. Я вел себя как натасканная на семейные патологии ищейка, вынюхивающая «реальную» проблему семьи, для которой булимия служила прикрытием. Еще я недооценивал то, в какой степени давление общества на женщину зависит от ее внешности, и второстепенную, подчиненную роль женщин в нашем обществе. То есть я слишком сфокусировался на одном из уровней (уровне семьи) из всех систем, в которые был включен клиент с синдромом булимии; работая же на этом уровне, я больше смотрел на изъяны семьи, чем на сильные стороны.

Мы с коллегами (Schwartz et al., 1985) отметили, что булимия часто встречается в так называемых «психосоматических семьях», как их описывали Минухин, Розман и Бейкер (Minuchin el аl., 1918). них были типичны спутанность, тенденция к гиперопеке, ригидность и избегание открытого обсуждения и разрешения конфликтов. Мы также обнаружили, что такие семьи были социально изолированы, в них было особое отношение ко всему, что имело отношение к еде, и обостренное внимание к проблеме внешности. Другая группа специалистов (Root et al., 1986) описывали семьи с булимией как перфекционистские, гиперопекающие или хаотичные, в зависимости от того, как семьи справлялись с конфликтами или воспитанием детей. И мы с коллегами, и та группа выступали за включение в процесс терапии самых близких людей клиента — предполагалось, что от их активного участия напрямую зависит положительный эффект работы.

Наиболее распространенный подход к терапии булимии, однако, предполагал особый упор на отдельных аспектах борьбы клиента с самим собой. Большая часть литературы по этой тематике относилась к наработкам когнитивно-бихевиоральной школы. Она направлена на изменение как самого поведения, так и иррациональных убеждений, вокруг которых строятся эпизоды поглощения и исторжения пищи, терапия проводится как в группе, так и индивидуально (см., напр., Fairbum et al., 1993). Также предлагались более традиционные психодинамические объяснения. По моим личным наблюдениям, хотя модели, основанные, в частности, на теории объектных отношений, и не являлись в литературе преобладающими, на практике же клиентов, проходивших коррекцию булимического расстройства в русле психодинамических подходов, было больше всего полагаю, из-за того, что в целом эти подходы популярнее всего (Johnson, 1991; Schwartz, 1986; Swift, Letven, 1984).

И, наконец, сторонники фармакологической коррекции также видят проблему в самом индивиде. Судя по некоторым исследованиям результатов терапии (см. обзор Walsh, 1992), их количество также возросло. Теоретики этого подхода также имеют склонность к занижению значимости вклада в проблему всех систем, кроме физиологической.

Из всего вышесказанного с очевидностью следует, что я со своей зацикленностью на значимости семейных факторов был частью этого нагромождения разъединенных подходов. Одна из причин, по которым мы смотрели сквозь пальцы (а то и вовсе закрыв глаза) на представляемые нашими клиентами описания части слона, заключалась в том, что у всех нас были различные и заранее составленные мнения о том, как должно выглядеть все животное. Психотерапии недоставало такого подхода, который позволял бы плавно переходить с уровня на уровень, с системы на систему, используя одни и те же принципы для понимания происходящего на каждом из них. Проблема существо вала не только с подходом к терапии булимии; это верно для любого психического синдрома. В модели ССТС предпринята попытка преодолеть проблему разрозненности через применение системного мышления, которое позволит понять каждый из уровней и увидеть связи и параллели между тем, что происходит на каждом из уровней человеческих систем.

Разрешите мне завершить введение предупреждением. Было бы ошибкой считать булимию и любой другой психиатрический синдром однородной проблемой, которую можно решить, если следовать пошаговому алгоритму. Клиенты, подверженные сходным циклам чередования обжорства и активного контроля веса, имеют совершенно разные жизненные ситуации, сопутствующие симптомы и стили отношения к миру. Для одних жизнь строится вокруг булимии, для других это только одна из нескольких серьезных проблем. Одни кажутся пассивными и сдержанными, другие будто только и ждут малейшей провокации и взрываются. Одни ужасно стыдятся своих симптомов и готовы пойти на многое, чтобы о них никто не узнал, а другие свободно рассказывают о том, что им приходится переживать. Многие пережили сексуальное насилие, а многие — нет. В конце концов, для многих булимия не более чем прошлый опыт, через который они смогли пройти без всякой терапии.

