Прошло пятнадцать лет с тех пор, как были написаны эти немногочисленные и выстраданные страницы первой части публикации. Это было время ожидания, время забвения лечебной работой и время утерянных надежд. Надежд на то, что перестройка эпохи Горбачёва и начинающего врать Ельцина (тоже, вероятно, «засланца» из врачебного сословия) способна поднять на служение истине не только потенциальных пассионариев, но и способных внимать им.

 

Не учи учёного…

Плодам моих наблюдений и размышлений было не суждено дожить до востребования. Я чувствовал, что мне не стать маршалом побед Жуковым (хотя он тоже, если верить Михаилу Задорнову и Виктору Суворову, был из коренных врачей). Тем не менее, все материалы были подготовлены и отправлены в начале 1996 года в «Независимый психиатрический журнал», который тогда сильно гордился тем, что старая идеология ему стала чужда. Это было время, когда у доктора не было денег на автобус, а уж на звонок в редакцию — тем более.

Меж тем, заинтересовав местного профессора психиатрии собственным переводом с немецкого работ Блёйлера, получил от него обстоятельную рецензию на свою готовившуюся к публикации статью о возможных путях развития шизофрении (Ш). Кажется, он одобрял высказанные соображения, но чтобы они увидели свет, нужно было всё переделать. Постоянные переработки и уточнения написанного в течение года сильно измотали меня. Я не понимал, зачем нужно тратить столько усилий на разъяснение простых вещей специалистам с максимальным стажем работы в психиатрии, если и некоторые профаны уже смекнули. Было неясно, почему не убеждает даже установление логической связи явлений, которой так поклоняются учёные. Конечно, в головах специалистов шла борьба: чему служить — истине или своим интересам?

Нечто подобное, только более крупного масштаба, произошло в моей биографии позднее, когда я пытался доказать учёным акушерам-гинекологам, что предлагаемая методика психотерапии способна решить проблемы не только беременных, но и акушерства. К сожалению, время быть акушерству с человеческим лицом ещё не придёт и значительно позже описываемых мною попыток подружиться с психиатрами. Пока же приходилось забыть об единоличной публикации даже в местном научном сборнике. Боги не дремали…

Есть у нас чудный специалист, любимый больными и врачами. Моё предложение ему «подковать» материалы под психиатрическую стать и быть соавтором оказалось отвергнутым. Оправданием ему, безусловно, могла быть и мысль о ненужности противостояния ради чужих идей.

Однако о публикации в Перми приходилось забыть совсем. «Независимый психиатрический журнал» молчал. Ни звука до сих пор. Верно, он не обязан говорить.

Конференция 1997 года в Московском институте психотерапии свела меня с молодым, способным «альтернативщиком», решившим вовремя «рвануть» из психиатрии. Он знал все условности и проблемы психиатрии, и ему было предложено стать соавтором проблемной статьи. Мне было интересно его мышление; но, легко согласившись вначале, через год переписки он легко и отказался от своего слова. Стрелять в письмах остротами, не имея общей цели, едва ли имело для меня смысл…

О публикации пришлось надолго забыть, тем более, что меня всё больше и больше захватывала работа с беременными женщинами. Всё громче и громче доносились до меня «стоны» из роддомов, и меня вовсе не успокаивал штиль в моей любимой женской консультации.

Материалы моей неопубликованной статьи бесконечно перекладывались с места на место в домашнем архиве, который непрестанно худел оттого, что выбрасывались не принятые журналами наблюдения — в одних местах, но полнели в других, где копились новые отказы. Чудом уцелел и этот самый неопубликованный манускрипт… Когда уже к началу миллениума женская консультация окончательно уснула, мне пришлось на цыпочках перебраться в другую поликлинику, где, казалось, стены ходят ходуном. Но это только казалось.

Последние годы приходилось много читать и, прежде всего, художественной литературы, в которой удивляло обилие наблюдений, сходных с моими: прежде всего шизофрения развивалась как следствие изоляции от людей. Вновь всколыхнулись забытые идеи. Настойчиво озадачивал маститых психиатров, что им известно о шизофрении в тюрьмах, одиночных камерах и пр. Никто не знал об этом определённо. Нет и специальной литературы.

Кажется, наступал момент истины! Или гражданских психиатров в тюрьмы не пускают, или «на зоне» есть свои мастера «душевного» склада, которые не любят «сливать» информацию за ограждения — пиши любые диагнозы, делай любую статистику: «хозяин-барин»…

В наши дни уже и школьнику ясно, что обладающий властью узурпирует и право. Те же самые учёные поддерживают и власть, и юридическое право. Образ учёного сильно размыт… Вместе с тем, великие писатели и философы имеют дар заранее предупреждать о коррозии общества или профессии. Почти 100 лет назад Ромен Роллан писал, что каста учёной «… интеллигенции весьма вежливо снимает шляпу перед царящей в мире глупостью» («Очарованная душа»). Наш великий М.М. Пришвин замечал в дневниках: «На моём веку совершилась огромная перемена в сознании человека: в моё время ещё верили просто в науку, что человек овладевает законами природы себе на добро, и такое победное шествие человека как царя природы вперёд называлось прогрессом. В науке есть чары не меньшие, чем в искусстве, отвлекающие личность человека от конкретных условий добродетели (творчества добра), в том смысле, чтобы служить лучшему всех людей, как себе самому».

Любая деятельность учёных нуждается в контроле общества, особенно сегодня, когда появилась корпоративная мораль (в том числе в белых халатах), считающая себя выше общечеловеческих ценностей.

Ну, что ж, если учёных не интересовали наблюдения специалиста, преследующего гуманистические цели в науке и практике врача, убедительно прошу их теперь не терять время на чтение последующих страниц. Они впрок не пойдут: не помогли же прозреть ни Роллан, ни Пришвин, ни Толстой и другие титаны. Где уж мне… Если всё же в среде учёных найдутся любители чужой откровенности, то хочу предупредить — ваши суждения меня мало интересуют. Когда я понял, что с животрепещущими вопросами бытия надо обращаться не к академикам, а к самым простым людям, нашим скромным обывателям и обывательницам, тогда мне и захотелось снова заняться, казалось бы, оставленной навсегда темой. Последние годы только подтвердили наблюдения прошлых лет.

Сегодня меня заботит отсутствие общественного мнения, без которого Россия легко может усилиями учёных превратиться или в пустыню, или в концлагерь, или в перевалочную базу человекоподобных головастиков (для межпланетных перелётов). Поэтому, вероятно, если эти заметки и прочтут сегодняшние обывательницы, то поймут, скорее, завтрашние. Это хорошо… Учёные, ставящие главной своей задачей описание произошедшего события или случая и не умеющие смотреть в будущее (таковых всегда большинство) не поймут никогда. Тем и отличаются современные учёные (не только в России) от обывателей, что не хотят и не могут предвидеть.

Как никогда папа Римский не уступит свой трон Христу, так и академикам лучше отсиживаться в кресле, чем поклоняться Истине. Намного ранее моего подобное изумление испытал Омар Хайам, сказав:

Поэтому мой запал обращён к простым гражданам и читателям. К вам же обращались мыслители, с которыми вы встретитесь на виртуальных страницах этой публикации. Значит, их сильно волновало происходящее с человеком. Но учёные упорно делают и делали вид, что всё под их бдительным контролем, а писатели им не указ. И ещё десятилетиями рискуют остаться невостребованными мысли Л. Толстого о том, что способом познания мира может служить и само искусство, плоды которого часто-часто остаются без семян, потому что падают в снег, а если уж и воздействуют — то на подсознание человека, которое может долго укрывать их до прорастания в сознание.

Но продолжим следование основной цели наших заметок с самого последнего события, которое и привело к пониманию того, что затянувшаяся пауза в общении с вдумчивым читателем не может быть полезна вечно.

Однажды букинист подарил мне набор книжек шестидесятых годов. Не сразу притянулась рука к одной из них. Для этого почему-то надо было дождаться поездки в Иркутск весной 2010 года. А вот когда я открыл её, то понял, чего мне не хватало все последние годы. Это было произведение Бориса Дьякова «Повесть о пережитом» (М.: Сов. Россия, 1966. — 264с.) Удивляло, что автор был мне незнаком, как и то, зачем власти времён Брежнева были нужны растиражированные мастерским описанием преступления советского режима. Это книга о врачах и их пациентах за колючей проволокой, о том, как среди бесправных и униженных людей получает право прописки гражданка Шизофрения (или госпожа?). Б. Дьяков методически, почти назидательно описывает возникновение и размножение шизофрении на благоприятной лагерной почве, как среди оклеветанных и вытесненных за край общества заключённых, так и среди их притеснителей и опекунов. Ах, как здорово он рисует клиническую картину Ш. Вот бы психиатрам почитать! Да, и читали ведь, и гораздо раньше меня, но почему-то их мнение слышала только маленькая советская кухонька. Обратимся же, наконец, к плодоносящим мыслям великих, жертвенных и страстных наблюдателей жизни, которые, несмотря ни на что, увидели свет… Но это был только свет снежной пустыни, а до вспаханного усилиями весны чернозёма было не близко. Ну, так вспашем же!

Ещё когда-то бедный Робинзон Крузо поведал о своих иллюзиях и галлюцинациях, возникающих в изоляции на диком острове при отсутствии информации: «Это напомнило мне первый день моего пребывания на острове. Точно так же я сидел тогда на берегу, дико озираясь кругом, и тоже считал себя погибшим. Я был уверен тогда, что меня растерзают хищные звери, вскарабкался на дерево и провёл там всю ночь. Вообще нет таких ужасов, которые не мерещились бы мне в первое время. А между тем как безмятежно прожил я все эти годы! Но ничего этого я тогда не предвидел» (Дефо Д. Жизнь и удивительные приключения морехода Робинзона Крузо: Роман/Переск. К. Чуковского. — Л.: Дет. лит, 1987. — 224с.)

Многие из нас слышали предания и народные сказания о страшных психических последствиях в судьбе людей, перенёсших неожиданную потерю родных и любимых. Вот и наша героическая женщина недалёкого прошлого Дурова Н.А. писала: «С. 385. Все женщины в сопровождении своих мужей, братьев, сыновей пошли толпою в лес, нашли бедную Зеилу, всё в одном положении, стенающую и обтирающую волосами кровь с лица и головы своего Дукмора. Горько плача, взяли они её на руки и понесли домой; она не делала никакого сопротивления и только стонала. Мужчины подняли тело Дукмора, донесли до рощи и там похоронили, недалеко от ключа.

А другой день Зеила пришла в совершенное расслабление; она не стонала более, лежала без движения и без всякого признака жизни, исключая чуть приметное дыхание. После трёх недель шептанья, колдованья и невнятного бормотанья всех деревенских шаманов и шаманок, с утра до вечера дежуривших у нар Зеилы, юная черемиска возвратилась к жизни, но рассудок её навсегда расстроился; она осталась сумасшедшею» (Избранные сочинения кавалерист-девицы. — М.: Московский рабочий, 1983. — 479с)

Не так давно вся планета задрожала от грозного пожара в Перми в одном из ночных клубов. Сто пятьдесят погибших. Около тысячи несчастных родственников. Среди них те, кто потерял единственного ребёнка или родителя. Говорят, психотерапевты и психологи были тогда на высоте. Но пройдёт несколько лет, и части, особенно одиноких людей, должны будут оказывать помощь уже психиатры.

Кажется, психиатрия не готова к такому сценарию, и предпочитает вместо терапевтического осмысления методы работы «скорой помощи». Известный психоаналитик Эрих Фромм в середине прошлого века заключал: «Самые прекрасные, как и самые уродливые наклонности человека не вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой природы. А возникают в результате социального прогресса формирования личности… Чувство полного одиночества ведёт к психическому разрушению, так же как физический голод — к смерти». (Фромм Эрих. Бегство от свободы. — М.: Прогресс, 1990. — 272с.).

Другие, хорошо известные и в России психоаналитики, писали:

«Особый интерес в данном подходе связан с моментом, когда взрослый ребёнок покидает родительский дом (Haley, 1980). Считается, что часто проявляющиеся в данной фазе серьёзные патологические феномены (шизофрения, преступность, наркомания и т. д.) являются продуктом тех трудностей, с которыми человек сталкивается в момент, который он считает завершённым этапом в определённом цикле своего существования. Таким образом, все традиционные диагностические категории, рассматриваемые в контексте семейной ситуации индивида, находят новое определение в терминах трудностей перехода от одной фазы жизненного цикла к другой». (Нардонэ Дж., Вацлавик П. Искусство быстрых изменений: краткосрочная стратегическая терапия: пер. с ит. — М.: Изд-во Института психотерапии, 2006. — 192с.)

А что же у высокоорганизованных животных? Или учёные могут только гордиться общими корнями жизни, а общие страдания к делу не относятся? Интересны наблюдения великого естествоиспытателя современности Жака Ива Кусто: «Некоторые дельфины, оказавшись в одиночестве, не выдерживали тоски и либо тонули, либо кончали жизнь самоубийством, ударяясь с разгона головой о стену. Если же в бассейне было одновременно два-три пленника, они быстро осваивались и, попостившись дней пять-шесть, начинали принимать пищу. Ели они только свежие сардины — самую дорогую рыбу на рынке» (Кусто Ж.-И., Дюма Ф. В мире безмолвия. /Пер. с англ. — М.: Мысль, 1975. — с. 6 — 153.).

Вот наблюдения другого исследователя морских млекопитающих: «Попыток поймать белокрылую морскую свинью почти не предпринималось, а сообщений об успешном содержании в неволе хотя одного экземпляра не было вовсе. По всей видимости, эти животные хуже всех других переносят так называемый «шок пленения». Только один раз ловцам «Тихоокеанского Мэрилэнда» удалось живым доставить пойманного дола в океанариум. По пути он неистово бился о стенки контейнера и умер на следующий день… Долл прожил у нас 26 дней, а затем внезапно, за полдня, ослабел и умер. Как выяснилось, от обширного внутреннего кровоизлияния, вызванного, по-видимому, стрессом пленения». (Вуд Ф.Г. Морские млекопитающие и человек. — Л.: Гидрометеоиздат, 1979. — 264с.)

При чём же здесь самоубийства?

Когда-то ещё в советские времена институтские психиатры-наставники молодёжи, если поднимали этот вопрос перед студентами, могли делать и такие не слишком понятные намёки: самоубийство отражает скрытую шизофрению. Было неясно: зачем вообще надо намекать, разве наука не знает всё наверняка? Миф о всеведении науки был тогда в ходу. В годы перестройки стал виден смысл былых намёков: если человека незаслуженно оклеветали и бросили по приговору какой-нибудь «тройки» в тюрьму (нередко вместе с малолетними детьми), подвергли жестоким многолетним издевательствам, то акты самоубийства среди них (для отчёта перед вышестоящими начальниками, да на всякий случай перед «любопытными» родственниками и неугомонной молвой) вполне могли быть приписаны последствиям прогрессивного злокачественного развития скрытой шизофрении.

Но от чего же так быстро развилась самоубийственная Ш., не от изоляции ли? Ведь и растения без света, в темноте и холоде камеры погибнут, и дельфин предпочтёт смерть одиночеству, а человек, самое общественное животное, будет безмятежно переваривать тюремную баланду? А если и жевать в насильственной изоляции нечего?

Вот ещё отрывок из тех же записок Н.А. Дуровой: «Продолжительные несчастия, укоры совести в убийстве, хотя и не умышленном, но всё убийстве, и …безнадёжная любовь к дочери Павлищева сделали несчастному Древичу жизнь его ненавистною! Недели через две после сентенции он застрелился; его нашли в саду на плаще с разлетевшеюся на части головою: близ него лежал карабин».

Изоляция от объекта любви и человеческих устремлений и есть главная причина развития Ш. Поэтому насильственное отделение человека от общества (по велению закона или без оного) есть форма замедленного убийства. И не суть важно, что подсознательное в человеке выберет для прекращения страданий — инфаркт, туберкулёз или Ш. Точнее, Ш. выберет человека. Ведь никто не сказал, что мучиться на земле надо вечно — это удел грешников в аду. А земной мученик ждёт избавления в раю.

Становится понятным, что добровольный уход из жизни обитателя страны Советов, объявленной столпами государства земным раем, был антигосударственным по сути. Этого власть не могла допустить. Значит, самоубийство следовало считать патологическим актом. И психиатрическая наука приподняла шляпу перед властью. С ней так случалось нередко. Если Советская власть объявляла неврастению проявлением загнивающего буржуазного общества, то в отчётах такая болезнь или не отражалась, или цифры прироста заболеваемости стремились к нулю. Сегодняшние власти тоже не сильно знают, как относиться к неврастении. На всякий случай года три-четыре назад в практическое здравоохранение пришло распоряжение уменьшать процент выявления неврастении (читай по-научному: ввести более жёсткие критерии диагностики). Так в медицине всегда — с заболеваемостью борются и методами статистической науки.

Заглянем в записки родной сестры известного советского режиссёра (Тарковская Марина. Осколки зеркала. — М.: Вагриус, 2006. — 416с.). Там есть и для нашего повествования вполне доказательные суждения. Вот письмо их родственника, Александра Карловича Тарковского, из тюрьмы, писателю Виктору Гюго.

«…Господин Гюго! Знакомо ли Вам душевное состояние заключённого, который долгие годы находится в одиночестве?…Знакома ли Вам эта пытка?…

Вы в своей «Истории одного преступления» описали тюрьму Мазас. Вы представили нам её внешнюю картину, но не дали психологического исследования жизни заключённых в одиночных камерах. Позвольте мне Вам предложить слабый набросок этого ужасного положения.

Впервые я вошёл в тюрьму вечером. От одного только вида этого мрачного здания у меня сжалось сердце от страха и тоски…Щёлкнул ключ в замке, и я остался один…Сначала я впал в оцепенение, которое затем перешло в ужас. Звук замка вызвал во всём моём существе живую боль, ужасную тоску и беспомощность, похожую на состояние человека, которого ведут на эшафот. В этот миг я понял, что для меня всё кончилось, что жизни нет, что впереди только бесцельное существование, медленное угасание… Я почувствовал, что перестал жить, что я — труп, у которого, к несчастью, есть чувства живого человека.

Одно из первых занятий заключённого — это чтение надписей, которыми испещрены стены камеры, несмотря на тщетные старания надзирателей их стереть…Но вот все надписи прочитаны и изучены. Что делать? Писать? Но иметь бумагу и чернила строжайше запрещено. Читать? Но мне не разрешается получать книги из личной библиотеки, а в одесской тюрьме их совершенно нет….Однако узник изобретателен. О радость! Можно занять себя часа на два-три часа. Спички — вот средство для развлечения. Мои восторги бесконечны. Я высыпаю спички и начинаю их считать и пересчитывать по-русски, по-французски, по-немецки. Затем я складываю из них разнообразные фигуры. Наконец спички сочтены, все фигуры сложены. Тогда я начинаю изучать математику. С отвращением рисую квадраты, кубы, пишу формулы…Наконец мне наскучили и спички, и надписи…, и математика. Тогда я начинаю ходить из угла в угол — час, два, три, пока у меня не начинают болеть ноги. Я ложусь, но тотчас снова начинаю ходить из угла в угол, вновь ложусь…Ужасная бездеятельность! Мне кажется, что я хотел бы оказаться в положении пусть худшем, но не таком однообразном. И я начинаю мечтать о Сибири. Там есть люди, здесь — полная изоляция.

Вообразите себе! Моя мечта — это Сибирь!!! Это однообразное бездействие убивает тело, разрушает душу человека и толкает его к безумию и к самоубийству, и подобные случаи не так уж редки. В этом положении я чувствую, что разрушаюсь и морально и физически. Одиночество невыносимо! Я хотел бы говорить, общаться с людьми, даже с уголовниками моей тюрьмы. Но это невозможно, я этого лишён.

Многие часы я слышу только звуки моего собственного голоса, потому что уже давно привык громко разговаривать сам с собой… Быть всегда одному, без человеческого общения, без чтения, без письма, без какого-либо занятия или развлечения, испытывать угнетающую изолированность — всё это для интеллигентного человека пытка, которую можно понять, только испытав её лично…Знаете ли Вы, что такое жажда жизни? Знаете ли Вы, что существование человека превращается не в пытку, а в кошмар, если он не может её удовлетворить? Кажется, что не только моё существо, но и стены, мебель, сама тюрьма, всё вокруг меня повторяет: «Жить, жить, жить». Я сержусь, нет, я прихожу в ярость, я трясу решётку, я кусаю подушку, и я слышу только одно слово: «Жить, жить, жить». И очаровательные картины возможного счастья рисуются передо мной и прибавляют только горя к моему существованию, и я думаю о самоубийстве…

Ваш читатель и поклонник Александр Карлович Тарковский.

18 февраля 1855. Россия. Одесса, Одесская тюрьма».

Вернёмся к книге воспоминаний сестры инакомыслящего кинорежиссёра Андрея Тарковского. Вот выдержка из его письма отцу:

«…Когда на выставку Маяковского в связи с его двадцатилетней работой почти никто из его коллег не захотел придти, поэт воспринял это как жесточайший и несправедливый удар, и многие литературоведы считают это событие одной из главных причин, по которой он застрелился. Когда же у меня был 50-летний юбилей, не было не только выставки, не было даже объявления и поздравления в нашем кинематографическом журнале, что делается всегда и с каждым членом Союза кинематографистов…»

Вот так сильное чувство одиночества толкнула химерического поэта на самоубийство. Так кинематографическая общественность пыталась по подсказке властей заставить режиссёра свести счёты с жизнью.

Давайте ещё покопаемся в литературе, там есть много ценных идей. Беда, что литературная критика, обласканная властью, многие из них утопила, как и их носителей, обозвав мелкими и недостойными внимания неких подлинных ценителей их произведений — чтобы изолировать от важного знания потомков, всегда потенциально способных сбросить старых кумиров (хотя бы потому, что их не успели приласкать). Вот выдержки из произведения известнейшего писателя девятнадцатого века Данилевского Гр. («Мирович». — Ташкент: Объед. Изд-во ЦК Компартии Узбекистана, 1965. — 816с.)

В нём говорится и об укрываемом в крепости от людей и властей подлинном наследнике престола Иване:

«Стр. 91. Пристав Миллер неотлучно находился при Иванушке, чтоб он в двери не ушёл, либо от резвости в окно не выскочил. Высокая деревянная ограда окружала двор, церковь, пруд и дома, где поселились несчастные. Ворота постоянно были заперты тяжёлыми замками. В таком уединении, унынии и скуке пристав Миллер, как и капитан Чёртов, тоже было тронулся умом. Ему разрешили выписать и поместить с собой жену, но с тем, чтоб и она, блюдя секрет, в принцевых комнатах неисходна была…

Стр. 119.

— Как не быть зверем, коли выведут из терпения, — сказал Чурмантеев, — взбаламутит его какая прижимка — зовёт всех еретиками, шептунами, сам плачет, говорит немо, невнятно так от смуты косноязычит, что и привычным не в силу его разуметь.

Стр. 122.

— Я не тот, за кого…Душно! — проговорил узник. — Повидать бы небушко…зелень тоже…походить бы на земле, по цветам! От всего за то, всё отдам…Я их прошу, а они …подло…

Стр. 137.

— Мою любимую супругу, — улыбнулся император [Павел I], - я постригу в монахини, как сделал мой дед, великий Пётр, с первой денною, — пусть молится и кается! И посажу с сыном в Шлиссельбург, в тот самый дом, который для принца Ивана велел построить…Ну? Что ты скажешь? И дом тот будет им похоронный катафалк.

Стр. 155. Арестант силился взломать ржавую оконную решётку и до крови резал себе руки.

Нет спасения, нет воли…Почернелая, закапанная воском книга разогнута на столе. Слабый утренний свет скользит по ней, и кропят её горькие, жгучие слёзы. Иванушка читает, но нет смысла и отрады в прочитанном. Стены глухи и немы, как могила. Кругом тишина…

— Не лев я — жалкая мошка, комар! А там, за стеной …тепло, воздух, люди и она… Ха-ха!.. звери, убийцы! звери… Дикий хохот, будя утреннюю тишину, нёсся из тёмного окна узника.

Стр. 158.

— А теперь он что? Телепень, бабий баловень, и только…

Вот так Г. Данилевский описывает шизофренический бред заключённого. А не шизофрения ли императора Павла I (отторгнутого своей матерью) и есть причина его насильственной смерти? Как иначе укротить сумасшедшую власть?

Ещё одно хорошо упрятанное от потомков и фактически забытое имя. Речь о Фаддее Булгарине, блестящем и честном литераторе, сумевшем пережить клевету и хулу. Есть у него роман «Мазепа». Красота прозаического стиля, правдивость и гибкость изображения человеческих чувств, поступков, достоверные свидетельства отношений Польши, Украины и России позволяют мне отдать предпочтение именно этому произведению в сравнении с одноимённой поэмой Пушкина. Там есть и касающиеся затронутой темы места: «

— В нём душа железная!

— А мы смягчим это железо в огне! — возразил Мазепа. — Ты знаешь, старый приятель, что душа столько же зависит от тела, как тело от души. Крепкое тело сначала изнурим мы постом и оковами, а твёрдую душу мраком и уединением. Верь мне, что самый твёрдый, самый мужественный человек, при свете солнца, и даже готов выдержать жесточайшую пытку в крепости сил телесных, что этот самый человек, лишённый пищи, движения, света и воздуха, непременно упадает духом, по прошествии некоторого времени…Ведь тюрьма именно для этого и выдумана умными людьми».

А теперь попробуем взглянуть на проблему Ш. с театральной сцены. Власти всегда контролировали лицедеев из своих лож — ведь со сцены может прозвучать призыв преодолеть глупость, чинопочитание и трусость. Сцена может превратиться в общественный протест, она может сделать незаметное для профанов зримым. Сегодня театр переживает кризис по всей стране…

Вот уже добрых 20 лет со сцен звучат какие-то иностранные хохмы, а те, кто так и не научился играть, вдруг запели и затанцевали. Похоже, театр существует не для народа, а для порока (как в средневековье) и в угоду властям. И тысячи детей уже преждевременно научились угождать денежному мешку, а не истине. Много ли сегодня мест, где дети могут увидеть сказки Е. Шварца?

Как они хороши, как доступны для исполнения даже самодеятельными коллективами, в которых ребёнок и научится любить истину. Его пьесы просты, а старые добрые идеи не нуждаются для усвоения в перепашке человеческой целины. Вся Советская страна была и без него распахана. Идеи драматурга легко могли достигнуть человеческих сердец. А как сегодня живёт его знаменитая сказка «Тень»? В забытьи, не будучи запрещённой. Поэтому здесь и придётся вспомнить полезные для повествования места из его когда-то популярной «Тени». Эта пьеса с успехом шла в Ленинградском театре комедии и на многих других сценах.

Выберем лишь те места, которые пригодятся для основной идеи данной работы. Так, облачившаяся в тогу власти Тень учёного говорит своему бывшему хозяину:

«Слушай, ничтожный человек. Завтра же я отдам ряд приказов — и ты окажешься один против целого мира. Друзья с отвращением отвернутся от тебя. Враги будут смеяться над тобой. И ты приползёшь ко мне и попросишь пощады».

Вот он ключевой момент: власть сама запускает в инакомыслящих процесс развития Ш., угрожая или подвергая изоляции. А дальше — как по нотам:

«Аннунциата. Ах, это такое несчастье! Мы переехали во дворец, и папа приказал лакеям не выпускать меня. Я даже письма не могу послать господину учёному. А он думает, наверное, что и я отвернулась от него. Цезарь Борджиа каждый день уничтожает его в газете, папа читает и облизывается, а я читаю и чуть не плачу… Вы знаете что-нибудь о господине учёном, сударыня?

Юлия. Да. Мои друзья министры рассказывают мне всё. Христиан-Теодор очутился в полном одиночестве». И далее:

«Министр финансов. Что учёный может сделать?

Первый министр. Ничего. Он одинок и бессилен. Но эти честные, наивные люди иногда поступают так неожиданно!» А вот и финиш:

«Первый министр. Довольно! Мне всё ясно! Этот учёный — сумасшедший! И болезнь его заразительна».

