Таверна оставалась таверной одиннадцать месяцев в году, а на один месяц она становилась тем, что приносило мне основные доходы. Она оказывалась местом сбора завербованных оборванцев. В этот месяц под гостеприимную крышу моего старенького, слегка косившегося в сторону городской стены домика стекались все те, кто имел неосторожность подписать контракт с армией его величества.

Они набивались в скромное жилище как сельди в бочку и шумно праздновали свою вербовку. Они уничтожали мои запасы и разносили заведение на мелкие щепки. Они били друг другу морды и покрывали пол липким слоем свежепролитой крови. Они обхаживали окрестных баб, и те отвечали им взаимностью. Они занимали все комнаты, и даже конюшня не могла избежать этого. Они были везде. Куда бы я ни шел, – всюду на меня смотрела очередная довольная пьяная рожа. Я не мог остаться один в своем доме даже на минуту. Я всегда был окружен ими.

И все это благодаря моему брату. Мой брат, Молот, – вербовщик армии его величества, и этим я не горжусь. Но он лучший вербовщик в королевстве, а это уже чего-то да стоит. Он со своей командой мотается по стране, собирая всех, кого не успел подцепить раньше. В основном это непросыхающая пьянь да искатели приключений всех мастей и расцветок. Таким стоит только немного напеть: одним о возможности пить, другим о разных странах и таинственных местах, вот они и рады. А Молот, заполучив их несчастные души, отсылает их довольные и не очень тела ко мне.

Изредка среди них попадались и добровольцы. Один из них жил у меня уже месяца два: разговорчивый веселый парнишка примерно моих лет, питался одной рыбой и часами трепался про море. Он всегда был не против поговорить и знал столько историй и легенд, что я забрасывал все дела и, раскрыв рот, слушал его. А что еще делать? Следить за пьяной, все прибывающей толпой вновь завербованных? Но мне пока еще жить не надоело. Большинство из них могли запросто прихлопнуть меня и даже не заметить этого. Я вообще стараюсь им на глаза не попадаться. Я их боюсь. А вот этого рыбацкого сына даже не опасаюсь. С ним куда как интересней, чем с бегающими по прогнившим стенам тараканами.

Мы старались не касаться причин, побудивших его шлепнуть палец под контрактом, но иногда забывались, и тогда он отводил взгляд и, опрокинув в себя кувшин вина, замолкал. Я чувствовал, что ему это неприятно, и не лез с расспросами. У каждого из нас своя история и свои секреты. У меня вон, к примеру, брат вербовщик. Тоже удовольствие ниже среднего. Если кто из обманутых рекрутов прознает про это, башку мне точно открутят. Да и зачем лезть в душу к человеку, если он того не желает. И уж тем более если его общество самое приятное, что сейчас у меня есть. Он мне нравится хотя бы тем, что не пытается уговорить меня последовать его примеру, а я в ответ не стремлюсь отговорить его.

Каждый из тех, кто оказывается здесь, имеет право на собственное мнение о вербовке, все равно это заканчивается одинаково. В один прекрасный день приезжает Молот со своими ребятами, и для перепившейся, обожравшейся, отупевшей и ничего не понимающей оравы начинаются тяжелые солдатские будни. А мы с Молотом делим премиальные, и он уезжает. Дальше все как обычно: я владелец не самой популярной в Триите таверны, а Молот – лучший в армии вербовщик. И все рады, все довольны. Примерно одиннадцать месяцев.

Сегодня не лучший день в моей жизни. Вот завтра – дело другое, завтра, глядишь, и солнышко вылезет. Но сегодня… Сегодня моя маленькая, стоящая на отшибе, прижимающаяся к городской стене таверна будет переполнена. Вот только не радует это меня. Сегодня они опустошат подвал, они сожрут все, до последнего зернышка, и наверняка доберутся до винного погреба. Да даже если мне и повезет и погреба не пострадают, это, в сущности, неважно. Вино и без того будет литься рекой, и чем ближе будет утро, тем больше его будет проливаться на пол.

Они будут пить и гулять до самого утра. И до самого утра я не буду спать. Только когда уже не будет сил, я свалюсь где-нибудь под лестницей. А они продолжат гуляние. Тех, кто не сможет держаться на ногах, будут тащить в повозки. А когда я проснусь, таверна будет уже пуста, и об этой ночи будут напоминать только сломанные столы да выбитые зубы в кровавых лужах.

Нет, завтра тоже день хреновый, завтра мне все это отмывать.

Как подумаю об этом, аж плохо становится. После каждого такого праздника я вполне могу собрать коллекцию зубов всех цветов и размеров и прокатиться по стране, показывая их за деньги. Нет, сегодня я потребую у Молота прибавки за моральные издержки. Он, конечно, откажет и пригрозит, что найдет другого дурня с таверной. Но где это он найдет дурня, согласного терпеть всю эту ораву и такое скотское отношение к себе? Нигде! Я бы и сам на это не согласился, но мой бизнес не может меня прокормить. Все же стоит попробовать поговорить с Молотом, хотя бы для очистки совести.

Проклятье, вот ведь дрянь какая! И не бросишь все это. Без Молота с его рекрутами я концы с концами не сведу.

Я взглянул в окно, солнце торопилось на запад. Оно покраснело, словно ему было совестно за то, что будет здесь сегодня, и стыдливо зарывалось в еще необлетевшую листву. Тяжело вздохнув, я поднялся и украдкой выглянул в общий зал. В собственном доме прячусь. Дожил! Зал был заполнен самыми разными людьми и, как назло, ни одной знакомой рожи. Ну и где этот увалень со здоровенными кулаками и наглой, просящей зуботычины рожей? Давно уже должен быть. А без него и праздник не праздник.

Я захлопнул бухгалтерскую книгу и, подхватив кувшин вина из личных, пока не пострадавших запасов, вышел на воздух.

На улице хорошо. Свежо и тихо и никто не кричит, не ругается, не грозит скрутить в бараний рог. Вечерняя прохлада мягко окутала меня и освободила от запахов начинавшегося в таверне веселья. Где-то вверху медленно зажигались звезды. Скоро взойдет луна. Прекрасный вечер. Сейчас бы кликнуть милашку, что недавно переехала в дом по соседству, и просидеть с ней всю ночь, чувствуя боком ее тепло.

Мечты разбились вместе с кувшином вина у меня за спиной. Все, начинаются убытки! Я зло сплюнул и, доверив усмирение толпы нанятым мной по случаю местным бездельникам, поплелся к воротам.

Я только и успел, что привалиться к забору и сделать глоток вина, совсем небольшой глоток, как что-то большое и теплое, в широком черном плаще, повисло у меня на шее.

– Привет, маленький! – услышал я волшебный, чарующий голос.

– И тебе здравствуй! – ответил я, освобождаясь из ее объятий.