Не менее разнообразны и семьи клиентов с булимией. Одни клиенты глубоко увязли в гиперопекающих или конфликтных взаимодействиях в семье, и считают себя осью, на которой держится семья; других годами игнорировали или отвергали наиболее значимые члены семьи, и они не несут никакой защитной функции в семье. В некоторых семьях у других членов семьи есть проблемы зависимостей (психоактивные вещества, игромания и т.д.), а в других клиент с булимией единственный, у кого есть проблема с самоконтролем.

Как терапевту быть с таким многообразием? Если синдрому не всегда находится одно простое объяснение — например, как защитной функции для кого-то другого в семье, или способа сообщить о неблагополучии и получить помощь, или следствия ранней сексуальной травмы или недостатка родительского ухода в раннем возрасте, или борьбы за власть между клиентом и родителями, или оправдание для того, чтобы не становиться взрослым — как терапевту понять, что делать?

Когда мы с коллегами в 1981 году начинали терапевтический проект булимия была новым и экзотичским синдромом, для которого не было системных семейных объяснений и типового протокола лечения. Полные тревоги, мы брали выработанные структурными ceмейными терапевтами для других проблем модели и техники и пытались натянуть их на каждый новый случай булимии. В некоторых случаях это сработало, и мы жадно схватились за вывод, что за булимией стоит механизм триангуляции клиента в родительское взаимодействие. В каком-то смысле мы стали эссенциалистами: мы решили, что докопались до сущности, так что можно прекратить исследование и использовать ту же формулу для других случаев. Данные, которые в эту теорию не укладывались, мы трактовали либо как ошибку наблюдения, либо как результат некачественной терапии.

На наше счастье, исследование предполагало пристальное внимание как к процессу, так и к результату нашей терапевтической работы. По мере того как продвигалось исследование, стало понятно, что наши натяжки и попытки подогнать противоречащие друг другу наблюдения в нашу узкую модель превращают ее в Прокрустово ложе. Мы были вынуждены покинуть безопасную простоту исходной модели и оказались в ситуации полной дезорганизации, как это бывает при переменах. Мы были вынуждены внимательно слушать, что именно говорят клиенты о своих переживаниях и о том, что было им полезно. Пришлось отказаться от положения экспертов, обладающих определенным изначальным знанием и авторитетом, и освоить то, что буддисты называют «ум начинающего» состояние открытости и сотрудничества. «В уме начинающего много возможностей, в уме эксперта всего несколько» (Suznki, 1970, р. 21). В этом смысле клиенты помогли нам измениться едва ли не больше, чем мы помогли им.

Модель ССТС вырабатывалась в этом духе открытости и сотрудничества. Она благотворна для «ума начинающего», так как, хотя у терапевта и могут быть собственные предположения относительно множественности психики, специалистами по своему собственному опыту являются сами клиенты. Клиенты описывают свои субличности, их взаимоотношения и отношение каждой из них к членам семьи. И вместо навязывания решений через интерпретации и указания терапевты сотрудничают с клиентами, уважая их знания и ресурсы. Так как каждый клиент оказывается сотрудничающим экспертом, терапевту не нужно иметь наготове целый арсенал готовых версий о природе проблемы клиента или его семье. Ответом на ранее заданный вопрос, как терапевту быть с отсутствием простой схемы или формул, будет то, что с возрастанием уверенности в ресурсах клиента терапевту не так уж и нужно быть экспертом.

Таким образом, разные принципы и схемы, предлагаемые в этой книге, призваны обеспечить генеральное направление в наиболее часто встречающихся в клинике ситуациях, но их не следует фиксировать в памяти терапевтов и приписывать клиентам. Напротив — от них надо с легкостью избавляться, если клиентская история в них не вписывается. Куда важнее для терапевта сохранять сознание в состоянии сотрудничества, любопытства и творчества — то, что я позже назвал Лидерством самости, а не получать в терапии заранее предуготованные ответы.

Эта книга о модели ССТС*. Главы 2-5 описывают теорию ССТС и техники в индивидуальной работе. Главы 6 и 7 посвящены работе с семьями. Глава 8 описывает применение принципов ССТС для понимания культурных групп и больших обществ, а в главе 9 подчищаются хвосты.

Говоря в целом, модель ССТС позволяет терапевтам создавать с клиентами и их родными объединяющие отношения, в которых нет места обвинению. Они открывают клиенту доступ к ресурсам, позволяющим ослабить ограничения, помочь клиентам понять себя и других членов семьи тем путем, при котором возможна открытость, сочувствие и признание.

* Эти идеи раскрыты более полно и то, как функционирует внутренняя семья в целом, будет показано на примерах в готовящейся к выходу книге Goulding & Schwartz о работе по модели ССТС с пережившими в детстве сексуальное насилие.