23 марта 1961 года в известном уголовном суде высшей инстанции Олд Бейли завершился судебный процесс, основным из действующих лиц которого являлся канадский бизнесмен Гордон Лонсдейл. 25 лет тюрьмы — таков был приговор суда. Имя этого человека тогда не сходило с первых полос английских и американских газет. Но только спустя многие Годы мир узнал, что под этим именем в Англии работал кадровый советский разведчик полковник Конон Трофимович Молодый.

В первые годы службы во внешней разведке КГБ СССР я познакомился с двумя разведчиками-нелегалами. В кратком очерке я уже рассказал о Рудольфе Абеле (Вильяме Фишере). Теперь на основе рассекреченных документальных материалов попробую поведать ещё об одном легендарном советском разведчике-нелегале — Кононе Молодом.

Конон Трофимович Молодый родился 17 января 1922 года в семье научных работников. Отец Конона преподавал в Московском государственном университете и Московском энергетическом институте. Мать была профессором Центрального научно-исследовательского института протезирования. Родился К. Молодый в Москве.

По приглашению тетки (тёти Тани) К. Молодый приехал к ней в США в 1932 году с разрешения правительства. Тётя проживала в США с 1914 года. Конон учился в средней школе города Сан-Франциско, где в совершенстве овладел английским языком. В 1938 году он возвратился в Москву и продолжил учёбу в средней школе, которую окончил в 1940 году.

В октябре 1940 года Конон Молодый был призван в ряды Красной Армии для прохождения срочной службы. Весь период Великой Отечественной войны находился в действующей армии, во фронтовой разведке. Принимал непосредственное участие в боях против немецко-фашистских войск. В должности помощника начальника штаба отдельного разведывательного дивизиона лейтенант Молодый неоднократно ходил в тыл противника, брал «языков», добывал необходимые командованию сведения о противнике. В боях с фашистскими захватчиками проявились такие качества К. Молодого, как смелость, находчивость и отвага.

После демобилизации из армии в 1946 году поступил учиться на юридический факультет Московского института внешней торговли. Изучал китайский язык. Окончив институт в 1951 году, остался в нем в качестве преподавателя. В соавторстве с коллегами принимал участие в создании учебника китайского языка, по которому, кстати, до недавнего времени занимались студенты языковых ВУЗов.

В конце 1951 года К. Молодый был зачислен на службу во внешнюю разведку НКВД СССР. Прошёл полный курс разведывательной и специальной подготовки по работе за рубежом с нелегальных позиций.

В 1954 году был нелегально выведен в Канаду, а затем с документами на имя канадского бизнесмена Гордона Лонсдейла перебрался в Англию, где приступил к выполнению задания Центра в качестве руководителя нелегальной резидентуры.

В Лондоне Конон занимался бизнесом, создав фирму по продаже и обслуживанию игральных автоматов. Это стало удачным прикрытием для разведывательной деятельности и легализации средств, получаемых из Центра. В 1955 году К. Молодый поступил учиться в Лондонский университет, находящийся в самом центре города, рядом со всемирно известным Британским музеем.

Характеризуя Конона, один из сокурсников по московскому институту отмечал следующее:

«У Молодого была типичная внешность разведчика — он был человеком без особых примет. Если вы, скажем, познакомились с ним вечером, а наутро вас попросят описать портрет К. Молодого, почти наверняка вы не сможете этого сделать. В памяти останется только ощущение чего-то общего и ещё приятного. Впрочем, обаяние — это уже сугубо личная его черта. Внешность его лишена каких-либо ярких национальных черт. Он легко может сойти и за англичанина, и за скандинава, равно как и за немца, славянина и даже француза».

Прошло некоторое время учёбы в университете, и Конон успел уже познакомиться поближе со многими сокурсниками. «Я сразу заметил, — отмечал позже К. Молодый, — что одна из академических групп университета резко отличается от остального контингента студентов. Средний возраст студентов этой группы был по крайней мере лет на 10 старше, чем в других группах».

В состав этой группы попал и Гордон Лонсдейл. Ему было известно, что на этом факультете обучаются редким языкам сотрудники специальных служб. К тому времени Гордон знал уже немного китайский язык. Перед ним стояла задача попасть именно в эту группу, чтобы выявить разведчиков и контрразведчиков наших вероятных противников.

«Зачислению в эту группу, — замечает далее Г. Лонсдейл, — мне способствовала секретарь Джин, с которой я познакомился ещё при посещении университета. Мне удалось легко убедить её в том, что мне будет неудобно заниматься в одной группе с молодыми ребятами. Она тут же перенесла меня в список “переростков”. Возможно, её сговорчивости поспособствовало то, что я запомнил её имя, а также и то, что преподнес ей небольшой флакончик французских духов, приобретённых мною днём раньше в Париже. Скорее всего — и то и другое».

В задачу Г. Лонсдейла помимо некоторых других вопросов входило выявление из числа студентов сотрудников спецслужб, сбор анкетных данных, изучение их личных качеств и т. д. Сделать это Гордону было не так-то просто, так как англичане редко идут на сближение с людьми из непривычного для них круга, особенно с иностранцами. Студенты группы считали себя людьми солидными, сделавшими уже определенную карьеру. К тому же почти все они были семейными. Свободное время большинство из них привыкло проводить в «своих», как говорят в Англии, клубах по интересам.

«Надо сказать, — пишет в своих воспоминаниях К. Молодый, — в Аштош, особенно в Лондоне, невероятное количество пивных. Часто встречаются две, три, а то и четыре пивные на одном перекрестке. Ну а в США, скажем, или в Канаде их ничтожное количество по сравнению с Англией. Почти у каждого англичанина (так же, между прочим, и у немцев в Германии. — Н.Ш.) есть пивная, которую он считает “своей”, причём зачастую эта пивная может быть совсем не рядом с домом. В “своей” пивной англичанин знает большинство завсегдатаев и чувствует себя почти как дома.

В процессе еженедельных посещений пивной я многое узнал о своих однокурсниках и сумел завязать неплохие отношения почти со всеми. Однокурсники знали, что фотографирование является моим хобби, и никто на наших встречах не удивлялся, увидев у меня фотоаппарат и электронную вспышку. Так за один далеко не последний вечер я сделал несколько десятков снимков и пообещал всем прислать фотографии. Ну а поскольку это было в последний день семестра, я записал адреса всех присутствующих!

В конце учёбы мы устроили прощальный вечер в одном из китайских ресторанов. Вечер прошёл весьма интересно, особенно для меня, так как на прощанье мои бывшие однокурсники рассказали друг другу, кого куда направили на работу, и все мы обменялись адресами.

Несколько человек направлялись в Пекин, многие ехали в Гонконг и так далее. Наш единственный американец Клейтон Бредт возвращался к себе на родину в США.

О нем я вспомнил много лет спустя. На занятиях он обычно сидел рядом со мной у самой стены. Он знал, что, как американца, его недолюбливали в группе, и поэтому он общался главным образом с Томом Поупом и мною. Ведь мы, как канадцы, были как бы двоюродные братья и англичанам и американцам. Он в конце концов тоже разобрался в наших “однокашниках”. И вот как-то на очень скучной лекции по китайской философии он толкнул меня локтем и сказал: “Послушай, да ведь тут все, кроме нас с тобой, — шпионы”. Он стал приводить мне различные доводы, но я продолжал настаивать, что это не так.

Бредг, разумеется, ошибался, однако я не мог ему сказать, в чём заключалась его ошибка (он сам узнал об этом много лет спустя из газет после моего ареста), тем не менее я не мог не быть довольным тем, что этот, как казалось, весьма наблюдательный человек, который сумел расшифровать подлинное лицо наших “однокашников”, не заподозрил меня в принадлежности к спецслужбам.

И если уж американец, который сталкивается с канадцами, принимал меня за канадского коммерсанта, проживавшего много лет в США, то англичан мне можно было не бояться».

Не эта ли самоуверенность привела К. Молодого к расшифровке? Думается, что нет. Ведь свой вывод Молодый сделал, не предполагая, что его могут предать. А англичанам все-таки удалось напасть на след К. Молодого и арестовать его самого и его помощников Морриса и Леонтину Коэн (Питера и Хелен Крогер).

Моррис и Леонтина Коэн, как верные помощники Бена (оперативный псевдоним Конона Молодого. — Н.Ш.) заслуживают того, чтобы о них рассказать несколько подробнее.

Резидентура Бена в течение шести лет успешно добывала в большом количестве весьма ценную документальную информацию Адмиралтейства Великобритании и Военноморских сил НАТО, касающуюся, в частности, английских программ разработки вооружений. Помощниками у Бена, поддерживающими регулярную связь с Центром по радио, были известные советские разведчики-нелегалы Питер и Хелен Крогеры. Эта супружеская пара сделала очень многое для советской разведки в самое тяжёлое для нашей страны время.

Когда Моррис и Леонтина Коэн («Луис» и «Лесли» соответственно) находились в США и работали по «атомной проблематике» на советскую разведку, они были на связи у нашего известного разведчика-нелегала «Марка» (Вильям Фишер — Рудольф Абель).

