Как уже говорилось выше, у неоплатоников, т. е. у школы, располагавшейся непосредственно у истоков учения об идеях, высшая ступень философии, или познания, достигается не посредством опыта и разума, а путем мистического экстаза. Много позже эта теория, как отдельная ветвь самого учения об идеях, также станет преемственной в других, более поздних, религиозных и мистических доктринах. Между тем этот мистический экстаз есть не что иное, как частный случай спонтанного или же сознательно достигаемого посредством особых техник входа во "время Ляпунова", где потустороннее, или божественное, надындивидуальное, способно быть воспринято и даже осознано человеческим сознанием "сразу". Конечно, при подобном (абсолютно неконтролируемом) "контакте" потустороннее порой способно настолько превысить свой "допустимый уровень" для ограниченного человеческого сознания, что находящийся в экстазе полностью теряет власть над собой, что, в свою очередь, может привести к трагическим последствиям. Впрочем, в некоторых техниках этой потери самоконтроля как раз таки и добиваются.
Утверждения, подобные неоплатоническому о верховенстве приобретения знания (Гнозиса) посредством мистического экстаза (минутного озарения и т. д.) над приобретением этого знания через опыт, встречаются также и в других религиозных системах, напрямую не связанных с платонизмом и неоплатонизмом. Например, суфизм - эзотерическое мистическое течение в исламе: одно из его учений - это учение о "хал" - м г н о в е н н о м о з а р е н и и, состоянии э к с т а з а суфия на пути к Богу. Другой пример, дзэн-буддизм, или просто дзэн - одно из течений дальневосточного буддизма: для этого учения характерно пренебрежение к обычным поискам знания и убеждение в том, что Истина невыразима в словах - ее можно постичь лишь путем в н у т р е н н е г о с к а ч к а, о с в о б о д и в с о з н а н и е не только от проторенных путей, которыми движется мысль, но и от мысли вообще. Если разум свободен, то в это незаполненное пространство "извне" должно устремиться "нечто". Занятое же, заполненное сознание не привлекает к себе "извне" ничего.
Мгновенное экстатическое познание Истины по своей внезапности, силе, всепроникаемости, по своему оказываемому потрясению - оно подобно молнии: поэтому символика молнии и познания Истины тесно связаны между собой. "Парадоксальный миг о з а р е н и я в ведических текстах и текстах Упанишад сравнивается с м о л н и е й. Брахман познается м г н о в е н н о, м о л н и е н о с н о. "Это поучение [Брахмана], - гласит Кена-Упанишада (IV, 4), - это то, что сверкает как м о л н и я". "И с т и н а в м о л н и и", - вторит ей Каушитаки-Упанишада (IV, 2). Известно, что тот же образ - м о л н и я д у х о в н о г о о з а р е н и я - встречается в греческой метафизике и христианской мистике", - Мирча Элиаде "Образы и символы". Только молния может служить символом могущества и величия Брахмана - Бога - безличного Абсолюта, лежащего в основе всех вещей, - в один миг, в одно мгновение, т. е. вне Времени, открывающегося простому смертному в момент его "исхода" из земного мира. О связи символики молнии с Божеством говорит и Рене Генон в своих "Символах священной науки" (глава "Громовые камни"). Молния - "реальная" молния на этот раз - иногда предваряет и Божественного Посланника - А н г е л а - эту наивысшую разновидность и реализацию идеи: "Однажды ночью, когда ... Магомет лежал на полу пещеры, ... над ним сверкнула м о л н и я. На него нахлынуло такое чувство совершенного д у х о в н о г о м и р а и понимания благословенности н е б е с н о г о п р и с у т с т в и я, что он п о т е р я л с о з н а н и е. Когда он пришел в себя, А н г е л Джибрил стоял перед ним...", - так Мэнли П. Холл пересказывает одну из легенд о жизни Магомета в своем "Энциклопедическом изложении Масонской, Герметической, Каббалистической и Розенкрейцеровской Символической Философии" (глава "Вера Ислама"). Молнию может выдержать далеко не каждый: если прямое попадание молнии в незащищенного человека вызывает его мгновенную смерть, то молниеносный экстаз также может представлять смертельную опасность - для непосвященного, который, в принципе, и есть "незащищенный".