Сказочник публично расписал главнее этапы развития Ш. Но разве сказки служат уроком для психиатрии? Наш выдающийся мыслитель Павел Флоренский отмечал, что жизнь всегда тащила за собой упирающуюся науку («Столп и утверждение истины»). И это тем более верно сегодня, когда множество называющих себя учёными людей существуют вовсе не для того, чтобы свои достижения возлагать к стопам богини мудрости. Наука стала родом бизнеса, и, как говорится: «ничего личного». При таком подходе ждать от неё открытий едва ли нужно. Как ни странно, больше всего на бизнес-проект стали походить докторские диссертации. И можно ли сегодня где-то получить такой отзыв о работе, которого удостоился сто лет назад наш великий хирург (ещё задолго до своего мученичества) Войно-Ясенецкий от профессора Мартынова: «Мы привыкли к тому, что докторские диссертации пишутся обычно на заданную тему с целью получения высших назначений по службе и научная ценность их невелика. Но когда я читал вашу книгу, то получил впечатление пения птицы, которая не может не петь, и высоко оценил ее» (Войно-Ясенецкий Святитель Лука Крымский «Я полюбил страдание». — М., 2004. — 208 с.).

 

Бернард Шоу вовсе не юморист

У сегодняшних докторантов море таланта и энергии уходит на достижение цели, и совсем не остаётся ни того, ни другого на то, чтобы проявить себя на посту то ли заведующего кафедрой, то ли практического врача. Ведь последние могут быть более полезными в лечении, так как не теряли годы на статистические расчёты и «притягивание за уши» (часто, в противоположную от истины сторону) уже давно известных фактов. Болезнь нашего времени — бедность населения и извращения богатства. И врач в основной своей массе в первой части этой суммы пороков существования. Приходит на ум высказывание Бернарда Шоу: «Никто так не опасен, как нищий врач, — даже нищий работодатель, даже нищий домовладелец».

Не объясняет ли это всё происходящее со здравоохранением сегодня в России? Но тогда и будущее страны под вопросом…

В пьесе Б. Шоу («Врач перед дилеммой»), практически не знакомой подавляющей части докторов и учёных, находим: «Никто не предполагает, что врачи менее добродетельны, чем судьи, и однако судья, жалованье и репутация которого зависят от того, в чью пользу он вынесет приговор — истца или ответчика, обвинителя или подсудимого, — заслуживает столь же мало доверия, что и генерал, подкупленный противником». И далее: «Рядовые врачи — не в большей степени учёные, чем их портные, или, если хотите, наоборот, их портные не в меньшей степени учёные, чем они. Врачевание — искусство, а не наука; любой специалист, интересующийся наукой настолько, чтобы выписать себе один из научных журналов и следить за научной литературой и развитием науки, разбирается в ней гораздо больше, чем врачи (вероятно, даже большинство врачей), которые вовсе ею не интересуются и практикуют только ради заработка. Врачевание — это даже не искусство сохранять людей здоровыми (никакой врач лучше, чем его собственная бабушка или соседская знахарка, не посоветует, что вам есть), это искусство залечивать болезни».

Великий Шоу показывает не только путь подлинного целителя («Истинного врача вдохновляет ненависть к болезни вообще и божественная нетерпимость к любой бессмысленной затрате жизненных сил»), но и добавляет доказательств в высказанную ещё пятнадцать лет назад гипотезу:

«Риджен. Помните, что туберкулёз — заразная болезнь. Надеюсь, вы принимаете все меры предосторожности?

Миссис Дюбеда. Разве об этом можно забыть? В гостиницах нас сторонятся, как прокажённых». (Шоу Бернард. Врач перед дилеммой. — Ленинград: Искусство, 1979. — Полное собрание пьес в 6 Т.Т. — Т. 3. — С. 157–284).

Пусть пьесы и сказки пригодятся для тех, кто далёк от науки. Ведь для простых людей и сказы сказываются…

Режиссёр старой (собственной) школы В.И. Немирович-Данченко знаком немногим как драматург, но написал несколько пьес, одна из которых нас будет интересовать в большей степени («Цена жизни»).

Начинается пьеса с известия о самоубийстве молодого образованного человека. Одно из главных действующих лиц, г-н Солончаков (специалист, претендующий на издание собственного научного журнала), вероятно, выражая настроения самого автора пьесы, говорит: «… если бы я вздумал читать по этому поводу лекцию, то читал бы не для тех, кто решил покончить с собой, а, наоборот, для тех, кто любит жизнь, хотя и не знает её цены….Я говорил бы о том идеальном обществе, в котором фундаментом всей жизни была бы симпатия человека к человеку. О таком обществе, где никто не мог бы чувствовать себя одиноким и покинутым, потому что одинокость самая сильная отрава духа. Она создаёт и тоску и так называемое жизневраждебное миросозерцание, или пессимизм…Припомните всех ваших знакомых — профессоров, учителей, адвокатов, служащих, — все прекрасно знают, что такое долг, обязанности, любовь к ближнему. И, однако, число самоубийств — фактических или нравственных — нисколько не уменьшается». И заключает позднее: «Из этого следует, что внутренней связи между людьми всё-таки нет или очень мало, — той связи, которая избавила бы несчастного от его печального одиночества. Из этого следует, что долг, обязанности и любовь к ближнему в нашем обществе не что иное, как — мы называем на философском языке — школьная мораль. И как всякая мораль, заученная теоретически, является безжизненным формализмом…. Не мораль, не теоретический разум, а чувство должно учить нас с вами, все эти понятия только тогда приобретут жизнь и силу, когда источником их явится искреннее чувство, нечто пережитое, а не школьная мораль».

Известный всем король Лир, вынужденный при жизни поделить свои владения и богатство между дочерями, сходит с ума в одиночестве, обманутый и брошенный ими же: «Он ранен так, что виден мозг». Впадает в тяжёлое душевное расстройство и король Эрик, свергнутый с трона, лишённый семьи и заключённый в тюрьму («Эрик XIV» А. Стриндберг).

От одиночества среди людей до самоубийства вовсе не длинный путь. Современное телевидение и прочие СМИ делают его ещё короче. Недавние исторические события тоже добавляют воду на мельницу высказываемой гипотезы. Когда боевые действия во время гражданской войны в бывшей Югославии поутихли, вновь стали расти в числе случаи добровольного ухода из жизни. Развал СССР (потеря политической ориентации, дезинтеграция больничного ухода, кризис экологических систем, разрыв родственных связей) стимулировал увеличение количества самоубийств в свободных республиках (Гундаров И.А. Пробуждение: пути преодоления демографической катастрофы в России. — М., 2001. — 352 с.).

Франсуа Мориак отмечал: «Писатель — это прежде всего такой человек, который не смиряется с одиночеством…Литературное произведение — всегда глас вопиющего в пустыне, голубь, выпущенный на простор с посланием, привязанным к лапке, запечатанная бутылка, брошенная в море». А если писателя загнали на каторгу, в тюрьму, в лагеря? Значит, в стране появятся дополнительные случаи возникновения шизофрении. А что писатели сами думали о каторге?

Пора обратиться к Ф.М. Достоевскому («Записки из Мёртвого дома»). Цитирую: «В преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивают только ненависть. Жажду запрещённых наслаждений и страшное легкомыслие. Но я твёрдо уверен, что знаменитая келейная система достигает только ложной, обманчивой, наружной цели. Она высасывает жизненный сок из человека, энервирует его душу, ослабляет её, пугает её и потом нравственно иссохшую мумию, полусумасшедшего представляет как образец исправления и раскаяния (выделено мною).

Только в остроге я слышал рассказы о самых страшных, о самых неестественных поступках, о самых чудовищных убийствах, рассказанные с самым неудержимым, с самым детски весёлым смехом».

Есть ещё находка: «Тягость и каторжность этой работы не столько в трудности и беспрерывности её, сколько в том, что она — принуждённая, обязательная, из-под палки.

Мне пришло раз на мысль, что если б захотели вполне раздавить, уничтожить человека, наказать его самым ужасным наказанием, так что самый страшный убийца содрогнулся бы этого наказания и пугался его заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмыслицы.

Каторжный работник иногда даже увлекается ею, хочет сработать её ловчее, спорее, лучше. Но если б заставить его, например, переливать воду из одного ушата в другой, а из другого в первый, толочь песок, перетаскивать кучу земли с одного места на другое и обратно, — я думаю, арестант удавился бы через несколько дней или наделал бы тысячу преступлений, чтоб хоть умереть, да выйти из такого унижения, стыда и муки».

«На мои глаза, во всё время моей острожной жизни, А-в стал и был каким-то куском мяса, с зубами и с желудком, и с неутолимой жаждой наигрубейших, самых зверских телесных наслаждений, а за удовлетворение самого малейшего и прихотливейшего из этих наслаждений он способен был хладнокровнейшим образом убить, зарезать, словом на всё, лишь бы спрятаны были концы в воду. Я ничего не преувеличиваю; я узнал хорошо А-ва. Это был пример, до чего могла дойти одна телесная сторона человека, не сдержанная внутренно никакой нормой, никакой законностью….

Удивляются иногда начальники, что вот какой-нибудь арестант жил себе несколько лет смирно, примерно, даже десяточным его сделали за похвальное поведение. И вдруг решительно ни с того ни с сего, — точно бес в него влез, — зашалил, накутил, набуянил, а иногда даже просто на уголовное преступление рискнул: или на явную непочтительность перед высшим начальством, или убил кого-нибудь, или изнасиловал и пр. Смотрят на него и удивляются».

Повод для удивления может дать и благородное происхождение человека, оказавшегося на каторге. Нередко его чаша оказывается горше, так как «госпожа тюрьмы» уже тут: «Человек образованный, подвергающийся по законам одинаковому наказанию с простолюдином, теряет часто несравненно больше его. Он должен задавить в себе все свои потребности, все привычки; перейти в среду для него недостаточную, должен приучиться дышать не тем воздухом…Это — рыба, вытащенная из воды на песок… И часто для всех одинаковое по закону наказание обращается для него вдесятеро мучительнейшее. Это истина… даже если б дело касалось одних материальных привычек, которыми надо пожертвовать…Всякий из новоприбывающих в остроге через два часа по прибытии становится таким же, как и все другие, становится у себя дома, таким же равноправным хозяином… Не то с благородным, с дворянином. Как ни будь он справедлив, добр, умён, его целые годы будут ненавидеть и презирать все, целой массой; его не поймут, а главное — не поверят ему. Он не друг и не товарищ, и хоть достигнет он, наконец, с годами того, что его обижать не будут, но всё-таки он будет не свой и вечно, мучительно будет сознавать своё отчуждение и одиночество».

И всё же положение советских каторжников было неизмеримо тяжелее — многие умирали гораздо раньше, чем могли развиться симптомы Ш. Давайте почитаем вместе «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Сегодня на них можно смотреть уже и с другой стороны, не как в годы хрущёвской «оттепели» или горбачёвской перестройки. К сожалению, удел мучеников мало чему россиян научил. Демократии (народной) как не было, так и нет. Подлинный же смысл завещания Достоевского, Шаламова, Солженицына может состоять в том, чтобы показать опасный и верный путь превращения Homo sapiens в Homo schizophrenicus. Хочет ли сегодняшняя демократическая (демоническая?) власть остановить эту эволюцию?

Вот выдержки из рассказа Шаламова «Татарский мулла и чистый воздух».

«В лагере для того, чтобы здоровый молодой человек, начав свою карьеру в лагерном забое на чистом зимнем воздухе, превратился в доходягу, нужен срок поменьше — от двадцати до тридцати дней при шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночёвке в шестидесятиградусный мороз в дырявой брезентовой палатке, при любых побоях десятников, старост, блатарей и конвоя. Эти сроки многократно проверены….На сон после тяжёлой физической работы на воздухе оставалось всего четыре часа. Человек засыпал в ту самую минуту, когда переставал двигаться, умудрялся спать на ходу или стоя. Недостаток сна отнимал больше силы, чем голод. Невыполнение нормы грозило штрафным пайком — 300 граммов хлеба в день и без баланды….

Все знали, что нормы невыполнимы, что заработка нет и не будет, и всё же за десятником ходили, интересовались выработкой, бежали встречать кассира, ходили в контору за справками. Что это такое? Есть ли это желание обязательно выдать себя за работягу, поднять свою репутацию в глазах начальства или это просто какое-то психическое расстройство «на фоне упадка питания»? Последнее более верно.

Светлая, чистая, тёплая следственная тюрьма, которую так недавно и так бесконечно давно они покинули, всем, неукоснительно всем казалась отсюда лучшим местом на земле. Все тюремные обиды были забыты. И все с увлечением вспоминали, как они слушали лекции настоящих учёных и рассказы бывалых людей, как они читали книги, как они спали и ели досыта, ходили в чудесную баню, как получали они передачи от родственников, как они чувствовали, что семья вот здесь, рядом, за двойными железными воротами, как они говорили свободно, о чём хотели (в лагере за это полагался дополнительный срок заключения), не боясь ни шпионов, ни надзирателей. Следственная тюрьма казалась им свободнее и родней родного дома, и не один говорил, размечтавшись на больничной койке, хотя осталось жить немного: «Я бы хотел, конечно, повидать семью, уехать отсюда. Но ещё больше мне хотелось бы попасть в камеру следственной тюрьмы — там было ещё лучше и интересней, чем дома. И я рассказал бы теперь всем новичкам, что такое «чистый воздух».

Если принять во внимание и огромную моральную подавленность и безнадёжность, то легко видеть, насколько «чистый воздух» был опаснее для здоровья человека, чем тюрьма. Поэтому нет нужды полемизировать с Достоевским насчёт преимуществ «работы» на каторге по сравнению с тюремным бездельем и достоинств «чистого воздуха». Время Достоевского было другим временем, и каторга тогдашняя ещё не дошла до тех высот, о которых здесь рассказано».

Ещё один подробный пересказ будет нам полезен не только для узнавания сущностных причин развития Ш., но и вывода о том, что умозрительное разделение души и тела в построении медицинских и христианских концепций — тупиковый путь, который и привёл цивилизацию на грань выживания/вымирания. Итак, читаем «Термометр Гришки Логуна»:

«Навстречу ему шла виноградовская бригада — работяги не бог весть какие, вроде нас. Состав её был точно такой, как и у нас, — бывшие секретари обкомов и горкомов, профессора и доценты, военные работники средних чинов…

Сила начальника, который бьёт меня, — это закон и суд, и трибунал, и охрана, и войска. Нетрудно ему быть сильней меня. Сила блатных — в их множестве, в их «коллективе», в том, что они могут со второго слова зарезать (и сколько раз я это видел). Но я ещё силён. Меня может бить начальник, конвоир, блатной. Дневальный, десятник и парикмахер меня ещё бить не могут.

Как-то настал праздничный день, а нас в праздники сажали под замок — это называлось праздничной изоляцией, — и были люди, которые встречались друг с другом, познакомились друг с другом, поверили друг другу именно на этих «изоляциях». Как ни страшна, как ни унизительна была изоляция — она была легче работы для заключённых пятьдесят восьмой. Ведь изоляция была отдыхом — пусть минутным, а кто бы тогда разобрался, минута или сутки, или год, или столетие нужно нам, чтобы вернуться в прежнее своё тело — в прежнюю свою душу мы не рассчитывали вернуться. И не вернулись, конечно. Никто не вернулся.

Колонизация края требует твёрдой линии в создании всяких препятствий к отъезду, государственной помощи и постоянного внимания приезду, завозу на Колыму людей. Эшелон заключённых — просто наиболее простой путь обживания новой трудной земли.

К нам подошёл Зуев, десятник.

— У меня к тебе просьба. Не приказ! Напиши мне заявление Калинину. Снять судимость. Я тебе расскажу, в чём дело.

Трудно мне было писать, и не только потому, что загрубели руки, что пальцы сгибались по черенку лопаты и кайла, и разогнуть их было невероятно трудно. Можно было только обмотать карандаш и перо тряпкой потолще, чтобы имитировать кайловище, черенок лопаты. Когда я догадался это сделать — я был готов выводить буквы.

Трудно было писать, потому что мозг загрубел так же, как руки. Потому что мозг кровоточил так же, как руки. Нужно было оживить, воскресить слова, которые уже ушли из моей жизни. И, как я считал, навсегда… Я не мог выжать из своего иссушенного лагерем мозга ни одного лишнего слова. Не мог заглушить ненависть. Я не справился с работой и не потому, что слишком велик был разрыв между волей и Колымой, не потому, что мозг мой устал, изнемог, а потому, что там, где хранятся прилагательные восторженные, там не было ничего, кроме ненависти. Подумайте, как бедный Достоевский все десять лет своей солдатчины после Мёртвого дома писал скорбные, слёзные, унизительные, но трогающие душу начальства письма. Достоевский даже писал стихи императрице. В Мёртвом доме не было Колымы. Достоевского постигла бы немота, та самая немота, которая не дала мне писать заявление Зуеву».

Примеров возникновения и развития клиники шизофрении в местах изоляции благодаря вневременному подвигу писателей-мучеников (а вовсе не докторов, молчаливых наблюдателей) сегодня накоплено уже предостаточно. Просто надо захотеть видеть, читать и понять. А если прислушаться к тем, кто умеет постигать мир не только во время испытания страстями? Наш современник И. Гарин писал: «Сознание и подсознание, разум и интуиция неотделимы, а если отделены, то это симптом болезни». («Воскрешение духа». — М.: Терра, 1992. — 640с.)

Для тех, кто только хочет знать больше, поясню: «сознание» — современное представление о «духе-душе», а «подсознание» — соотносится с понятием «тело». Таким образом, так называемый научно-медицинский подход, ещё несколько столетий назад, благодаря Декарту, отделившему душу от тела, создаёт предпосылки для возвращения к предкам, в шизофрению. Но ведь и полвека назад Ролло Мэй говорил: «Многие психотерапевты отмечают, что число пациентов, проявляющих шизоидные черты, неуклонно растет. «Типичное» для нашего времени психическое затруднение — не истерия, как во времена Фрейда, а шизоидный тип, то есть человек, который отделен, оторван, утратил привязанность, имеет тенденцию к деперсонализации и выражает свои проблемы смысловыми интеллектуализациями и техническими формулировками» (May Rollo. Existence: A new Dimension in Psychiatry and Psychology. - New York: Basic Books, 1958. - P. 56).

В журнале «Психология. Пермь» (2010, № 19) опубликовано интервью известной общественной деятельности России, домашней акушерки Е. Ломоносовой с психологом, ректором Московского института христианской психологии А.В. Лоргусом, где он, в частности сказал: «Развитие [современных детей] дисгармонично, оно интеллектуально. К сожалению, это общемировой процесс в наших постхристианских цивилизациях. Он негармоничен, потому что развивает интеллект и не развивает эмоциональную сферу личности. Поэтому у нас гораздо больше становится шизоидов. Посмотрите на 14-летних вундеркиндов, поступивших в ведущие вузы, где развивают теоретическую физику, математику, программирование. Они почти все — шизофреники. Их охотно берут в эти заведения, потому что шизофреники чрезвычайно эффективны. Они нестандартно смотря на мир, но они — больные. Как раз об этой проблеме — американский фильм «Игры разума», об использовании больного человека «оборонкой»».

 

Шизофрения живёт за колючей проволокой

Давайте всё же вернёмся обратно в концентрационный лагерь и опять в то страшное время, когда вдруг недавно здоровые, честные и успешные борцы за коммунизм (часто самого высокого общественного положения) начали испытывать на себе симптомы шизофрении — дезориентацию в пространстве, месте и времени, впадать в бред и членовредительство, поедать отбросы всякого сорта. Только теперь поближе к столице «самых счастливых людей на свете», в Тайшетлаг и Озёрлаг. Кстати, постоянно говорить не то, что думаешь, жить с тем, кого ненавидишь, но целуешь ему ручки и прочее, раздваиваться между тем, что хочешь и не можешь иметь — это и будет неуклонная дорога к Ш. или уже сама Ш. (А. Менегетти «Клиническая онтопсихология» — Пермь: Хортон Лимитед, 1995. — 470 с.). Тот самый мученик Борис Дьяков, который совершил дважды героический подвиг: сначала выжил (хотя не полагалось), а потом написал для всех остальных (и даже напечатал), — нам завещал не терпение, а знание — как избежать превращения разумных людей в шизофреников («Повесть о пережитом. — М.: Сов. Россия, 1966. — 264 с.»).

Уже вначале читаем: «Как мы измолчались! — болезненно думал я. — Неужели никогда не сможем рассказать о себе и никто не узнает о наказанных без преступления и о преступниках без наказания?.. И меня вправду будут считать справедливо осуждённым?.. Это же чудовищно: я — участник троцкистской группы Варейкиса?!»

Бывший до лагеря опорой режима командир корпуса Тодорский делился своим горем: «Когда после приговора меня привезли в Бутырку, все в камере горячо поздравляли: вырвался, мол, из петли!.. Вскоре отправили на север… Был я грузчиком на пристани Котлас, землекопом на стройке шоссе. Вместе со мною оказались там замечательные люди: учёный-микробиолог Павел Феликсович Здрадовский, сердечный человек!.. Академик из Киева Шаблиовский Евгений Степанович… был он директором Шевченковского института… ну и всем известный писатель Остап Вишня».

В том воспитательном учреждении по «перековке» людей разрешали иногда даже читать газеты. Но это и приводило немалое число людей, не сумевших примириться со страшной реальностью, к самоубийствам: «С ненасытностью вконец изголодавшегося человека принялся я листать газеты. Находил фамилии друзей, товарищей по работе, узнавал, что творилось в мире, пока я сидел в тюрьме, чем жила страна… Возникало странное и страшное чувство: у себя на родине ты мучаешься смертельной тоской по родине! Со времён Софокла не было на арене человечества подобной трагедии…»

Автор делится и наблюдениями над заключёнными с дезориентацией в месте и времени: «Львовский невропатолог Бачинский умудрялся вести в лагере научную работу: писал диссертацию о гипертонии, ночами просиживая в четвёртом физиотерапевтическом корпусе, которым руководил».

Его мышление раздваивается: «И всё думал о своём…Страшен не лагерь. Он и должен быть строгим для преступников. Страшно другое: здесь — наказанные без преступления. Таких сотни. А может быть… ужасно об этом подумать… тысячи и тысячи!.. Кто загнал нас сюда? Кто объявил нас врагами?.. Фашисты, ненавистники советского строя? Так нет же! Это бесчеловечное и жестокое совершают люди, у которых такие же партийные билеты, какие были у нас… Мы вместе строили новую жизнь, защищали её! Вот что сводит с ума!»

«… И Сталин поверил, что это всё враги? Но если его могли так обмануть, значит, он не тот великий и мудрый, которому мы верили… А если всё исходит от него самого?..» Далее о том же: «А я мучался от напряжённых мыслей: «Что же случилось со всеми нами?.. Мы члены ленинской партии, а нас тут называют фашистами?! Или произошло ещё неведомое сейсмологам землетрясение: дома, города, сёла — вся твердь осталась на своём месте, а люди, в силу каких-то подспудных тектонических сдвигов, внезапно переместились кто куда».

Конечно, мысли всегда приходят первыми. Но позднее на сцену выходят и совсем невероятные поступки. Бедным доходягам вдруг стали платить небольшие деньги за их самоубийственные мучения, а те решили подарить их «любимой Родине»: «Необычайное известие: заключённым, имеющим деньги на лицевом счёте, разрешается подписка на заём…Я бегом в клуб… На стене — лозунг: «Заём укрепляет могущество нашей Родины».

В клубе собрались медики, работяги. Прибежали дневальные из корпусов. Как быть: больные требуют, чтобы и у них была принята подписка на заём…. В подписных листах появилось около четырёхсот фамилий. Не подписались только бандеровцы, власовцы и полицаи. Да им и не предлагали».

Воспоминания мучили: «Всплыл образ другого следователя — Мельникова. В чёрном штатском костюме стоит за столом, роется в бумагах. Худой, обвисшие щёки, красноватые глаза. Говорит с издевательской улыбкой:

— Докажите нам, что вы на сто процентов кристально чистый, — получите десять лет, а иначе — кусочек свинца!»

Но сходить с ума было нельзя — потомки должны были услышать голос правды.

А воспоминания всё плыли: «…Опять та же рука в обшлаге. Две миски, ложка, хлеб — значит, день.

Одолевает назойливая мысль: «Это всё со мной. Я умер. Сейчас тут, на табурете, другой. Только с моим прежним именем, с моей прежней… Я и не я!..»

….

— Десять лет лагерей… Машинка холодно скользит по голове. На пол сыплются волосы… Это не мои волосы. У меня не было такой седины…

— Никогда мы с вами не встретимся. Из лагеря вы не вырветесь! — Глухо, не глядя на меня, произносит Чумаков.

Вызывает конвоира:

— Уберите!»

Когда про тебя, живого (подлинного коммуниста), другие люди с партбилетами в кармане говорят, как о падали, мир может обрушиться на тебя всей тяжестью. На то и расчёт у власти… И снова воспоминания:

«Душевный человек, одарённый журналист… Хорошо с ним работалось!.. Что думал он, коммунист с юных лет, когда его вели на расстрел?..».

Вынужденный многолетний разрыв с родными и близкими ни в чём не повинных перед властью людей мог ещё более отягчаться администрацией лагерей: «

— Знаешь, кто на кирпичном самый первый бригадир? Писатель Исбах! Знаком с ним?.. Так вот, работяги на руках его носят. «Человек номер один»! К нему, передают, жена из Москвы приезжала. Добивалась свидания… Все зеки на заводе узнали имя этой женщины: Валентина Георгиевна. Но никто не увидел её. И муж тоже… Не допустили!»

И шизофрения скоро получает постоянную прописку в зоне отчуждения. А как ещё объясняется тот факт, что «опасный государственный преступник», отправленный на смерть по «милости» «вождя народов», сочиняет любвеобильную поэму в честь всё того же Сталина? А ведь лагерник вовсе и не уголовник, а так называемая «милость» — это подлость главаря партии преступников, захвативших власть в самой большой стране мира! А как относиться к коллективному лицедейству заключённых?

«— Оформим концерт что тебе в Колонном зале!

— Может, и портрет Сталина разрешат? — улыбнувшись, спросил я.

— Портрета не будет, а вот кантату…слышите?

На сцене, за опущенным занавесом, репетировал хор. Стройные голоса пели: «О Сталине мудром, родном и любимом…»

— Ничего, товарищи не понимаю! — Тодорский пожал плечами. — Ведь в хоре и полицаи, и власовцы, и чёрт его знает кто!

…- Чудовищный парадокс! — Александр Иванович нервничал, тормошил в руках кисет с табаком. — Кремлёвская башня, кантата о Сталине и … номера на спинах!»

Коллективный психоз на сцене — это вид досуга. А был ещё и карцер. И выживали после многолетних издевательств, прежде всего, те, кого родственники поддерживали своей любовью, письмами и тем немногим, что было позволено, не давая прижиться чувству полной изоляции:

«Ночью меня отвели в подвальный карцер. Отлогие стены покрывала серебристая изморозь. Пол — в липком мазуте. Дверь, окованная железом, покрыта ржой. Коричневые крапинки на ней перемежались с морозными лепёшками. Вместо окна — узкая щель вверху, почти не попускавшая света.

За дверью дежурил надзиратель в тулупе. Сидеть не на чем, спать нельзя, ходить невозможно, прислониться не к чему: стены дышали холодным огнём. Значит, только стоять. А я в одной сорочке, в летних брюках и в расшнурованных туфлях на босу ногу. Что же делать?… Выход один: шагать на месте, высоко поднимая ноги, размахивать руками, растирать плечи, грудь. Я так и делал. Пища не выдавалась. Но голод был придавлен напряжением нервов. Время от времени в подвал спускался, стуча сапогами по каменным ступеням, дежурный офицер с пустыми глазами. Приходил с одним и тем же вопросом:

— Признаешься? Выпустим…

Уходил с одним и тем же ответом:

— Мне не в чем признаваться!

Минули, по приблизительному подсчёту, вторые сутки без сна и еды. От непрерывной шагистики у меня вышла грыжа. Надзиратель вызвал тюремного врача…

В подвал принесли фанерный ящик из-под папирос. Врач оказал помощь, ушёл растерянный. А я наконец-то сидел! И вдруг почувствовал полнейшее расслабление всего организма. Лучше бы не садился! В глазах завертелись оранжевые круги, сознание выключилось.

Поднял меня стоявший за дверью старик с автоматом. По лицу моему сочилась струйка крови. Очевидно, падая, ударился головой о дверь…

На пятые сутки начались видения. Совершенно явственно вырисовался на мёрзлой стене перрон Курского вокзала в Москве. Спешащие на посадку пассажиры, и среди них …мечущаяся Вера!.. Секунды две я понимал, что это болезненные иллюзии, но тут же мой мозг воспринимал всё это как живую действительность. Я закричал: «Вера! Я здесь, здесь!»