Между тем в начале 1950 года в США развернулась «охота на ведьм». Под эту кампанию стали сгущаться тучи и над «Луисом» и «Лесли». Центром срочно было принято решение о немедленном выводе их в Советский Союз. Но Моррис был против и утверждал, что они могут продолжать спокойно работать ещё какое-то время. Но нелегалов пришлось убедить в правильности принятого решения, и в августе 1950 года их нелегально вывели из США в Советский Союз.

Находясь в Москве, они постоянно заявляли руководству разведки, что принадлежность к советской разведке является для них святой обязанностью, что они продолжают гордиться тем, что сделали для Советского Союза. «Если коммунизм считается религией, — говорили они, — то всю свою последующую жизнь в России мы готовы посвятить этой самой религии».

По истечении некоторого времени у куратора Морриса и Леонтины Корешкова Александра Афанасьевича состоялся деловой разговор с начальником нелегальной разведки генерал-майором А.В. Тишковым по предстоящему использованию Коэнов по линии нелегальной разведки.

Ковда Корешков рассказал своим подопечным о состоявшемся разговоре с руководством нелегальной разведки, то Моррис осторожно заметил: «Кажется, мы впервые за полгода пребывания в СССР почувствовали к себе деловой интерес. Или я ошибаюсь, мистер Денис (псевдоним А. Корешкова. — Н.Ш.).

— Совершенно верно. Если вы готовы поработать так же продуктивно, как прежде, в интересах нашего государства, то у нас есть для вас конкретное предложение.

— Какое именно? — подхватила Леонтина.

— Очень интересное. Вам придется выехать для работы на Запад. '

— О! Хорошо бы в Латинскую Америку. Поближе к Нью-Йорку, — пошутил Моррис.

— Нет, это исключается. Скорее всего, речь может идти об африканской стране.

— Все равно, мы согласны.

— Но тогда вам придётся полностью изменить свои имена и фамилию и жить по фиктивным документам.

— Мы готовы на всё. Если нужно, то готовы даже сделать пластическую операцию на лице, лишь бы поскорее приступить к работе, — поспешила заверить собеседника Леонтина.

— А почему вы так легко идёте на всё это?

— Наверное, потому, что разведка для нас — это как героин для наркоманов. Мы теперь не мыслим без неё своей жизни, в ней мы познавали истинное воодушевление и великую преданность идее. Разведка для нас — это путь к великому и торжество великих свершений».

В плане подготовки нелегалов для работы за рубежом был и такой пункт:

«Через “Марка” (Рудольф Абель. Он находился в то время в качестве нелегала в США) выяснить, интересовались ли сотрудники ФБР фактом исчезновения “К” (Коэнов. — Н.Ш.) из Нью-Йорка. Если что-либо известно ФБР об их местонахождении, то необходимо это учесть при доработке их легенд-биографий».

26 марта 1951 года по радиоканалу «Марку» был направлен запрос в отношении Коэнов. В радиограмме, поступившей от Марка в Центр, сообщалось:

«Сов. секретно

Экз. единств.

На № 287/34 от 26.03.51 г.

Исчезновением Другарей неоднократно интересовались у родителей и родственников Луиса неизвестные лица. Они ссылались при этом на то, что якобы Луис очень нужен школе и отделу просвещения. Отец Другаря отвечал всем одинаково: около года назад сын с женой выехали в Канаду, обещали возвратиться домой через два-три месяца, однако по непонятным ему причинам они до сих пор не вернулись. Кроме того, отец сообщил, что квартира сына была кем-то опечатана в октябре прошлого года.

В последний раз исчезновением Луиса интересовались в феврале, что может свидетельствовать о том, что Другарей продолжают разыскивать по сей день.

9.04.51 г. Марк».

С учетом содержания радиограммы из Нью-Йорка в Москве шаг за шагом начали отрабатывать для Коэнов варианты легенд-биографий и определять страну их дальнейшего нелегального оседания. В то же время в Центре к работе в Англии готовился майор Конон Трофимович Молодый (оперативный псевдоним — «Бен»). По согласованию с «Беном» руководством разведки было принято решение, что его связниками-радистами должны стать американцы Коэны. Не раскрывая их друг перед другом, «Бен» был представлен им под именем Арни как разведчик-нелегал, недавно возвратившийся из Канады (что соответствовало действительности). Непосредственное руководство их совместной подготовкой было возложено на Виталия Григорьевича Павлова.

Генерал-лейтенант Павлов В.Г. в разведке с 1938 года. В 1942–1946 гг. — резидент в Канаде, в 1966–1970 гг. — в Австрии. В 1961–1966 гг. — 1-й заместитель начальника ПТУ КГБ при СМ СССР. В 1971–1973 гг. — начальник Краснознаменного института разведки. В 1973–1984 гг. — руководитель представительства КГБ в Польше. В настоящее время на пенсии. Автор двух книг о деятельности советской разведки за рубежом.

В начале июля 1951 г. В.Г. Павлов коротко изложил Коэнам в присутствии специально выделенных для них наставников программу подготовки. «Что касается мер вашей безопасности, — подчеркнул Павлов, — вы должны запомнить, что никто из инструкторов не должен знать ваших настоящих имен и фамилий, а также ваших бывших кличек в Нью-Йорке».

Во время подготовки Коэнам пришлось изучить тайнопись, шифры и пользование ими. На заключительной стадии подготовки Коэны должны были освоить свою основную работу за кордоном — работу на радиопередатчике.

В ходе подготовки к нелегальной работе Коэны как-то сразу пришлись по душе «Бену». По одному ему известным загадочным признакам он увидел в них воплощение британской сдержанности, интеллигентности и ответственного отношения к делу. Нравилось ему и то, что, несмотря на уже имевшийся опыт разведывательной работы, они с большим вниманием относились ко всему, чему их учили, что не стесняясь признавались в том, чего не знали и не умели. «Бен» в свою очередь тоже учился у них правильному произношению английских слов и оборотов, особенно названий тех лондонских улиц, которые читаются совсем не так, как пишутся.

Перед тем как выехать на работу за границу, начальник отдела подготовки нелегалов Павлов вместе с кураторами обсудил их легенды-биографии. Во время беседы Коэны заявили, что им хотелось бы знать, в какую страну планируют их направить. Это же очень важно для легенды.

— Рассматривалось несколько вариантов, — пояснил Павлов. — А сейчас речь пойдёт о направлении вас в Англию.

Коэны страшно обрадовались, а Леонтина даже зааплодировала.

— Видно, Бог все же есть! — воскликнула она.

— Да, Англия — это не Африка и не Новая Зеландия, — многозначительно добавил Моррис. — Слава богу, что нам не придется теперь перестраиваться.

— А вот с этим мы с вами не совсем согласны, — продолжал Павлов. — В Англии вам придётся исполнять новые роли. В Лондоне вы будете жить и работать под другими именами, иметь своё коммерческое дело. Перед вами будут поставлены другие разведывательные задачи.

После некоторой паузы Павлов продолжил.

— Вы получите задание исключительной важности и секретности. На данный момент о ней знают только присутствующие здесь мои товарищи и ещё два человека. Один из них — руководитель нелегальной разведки Степанов (заместитель начальника разведки генерал-майор Коротков Александр Михайлович). Другой — тоже наш коллега, который готовит для вас документы прикрытия. О том, как ими пользоваться, он расскажет вам на инструктаже. В Англию вы поедете как новозеландские граждане под фамилией Крогеры. У Морриса будет имя Питер Джон, а у Леонтины — Хелен Джойс.

В деле «Дачников» (Крогеров. — Н.Ш.), хранящемся в архиве, подшит следующий документ:

«Сов. секретно Экз. единств.

Председателю КГБ при СМ СССР

генерал-полковнику

т. Серову И.А.

РАПОРТ

Центром проведена работа по созданию нелегальной резидентуры “Бена” в Великобритании. В качестве ее оперативных работников намечаются Дачники — бывшие загранисточники Луис и Лесли.

Коэн Моррис, 1910 года рождения, уроженец ОБА, американец, участник военных действий в Германии и Испании, в 1948 г. окончил педагогический факультет при Колумбийском университете.

Коэн (Пэтке) Леонтина, 1913 года рождения, уроженка США, полька, вместе с мужем сотрудничают с советской разведкой с 1941 года.

Для оседания в Англии Луис и Лесли используют загранпаспорта, официально полученные ими в новозеландской миссии в Париже. Вывод их в Великобританию предполагается осуществить из Австрии через Швейцарию.

Прошу утвердить Луиса и Лесли в качестве оперативных работников нелегальной резидентуры “Бена” и санкционировать проведение намеченной комбинации по их выводу в Англию, где они будут выступать как новозеландские граждане — коммерсант Питер Крогер и домохозяйка Хелен Джойс Крогер.

19 марта 1954 г.

И.о. начальника

Первого главного управления

А.М. Коротков».

На рапорте резолюция:

«Вывод “К” за границу санкционирую.

22 марта 1954 года

И.А. Серов».

На другой день с «К» перед их отъездом за кордон была проведена заключительная инструктивная беседа.

В целях легализации в стране пребывания и организации прикрытия для ведения разведывательной работы в соответствии с планом агентурно-оперативных мероприятий им было ещё раз довольно основательно рекомендовано:

1. Купить в пригороде Лондона дом, в котором оборудовать радиоквартиру.

2. Арендовать помещение для книготорговли.

3. Открыть счета в швейцарском и лондонском банках.

4. Вести скрытый образ жизни, проявлять осмотрительность в расходовании денежных средств.