Она, улыбаясь, смотрела на меня и молчала. Я тоже не стремился нарушать тишину. Я вообще люблю тишину, а о чем говорить с Шепот, даже не подозреваю. Вообще-то правильнее было бы называть ее Шептуньей, но мой брат не любит длинных имен, и по причинам, ведомым только Молоту, и никому, кроме Молота, он сократил ей прозвище. Шепот не возражала. А чего ей? Какая разница, Шепот, Шептунья? Сути дела это не меняет. И обязанности ее те же. Подпаивай мужика, падай ему на колени и клади его голову себе на грудь, а там нашептывай и обещай все что угодно, пока он не ткнет палец в сажу да не шлепнет отпечаток под контрактом. Вот такая у нее работа. Говорят, раньше, пока ее не подобрал Молот, она была шлюхой. Глядя на нее, я в этом почти не сомневался.

Мой взгляд невольно скользнул по ее фигуре. Она улыбнулась шире, выставила ногу вперед. Я словно зачарованный смотрел, как она оправляет платье и ткань медленно спадает с ее колена. Я открыл рот, вывалил язык и пускал слюни. Для ее возраста у нее соблазнительная коленка, но, черт побери, как представлю, сколько огромных, волосатых лап тискали ее… Еще немного – и удержаться будет невозможно. Еще немного – и я упаду перед ней на колени и буду молить о снисхождении к моей скромной персоне. Я тоже хочу присоединиться к тем, кто уже ласкал ее…

Встряхнув головой, я отступил на шаг. Шепот двинулась за мной. Подойдя на расстояние удара, она занесла руку. Я зажмурился и втянул голову в плечи. Но она лишь провела рукой по моему лицу.

– Кто-нибудь уже пришел? – спросила она, становясь ближе.

– Нет, – пересохшим ртом ответил я. – Ты сегодня первая.

– Хорошо. – Ее губы едва не касались моего уха. Черт, что она со мной делает? Я отскочил в сторону и замахал руками перед собой.

– Ну, ну, Шепот, – проговорил я, приходя в себя. – Ты силы-то побереги. Там такая толпа.

– Что мне та толпа, – ответила она, – когда ты здесь. Такой маленький и беззащитный.

В ее глазах светился недобрый похотливый огонек. Я вздрогнул, дернулся было бежать и замер. За спиной Шепот стоял маленький человечек, завернутый в точно такой же, как у Шепот, плащ. Голова малыша склонилась набок, и я кожей почувствовал, как меня буравят его глазенки.

– Это еще кто? – спросил я, стараясь сменить тему разговора. – Ты чего, гномов, что ль, разводишь? Или от тебя уже кусочки отваливаются?

– Ага, кусочек! – Шепот обернулась и кивнула. – Тебе должен понравиться этот кусочек, – и она залилась игривым смехом.

– Иди ты… внутрь, – сквозь зубы процедил я.

– Ты такой милый, – засмеялась Шепот, проведя пальцами по моему лицу.

И они ушли. Кусочек прижался к целому и маленькими шажками заспешил за ним. Неприятный, должно быть, тип, у Шепот приятных знакомых отродясь не водилось. Я не исключение.

Проводив их взглядом до дверей, я вернулся к недопитому кувшину.

– Вот это новости! – прогудел над захмелевшей головой до боли знакомый голос – Ты когда это пить начал?

Я поднял глаза. Где-то высоко вверху, в усеянном звездами небе сияла злостью перекошенная морда Молота. Он смотрел на меня, сдвинув брови и перекатывая желваки.

– Ты давай прекращай тут спиваться. Мне трезвый компаньон нужен. На хрена нам пьянь всякая? Мне и своей, в отряде, хватает. Так что ты, брат, это брось. Еще раз увижу, уши надеру.

– Да не вопи ты! – Я поднялся, пошатнувшись. Похоже, действительно здорово накачался. – Че орешь, словно я твой подчиненный?

– Ну ладно, ладно, не возмущайся, – слишком резко подобрел Молот. – Меня, что ль, ждешь?

– А кого еще?

– Что-то я, брат, не слышу радости в твоем голосе, – мрачно скосив глаза, произнес он. – Или ты мне не рад?

– Да что ты! – Я поспешил отпрыгнуть. – Рад я тебе, рад. – И протянул ему вино. – Я тебе всегда рад, – хитро улыбаясь, повторил я и добавил, дождавшись, когда он начнет пить: – Рад, как чирью на жопе.

Молот подавился и закашлялся, вино полилось из его рта.

– Тьфу ты, пропасть. – Молот, согнувшись пополам, зло уставился на меня. – Ты где словам-то таким научился?

– Так от тебя, брат, – засмеялся я. – Все от тебя.

– Ну ладно, – качая головой, сказал Молот. – Ты только Гробовщику такое не скажи. Враз уроет. А вот, кстати, и он.

Здоровенный, выше меня головы на две и раза в два шире в плечах, детина лишь слегка сбавил шаг, но задерживаться не стал, а, кивнув, протопал во двор.

– Че с ним? – спросил я.

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Так Соболь убит, – заржал Молот.

Вот это новости, вот за них отдельное спасибо. Этот сукин сын мне никогда не нравился, от одного упоминания его имени моя челюсть начинала ныть. Теперь ни одна скотина не посмеет гоняться за мной с топором в руках и орать, что пришибет меня как козявку. Вот о его смерти я не буду жалеть никогда. Да ну его к дьяволу, сдох и сдох, туда ему и дорога.

– А ты-то чего так поздно? – спросил я у Молота. От проделки с вином да от таких новостей настроение быстро поползло вверх, надо продолжить праздник. – Небось у Мелинды засиделся?

Зачем я это спросил? Мелинда была его первой и единственной любовью, но Молот есть Молот и, обрюхатив ее, он поднял нос и смылся. Теперь всякий раз, оказываясь в Триите, он забегал к ней, чтобы подбросить денег и в очередной раз обрюхатить.

Молота перекосило, его огромные кулаки сжались, и я представил, как они безжалостно дробят мои косточки.

– Прости, я не подумал, – поспешно проговорил я, опасаясь за сохранность своих зубов.

– Да ладно, – подмигнул Молот, – я ведь и правда у нее был. Ну что, – без всякой паузы продолжил он, – пойдем поглядим на урожай.

«Урожай» в этом году впечатлял. Да что там, на моей памяти это был самый урожайный год. Завербованных можно было выстроить плечом к плечу, выгнать в чистое поле, и любой враг убежал бы только от одного их вида. Каждый из них был высок, страшен и мускулист.

– Неплохо, а? – Молот толкнул меня в бок. – Совсем недурно, совсем. Надо только от этого избавиться, вон того продать куда-нибудь на конюшню, а вон того и вовсе в первом лесу закопать. – Словно торговец, выбирающий скот, Молот почесывал подбородок и тыкал пальцем в неподходящих людей.