Открылась дверь карцера. Дежурил молодой солдат.

— Чего кричишь? Спятил, что ли?

— Во сне я…

— Тут спать не положено!.. А будешь орать, заберу ящик…Снисхождение делают, а он… Встать! Руки по швам!.. Садись!.. Встать!.. Очухался? Ну вот…

Солдат закрыл дверь и начал «заочно» костить меня за то, что не даю ему спокойно дежурить.

А я хотел, хотел видеть Веру! Всматривался в стену, в углы…»

Да, за время мытарств автор этого страшной повести получил из дома несколько тысяч писем. Потому и решил жить. «Спасибо» Советской власти! Многие не удостоились права на переписку. Им было трудней сохранить силы в условиях изоляции. Да и там, на бывшей родине страдальца, ГПУ тоже не дремало: рвало и рвало связи заключённых с миром. Об этом пишет Ф. Искандер: «Нам было ясно, что оттуда кто-то приходил и приказал уничтожить фотографию. Нас потрясло не только их всеведение, город у нас маленький, но и само безжалостное желание вырвать последнее, что от неё оставалось по эту сторону жизни». («Искандер Фазиль. Стоянка человека. — М.: Правда, 1991. — с. 104 — 260с.)

У Б. Дьякова есть и такое описание потерявшего связь с домом и большой Родиной человека: «Я сел у изголовья Конокотина. Он молча держал меня за руку. И вдруг взглянул глазами, наполненными ужасом.

— Скажите… а если…всё это… все мы здесь… с ведома и указания его?! — спросил он сдавленным голосом. — Я, кажется, с ума схожу!»

Да может ли интеллигентный человек постоянно чувствовать себя загнанным зверем? –

«Ворота раскрылись. В них — офицер конвоя.

— Внимание! Идти прямо. Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Оружие будет применено без предупреждения!.. Взяться за руки!.. Шагай!

Согнувшись под тяжестью мешков, мы двинулись. Из ворот выползло как бы единое разноликое и многоногое живое существо…»

Я думаю, следует внимательней присмотреться к обслуживающему персоналу концентрационных лагерей. В частности, медицинскому. Вероятно, чтобы не прийти в сильное противоречие с клятвой Гиппократа и с Советской властью, лагерные врачи должны были себе постоянно внушать, что находятся на работе в пионерском лагере, закрывать глаза на ужасы, строить иллюзии. Можно было бесконечно долго манипулировать с диагнозами. Например, алиментарную дистрофию (резкое физическое истощение) величать полиавитаминозом и кормить людей варевом из хвои (В. Шаламов «Колымские рассказы»). А можно и Ш. в отчётах замаскировать под полиавитаминоз на фоне аллергии на холод или комариные укусы. Эти стороны советской медицины ещё не подверглись серьёзному анализу. Но бесконечно долго раздваиваться сознанием нельзя. И кто-то из служителей медицины уходил в запойное пьянство или шизофрению. Это стаёт понятней, если вспомнить А. Менегетти, который писал, что люди сознательно сами выбирают болезнь. Но вернёмся к энциклопедически широкому повествованию Б. Дьякова:

«Череватюк [врач в зоне] не приедет… — с горечью сказала Перепёлкина. — Попов, начальник санотдела… какой это чёрствый, бездушный человек! не разрешил. Даже в очередном отпуске отказал. — Клавдия Александровна тяжело вздохнула. — Письмо прислала Нина Устиновна… Ужасное письмо. Ужасное!..! «Устала жить» — пишет… Я очень боюсь за неё…»

А потом пришла трагическая информация:

«Нина Устиновна нервно заболела. Очевидно, подействовала лагерная обстановка. А ведь фронтовичка была!.. Отвезли в Иркутск, в больницу. Она разбила окно в туалете и… куском стекла…

— Зарезалась?! — ужаснувшись, зачем-то спросил я.

— Да!

Передо мной, словно живая встала Череватюк: молодое лицо с тёмно-карими глазами, шинель нараспашку, четыре ордена на груди… И как бы послышался её вопрос: «Много, по-вашему, в больнице невиноватых?..»

Оказывается, Ш. может поражать и пассивных наблюдателей, и замечательных профессионалов: невозможно бесконечно насиловать совесть. Случаи укрывающейся под маской запойного пьянства (а то и наркомании) шизофрении у самих охранников из состава внутренних войск, думается, в памяти у всех, кто к ним близко имел отношение. Да, вот и воспоминания известного советского диссидента Владимира Буковского после выхода из зоны: «Когда-то в детстве моём к нашим соседям приезжал дальний родственник из Сибири — офицер МВД, какой-то лагерный начальник. Он тоже не мог видеть людей, идущих по улице. Напивался, мрачно чистил сапоги на кухне и говорил злобно, ни к кому не обращаясь:

— Ходят тут. Весёлые, смеются… ко мне бы их. У меня бы посмеялись…» («И возвращается ветер». — М.: АО «Демократическая Россия», 1990)

О шизофрении во власти будет разговор впереди. А пока ещё раз обратимся к Шаламову, в очередном рассказе показавшему ту тонкую грань, которая может отделять смерть от жизни, шизофренический бред от лёгкого изменения сознания («Сухим пайком»). Куда качнётся, зависит и от нас, от окружающей среды, которая и является главным фактором биологической эволюции.

«Мы готовы были плакать от боязни, что суп будет жидким. И когда случалось чудо, и суп был густой, мы не верили, и, радуясь, ели его медленно-медленно. Но и после густого супа в потеплевшем желудке оставалась сосущая боль — мы голодали давно. Все человеческие чувства — любовь, дружба, зависть, человеколюбие, милосердие, жажда славы, честность — ушли от нас с тем мясом, которого мы лишились за время своего продолжительного голодания. В том незначительном мышечном слое, что ещё оставался на наших костях, что ещё давал нам возможность есть, двигаться и дышать, и даже пилить брёвна и насыпать лопатой камень и песок в тачки, и даже возить тачки по нескончаемому деревянному трапу в золотом забое, по узкой деревянной дороге на промывочный прибор, — в этом мышечном слое размещалась только злоба — самое долговечное человеческое чувство…Мы понимали, что смерть нисколько не хуже, чем жизнь, и не боялись ни той, ни другой. Великое равнодушие владело нами. Мы знали, что в нашей воле прекратить эту жизнь хоть завтра же, и иногда решались сделать это. И всякий раз нам мешали какие-нибудь мелочи, из которых состоит жизнь. То сегодня будут выдавать «ларёк» — премиальный килограмм хлеба, — просто глупо было кончать самоубийством в такой день. То дневальный из соседнего барака обещал дать закурить вечером — отдать давнишний долг».

Любимые простым людом (и мною) шестидесятые и семидесятые годы для кого-то были застойными, для кого-то и «отстойными». Диссидентам жилось плохо. Как всегда на закуску их пользовала Госпожа тюрьмы. (Губерман И.М. Прогулки вокруг барака — М.: Изд-во Эксмо, 2003. — С. 361–608).

«В изоляторе нас кормили горячим через день, а еда — специальная для шизо и бура (в бур на полгода опускают…, а учитывая, что подвал этот — в болотной почве, неминуемы легочные осложнения, многих проводили мы на этап до Красноярской лагерной больницы, где лежат туберкулёзные из разных зон)… В санчасти я был как раз, когда подняли двух ребят из бура. Одного — из-за сердечного приступа, а второго — чтобы просто отдышался. Потому что он, отсидев полгода и всего дней двадцать побыв в зоне (она раем кажется после бура, потому что воздух, еда, пространство), снова был опущен на полгода — с кем-то счёты поторопился свести. Видел я, как они шли по коридору — того, что с сердцем, под руки вели, а второй шёл сам, но пошатывался, ступал нетвёрдо, словно выпил, но старался не показать.

Именно в шизо и в буре в основном (и в тюрьмах-крытках) совершают зэки поступки, непонятные здравому рассудку, находя в них средство от тоски. Глотают костяшки домино, ложки, пуговицы, иголки, шахматные фигуры — и не одну…Главным образом (как я понял, расспрашивая делавших такое) — чтобы досадить надзирателям и начальству. Безусловная, очевидная глупость…, но в шизо и в буре куда-то утекает здравый смысл. И накатывается, как умопомрачение: вопреки бессилию своему сделать что-нибудь из ряда вон — и немедленно, — возражающее этому бессилию. Острая жажда доказать, что ты хотя бы над самим собой властен, и таким вот образом от смертельной тоски уйти — кажется мне главной побудительной причиной совершенно необъяснимых самокалечений….А в камере предварительного заключения мой сосед по нарам (двадцать лет провёл в лагерях), рассказал мне, как они когда-то целой камерой (десять человек) прибили себе к нарам мошонки и сидели несколько часов».

Схожие зарисовки сделал и А. Солженицын («Раковый корпус». — М.: ИнкомНВ, 1991. — 414с.): «

— Один литовец проглотил алюминиевую ложку, столовую.

— Как это может быть?!

— Нарочно. Чтоб уйти из одиночки. Он же не знал, что хирурга увозят».

 

Туберкулёз — психосоматическое заболевание

К сказанному писателями-мучениками, необходимо добавить и научное наблюдение. По сведениям, почерпнутым на лекции в Роспотребнадзоре Пермской области осенью 2010 года, заболеваемость туберкулёзом лёгких у лиц в местах лишения свободы в 33 раза выше, чем в среднем по России. И это при условии, что содержание людей под стражей значительно улучшилось (в плане соблюдения санитарных норм) по сравнению с тем, что было полвека назад. Не пора ли называть вещи своими именами? Кто так упорно сопротивляется жизни? Туберкулёз — это не только социальное заболевание, ведущее к изоляции пациентов, а психосоматическое прежде всего. Для пущей убедительности пригодились бы и сведения о распространённости туберкулёза у олигофренов и дебилов (отсылаю за поиском этих данных любопытных читателей). Прежде чем перейти к следующей странице основного повествования, хотелось бы рассказать вот о чём. В 1992 году в Германии судьба свела меня с человеком, который был солдатом вермахта и в 1943 году тяжело ранен в ногу на Волге. Он представился как доктор Эрхардт. После демобилизации обнаружились признаки открытой формы туберкулёза. И он, овладев новым тогда методом аутотренинга, сам, без антибиотиков, восстановил здоровье. Именно этот человек и финансировал мою поездку в 1994 году на всемирный конгресс по психотерапии в Гамбурге, определившем мою последующую судьбу.

Итак, есть она, эта Госпожа! И не замечать её бесконечно — чревато… Перед тем, как обратиться к вершинам власти, ещё раз погрузимся в поисках Госпожи под землю вместе с героями романов Мамина-Сибиряка.

 

Шизофрения живёт под землёй

Вот, например, «Горное гнездо». Там описываются события до и после отмены крепостного права на Урале: «…Самым любимым наказанием…служила «гора», то есть опальных отправляли в медный рудник, в шахты, где они, совсем голые, на глубине восьмидесяти сажен должны были копать медную руду. Эту каторжную работу не могли выносить самые привычные и сильные рабочие, а «заграничные» в своих европейских обносках были просто жалки, и их спускали в гору на верную смерть… Вся эта чудовищная история закончилась тем, что из двенадцати «заграничных» в три года четверо кончили чахоткой, трое спились, а остальные посходили с ума».

Поистине! Великие люди умеют сказать просто о главном. В одном предложении — вся правда о шизофрении: туберкулёз и алкоголизация — её старшие и/или младшие брат и сёстра. Всё же следует разъяснить для глубины понимания, что названные «заграничными» были крепостными людьми, некогда посланными в Европу для обучения наукам, и имели несчастье вернуться на родину. Но вот выдержки из другого романа писателя («Три конца»): «Большинство из них переженились, кто в Париже, кто в Германии, кто в Бельгии. Мухин тоже женился на француженке, небогатой девушке, дочери механика… Всех «заграничных» рассортировали по отдельным заводам. Гений крепостного управляющего проявился в полном блеске: горные инженеры получили места писцов в бухгалтерии, техники были приставлены приёмщиками угля и т. д. Мухин, как удостоившийся чести обедать с французским королём, получил и особый почёт. Лука Назарыч ни с того ни с чего возненавидел его и отправил в «медную гору», к старому Палачу, что делалось только в наказание за особенно важные провинности. Первый ученик Ecole polytechnique каждый день должен был спускаться по стремянке с киркой в руках и с блендочкой на кожаном поясе на глубину шестидесяти сажен и работать там наравне с другими…

Нужно ли говорить, что произошло потом: все «заграничные» кончили очень быстро; двое спились, один застрелился, трое умерли от чахотки, а остальные сошли с ума. К этому тяжёлому времени относится эпизод с Сидором Карпычем, которого отодрал Иван Семёныч. Сидор Карпыч кончил сумасшествием, и Пётр Елисеич держал его при себе, как товарища по несчастию, которому даже и деваться было некуда. Уцелел один Пётр Елисеич, да и тот слыл за человека повихнувшегося…

Главный управляющий торжествовал вполне. Жена Мухина героически переносила свои испытания, но слишком рано сделалась задумчивой, молчаливой и как-то вся ушла в себя. Её почти не видали посторонние люди. Это нелюдимство походило на сумасшествие, за исключением тех редких минут, когда мелькали проблески сознания. К этому служило поводом и то, что первые дети умирали, и оставалась одна Нюрочка. Умирая, эта «немка» умоляла мужа отправить дочь туда, на Запад, где свет, и справедливость, и счастье. Ах, как она тосковала, что даже мёртвым её тело должно оставаться в русских снегах, хотя и верила, что наступит счастливая пора и для крепостной России».

Вероятно, М. Горбачёв и отменил крепостное право, хотя эту заслугу обычно приписывали Александру II. Но может ли считаться свободным врач, если у него нет своей квартиры и нет возможности поехать в отпуск туда, куда он хочет? Могут ли считаться свободными бывшие колхозники и крестьяне, если у них в деревне нет работы, а в чужом городе не будет квартиры или денег для её оплаты? Да, и нужны ли нашему государству, вообще, свободные и здоровые люди?

Блистательна и сама по себе история, рассказанная Маминым-Сибиряком, о том, как власть относится к «выскочкам», овладевшим знаниями помимо её «воли». Точно так же властью (в том числе и научной) признаются лишь те открытия, которые делаются по её же указанию и, естественно, обязательно финансируются, а те, что рождаются по собственному почину учёного, да на личные сбережения и в свободное от службы время, — благополучно «закрываются» или замалчиваются. Иная система координат, другой ключ миропонимания, преследующие, прежде всего, постижение истины, а не интересы научно подкованной группы менеджеров, скорее будут отставлены в сторону. Как часто умели люди выбрасывать из лохани ребёнка вместо грязной воды! Итог подобной дереализации и деперсонализации — горе, пьянство и Ш. родителей. Когда-то Ленин со своим любимым «Иудушкой» предали идеи научного социализма, подменив его вооружённым бандитизмом. Что оставалось Плеханову, Кропоткину и их сторонникам? Некоторые даже не успели сойти с ума от ужаса, как очутились за решёткой или колючей проволокой, где им могли свободно устраивать «самоубийство на почве болезни».

Интересны суждения Вл. Буковского о Ленине: «У него просто не было принципов, кроме одного: всегда подвести теоретическую базу под какое-то своё конкретное решение. Эта вот беспринципность и называется ленинской диалектикой. Философия, чрезвычайно удобная для жуликов, но никогда не спасавшая их от расплаты» («И возвращается ветер». — М.: АО «Демократическая Россия», 1990. — С. 81).

Вернёмся из кровавой политической пропасти в научный «мир». Ах, как совпадает высказывание политического диссидента с заключением А.Н. Уайтхеда о науке: «Если наука не хочет деградировать, превратившись в нагромождение ad hoc гипотез, ей следует стать более философичной и заняться строгой критикой своих собственных оснований» (А.Н. Уайтхед «Наука и современный мир»/ Избранные работы по философии. — М.: Прогресс, 1990. — С. 73). И далее на стр. 555: «Ни одна наука не может быть более надёжна, нежели та неосознаваемая метафизика, на которую она неявно опирается… Всякое рассуждение, игнорирующее своё метафизическое основание, несостоятельно…Несомненность научных данных является иллюзией, ибо эти данные связаны с неисследованными ограничениями. Наши научные концепции находятся под контролем общепринятых метафизических понятий эпохи. Вот потому-то наши ожидания так часто не оправдываются. И когда появляется какой-нибудь новый способ наблюдения, наши старые концепции тонут в океане неточностей и ошибок («Приключения идей»)».

 

Наука не сомневается, наука повелевает

Попробуем в море научной информации разглядеть эти инвалидизирующие ad hoc (лат.: на данный случай, или, попросту, на злобу дня) концепции. Это почти всё, с чем сталкиваются граждане России в больницах и поликлиниках. Возьмём всего несколько обоснованных примеров из практики: концепции лечения дефицита гемоглобина и иммунокомпетентных клеток у беременных, преимуществ кесарева сечения перед естественными родами, концепция лечения боли фармпрепаратами, преимущества инсулинового шока в лечении шизофрении.

Некогда величина мирового масштаба Рудольф Вирхов, патологоанатом, антрополог, основатель клеточной патологии, один из создателей современной антропологии и этнологии заявил: «Дарвинизм должен быть вычеркнут из ряда научных теорий!» — с чем я бы, пожалуй, весьма охотно согласился. (Любопытствующим рекомендую отыскать книгу М.В. Швецова «Химера и антихимера». — Пермь, 1992. Сегодня она уже есть на портале «Проза. ру»: ). Да вот беда! Вдруг самые агрессивные из коммунистов так рьяно поддержали Дарвина, а на основании его мальтузианских теорий даже построили государство-рай для рабочих и к ним примазавшихся. (Тот же Р. Вирхов практически уничтожил «спасителя венгерских матерей» И. Земмельвейса, обладая большим влиянием на умы конформистских, традиционно мыслящих учёных и не желая вникать в суть его открытия, предвосхитившего наступление эры асептики и антисептики). Но если советские учёные, надёжно опершись на солдатские штыки, признавали существование дарвиновской эволюции, почему они желали вмешиваться в процессы биологической эволюции при беременности, материальным носителем которой и могут выступать те самые иммунокомпетентные клетки? А какое настоящее слово надо подобрать к концепции лечения анемии при беременности, приведшей к гибели не одну женщину, не говоря уже и о числе умерших внутриутробно детей? Сегодня научные грани размыты весьма сильно! Чего стоит одна только реклама на транспортных средствах, обещающая избавление от боли фармпрепаратами… В этой рекламе, прежде всего, актуальность бизнеса, а результативность — как всегда: многократно меньше, чем общепринятые ожидания «пятьдесят на пятьдесят».

Концепция преимущества кесаревых сечений перед естественными родами гораздо больше, чем иные, подходит под определение социально опасной. При условии, что кесарево сечение, согласно мнению передовых учёных, не только меняет направление эволюции человека (если она вообще существует), но и может вести к вымиранию Homo sapiens как вида (Мишель Оден. Кесарево сечение: безопасный выход или угроза будущему? Москва, 2006. — 188с.), — сегодня частота кесарева сечения у беременных в Перми приближается к 30 %, в Москве — давно больше 30 %, а в Мексике достигает 80 %.

Концепция лечения шизофрении инсулиновым шоком, если и устраивала в прошлом научных политиков (им нравились и гипотезы о необходимости тотального удаления здорового червеобразного отростка, миндалин и крайней плоти — у мальчиков), то едва ли от неё умилялись больные. Подобное действо вполне соответствует эффективности стрельбы из пушки по воробьям, но… «рекомендовано учёными». Шоковая терапия отражает скорее беспомощность, чем учёность, касается это политических или прочих наук. Да и результаты, мягко говоря, весьма сомнительные (для кого-то — гибельные). На этом фоне едва ли хуже будет выглядеть концепция о пользе чтения Библии при шизофрении.

Есть сообщения психиатров, что это лучшая терапия (Josh McDowell. More than a carpenter. Tyndale House Publishers, Inc.: Slavic Gospel Press, 1990. — 128p.). Но ведь у наших психиатров сегодня мало времени на общение с больными, «вкалывают» на две ставки и более. Откуда ещё берутся силы на проведение платных приёмов вне служебного времени? Это их тайна… Каждый психиатр читал И. Ялома, (Ялом И. Мамочка и смысл жизни: психотерапевтические истории. — М.: ЭКСМО, 2005. — 384с.) и помнит его наставления: «Почему врачи не понимают важности своего присутствия? Они представить себе не могут, как они нужны именно в тот момент, когда им больше нечего предложить».

Однако применять на практике то, что положено делать согласно призванию или клятве Гиппократа…? По-прежнему остаётся актуальной концепция Б. Шоу: «Никто так не опасен, как нищий врач».

Примеров, подобных этим, предостаточно. Смена одной теории на другую — естественный процесс в науке. А.Л. Никифоров писал: «Ценность философского результата определяется не соответствием его фактам и научным данным, а его потенциальной способностью придавать новый смысл понятиям, вещам, явлениям и показывать их в новом, необычном свете. Очень значительный результат даёт возможность по-новому взглянуть на всё, на весь мир» (А.Л. Никифоров. Философия как личный опыт/Заблуждающийся разум?. — М.:ИПЛ, 1990. — С. 317).

Настоящая беда в том, что конформисты или традиционно мыслящие учёные могут тормозить появление, а точнее доведение до сведения общества или специалистов новых концепций или гипотез. Это уже коррупция и связанные с нею человеческие трагедии. Снова процитирую И. Ялома: «Враг истины не ложь, а убеждения!» (Ялом Ирвин. Когда Ницше плакал // Психотерапевтические истории. — М.: Изд-во Эксмо, 2002. — С. 5 — 420.)

Давайте ещё раз погрузимся в места за высоким забором и железной решёткой. Для этого почитаем роман Льюиса Нормана «От руки брата его». Для чего-то он был нужен тогдашним советским идеологам, и его напечатал журнал «Иностранная литература». (Кстати, это было время, когда на Западе довольно мощно заявила о себе антипсихиатрия). Итак:

«Это он, ковёр, убедил доктора Джеддера, когда-то считавшего себя человеком широких взглядов, что психиатрия — это, в общем-то, жульничество. Это он, ковёр, внушил ему, что все сорок процентов психически ненормальных обитателей Хэйхерста — ловкие симулянты, и заставил поддерживать одного из тюремных чиновников, который требовал снова ввести наказание плетьми.

…Судьи почему-то предпочитают наказывать преступников, а не лечить душевнобольных. И так оно и будет до скончания века…

— Ты слишком долго жил один, тебе вечно что-нибудь мерещилось. Случись всё это теперь, а не полгода назад, ты бы там у рощи никакого Ивена Оуэна не увидел…

Нортфилдс считался не тюрьмой, а больницей для тех, кого к преступлению привела душевная болезнь, но Брон вскоре убедился, что даже и здесь плохо быть явно сумасшедшим. Оказалось, что и здесь существует своего рода иерархия, почти такая же, что была знакома пациентам и вне этих стен, одним на радость, другим на беду. На верху здешней общественной лестницы стояли люди сравнительно обеспеченные, спокойные, владеющие собой, внизу — немощные, бедные, безнадёжно слабоумные. И те, кто принадлежал к разным слоям, почти не общались между собой (выделено мной). Беспокойные, буйные, «трудные» пациенты жили в плохих условиях, без удобств, точно в казарме, тогда как у привилегированных пациентов были отдельные комнаты и им разрешалось иметь кое-какие домашние вещицы. Пролетарские низы смотрели наверх с завистью, аристократическая верхушка относилась к ним со страхом и отвращением. Но всех их судьба отдала здесь на милость Её Величества, и все были наказаны безбрачием. Мужчины и женщины встречались только на концертах, где были строго отделены друг от друга, а аристократы — ещё на бале по случаю рождества. Здесь постоянство выражалось взглядами и жестами, обращая их всегда к одному и тому же предмету любви, а непостоянство — обращая те же знаки то к одному, то к другому; этими кивками и улыбками и ограничивалась вся гамма отношений между полами. Во время танцев на рождество, к которым допускались сравнительно нормальные пациенты, можно было осторожно прижаться друг к другу, обменяться записками. Так мотылька любви здесь неукоснительно заталкивали обратно в кокон…

— Не поддавайтесь, — сказал Даллас. — Не опускайте руки. Как бы вас снова не затянуло.

— Пока держусь, — сказал Брон. Хотя это не так-то просто, и сам не заметишь, как тебя засосёт. Похоже, больше пяти лет тут не пробарахтаешься, начнёшь понемногу терять разум (выделено мною). Знаете, что мне помогает держаться? Стараюсь понять, что волнует людей. Не верьте, будто стоит исключить из жизни деньги и секс — и всё становится легко и просто. Это всё пустые разговоры. Даже те, которые вроде совсем уже ничего не смыслят, всё равно тревожатся о своих ребятишках….

Со служителем у него были самые добрые отношения, и тот не стал напоминать о правиле, запрещающем физические контакты с посетителями (выделено мной)….

— Я знаю, Кэти. И у меня как раз есть к тебе просьба. Один мой друг получил сегодня дурные вести, и мне хотелось бы что-нибудь ему подарить. У нас в киоске можно купить для него баночку варенья или там масло для волос.

— Дурные вести…а какие?

— Жена больше не будет его навещать. Директору пришлось сказать ему об этом. Если ты на выходе оставишь десять шиллингов, я смогу что-нибудь купить…

— Она ждала три года. Это, пожалуй, предел. Поначалу женщина может быть исполнена самых благих намерений, но муж в Нортфилдсе — это тяжкий крест. Женатому здесь худо, он всё время ждёт, что на него обрушится удар.

— Я бы ждала тебя до скончания века, Брон.

Он не понял.

— Ты-то наверно ждала бы, Кэти. Но таких, как ты, одна на тысячу.

…- Всё это очень сложно. Но надежда — яд. От неё тут столько народу гибнет. Всё равно мы до самой смерти отсюда не выйдем, но кто сумеет избавиться от надежды, тому умирать легче. Вот почему мне лучше с тобой больше не видеться…

— Брону грозит распад личности, — сказал Даллас.

— Как и всем здесь.

— Выходит, эта лечебница губит своих пациентов, так (выделено мною)?

— Неминуемо, Нортфилдс тоже кара, только под другим названием. Унаследованный от прошлого предрассудок…

В Нортфилдсе жизнь пациентов и служащих равно определялась и охранялась всевозможными правилами. В своде здешних законов был готовый ответ на все вопросы, сомнения, непредвиденные случаи. Здесь жили, словно в пещере, где всё окаменело, и вода, сочась по капле, изменяла эти застывшие формы так медленно, что перемены невозможно было заметить. Раз в десять, двадцать, тридцать лет вот так же случалось что-нибудь из ряда вон выходящее, и тогда с трудом, с мучениями что-то придумывали, и вновь придуманное со временем тоже окаменевало….

Быть включённым в группу, оправляющуюся в город за покупками, означало высшую награду за вновь обретённый рассудок — главное преимущество горстки пациентов блока «А» в последние годы их официального выздоровления. Они прошли все испытания на нормальную психику, и их энцефалограммы внушали куда меньше опасений, чем у любых девяти из десяти первых встречных (выделено мной). Однажды, передавая директору список кандидатов на поездку в город, доктор Симпсон сказал:

— Эти люди душевно здоровее меня. — Ему очень хотелось прибавить: «И вас тоже, сэр»…

Вот ещё одна энциклопедия больничной жизни. Различия по сравнению с тюрьмой лишь в степени выраженности негативных этиологических (причинных) и патогенетических факторов возникновения шизофрении: изоляция от внешнего мира, жестокость, внутрибольничная изоляция (кастовость), равнодушие чиновников от психиатрии, отсутствие физических контактов, — да разве что в месте действия — это Европа. Особенно хочется обратить внимание на отсутствие у больных (да и заключённых в тюрьме) физического контакта с прочими пациентами и здоровыми. Мак-Нили Д. в работе с интересным названием пишет: «Психотерапевты стремятся пробудить жизнь. Они стремятся оживить омертвелые души, воздействуя на тело, и оживить омертвелые части тела, воздействуя на душу…Художественные изображения объятий и прикосновений распространены повсеместно, доказывая, что физический контакт — это архетипическая необходимость. Я считаю, что современные люди могли бы больше прикасаться друг к другу; моя практика подтверждает, что и дети и взрослые страдают от недостатка прикосновений. Однажды на меня произвела глубокое впечатление незнакомая женщина лет шестидесяти. Мы сидели рядом в церкви, и я держала на руках своего ребёнка. Она образовалась, когда моя дочка вдруг крепко обняла её за шею. «Ко мне давно никто не прикасался, — прошептала она. — Когда становишься старой, никто к тебе больше не прикасается»» (Прикосновение. — М.: Ин-т общегуманитарных исследований Алетейа, 1999. - 144с.).