5. Приобрести надёжные связи среди книготорговцев, установить с ними и с соседями по месту жительства дружеские отношения.

6. До встречи с руководителем нелегальной резидентурысвязь с Центром поддерживать путём почтовой переписки с использованием тайнописи. В случае крайней необходимости можно вызвать на связь сотрудника посольской резидентуры, для чего в любой из понедельников следует поставить соответствующий сигнал с левой стороны входа в концертный зал «Квинс-холл». Явка должна состояться там же, но на следующий день в 17.00.

Условия встречи формулировались так:

Питер должен прогуливаться вместе с Хелен около «Квинс-холла» и курить трубку. В левом кармане его пальто — свернутая газета «Фигаро». Разведчик, который придёт на явку, должен держать в руке журнал «Лайф» и первым назвать слова пароля: «По-моему, мы с вами встречались в Париже в мае минувшего года!» Ответ: «Нет, друг мой, в Париже мы не встречались, я в то время находился в Риме».

— В случае вызова вас на явку в Париж встреча должна состояться у выхода из станции метро «Пирамид». Условия точно такие же, как и в Лондоне.

В Лондон разведчики прилетели под самый Нозый год, 1955-й! Сразу после рождественских праздников они приступили к выполнению программы легализации. Через тайник нелеідльї получили два совершенно новых канадских паспорта: один на имя Джеймса Цилсона с фотографией Питера, другой на имя Джейн Смит с фотографией Хелен. Вместе с паспортами было и такое указание: 10 апреля Крогерам необходимо выйти на связь в Париже у станции метро «Пирамид» с прибывающим из Центра связником. В словах пароля, который он должен был назвать первым, вместо ключевого слова «Париж» должно быть слово «Варшава».

Прибыв в Париж 10 апреля, Крогеры остановились в гостинице на Опера де Пари. На другой день в назначенное время они вышли к станции метро «Пирамид». Ровно в пять, как предписывалось условиями связи, Питер начал раскуривать трубку, ожидая подхода курьера из Центра. Минуло пять, шесть, семь минут, однако никто не подходил к ним. В последний раз осмотревшись по сторонам, Питер заметил фигуру знакомого человека. Он ничем не выделялся из окружающих его людей и шёл прямо на них, размахивая журналом «Лайф» в левой руке. Это был К.Т. Молодый. Тут же Арни, широко улыбаясь, заключил в объятия маленькую, хрупкую Хелен.

— Господи! Арни! Ты ли это? Вот уж никогда бы не подумала, что увижу тебя здесь! — удивилась она.

— Да я! Я, конечно!

Повернувшись к Питеру, «Бен», виновато улыбаясь и крепко пожав ему руку, обронил:

— Прости меня, Пит, я опоздал почти на десять минут.

Питер Крогер развёл руками — мол, что с тобой поделаешь.

— Ты тоже меня извини, Арни, но порядок есть порядок: назови, пожалуйста, пароль. — А про себя опять невольно подумал: «Теперь-то я окончательно тебя проверю, поскольку в содержание пароля незадолго до этой встречи были внесены коррективы. Вместо ключевого слова “Париж” он должен мне назвать ’’Варшаву”».

Хелен с укором посмотрела на мужа: зачем, мал, пароль!

— Всё правильно, Пит. Личная безопасность превыше всего, — с подкупающим добродушием проговорил Бен. —

Ну что ж… Пароль так пароль: «По моему, мы встречались с вами в Варшаве в мае минувшего года?»

— Нет, мой друг, в Варшаве мы не встречались, я в это время находился в Риме, — ответил довольный Питер.

— А где же, Пит, твоя курительная трубка? — засмеялся «Бен». — По условиям встречи, насколько я помню, она должна дымиться…

— Пока я ждал твоего прихода, она успела уже погаснуть. А ровно в пять она курилась как вулкан.

— Прекрасно! Я думаю, теперь мы с тобой квиты. А сейчас, если не возражаете, мы пройдём на бульвар Сен-Мишель и посидим в знакомом мне кафе «Бульмиш».

— С удовольствием! — воскликнула Хелен и, взяв «Бена» под руку, спросила: — Скажи нам, Арни, с кем мы теперь будем работать?

На лице «Бена» появилась лукавая улыбка:

— С одним канадцем. В кавычках, конечно. Я думаю, вы с ним сработаетесь.

— А как его зовут? Может, мы знаем его?

— Гордон Лонсдейл! Известен вам такой?

— Нет.

«Бен» имел разрешение сообщить Крогерам о своём назначении на работу в Англию в качестве руководителя нелегальной резидентуры, но решил до поры до времени об этом не говорить.

После отъезда «Бена» в Москву примерно через месяц Крогеры направили в Вену тайнописное письмо:

«…На окраине Лондона приобрели приличный кирпичный коттедж, отвечающий требованиям конспирации. Расположен он в двух-трёх милях от военного аэродрома Норхолт. Его радиостанции работают круглосуточно, и поэтому запеленговать кратковременный выход в эфир постороннего быстродействующего передатчика в нашем доме будет практически невозможно.

Перед тем, как дать нам ссуду на покупку собственного дома, представители ипотечного банка проверили нашу платёжеспособность и пришли к выводу, что мы вполне можем погасить кредит, не закладывая нашу недвижимость.

Наш адрес: 45 Крэнли Драйв, Руислин, графство Мидлсекс.

Крогеры».

В мае 1956 года Крогеры наконец-то получили сообщение из Центра о том, что в последний вторник в 15.30 на 3-м этаже Корнер-Хауза «Лайонс» они должны встретиться с назначенным на должность руководителя нелегальной резидентуры Гордоном Лонсдейлом.

Около трёх часов дня Питер и Хелен прибыли к КорнерХаузу. Как всегда тщательно проверившись, они только после этого вошли в холл ресторана «Лайонс».

Опасаясь, что в зале ресторана может оказаться кто-то из знакомых бизнесменов, Питер у входа придержал шедшую впереди супругу, оглядел сидевших за столиком клиентов — их было всего шесть, — и вдруг Хелен, резко повернувшись к нему, обрадованно воскликнула:

— Бобзи! Ты смотри, кого я вижу в дальнем левом углу! Это же наш знакомый Арки!

Питер, крепко сжав ее локоть, полушёпотом сердито процедил сквозь зубы:

— Лона, ты что, с ума спятила? Мы же не на книжном аукционе! Кто знает, может, он прибыл сюда для того, чтобы проконтролировать нашу встречу с Лонсдейлом. Пойдём в конец зала, — тихо добавил он, — и будем ждать от него сигнала. Не подаст — значит, так и надо. А пока пройдём в уголок, займём столик и будем ждать прихода нашего Лонсдейла.

Не успели они дойти до середины зала, как «Бен» вскинул голову, бросил на стол газету и, вскочив, громко воскликнул:

— Кого я вижу! Сколько лет, сколько зим! — Он обнял Хелен, пожал руку Питеру. — Вот уж, действительно, пути господни неисповедимы. Прошу к моему столу.

Сидя за столом, Питер закурил. Скрывая волнение, он произнёс:

— Может, я ошибаюсь, Арни, но мне кажется, Центр не совсем доверяет нам…

— С чего это ты взял? — воскликнул «Бен».

— Видимо, ты в курсе, что мы получили указания встретиться с неким Гордоном Лонсдейлом. А приехал ты опять почему-то…

«Бен» расхохотался. Успокоившись, наклонился к столу и тихо произнес:

— Перед вами и есть тот самый Гордон Лонсдейл! Да, да. Не гляди на меня так, словно видишь в первый раз. Чтобы вы убедились в этом, сообщаю мой пароль: «Извините, мы не встречались с вами в Мексико-сити?» Ваш ответ должен быть таким: «Нет, в Мексико-сити мы никогда не были, а встретить нас вы могли только в Оттаве». Ну как?

— Подведем некоторый итог, — улыбнулся «Бен». — Поскольку теперь мы будем работать вместе, прошу называть меня впредь Гордоном, а не Арни. Под фамилией Лонсдейл мне предстоит теперь легализоваться в Англии.

Итак, с этого момента в Лондоне начала работать нелегальная резидентура советской разведки, которой руководил разведчик-нелегал Гордон Лонсдейл (Конон Молодой). Одним из его информаторов был «Шах» (Гарри Хаутон). С ним «Бен» встречался каждый месяц. На встречу «Шах» привозил из Портленда по несколько сот совершенно секретных документов Адмиралтейства: шифры морской разведки и инструкции к ним, отчёты, доклады, разведывательные задания по Советскому Союзу и странам Восточной Европы. Кроме указанных документов «Шах» передал Лонсдейлу огромное количество чертежей различных видов оружия и приборов, хранившихся в бронированной «сейфовой комнате» КМ Центра в Портленде.

К утру эти «горячие» материалы должны были лежать на своём месте в сейфе. Поэтому, не знакомясь даже с их содержанием, в целях экономии времени Лонсдейл оставлял «Шаха» в городе (как правило, в ресторане), а сам отвозил материалы Крогерам. После того как документы были сфотографированы, подлинники возвращались агенту.