Выросший словно из-под земли за его спиной Дед указывал ему на тех, кого мой брат не заметил, а стоящий по другую руку непривычно сосредоточенный и молчаливый Трепа делал заметки. Бегло обсудив всех собравшихся, Молот оставил решение их дальнейшей судьбы на совести Деда и направился к Шепот. Не знаю, за каким хреном он потащил меня за собой.

Они с Шепот тихонько сели в уголке и очень тихо шептались о своих делах, а я, как полный идиот, торчал возле двери и боялся пошевелиться, дабы не спугнуть их очередную блестящую мысль. Наговорившись, они наконец решили уделить и мне немного своего драгоценного времени.

– Ну и почему ты мне не сказал? – спросил Молот.

– О чем? – опешил я.

– Обо всем этом.

– О чем об этом?

– Например, о том, что ты в долгах по уши.

– А для тебя это так важно?

– Ты же мой брат…

– И что с того? Я твой брат, но они все, – я кивнул в сторону общего зала, – они тебе дороже. Молот, перестань строить из себя заботливого родственника. Я, конечно, помню, как ты решил проблему с нашим дядюшкой, и за это я тебе благодарен. Если бы ты его тогда не отправил на свидание с отцом, я бы сейчас жил на улице. Но вот только не надо говорить, что ты бы пожертвовал своей военной карьерой ради того, чтобы спасти мою шею. – Я тяжело вздохнул, чувствуя, что погорячился. – Ты вон лучше узнай, что за гнома она с собой притащила?

Молот перевел взгляд на Шепот, и я, воспользовавшись минутной паузой, слинял. Меня била мелкая дрожь. Надо сбросить с себя это, надо успокоиться, надо привести себя в норму. Надо выпить! Ой как надо! И я выпил… воды, потому, что, уже налив вина, вспомнил, что пообещал сотворить со мной Молот, если еще хоть раз застанет пьяным. Быть разорванным на части мне пока не хочется. Да и, если честно, вряд ли когда-то захочется.

Они еще долго будут сидеть там, обсуждая сперва гнома, которого привела Шепот, а затем и прочие дела, в которые меня не посвящают. Да меня они и не интересуют. Временами, бывает, находят приступы любопытства и тогда прям-таки распирает от желания узнать, что ж такое творит Молот втайне от всех. Но это быстро проходит. Достаточно осознать, что меня интересуют только честно заработанные деньги. И пусть все соседи в округе косятся и шепчутся за моей спиной. Плевать на них! Пусть считают, что я гад и сволочь, пусть думают, что мои деньги замешаны на крови. Пошли они все к дьяволу! Попробовали бы сами владеть таверной и не жрать дня по три. Посмотрел бы я на них. Мои деньги честны, а что там творит Молот, меня не касается.

Сжимая в руке бокал с водой, я повернулся к общему залу и, придирчиво сощурив глаза, обвел веселящуюся толпу взглядом. Все было как всегда. Парни веселились вместе с теми, кого завтра загонят в казарму. Завтра они начнут ненавидеть друг друга, но сегодня они лучшие друзья. Впрочем, не все.

Гробовщик хлопнул по столу огромной пятерней и привстал. Стоя у кухни, я не слышал, о чем он разговаривал со здоровым, едва ли меньше его самого, парнем с разодранным носом, но, судя по всему, разговор этот был не из приятных. Собеседник Гробовщика вжимался в стул и бледнел все больше. А сам Гробовщик со спокойным видом угрожал ему. Парень явно не стремился сменить свою одежонку на форму, но это никого не трогало. Контракт есть контракт, и, чтобы избавиться от него, необходимо либо покалечиться, либо сдохнуть. Парень вроде был целый и уж точно живой. Можно было еще откупиться, но не похоже, что у парня есть хоть одна монета за подкладкой драной куртки. Окончательно побелев, парень смылся.

– Сволочь! – прорычал Гробовщик, останавливаясь возле меня. – Знаешь, что он мне предложил?

Я покачал головой.

– Давай, говорит, моя сестра с тобой ночь проведет, а ты мне бумажку отдашь. У меня у самого сестра, и чтобы вот так! Как думаешь, мне его сразу прибить или подождать до казарм?

– Потерпи немного, – подал голос Дед. – Там, куда мы его забираем, его быстро научат правилам поведения. Так что, Гробовщик, не суетись, он же тебе не денег предложил. А о такое дерьмо еще руки марать. Он того не стоит.

– Вот ублюдок, – продолжал бушевать Гробовщик, – я все же дам ему по зубам, чтоб думал в следующий раз.

– Ну дай, – махнул рукой Дед и вытянулся в плетеном кресле моего отца. – Только не перестарайся.

Это кресло и таверна – все осталось от человека, которого я до последнего своего дня буду называть отцом, пусть отцом мне он никогда и не был. Он нашел меня, завернутого в грязную тряпку, на пороге своей таверны и, не жалея сил, вырастил. Он никогда не делал различий между мной и своим родным сыном. Он всегда относился к нам одинаково, до тех пор, пока Молот не сбежал. После этого отец заболел, загрустил и очень быстро угас. Он не стал любить меня меньше, просто Молот был его кровью, а я лишь приемыш.

Сидя в этом кресле, прикрыв глаза и натянув на губы подобие улыбки, Дед очень походил на отца. Та же коротко стриженная седая голова, те же небритые щеки. В груди защемило, захотелось подбежать к Деду, присесть рядом и говорить, говорить с ним. И все равно о чем. Так хочется поговорить с отцом, он всегда меня понимал, всегда слушал и никогда не отказывал в совете. Но в кресле, вытянув ноги и обняв кувшин, сидел Дед. Мне стало не по себе.

Сверху раздался томный вздох. Головы всех присутствующих повернулись к лестнице, и зал огласил радостный рык многих глоток. Только я не повернулся и не кричал, я и так знал, что на лестнице, облокотившись на перила и обводя собравшихся похотливым взглядом, стояла Шепот.

Она спускалась, покачивая бедрами. Она улыбалась и подмигивала тем, кто был внизу. Она сводила их с ума, выставив напоказ полуголую грудь. До последней ступеньки она не дошла. Карманник и Блоха возникли из воздуха и, подхватив ее под руки, понесли по залу. Представление начиналось. Она устраивала его всякий раз, и всякий раз оно било без промаха. Теперь никто не уйдет отсюда, теперь все, пуская слюни, потащатся за ней хоть на край света.

– Началось! – одобрительно кивнул Молот, высунув из кухни свою мерзкую и чертовски довольную харю. – Ну теперь держитесь, недоноски!

– Не продержатся, – выдохнул я. – Не было еще таких, чтоб продержались.

– Был. – Молот почесал кончик носа.

– Кто? – Мои глаза готовы были вылезти из орбит и найти того, кто смог устоять перед чарами Шепот. Я-то думал, что я один такой стойкий.

– Соболь не купился на это.

– Да ну? – Если он думает, что я в это поверю, он ошибается!