Вспоминается семинар в институте психотерапии в Москве, когда ведущая сказала, что у итальянцев супруги совершают до 200 несексуальных контактов в течение одного часа!

Задумывался ли когда-нибудь читатель, почему тоталитарные режимы питали ненависть к телу как таковому? Почему они так любили изображать женщину с мужеподобными качествами? К чему такие извращения вкуса и общечеловеческой морали? Даже в потрясающем для середины прошлого века романе Ивана Ефремова (Лезвие бритвы. Йошкар-Ола: Марийское кн. издательство, 1991. — 640с.) есть несколько интересных и для данного повествования строк:

«Стр.58. Художница:

— Женщина в новой жизни будет похожей на мужчину, тонкой, стройной, как юноша, чтобы быть повсюду товарищем и спутником мужчины, чтобы выполнять любую работу».

Вы уже догадались откуда происходит источник ненависти к телу?

Конечно, потому что тело обладает собственной мудростью, и потому что нет лучшего советчика, если ты хочешь избежать всеобщего сумасшествия.

Теперь позволю себе отойти от основной темы повествования и рассказать о вещах, которые, казалось бы, так далеки от вопросов шизофрении у взрослых, а от концлагерей — тем более. Однако…психотерапевт редко говорит что-то просто так, чего бы не могло быть полезным для страждущего.

 

Перинатальная психология знает

Широко известный в научных кругах Станислав Гроф писал: «Мы, кажется, вовлечены в драматическую гонку времени, которая не имеет прецедента за всю историю человечества. Под угрозой находится будущая жизнь на этой планете. Если мы продолжим старые стратегии, которые по своим последствиям являются чрезвычайно самоубийственными, маловероятно, что человеческая разновидность выживет. Однако, если достаточное число людей подвергнется процессу глубокого внутреннего преобразования, мы могли бы достичь уровня развития сознания, когда мы заслужим гордое имя, которое мы дали нашей разновидности: homo sapiens» (цит. по книге «Феномен насилия (от семейного до глобального): взгляд с позиции пренатальной и перинатальной психологии и медицины» / ред. Г.И. Брехман и П.Г. Фёдор-Фрайберг. — Санкт-Петербург — Хайфа, 2005). Давайте почитаем эту редкую книгу вместе, тем более что власти стараются всячески не замечать достижения перинатальной психологии, несмотря на то, что активно занимаются строительством перинатальных центров, (в которых не найдётся места новой психологии). Эти центры представляют собой всем известные роддома с новой вывеской и со старым акцентом на агрессивное ведение беременных. И не многим более. Всё как обычно: не верь глазам своим или, как писал А. Зиновьев в «Зияющих высотах» «…в центре нового района раскинулся старый пустырь». А сам редактор книги «Феномен насилия» пишет: «Настало время рождения в обществе новых знаний о том, что пренатальная и перинатальная стадии являются наиболее ответственными и решающими в человеческой жизни. Знание того, что неродившийся ребёнок уже личность, психологический и социальный партнёр своих родителей, а через них и общества как целостности — должно быть первостепенным». Перинатальная психология несёт много откровений, которые позволяют вскрыть корни человеческих проблем и болезней. Далее П.Г. Фёдор-Фрайберг сообщает: «Нежеланные дети испытывают моральную угрозу и являются моральной угрозой для общества. В идеале ребёнок должен быть любим ещё до рождения. Нежеланных детей не должно быть. До тех пор, пока мы не достигнем этих ментальных и социальных условий, касающихся пренатальной стадии жизни, все позитивные изменения в мире будут поверхностными, и будет сохраняться опасность угрозы основным человеческим потребностям и правам, культурным и традиционным ценностям, самой цивилизации и свободе».

Столь глубокие, красивые заключения и заявления не всем могут быть понятны. Но они могут быть разъяснены работой другого автора, Людвига Януса, в той же книге: «Эмпирические исследования показали, что люди испытавшие насилие до и во время своего рождения, имеют тенденцию к проявлению насилия в последующей жизни…Пренатальный ребёнок имеет возможность пережить нападение в виде попытки аборта. При неблагоприятных обстоятельствах это может проявиться у взрослых в виде акта терроризма.

В Германии известен случай Юргена Бартша, который убивал детей в пещере (в конце издания будет уделено достаточно внимания роли пещеры как первобытного местообитания в возникновении шизофренического сознания/поведения — моя вставка). Он жил со следами восстановленной травмы аборта, пренатальные переживания были перенесены на жертвы через сексуальное извращение. Бартш сообщил, что он многократно испытывал галлюцинацию (выделено мною) преступления прежде, чем он его осуществил… Он был рождён вне брака и оставался в клинике в течение всего первого года жизни. Его мать, категорически не желавшая его иметь, умерла вскоре после его рождения».

Один из пионеров новой психологии Томас Верни писал: «Где человек с самого начала испытывает чувства любви, отвержения, тревоги и печали? Где человек с самого начала учится взаимодействию с людьми и миром? Где формируются основные черты характера? Первая школа, которую мы посещаем, — Лоно нашей матери. Здесь мы получаем наш вводный курс любви, отвержения, ненависти, тревоги, доверия и сочувствия. И здесь мы должны искать корни насилия…Личность формируется, прежде всего, цепью факторов риска и/или событий, которые нередко начинаются до зачатия и продолжаются в течение всей жизни. Поскольку каждый биологический процесс имеет психологический коррелят, всё, что случается с нами, особенно в начале жизни, постоянно воздействует на нас. Была ли ваша мать активной или спящей, когда мы рождались, были ли мы рождены через естественные родовые пути или с помощью кесарева сечения, оставили ли нас в комнате с матерью или мы провели четыре недели в инкубаторе — это вопросы чрезвычайной важности».

И далее там же: «Но как мы, в человеческом сообществе приветствуем эти новые, много знающие, любознательные и проницательные существа?

Вместо темноты и тишины матери мы обрушиваем на них ослепительный свет, чрезмерные шумы и резкие голоса. Ранимые, всегда подвижные в матке, они испытывают подобие удара ремнём, когда мы захватываем их, только что родившихся, за лодыжки (спасибо великодушно практикам, реже пользующимся подобными приёмами). Далее мы наводим ужас на детей отсасыванием слизи из их ртов и закапыванием в их глазки антисептиков, которые не только жалят, но ещё и заволакивают пеленой. Если у младенцев обнаруживаются какие-либо признаки желтухи, их пятки пунктируют ланцетом, чтобы взять у них кровь для лабораторных исследований. После недолгих минут успокоения у груди своих матерей (если женщине не вводились анестетики и болеутоляющие средства), младенцев, чья кожа в месте укола становится необычайно чувствительной, плотно заворачивают в ткани, которые они воспринимают как наждачную бумагу. Наконец, их помещают в детскую палату, чтобы после перенесённых испытаний они пришли в себя среди им подобных двадцати или тридцати орущих новорождённых. И это называется «хорошим рождением!»

Если младенцы появляются на свет недоношенными, или с врождённым дефектом, или с каким-либо заболеванием, их переводят в палату интенсивного наблюдения и лечения. И да поможет им там Бог!

Как воздействует эта болезненная сенсорная перегрузка на младенцев? Во-первых, они не развиваются так, как должны были бы развиваться. Во-вторых, в психологическом отношении они оказываются травмированными. Беспомощность, печаль, вызванная отделением от матери, отсутствие прикосновений, постоянное опасение быть обиженными или травмированными, гнев, ярость — эти чувства они постоянно «записывают» в свой «банк памяти». Эти воспоминания не испаряются, не исчезают. Если впоследствии ребёнка любят и лелеют, то негативная нагрузка, связанная с этими воспоминаниями, может быть постепенно уменьшена. Но если в дальнейшем ребёнка травмируют отвержением, физическим насилием и унижением, этот ранний опыт будет закреплён и впоследствии при определённых условиях будет восстанавливаться, действуя подобно стимулятору мышления, ведущему ребёнка ко всё более и более разрушительным способам поведения…Практически невозможно найти серийного убийцу или насильника, который был бы желанным ребёнком, воспитанным в нормальной, любящей семье….

В разных странах и в мире в целом слишком много детей умирает после того, как их избили, замучили или напугали до смерти. Те из них, которые остаются живыми, нередко оказываются травмированными на всю жизнь унижением, физическим, сексуальным и эмоциональным насилием. Дети, которые выживают в процессе этого насилия, подготовлены к тому, чтобы вернуть нечто подобное планете и её жителям с гневом и разрушением». Т. Верни делает заключение: «Наша единственная надежда на лучший мир состоит в усилении и углублении этой врождённой способности заботиться, лелеять и сочувствовать другим….Что не является необходимым, так это борьба с уличным насилием с помощью государственного насилия. Мы не нуждаемся в большем количестве полиции, большем количестве судов и большем количестве тюрем. Мы нуждаемся в более сознательном воспитании» («Феномен насилия»).

В 1945 году Рене Спитц изучал две группы младенцев, которые получили различные виды материнской заботы. В одной группе были заключённые в тюрьму юные матери, которым была предоставлена возможность ежедневно заботиться о своих младенцах в тюремной детской. Большинство из этих девочек не обладали высоким интеллектом и никогда прежде не воспитывали детей. Они как могли оказывали своим младенцам непосредственное внимание и заботились о них, чтобы те росли и развивались.

В другой группе (смерть матери, болезнь в семье, трудное материальное положение) младенцы были помещены на различные периоды времени (от нескольких месяцев до нескольких лет) в Дома младенцев. Об этих младенцах заботились интеллектуальные, опытные, высокообразованные медсёстры, которые умело распределяли еду, одежду и физическую заботу, необходимые детям. Однако на сорок пять младенцев имелись только одна главная медсестра и пять медсестёр-помощниц. Ни одной минуты не тратилось впустую для игр или разговоров.

В то время как младенцы в тюремной детской были эмоционально вовлечены и оживлены, физически развивались, «подкидыши» лежали в своих кроватках в оцепенении (ступоре), смотрели в никуда, до тех пор, пока не увядали, а многие из них умирали. Выживали те, кто имел большую физическую способность восстанавливать свои силы. Они испытывали отчаянный «голод» в отношении прямого человеческого контакта, развлекаясь в часы бодрствования переплетением своих пальцев перед глазами, как если бы глаза и руки были заняты каким-то значащим диалогом.

Большинство младенцев, которые были подкидышами, начиная с рождения, никогда не испытывали человеческую привязанность, не могли оправиться даже после того, как Спитц организовал специальное окружение, призванное обеспечить их душевным (один-на-один) вниманием и заботой. Примечательно, что некоторые из лишённых привязанностей младенцев были ещё способны ответить на приглашение к диалогу, но их начальные контакты с добрым, отзывчивым воспитателем пробуждали у них интенсивное и неуправляемое беспокойство, они реагировали насилием, редко наблюдаемым у детей. Младенцы рвали свою одежду и простыни в клочки, кусали других детей в детской и вырывали свои собственные волосы горстями.

Специалисты были озадачены вопросом, почему и как на младенцев воздействует потеря матери. В 70-х годах прошлого века Гарри и Маргарет Харлоу начали исследовать эту и связанную с ней проблемы в своей лаборатории приматов в Университете штата Висконсин. Некоторые детёныши в их лаборатории воспитывались без матери, другим вместо настоящей матери подкладывали манекен (на проволочный каркас натягивалась шкура, за которую детёныш мог держаться; в шкуре были проделаны отверстия для сосков, через которую обезьянка получала пищу; голова этого манекена весьма отдалённо походила на голову живой обезьяны). Как только молодняк подрастал, ставился опыт с целью выяснить, как поведут себя обезьянки в сложной, или экстремальной для них ситуации. В клетку впускалось нечто ужасное — механический медведь, оглушительно бьющий в барабан. Реакция малышей на это гремящее «чудовище» оказывалось совершенно различной. Те, кто воспитывался без мамы, в ужасе забивались в угол и замирали там в беззащитном отчаянии. Те, кто воспитывался с искусственными мамами, тоже пугались, бежали к своей «маме» и прижимались к ней. Через некоторое время они, однако, в отличие от обезьянок-сирот успокаивались, начинали наблюдать за пугающим предметом, потом подходили к нему, трогали его и, наконец, начинали разбирать игрушку. Иными словами, чувствуя за спиной даже искусственную мать, они находили в себе силы преодолеть страх, на смену которому приходило естественное желание познать новое и неизвестное. Позже, когда обезьянка переросла искусственную маму, опыт повторили, но на этот раз манекен упаковали в полиэтиленовую плёнку. Результат оказался прежний. Обезьяна, выросшая в изоляции, панически забилась в угол. Обезьяна, постоянно находившаяся рядом с искусственной мамой, взяла в охапку манекен и понесла с собой свою «уверенность», чтобы под её защитой изучить бьющего в барабан медведя.

Что показали дальнейшие наблюдения в этой же лаборатории? У обезьян, выросших в полной изоляции, обнаружились тяжёлые психические расстройства. Особенно дико вели себя самки по отношению к своим детёнышам. Они нисколько не интересовались ими, грубо отталкивали их и били, причём тем яростней, чем отчаяннее пытались малыши найти у них защиту. Поведение самок производило настолько жуткое впечатление, что, как писал Харлоу, «даже опытные сотрудники лаборатории не могли смотреть на это без чувства потрясения».

Таким образом, несложное изменение внешней среды (полная или частичная изоляция) выработало в подопытных животных необратимые психические отклонения от нормы; если в раннем возрасте они воспитываются в изоляции, то это всегда вызывает нарушения в их поведении ( выделено мною).

Описанный специалистами интегральный психологический портрет террористов во многом совпадает с психологическими особенностями, обнаруженными у нежелательных детей. Всё это наводит на размышление о роли нежелательности как фона для возрастания уровня агрессии в мире. Значение этого фактора трудно переоценить, если учесть, что треть детей сегодня рождаются нежеланными (по данным Американского Департамента Здоровья). Именно в этой группе людей обнаруживаются индивидуумы, у которых утрачено чувство самоценности, имеется стремление к смерти, безразличие не только к своей собственной жизни, но и жизни других людей. При условии их последующего отвержения и жестокого воспитания, среди нежеланных людей могут формироваться убийцы и серийные убийцы (Sonne J.).

П.Г. Фёдор-Фрайберг делает и свой вывод: пренатальный период является уникальным временем профилактики нарушений физического и психического (выделено мною) здоровья.

Несколько лет назад, на волне общемедицинского интереса к пре — и перинатальной психологии (и уже явно обозначившегося противодействия учёных и властей), почувствовав актуальность проблемы, решил по собственной инициативе провести пилотное исследование. Я задался вопросом: если агрессивность и антиобщественное поведение повзрослевших детей может быть следствием прямой угрозы невынашивания беременности у матери (стремление женщины сделать аборт медицинский или криминальный, мысли о нежелании рождения ребёнка или о самоубийстве), то нельзя ли считать и шизофрению, одним из основных симптомов которой является именно агрессивность в отношении себя или других, неким итогом устремлений женщины против своего неродившегося чада? Вот и А. Лоуэн писал, что у человека шизоидной структуры характера есть ненависть к матери («Биоэнергетика»).

Проведённое в течение последующих месяцев исследование показало, что у пациентов, чьи матери или они сами обратились ко мне на приём, в половине случаев выявленной шизофрении имеет место явная негативная настроенность против появления ребёнка. Для иллюстрации приведу несколько примеров.

Первая история. Женщина среднего возраста имеет высшее образование. Обратилась в амбулаторную службу во время нахождения в психотерапевтическом отделении госпитального типа. Ей было предложено посещение группы гипносуггестивной терапии, что обычно быстро приносит удовлетворение её участникам (хотя и временное). Мрачное настроение пациентки сохранялось в течение всего курса, что и заставило пригласить её на беседу. Здесь она и рассказала, что имеет сына-студента, который рос и развивался обычно, но когда очутился на 1-м курсе ВУЗа, то резко обозначились признаки душевного заболевания (агрессивность к матери). При обращении городской психиатрический диспансер был поставлен диагноз шизофрении.

Из рассказа женщины следовало, что сама она, учась на 1-м курсе того же ВУЗа, забеременела. Но времена были советские, и беременность вне брака считалась позором. Поэтому она серьёзно рассматривала возможность прервать её, и только случай спас тогда ребёнка. Она заключила брак, родила и серьёзное потрясение испытала уже, когда и сын сам стал студентом.

Вторая история. Пациентка пенсионного возраста. Бывший сотрудник ВУЗа. Дочь больна шизофренией, находится на учёте в городском психиатрическом диспансере. Но длительно работала библиотекарем. Из рассказа матери следовало, что беременность была для неё неприятной неожиданностью, она серьёзно задумывалась об аборте (рассчитывая на успешный карьерный рост); всю беременность, которая осложнилась очень тяжёлым поздним токсикозом, не могла принять дочь. Лечилась в акушерском стационаре у ведущих учёных. Ей было строго запрещено употребление соли, мяса; исключение сделали для творога и яблок. Роды преждевременные в 8 месяцев, вес ребёнка 2200 г. Кормление грудью разрешено через неделю. Позднее родила любимого сына — что ещё стало новым ударом для девочки в более позднем возрасте.

Комментарий ко второй истории. В последние годы, одобренный учёными метод содержания беременной в условиях, близких к голоду, тихо-тихо вышел из употребления. Вместе с тем, перинатальная психология и физиология сегодня знает, что низкокалорийная диета в третьем триместре чревата последствиями, потому что после 30 недель особенно активно развивается головной мозг (Гармашева Н.Л., Константинова Н.Н. Патофизиологические основы охраны внутриутробного развития человека. — Л.: Медицина, 1985, 157с.). В обзорных работах западных психологов сообщалось, что голодомор, устроенный гитлеровцами в оккупированной Голландии зимой 1944 — 45 г.г., привёл к рождению детей, среди которых в последующие годы жизни было значительно выше обычного число страдающих диабетом и шизофренией (Инге и Ханс Кренц, 2003). Почему же никого не вразумил ленинградский голодомор? Почему низкокалорийная диета у беременной женщины считалась у учёных хорошо обоснованной рекомендацией?

Однако, если вернуться к исходной позиции, обусловившей появление моей работы, а именно: изоляция человека как причина развития шизофрении или шизофренического развития личности, — то и здесь сугубо материальные вопросы питания, отнюдь, не противоречат высказываемой гипотезе.

Что такое голод, как не изоляция от источника поддержания жизни? По законам психоанализа отказ от еды может интерпретироваться как отказ от матери — на бессознательном уровне. В раннем детстве мать и есть весь мир ребёнка. Потому и лишение пищи на бессознательном уровне производит работу отделения, изоляции себя от мира. Я — стаёт всем миром.

Вместе с тем, ситуация в медицине удручает: она сегодня больше походит на экспериментальную, а вовсе не научную дисциплину.

Третья история. Женщина из центрального региона России рассказала о неудачной жизни и семье своего брата, который уже в зрелом возрасте повторно женился. Его супруга страдала бесплодием. Когда обоим родителям было под сорок, возникла неожиданная беременность, которую они решительно хотели прервать, ссылаясь знакомым и родственникам на болезни. Однако по настойчивому совету близких друзей и трезвому расчёту беременность была оставлена — о чём будущие родители никого не поставили в известность. История всплыла на свет, когда родился недоношенный 8-месячный ребёнок. Это событие всеми было встречено с радостью. Но физически ребёнок развивался плохо, отставая от сверстников. К тому же впервые годы обозначились хронические заболевания желудочно-кишечного тракта. Однако в умственном отношении ребёнок опережал всех детей. К 4 годам он разбирался в вопросах эксплуатации компьютера лучше отца, а к 6 годам мог вести беседу со взрослыми едва ли не на равных. В детском саду он обгонял всех. В возрасте мальчика около 10 лет трагически умирает отец. А ещё через пару лет ребёнок стаёт самым последним в классе: задания не выполняет, грубит учителям, регулярно пропускает занятия. В условиях отсутствия отца и из сочувствия семье учителя долго терпели подобное девиантное поведение, но всё же он был исключён из школы до окончания 9 класса. Всё это время мальчик упорно поглощал компьютерные знания, отучился держать в руках книгу. Увлекался так называемой анимацией, китайским языком и прочей «чертовщиной» (со слов женщины). По телефону незнакомому человеку отвечал на китайском языке — многие бросали трубку, полагая, что ошиблись номером. Мальчик не признавал близких, прочая (не виртуальная) жизнь мира его не интересовала, но весьма охотно собирался послужить для родины в армии. Всё так и продолжалось до момента моего знакомства с женщиной.

Комментарии к третьей истории. Мать мальчика (инвалид) ещё не обращалась к психиатрам, однако его положение практически ничем не отличается от такового у воспитанников детского дома. И если сильно не повезёт, то повзрослевшему сироте придётся пройти и этот путь.

 

Взгляд на минздрав из залов конгресса

Вот такая интересная отрасль психологии (перинатальная) возникла на рубеже перестройки, благодаря которой и проникла в бывший СССР через проржавевший «железный занавес». Она показала каждому думающему члену общества, какие радужные перспективы ожидают человечество; что не пресловутые экономика и машины сделают мир богаче и счастливее, что гармония в стране достижима без насилия над классами и без коммунистических вывертов.

Моментом истины для России стал XVII Всемирный конгресс в Москве в мае 2007 года Международного Общества пренатальной и перинатальной психологии и медицины «Внутриутробный ребенок и общество. Роль пренатальной психологии в акушерстве, неонатологии, психотерапии, психологии и социологии», на котором мне посчастливилось быть участником и членом оргкомитета. Поражало как большое число приглашённых ведущих иностранных специалистов, так и ничтожное количество участников и слушателей с российской стороны (200–300 человек). Но если первое было заслугой оргкомитета, то второе — на совести московских властей. В прессу не просочилась информация о конгрессе. В течение года до открытия министерство здравоохранения регулярно получало приглашения на конгресс. Но из Москвы на конгрессе не было ни одного профессора от акушерства: какой-то закулисный режиссёр «комедии» сказал «Нет!». Для «оправдания» придумали какое-то ведомственное совещание, на конгресс же прислали молодую симпатичную чиновницу, вчерашнюю выпускницу ВУЗа, которая заслонила своей «мужественной» грудью расслабленный Минздрав. Конечно, акушеры-гинекологи там были. К примеру, профессор Абрамченко из Питера. Он с упоением рассказал о быстрых и эффективных методах производства абортов, которыми успешно овладел. Участники конгресса почти единодушно захлопали его, а кто-то из зала назвал его выступление кощунственным. Не для всех этот конгресс прошёл благополучно. Через несколько дней после конгресса скоропостижно скончался один из членов оргкомитета.

 

Детский дом: спасите наши души

А сейчас хотелось бы предложить вниманию выносливого и терпеливого читателя выдержки из книги выдающегося педагога Ларисы Мироновой («Детский дом: Записки воспитателя». — М.: Современник. 1989. — 496с), которую хотелось бы сравнить по значимости с повествованиями Достоевского. Правдивость, мужество (да простит читатель подобную характеристику замечательной женщине) и талант писательницы позволяют поставить её работу в один ряд с «Записками из Мёртвого дома». Именно мёртвым (точнее, поражённым шизофренией) нашла она в начале своей «карьеры», будучи рядовым сотрудником, московский детский дом семидесятых годов прошлого века, смогла его оживить, заложила основы добродетели в воспитанниках. Читатель увидит, какие реакции, поведение и болезни возникают у брошенных на поруки государству (изолированных на годы или навсегда от родителей) детей, поймёт, как легко стать (или считаться) шизофреником и как трудно стать здоровым, если… Давайте по порядку, по мере живого повествования от лица автора и участницы событий. А в скобках курсивом будут обозначены мои комментарии к сказанному выдающейся подвижницей.

Ларису детишки встретили, как и всех прочих воспитателей до неё. «С. 18. В небрежно застёгнутой на одну пуговицу кофте и сбившейся юбчонке, задрав на спинку кровати ноги, обутые в испачканные глиной кеды, девочка лет четырнадцати-пятнадцати возлежала с царственным видом поверх белоснежного покрывала, видно только что застеленного…Глина, обсыхая и слоями отваливаясь от подошв, щедро сыпалась на постель… (Увы! Это было их любимое времяпрепровождение: воз-ле-жать. Предпочтительно — в верхней одежде и уличной обуви. Можно и в сапогах. И совершенно неважно — на чьей постели. На чужой даже уютнее.)

С. 23. Нестройный гул голосов, грохот придвигаемых стульев, позвякивание ложек о тарелки — весь этот характерный шум перекрыл надсадный вопль:

— Па-а-ашла во-о-он! Жрать хочу!

Оттеснив от двери медсестру, безуспешно пытавшуюся проверять руки, ворвалась команда мальчишек. Впереди — всклокоченный, донельзя закопчённый обладатель лужёной глотки.

С. 26. И ещё долго — недели две или три — они мигом разбегались в разные стороны при моём приближении. Звать без толку: не слышат. Слышали они — это я уже в первый день стала замечать — только то, что им хотелось слышать (Что это? Отрицательные галлюцинации? Вероятно, шизофрения исподволь прописалась там давно).

С. 28. Пока застилала свободные постели, он возлежал молча. Но стоило мне взяться за веник, чтобы вымести окурки, арбузные корки и прочий столетней давности мусор, бывший выразил активное недовольство:

— Пылить могли бы и поменьше. Апчхи!

Столь галантные манеры надо чтить. (Местный стиль — «пошла вон!»)».

(Вот первые страшноватые зарисовки воспитательницы: почти как в тюрьме или психиатрической больнице — разве что «чистоту» в последних достигают побоями или их угрозой).

«С. 30. Поразительное спокойствие хранили органы правосудия, когда дело касалось маленьких граждан, рождённых от матерей-злодеек. Никто не бил в тревожный колокол, никто не возмущался разнузданным попиранием прав маленького человечка, которому уже от рождения была уготована участь пойти по стопам родителей.

С. 38. После рассказов «трудовика» о жизни детского дома у меня сложилось довольно нелестное мнение о [директоре детдома] Людмиле Семёновне. Да я уже и сама стала замечать, что она была полновластной правительницей этого заведения и единолично решала все вопросы. Однако власть эту она ухитрилась делить с бывшими — отдавая им на откуп некоторые сферы детдомовского бытия. Это был удивительный в своём цинизме «воспитательный» тандем: диктатура официального начальства сверху и деспотия снизу со стороны бывших, бессовестно обворовывавших и терроризировавших тех, кто помладше. Конечно, между директрисой и бывшими отношения были «ножевые». Но как я понимала — больше для виду: «Милые бранятся — только тешатся»…Директрисе нужны были уголовно настроенные бывшие, а им было на руку её бросовое отношение к детдомовскому хозяйству. Для бывших это служило оправданием — в большей степени моральным — их собственного поведения. А для директрисы бывшие являлись теми самыми козлами отпущения, на которых при случае можно было списать любую пропажу: воровство здесь процветало… Воспитанники детского дома, поначалу огульно ненавидя и «верхи» и «низы» эшелонов деспотической власти, оставались практически беззащитными между «молотом» и «наковальней». В этой ситуации самые «сообразительные» быстро смекали, какому богу надобно служить, — и охотно шли в шестёрки к бывшим, а то и к Людмиле Семёновне. Уже к десяти-двенадцати годам они усваивали нормы детдомовской этики — здесь царит закон джунглей, если не ты сверху, то — тебя подомнут… (Вот так просто делаются автором открытия: власть, которая путает правых и виноватых, которая сама порождает дурные «игры» и защищает интересы «грабителей» — и есть избранница шизофрении).