Следует отметить, что такой способ получения и обработки секретной информации был сложен и небезопасен. Лонсдейл пытался уговорить «Шаха», чтобы он сам фотографировал материалы на рабочем месте или дома. Однако все усилия Лонсдейла убедить «Шаха» готовить и передавать информацию в непроявленных плёнках оказались безуспешными: агент не умел, не любил и не хотел фотографировать, несмотря на то, что Гордон подарил ему удобный для этих целей миниатюрный высококлассный аппарат «Минокс». Более того, «Шах» боялся этим заниматься: фотоаппарат, считал он, является серьёзной уликой, вещественным доказательством шпионской деятельности, особенно если он хранится на работе, в сейфе.

После каждой встречи Лонсдейла с «Шахом» Крогерам значительно прибавлялось работы: с вечера они закрывали двери и ставни окон с внешней и внутренней стороны, и на несколько дней создавалось впечатление, что в доме № 45 по Крэнли-Драйв никого не было. А в доме днём и ночью шла работа: проявлялись и сушились плёнки, затем они печатались и переводились в десятки микроточек, каждую из которых Питер и Хелен старательно подклеивали потом в книги или под марки на конвертах для отправки в Центр.

В Москве полученные из Англии материалы приводили в восхищение руководство КГБ и заинтересованных союзных ведомств. Большая часть этой информации имела первостепенное значение для Минобороны: его Генеральный штаб получал возможность знакомиться со многими отчетами НАТО о проведенных маневрах ВМС, а также результатами испытаний новых видов оружия на британском военном флоте.

Как-то раз Лонсдейл прибыл к Крогерам. Он достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и передал его Хелен:

— Об этом надо радировать как можно быстрее.

— Что здесь?

— Почитай.

Хелен развернула листок и начала читать про себя:

«Ваше задание по Портону выполнено. В ближайшее время контейнер с результатами микробиологических исследований будет направлен вам через курьера. В контейнере несколько десятков, а может бьггь и сотен, бактерий. При обращении с ними необходимо соблюдать особую осторожность и иметь в виду, что один микроб страшнее взрыва термоядерной бомбы.

18 августа 1958 г.

“Бен”».

Закончив чтение, Хелен тревожно посмотрела на Лонсдейла.

— Ну что? — спросил он.

— Душу сжало.

— От чего?

— От страха… Это все правда?

— Что правда?

— Что один микроб страшнее атомной бомбы?

— Да, в десятки раз опаснее того, за чем вы когда-то охотились в Лос-Аламосе. Как видишь, наука идёт вперёд.

— Но кому нужна такая наука, если она направлена на разрушение, умерщвление всего живого на Земле? Это же все делается для войны. А мы сидим здесь и молчим…

— Нет, не молчим и не сидим просто так. Мы с вами работаем здесь во имя того, чтобы не было войны. Наша главная задача — добывать информацию, не просмотреть возможной подготовки Запада к ядерной или какой-либо другой войне.

При очередном радиосеансе была получена радиограмма для Лонсдейла. В ней говорилось:

«Контейнеры с продукцией Портонской лаборатории получена. Просим информировать о результатах дальнейшей работы по ней, обратив особое внимание на сбор сведений об учёных-бакгериологах.

Одновременно напоминаем, что в 1960 г. истекает срок действия паспортов “Дачников”. Необходимо им напомнить о продлении документов. За успешное выполнение заданий по Портленду и Нортону “Бен” и “Дачники” представлены к правительственным наградам.

Артур».

На одной из встреч Крогеры высказали пожелание стать гражданами СССР. Гордон заверил их, что это для них возможно, и заявил, что сообщит об этом в Центр.

«Сов. секретно

Председателю КГБ при СМ СССР

т. Шелепину А.Н.

РАПОРТ

В нелегальной резидентуре Бена в Англии с 1955 г. работают в качестве связников-радистов разведчики-интернационалисты, граждане США, нелегалы Леонтина и Моррис Коэны.

Помимо выполнения основной своей роли, они оказывают постоянную помощь Бену в вербовочных акциях и в проведении различных разведывательных операций, связанных с получением и обработкой секретной информации.

В 1950 г. в связи с возникшей угрозой провала они были вывезены из США в СССР, оставив всё своё имущество в Нью-Йорке.

Коэны давно уже посвятили свою жизнь работе на советскую разведку. Недавно они обратились в КГБ с ходатайством о приёме их в советское гражданство.

Принимая во внимание, что у них сейчас нет сбережений, считали бы целесообразным установить им зарплату в размере 800 руб. в месяц и выйти в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством о принятии их в советское гражданство.

Просим рассмотреть.

23 октября 1960 г.

Начальник Первого Главного управления КГБ при СМ СССР генерал-лейтенант

А.М. Сахаровский».

На рапорте синим карандашом наложена резолюция:

«Согласен. Прошу подготовить проект записки в инстанцию с ходатайством о приёме Коэнов в советское гражданство.

25. Х. 60 г.

А. Шелепин».

Такой документ вскоре был подготовлен и направлен в ЦК КПСС. В комитет госбезопасности он возвратился с резолюцией секретаря ЦК:

«Вопрос о Коэнах поставлен преждевременно. Они могут ещё предать нас. Вот когда они вернутся в Советский Союз, тогда и будем рассматривать их ходатайство.

2. XI.60 г. М. Суслов».

В конце 1960 года генеральный директор МИ-5 (контрразведка Великобритании. — Н.Ш.) Роджер Холлис получил из ЦРУ материалы допроса перебежчика — одного из руководителей польской разведки полковника Михаила Голеневского, сообщившего американцам, что у русских есть в Англии два очень ценных агента: один в Интеллиндженс сервис, другой завербован 8 лет назад в Варшаве польскими и советскими органами госбезопасности. По данным «Снайпера» (псевдоним Голеневского), первый агент находился в плену в Северной Корее (это был Джордж Блэйк—Н.Ш.), а второй — работал в посольстве Великобритании в Варшаве шифровальщиком военно-морского атташе.

В тот же день шифровальщик был установлен по картотеке английского МИДа. Им оказался Гарри Фредерик Хаутон, 1905 года рождения. В 16 лет ушёл служить на флот. Во время Второй мировой войны ходил с конвоями на Мальту и в Мурманск. В 1952 году был направлен в Польшу в качестве сотрудника военно-морского атташе. За различные махинации и пьянство был откомандирован в Англию досрочно.

А вот что сообщалось о нем в документах, приобщенных к делу «Дачников»:

1. «…Особую ценность представляют переданные Шахом (Гарри Хаутон) в последние два месяца шифры и инструкции. Используя их, разведка получила возможность проникнуть во многие тайны Адмиралтейства и военно-политического блока НАТО».

2. «…После того, как Шаха отозвали в Англию, он устроился на работу в учреждение, занимавшееся испытанием подводного оружия и различным гидроакустическим оборудованием для обнаружения подводных лодок. Эго учреждение располагается на территории военно-морской базы в Портленде. С Шахом восстановлена связь сотрудником посольской резидентуры.

За время сотрудничества он передал советской разведке большое количество чертежей и документов различных видов оружия и приборов, которыми оснащаются английские подводные лодки.

В целях безопасности полагал бы целесообразным передать его на связь опытному разведчику-нелегалу Бену».

3. «…С санкции Центра Бен принял на связь Шаха от имени Алека Джонсона — капитана второго ранга Военноморского флота США».

Итак, получив полные данные на Хаутона, генеральный директор МИ-5 Р. Холлис дал указание:

1. Установить за Хаутоном плотное наружное наблюдение.

2. По месту службы изучить все его связи и возможности по сбору информации.

3. Взять на контроль его телефонные разговоры.

4. Провести негласный обыск по месту работы и жительства.

Через некоторое время на стол гендиректора МИ-5 поступило первое сообщение.

«…Хаутон работает на Военно-морской базе в Портленде. Там расположен особо секретный, режимный научноисследовательский центр по разработке электронной, магнитно-акустической и тепловой аппаратуры для обнаружения подводных лодок, морских мин, торпед и других видов противолодочного оружия.

Там же работает его любовница — Этель Элизабет Джи. Она занимает должность старшего клерка бюро учёта и размножения секретных и совершенно секретных документов. Происходит из довольно респектабельной семьи. На госслужбу в Портленд направлена в 1940 г. С Гарри Хаутом — роман с 1955 г. Не замужем».

В следующем донесении шефу МИ-5 Р. Холлису сообщалось: «…Сотрудниками Скотланд-Ярда зафиксирована подозрительная встреча Хаутона на Ватерлоо-роуд с неизвестным лицом, которому он передал пакет в целлофановой сумке, а в обмен получил конверт размером 4x3 дюйма. Связь Хаутона была взята нами под наблюдение.

Впоследствии было установлено: неизвестным лицом является сэр Гордон Арнольд Лонсдейл — один из директоров фирмы “Мистер Свитч и К°”, проживающий в “Белом доме”, владелец богатой загородной виллы и около десятка личных номеров в лучших отелях Лондона.

Лонсдейл — миллионер, имеет свой вклад в отделении Миндленского банка на Грайт-Портленд-стрит с правом получения солидного кредита. Титул Сэр ему дарован лично Ее Величеством королевой за то, что он прославил Великобританию на Международной выставке в Брюсселе…»

Итак, МИ-5 взяла в разработку Гордона Лонсдейла и Р. Хаутона. Планом разработки предусматривалось:

«1. Через возможности особого управления Скотланд-Ярда продолжить наблюдение за Хаутом и Лямбдой-2 (этот шифр был присвоен в МИ-5 Гордону Лонсдейлу, а Лямбда-1 — Джорджу Блэйку).