– Ну да, – спокойно ответил он. – Этот сукин сын заявил, что она ему, мол, совсем неинтересна. Мол, его кто-то где-то ждет и он не хочет изменять будущей жене. Бред, конечно, но Шепот от него отстала. – Молот замолчал, задумчиво глядя на Шепот, окруженную толпой исходящих слюной мужиков. – Ты знаешь, – вдруг сказал он, – мне кажется, Соболя со мной перепутали.

Я сморщился и взглянул на Молота. Ничего удивительного я в этом не обнаружил. Черт, я и сам их иногда путал. Они же похожи как близнецы! Если бы Соболь, разговаривая, так не пищал, я бы склонился к мысли, что папа в свое время неплохо погулял на стороне. Но голос Соболя был не громче комариного писка, хотя для малознакомых людей это ничего не значит, и перепутать их могли. Могли, а мог и Молот сам подставить мерзавца. Вот это больше похоже на правду. Я вгляделся в лицо брата, неясная улыбка блуждала по его губам.

– Не очень-то ты горюешь о смерти Соболя, – осторожно сказал я.

– А что, заметно?

– Заметно? Ты бы хоть улыбку с морды стер. А то сияешь как новый золотой в чужом кармане. Что будет, если ребята догадаются?

– Не догадаются, – подмигнул он, – никогда. К тому же не я воткнул нож ему под ребра. Я его не убивал. Я только вежливо попросил одного человека о маленькой услуге. И она мне ее оказала.

– Она? – Я кивнул на Шепот, разыгрывающую из себя пьяную.

– При чем тут она? – побагровел Молот. – Ты что, ты в своем уме? Чтобы я ей такое доверил?.. Нет, она, конечно, тетка надежная, но в таких вопросах лучше без нее. Поверь мне и запомни: доверяй ей, пока того требует ситуация. Да и не только ей, любой бабе. Они милы и прекрасны и твердят, что любят тебя одного, а стоит тебе отвернуться – и бам! – Он врезал кулаком по ладони. – Не доверяй никому, братишка. Никогда. Тем более бабам. – Молот отвернулся и, перегнувшись через стойку, выудил кувшин вина. Заученным движением выбил пробку и вылил в себя содержимое сосуда.

Я покачал головой и открыл рот, чтобы отпустить едкое замечание, но Молот заговорил снова:

– Насчет Шепот. Не окажешь ли ты мне небольшую услугу?

– Убить ее, что ли? Нет, брат, это ты не к тому обратился. Убийства – это не по мне. Я, видишь ли, крови боюсь и думаю, что мертвяки за мной по пятам ходить будут. Такие облезлые, беззубые, с вывалившимися глазами. Тьфу, гадость. И если ночью такое в окно влезет… А если это еще и Шепот будет. Я и так жениться не очень хочу, а представь после такой ночи.

– Ну и фантазия у тебя, – многозначительно почесывая затылок, удивленно заметил Молот. – Раньше за тобой такого не водилось. – Я отмолчался. – Никто никого тебе не предлагает убивать, – продолжил Молот, качая головой, – тем более Шепот. – Он мечтательно причмокнул. – Помнишь того гнома, что она с собой привела? – Я кивнул. – Шепот мне напела целую историю о нем. Вот я и хочу попросить тебя пойти и пообщаться с ней, так сказать, лично.

– С кем? С Шепот, что ли? Ты же только что с ней разговаривал. Меня подставить хочешь, мало тебе Соболя?

– Да что ж ты вредный-то такой? – всплеснул руками Молот. – Я не о Шепот, я об ее племяннице. Сходи посмотри, что за девка, поговори с ней. Подойдет ли она нам. Шепот уж больно хорошо ее описывала. Ну что, сходишь? Только долго не думай, охотников на это и без тебя найдется.

Ответ дался мне с трудом, и то на слова сил не хватило, я кивнул, и Молот, удовлетворенно насвистывая, удалился. А я еще с минуту стоял, не в силах пошевелиться. Вот, значит, что так веселило Шепот, вот, значит, почему она сказала, что отвалившийся от нее кусочек мне понравится. Старая сводня, она так и не оставляет надежд женить меня на ком-нибудь, чтобы потом можно было с чистой совестью меня соблазнить. Зная Шепот, могу с уверенностью сказать, что ее не остановит и племянница.

Ища поддержки, я взглянул на Деда. Он пожал плечами и указал пальцем наверх. Похоже, Дед единственный, кто всегда в курсе всего, что творит мой братец. Но Дед есть Дед, Дед это опыт, Дед это рассудительность, Дед это все самое лучшее, что есть в вербовочной команде. Дед это вам не Трепа. Рот мелкого говоруна не закрывался ни на минуту. Он мог говорить даже во сне. Часто нес всякую чушь, но иногда, в самые удачные дни, из него можно было вытянуть что-нибудь интересное. Обычно, приезжая сюда, они запирались с Метисом на кухне и долго не выходили оттуда. Кстати, что-то Метиса я сегодня не вижу.

Тяжело вздохнув, я поплелся к комнатам.

Она стояла вполоборота и что-то рассматривала за окном. Интересно, что она может видеть в темноте, да еще и под дождем. Я осторожно вошел внутрь, закрыл дверь и прикрыл свечу ладонью. Она меня не слышала, она что-то искала на улице. Я подошел ближе, заглянул ей через плечо, задумчиво поскреб затылок, ничего, кроме стекающих по пузырю капель, не разглядел и, положив ей руку на плечо, спросил:

– Ты, наверное, есть хочешь?

За каким хреном я это сделал? Я не подумал о последствиях, я вообще редко думаю. Она заверещала, замахала руками и, сжавшись в комок, отпрыгнула к стене. Я убрал руку от свечи и дружелюбно улыбнулся:

– Тихо, девочка, тихо. Не кричи так! И не бойся меня. Не надо меня бояться. Я хозяин этой халупы и по совместительству брат друга твоей тетушки. Ты видела меня у ворот.

Она перестала кричать, наклонила голову, сощурила глазки и осторожно кивнула.

– Хочешь кушать? – снова спросил я. Она одарила меня еще одним кивком. – Ну тогда пойдем со мной!

И, развернувшись, я направился прочь. Я спускался по лестнице, ведущей на кухню, и гадал, пойдет ли она за мной. Пошла! Вон как быстро топают сзади ее ножки.

Ела она с жадностью, а я млел от удовольствия, молча наблюдая за ней. Проходя мимо, Карманник отпустил пошлую шутку, я оставил это без внимания. Пусть болтает что хочет, только бы в мой карман не влезал. Карманник он тип такой, он сопрет и небо, стоит только богам зевнуть.

– Адель, – мягким голоском представилась она, отодвигая пустую тарелку.