«С. 41. — Бывает, — ответила она грустно. — Ведь дети не всегда понимают, кто виноват в том, что им плохо. Чаще всего винят воспитателя. Да и директор старается при случае намекнуть на это — при детях. Разумеется! Не все выдерживают такую нагрузку. Лучшие уходят, садисты приживаются… И вот их почему-то Людмила Семёновна всегда выгораживает — и перед комиссиями, и перед детьми».(Начальство опять путает — где «свои», где «чужие»? Или это обыватели, такие как Лариса Миронова, ошибаются на счёт функции власти? Пока она заворожена детьми и собственными педагогическими ухищрениями).

«С. 50. По квартире летала как вихрь — и соседи смотрели на меня с нехорошей ухмылкой (что это со мной происходит?). Свою новую профессию пока не афиширую. В трёх словах не объяснишь, ради чего бросила престижную работу у известного академика. Неужто чтобы возить грязь за полсотней малолетних головорезов? Не дура ли? В наш прагматический век такое сродни умопомешательству. Потому предпочитаю помалкивать. (А если добавить, что у Ларисы есть свои дети, но нет мужа? В отличие от подлинной шизофрении она сохраняет контроль на чувствами и мыслями — выделено мною).

«С. 50. Ровно в семь начинаю обход спален. Сначала захожу к мальчикам — ужасные сони! — Доброе утро!

Никакой реакции.

— Просыпайтесь поживее. Как бы в школу не опоздать!

— А пошла ты… — и натягивает одеяло на голову». (А вот воспитанники утратили контроль, хотя и не полностью.)

«С. 57. С «ликбезом» ясно, что делать, а вот с отбоем сущий кошмар…

Уложить детей в постели ровно в десять — полная безнадёга.

Но как только на смену заступала ночная дежурная, совершенно ошалевшая орава мелюзги начинала ходить на головах. Продолжалось это до полной потери пульса….Ночью жизнь в детском доме (выделено мною) бьёт ключом. Главное развлечение — традиционные походы на кухню. Отмычки есть у всех «основных». («Основной» — условное обозначение неформального лидера. Чтобы остановить завравшегося, говорят: «Основной, что ли?»)

«Шмон» на кухне — самый безобидный промысел. Случались и настоящие погромы. Проводили их бывшие, конечно же, не без помощи наших воспитанников. Делали это так: взламывали замок на двери кладовой. Затем ломиком сбивали навесной замок на холодильнике — и тогда на следующий день детский дом оставался без масла, сыра и колбасы, в общем — без всего, что можно унести из кладовки в сумках. Ну, ещё мясную тушу пообрежут, филейные части.

Подъём — дело каторжное. Старших не разбудишь, а младшие почти все «жаворонки». Едва рассветёт, уже вскочили с постелей и унеслись куда-то — главное, чтобы подальше от детдома! Ускользали через окна — лазать по карнизам обучались с первых дней пребывания в госучреждениях. Это совершенно необходимое условие: чтобы и от воспитателя скрыться, и в чужую бытовку забраться». (В детском доме получают развитие функции, возвращающие человека к далёким предкам, или атавизм. Усилиями разумных взрослых проложена дорога в шизофреническую жизнь).

С. 68. Самое страшное, что дети воспринимали это как норму (выделено мною). Почти после года работы кое-кто мне рассказывал, что «знакомство» с противоположным полом у них начинается буквально «с пелёнок»….Матрона просветила: «Никому до них дела нет, в случае чего — пошлют девочку на аборт…» Так оно и было. Когда я, впервые обнаружив такой вандализм в столь деликатном вопросе, примчалась к [директору] Людмиле Семёновне и сказала, что надо срочно что-то делать, она усмехнулась своей обычной в таких случаях загадочной улыбкой Джоконды и спокойно сказала: «А что вы хотите? Они — дети алкоголиков и проституток. А у нас — не пансион для благородных девиц».

— Но это же вовсе не означает, что каждый из них тоже должен стать алкоголиком или проституткой! — завопила я, едва сдерживая себя, чтобы не запустить в Людмилу Семёновну чем-нибудь тяжёлым.

— Станет, — всё так же спокойно ответила она, откровенно любуясь моим бессильным гневом. — Станет! Не может не стать…У каждой династии своя планида.

К сожалению, «династии» такого рода сегодня уже имеются — и в третьем поколении. Рожать начинают рано, лет в пятнадцать. И часто — сразу же оставляют детей в роддоме, почти наверняка обрекая своих чад на генетическое беспамятство. (Вот так шизофрения ходит по кругу, захватывая и саму власть). Тогда я ещё не понимала, каких масштабов достигло это явление. Мне всё ещё казалось, что наверху об этом не догадываются…Какая же я была простофиля! Не только догадывались, но и делали всё, чтобы язва как следует, разрослась, всеми способами, старательно маскируя её наличие на теле общества».

Теперь посмотрим, как государство даёт «жизнь» шизофреническим росткам…

«С. 94. Бывшие — полновластные правители дома (что и говорить — взаимовыгодный тандем с директрисой!). И все молчаливо принимали этот правопорядок. Расстановка акцентов была такой: педагогами заправляла Людмила Семёновна, в среде воспитанников верховодили бывшие…В иерархии детдомовского уклада бывшие — высшая каста. За ними следовали те, кто находился в детском доме последний год. Особое положение занимала группа воспитанников, уже побывавших в местах изоляции — в детприёмниках (для устрашения), в спецшколах, в колониях. Несколько отдельно от них, но всё же рядом — те, кто прошёл «курс лечения» в психиатрической больнице.

…Привыкнув жить на всём готовеньком, они не могли распределять свой скромный бюджет так, чтобы на всё хватало.

С. 96. Бывшие обычно приходили к кормёжке и, сидя перед входом в столовую, ждали, когда шестёрка вынесет чью-нибудь порцию. Некоторые так и жили годами, прикармливаясь в детском доме. Одежду тоже здесь добывали. В день выдачи новых вещей жди шмона. Налётчики уносили куртки, сапоги, шапки. Районная милиция знала об этом; и про рынок, где всё сбывалось, тоже знала, но особого рвения в борьбе с воровством не проявляла, когда-то, давным-давно, отчаявшись пресечь злодейство на корню (Что же это, как не отрицание реальности? Неужели шизофрения власти? — Ну, да!) Относились к выходкам бывших как к неизбежному стихийному бедствию.

Но справедливости ради надо сказать, что наш участковый не раз выручал воспитателей. Так было и с Олей Тонких…

Прошла первая «осенняя» полоса краж. Только-только разобрались с одеждой — вдруг пропала малогабаритная мебель. Без фургона её не увезёшь, значит, где-то здесь стульчики-полочки, поблизости. А поблизости жила только одна бывшая — Ольга Тонких. Вожак женской половины бывших. В своё время она держала в страхе весь детский дом — кому охота ходить с отбитыми почками? Жила по-королевски: еду ей подавали «в постель», собирая лучшие куски с чужих порций. Но вот уже второй год Ольга обитала отдельно, в маленькой комнатке за выездом….Её устроили на АТС, но работать она не хотела. Зачем? Рано вставать, корячиться за девяносто рублей в месяц (Шизофрения прижилась…)… Ведь всегда можно взять, что плохо лежит. Покупать вещи за деньги для Ольги было чем-то безнравственным. Когда ей понадобилось благоустроить свою комнату — почти год она жила в четырёх стенах, ничего не имея. Кроме кушетки и платяного шкафа (дали шефы из гостиницы), — она быстро организовала на это дело шестёрок, ещё не забывших силу и жестокость Олиных кулаков, и… проблема с мебелью решилась. Вынесли всё спокойно, ведь охраны в детском доме никакой!

…История Ольги Тонких обычная. Дикая. Жили они втроём — мать, Оля и сестрёнка-пеленашка.

Как-то осенью, когда отключили батареи, восьмимесячная кроха простудилась и заболела. На третий день умерла. Мать в это время пребывала в очередном загуле….Так они провели у батареи двое суток — Оля спала в обнимку с мёртвой сестрёнкой….Мать объявилась через десять дней. Оля была уже в детприёмнике….

К отсутствию матери она скоро привыкла и не очень переживала, что долго не видит её. Но с другими детьми играть не хотела. Однажды, когда Олю потормошили за плечо, она неожиданно зло крикнула: «Не бей меня!» И укусила воспитательницу. Её отправили в психиатрическую больницу — на три месяца….Прошёл ещё год, и уже не только Олины ровесницы стали держаться от неё подальше. Она тигрицей бросалась на каждого, кто только осмеливался сказать ей что-либо обидное. Сначала и Ольге доставалось порядком. Но сражаясь с отчаянием человека, которому нечего терять, потому что всё худшее, что могло произойти, уже свершилось. Она неожиданно пришла к страшному выводу: если хочешь, чтобы тебя не мучили, научись это делать сама! После недолгой тренировки изловчилась попадать в самые болезненные места, и с ней теперь уже боялись связываться. Сама же она становилась всё агрессивнее и злее. К шестому классу была грозой детского дома. Старшие и более сильные, конечно, здесь были. Но не было в детском доме ни одного, кто рискнул бы сцепиться с нею в единоборстве.

Шли годы, Ольга взрослела, набиралась ума — и к выпускному классу была некоронованной королевой этого приюта отринутых собственными родителями и всем миром сирот. Сирот при живых родителях. Никто из взрослых обитателей детского дома — а они и составляли для детей «весь мир» — не смог, да и, наверное, не захотел понять, что же скрывается за убогой, вульгарной даже, отталкивающей своей озлоблённой решимостью в любой момент дать отпор личиной-оболочкой. Потому что жизнь Оли уже давно раздвоилась (выделено мною), и тот чуткий и трепетный ручеёк, что ещё едва журчал на самом донышке её запутавшейся и усталой не по годам души, с каждым днём становился всё тише и незаметнее…Она больше не скучала, не тосковала, не искала привязанности и тепла. Она научилась лавировать среди сильных и держать в страхе слабых — она научилась главному. Она усвоила закон джунглей….

С. 109. Озлоблённые на весь белый свет, они [бывшие] в воспитателях видели врагов номер один. Облить помылками — милое дело, могли даже избить и изувечить (дезориентация в пространстве и собственной личности)…А вот к преступным родичам своим относились если не с любовью, то с определённой долей заботы (дезориентация личности?). Частенько украденные в детском доме вещи пополняли гардероб как близких, так и не очень близких родственников — тех, что принять юнцов в семью не хотели, зато краденое из их рук брали охотно (шизофрения у родственников?).

Бывшие в свою очередь делились на две касты: оседлых и бродячих. Бродячие появлялись в детском доме только осенью, чтобы вновь исчезнуть с наступлением весеннего тепла. Именно в эти дни, когда я успешно налаживала отношения с отрядом. И прибыла первая группа бывших — бродяг…

С. 113. Случалось — и не редко! — что бывшие так отделывали сотрудников, что те приходили в себя уже в больнице. К ответственности «деток» призвать трудно: вопрос щекотливый (да и месть незамедлительно последует. И тогда уж вряд ли больница поможет). К тому же почти у всех в медицинских картах значилось: задержка в умственном развитии. Судили же их, главным образом, за воровство….

С. 122. В октябре началась самая дикая за всю мою бытность здесь кампания по определению «интеллектуальной сохранности» воспитанников.

Как раз в это время к нам прибыл ещё один новенький — Игорь Жигалов. Игорь был не совсем такой, как другие ребята. Вежливый, доброжелательный. Исполнительный! А это чрезвычайно редкие качества у детдомовцев (Я говорю не о шестёрках, готовых по первому зову ринуться исполнять поручение). Он не перекладывал своей работы на других, хотя был далеко не слабаком и мог бы при желании подчинить себе десяток шестёрок. В отличие от всех прочих, сразу же начал называть меня по имени-отчеству. К тому же был приятной наружности и всегда опрятен.

Но вот что удивительно: именно его невзлюбила по-лютому Людмила Семёновна! Ни к одному воспитаннику она не испытывала такой нескрываемой неприязни (шизофрения власти). Отчего это шло — я не могла понять.

Как-то решила вступиться за парнишку…Отчего она рассвирепела — мгновенно и без удержу, — я не знаю. Но щёки её мелко-мелко тряслись, губы кривились, а массивный торс колыхался так, что я на всякий случай отступила на шаг назад. Открыла глаза на это её свойство — ненавидеть непохожих на всех — конечно же Нора, как всегда, очень тонко разбиравшаяся в самых сложных хитросплетениях особенностей человеческих характеров.

— Да её просто бесят люди, имеющие развитое чувство собственного достоинства! Ведь над такими не поизгаляешься.

На третий день пребывания в детском доме Игоря отвезли на обследование в психиатрическую больницу. Увезли в моё отсутствие — сняли с третьего урока. Из больницы он не вернулся — поместили в отделение для «трудных». Ради профилактики…

Для Игоря настали тягостные времена. Он был до того домашний, что жить в государственном учреждении, спать на казённой койке, есть в общей столовой — было для него совершенно непереносимым. Бывают ведь дети, уставшие от постоянного пребывания на людях, в режиме.

Из больницы приходили тревожные вести — плакал (пятнадцатилетний подросток, не нюня!) дни и ночи напролёт (А психиатры то что? Соблюдают интересы пациента, как положено по клятве Гиппократа, или блюдут интересы власти?). Ни аминазин, ни другие нейролептики не помогали (а должны «помогать»?) — тосковал и рвался на волю, домой.

Вот что он писал директору.

«Дорогая Людмила Семёновна!

Очень прошу вас — заберите меня отсюда. Обещаю, что буду вести себя хорошо. Мою маму и сестру ко мне не пускают. Только воспитательницу. А я очень скучаю по дому. Заберите меня отсюда, очень вас прошу. Я буду ходить на все уроки и брошу курить… У меня дома собака осталась, с ней надо гулять. И обучать её надо. А то пропадёт. Заберите меня, пожалуйста!!!

Ваш воспитанник Игорь Жигалов».

…Надо было, однако, за два часа успеть в четыре отделения — всего той осенью положили только из моего отряда восемнадцать человек.

Пробегая мимо отделения «трудных», увидела Игоря в окне палаты. Весь приплюснулся к стеклу. Смотрит так дико, отчаянно, что по коже мороз… Помахал рукой и что-то выбросил из окна (форточки, хоть и зарешечённые, всё же открывались). В пакете было письмо — мне. Видно, решил, что я к нему уже не зайду. И ещё там была бумажка, свёрнутая в трубочку. На мятом листке из школьной тетрадки в клетку с большим старанием был нарисован довольно точно Ленин. Под ним подпись: «Дорогой Ольге Николаевне от воспитанника Игоря Жигалова. Поздравляю с днём Седьмого ноября!» А в углу маленькая приписочка: «Возьмите меня отсюда! Пожалуйста».

Отделение для «трудных»…Игорь считался «трудным». Наверное, потому что сразу же, как только попал в детдом, пытался бежать. И на следующий день — тоже. Убежал в первый раз. Убежал во второй, а на третий… попал сюда, в больницу. Искать его не составляло труда — убегал он всегда только домой, к матери и сестре. Людмила Семёновна [директор] тут же звонила инспектору по делам несовершеннолетних районного отделения внутренних дел — и беглеца под конвоем водворяли на место.

В детский дом Игоря поместили потому, что мать его поставили на учёт в психдиспансер. Диагноз — шизофрения. Параноидальная, вялотекущая…

Что меня больше всего изумляло в детдомовских детях и было неразрешимой загадкой? Страстно-нежная привязанность к матерям (конечно, не все были такими пламенными патриотами своего дома, но всё же…).

С. 132. «Самое милое дело для детдомовца — работать в обслуге», — говаривала в узком кругу дамочка из роно. Татьяна Семёновна в этот круг была вхожа и на первых порах «зарабатывала» авторитет в педколлективе тем, что добросовестно передавала нам, о чём шепчутся «наверху». Год спустя я, вспоминая эти «побрехушки», как их называла воспитательница первого класса, вдруг подумала: а может, не только в авторитете дело было? Может, ей было негласно поручено формировать наше мнение? Исподволь внушая нам, что мы должны были думать по этому или тому вопросу? Одна инспектриса из наробраза (по её словам) в открытую говорила о детдомовце: «Он генетически привык быть холопом, подчинённым, так что права качать не будет» (социальная изоляция навсегда?).

Или ещё один «трудный» — Олег Ханурин…

С. 134. Олега отвезли в детприёмник, а труп матери — в морг….Курил с пелёнок. В детском доме промышлял бычками. Молчун молчуном — поначалу его голос я слышала, лишь когда он кашлял. С наступлением осенних холодов кашель превратился в глухое буханье — «как в бочку»…Однако осмотреть себя врачу не давал….И начала лечить сама, как умела, — на ночь ставила горчичники, поила молоком с мёдом. Принимать лекарства отказался наотрез — рефлекс на «курс лечения» в психиатрической больнице, где в прошлом году ему устроили инсулиновый шок (как и большинству детдомовских пациентов)….

В психиатрическую больницу попал обманом — как и все остальные, впрочем. Бывало это так: ребят (чаще всего из школы) заманивали в автобус, подвозили к самому крылечку больничного корпуса, а оттуда два дюжих санитара тащили прямиком в отделение. И уже там (за двойной дверью) с ними беседовал врач.

Олегу повезло — врач в отделении была новенькая, установившихся там порядков не знала и потому лечила детей добросовестно. Олега — вниманием и заботой (моё выделение). На этот раз инсулинового шока ему удалось избежать («Отшибает память, когда в себя приходишь, — просвещали меня дети из других отделений. — А потом жиром обрастаешь, как свинья»…)

Их видно было за версту — по застывшему, без проблеска мысли, взгляду и по непомерно укрупнившейся фигуре. Одутловатые лица, жирные не по возрасту талии, на которых не сходились вчерашние одежды, — эта нездоровая полнота делала детей на год, а то и больше уродцами и превращала их в посмешище для всего детдома (а что в школе над ними творили — ужас!)

Проходило время, и они снова становились всё теми же «трудными», что и до «курса лечения». С тем только отличием, что в своём новом качестве были ещё тупее и нахальнее, чем обычные олигофрены, — работать ни под каким предлогом не хотели. Зато всякие гадости и «заподлянки» вершились ими с ещё большей охотой (потеря контроля и дезориентация в пространстве в большей степени, чем до лечения).

У Людмилы Семёновны [директора] была усиленно и щедро подкармливаемая ею и завхозом (которые, не будучи обременены господствующими научными теориями развития шизофрении, — в отличие от медицинских специалистов — прекрасно чувствовали, к чему приведёт изоляция детей) «армия наёмников» из «шизов» — так они этих ребят называли: их обычно использовали для укрощения непокорных. На моих глазах такая расправа была проделана над Игорем Жигаловым…»

Однако мощная воля лучшего учителя и воспитателя (пусть ей позволили творить чудеса всего лишь один год), обречённого любить детей (а значит и защищённого от шизофрении — ведь любящий и любимый не одинок!), дала настоящую жизнь лучшим росткам. Вот что пишет Лариса:

«С. 42. У Лили Кузенковой семья получилась хорошая. Очень. Хотя и не сразу. Родила дочку почти сразу после выхода из детского дома. Через год поняла, что помощи от отца ребёнка ждать не дождаться. Растила кроху в малюсенькой комнатушке коммунальной квартиры, воюя с соседями за право занять ванную для купания ребёнка или стирки. Себя не жалела, но делала всё, чтобы дочка росла здоровой, развивалась нормально. Когда я пришла к Лиле на «именины» ребёнка (дочке исполнился месяц), мои страхи — справится ли? — сами собой развеялись: эта мама ребёнка не бросит. Как бы трудно ни было! А ведь ей тогда едва исполнилось семнадцать!»

«С. 143. — Здрасьте! Не узнали? Ольга Николаевна!.. Это мы!

Куда там! Только по улыбке, чуток асимметричной и чертовски обаятельной, я узнала Олега. Своего дикарёнка… Из романтического юноши он теперь превратился во взрослого мужчину (с усами!), за широкой спиной которого надёжно и безбедно шествовали жена и двое детишек — сын и дочь. Работал он столяром-краснодеревщиком. Если бы у всех так сложилась судьба! Если бы всем удалось избежать сумы и тюрьмы!…Если бы…»

Уместно теперь познакомиться и с выводами-рекомендациями выдающегося педагога:

«С. 72. Не верю прекраснодушным фантазёрам, которые ратуют за исключительно «гуманные» методы: уговоры, добрый пример… Всё это хорошо. Но если ребёнок за проступок не наказан, подобное отношение его развращает. Сильной и гордой личностью никогда не наказываемый ребёнок не вырастет, уж будьте уверены! Оскорбляет детей не само наказание, как бы тяжело оно ни переносилось, — а несправедливость наказания, несоответствие тяжести наказания и проступка (Такие выводы не понравятся сегодняшним поборникам ювенильной юстиции, потому что едва ли ими движет подлинная любовь к детям — а скорее, всё те же интересы).

Многие педагоги подмечали, что личностно-состоятельные люди, альтруисты вырастают чаще всего из детей, воспитывавшихся строго. В нравственной строгости, а не в страхе перед наказанием — вот что важно. Этой тонкости многие не понимают, а кое-кто сознательно на этом спекулирует.

С. 74. Авторитаризм оправдывает себя только и только на очень коротком переходном периоде — от состояния хаоса к самоуправляемому коллективу. Чуть-чуть засидишься на этой фазе — и конец всем твоим благим замыслам! Далее — либо назад, к анархии, либо — к деспотии административной власти».

Детский дом прочно вошёл в сознание россиян как территория или «городок контрастов» (сегодня вместо привычного, поэтому до конца непонятого, в прошлом речевого оборота, употребляют убийственное слово «шок»). Мы узнаём, что

«С. 289. Однажды Татьяна Степановна мне сказала:

— Вы знаете, сколько у Людмилы [директора] всего дома?

И глаза её сделались размером со стёкла дымчатых очков. — Настоящая выставка! Антикварный магазин. И как это всё ей досталось, если приехала в Москву, простите, без смены нижнего белья? А сейчас — не прошло и десяти лет! — трёхкомнатная квартира! И причём — дети с нею не живут….Шефы дарят, а она половину самых ценных подарков к себе свозит.

— Если всё действительно так, то этим вопросом должна заниматься прокуратура.

— О! Прокуратура! — изумилась она моему дремучему невежеству. Знаете, в какую историю влипла ваша любимица Нора два года назад?.. С группой воспитателей, отчаявшись найти правду в наших инстанциях, они отправились к одному заслуженному работнику МВД… поделиться своими сомнениями. И среди шефов нашлись люди, готовые подтвердить, что часть ценных подарков, переданных детскому дому, перекочевали в обитель директрисы….Знаете, что он сказал?: — «Пусть каждый имеет столько, сколько хочет. И не дело граждан — считать чужие доходы!»

— В чём-то он прав, наверное… — нерешительно сказала я, очень удивлённая её рассказом.

— В «чём-то»? Да в том, что милиция заодно с ворами! Вот в этом он прав. (Когда власть начинает регулярно путать «принцип» реальности с принципом «удовольствия», то и ей можно посочувствовать). Они сговорились красть то, что плохо лежит, а плохо лежит всё. А чтобы совестливые граждане не вякали, они тут же политику шить начинают…Мол, пережитки сталинизма! Так что механизм хорошо смазан. И органы правопорядка, и Минпрос, и пресса — все на стороне воров. Вон опять очерк в газете тиснули — про «счастливое детство» под крылышком педагогини милостью божьей!

— Простите, а что было тогда, с милицией…Помните, когда ходили воспитатели по вопросу хищения шефских подарков?

— А! Тогда…И пошли эти дуры набитые — как же! Самые честные, самые принципиальные…Пошли четверо, вернулась в детский дом одна — Нора. Но уже не в воспитатели — в ночные…Интеллигентная женщина, а из упрямства работает сторожем….А остальные сейчас кто где: одна в дурдоме — признали паранойю, другая — вылетела с волчьим билетом. А две другие, и одна из них — Нора, получили такие анонимки, что хоть из города уезжай».

«С. 201. Вот наступила весна. И Лена опять заколобродила….Из милиции сообщили, что водит дружбу с ворами. А воры, надо сказать, жили себе не тужили весьма вольготно в нашем районе. Все знали, где притон, знали, куда они относят вещи на продажу, но… никто с ними войну не начинал (шизофрения власти?)».

«С. 203. Глазастая Фроська в раннем детстве была уморительно хорошеньким ребёнком. Льняные кудряшки, пухленькие щёчки — ангелочек, а не дитя!

Кончила своё «образование» в детдоме в ранге профессиональной воровки. Дело, между прочим, обычное…

С. 205. Воровские дела были после бегов самым тяжёлым наследием прошлого. Очень часто бега сопрягались с кражами».

(Сегодня и неспециалистам становится ясно, что бомжевание — это одна из масок шизофрении. Но ведь и склонность к воровству — не исключение, как и другие черты поведения, определяемые обществом как аморальные или антисоциальные).

Ещё более поражает то, что детский дом выполняет функции филиала психиатрической больницы. Основная идея моего повествования, была гениально предусмотрена Ларисой Мироновой:

«С. 157. Если кто-либо из детей жаловался на плохое самочувствие, директор, как врач по совместительству, назначала: принять таблетки и полежать. Все без исключения получали в больших дозах аспирин и аминазин (или его аналоги), кое-кого отправляли в медпункт на укол магнезии — чтоб не шалил… Я тогда ещё не представляла, сколько «хроников» в нашем детдоме! Больных, ни разу не получавших полноценного лечения».

«С. 165. У детдомовцев рано появляется желание обзавестись семьёй, надёжной половиной». Но вместо подлинных отношений они чаще попадают впросак и в главный офис психиатрической больницы.

«С. 166. — Аборты в пятом-шестом классе — это катастрофа! — возразила я. — Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Это же преступление!

Матрона: — У них должен быть рефлекс на страх наказания, ясно?

— Ну хорошо, до пятнадцати лет мы стоим над ними с кнутом. А потом, когда они выходят в самостоятельную жизнь, первое, чем начинают в охотку заниматься — как раз тем, что раньше было запрещено. И плодятся детишки без роду-племени…Это дело?»

Все страницы книги Мироновой исписаны сценами неукротимой детской жестокости. Но ведь безрассудная агрессивность служит докторам указанием на скрытую или явную шизофрению…

Вместе с тем деятельность честного передового педагога в детском доме (а в обычной школе?) — это не только движение по тонкому льду. Он чувствует себя инородным телом, агентом или шпионом, которого будут рано или поздно «обезвреживать»…

«С. 220. Дошла до редакции журнала «Человек и закон». Меня долго посылали из одной комнаты в другую, наконец я встретила как раз того, кто занимался детскими домами и детьми, лишёнными родительского попечения… После разговора с этим типом, откровенно циничным и безоглядно самоуверенным в расчёте на полную безнаказанность. Я шла, как помоями облитая. Как это? Я тут из кожи лезу вон, стараюсь воспитать в них, с раннего детства отделённых жестокими условностями от «нормального» общества непреодолимой преградой, гордость, стойкость и совестливость, чтобы помочь выкарабкаться из социальной пропасти, а оказывается — всего этого не надо? Надо «воспитывать» либо трутней, готовых вести полуживотный образ жизни и плодить себе подобных, либо «формировать» безгласную рабсилу, тупо и бездумно выполняющих всё, что от них потребуют «благодетели». Будущий контингент ЛТП и психушек…

Когда пришла на дежурство Нора, я ей всё рассказала, и она, тоже почему-то схватившись за носовой платок, долго сморкалась, откашливалась. А потом сказала:

— К сожалению, он был прав. Нет у этих детей другого пути. И никто не позволит, чтобы он был. Поймите, это действительно так!

Я просто взбесилась от этих слов, но промолчала. Нора зря говорить не станет.

С. 223. Я неожиданно для себя поняла, что чем больше я надрываюсь, чем больше делаю для детей, вытаскивая их из социального болота, в которое они должны были с каждым днём погружаться всё глубже, тем больше раздражения и даже откровенной злобы я встречаю со стороны тех, кто, казалось бы, в первую очередь должен быть заинтересован в моём подвижничестве. Я всё чаще припоминала рассказы о том, как и кого выжили до меня, и складывалась довольно удручающая картина: активные, самостоятельные люди не ко двору! Ни взрослые, ни дети!.. Теперь про всё говорят: не знали! Ложь это! Прекрасно знали чиновные и сановные «охранители детства», что творится на школьном подворье, в том числе — и на детдомовском. Ведь ходили воспитатели и шефы в роно, в исполком, в горком, в ЦК писали… А что там говорили? Разберёмся, не волнуйтесь! И «разбирались». Месяц спустя приходила копия акта проверки: всё в порядке, тревожные сигналы оказались ложными. Только мне кажется, что с некоторых пор у некоторых ответственных деятелей понятия «ложь» и «правда» поменялись местами (шизофрения власти). И они эту мену провернули сознательно . Ах, как складно лгут и сегодня «самые правдивые»!