2. По местам работы и жительства Лямбды-2 и Этель Джи провести неофициальные обыски.

3. Побудить Хаутона и Этель Джи признаться в проведении шпионской деятельности, напомнив им о том, что в случае добровольного признания они смогут рассчитывать на снисходительность суда при определении меры наказания.

4. Довести до сведения Хаутона, чтобы на последнюю встречу с Лямбдой-2 он пришел вместе с Этель Джи, что позволит суду легко доказать и ее причастность к шпионскому заговору.

5. Совместно с Скотланд-Ярдом разработать детальный план мероприятий по делу “Лямбда-2”. Основное внимание уделить выявлению его шпионских связей в Англии и сбору вещественных доказательств, а также подготовке операции по захвату Лямбды-2, Хаутона и Джи в момент обмена информацией. Не допустить при этом возможного использования ими ампул с ядом».

Через некоторое время генеральному директору МИ-5 Р. Холлису был доложен меморандум сводок периодического наблюдения за Лямбдой-2:

«— 26 октября Лонсдейл оставил в Миндленском банке на Грейт-Портленд-стрит большой кожаный портфель, в котором находились деловые бумаги, плёнки, дорогостоящая фотокамера и список с названием улиц;

— 25 ноября Лямбда-2 и Хаутон встретились у паба (пивная — Н.Ш.) на Дитон-роуд. В пабе они обменялись портфелями, после чего “Л-2” уехал на своей машине. Однако на одной из улиц Лондона он был потерян службой наружного наблюдения.

На другой день его машина была зафиксирована на Уиллоу-гарден, в районе Руислипа;

— 18 декабря “Л” встретился с Хаутоном и Этель Джи у театра “Олд-Вик”, где ему была передана толстая папка. После этой встречи он выехал в Руислип и длительное время находился в доме № 45 по Крэнли Драйв, в котором проживают супруги Крогер — Хелен и Питер».

Ознакомившись со всеми этими материалами, Р. Холлис пригласил на беседу суперинтенданта Скотланд-Ярда Джорджа Смита и поинтересовался его мнением в отношении дальнейшей разработки Лонсдейла. Мнение того было однозначно: как можно скорее пресечь последующую утечку секретной информации из Портленда и произвести арест Лямбды-2, Хаутона и Этель Джи.

Р. Холлис спросил далее Д. Смита:

«— А чем мы располагаем сейчас на супругов Крогеров?

— Пока ничем. Улик против них у нас нет, — ответил Смит.

— Но они могут быть, если установить за ними подвижное и стационарное круглосуточное наблюдение… Попробуйте оборудовать в каком-нибудь из соседних с Крогерами домов наблюдательный пункт.

— А как быть в отношении самого «Лямбды-2»? — спросил Смит.

— Будем планировать операцию по его захвату и аресту. Лучше всего это сделать в момент передачи Хаутоном или Джи секретных материалов. Их встреча, как нам известно, должна состояться 7 января следующего года. Вот тогда и осуществим эту операцию. А пока продолжайте по ним работать. И по Крогерам тоже.

Крогеры за последнее время по ряду обстоятельств пришли к выводу, что за ними установлена слежка. Об этом они сообщили в Центр. Ответ на радиограмму Хелен Крогер пришёл в тот же день. В ней сообщалось:

«Особых причин для беспокойства не видим. Однако обстоятельства складываются так, что вам надо прекратить связь с нами и Беном. Не отчаивайтесь. Мы будем заботиться о вас. Поздравляем с наступающим Новым годом. Счастья вам, здоровья и благополучия.

Артур».

Поздно вечером позвонил Лонсдейл и трижды, как было условлено, кашлянул в трубку — это был сигнал тревоги, одновременно означавший необходимость срочного изъятия последнего резервного тайника на кладбище Хайгейт-хилл (система связи была разработана на все случаи жизни и смерти).

У одного из памятников Лонсдейл должен был оставить обычный ржавый гвоздь, в полости которого находилось экстренное сообщение для них.

Утром, не теряя времени, Крогеры сели в машину и поехали к магистрали, ведущей на Хайгейт-холл. Обстоятельно проверившись, они прибыли на кладбище. Хотя на кладбище в тот дождливый зимний день посетителей было мало, они для видимости останавливались у памятников, читали надписи на них, потом положили цветы у могилы К. Маркса, а при подходе к обусловленному месту Питер умышленно обронил носовой платок и вместе с ним поднял ржавый гвоздь. Вернувшись к машине, Хелен в салоне торопливо отвернула головку контейнера-гвоздя, вытащила плотно свернутую в трубочку тонкую бумагу, развернула ее и удивилась: листок с двух сторон был чистым.

— Странно. Как это понимать?

— Скорее всего, обстоятельства складывались так, что он вынужден был написать сообщение симпатическими (тайнописными. — Н.Ш.) чернилами, чтобы обезопасить себя и нас.

— О да! Этого я не учла.

Прибыв домой, Питер фазу же зашел в свою лабораторию, смочит тайнописное сообщение специальным химическим составом и, когда текст проявился, дважды прочитал его. Затем вышел к Хелен и передал ей послание Лонсдейла. Их надежды на то, что у него все в порядке, не оправдались.

В записке «Бен» писал:

«По причине очевидно ведущейся за мной слежки, Центр дал мне указание временно свернуть всю разведывательную работу. Выходить в эфир нам запрещено до особого распоряжения.

В случае возможного ареста и проведения официального обыска обнаруженные уликовые материалы не принимайте на свой счёт; валите все на меня или на того самого мнимого польского ‘‘провокатора”, который иногда наведывался к вам в дом и оставлял кое-какие вещи, приплачивая вам за их сохранность.

И последнее: постарайтесь кое-что из известных улик уничтожить или надёжно спрятать.

С Новым. годом вас!

31.12.60 г.

Бен».

2 января 1961 года Питер с Лоной были на новогоднем приёме, устроенном книготорговой ассоциацией. Когда они вернулись домой, Питер, открывая дверь, заметил на замке царапины, которых на нем раньше не было. Поняв, что кто-то уже открывал дверь, он осторожно прошёл по темному коридору в свой рабочий кабинет, где у него всегда хранились некоторые предметы шпионской экипировки. Обычный человек, не имеющий к спецслужбам никакого отношения, ничего бы не заметил, но у разведчиков, особенно нелегалов, такие штучки не проходят. Заранее используя невидимые для глаза «ловушки», профессионал всегда может установить, дотрагивался ли кто до его вещей. По одному ему известным приметам уловил, что во всех ящиках стола кто-то аккуратно рылся. Хотя всё вроде бы лежало на месте. Теперь Питер окончательно утвердился в мысли, что за ними не просто следят; а уже скрытым способом добывают доказательства шпионской деятельности для следствия.

7 января 1961 года в 19.15 в их доме резко зазвенел звонок — длительный и непрерывный.

— Обычно в это время к ним приезжал «Бен» на уикэнд, — обрадовалась Хелен. — Может, он?

Питер вышел в прихожую, затем на веранду,

— Кто там? — с трудом сдерживая волнение, учтиво спросил он.

— Мистер Крогер?

— Да.

— Мы из полиции. Нам надо с вами поговорить.

Несколько секунд Питер стоял в нерешительности, испытывая невероятное напряжение. Питер открыл дверь. В одно мгновение на него было направлено со всех сторон по два мощных светильника. Щёлкая затворами фотоаппаратов, перед входом засуетились корреспонденты и кинооператоры, нацелив объективы своих камер на Питера и на стоявших перед ним около десятка детективов в традиционных для них английских макинтошах…

Двумя часами раньше эти же полицейские под руководством Джорджа Смита провели операцию на Ватерлоо-роуц по захвату и аресту Гордона Лонсдейла, Гарри Хаутона и Этель Джи в момент передачи секретных материалов. Происходило это следующим образом.

…Из Портленда Хаутон и Джи прибыли поездом на вокзал Ватерлоо. Затем на автобусе они проехали по городу, чтобы проверить, есть за ними слежка или нет. В 16.20 вернулись обратно и ровно в 16.30 были на углу Ватерлоо-роуд. В это время туда подъехал «Лямбда-2». Он поздоровался с ними, как со старыми друзьями, обнял за плечи Джи, прошёлся с нею под руку, потом на ходу взял у нее корзину. В этот момент и был подан сигнал к захвату «Лямбды-2» и его источников.

Все трое были схвачены и посажены в разные машины. В корзине оказались четыре папки Адмиралтейства с грифом «сов. секретно» и «секретно», содержащих сведения о военных кораблях, чертежи конструкций узлов атомной подводной лодки и схемы расположения на ней ракет. Всего около 200 страниц. Кроме того, в корзине лежала закрытая металлическая банка. В нее, по заявлению Хаутона, были вложены непроявленные фотоплёнки.

— Свой арест 7 января 1961 года, — вспоминает Леон-тина Коэн, — мы восприняли без паники потому, что были в какой-то мере уже готовы к этому. Помню, жалко было оставлять книги и спрятанные в них честно заработанные нами несколько тысяч долларов и английских фунтов. Остались мы без единого пенса. Затем начались ежедневные допросы. Мы вели себя так, чтобы сотрудники МИ-5 и Скотланд-Ярда сами раскрывали свои карты перед нами, а мы уже в зависимости от этого вырабатывали для себя линию поведения.