У поэтов экстаз также рассматривается часто, можно сказать, что это одна из их любимых тем. Йетс в "Per Amica Silentia Lunae" пишет, что "для постижения мира традиция предлагает нам ... слово - э к с т а з", и что "только в неуловимый момент в н е з а п н о г о о з а р е н и я или в смутных словах, доносящихся до нас в тиши раздумья, м ы с л и д у х а могут достичь нас почти неискаженными". А в своих "наставлениях" по части достижения этого озарения (дар к спонтанности, как говорилось выше, дан не всем) Йетс фактически вторит дзэн-буддистам: "Я обнаружил: стоит на время о т к л ю ч и т ь к р и т и ч е с к у ю ф у н к ц и ю у м а, что можно достигнуть тренировкой, или, при наличии особого дара, погружением в легкий т р а н с, - так перед вами, один за другим, начнут проходить видения. Если вы сможете также о т к л ю ч и т ь в о л ю и н е в м е ш и в а т ь с я в их ф о р м и р о в а н и е, погружение станет полным: возникающие образы обретут особую чистоту красок и выражения, и вы вместе с ними окажетесь в неком пространстве, залитом мощным светом; причем картины, проходящие перед вами, будут ассоциативно связаны, ибо толчком для них послужили реальные образы и звуки. Вы поймете, как, отключив мысль и волю, можно вызвать из подсознательного любое целое, обладая лишь его фрагментом".
Как и ранее, вопрос экстаза небезынтересно будет проследить с позиций некоторых теорий психологии (но, опять же, неортодоксальных). В своей монографии "Состояния сознания" психолог Чарльз Тарт приводит следующую мысль: "...В некоторых дискретных состояниях сознания, именуемых в ы с ш и м и с о с т о я н и я м и с о з н а н и я, истина познается н е п о с р е д с т в е н н о, без участия науки: нужно только войти в эти состояния, и человеку становится доступным некое о з а р е н и е, снимающее все преграды между ним и тем, что может быть достигнуто и понято", - приведенная цитата демонстрирует определенную попытку ученого-"академиста" (только для таковых истина познается лишь "с участием науки") рассмотреть экстаз с "научной точки зрения". Далее Ч. Тарт делает весьма справедливое замечание, которое, к сожалению, иногда упускалось из виду многими мистиками, что порой приводило к плачевным результатам: "Однако само по себе о щ у щ е н и е того, что вы находитесь в непосредственном к о н т а к т е с И с т и н о й, еще не гарантия того, что этот контакт действительно имеет место".
Здесь весьма к месту будет привести один старый анекдот о неком известном ученом конца XIX века - как правило, в анекдоте каждый раз называются разные имена, но в данном случае это имя не так уж и принципиально, так же как, впрочем, и подлинность самой истории. Этот ученый решил заняться изучением только что входившего тогда в моду опиума посредством "экспериментов". Естественно, "эксперименты" он ставил на себе. Однажды, после пробуждения от опиумного сна он ясно осознал, что перед самым погружением в глубокий наркотический сон, т. е. непосредственно перед полным "отключением", ему в голову пришла какая-то необычайная по своей глубине и значимости мысль. Ученый повторил свой "эксперимент", и на этот раз, сконцентрировавшись неимоверным усилием воли, прежде чем потерять сознание, он записал эту "глубокую мысль" (ему повезло, она вновь "посетила" его). Едва очнувшись от наркотического сна-обморока, исследователь кидается к бумаге с записанной мыслью и, потрясенный, читает: "Банан велик, а кожура еще больше". Как видно, данный анекдот весьма точно иллюстрирует примечание Тарта о неравнозначности ощущения контакта с Истиной с самим контактом. С другой стороны, эта "пойманная" опиоманом мысль может показаться действительно глубокой и важной, если "банан" и "кожура" - это всего лишь образы, символы, скрывающие за собой какие-то возвышенные понятия или представления. В итоге можется так статься, что к а ж д о е "улавливание" идеи есть соприкосновение с Истиной (дзэн-буддисты, Тарт и т. д.), приобретением Гнозиса (Платон) или высшей ступенью философии (неоплатоники и т. д.), и главный вопрос здесь заключается уже не в том, как выйти на эту Истину, а в том, как понять, что это все-таки она и есть, и как "расшифровать" "пойманный" образ, символ и т. п. Определенно, если выход к Истине является задачей, вполне осуществимой практически каждым (при правильном использовании соответствующих техник и наставлений), то распознание Истины и ее "расшифровка" - задача, под силу далеко не каждому.