Лариса Миронова придумывала всё новые и новые способы противостояния шизофрении у подростков, оживляла педагогическую работу и существование в детдоме. Но и власть уже давно замыслила …расправу.

Поводом может служить абсолютно всё. Даже героическое поведение воспитателя по спасению детей… во время пребывания на отдыхе в Сочи. Разгулявшиеся детдомовки раскачивали побережье не хуже 9-балльного шторма, во всём обвиняя своих воспитателей.

«С. 400. Какое право имели они, эти дети, быть такими после всего? После всего, что было с нами? С нашим отрядом? Какое право?! А?»

(Лариса Миронова далее описывает, как на фоне недосыпания передозировала снотворное и едва не погибла от интоксикации. Была реанимация. О суициде она сознательно и не помышляла, но позже коллеги стали подозревать и у неё шизофрению).

«С. 404. У психиатра тоже побывала. Он меня попросил заполнить две анкеты: в одной с помощью трёх десятков вопросов анонимные авторы пытались выяснить наличие сексопатологии, в другой — паранойи. Судя по недовольному и разочарованному лицу врача, я поняла: экзамен выдержан. А он-то обрадовался — какая рыбина в сети идёт! — куча пороков и букет предрасположенностей!

— Всё-таки меня смущает ваша ригидность… — неохотно отпуская меня, сказал он. — Упёртые люди — это потенциальные шизофреники. Ваша фанатичная вера…

— Почему фанатичная? Моя вера зиждется на прочном фундаменте убеждения, а убеждения — на знаниях.

— И во что же верите больше всего?

— В человека, простите за банальность. И за это готова драться».

«С. 411. Татьяна Степановна:

— Да к психиатру её надо, Людмила Семёновна! Без разговоров…Вот точно в психушку, как этих хануриков. И память отшибить (выделено мною). Чтоб не портила общий вид…».

Возвращение после отдыха на море детей в родные стены детдома

«С. 414. — Хотели на вас списать смерть Ринейской. Ваше счастье, что это случилось до вашего приезда. А то бы закатали в тюрьму ни за понюх табака.

— О! Валера, что за ужасы?

— Так уже было здесь, мне мастер по труду рассказывал. Всех, кто не вписывается в их систему, запихивают или в психушку, или за колючую проволоку (Вот она истина! Начальство и без учёных светил чувствует , как ввергнуть человека в шизофрению — и никаких видимых следов насилия). Они надёжно снюхались с самым верхним начальством. Одна контора. Вор на воре и вором погоняет! Разве им нужны люди с принципами? Они вас за них и ненавидят (опять шизофрения во власти). И ищут, к чему бы придраться».

«С. 415. Ирина Дмитриевна:

— Сегодня была на исполкоме, в комиссии по делам несовершеннолетних…от парторганизации школы. Всех этих девиц…Надежду и компанию… уже допросили, пригрозили колонией, несколько дней назад. Они дали показания против вас. После чего их отпустили, и они тут же отправились в бега.

— Что за показания?

— Что это ваша личная месть — отправить их из Сочи.

…

— Сказать по совести, я не верю в вашу победу. И вообще — в успех вашего дела. Думаете, вы такая первая?… Ну и где они теперь? Как вы думаете?

— Судьбе их не позавидуешь, — согласилась я. — Мне рассказывали.

— Вот. А Людмила Семёновна живёт и здравствует. И знаки отличия получает за боевую деятельность на ниве просвещения….Бросьте детдом! Выживут ведь, поймите. И в душу наплюют. И никому ничего не докажете.

— Как это — «бросьте»? А смерть Лены. Это тоже — «бросить»?

— Смерти не было. Её списали. Ясно? И нигде ни при каких обстоятельствах о Лене даже не заикайтесь!…

(Тайной власть способна покрыть не какую-то мистическую шизофрению, но даже смерть. Однако Лариса продолжает бороться за будущее детей , как некогда врачи-гуманисты жертвовали собой ради победы над болезнью.)

«С. 419. Эти дети не имеют права расслабляться! Они с младых ногтей должны научиться драться за себя, за своё право быть такими, как нормальные, «домашние»…Не позволять делать из себя «сырьё». А для этого в первую очередь они должны быть самоорганизованными, образованными людьми. Хватит баек про «дефектный интеллект»! Про «отягощённую наследственность», которая «ставит крест» на всей последующей жизни. Хватит!

Они должны научиться разрывать кольцо «обстоятельств», в которое их замыкала вся система нынешнего воспитания. Они будут «ходить по кругу», начертанному для них чьей-то недоброй и хищной рукой. Пусть лентяи-хозяйственники решают свои кадровые проблемы сами. Эти дети будут лепить свои судьбы так, как сочтут нужным. Они будут хозяевами своей жизни. И никто — ни одна сила на свете! — не помешает нам!»

«С. 430. Ждать больше нечего, надо обратиться в газету.

«Ув. Т.В.! — писала я зав. отделом школ…Речь идёт о судьбе ста пятидесяти детдомовских детей. Нарушения, допускаемые администрацией, лежат, как говорится, на поверхности. Тем не менее результаты проверки районными комиссиями и горкомом профсоюза не подтвердили наличие нарушений. Кратко перечислю наиболее острые моменты:

2. Совместительство директором ставки врача, а то и — завхоза. (Начальник тюрьмы тоже может подрабатывать психиатром? — моя вставка).

3. В октябре прошлого года в детскую психиатрическую больницу было направлено «на обследование» более тридцати воспитанников нашего детдома (более 20 %). «Оздоровительная» кампания была предпринята с целью преобразования нашего детского дома общего типа в специнтернат — чтобы иметь законную возможность прикрывать слабый уровень воспитательной работы и нежелание достойно организовать быт детей. Однако несмотря на то что по заключению врачей большинство детей всё-таки признаны психически здоровыми, подобные акции проводятся ежегодно. В больницу кладут «трудных» — детей с «характером», но фактически здоровых. При этом они проходят полный курс лечения наравне с больными детьми(шизофрения у докторов?).

4. В августе этого года в нашем детском доме погибла воспитанница первого отряда Ринейская Лена. Девочке было пятнадцать лет. Официально эта трагедия объявлена несчастным случаем. Но утверждаю, что это было самоубийство. Девочка, в силу семейных обстоятельств, находилась в крайне тяжёлом психическом состоянии. Затяжная депрессия на фоне непрекращающихся конфликтов с директором детского дома вполне могла стать причиной такого её решения. …Уже больную девочку хотели отправить в другой город на обучение в спец. ПТУ. В результате — смерть.

С. 434. Звонок из газеты: «Пишите в горком».

— Но ведь всё пойдёт по кругу! Техника известна! Воспитатели писали даже на имя Генерального секретаря, а всё возвращалось в роно…» (Шизофреническая ригидность власти).

С. 454. Не сразу в моём сознании выкристаллизовалась мысль, пожалуй, самая главная (что и было сверхзадачей для меня) — пробудить в них совесть (выделено мною). Потому что именно совесть и делает человека человеком.

Верно замечено: самый чуткий индикатор рождения совести — когда человек начинает ощущать на себе господство слова — «должен». Мои же воспитанники жили в деформированном мире — должны были все остальные. Им. Они — никому. В том-то и заключалась трагедия».

Но вот наступает и расплата за неординарность. Шизофрения власти и её сателлитов сбрасывает свою обычную маску и рыгает бредом ревности и отношений…

«С. 482. Татьяна Степановна:

— Проснулась! Ку-ку твоя Нора! С сегодняшнего дня уволена….Матрона против неё дело хочет возбудить. Судебное. У неё в отряде девочка забеременела. Так, Матрона считает, что здесь Нора и не досмотрела.

— Что с тобой, Татьяна? Ты какая-то странная сегодня…

— Не со мной «что», а с тобой! — с вызовом ответила она. — Ну, подыскала что-нибудь подходящее?.. Что смотришь? Я сама список педсостава в роно отвозила — тебя в нём нет…Я тут один интернатик поблизости заприметила. У них как раз воспитатель гробанулся. Инфаркт — и привет! Так что можешь туда, если что.

— Выйди вон и закрой дверь с той стороны!..

Я уже ничего не видела перед собой, кроме этой нелепой фигуры, которая почему-то не воспринималась мною как живое человеческое существо, наделённое людским именем и другими индивидуальными признаками. — передо мной был фантом…Т.С., тс-тс-с…

И вот Т.С. торопливо и сбивчиво запричитала:

— Хватит морочить людям голову!.. Вы вечно будоражите общество, вечно сеете в нём неприязнь, нетерпимость, насаждаете насилие. Вот для чего вам нужны послушные массы, бездумно идущие за вами!…Самая страшная форма эгоизма та, которая якобы защищает всеобщее счастье, коллективизм! Но это же чушь, милочка! Вам власти хочется над чужими душами и жизнями! Вот за что вы готовы положить собственную жизнь! Вся ваша жертвенность — это ложь! В ваших душах — пустота! Нет, не гуманизм, а пу-сто-та! Нет, милочка, вы звери и очень жестокие звери!.. Вам, завистникам и неудачникам, трезвые люди, практики с хорошей хваткой, ненавистны, потому что они разоблачают ваши подлые утопии, дешёвые иллюзии!.. Им, отбросам жизни, ты морочишь голову, внушаешь, что и они люди! А те верят, с радостью! Вот где самое подлое преступление перед обществом! Ведь потом эти ублюдки требуют своей доли, и общество из-за таких, как ты, обязано делиться с наглыми скотами тем, что им не принадлежит!.. Но скажи честно, что вы на самом деле хотите миру доказать? Всего лишь то, что нормальный быт, надёжное благополучие — есть пошлое мещанство? Мол, все погрязли в грехах эгоистической обывательщины, и только вы, святоши, несёте свет человечеству…Но слава богу, ваш век кончается! Вас осталось не так уж много, чтобы вас принимать всерьёз. Скоро, скоро человечество вздохнёт свободно! Избавится от непрошеных спасителей!.. Наши беды кончатся тогда, когда общество осмелится сказать правду самому себе — нас губят мифы. Мифы о всемогущем человеке! Человек слаб и беспомощен, и незачем ему внушать бред о его крылатости. Мы уже избавились от вашего гипноза! Мы хотим жить, а не бороться. Жить! Сегодня. сейчас!…Чихать мы хотели на ваши души! На ваши дурацкие идеалы! Да вы просто больны этим! Вы просто душевнобольные! Но ничего, мы вас вылечим!».

 

Совесть — барьер от шизофрении

Закончилась гениальная книга, которая могла бы изменить судьбу России. Лишь вернусь чуть назад и напомню прекрасную мысль автора:

«Не сразу в моём сознании выкристаллизовалась мысль, пожалуй, самая главная (что и было сверхзадачей для меня) — пробудить в них совесть (выделено мною). Потому что именно совесть и делает человека человеком».

Добавлю: совесть не только формирует человека, но и защищает его от скатывания в шизофрению, совесть — барьер от шизофрении.

Наши учёные психиатры по-прежнему бьются и будут биться в установлении «единственно верного» диагноза: эндогенный процесс или реактивный психоз, шизотимия, шизоаффективное состояние или алкогольный психоз? (разве эндогенный процесс не может развиться под влиянием резкого потрясения? А есть ли понимание, что эти состояния представляют собой в отдельности по причине происхождения или по патогенезу?). Агрессия, которой уделено основное внимание Ларисы Мироновой, сегодня и специалистами признаётся одним из определяющих симптомов болезненных состояний шизофренического круга.

Агрессивность как маска шизофрении может выступать не только в морально-нравственном аспекте, но и в прямом вредительстве своему телу. (Что говорят или сказали бы учёные в отношении исполнителей заказных убийств?). Всем известный эпизод с отрезанием собственного уха великим Ван Гогом давно стал медицинским приговором художнику — «шизофрения». Предлагаю взглянуть на проблему членовредительства шире. Как относиться к столь распространённому сегодня явлению в обществе, как прокалывание языка, уздечки, пупка, ноздрей кольцами и другими металлическими предметами? А матерщина в устах юных девушек и женщин в быту и общественных местах?

Да, это содержимое сточной канавы, которое перелилось через тюремный вал и залило общество клиникой шизофрении. А как относиться к такому распространённому явлению, как аборт?

 

Аборт — дорога навстречу шизофрении

В работе, вышедшей с кафедры биомедицинской этики Российского государственного медицинского ун-та (Силуянова И.В., Першин М.С., Ляуш Л.Б., Макеева И.М. Статус эмбриона. //Человек. — 2007. - № 2. — С. 98 — 108), читаем: «Со времени первого русского уголовного кодекса 1832 года до 1917 г. изгнание плода квалифицировалось как вид смертоубийства. Но после 1917 года в России относительно абортов в законодательстве произошла подлинная революция. Происходит первая в мире легализация абортов, то есть производство абортов теряет юридический статус преступления «против жизни, против семьи и общественной нравственности». Однако в 1936 г. аборты в стране запрещаются. Но это запрещение абортов сменилось их новой легализацией в 1955 г., которая сохраняется до сих пор.

Признание «права женщины распоряжаться своим телом» весьма сомнительно не только по юридическим, но и по медицинским критериям. Искусственное прерывание беременности — это не терапевтическая, целебная, излечивающая от болезни процедура. Искусственное прерывание беременности — это «распоряжение своим телом», которое весьма трудно отличить от членовредительства. Перечень медицинских осложнений, следующих после подобного «распоряжения», велик, вплоть до смертельных исходов. Например, в психиатрии известно, что стремление пациента распоряжаться своим телом, вплоть до нанесения себе повреждений, увечий, проведение над собой калечащих и болезненных процедур может рассматриваться как разновидность расстройства личности, как синдром психопатоподобной шизофрении».

Давайте ещё почитаем литературу. Вот замечания углублённого эксперта-писателя (Поль де Крюи. Борьба с безумием. — М.: Изд-во иностранной литературы, 1960):

«Стр. 47. Джек ответил грустным голосом:

— Шизофрения — это не болезнь и даже не болезни; это мусорная корзина для различных мозговых симптомов». И далее:

«Стр. 48. Больных не считают шизофрениками до того момента, пока ненормальное поведение не приведёт их на приём к учёному светилу. А так как светилам неизвестна причина ненормального поведения, они придумали грандиозную классификацию разных форм шизофрении, основанную на разнообразных симптомах. Поскольку двум учёным трудно прийти к одному и тому же диагнозу относительно формы шизофрении, получается нечто поистине смехотворное… «Шизофрения — великая загадка психиатрии» — писал доктор Вальтер Л. Брюич, учитель Фергюсона…. Доктор Брюич показывает, как шизофреники могут проявлять любую форму умственных расстройств…Они могут быть восторженными или наоборот, склонными к уединению, лживыми, тупыми, агрессивными или галлюцинирующими. Могут вести себя параноиками или меланхоликами»…

Вот так вековая премудрость психиатрии разбивается о крепость (а может, мудрость?) шизофрении.

Двадцатый век — апофеоз логического знания (не приёмлющего вопросы нравственности в науке), на значительной части суши опиравшегося на стальные штыки режимов. И где уж тут было понять вчерашнему крестьянину или рабфаковцу, что наука может громко и утвердительно говорить только о том, что ей самой кажется выгодным или понятным. Всё прочее, подвергается хуле или замалчиванию (а сами носители «ереси» часто оказывались в тюрьме или были уничтожены властями). Под прикрытием знаменитого изречения («Истина рождается в споре») учёное начальство расправлялось с несогласными диссидентами известными силовыми методами. Великая сила горбачёвской «перестройки» на первом этапе в том и состояла, что явления жизни обозначили своими именами. Тех, кого до этого считали лучшими слугами народа, вдруг предстали врагами народа. Самые передовые учёные породнились с мракобесами средневековья. Значит, всеобщее враньё властей при социализме и было тотальным культивированием шизофрении? Но обновлённую страну захлестнула новая волна шизофрении — невиданное число самоубийств, брошенных родителями детей, наркоманов и преступников всех мастей. Значит, люди снова почувствовали себя обманутыми?

Психиатрия — самая главная отрасль медицинского знания в любом государстве. И от её воззрений на здоровье и болезнь зависят судьбы самих государств. Недаром Антонио Менегетти написал: «Психология часто играла роль «государственной религии» перед тем, как стать естественной наукой» (Введение в онтопсихологию. — Пермь: Хортон Лтд, 1993. — 64с.).

Своим появлением в России имя Менегетти обязано перестройке, без которой и шизофрения, сконструированная в головах чутких к нуждам власти психиатров, осталась бы навсегда заболеванием, колеблющемся только вместе с курсом правящей партии. Хотя сегодняшнее воззрение главных психиатров на шизофрению не отличается от того, что было двадцать и пятьдесят лет назад, но сегодня есть хотя бы возможность обсуждать иные возможности для шизофреников и шизофрении — естественно, вне рамок официальных учреждений. Кстати, можно вспомнить и то, что не так давно министром здравоохранения России была директор Московского института психиатрии им. Сербского, из-за нарушения прав личности пациентов (нередко инакомыслящих) в котором с Россией не желали иметь дела западные психиатрические ассоциации. Главных держателей научных «акций» (хоть в психиатрии, хоть в акушерстве) вовсе не пугает, что наука перестаёт быть таковой, если в течение полвека не меняет своей научной парадигмы.

Благодаря Менегетти мы можем разглядеть то, что все видят, но не замечают или проходят мимо: «От нашей культуры и науки мы унаследовали набор стереотипов и, к сожалению, эта культура носит не цельный, а шизофренический характер (выделено мною). Наше «Я» контролирует лишь незначительную долю нашего сознания и нашего бытия» (там же).

Кстати, Менегетти не проводит больших различий между неврозом и шизофренией. Там, где он повествует о первом состоянии, почти всегда следует и второй. Это говорит не только о схожести путей их возникновения, но и благоприятных перспективах для обоих: ведь искусный психотерапевт при обязательном участии больного справится с тяжёлым неврозом или психосоматическим заболеванием.

«Личность, стремящаяся к зрелости, растёт, а невротик стремится остаться в детском состоянии…Невротик или шизофреник, наоборот, стремятся подчеркнуть свои слабости. Как ребёнок добивается помощи взрослого, упорно настаивая на своём капризе, так и невротик или шизофреник требуют от взрослых исполнения своих капризов.

Однако их болезни — это не отклонение от природы (выделено мною), а стратегия извращённого инфантилизма, направленная на то, чтобы взрослый человек проникся сочувствием и помог. Мамы рядом нет, но зато есть врач, психолог, общество, пенсионное обеспечение. С другой стороны, они не умеют делать то, что делают взрослые, не умеют по-взрослому говорить, одеваться, работать, устанавливать отношения. Они не могут строить жизнь на положительной основе, потому что с детства не желали адаптироваться: это нежелание постоянно укреплялось, вызывая соответствующие последствия.

Итак, если мы хотим вылечить такого человека, мы должны пробудить в нём чувство ответственности, сказать ему: «Тебе плохо не потому, что ты таким родился, а потому, что ты виновен перед своей жизнью. Перед своим сознанием». Это и есть знаменитая «терапевтическая пощёчина» онтопсихологии: считать болезнь тактикой поведения (выделено мною) (там же).

В других своих работах Менегетти говорит, что расщепление чувств человека, частое использование лжи для получения выгоды, измена другу или супругу, угнетение истины и правды — всё это может приводить к развитию Ш. Именно поэтому он и называет человеческое общество шизофреническим. Сегодня русские умирают слишком рано и не успевают дожить до старости, когда случаи Ш. могут чаще выявляться. Но психотические симптомы (в частности, галлюцинации) всё чаще на Западе стают уделом пенсионеров и не только.

Внимательный читатель увидел, как схожи эти заключения с заметками Ларисы Мироновой. Двух выдающихся новаторов роднит и их профессиональная линия жизни: Менегетти тоже начинал свою деятельность в детском доме.

Обратимся к материалу наших дней. Осенью 2010 года психолог ГУВД по Пермскому краю на семинаре со специалистами говорила, что лица, служившие в горячих точках планеты, в частности, в Чечне, и перенёсшие ранее посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), «дали» вторую волну осложнений — среди них стали чаще случаи самоубийств; перед роковым событием бывшие «чеченцы» испытывали сильное чувство одиночества. Такая же волна самоубийств прошла ранее у бывших ликвидаторов Чернобыльской АЭС.

Настало ли время сказать открыто, что «реакция» не может длиться вечно, и шизофрения, придя на смену продолжительной ПТСР, дождалась своих очередных жертв? Приведу публикацию «Гибельная жатва Чернобыля» из американской газеты, выходившей в 1992–1993 годах на русском языке (вырезка из неё всегда с тех пор передо мной), а вот название издания мне не удастся вспомнить. Зато есть автор этой заметки — Людмила Торн, директор программы по изучению СНГ для Freedom House, редактор сборника о Чернобыле, Нью-Йорк): «Редактору: … Вы не упоминаете о ещё по меньшей мере 7000 человек, которые в числе 600 тыс. молодых людей занимались дезактивацией заражённой территории. В основном это были военнослужащие — резервисты, шахтёры и ветераны Афганистана. Их послали к месту катастрофы, не выдав им защитной одежды и даже не предупредив об опасности радиации. Эти люди уже умерли. Более того, сообщалось, что 80 % оставшихся в живых «ликвидаторов» страдают заболеваниями спинного мозга, нервными расстройствами, теряют зрение, у них развивается бесплодие. Представитель Чернобыльского комитета при правительстве России признался в этом году, что 18 % из погибших (то есть примерно 1250 человек) покончили жизнь самоубийством».

К этому сегодня можно добавить и запойное пьянство, нередко имеющее место среди бывших «ликвидаторов», которое, согласно мнению автора классического учебника по психиатрии Осипова, является проявлением шизофрении.

Непросто будет психиатрии признать самоубийственные жертвы ПТСР жертвами шизофрении. Для этого есть много причин: политические, корпоративные, психологические. И они все могут встать в полный рост, чтобы не сказать правду простым и страдающим людям, которые слишком поздно на практике узнают жестокий закон политики: «Слова даны, чтобы скрывать наши мысли». А если и наука вдруг осознала себя «главной прислужницей власти» (Ромен Роллан)? Каждый солдат, вероятно, мечтает о «ране небольшой», как в старой песне. Много ли найдётся добровольцев служить в «горячих точках», если они будут знать, что вместо награды или мгновенной смерти позднее будут страдать от Ш.? Поэтому «всего» не говорят и специалисты. Банальная ложь ещё долго останется в политическом арсенале. «Хотят ли русские войны?» А кто сказал, что в Чечне и в Грузии сошлись «русские» интересы?

Представители художественного творчества, писатели, одними из первых осознали двойственную, шизофреническую душу современной политики и науки. Так М.М. Пришвин в середине 20 века писал: «На моём веку совершилась огромная перемена в сознании человека: в моё время ещё верили просто в науку, что человек овладевает законами природы себе на добро, и такое победное шествие человека как царя природы вперёд называлось прогрессом. В науке есть чары не меньшие, чем в искусстве, отвлекающие личность человека от конкретных условий добродетели (творчества добра), в том смысле, чтобы служить лучшему всех людей, как себе самому».

Можно встретить и устрашающие мысли: «На все эти вопросы «наука» нам не отвечает, и ответить не может, не идя на своё кастовое самоубийство. Ибо ответить — это значит признаться в том, что она, «наука», нам врала сознательно, намеренно и систематически» — (Ив. Солоневич. Народная монархия. — Минск, 1998. — С. 131.)

В конце двадцатых прошлого столетия великий русский невропатолог и психиатр В.М. Бехтерев посетил «вождя всех народов и лучшего друга советских учёных» товарища Сталина. И сделал заключение не о качестве закусок и вина, а о психическом состоянии своего клиента: это была паранойя. Вероятно, он захотел поделиться своим открытием со специалистами (и не только), но был через несколько дней убит. За десять лет до трагической смерти Бехтерев сумел заложить фундамент новой науки, которую назвал коллективной рефлексологией. Он считал, что если нервные рефлексы свойственны отдельному индивиду, то они точно так же могут быть характерны для человеческих групп, больших и малых. Попросту говоря, толпы. И на примерах войн и революций доказывал действенность коллективных рефлексов. Советское время — период больших потрясений. После смерти лидера новой науки и сама она заглохла. А страх учёных до сих пор жив. Наше повествование в какой-то степени продолжает идеи Бехтерева: Шизофрения есть не только индивидуально больное, но и коллективное.

Затронем вопрос о нравственности в науке. Собственно, что трогать-то, если её там и не должно быть? Именно гегельянская философия проложила путь русской науке и философии, в том числе диалектическому материализму, который и уничтожил несогласных. Именно суждения Гегеля о всемогуществе логического знания пришлись по духу любителям экстремистских социальных экспериментов. Диамат занимает ещё много места в головах учёных. И психиатрия — не исключение.

Гегель покончил с искусством: дух, вознёсшийся до вершин абсолютного познания, не может снизойти к художественному творчеству, этой низшей ступени его бытия. Для поэзии и искусства места теперь нет. А заканчивается гегелевское учение обожествлением государства (Гулыга Арсений. Шеллинг. — М.: Молодая гвардия, 1982. - 317с.).

Одним из самых мощных оппонентов Гегеля был его современник, немецкий философ Шеллинг, также имевший множество продолжателей в России. Среди самых именитых писатель Вл. Одоевский, поэт Тютчев, философ Вл. Соловьёв, литератор Григорьев, которые оказали незначительное влияние на судьбы России в 20 веке, но могут быть снова востребованы в 21 веке. Из трактатов Шеллинга вытекает, что знания недостаточно, а наука может служить злу; поэтому науке нужен нравственный ориентир. А человеку тем более. Он не верил, что культ разума возможен: «все умрут от скуки!», — и говорил, что ум может содержать нечто негативное, бесцельное, а рассудочный ум и мудрость — вещи различные. «Мудрость не припишешь тому, что направлено к безнравственному или стремится достичь благие цели, используя безнравственные средства». Аполлон Григорьев писал: «Каким образом из явлений частных складываются типы в душе художника — вопрос далеко ещё не разрешённый: дело в том только, едва ли они складываются сознательно, аналитически. Я верю с Шеллингом, что бессознательность придаёт произведениям творчества их неисследимую глубину. В душе художника истинного эта способность видеть орлиным оком общее в частном есть непременно синтетическая, хотя и требующая, конечно, поддержки, развития, воспитания….Тип, каков бы он ни был, есть уже прекрасное». (Гулыга Арсений. «Шеллинг». — М.: Молодая гвардия, 1982. -317с.).

Вероятно, общество, опирающееся на творчество бессознательного, имеет гораздо большие перспективы, но 20 век сделал свой примитивный выбор.

Итак, волею большевиков наука оказалась без нравственных ограничений. А что же психиатрия? Последняя придавала значение морали (от слова «мор»?), но, прежде всего, когда речь шла не столько об интересах больного, сколько об интересах тогдашнего общества или государства. И от этих «ножниц», кажется, ещё не избавилась. Достаточно вспомнить, как Советская власть «лечила» под стражей диссидентов в психиатрических лечебницах. Представьте себе и ситуацию, что хронический алкоголик убил одного или несколько человек в состоянии опьянения. Если он не докажет (часто это невозможно), что находился в приступе белой горячки (галлюцинации и прочее), то его будут судить как обычного преступника. Да, и будут ли заинтересованы родственники убиенных в нахождении посредством психиатрической экспертизы доказательств, что убийца был настоящим шизофреником и должен вместо тюрьмы отправиться на длительное лечение в больницу? А будет ли эксперт сам кропотливо искать эти доказательства, ведь, он тоже сочувствующий жертве человек? А если убийца рос в детском доме? А если таких убийц становится всё больше? А если наука не становится нравственнее?