***

Как и предполагал Гордон Лонсдейл, при повторном обыске в доме Крогеров были обнаружены весьма существенные улики и предметы шпионской экипировки:

— устройство для высокоскоростной передачи магнитных записей;

— линзы для изготовления микроточек, фотокамеры «Минокс» и «Экзакта»;

— микроскоп и два стеклянных слайда, между которыми находились не отработанные до конца микроточки;

— напечатанные мелким шрифтом коды, шифроблокноты, планы радиосвязи, контрольные таблицы;

— светильник и настольная зажигалка «Ронсон» с потайными полостями, идентичные тем, что были найдены в квартире Бена;

— вшитые в папку из высококачественной кожи паспорта «ухода» на имя Джеймса Цилсона и Джейн Смит с фотографиями Питера и Хелен Крогер.

7 марта 1961 года, ровно через два месяца после ареста, Крогеров под усиленной охраной доставили в суд первой инстанции на Боу-стрит Здесь должно было состояться предварительное слушание «портлендского дела» — своего рода генеральная репетиция, на которой должен был решаться всего один вопрос: достаточно ли у обвинения доказательств, чтобы выходить с этим делом в Центральный уголовный суд — Олд-Бейли.

Процесс над «портлендской пятёркой» должен был стать для Министерства юстиции самым важным из всех уголовных дел последних десятилетий. Ещё бы! Ведь в «пятёрку» обвиняемых входили представители трёх национальностей: двое американцев — Питер и Хелен Крогер, двое англичан — Гарри Хаутон и Этель Джи и канадец Гордон Лонсдейл (Конон Трофимович Молодый), который руководил всеми операциями по проникновению в Адмиралтейство и в Центр по изучению биологических методов ведения войны.

Предстоящие слушания в суде высшей инстанции вызвали большой резонанс не только в Англии, но и во всем мире: газеты были заполнены сенсационными сообщениями об аресте в Лондоне канадского коммерсанта-миллионера, который оказался русским шпионом. Его крупные снимки и огромные заголовки статей подогревали любопытство не только рядовых лондонских обывателей, но и представителей даже всего высшего света Великобритании.

Наконец наступил день открытия судебного процесса в самом Олд-Бейли, в зале номер один. Охрана ввела в зал группу обвиняемых — Лонсдейла, Хаутона, Джи и Кроге-ров. Ровно в 10.00 торжественно пропіли к своим тронным креслам трое сухопарых судей — в париках и ярко-красных мантиях, отделанных горностаем. Как только они уселись, в зале сразу установилась напряженная тишина.

Судебный клерк зачитал обвинительный акт: точную копию того, который зачитывался на предварительном слушании на Боу-стрит. Затем с обвинительной речью выступил генеральный прокурор Реджинальд Мэнингхэм-Буллер.

Вслед за генеральным прокурором выступил суперинтендант Джордж Смит. Последующие два дня судебного заседания были заполнены серыми безликими показаниями свидетелей. Затем полтора дня давал показания в качестве свидетеля обвиняемых Хаутон. Стараясь выгородить себя, он признал, что передал Лонсдейлу много секретных документов из Портленда. Его показания подтвердила Этель Джи, но затем она «утопила» и самого Хаутона, и себя, заявив о том, что она действительно нарушила данную ею подписку о неразглашении государственной тайны и передала через своего любовника около двух тысяч секретных документов.

Допрос Гордона Лонсдейла начался с вопроса: признаёт ли он себя виновным в тайном сговоре с Хаутоном, Джи и Крогерами? Лонсдейл, ухватившись руками за барьер, отделявший его от зала, оглядел присутствующих в нем людей, затем, обращаясь к главному судье Паркеру, сделал заявление, из которого следовало, что Крогеры не состояли с ним в тайном сговоре и что даже если суд сочтёт обвинение против них доказанным, то виновным во всем должны считать только его, какими бы последствиями лично ему это ни грозило.

Разведчик Молодый твёрдо решил для себя ещё до судебного процесса сделать все возможное, чтобы Крогеры и все те, кто продолжал в Англии и других странах мира оказывать России тайную помощь, ещё раз, как и после суда в Америке над Р. Абелем, убедились бы в том, что на советских разведчиков можно положиться. Затем верховный судья обратился к Хелен:

— Подсудимая Крогер, вам знаком человек по имени Эмиль Голдфус?

Этот вопрос для Крогеров оказался подобным удару молнии.

— Нет, мне не известен Эмиль Голдфус.

— А знаком ли вам Мартин Коллинз?

— Нет, ваша честь.

— Тогда, может быть, вам известен полковник Абель?

— Нет, ваша честь, я не знаю никакого полковника Абеля, — спокойно ответила Хелен.

Те же вопросы и в той же последовательности верховный судья задал Питеру. Тот психологически был уже готов к этим вопросам. Он отвечал непринужденно, как будто и в самом деле не знал Абеля. И вдруг новый неожиданный вопрос:

— Подсудимый Крогер, что вы можете сказать о фамилии Коэн? Известна ли она вам? — начал новый виток допроса лорд Паркер.

— Таких фамилий в Англии много, — ответил Питер.

— А что вам известно о Моррисе и Леонтине Коэн? Она жеПэтке?

— К сожалению, ваша честь, о них я тоже ничего не знаю.

В это время встал генеральный прокурор и заявил, что за день до закрытия процесса в руки обвинения попали существенные доказательства связи Крогеров с советской разведкой. Посмотрев в конец зала, он пригласил к себе «Супер-Смита».

Прокурор: Ваша должность, свидетель Смит?

Смит: суперинтендант Управления специальных расследований Скотленд-Ярда.

Прокурор: Что вы, мистер Смит, имеете сказать высокому суду?

«Супер-Смит» поведал, что у него есть документальные сведения о Крогерах, полученные от ФБР США. Десять лет назад в целях поиска внезапно исчезнувших из Нью-Йорка двух американских граждан ФБР разослало по многим странам мира их фотографии, а также приметы и образцы отпечатков пальцев. После ареста подсудимых в Англии у них были взяты отпечатки пальцев. Проведенной экспертизой установлено, что подсудимые Питер Крогер и Хелен Крогер не являются теми людьми, за которых они себя выдают. Настоящие фамилии и имена подсудимых Крогеров — Моррис Коэн и Леонтина Тереза Коэн, урожденная Пэтке. Оба являются гражданами США. ФБР разыскивало их по той причине, что, как утверждают американцы, Коэны причастны к шпионскому делу полковника Абеля. При аресте Абеля в США была найдена фотография Коэнов с надписью Абеля на обороте: «Моррис и Леонтина».

После своего выступления верховный судья объявил перерыв. Подсудимых отвели в камеры. Журналисты и юристы, присутствовавшие на суде, стали гадать, сколько лет каждому из «портлендской пятёрки» могут дать. Многие из них сходились на том, что Лонсдейлу, как руководителю шпионской сети, «влепят» 14 лет, Хаутону и Этель Джи —10, чете Крогеров по всем канонам английского судопроизводства — 3–4 года каторжной тюрьмы.

Через полчаса подсудимых снова ввели в зал суда. В соответствии с правилами британского судопроизводства заключительное слово было предоставлено суперинтенданту Смиту. Располагая копией переданного присяжным заседателям и обвинению документа, подготовленного по результатам экспертизы и полученным от ФБР дополнительным материалам, Смит огласил настоящие биографические данные Крогеров, полученные от ФБР.

После этого наступил черед огласить заранее приготовленный приговор. Лорд медленно поднялся из судейского кресла и, ощущая себя чуть ли не спасителем Великобритании от иностранных шпионов, почувствовал, что наступил час его великой славы, с которой он войдёт теперь в историю английского правосудия, и начал читать приговор. Закончил он его витиеватыми фразами:

— …Поскольку тайный сговор Крогеров с Лонсдейлом длился около пяти лет, каждый приговаривается к двадцати годам тюремного заключения. То есть год их противоправной деятельности приравнивается к 4 годам отбытия наказания.

В общей сложности «портлендская пятёрка» получила 95 лет (Гордон Лонсдейл — 25 лет, Гарри Хаутон и Этель Джи — по 15, а Крогеры — по 20). Но верховный судья посчитал, что это не так уж много, и потому вынес ещё одно решение: возложить на подсудимых оплату судебных издержек и всех расходов обвинения по этому делу.

Лонсдейл потянулся к Питеру и на прощание громко ему сказал:

— Ничего не поделаешь, Моррис: когда в Англии растут цены, то, вполне естественно, повышаются и сроки наказания. Так что крепись, старина! Я думаю, Родина нас не забудет!

Вместе с Питером в тюрьме отбывал срок известный советский разведчик Джордж Блэйк. Он был кадровым сотрудником МИ-6 (разведка Великобритании. — Н.Ш.) и сотрудничал с советской разведкой. Он был арестован и в том же зале Олд-Бейли осуждён на 42 года тюремного заключения. Когда Лонсдейла переводили в тюрьму Стренджуэйс, он оптимистично заявил Блэйку: «Я, Джордж, уверен, что юбилейный праздник 50-й годовщины Октябрьской революции мы будем встречать вместе на Красной площади в Москве». (Так оно впоследствии и получилось: Блэйк из тюрьмы сбежал и 7 ноября 1967 года они вместе стояли на гостевой трибуне Красной площади.)