В этой же монографии Тарт рассматривает проблему приобщения к "потустороннему" как психолог: он прогнозирует возможное отношение вступившего в контакт с Истиной к своему пережитому опыту. Ссылаясь на работу Дж. Пирса "Глядя сквозь трещины космического яйца", Тарт приводит метафору этого автора "о трещинах, или, если угодно, выходах, в скорлупе космического яйца культуры. Такая щель или трещина может быть с о в е р ш е н н о с в е р х ъ е с т е с т в е н н ы м с о б ы т и е м, чем-то таким, для восприятия чего вообще нет социально обусловленных категорий... Если такое событие вам довелось пережить, может случиться так, что культурные тиски, в которых зажато ваше сознание, ряд структур, посредством которых ваше сознание "инкультурировано", вынудят вас забыть это событие или объяснить его так, что оно совершенно утратит свою значимость. Если вы испытываете нечто такое, о чем каждый человек скажет, что этого не может быть, стало быть вы безумны; но, если вы об этом никому не расскажите или даже постараетесь выбросить это памяти, все будет в порядке". Упомянутые в цитате "трещины в скорлупе космического яйца" Пирса - это не что иное, как те же самые "высшие состояния сознания" самого Тарта, или экстатические состояния мистиков. Само собой, Ч. Тарт писал свою работу в расчете на обычного, среднестатистического читателя, - для истинного же гностика проблемы типа "что делать с пережитым" просто не должно возникать: для него не существует всех этих воздвигнутых человеком для собственного же порабощения "культурных тисков", или, как их называет Э. Фромм, "определенных социально-психологических фильтров".
Естественно, выше были приведены далеко не все примеры доктрин и теорий, придающих решающее значение экстазу как средству приобретения знания, данная тема рассмотрена здесь лишь обзорно. Посвященная исключительно вопросу экстаза монография была бы, несомненно, крайне объемной, и говорить в ней следовало бы не только о каких-то развитых религиозных доктринах и учениях, но также и о таких довольно примитивных техниках достижения знания посредством экстаза, которые принадлежат шаманам различных народов планеты, греческим ятромантам, восточным дервишам и т. д. Наиболее же распространена концепция экстатического религиозного состояния, что довольно очевидно, в восточных религиях и учениях. Что касается причины, побуждающей мистиков и т. д. культивировать экстаз, отрицая опыт, то, скорее всего, с точки зрения всех этих учений и их интерпретаций гораздо надежнее "получить" знание, Истину, Гнозис, "свыше" в уже завершенном виде, нежели выстраивать его самому, имея опасность в процессе пути где-либо сбиться или ошибиться. Кроме того, если уж Истина сама по себе "божественна", то простому смертному человеку уже заранее не дано найти ее самому, тем более, обитая на земле. В задачи статьи не входит критика подобной фатальной установки, здесь стоит лишь отметить, что лучший вариант для гностика - это все-таки гармоничное согласование опыта со случаями мистического озарения - одно не отрицает другое, но дополняет.