Боги, что это за голос! Он обвораживает, он околдовывает, он благословляет и проклинает, он обещает и убивает надежду. Я похолодел, если она скажет еще хоть слово тем же тоном, я превращусь в пса, верного только ей, ей одной. Нет! Остыть! Мне этого не надо, она же племянница Шепот, не хочется мне что-то с ее теткой разбираться. Я перевел дух. Фу, вроде бы пронесло и мне удалось не поддаться ее чарам. Или мне это только кажется?

Она заговорила снова, и на сей раз ее голосок не произвел на меня того впечатления, хотя и был прекрасен. Она рассказывала о себе, кокетливо склонив голову набок, не стесняясь строить мне глазки. Узнаю школу Шепот! Да бог с ней, с Шепот, ее племянница интересней. Она оказалась прекрасной рассказчицей, а я благодарным слушателем. За время ее монолога я не вставил и слова. Я внимательно слушал ее, я ловил каждое слово, я впитывал их. Так я узнал, что она действительно племянница Шепот. Что выросла она в деревне, а когда ее мама умерла, ей некуда было податься, из дома ее выжили зловредные соседи. Какое-то время она жила на улице, отбиваясь от заезжих охотников за деревенскими девочками, а потом пришла тетя Шепот и предложила составить компанию в путешествии. А так как идти маленькой, беззащитной сироте больше некуда, то она сразу же согласилась, ведь тетя Шепот не даст ее в обиду.

– Правда? – Она смотрела на меня чистыми, детскими глазками, и я не в силах был разочаровать ее. – Правда, – повторила она, – ведь вы не дадите меня в обиду?

– Нет, нет, что ты. Конечно же нет. – Я врал, проклиная в душе ее тетку за то, что мне приходится это делать.

Я бы мог проводить ее в общий зал и показать, чем придется ей зарабатывать свой хлеб. Мог бы, да только кому от этого станет легче? Шепот загнала свою совесть так глубоко, что теперь и не знает, была ли та вообще. Она не поймет, чего это я так забочусь о ее племяннице. Она пошлет меня подальше и скажет, что это дела семейные и не мне в них вмешиваться.

Я поднял взгляд. Адель скинула плащ и сидела вполоборота, обернувшись к окну. Я взглянул на нее и замер. Решение пришло само. Это был порыв, не более того, но я ему поддался. Крикнув – девчушке, чтобы она не двигалась с места, я рванул в общий зал.

Шепот, как всегда, была в самом центре пьяной толпы. Она наслаждалась их обществом. Похоже, ей нравится зловоние, исходящее из их глоток. Задержав дыхание, я нырнул в самую середину и, пробившись сквозь толпу, схватил Шепот за руку.

– Разговор есть! – прокричал я ей в ухо. Недружелюбные парни вокруг недовольно загудели.

Шепот улыбнулась, что-то сказала, и все успокоились.

– Пойдем, – сказала она, взяв меня под руку, – поговорим.

Мы вышли на улицу. Здесь было тише и не приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, только в кустах кто-то жалобно постанывал и блевал. Я потащил ее дальше.

– Куда ты меня тянешь? – заныла она. – Там по мне ребята скучают. Они же тебя пришибут, если я быстренько не вернусь.

– И пускай! – прорычал я, рывком разворачивая ее лицом к себе. – Сколько ей лет?

– Кому? – Шепот мастерски разыгрывала пьяную.

– Твоей племяннице!

– Ах ей, – сморщилась она. – Почти четырнадцать. А что? – Морщины разгладились и сменились хитро сощуренными глазками. – Неужто ты на ней жениться собрался?

– Нет, – смутился я и слегка остыл. – Но как ты можешь, ты, ее тетя, отдать ее, маленькую и неопытную, на растерзание той толпы, что ждет тебя там. Они же только и способны, что драться из-за юбок да трахаться. Ей же всего двенадцать, – промямлил я. И это вместо пламенной речи, что была подготовлена за то время, что я пробивался к Шепот через толпу.

– А что тут такого? – искренне удивилась она. – Я сама начала заниматься этим, когда была в ее возрасте. Боги, как давно это было! – И на ее глаза навернулись слезы.

– Слушай, Шепот, меня твой плач мало трогает, – продолжил я, снова распаляясь. – Я знаю тебя как свои пять пальцев. Так что можешь не реветь. Но ты бы могла ей рассказать, что ее ждет на самом деле.

– Брось, – протянула она, – не твое дело, что ее ждет! И вообще, – она укоризненно взглянула на меня, – твое дело – обеспечивать наше «мясо» приятным времяпрепровождением в последние дни их свободной жизни, а не заниматься устройством чужих жизней

– Ты права, но ты обещала ей защитить ее от всего плохого.

– И поверь мне, я это сделаю, – отрезала она и повернулась, собираясь уходить.

– Стой! – в отчаянии выкрикнул я. – Оставь ее здесь. Я присмотрю за ней, все лучше, чем мотаться по миру. – Опять порыв, это все до добра не доведет.

– Посмотрим, – серьезно сказала Шепот, не менее серьезно глядя на меня. – Завтра посмотрим, – задумчиво добавила она и ушла.

А я остался на улице. Немного постоял, подставив лицо дождю, и только после того, как счел себя достаточно остывшим, поплелся в дом.

Кухня была пуста, задняя дверь сорвана с петель. Ее словно вышибли тараном, и она, покалеченная и несчастная, висела теперь на одной петле и жалобно поскрипывала. Мать вашу, неужто кто-то решил к моим погребам прогуляться? Я метнулся на задний двор. Так и есть, ублюдки, сломали мне холодный погреб, где теперь мясо хранить? Они еще и лампы зажгли, так все масло спалят. Ну все, твари, держитесь! Подобрав палку поувесистей, я решительным шагом направился туда. Земля раскисла от дождя, и до погреба я добрался почти ползком. Грязный и злой я влетел внутрь.

В первый момент я увидел лишь широченную спину наглеца, посмевшего осквернить мой погреб. Зажатые под мышками маленькие ноги я заметил только тогда, когда попавший под руку кувшин был уже в воздухе. Кувшин разлетелся на куски, а громила лишь встряхнул головой и медленно поднял руку к ушибленному затылку.

– Это что еще такое? – ошалело спросил он, разглядывая и обнюхивая свою руку. – Вино! Вот спасибо, про вино-то я и забыл.

Он обернулся, я ойкнул и осел. Бывают дни, когда все идет так хорошо, что страшно даже представить, что все может закончиться. Сегодня не такой день, совсем не такой. И чем дальше от рассвета, тем длиннее и страшнее он становится. По-моему, он вообще никогда не закончится. Я себе такого представить не могу.

Передо мной, растянув огромные, неестественно пухлые губы в злой усмешке, стоял Эркан-младший, сын самого влиятельного после губернатора человека в Триите. Собственно, их семья и была властью в городе. Им я должен не только таверну, но и себя со всеми потрохами. Зря я его кувшином по черепушке, за это и убить могут. Но на его спине же не написано что он Эркан.

– Чего тебе надо? – миролюбиво спросил он.