Как только над Крогерами свершился суд, в Москве сразу же приступили к изучению вопроса о том, как их теперь выручать. Вариантов предлагалось много, но Центр принял единственное решение: через польский МВД оспорить утверждение об американском гражданстве супругов Коэнов и настаивать перед английским правительством на их польском гражданстве.

22 октября 1966 года Джордж Блэйк осуществил побег из тюрьмы Уормвуд Скрабе. Питер был рад за него и очень сокрушался, что не выразил ему в свое время твердого намерения совершить подобный же шаг. Об этом он записал в своём дневнике. Это сразу же стало известно тюремным властям. Питер понял, что совершил ошибку, потерял на какое-то время бдительность, делая такие записи. А ещё через некоторое время из Скотланд-Ярда пришло указание перевести Питера Крогера в тюрьму особо строгого режима Паркерст на остров Уайт.

Тем временем в Москве уже прорабатывали возможность обмена Крогеров на осужденного в 1965 году в СССР англичанина Джеральда Брука. Министр иностранных дел Великобритании Майкл Стюарт первым поставил тогда вопрос перед советским МИДом о возможности освобождения Брука, отбывавшего тюремный срок в СССР.

МИД СССР направил его просьбу на рассмотрение председателю КГБ СССР В.Е. Семичастному. Комитет госбезопасности предложил обменять Брука на «Дачников». В послании министра иностранных дел СССР А. А. Громыко, направленном Майклу Стюарту, говорилось:

«…Мы готовы положительно рассмотреть ваше предложение, если английское правительство со своей стороны положительно решит вопрос об освобождении двух лиц польского происхождения, супругов Крогеров». Однако Великобритания не согласилась вести переговоры на таких условиях. Чувствовался нажим США на правительство Лондона. Этот вопрос повторно обсуждался с премьер-министром Англии Гарольдом Вильсоном во время его визита в СССР в 1966 году на условиях советской стороны: Брука — на Крогеров. Англичане и на этот раз не согласились. Находившийся с визитом в Советском Союзе в 1967 году новый министр иностранных дел Великобритании Джордж Браун в ходе переговоров с А.А. Громыко в 3-й раз затронул вопрос об освобождении Брука, попросил советскую сторону подойти к рассмотрению этой проблемы с позиций гуманности и взаимных интересов. Но Громыко и на сей раз был непреклонен.

— Наша позиция в этом вопросе, — заявил он, — была вам изложена ранее, и она остается в силе в настоящее время. Что касается мистера Брука, то он, по данным компетентных органов, ведёт себя в местах заключения, мягко говоря, далеко не лучшим образом.

— Извините, господин Громыко, — остановил советского министра Браун. — Не могли бы вы сказать, в чем это конкретно выражается?

— Мы сообщим вам об этом в самое ближайшее время через наше посольство в Лондоне.

Джеральд Брук вместе с другими заключенными участвовал в разработке плана побега из лагеря, что дало основание для возбуждения против него нового уголовного дела.

Только после того, как в МИДе Великобритании ознакомились с информацией советского посольства о предстоящем увеличении срока наказания Д. Брука за его неправильное поведение в советской тюрьме, англичане снова пошли на переговоры об обмене Крогеров на Брука.

Началась опять длительная бесплодная переписка двух дипломатических ведомств. Видя это, советская сторона предложила англичанам в дополнение к Бруку освободить из тюрьмы ещё двух их соотечественников, отбывавших наказание за контрабанду наркотиков. На этих условиях британская сторона сразу же согласилась произвести обмен.

Узнав об этом, лондонские газеты стали писать о Питере и Хелен как о двух крупных шпионах с большим опытом и стажем. Что достигнутое соглашение об их обмене на Брука и двух каких-то уголовников далеко не равноценно, что это не может не вызвать возмущения. Что не в интересах Англии отдавать «крупных акул» за «кильку». Поэтому договоренность о досрочном освобождении Крогеров расценивалась в Англии как серьёзная победа Москвы.

В последующие дни внимание английской прессы и телевидения было приковано к обмену Крогеров и их отлёту из Лондона Это внимание было большим, чем ко многим прибывающим в Англию главам государств. Проводы Питера и Хелен были организованы так, будто отправляли «сокровища британской короны». Потом в газетах стати появляться критические статьи. Лондонская «Таймс», например, сообщала так: «Иностранец, прибывший в Англию в пятницу (24 октября 1969 г.) невольно подумал бы, что Крогеры являются национальными гостями, а не шпионами, нанесшими ущерб интересам безопасности Великобритании… Отправку Крогеров нужно было организовать иначе, а не так, чтобы она напоминала отъезд королевской четы», — писала «Дейли телеграф».

Шумихой вокруг досрочного освобождения и проводов Крогеров из Лондона английские СМИ создали прекрасную рекламу советской разведке, убедив западную общественность в том, что наша разведка никогда не бросает в беде верных ей агентов и кадровых сотрудников.

На другой день после прибытия в Варшаву Коэны обычным рейсом вылетели в Москву. В аэропорту Шереметьево их встречали так же скромно и незаметно, как всех разведчиков, возвращавшихся из-за рубежа. Было много букетов ярких цветов, были тёплые объятия товарищей по работе. Леонтина внимательно всматривалась в лица встречавших, надеялась увидеть особенно дорогих ей людей — Твена, Лонсдейла, Джонни, Клода, Марка. Но их не было. Да и не могло быть, не положено им появляться в общественных местах в компании других разведчиков. Узнав одного из тех, кто руководил их подготовкой к работе в Англии, она бросилась к нему с возгласом:

— Саша! Ты ли это?

Полковник Корешков, обнимая и целуя её, обрадовано лепетал:

— Конечно, я! Лона, ты не представляешь, как я рад за вас! Я уже думал, не доживу до этой встречи с вами.

— Да, Саша, не попадись вашей контрразведке Брук, и наше с Бобби пребывание у её величества могло бы затянуться ещё на одиннадцать лет. Мы так признательны ему за то, что он попался.

Тут же Коэнов пригласили к стоянке машин. Морриса и Леонтину посадили в служебную «Чайку». Она поехала впереди остальных машин.

— Давай соберём наших старых друзей. Я так давно не видел их, — обратился Моррис к Леонтине.

Она, конечно же, не была против.

Через некоторое время они прибыли на секретный объект нелегальной разведки, где их ждали уже ближайшие соратники по работе в США и Великобритании, которых не было на встрече в Шереметьево. Это Марк, Бен, Джонни, Клод, Твен и Леонид Квасников.

Через несколько дней появился закрытый секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР.

«За успешное выполнение заданий по линии Комитета государственной безопасности в сложных условиях капиталистических стран и проявленные при этом мужество и стойкость наградить орденом Красного Знамени Коэн Морриса Коэн Леонтину

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

Н. Подгорный

Секретарь

М. Георгадзе

Москва, Кремль

17 ноября 1969 г.».

После издания этого указа в ЦК КПСС было вторично направлено ходатайство Комитета госбезопасности о приёме Коэнов в советское гражданство. Однако секретарь ЦК М. А. Суслов по-прежнему считал их «провалившимися» разведчиками, не пожелал наложить на документе никакой резолюции, решив предварительно устно обсудить этот вопрос с Ю.В. Андроповым.

На встрече Андропов, обращаясь к Суслову, объяснил ему:

— Вы напрасно, Михаил Андреевич, не доверяете Коэнам. Интернационалисты Коэны участвовали в выполнении многих опасных операций советской разведки в Соединенных Штатах и Великобритании. И они выполняли их хорошо. Мне тем более непонятны ваши сомнения и колебания после того, как вы уже однажды поставили свою подпись на представлении о награждении их орденом Красного Знамени.

Суслов, уставившись холодными серыми глазами на Андропова, резко обронил:

— Вы забываете, Юрий Владимирович, что тот указ о награждении был закрытым. О нем никогда никто не узнает, кроме ваших подчиненных. А вот решение о принятии американцев Коэнов в советское гражданство может сразу стать достоянием прессы.

— Я не вижу в этом ничего предосудительного, — не согласился с Сусловым Андропов. — Почему вы считаете, что американцы не могут стать советскими гражданами?.. Мне хотелось бы напомнить вам, уважаемый Михаил Андреевич, мы знаем своих людей лучше, чем вы и остальные члены Политбюро. Что касается Коэнов, то, поверьте мне, они заслуживают от нашей Родины гораздо большей благодарности за проделанную сложную и опасную работу в разведке. Эти люди достойны самого высокого уважения в нашем обществе за их достоинство, мужество и умение работать. Чего, к великому сожалению, недоставало часто тем, кто выезжая в служебные командировки за границу, оставался там, изменяя Родине. Хотя, вы знаете, все они носили советское гражданство. А Коэны во время допросов, суда и девяти лет заключения не выдали англичанам секретов и, несмотря на провокационные угрозы и многочисленные обещания в лучшем устройстве жизни, не предали нас и вернулись все же в нашу страну, избрав ее своей второй Родиной. Я уже не говорю об американцах, с которыми они вообще отказались встречаться во время своего пребывания в тюрьме.

Ничего не сказав в ответ, Суслов молча взял документ и рядом с подписью министра иностранных дел СССР А А. Громыко поставил свою.