И ещё представление. Вдруг в цивилизованном обществе завёлся каннибал, который съел человека, или на худой конец представителя власти, с погонами на видном месте. А если им же были съедены нескольких лучших представителей человечества? И случайно оказался пойман. Кто из наших сограждан и им сочувствующей науки не захочет, чтобы людоед оказался в тюрьме или, что лучше, был казнён (ныне такое реально невозможно)? А сомневаются ли обыватели, да и врачи не из корпуса экспертов, что каннибализм — это и есть лицо шизофрении, или попросту сумасшествия? Едва ли. Потому что или человек разумный (как это объявлено), или…. Вот и получается, что каннибалу нельзя ставить диагноз шизофрении (а что-то попроще, из разряда психопатий), иначе его не засадишь в тюрьму (может, когда-нибудь разрешат и казнить). Вот и сидят эти каннибалы где-то в районе Соль-Илецка и др. В шизофреническом обществе люди стесняются быть шизофрениками. Это Ш. в квадрате. Люди забыли, когда говорили правду себе и другим. Не только диссиденты, но и Гёте без толку поучал: «Чем больше я знакомлюсь с естествознанием, с его каждодневным прогрессом, тем чаще сами собой напрашиваются мысли о том, что движение вперёд и движение вспять происходит в нём одновременно. Здесь я выскажу лишь одну из них: мы не выбрасываем из науки даже заведомые заблуждения. Причина этому есть очевидная тайна. Если бы многие не чувствовали себя обязанными повторять неправду только потому, что однажды она была уже ими сказана, то люди были бы другими» («Годы странствий Вильгельма Мейстера, или отрекающиеся». — С.С. в 10-ти Т.Т. — Т. 8. — М.:ХЛ, 1979. — 462с.).

Теперь почитаем вместе ещё одну книгу, которая на первый взгляд не обещала сильных потрясений. Её автор Михаил Ефремов (это псевдоним, и вы не удивитесь, почему), её название «Осторожно! Вредные продукты». Хотя изумляет число переизданий — 11, если верить Интернету. Вот цитаты:

«В условиях сплошного правового бурелома, для российского едока нет более занятнейшей и любопытнейшей задачи, нежели поесть. А после обеда — выжить… Ныне диетология (причисляемая к сонму научных дисциплин — моя вставка) «остепенилась» и окончательно стала тем, чем, собственно она всегда и была — мощным средством одурачивания в руках недобросовестных производителей продуктов питания, которых и продуктами-то — даже условно, при всём желании, — назвать трудно.

«Научная» теория питания появилась в Германии в конце XIX века. Немецкий физиолог Фойт, решив определить, сколько же пищи необходимо человеку, взял среднемесячный заработок немецкого рабочего и… прикинул, сколько еды на эти деньги можно купить. Полученное количество снеди он, слегка подкорректировав для мужчин, женщин и детей, окрестил физиологической нормой. Так тихо и без затей появилась на свет «научная» теория сбалансированного, правильного питания.

Согласно «сбалансированной» теории, современному человеку нужно получать в сутки 3000–5000 килокалорий. Цифры, неоднократно опровергнутые самой жизнью. Но… На теории Фойта, как ни в чём не бывало, паразитирует не только основной популяризатор генетически изменённых суррогатных продуктов питания — институт питания РАМН, но и скопище всяческих «диетологов». Вовсе не важно — имеют они высшее «диетологическое» образование или нет. «Потолочным методом» и поныне конструируются «кормовые теории» и «рекомендации»».

Да, государственная и даже научная система ригидна (как мозг шизофреника), и если угодно, «мертва»…Но не в этом ли состоит весь кризис доверия науке и не здесь ли причина крушения государств? И гегелевская диалектика вместе с логикой не способны разрешить эти противоречия внутри системы, они, скорее всего, и являются причиной кризиса. А не является ли сегодня сама система управления государством причиной роста психических заболеваний в стране?

Всё же вернёмся снова к книге Михаила Ефремова «Осторожно! Вредные продукты». Читатель должен начать понимать, что современная наука и благолепная статистика неуклонно ведут человека к гибели. Это и есть самоубийство цивилизации. О последствиях применения ядерных технологий в военное и мирное время говорить излишне — всё уже давно сказано. (Но можно заглянуть и в мою книгу 90-х годов «Химера и антихимера» на портале «Проза. ру»).

«В сложившихся условиях следует принимать и бессмысленное словосочетание «Экологически чистое» только лишь, как факт, настораживающий и не заслуживающий доверия.

Помните: симбиоз «экологов» и производителей съестного, как и положено всякому симбиозу взаимовыгодный. «Товаровед — товароеду не товарищ».

«Трансизомеры жирных кислот (трансжиры) содержатся в разрыхлителях теста, баночно-бутылочных соусах и абсолютно всех майонезах. Во всех рафинированных и гидрированных продуктах обязательно находятся от 25 % до 50 % трансжиров от всего количества жирных кислот, тогда как в натуральных продуктах их не более 2 %… Ни в коем случае нельзя покупать майонез в полиэтиленовых тубах, это стопроцентное нарушение технологии. Майонез не хранят в полиэтилене, так как уксус и растительное масло в составе майонеза вступают с полиэтиленом в реакцию и разъедают его.

Трансжиры чрезвычайно токсичны, обладают свойством накапливаться в организме и порождают тяжкие последствия: стресс, болезни сердца, рак, атеросклероз, гормональные сбои (к примеру — ожирение) и т. д.

Многолетние исследования установили, что трансжиры повинны:

1. в ухудшении качества молока у кормящих матерей; кроме того, трансжиры с молоком передаются младенцу;

2. в рождении детей с патологически малым весом;

3. в увеличении риска развитие диабета;

…

6. в ослаблении иммунитета;

7. в снижении уровня мужского гормона тестостерона и ухудшении качества спермы.

«Переизбыток холестерина в организме опасен — никто не спорит. Но доказан факт — более опасен недостаток холестерина. Снижение уровня холестерина напрямую связано со значительным увеличением несчастных случаев и неврозов. Новомодная бесхолестериновая диета ведёт к раннему климаксу у женщин и. увы, импотенции у мужчин. Низкий уровень холестерина напрямую связан с высоким риском суицида и развития депрессии.

Научных свидетельств, что холестерин (в бытовых, пищевых дозах) вызывает атеросклероз, инсульт или сердечный приступ, как не было, так и доныне нет. Холестериновый бум связан, в первую очередь, с рекламной деятельностью маргариновых монстров.

Наше же мнение таково — маргарин существует только для тех, кто уже ничего хорошего не ждёт от жизни. «Диетический» маргарин можно рекомендовать только как растянутый (или затянутый?) способ самоубийства».

Воистину, прав Л.Д. Ландау, когда говорил: «Науки бывают: сверхъестественные — естественные — неестественные». Но догадывался ли он с высот своей математики, что общество страдает болезнью, которую все боятся назвать? А я продолжу цитатами из книги М. Ефремова знакомить с её симптомами.

«Выдача патентов на генно-инженерные продукты (ГИ-продукты) — грубейшее нарушение Конвенции ООН «О биологическом разнообразии (ст. ст. 1, 3 и п. 1 и 7 с. 15). Выдача патентов на ГИ-продукты — нарушение Евразийской патентной конвенции, принятой в 1973 году, запрещающей патентование растений и животных.

Первое место в мире по производству ГИ-сои прочно занимает США. Но первое место в мире по потреблению ГИ-сои столь же прочно занимает Россия….Разгадка феномена проста — россияне потребляют сою в огромных количествах и в любом виде, даже не догадываясь об этом.

О присутствии в сое (натуральной!) веществ, губительных для щитовидной железы известно аж с конца 50-х годов…. Изофлавоны сои разрушают щитовидную железу, они опасны для детского организма и беременным женщинам, оказывают антиэстрогенное действие, влияющее и на менопаузу…

Среди детей, страдающих диабетом, в два раза больше тех, кого в детстве кормили соей….Соевые фитоэстргены вызывают слабоумие…. Анализ содержания изофлафонов сои в детском питании показал, что их концентрация в расчёте на килограмм веса в 6-11 раз (!) превышает дозу, вызывающую гормональный сбой у взрослого человека.

Углубимся в «витаминный» вопрос и ради любопытства откроем профессиональный медицинский справочник «Vidal». Что мы увидим? Необходимые ежедневные дозировки витаминов для женщин 25–50 лет, то есть для основной и самой активной части населения. Внимательно читаем….. Дотошный читатель может спросить — а откуда взяты эти цифры? Как откуда? — удивимся мы и ответим — Как обычно, с потолка.

Эти цифры, всего лишь, отражают очередное личное мнение и пристрастья неких «светил», с подачи которых и пошли гулять по свету эти «рекомендации» и угодили даже в такой серьёзный медицинский справочник.

Большинство витаминных добавок синтезировано из каменноугольных смол и производных нефти. Хотя химически они идентичны натуральным витаминам, их биологическая активность значительно ниже. Синтетические витамины не могут выполнять все функции, свойственные витаминам натуральным.

Первые сомнения в полезности витаминов (витаминных препаратов) возникли в 1984 году. Тогда финские учёные обследовали 29 тысяч курильщиков. Которые получали витамин Е, бета-каротин и плацебо. Через восемь лет исследований оказалось: те, кто принимал витамины не стали меньше болеть раком, в группе принимавших бета-каротин увеличилось число страдающих раком лёгких, а среди принимавших витамин Е резко возросло число инсультов. Этот результат ничего не изменил для советских (ныне и для российских) медков, считавших и считающих, что витамины А и Е препятствуют образованию злокачественных опухолей и сосудистых заболеваний. Датские учёные всерьёз и обоснованно полагают, что витамин Е, бета каротин и витамин А может повысить риск преждевременной смерти.

Все витамины выполняют функцию катализаторов биохимических процессов. А отсюда следует: при избытке в организме витаминов, нормальная биохимия нарушается, реакции убыстряются, следом происходит убыстрение старения всего организма».

Как назвать эти вопиющие факты иначе, чем каннибализм производителей и их покровителей, который обрушил свои красные от крови зубы на ничего не подозревающих потребителей, привычно внимающих голосу светочей от науки? Как можно относиться к тому, что усиленно рекламируемые и насаждаемые властью любой страны в течение столетий вакцинационные мероприятия по «защите» населения от инфекционных заболеваний порождают новые болезни и не защищают от старых, увеличивая общую смертность при эпидемиях? Здесь время обратиться к теперь уже довольно известной книге А. Котока «Беспощадная иммунизация» (М.: Гомеопатическая медицина, 2004. — 448с.).

Книга была настолько опасна для привычной демагогии санитарных врачей, что её (из страха перед властью — и это в стране, называющей себя демократической!) отказались распространять все книжные магазины страны (согласно сведениям, полученным лично от автора). Так она и продавалась самим издательством в течение нескольких лет. И это при тираже всего 1000 экземпляров. Блокада сделала своё известное дело: смерть собрала свои жертвы. Для тех, кто ещё не видел книги, будут полезны мои заимствования из неё.

«Фальсификация данных, передёргивание фактов, беспринципность и неразборчивость в средствах, алчность в погоне за наживой, навязывание обществу законов, противоречащих фундаментальным представлениям о свободе личности, — всё это неотъемлемые черты прививочного «убеждения» как-то мало вязались с представлениями о благе, принесённом в мир Дженнером.

Доктор Виера Шайбнер говорит: «Иммунитет не является результатом введения патогена. Уже около ста лет официальные иммунологические исследования демонстрируют, что вакцинные инфекции не иммунизируют. Они сенсибилизируют, делают прививаемого более восприимчивым к тем болезням, защищать от которых были призваны, превращают его в хозяина чужеродной бактериальной и вирусной инфекции. Привитые дети страдают от бесконечной течи из ушей.

Сколько же детей должны пострадать от аутоиммунных последствий прививок, чтобы это удовлетворило «научным критериям» — столь строгим, когда речь заходит о том, чтобы признать связь прививок с болезнями и смертями после них, и столь мягким, когда обсуждается польза прививок….Не связано ли увеличение количества лимфом с прививками? В свете появления «новых вирусов» — нет ли замены старых болезней, вытесняемых прививками, на новые, более опасные?

Вакцины не проверяются ни на канцерогенный, ни на мутагенный эффекты. В вакцины добавляются высокотоксичные вещества (ртуть, формальдегид, фенол, алюминий), хотя никто и никогда не показал безвредность их применения у детей.

Покровский В.И. и др. пишут (2003): «Совместными усилиями человечеству в двадцатом веке удалось ликвидировать только одну инфекцию — натуральную оспу и получить 36 новых инфекций».

Порочна, противоестественна сама концепция массовой профилактической вакцинации.

Жестокое разочарование постигло англичан и других европейцев в самом начале 1870-х годов. Страшная, невиданная доселе эпидемия натуральной оспы, случившаяся на фоне почти тотально привитого британского населения, полностью развеяла прививочные иллюзии. Насчитывая свыше 200 тыс. заболевших, из которых 42 тыс. скончались, по своим размерам она превзошла тяжелейшие «допрививочные» общенациональные эпидемии.

Разговоры об улучшении санитарно-гигиенического состояния городов и сёл, о приведении в порядок канализации и водоснабжения, об изменении характера питания и повышении жизненного уровня населения предполагали прежде всего социальные реформы и не обещали прямого заработка медикам, в то время как наличие такого чудесного и осязаемого с помощью научных приборов врага, как микробы, гарантировало, что врачи продолжают играть одну из главных ролей в обществе.

Выдающийся российский педиатр Нил Филатов (1847–1902) в 1899 г. писал: «Оспа принадлежит в настоящее время к числу довольно редких болезней».

Япония имела самые жёсткие прививательные законы и при этом страдала от тяжелейших оспенных эпидемий. Пример Японии подтвердил вывод некоторых исследователей: при неменяющихся санитарно-гигиенических условиях смертность населения от оспы возрастает по мере увеличения количества прививок от неё…

В СССР последний случай ввозной оспы был зарегистрирован в 1960 году…Из 46 заболевших в Москве в детстве получали прививки все, 23 человека — в том же самом году, в каком заболели (ай да эффективные прививки!), десять человек — за три года до болезни, и ещё 14 прививки, сделанные на фоне уже имевшегося заражения, также не помогли. Трое заболевших скончались, остальные перенесли оспу разной степени тяжести (в основном, вариолоид). Ну, и какой же вывод? Вот он, изумительный перл вакцинаторской логики: «Преобладание лёгких, стёртых форм заболевания при вспышке оспы в Москве в 1960 году ещё раз подтвердил огромное значение обязательных в СССР прививок против оспы» (Гальперин Э.А., 1962).

Когда факт бессмысленности и повторных прививок стало уже невозможно отрицать, тогда в ход пошло новое изобретение: да, заболевания они вообще не предотвращают, но зато уменьшают смертность среди привитых и делают течение болезни у них мягче. Это последняя линия прививочной обороны, дальше этого идти уже некуда: следующим логическим шагом остаётся только заявить, что прививки вообще никакого влияния на заболеваемость и смертность не оказывают.

В 1971 году Англия и США вообще прекратили прививки против натуральной оспы. В США при фактическом отсутствии самой болезни за 1959–1968 годы противооспенные прививки стали причиной только официально зарегистрированных 68 смертей — 60 при первичной вакцинации и 8 при ревакцинации…

Д-р Элеонор Мак-Бин в своей книге приводит такие высказывания специалистов: «Главной, если не единственной причиной чудовищного роста заболеваемости раком являются прививки»

Наличие прививки БЦЖ в анамнезе, по данным зав. кафедрой фтизиатрии Донецкого государственного медицинского университета проф. Б.В. Норейко, не улучшает, а ухудшает прогноз течения «нормального» туберкулёза: «У невакцинированных детей деструктивные формы первичного туберкулёза практически не развиваются…Ребёнок, вакцинированный хотя бы однажды, приобретает стойкую гиперчувствительность к туберкулёзной инфекции, поскольку вакцина БЦЖ получена из бычьего штамма МБТ…Развитие поствакцинального иммунитета проводит в к тому, что все случаи туберкулёза у детей и подростков стали протекать по сценарию вторичного иммунного ответа клеточного типа, в арсенале которого заложена программа отторжения очага казеозного некроза. Если в прошлом за 20 лет я видел 1 первичную каверну в Донецкой области, то сейчас просто страшно смотреть на детей и подростков, у которых нет будущего, поскольку деструктивный туберкулёз стал основной формой туберкулёза для этого возраста».

Д-р Жан Эмильгар писал в своей книге: «Каждый раз, когда вы слышите о трагической смерти младенца в первые недели жизни от «вирусного менингита», у вас есть право подозревать, что дело здесь не обошлось без БЦЖ. Моя жена пережила эту трагедию, когда работала в крупном шведском госпитале. Вскрытие ребёнка обнаружило туберкулёзную природу этого «вирусного» менингита, развившегося после прививки БЦЖ, но все санитары и медсёстры получили совершенно чёткие инструкции ничего об этом не говорить. Иначе им не поздоровится. Как и во всех тайных сообществах, закон молчания имеет абсолютную власть среди врачей!» (1998).

 

Шизофрения прописалась во Всемирной Организации Здравоохранения

Настоящим похоронным звоном по вакцине БЦЖ должно было стать крупнейшее за всю её историю и единственное оформленное согласно всем необходимым научным критериям исследование, проведённое в южной Индии при участии ВОЗ, Службы общественного здравоохранения США и Совета по медицинским исследованиям Индии. Для изучения были взяты два самых широко используемых штамма М. бовис — «Париж/Пастер» и «Дания/Копенгаген». Исследование показало нулевую эффективность вакцины БЦЖ как раз в той стране, где она в силу сложившейся эпидемической ситуации могла бы оказаться полезной. Мало того. Заболеваемость туберкулёзом оказалась выше среди привитых!

Отказ ВОЗ немедленно и навсегда покончить с этой прививкой после проведённого исследования очень показателен. Более того — прививка БЦЖ… была включена в Расширенную программу иммунизации (РПИ) в последующие годы!»

Вот это и есть шизофрения властных, в том числе и медицинских, структур, которые дезориентированы во времени, пространстве и собственном представлении о полезности деяний.

«Эксперты при американском Институте медицины: «Факты подтверждают, что привитые взрослые являются превалирующим источником заражения [коклюшем] новорождённых и детей в развитых странах».

Вряд ли существует иная современная вакцина, которая могла бы сравниться с коклюшной по количеству тяжелейших осложнений и смертей у ею «спасаемых» по весьма сомнительной эффективности, а также по сложностям механизма её действия в целом.

В 1948 г. Уже около десятка фармкомпаний производило вакцину DPT (АКДС). Е. Кёнг в 1953 г. Собрал из литературы сообщения о 82 ставших известными случаях мозговых реакций после прививки против коклюша (К.). Итог: 11 смертей, 24 стойких поражения нервной системы в виде эпилептических припадков, спастических параличей, умственной отсталости, изменений характера. В Англии и Уэльсе за 1958–1965 г.г. было зафиксировано 7 смертей в результате энцефалита, менингоэнцефалита или энцефалопатии после прививок, включавших в себя коклюшный компонент. В Англии выяснилось, что К. вакцина если и эффективна, то лишь тогда, когда нет настоящей угрозы К. Когда же на горизонте появляется вспышка или эпидемия, то прививка бесполезна для предупреждения дальнейшего распространения болезни.

Несмотря на то, что каждая вспышка К. в очередной раз доказывает, что привитые заболевают ничуть не меньше непривитых, некоторые престижные учебные пособия продолжают заявлять, что К. встречается исключительно у непривитых.

Шведский эпидемиолог Б. Троллфорс тщательно изучил вакцину против К. и в 1984 г. заявил, что максимальный её защитный эффект не длится более двух-пяти лет и что она не способна предотвратить заболевания К. даже в таких странах с 90–95 %-ным «охватом» прививками, как США. Он указал, что смертность от К. в индустриально развитых странах крайне низка и никоим образом не связана с процентом привитых в них, а также отметил тот факт, что смертность от К. в начале 1970-х в Англии и Уэльсе и Зап. Германии, когда процент привитых был выше, превосходила смертность от него в конце 1980-х, когда процент привитых значительно снизился.

В Голландии дети дисциплинированно прививаются родителями и «охват» оценивается в 96 % — выше, чем любой установленный вакцинаторами необходимый процент для прочного «коллективного иммунитета». В 1995 г. было зарегистрировано 325 случаев К., 1996 г. — 2778, к ноябрю 1997 г. — 3747.

 

Две сестры — изоляция и шизофрения

Теперь давайте от пищеварительных или трудно перевариваемых медициной и обществом проблем вновь вернёмся к тому, с чего начали — психическим последствиям пережитых ситуаций одиночества. (Кузнецов О.Н., Лебедев В.И. Психология и психопатология одиночества. — М.: Медицина, 1972. — 336с.). Итак, читаем:

«Французский философ Этьен Кондильяк в 1954 г. описал литовского мальчика, который жил среди медведей. Когда мальчика нашли люди, он не проявлял никаких признаков разума, не умел говорить и ходил на четвереньках. Прошло немало времени, пока мальчик научился понимать человеческую речь и разговаривать, но тогда оказалось, что он ничего не может вспомнить о своей прежней жизни среди животных.

Случаи, когда детей вскармливали животные, были известны не только в Литве, но и в Швеции, Бельгии, Германии, Голландии, Ирландии и Франции. Все дети, жившие среди зверей, издавали нечленораздельные звуки, не умели ходить на ногах, обладали большой мышечной силой и ловкостью, быстро бегали. Зрение, слух и обоняние у них были хорошо развиты.

В XVIII веке великий естествоиспытатель Карл Линней, впервые отважившийся включить вид «разумного человека» в систему животных, выделил в качестве вариации этого вида «человека одичавшего» (выделено мною). В эту вариацию он включил все известные к тому времени случаи, когда дети человека были вскормлены вне человеческой среды дикими животными. Хотя Линней и не помышлял о сущности скачка, который отделяет человека от животных, но, обобщив известные ему случаи, пришёл к выводу, что у одичавшего человека не развита не только речь, но и отсутствует человеческое сознание.

Никто из «диких» детей так и не стал по-настоящему человеком. Их удалось довести в процессе воспитания лишь до уровня слабоумных представителей человеческого рода.

Рождаясь и попадая в человеческое общество, ребёнок сразу уходит от звериного прошлого. Это общество в лице родителей, воспитателей, товарищей как бы за руку выводит ребёнка в люди. Когда этого не случается, он остаётся за порогом человечества и уподобляется своим животным предкам.

Небезынтересны в плане развития, по всей вероятности, реактивного психоза выдержки из дневника, заимствованные нами из работы Merrien. Дневник был найден капитаном Моусоном в 1748 г. рядом со скелетом на остове Вознесения. Насколько можно понять из дневника, речь идёт о голландском моряке, который был высажен на остров в 1725 г. с минимумом вещей и продуктов питания. В пищу моряк употреблял яйца птиц и черепах. Когда оставленная ему вода в бочке была израсходована, он нашёл небольшой родник, который протекал среди голых и раскалённых скал. Воду приходилось носить в котелках под лучами экваториального солнца.

15 июля, как он записал в дневнике, что после своего очередного «водяного похода», более убийственного, чем спасительного, уснул в изнеможении. Его разбудили возгласы, смешивавшиеся с богохульствами и непристойными выражениями. Ему стало казаться, что его окружают демоны. Весь в холодном поту, он не смел заговорить, боясь, чтобы какое-нибудь чудовище, страшнее прочих, не избрало его жертвой. Моряк чувствовал на своём лице прикосновение дьявольского хвоста. Один из дьяволов заговорил с ним голосом его убитого друга. Смятение утихло только к утру. На следующий день он среди бела дня «увидел» своего убитого друга, голос которого слышал в предыдущую ночь. Друг заговорил с ним о бесовской жизни природы, о своих страданиях. В один из последующих дней, когда моряк начал вытаскивать выброшенный на берег ствол дерева, видение вернулось, вызвав у него чувство ужаса. Призрак появляется в дальнейшем каждый день и стал для него привычным.

Аналогичные изменения, как указывал Дж. Б. Фурст (1957), в психике можно найти у пастухов, одиночных старателей и отшельников, которые живут изолированно от общества длительное время….

Большое мужество проявил Джошау Слоком, который на парусной яхте «Спрей» в конце прошлого века, совершил кругосветное путешествие в одиночестве. Плавание началось 24 апреля 1895 г. и длилось 3 года 2 месяца 2 дня. После плавания моряк написал книгу «Один под парусом вокруг света» (М., 1960)…Перед ним возникали страницы прошлого, позабытого, и казалось, что это относится к иному, давно минувшему существованию. Смеющиеся и плачущие голоса рассказывали ему о том, что он слышал в разных уголках земного шара.

О перипетиях спортсмена в таком плавании рассказывает Вэл Хауэллз (Хаулз) в книге «Курс — одиночество» (М., 1969).

Французский врач А. Бомбар считал, что множество людей, которые во время кораблекрушения спасаются на аварийных средствах, гибнут задолго до того, как их покинут физические силы. В своей книге «За бортом по своей воле» (М., 1964) он писал: «Когда корабль тонет, человеку кажется, что вместе с его кораблём идёт ко дну весь мир; когда две доски пола уходят из-под ног, одновременно с ними уходят всё его мужество и весь его разум. И даже если он найдет в этот миг спасательную шлюпку, он ещё не спасён. Потому что он больше не живёт. Окутанный ночной тьмой, влекомый течением и ветром, трепещущий перед бездной, боящийся и шума и тишины, он за какие-нибудь три дня окончательно превращается в мертвеца. Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобный крик чаек, вы умерли от страха (с. 14)».

В плавании А. Бомбар похудел на 25 кг, ему пришлось перенести немало тяжёлых недомоганий и болезней, он достиг берега с серьёзной анемией (5 млн. красных кровяных шариков перед началом путешествия и 2,5 млн. — по возвращении) и с общим количества гемоглобина, граничащим со смертельным…Ужасающий понос с немалыми кровяными выделениями мучил его в течение 2 недель. Дважды он едва не терял сознание. Ногти на пальцах ног выпали. В течение 65 дней А. Бомбар питался исключительно тем, что мог взять у моря. Дождевая вода появилась у него в лодке только на 23-й день. В течение этих 23 дней он утолял жажду соком пойманных рыб и планктоном. «Когда я оказался в океане и напряжение спало, я почувствовал первый приступ одиночества. Одиночество — мой старый враг, не вдруг обрушилось на меня: постепенно, неумолимо оно заполнило все дни моего плавания» (1964, с. 102).

Очень интересно описание его ощущений в тумане, относящихся также к началу плавания: «В результате мои попытки определиться в тумане кончились плачевно, что, однако, не испортило мне настроения. Зато завывание судовых сирен в туманной мгле бьёт по нервам. Теперь это уже не одна сирена, как было тогда, возле островов Колумбретес: эхо повторяет и множит их вой без конца. Кажется, что вокруг бродят стада чудовищ., которые перекликаются между собой. Первый раз за все дни я по-настоящему чувствую, что значит остаться в лодке одному… В самом деле, мне кажется, что я стал жертвой миража и никогда уже не смею отличить действительность от галлюцинации. Мне не хватает присутствия человека» (там же, стр. 106).

В середине плавания он опять возвращается к описанию чувства одиночества: «Одиночество!.. ты начало меня тревожить не на шутку. Я прекрасно понимаю разницу между одиночеством и изолированностью. В нормальных условиях я всегда могу покончить с изолированностью самым простым способом: достаточно выйти на улицу или позвонить по телефону, чтобы услышать голос друга. Изолированность существует лишь до тех пор, пока ты этого хочешь. Но одиночество! Полное одиночество невыносимо. Горе тому, кто одинок! Мне кажется, что одиночество наваливается на меня со всех сторон, непомерное, бескрайнее, как океан, словно сердце моё вдруг стало центром притяжения для этого «ничто», которое тогда казалось мне «всем». Одиночество…

В день отплытия из Лас-Палмаса я думал, что могу с тобой справиться, что мне нужно только привыкнуть к твоему присутствию в лодке. Но я был слишком самонадеян! В действительности не я принёс тебя с собой в океан — разве я или моя лодка могли тебя вместить?! Ты пришло само и овладело мной. Ничто не в силах разорвать кольцо одиночества; сделать это труднее, чем приблизиться к горизонту. Время от времени я начинаю громко говорить, чтобы услышать хотя бы свой голос. Но от этого только чувствую себя ещё более одиноким, терпящим бедствие в океане молчания» (там же, стр. 146–147).

Опыт Бомбара был продолжен немецким врачом Хансеном Линдеманом, предпринявшим два плавания в условиях, воспроизводящих обстановку потерпевшего кораблекрушение.