– Ничего, – с облегчением ответил я, еще поживем, хотел бы убить – пристукнул сразу. – Прости, я не знал, что это ты.

А в самом деле, чего я так разошелся? Ну подумаешь, решил сын теневого правителя Триита поразвлечься в моем погребке. Так что с того? Я этим гордиться должен, а на камнях, где лежит его девка, надпись золотом сделать да всем показывать. И деньги за это брать. Вот тогда разбогатею.

– А раз тебе ничего не надо, так проваливай отсель, – тоном хозяина произнес он, я это проглотил. – Постой, встанешь у входа, – приказал он, я и это проглотил. – Нам с моей дамой хочется уединиться. – Он заржал и поднял ее за волосы, и вот этого я проглотить уже не смог.

Страх перед ним смешался с куда более реальной опасностью. Шепот не простит мне, если я буду стоять у входа и слушать, как насилуют ее племянницу, да и себе я этого не прощу.

– Отпусти ее! – произнес я, судорожно нащупывая за голенищем нож.

– Чего? – Младший замер. – Чего ты там, козявка, протявкал?

– Отпусти ее! – повторил я и. нащупав рукоять ножа, улыбнулся. – Ты не знаешь, кто она. Ты даже не представляешь, с кем связываешься.

(А сам я не знаю, как обращаться с ножом вне кухни, но меня же это не останавливает.)

– Да мне один хрен, – ответил Эркан. – Я маленьких люблю, а она такая симпатичная, в моем вкусе. Проваливай, козявка, пока не раздавил! – прорычал он, и мне бы действительно уйти, но, видно, не мой сегодня день.

Странный сегодня день, очень странный. Похоже, разум мой взял выходной, оставив вместо себя непонятные порывы да неуместное благородство. Хотя нет, расчет тут был. Мгновенный, тонкий и точный расчет. Два кувшина, один за другим, врезались ему в морду.

Эркан пошатнулся, встряхнул ставшими красными от вина и крови волосами и двинулся на меня. Если дойдет и поймает, то переломит как хворостину. С ним и Гробовщик не справится, куда уж мне. Но он неповоротлив, как и всякий большой, а я маленький и юркий. Вот я и юркнул под его руку.

Видать, я себя переоценивал. Огромный кулак Эркана врезался мне в челюсть, погасил движение и придал обратную скорость. Ворох сваленных в углу тряпок гостеприимно принял чуть живое тело. Они окружили меня заботой и вниманием, они не отказывали в ласке. Пока я приходил в себя после полета, они заботливо отгородили меня от жестокого мира своими телами.

От Эркана оградить не могло ничто. Он наклонился и зашипел мне в лицо:

– Запомни, я всегда получаю то, что хочу, а всякие козявки просто ерунда. Ты просто козявка. Ты – ерунда.

Его огромные руки потянулись к моей шее. Я схватил нож покрепче и ударил. Скорее из страха, чем понимая, что делаю. Но нож вошел между ребер, словно там ему самое и место. Эркан вздрогнул, округлил глаза, выпрямился, растерянно взглянул на меня. Прикоснувшись к ране, он посмотрел на руку и сел на пол.

– Вот козявка, – проговорил он и упал на спину.

Я вскочил и, тяжело дыша, занес над упавшим нож. Он не шевелился, а лужа крови вокруг становилась все больше. Переборов страх, я пнул его, он не двинулся. Держа нож наготове, я переступил через его руку и, наклонившись, тронул за шею. Пульса не было.

Трясясь словно лист на ветру, все еще плохо понимая, что произошло, я вернулся к своим милым тряпочкам. Они радостно приняли меня, пожалуй, не стану их выкидывать. Я смотрел на лежащее передо мной тело и ждал, что оно вот-вот зашевелится, но оно не двигалось. Зато зашевелилось другое. Адель пришла в себя, слезла с мешков, запахнулась в разорванное платье и, непрерывно всхлипывая, подошла ко мне.

– Он умер? – спросила она.

– Похоже на то, – ответил я.

– Ты убил его? – вновь спросила она.

– Да.

Черт возьми, а ведь я действительно убил. Я убил человека! Только что, всего минуту назад, он был жив, а теперь я стал убийцей. Стальные кольца сдавили грудь. Я пытался схватить ртом воздух, пытался пальцами пропихнуть его внутрь, но он стал слишком густым и упорно не желал лезть в глотку. Сердце то грозило выпрыгнуть из груди, то замирало и совсем останавливалось.

И тишина, проклятая тишина. Она давит, она заставляет время стоять на месте. Она не дает ему двинуться вперед. Она, все эта проклятущая тишина. Я закричал, и мой крик потонул в тишине. Адель всхлипнула, и тишина пропала.

Я поднял на нее глаза. Она слабо улыбнулась и, подогнув под себя ноги, села возле меня. Адель прижалась ко мне, она была теплой, она, сама того не зная, спасала меня. Ее руки оплели мою шею и губы прошептали в ухо:

– Спасибо!

Тепло ее дыхания скользнуло по щеке, и она поцеловала меня.

– Эй! – с порога заорала Шепот. – Что ту происходит? Что это ты себе позволяешь?

Она оторвала от меня Адель и отвесила мне подзатыльник. Мне! Как будто это я целовал ее племянницу.

– Какого хрена ты тут вытворяешь? – над ухом прохрипел Молот. – Я же сказал тебе только присмотреться, а не развлекаться с ней.

– Развлекаюсь? – огрызнулся я. – Я? Видишь ли, брат, последнее время у меня появилось правило спасать чужих детей от изнасилования. Я жить без этого не могу, не засыпаю, если не спасу пару-другую. А уж если для этого приходится убить кого, так я вообще не зря день прожил. – Я со злостью пнул пустой бочонок, и тот, гремя, покатился через весь погреб и замер, ткнувшись в голову убитого мной.

– Дед! – не отводя взгляда от меня, крикнул Молот.

– Мертв! – отозвался Дед. – Точнехонько в сердце. Чем ты его?

– Вот, – указал я на валяющийся у ног нож.

– А-а, – протянул Дед, – был бы клинок чуть длиннее, он бы сразу сдох. – Дед сморкнулся и, подмигнув мне, тронул Молота за плечо. – Куды его, Молот?

– Выкинь где-нибудь, – безразлично ответил Молот, – только чтоб нашли не сразу.

– Нет, – еле проговорил я, – нельзя его где-нибудь. Никак нельзя.

– Это еще почему? – В голосе Молота появился интерес.

– А ты посмотри на него, может, признаешь. Нет, не узнаешь? Тогда я тебе скажу, кто это. Это Эркан-младший, помнишь такого?

– Старшего помню. Я у них в саду яблоки воровал, а он меня, когда ловил, за это драл, а потом ими же и угощал. И отцу никогда ничего не говорил. Странный дядька. Он еще жив?