В 1964 году английские власти согласились обменять Ко-нона Молодого на арестованного за шпионаж в СССР агента британских спецслужб Гревилла Винна. Он был арестован в Будапеште венгерской контрразведкой и выдан советским властям. Соответствующий договор между СССР и Венгрией о выдаче государственных преступников в то время существовал.

23 сентября 1969 года её величество королева Великобритании Елизавета II подписала Указ, в котором, в частности, говорилось: «…В отношении Хелен Джойс Крогер, которая 22 дня марта месяца 1961 года Центральным Уголовным судом была признана виновной в тайной передаче сведений… и была приговорена к 20 годам тюремного заключения.

Всемилостивейше объявляем, что, принимая во внимание некоторые обстоятельства, представленные на высочайшее рассмотрение, мы соблаговоляем простереть Наше милосердие и прощение на поименованную Хелен Джойс Крогер. И даруем ей помилование и освобождение её от оставшегося по вышеуказанному приговору срока наказания на день двадцать четвёртого октября 1969 года.

По нашему желанию и благоволению повелеваем освободить её из-под стражи, для чего настоящий Указ будет достаточным основанием».

Указ такого же содержания был подписан королевой Елизаветой II и в отношении Питера Крогера.

25 октября 1969 года Леонтина и её муж Моррис прибыли в Москву. В начале 1970 года они были приняты в советское гражданство.

После возвращения на Родину Конон Молодый работал в Центральном аппарате внешней разведки. В одном из своих интервью советским журналистам разведчик-нелегал подчеркнул:

«Я не воровал английские секреты, а методами и средствами, которые оказались в моем распоряжении, пытался бороться против военной угрозы моей стране. Я не понаслышке знаю, что такое война. Я ведь прошёл Великую Отечественную войну от начала до конца».

К сожалению, Конон Трофимович Молодый рано ушёл из жизни. В октябре 1970 года он скоропостижно скончался на 49-м году жизни во время сбора грибов в Подмосковье (инсульт).

«На протяжении всей службы в органах КГБ СССР К.Т. Молодый характеризуется как исключительно добросовестный, способный, честный и смелый сотрудник, отдавший себя целиком делу обеспечения безопасности нашего государства. Его отличали большое жизнелюбие, высокая культура, подлинное чувство товарищества, любовь к Родине и глубокая вера в правоту того дела, которому он служил», — отмечалось в некрологе.

О деятельности К. Молодого, как разведчика-нелегала, англичанами был создан художественный фильм. Мне в своё время довелось посмотреть эту киноленту. Фильм получился правдоподобный и очень интересный. К чести создателей картины, они показали К. Молодого как высочайшего профессионала-разведчика, жизнелюба, обаятельного и доброжелательного человека.

Как-то при встрече английских тележурналистов с сыном К. Молодого — Трофимом Кононовичем — они сказали ему: «Ваш отец до сих пор очень популярен в Англии. Потому что он никого не предал».

А сейчас о некоторых дополнениях к биографии Конона Трофимовича, которые сделал его сын Трофим Кононович.

«Отец умер, когда мне было 12 лет. О том, чем на самом деле занимался отец, в семье не знали. Даже мама узнала о том, что папа разведчик, когда англичане уже вынесли ему приговор. Три года он отсидел в тюрьме. Вспоминаю, как я пришёл из школы, а сестра Лиза и говорит: “Мама уехала на три дня, а вернется вместе с папой”.

И вот звонок в квартиру, он вошёл — я его сразу узнал по фотографиям, и тут почему-то выпалил: “Папа, я знаком с вашей мамой”.

Сцена встречи Штирлица с женой в кинокартине “Семнадцать мгновений весны” списана именно с моих родителей. С Вячеславом Тихоновым отец познакомился потому, что этого хотел сам Тихонов. Сцена эта реальная: отец иногда приезжал в Москву, но чаще маму вывозили на встречу с ним в социалистические страны.

Там они встречались, в результате, кстати, я и появился на свет. Отца об этом известили шифровкой, которая дошла почему-то обрывками: “Трофим… 53 см… поздравляем…” Папа ничего не понял: что за ерунда? Какие 53 см? Наконец его успокоила его помощница Лона Крогер и говорит: “Балда, у тебя сын родился!”

Когда отца вызволили из тюрьмы, он надеялся ещё поработать за границей. Предлагал даже в этих целях сделать пластическую операцию, хотя было ясно, что это нереально…

А более всего, конечно, его ранил случай с тётей Таней, которая шесть лет заменяла ему мать, когда он жил у нее в Америке. Она приехала из Парижа к нам в гости. Тётя Таня уже всё знала об отце из западной прессы. Она была очень богата, любила “Каню” и приехала просто всех нас повидать. Но отцу запретили с ней встречаться. И вот она пришла к нам домой с подарками, а его дома нет…

Мемуары, которые вышли в Англии и Америке, отцу разрешили написать в виде исключения. Ему это предложение сделали англичане, ещё когда он сидел в тюрьме. И позже В. Семичастный (в ту пору председатель КГБ СССР) вынес этот вопрос на Политбюро. Идеолог Суслов аж вскипел: “Какой он герой, этот ваш Молодый! Провалился, его арестовали, 25 лет дали…” И тут хитрый В. Семичастный говорит: “Но ведь разведка на эти деньги заработает больше, 75 “Волг” купить можно”. Леонид Брежнев, большой любитель автомашин, как услышал, кивнул: “75 “Волг” — это хорошо! Пусть пишет”».

Ну а что же такого сделал для своей страны К. Молодый? После его ареста Адмиралтейство Её Величества заявило: «У нас больше нет секретов от русских!»

Трофим Кононович ответил на этот вопрос так: «СВР (Служба внешней разведки. — Н.Ш.) не открыла для нас пока свои архивы. Но я знаю, что отец способствовал получению нашей страной технологии ракет “Поларис”, запускаемых с подводных лодок. А это миллионы долларов, сэкономленные Москвой».

Вот так вкратце Трофим Кононович поведал о своём отце — Молодом Кононе Трофимовиче, разведчике-нелегале.

Большинство из нас смотрели, а некоторые даже не один раз, фильм «Мёртвый сезон». Донатаса Баниониса, сыгравшего главную роль в этой картине, консультировал К. Молодый. И даже считал, что они внешне похожи друг на друга. К. Молодый был прототипом разведчика Ладейникова из «Мёртвого сезона». Об этом знали его друзья-коллеги. Фильм нравился всем — кроме самого его героя.

Ну и наконец, ещё один штрих. По легенде, разработанной Центром для К. Молодого, у Г. Лонсдейла отец был шотландцем с примесью индейской крови, а матушка — финкой. Папаша якобы бросил семью, когда сынишке был всего лишь один годик.

И нашёлся ведь ирландец, партнёр К. Молодого по бизнесу, который со слезами на тазах упал к нему на грудь: «Гордон, я же встречал твоего отца Джека в Бирме!» А со временем ирландец уверился в том, что помнит Гордона в младенческом возрасте.

Другой знакомый, французский антрополог, рассмотрел Молодого во всех ракурсах и изрёк: «Без сомнения, в вас есть примесь индейской крови. Все указывает на это!»

Ну а на самом деле в роду Молодых, перебравшихся в Москву с Дальнего Востока, никаких иностранцев не было. И, стало быть, англосаксом не рождаются — им становятся, когда жизнь заставит.

За достигнутые положительные результаты в разведывательной работе полковник К.Т. Молодый был награждён орденами Красного Знамени и Трудового Красного Знамени, нагрудным знаком «Почётный сотрудник госбезопасности». Его ратные подвиги во время войны были отмечены орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Красной Звезды, а также многими медалями.

К.Т. Молодый похоронен на Донском кладбище в Москве. Кстати, там же похоронен и разведчик-нелегал Р. Абель — В. Фишер.

Имя К.Т. Молодого занесено на Мемориальную доску Службы внешней разведки Российской Федерации.

И последнее о помощниках К. Молодого по работе в Лондоне. К сожалению, их тоже уже нет с нами. Леонтина Коэн умерла 23 декабря 1992 года. Моррис Коэн скончался 23 июня 1995 года. Похоронены супруги на Новокунцевском кладбище в Москве. В день похорон Морриса одна из центральных газет писала: «Он любил Россию страстно и оптимистично». Эти же слова с полным основанием можно бы отнести и к его супруге Леонтине Коэн.

За выдающийся вклад в обеспечение безопасности нашей страны Леонтина и Моррис Коэны были посмертно удостоены высокого звания Героя Российской Федерации. Моррису Коэну звание было присвоено в 1995 году, а Леонтине Коэн — в 1996 году.

…В феврале 2000 г. Кабинет истории внешней разведки посетила группа наших космонавтов. Лётчик-космонавт СССР В. Афанасьев передал в Кабинет книгу «Гордон Лонсдейл: моя профессия — разведчик». Члены авторского коллектива книги — Н. Губернаторов, А. Евсеев и Л. Корнетов — неоднократно встречались и беседовали с К. Молодым в последние годы его жизни, и на основании этих бесед издана книга.

Данный экземпляр книги с 14 января 1991 года по 28 августа 1999 года находился в космосе, а с 16 января 1991 года по 27 августа 1999 года — на космическом комплексе «Мир».