– Ты не слушаешь меня, – с горечью произнес я. – Мне жить осталось до утра, а ты… Это сын того самого странного дядьки. А дядька тот за последние пару лет такой вес набрал, что… В общем, конец мне.

– Хреново! – выдохнул Молот. – Весьма хреново, но не смертельно.

Я удивленно поднял на него взгляд.

– Иди спать, – он подмигнул мне, – а мы тут пока придумаем чего-нибудь.

Придумают они, как же. Я в это не верил, но послушно поплелся к себе в комнату. Общий зал был почти пуст, и только пьяная компания за чудом уцелевшим столом, допивала вино под присмотром Карманника да Гробовщик выносил невменяемые тела на улицу. Как-то быстро они сегодня свернулись. Да пес с ними, не до них сейчас. Я поднялся к себе, с огромным трудом отпер дверь и, не снимая грязной одежды, рухнул на кровать.

Не знаю, что это было, сон или мучительное полузабытье. В моей памяти навсегда останутся медленно поднимающееся солнце, расползающиеся по углам тени и безжалостная мысль в голове. Стучащая в висках, заставляющая сердце выпрыгивать из груди. Мысль, порождающая страх. Страх, иссушающий горло, леденящий кровь, осколками льда проходящий по жилам, уничтожающий изнутри. Стоило закрыть глаза, как всплывало перекошенное, удивленное лицо Эркана младшего. Ох и удивился же он, когда я его пырнул.

Я не хотел, чтобы приходило утро. Я хотел, чтобы ночь длилась бесконечно. Я проваливался в сон и в ужасе вскакивал проверить, не пришло ли утро. Я надеялся, что это не случится никогда, но оно пришло. Утро дня моей смерти.

Странно, но я даже испытал облегчение от этого. Стоило только осознать, что жизнь окончена, – и страх ушел. Мне стало все равно. Я подошел к окну и выглянул во двор. Солнце совсем не по-осеннему освещало безоблачное, бесконечно синее небо, в маленьком саду радостно пели птички. Хороший денек сегодня выдался, теплый, жаль, что последний.

Молот сидел в общем зале за столом, подперев голову руками, и, казалось, спал, но стоило мне только сойти с последней ступени, как он встрепенулся и уставился на меня.

– Солнце встало? – вместо приветствия спросил он.

– Давно уже. Так что вставай и готовься к моим похоронам.

– Да-а, – протянул он, – дело дрянь. Ты знаешь, – он сощурил глаза, меня передернуло, – мы тут с ребятами все обсудили, кое-что проверили, и вот что я думаю. Устраивать маленькую войну против всего клана Эрканов нам не под силу. Нет на это времени, да и начальство за это по головке не погладит. У меня же начальство есть.

– Ближе к телу, – проворчал я.

– Так что на выбор тебе: или ты разбираешься с этим сам, или ты уходишь с нами.

Вот за это Молоту надо бы сказать огромное спасибо. За это я буду благодарен ему всю оставшуюся жизнь, какая бы длинная она ни была. Как всегда, он не хотел ни во что ввязываться. Как всегда, он бросал меня, если дело начинало пахнуть жареным. А тут не жареным пахнет, тут паленым за версту несет.

В такой ситуации каждый становился сам за себя, и кому есть дело до того, что в это дерьмо я влип из-за них. Они уйдут, и с чем останусь я? С трупом на руках и твердой уверенностью, что меня убьют? Так что разбираться самому тут бесполезно.

Уйти же с ними означает, что и я приду к жизни, подобной жизни Молота. Я отупею, сопьюсь и, если повезет, закончу жизнь в такой же таверне, рассказывая выдуманные подвиги любому, кто нальет кружку кислого пива. Но, с другой стороны, так я могу остаться живым еще какое-то время. Да, тут предстояло все серьезно обдумать. И я задумался.

Ближе к вечеру меня окончательно доконали разношерстные бандиты, приходившие с одним и тем же вопросом: где наш хозяин? Весь день они доставали меня, весь день меня так и подмывало проводить их в погреб и показать им их хозяина. Весь день я боролся с искушением. Ближе к вечеру я попросту орал «не знаю» в сторону двери, даже не поворачивая к ней голову.

Едва сумрак победил день, явился сам Эркан-старший. Он, не говоря ни слова, прошел к стойке и, тяжело кряхтя, уселся на стул. Его взгляд проник мне под кожу и, будь я проклят, если он не прочитал моих мыслей. Меня затрясло, за внешним спокойствием его читалась твердая уверенность, что он знает куда как больше, чем все его ребята. Мне конец! Сейчас я осознал это весьма четко.

Эркан молчал, прожигая дыру мне между глаз, я тоже не стремился начинать разговор. Мы смотрели друг на друга и молчали. Это могло бы продолжаться до бесконечности, но кто-то должен был нарушить тишину. Молот привалился к стене и, надкусив яблоко, шумно втянул его сок. Эркан перевел на него взгляд и, сморщившись, снова повернулся ко мне.

– Меня не интересует, чем вы тут занимаетесь, – полушепотом проговорил он, – вы можете тут хоть рабами торговать, мне на это плевать. Меня интересует только мой мальчик. Я знаю, что он тут был вчера. Он тут был?

– Был, – пожал плечами я, – тут много кто вчера был.

– Мне плевать на это, – проговорил Эркан, – меня интересует только мой мальчик. Он был тут?

– Был, – снова пожал плечами я. Мы так можем до бесконечности, он будет задавать один и тот же вопрос, а я буду пожимать плечами и отвечать ему теми же словами.

– И куда он ушел?

– Понятия не имею, – усмехнулся я, – все это я уже говорил вашим людям…

– А теперь скажи мне! – потребовал Эркан. – Мои люди – это одно дело, я – совсем другое. Я могу очень многое, так что напрягись и ответь мне. С кем он ушел и куда! – Голос его сорвался на крик.

Я похолодел, от такого кто угодно похолодеет, об Эркане ходило столько разных слухов, что все и не припомнить, а самые страшные лучше и не вспоминать.

– Ну, ну, ну. – Молот спустился с лестницы и, миролюбиво хлопнув старика по плечу, уселся рядом. – Не стоит кричать на моего брата в его же доме. Это по меньшей мере невежливо.

Молот улыбался и, казалось, был абсолютно спокоен, но я то видел, как вздулись вены на его руках. Я чувствовал, как он нервничает, как ищет его мозг способы избежать крупной драки. Я знал это. Знал я и то, что в руке, не занятой яблоком, он сжимал нож. Кажется, это знал и Эркан.

– А-а… – протянул Эркан. – И ты тут. Я думал, ты уже сдох где-нибудь. Ну, значит, все семейство в сборе, если не считать этого дурака, папаши вашего.

– Что? – Брови Молота взлетели. – Что ты только что сказал?

– Я сказал, что ваш папаша был дураком, будь он чуть умнее, придушил бы вас, пока вы ходить не начали.

Эркан провоцировал его, и Молот на это купился. Он покраснел, как помидор, его желваки вздулись, дыхание участилось. Он закрыл глаза, а когда открыл, от миролюбия в них не осталось и следа:

– Пошел вон! – сквозь зубы проронил Молот.

– Чего? – удивился Эркан.

– Тебе, сука, повторить? – зарычал Молот и, схватив старика за шкирку, потащил его к выходу. – Я не хотел с тобой драться и уж тем более не хотел причинять тебе боль. Но ты посмел говорить о моем отце в неподобающем тоне. Пшел вон, мразь, и чтобы я тебя больше не видел!

С этими словами Молот вышвырнул Эркана за дверь.

– Вот ведь ублюдок какой, – проговорил он, присаживаясь за стойку.

– Спасибо, – произнес я, – теперь мне точно не избежать расправы.

– Да не за что, – отмахнулся Молот, – если что, я завсегда.

– Ты понимаешь, что только что сделал?

– А то как же, – засмеялся он, – я только что вынудил тебя подписать со мной контракт. Поверь мне, ты об этом не пожалеешь.

– Да уж конечно, – с иронией отозвался я, – не пожалею. Я уже жалею, что ввязался во все это.

– Ты еще ни во что не ввязывался, вот пойдешь с нами, у тебя будут такие приключения, о которых ты тут и мечтать не мог. Как тебе не скучно сидеть тут, в тишине, целыми днями?

– Я люблю тишину, – ответил я. – Сволочь ты все же. Многие об этом говорили, а я не верил. Теперь вот убедился сам. Сволочь ты! Ради кучи медяков ты согласен собственного брата продать. Ничего святого у тебя нет. Только и думаешь, как нажиться, и Неважно, за чей счет.

– Ну за что ж ты так меня не любишь? – засмеялся Молот. – На тебе я наживаться не собираюсь и за твою вербовку отдам все деньги целиком тебе. Мелочь, конечно, но на первое время тебе хватит. Пройдешь обучение, а там я возьму тебя к себе в отряд. Ну как?

– Весьма заманчиво на протяжении всей жизни каждый день видеть твою противную харю.

– У тебя есть выбор, – продолжая смеяться, он пожал плечами, – вон там, за дверью, стоит пара десятков человек, желающих пустить тебе кровь. Выбирай, ты со мной или с ними?

– Да один хрен! Что с тобой горя не оберешься, что с ними.

– Ну тогда… – Молот поднялся, подхватил припрятанный за стойкой мешок и подмигнул. – Тогда мне больше тут нечего делать. – Он развернулся и направился к выходу. – Да, кстати, – обернулся он у самых дверей, – когда они подожгут тебя, на помощь можешь не звать. Все одно никто не придет.

– Как это подожгут? – еле смог проговорить я.

– А ты выгляни – узнаешь, – усмехнулся Молот, – они вон уже и масло притащили. Скоро тут такой костер будет! – Он мечтательно закатил глаза. – Жаль, я не увижу, некогда мне.

Я выбрался из-за стойки, на ходу сорвав с себя неуместный белый фартук и, оттолкнув Молота, пробежал к дверям. На улице собиралась толпа. Молодчики Эркана, весело смеясь, подпалили сложенный из веток костер и, уложив факелы пирамидками, с жадностью поглядывали на мой дом. Проклятье, Молот прав, они меня подпалят! Проклятье, и что же мне делать? Проклятье!

– А что, если… – Я повернулся к терпеливо ожидающему Молоту. – Что, если к твоим обратиться? Ведь отобьемся же, если все вместе.

– Да ты чего? – Молот выпучил глаза и заржал. – Счет времени совсем потерял? Они ж ушли давно и далеко теперь. Их что догонять, что искать – без толку.

– Ушли? – опускаясь на пол, мрачно спросил я. – Когда? А я где был?

– Ушли, – терпеливо повторил Молот, – еще днем ушли. А ты, ты тут все время стоял и стаканы до дыр протирал. Да ты вспомни, мы же с Гробовщиком возле тебя разговаривали!

Я сморщился, напряг остатки мозгов, но ничего не вспомнил. Страх поднял меня на ноги и заставил выглянуть на улицу. Одного взгляда на собравшихся было достаточно, чтобы понять, что парни Эркана уже здорово накачались и вовсе не собираются шутить.

– Ну и как мы уйдем? Сзади небось тоже они?

– Так ты идешь? – сощурив левый глаз, спросил Молот.

– Да иду, иду! Считай, что ты меня убедил, уговорил или завербовал, как тебе удобней. Только давай быстрее, не похоже, что они будут темноты ждать. Так как уйдем?

– Через черный ход! – подмигнул Молот и потащил меня в подвал.

Он торопил, он не позволил мне взять с собой никаких вещей, кроме денег, и те отобрал на лестнице. Припрятав жестяную коробочку, он оттащил окованный железом сундук, стоящий в дальнем углу подвала со дня постройки дома, и любезно предложил мне первому спуститься в открывшийся лаз. С минуту я стоял с выпученными глазами и тупо смотрел в дыру. Это действительно походило на черный ход. И как только мой братец о нем узнал? Я жил тут вот уже почти двадцать лет, я излазил его вдоль и поперек, но даже не подозревал, что прячется под сундуком.

Ход вывел нас на берег реки за городской стеной, и там нас ждал парень с тремя лошадьми. Молот, тварь такая, все заранее подготовил.

– Это Следопыт! – представил парня Молот. – Это он нам сказал, что ты в погреб полез. На вашем месте, ребята, я бы поближе познакомился и держался друг за друга. Одиночки долго не живут, а вам потом еще служить вместе. У меня в отряде.

Следопыт улыбнулся и протянул мне руку, я пожал ее. Как-то странно я себя чувствовал в этот момент. Словно это не парень, не мой одногодок протягивает мне руку, словно это само будущее сжимает мою пятерню и уже не выпустит ее никогда. Словно эта маленькая сделка на всю жизнь.

Я не оглядывался ни когда взбирался на коня, ни потом, когда мы въехали на холм, с которого было видно половину города. Я не видел смысла смотреть назад. Все, что было, я оставлял там, за городскими стенами, в маленькой таверне с прогнившими стенами и протекающим потолком. Там останется все: и смертная скука, и надоевшие тараканьи бега, и бесконечная борьба с мышами и кредиторами. Все это уже позади. Впереди же меня ждет полная самых разных событий жизнь. И, пожалуй, по старой я скучать не буду, тем более по тому парню, что ею жил. С сегодняшнего дня я другой.

В ночное небо ударил сноп искр, выхватив из темноты три фигуры, стоящие на холме. Следопыт нахмурился и, прикрыв глаза рукой, смотрел на пожарище. Молот подошел и, положив руку мне на плечо, произнес:

– Хорошо горит! Масла не пожалели.

Я не оглянулся, мне достаточно было зарева, что отражалось в его полных слез глазах.