Христина Риттер находилась в изоляции более 60 суток. В книге «Женщина в полярной ночи» (1954) она сообщила о своих переживаниях. У Риттер возникли образы из прошлой жизни. В мечтах она рассматривала свою прошлую жизнь, как в ярком солнечном свете. Риттер как бы слилась воедино со вселенной и очень часто беседовала с Луной. У неё развилось состояние любви к этой ситуации, которое характеризовалось очарованием и галлюцинациями. Она неохотно покинула Шпицберген. Эта «любовь» напоминала собой состояние, которое испытывают люди при приёме наркотиков или находясь в религиозном экстазе.

Во всех случаях географической изоляции, будь то жизнь в одиночестве на острове, в Арктике или Антарктике, небольшой лодке или на плоту, у различных людей возникают необычные психические переживания, которые по своему феноменологическому характеру имеют много общих черт.

В 1895 г. В.Г. Короленко в рассказе «Без языка» в образной форме описал имевший место в действительности случай необычного поведения человека, попавшего в среду с чужим для него языком, обычаями и нравами. По клинической картине такие состояния укладываются в картину параноидного синдрома П.Б. Ганнушкин в своей книге «Острая паранойя» (1904) писал о том, что реактивные параноиды проявляются там, где по той или другой причине слабая, неустойчивая, внушаемая личность попадает в ложное, изолированное положение. …Имеются в виду военнопленные, попавшие в чужую среду без всякой возможности речевого контакта и заболевшие острым параноидом.

Интерес представляют работы Д. Мюллера — Хегемана (Шизофренические психозы и социальная изоляция. — в сб.: Актуальные проблемы психиатрии. — М… 1959, 259; К вопросу о психопатологии социально изолированных групп населения. В сб.: Актуальные вопросы психиатрии и невропатологии. М., 1963, 270), который изучал психопатологические картины, возникающие при относительной социальной изолированности с окружающими, например, когда оказывались поколебленными или в большей степени уничтоженными семейные и другие взаимоотношения. Он пишет: «Мы отметили у наших пациентов … настоящий голод по социальному контакту».

Наблюдавшиеся этим автором у лиц параноидные, а иногда и галлюцинаторные явления, как правило, выступали лишь как элементы переживаний угрозы и преследования и стояли в связи с установкой недоверия к окружающим людям. Наиболее трудно в дифференциальной диагностике этих состояний, по мнению автора, отграничить их от шизофрении (Как я благодарен этому автору, что он захотел озвучить то, чего избегают делать почти все остальные психиатры, пусть это и чисто академический интерес без каких-либо важных терапевтических последствий для больного — моя вставка)… Учитывая хорошо сохранившуюся аффективную жизнь, он поставил диагноз реактивного галлюцинаторно-параноидного психоза, близко относящегося к шизофреническому кругу.

Так как у больного нельзя было отметить аффективного распада, его заболевание было расценено как реактивный шизофренный психоз в начале инволюции….Критерием для определения границ шизофренического круга при этих условиях остаются: наступление эмоционального дефекта и единообразное, шубами, протекание болезни, без преобладания реактивных моментов.

…. Все члены семьи страдают резко выраженной тугоухостью… Изложенное свидетельствует, что полная изоляция в кругу семьи явилась патогенетическим фактором развившегося у больного параноидно-депрессивного психоза.

Наиболее чётко влияние изоляции на развитие психозов прослеживается у заключённых, вынужденных длительное время отбывать наказание в камерах одиночного заключения.

Один из первых, кто разглядел за внешним «благополучием» пенсильванской системы одиночного заключения все душевные муки и страдания людей, был Ч. Диккенс. Посетив в Филадельфии (штат Пенсильвания) одиночную тюрьму, он привёл её описание (СС. — М., 1955, 9): «Я считаю, — писал он, — это медленное, ежедневное давление на тайные пружины мозга неизмеримо более ужасным, чем любая пытка, которой можно подвергнуть тело; оставляемые им страшные следы и отметины нельзя нащупать, и они так не бросаются в глаза, как рубцы на теле; наносимые им раны не находятся на поверхности и исторгаемые им крики не слышны человеческому уху, — я тем более осуждаю этот метод наказания, что, будучи тайным, оно не пробуждает в сердцах людей дремлющее чувство человечности, которое заставило бы их вмешаться и положить конец этой жестокости» (с. 125).

Декабрист Зубков тягостные переживания в период своего заключения в Петропавловской крепости описал так: «Изобретатели виселицы и обезглавливания — благодетели человечества; придумавший одиночное заключение — подлый негодяй; это наказание не телесное, но духовное. Тот, кто не сидел в одиночном заключении, не может представить себе, что это такое» (М.Н. Гернет. История царской тюрьмы. — М., 1961, 1–3).

Революционер М.А. Бакунин в своих письмах, переданных секретно при свидании с родными, писал друзьям: «Ах, мои дорогие друзья, поверьте всякая смерть лучше одиночного заключения, столь восхваляемого американскими филантропами…Заприте самого великого гения в такую изолированную тюрьму, как моя, и через несколько лет вы увидите, что сам Наполеон отупеет, а сам Иисус Христос озлобится… Вы никогда не поймёте, что значит чувствовать себя погребённым заживо» (там же, стр. 430).

М.Н. Гернет (1961) пишет о том, что история одиночного заключения в царской тюрьме знает много случаев, когда вышедшие на свободу люди настолько сильно чувствовали себя отвыкшими от самостоятельного существования и политической борьбы, что кончали жизнь самоубийством.

История одиночного заключения знает много случаев, когда у людей наступал срыв высшей нервной деятельности и развивались реактивные психозы. По данным М.Н. Гернета, с 1826 по 1870 г. в Шлиссельбургской крепости за государственные преступления находилось 98 человек, из которых 26 умерли или заболели душевными болезнями.

Крупнейший психиатр прошлого столетия Крафт Эбинг считал, что «чрезвычайно строгая пенсильванская система келейного заключения, с наложением абсолютного молчания, устранением всяких впечатлений внешнего мира, конечно, может считаться причиной многих случаев помешательства».

Врачи Дельбрюк, Гутш и Кирн (цит. По А.Н. Бунееву, 1950), впервые описавшие психические расстройства в условиях одиночного заключения, полагали, что они имеют дело с самостоятельной группой заболеваний, обусловленных влиянием специфических вредностей строгой изоляции, и назвали её «тюремными психозами».

Однако с прогрессом психиатрических знаний (читай: государственной деспотии) выяснилось, что группа «тюремных психозов» не является отнюдь однородной. С одной стороны оказалось, что значительное число «тюремных психозов» относится к шизофрении. С другой стороны было установлено, что истинные реактивные состояния, возникающие в заключении, чрезвычайно разнообразны по своей клинической картине и генезу. Значительное число реактивных состояний, развивающихся в тюрьме, относится к истерическим реакциям.

Э. Крепелин (1929) выделил группу собственно «тюремных психозов», к которым он отнёс галлюцинаторно-параноидные психозы, протекающие при ясном сознании и возникающие обычно при длительном строгом одиночном заключении. Под влиянием лишения свободы, по его мнению, могут развиваться различные психические расстройства, из которых только часть может считаться характерной для рассматриваемых случаев… У лиц, заболевших этим психозом, Э. Крепелин не отмечал типичные выраженные истерические и дегенеративные стигмы. Поэтому, по его мнению, упомянутые психозы связаны с психотравмирующими факторами заключения, а не зависят от дегенеративной формы. Он указал, что перевод больного с «тюремным психозом» из одиночной камеры в общую камеру или психиатрическое отделение большей частью даёт быстрое выздоровление.

С.С. Корсаков (1901) также подчёркивал качественную специфику «тюремного психоза». Для заключённых в одиночную камеру он считал характерным угнетение, подавленность, бессонницу, страх, яркие слуховые и зрительные галлюцинации.

Советские авторы (А.Н. Бунеев. Реактивные состояния. Судебная психиатрия. М., 1950. -311с.) и др. показали, что термин «тюремный психоз» является чрезвычайно условным, потому что по своему патогенезу так называемые тюремные психозы не являются самостоятельным заболеванием, а относятся к группе реактивных состояний и лишь отражают в своей картине специфические условия заключения. У лиц в условиях одиночного заключения, как показал в своей диссертации А.Н. Бунеев (Шизофреноподобные и шизофренические реакции на судебно-психиатрическом материале. Докт. дисс. М., 1943), наиболее часто развиваются параноидные и галлюцинаторные состояния, реактивные депрессии, ситуационные истерические реакции и бредоподобные фантазии.

П.Б. Ганнушкин указывал на две причины, больше всего способствующие развитию галлюцинаций и параноида у заключённых:

1) нахождение под подозрением в совершении какого-нибудь преступления и 2) изолированное положение.

Как отмечает Бунеев, очень трудно найти группу психических заболеваний, которая бы вне тюремных условий впервые проявлялась клинической картиной полностью совпадающей с изложенной выше. Именно этот факт, по его мнению, и дал возможность Э. Крепелину говорить о «тюремных психозах»».

Закончим чтение этой очень полезной и интересной книги О.Н. Кузнецова и В.И. Лебедева. Из неё видно, что психиатры сталинского времени должны были в диссертациях показать, как советские люди стойко выдерживают одиночное заключение без риска «свалиться» в шизофрению. Но учёные, которым не было запрещено выражение своего мнения, видели в одиночном тюремном заключении, а также длительной изоляции от общества, в условиях кругосветного плавания и др. угрозу существования человека разумного. Самые свои главные выводы в психологическом исследовании влияния изоляции на человека в процессе моделирования космического полёта всё же, думается, они приберегли для своих последующих книг.

Как видим, многолетнее, если не сказать, многовековое исследование психики человека клиническими методами способно лишь поддерживать интерес (страх?) общества к проблеме шизофрении, но не способно разрешить её. Разные научные дисциплины складывают свои достижения к стопам премудрой психиатрии, которая и выбирает,… и ждёт, ждёт, ждёт… Сегодня, когда философы говорят о том, что человек разумный уже умер, заклинания об интеграции наук так и остаются лишь красивой фразой в устах чиновников от науки (В.А. Лекторский // Человек. — 2004. - № 4).

А есть ли действительный выбор у психиатрии? Вот выдержки из книги, потрясшей воображение людей конца прошлого века (Гроф Станислав. За пределами мозга. — М.: Изд-во Московского трансперсонального центра, 1993. - 500с).

«Уайлдер Пенфилд… в книге «Тайна сознания» (Penfield,1976), подводящей итог работе, которой посвящена вся его жизнь, выразил глубокое сомнение в том, что сознание является продуктом мозга и его можно объяснить в терминах церебральной анатомии и физиологии.

Современная медицинская модель… уверенно отвергает передачу сложных воспоминаний о специфических событиях, предшествовавших зачатию индивида… и отрицает возможность того, что опыт биологического рождения записан в памяти ребёнка; и обычный довод в медицинских учебниках — недоразвитость коры головного мозга у новорождённого, не закончена миелинизация оболочки церебральных нейронов.

Сегодня у меня почти не осталось сомнений в том, что современное понимание Вселенной, природы, реальности и человека является поверхностным, неверным и неполным.

Так как в переживаниях под действием ЛСД присутствует сознание растений и неорганической материи, вплоть до её молекулярной, атомной и субатомной структур, а также космогенетические события и геологическая история, приходится, в конечном счёте, заключить, что вся вселенная каким-то образом закодирована в сперматозоиде и яйцеклетке.

Восприятие и знание, включая научные теории, есть творческая деятельность, сравнимая с художественным процессом, а не объективное отражение независимо существующей реальности. Истинная реальность неизмерима, и подлинная интуиция видит в неизмеримости сущность бытия….

Считается, что телесные травмы не оказывают непосредственного влияния на психологическое развитие человека и непричастны к развитию психопатологии. Это резко противоречит данным, полученным при глубокой эмпирической проработке, когда воспоминания о телесных травмах обретают первостепенное значение. В сеансах с психоделиками…более чем обычны повторные переживания опасной для жизни болезни, травмы, операции или происшествия с утопанием, и они явно весомее, чем обычные психотравмы….Сопряжённые с опасностью для жизни травмы…. в большой степени влияют на развитие эмоциональных и психосоматических расстройств — депрессии, тревожности и фобий, садомазохистских склонностей, сексуальных нарушений, мигрени или астмы.

Фрейд не сумел найти убедительного объяснения таким антропологическим и историческим явлениям, как шаманизм, ритуалы перехода, визионерский опыт, мистериальные религии, мистические традиции, войны, геноцид и вооружённые восстания. Ни одно из них нельзя понять правильно без использования концепции перинатального (и трансперсонального) уровня психики.

В экзистенциальном анализе Виктора Франкла, логотерапии, основное внимание уделяется смыслу жизни. Хотя Франкл не признаёт перинатальную динамику и подразумеваемые ею родственные проблемы рождения и смерти, очень важно, что на развитие его терапевтической системы во многом подействовал тяжёлый опыт пребывания в концентрационном лагере. Крайние страдания узников концлагерей — характерная перинатальная тема….

Гуманистическая психотерапия базируется на положении, что люди стали слишком интеллектуалистичными и технократичными, отдалились от эмоций и ощущений…В гуманистических подходах сделан решающий шаг в направлении к холистическому пониманию человеческой природы — особенно в сравнении с характерным для традиционной психологии и психиатрии односторонним акцентом либо на теле, либо на душе.

Данные, полученные при проведении исследований с ЛСД, также ясно подтверждают основной тезис гуманистической психологии о единстве ума и тела.

Алкоголизм и наркомания часто описывались как растянутые во времени, медленные формы самоубийства (выделено мною)…Склонные к алкоголю и наркотикам пациенты, испытавшие на психоделических сеансах состояние космического единства, сообщают об интуитивных прозрениях, весьма похожих на интуицию пациентов с тягой к самоубийству. Они осознают, что стремились к трансценденции, а не к наркотической интоксикации….После переживания смерти Эго и космического единства злоупотребление алкоголем и наркотиками видится трагической ошибкой. вызванной неузнанным или неправильно понятым стремлением к трансценденции… Можно предположить, что индивидуальная стихия употребления алкоголя и других наркотиков основана на введении анестетиков или седативных препаратов в ходе финальной стадии рождения….

При бациллофобии и страхе грязи (мизофобия) патологический страх сосредотачивается на продуктах жизнедеятельности, запахах тела и нечистотах. Органическое сцепление в БМП — III смерти, агрессии, сексуального возбуждения и биологических отходов является ключом к пониманию этих фобий… Не понимая, что имеет дело с памятью о биологических нечистотах, индивид верит, что борется с реальной гигиенической проблемой в настоящем. Подобно этому, страх смерти, представляющий собой память о реальной биологической опасности, ошибочно воспринимается как присутствующая в данный момент угроза, якобы связанная с инфекцией.

Терапевтическая стратегия, освобождающая перинатальную энергетику, может не только разрешить симптомы травматического невроза, но и способствовать процессу глубокого исцеления и трансформации. Лучшие из традиционных подходов в этих условиях — гипноанализ и наркоанализ, которые приводят пациента в соприкосновение с исходной угрожающей жизни ситуацией, позволял прожить её повторно. И всё же идеальный терапевтический подход должен приводить дальше — к перинатальным матрицам, которые были вскрыты экстремальной ситуацией. Эти наблюдения особенно значимы с точки зрения того факта, что десятки тысяч ветеранов Вьетнама, страдающие от длительных эмоциональных нарушений, вызванных войной, представляют в США серьёзную проблему ментального здоровья….

Понятие психоза прямо зависит от текущего научного представления о реальности.

Яркие психотические состояния имеют гораздо больше шансов быть излечимыми, чем протекающие вяло… Некоторые группы психотических пациентов имеют лучшие показатели выздоровления, когда подвергаются лечению неактивными препаратами (плацебо), чем в случае приёма транквилизаторов.

Повторное проживание ненарушенного внутриутробного опыта тесно связано с некоторыми мистическими и религиозными состояниями, а эпизоды эмбриональных кризисов родственны шизофреническим и параноидальным состояниям….

Диагноз решающим образом зависит от того, к какой школе принадлежит психиатр, от его индивидуальных предпочтений, от суммы доступных оценке данных и от многих других факторов. Некоторые психиатры приходят к диагнозу только на основе существующего комплекса симптомов. другие — на основе психодинамических соображений, третьи — пользуются и тем и другим… В конечном счёте, выбор терапии будет отражать ориентацию психиатра, а не клинический диагноз. Психиатр, ориентированный на органику, стандартно воспользуется биологическим методом лечения неврозов, а психологически ориентированный — может избрать психотерапию даже при лечении психозов.

Психиатрический диагноз слишком расплывчат и гибок, так что может быть приспособлен к разным обстоятельствам. Его можно использовать и довольно легко отстоять, когда психиатру нужно оправдать невольное преступление или доказать в суде, что пациент является невменяемым. Эта ситуация резко отличается от строгости, которую мог бы проявить психиатр в интересах обвинения или при комиссовании с военной службы. Такой же изменчивой может быть психиатрическая диагностика в уголовном судопроизводстве и в практике страхования; профессиональная аргументация может зависеть от того, на чьей стороне психиатр.

…В США гомосексуализм определялся как душевное заболевание до 1973 года, пока ассоциация американских психиатров не пришла к выводу, что это не так».

Закончим наше путешествие в безбрежности сознательного и бессознательного, дабы не потерять интерес к событиям очевидным.

 

Вид на шизофрению из-за облаков

Сейчас я предлагаю читателю на некоторое время унестись в небо, чтобы лучше было видно, как расползается по Земле шизофрения. Заглянем в грандиозное произведение Марка Солонина, полезное не только для тех, кто интересуется авиацией, но и для тех, кто хочет видеть человека разумным («Разгром. 1941». М.: ЯУЗА, ЭКСМО, 2009).

««С первых дней Великой Отечественной войны немецкая авиация захватила господство в воздухе». Этот тезис никогда не подвергался сомнению в советской военно-исторической литературе…

Во всей советской историографии исчезновение авиации Красной Армии неизменно рассматривалось как событие абсолютно естественное, неизбежное и единственно возможное в сложившихся обстоятельствах («внезапное нападение…отсутствие радиосвязи… огромное численное превосходство врага…массированные удары по всем аэродромам западных округов…»).

Была ли советская авиация уничтожена в первые дни войны?

Обратимся к солидному источнику, к монументальному исследованию «1941 год — уроки и выводы». Эта монография вышла в свет в конце 1992 года под эгидой Генерального штаба тогда ещё «объединённых вооружённых сил СНГ»… Так вот. На стр. 151 мимоходом, в придаточном предложении, авторы монографии обронили такую интересную фразу: «…из 250 тысяч самолёто-вылетов (с/в), выполненных советской авиацией за первые три месяца войны…»

Это — «уничтоженная» авиация?

…За три самых драматичных месяца грандиозного воздушного сражения в небе Британии (августа, сентябрь, октябрь 1940 года) немецкая бомбардировочная авиация произвела всего 22 тысячи с/в. Рекордным по интенсивности стал для люфтваффе июнь 1942 года, когда немцы на Восточном фронте выполнили (по данным советских постов ВНОС) 83 949 вылетов боевых самолётов всех типов. Ещё раз подчеркнём — это рекордный, пиковый уровень боевой активности немецкой авиации (обстановка обязывала — на земле шло решающее судьбу войны наступление от Харькова на Сталинград).

Для советских ВВС рекордным по интенсивности боевых действий стало сражение на Курской дуге. За 40 долгих летних дней 1943 года советские лётчики выполнили 89 300 с/в. Другими словами, «разгромленная и уничтоженная на земле» советская авиация летала летом 1941 года с такой интенсивностью, которую позднее и немцы, и советские ВВС смогли достигнуть только в одном месяце за всю войну!

К 1944 году (не за три, а за все 12 месяцев года) истребители люфтваффе выполнили на Восточном фронте 69,8 тыс. вылетов, бомбардировщики и штурмовики — 226,5 тыс. вылетов. Всего 296 тысяч вылетов. За целый год.

У каждой медали есть, как известно, две стороны.

250 000 боевых вылетов — это непостижимо много. Много в сравнении с легендой об «уничтоженной авиации».

Пресловутый «внезапный удар по мирно спящим аэродромам» численность дальней бомбардировочной авиации (ДБА) не уменьшил ни на один самолёт…22 июня на эти аэродромы не было совершено ни одного налёта, и о начале войны с Германием лётчики ДБА узнали на митингах, прошедших во всех частях после выступления Молотова по Всесоюзному радио.

После того как эти и многие, многие факты стали достоянием гласности стало особенно понятно, сколь мудро и прозорливо поступили советские историки, заблаговременно заготовившие кучу баек про «безнадёжную техническую отсталость» советской авиации. Без этих заготовок пришлось бы им отвечать на множество неприятных вопросов. А так и без вопросов всё ясно — фанерные этажерки, не идущие ни в какое сравнение с немецкими самолётами. Вот их и перебили, как куропаток… Почему проиграли войну в воздухе? Да потому что самолёты были плохие. А из чего видно, что самолёты плохие? Потому что войну в воздухе проиграли…

Автор глубоко убеждён в том, что если бы нашу авиацию полностью перевооружили «мигами» — и не тогдашними «Миг-3», а современными «Миг-29», то результат был бы тем же самым.

Невероятную живучесть невежественного бреда про «убогие фанерные самолёты» объяснить доводами разума (моё выделение) трудно. Может быть, она поддерживается «практическим опытом» — каждый знает, что стальная труба крепче деревянного черенка лопаты, каменный забор прочнее деревянного штакетника…Всё это чистая правда, но применительно к авиации сравнивать можно только силовые элементы РАВНОГО ВЕСА. Т. е. стальной рельс надо сравнить не с доской от забора, а с качественным (без единого сучка) деревянным брусом такого сечения, при котором вес бруса станет равен весу рельса. Вот это бревно и желательно попробовать сломать ударом кулака или ноги. А ещё лучше — головы… После этого навсегда запомнится то, что по удельной прочности качественная авиационная сосна превосходит углеродистую сталь, примерно равна дюралю и уступает только высокопрочной легированной стали…

В конечном итоге цельнодеревянный самолёт отличился самым низким уровнем потерь Королевских ВВС — в 26255 боевых самолёто-вылетах от огня немецких зениток и истребителей было безвозвратно потеряно всего 196 самолётов, т. е. вероятность благополучного возвращения на родной аэродром составляла для экипажа «Москито» 99, 25 %. Остаётся только добавить, что такая фантастическая живучесть была достигнута на самолёте, лишённом всякого оборонительного вооружения!

Ослепительно ярким примером использования дерева в конструкции боевого самолёта стал немецкий ракетный истребитель «Мессершмитт» «Ме-163». Крыло и вертикальное оперение (горизонтального не было вовсе) самого быстрого истребителя Второй мировой войны были цельнодеревянными…

К моменту начала советско-германской войны скоростных пикирующих бомбардировщиков «Ар-2» было очень мало. Бомбардировщиков «АНТ-58/59» (он же «Ту-2») в боевых частях не было ни одного…. Он был лучшим из лучших…Загадочную, на первый взгляд, судьбу лучших советских бомбардировщиков «Ар-2» и «АНТ-58» невозможно понять в отрыве от истории того погрома, который был учинён на рубеже 30-х40-х годов в советской авиапромышленности и руководстве ВВС»….

Далее автор подробно описывает для укрепления своей точки зрения технические характеристики самолётов мира, которые я буду опускать, а также показывает неимоверные трудности, стоявшие на пути конструкторов в условиях существования в соцлагере или в концлагере. С целью экономии объёма изложения, на основании книги М. Солонина я отклонюсь от основной формы моей публикации и буду иногда вместо цитат делать собственные замечания. Продолжаем читать книгу.

««Лучший истребитель — это самолёт, в кабине которого сидит лучший пилот». Это правило на все времена. Оно остаётся в силе даже в нашу эпоху, эпоху радиолокаторов, тепловизоров, баллистических вычислителей, самонаводящихся ракет и прочих чудес электроники. Ключевым элементом эффективности… был опыт. Реальный боевой опыт лётчика. Но для того, чтобы приобрести такой опыт, надо было каким-то образом выжить в первых боевых вылетах…Как и почему появлялось то статистически ничтожное меньшинство лётчиков (один на сотню), которые становились асами? Едва ли кто-то знает ответ на этот вопрос…

Невозможно обнаружить хоть какую-нибудь связь между тактико-технической характеристикой (ТТХ) вооружения и результатами воздушных боёв и войны в воздухе в целом. Самым слабым было вооружение американского истребителя «Кертисс» «Р-36» (во Францию он поставлялся под названием «Хоук-75»). Но именно это истребитель в мае-июне 1940 года оказался лидером по числу сбитых немецких самолётов!…Перед лицом этих фактов остаётся только в очередной раз повторить прописную истину: воюют не самолёты, воюют лётчики…

Хочется надеяться, что после очень короткого «ликбеза» читателю уже стало понятно, что сама логика традиционной для советской военно-исторической литературы оценки качества истребителей по одному-единственному показателю (максимальной скорости) абсурдна. Совершенно абсурдна….

Объективные предпосылки к тому, чтобы наступление на англо-французских союзников стало для вермахта «триумфальным маршем», были созданы в Москве, в августе-сентябре 1939 года…

Когда на 15-й день наступления у немцев возникли проблемы с бензином, товарищ Молотов утешил немецкого посла в Москве тем, что «вопрос о желаемом количестве нефтепродуктов не вызывает возражений с советской стороны…все предложения германского правительства приняты. Дано полное согласие».

В таких условиях немцам удалось 10 мая 1940 года создать на Западном фронте самую большую группировку сил люфтваффе за всё время Второй мировой войны…Много ли это — 3641 боевой самолёт в составе 85 авиаполков? Всё познаётся в сравнении.

Для нас важнейшим является сравнение с 22 июня 1941 года. В тот день для вторжения на фронте в 1400 км от Риги до Одессы немцы не смогли выделить хотя бы такое же число боевых самолётов, какое 10 мая 1940 года поддерживало с воздуха их наступление на фронте в 300 км.

Что могла противопоставить такой воздушной армаде авиация Франции? Могла много….Сделано же было на удивление мало…В сентябре 1939 года французская компартия, получив очередное руководящее указание от своих московских содержателей, начала организовывать забастовки на военных заводах и клеймить позором «англо-французских поджигателей войны, не желающих прислушаться к мирным предложениям Гитлера»….К началу Второй мировой войны ВВС Франции имели на вооружении всего 1400 боевых самолётов (советские ВВС имели к 1 октября 1939 года 12 677 боевых самолётов), причём почти 40 % авиапарка французских ВВС составляли самолёты-разведчики….Самый массовый французский истребитель уступал «ишаку» (советский «И-16») практически во всём.

Правды ради надо признать, что 10 мая французские лётчики сражались не одни, у них ещё были союзники. Прежде всего — истребительная авиация Голландии. Это не шутка. Именно крохотная авиация маленькой, но гордой и свободолюбивой страны превратила 10 мая в «чёрный день» для люфтваффе, день, когда оно понесло самые большие потери за всё время Второй мировой войны….Люфтваффе потеряло над Нидерландами по меньшей мере 189 самолётов всех типов! Есть и другие оценки — согласно данным Р. Джексона, голландские ВВС и ПВО уничтожили 315 немецких самолётов. Всего с 10 мая по 24 июня французские истребители выполнили 9987 боевых вылетов и достоверно сбили 684 немецких самолёта…Французские лётчики-истребители сбили вдвое больше самолётов противника, чем потеряли в воздушных боях сами.

Даже гитлеровцы не смогли не признать стойкости, мужества и боевого мастерства своих противников. В преамбуле к условиям к условиям Соглашения о перемирии (которое советская историография вопреки логике и фактам с маниакальным упорством называла «капитуляцией») говорилось: «Германия не намеревается придать условиям перемирия или переговорам о нём оскорбительный для такого храброго противника характер…»

По календарю памятных дат сталинской империи осень 1938 года — это финал, это самый драматичный момент самого грандиозного в её истории (да, вероятно, и во всей мировой истории) мероприятия по выведению «крысиных королей».

По состоянию на 15 августа 1938 года куча трупов внутри НКВД насчитывала 1862 чекиста, арестованных за контрреволюционные преступления (опустим на это раз кавычки). Из 37 руководителей НКВД, которым в ноябре 1935 года были присвоены персональные звания «комиссар ГБ 1-го, 2-го, 3-го ранга» (что соответствовало генеральскому званию в армии), до 1941 года дожили только двое…

В начале большой схватки самый большой «задел» был у товарища Берия. Ещё до его прихода в руководство НКВД чекисты успели арестовать практически весь цвет советской авиационной мысли: Туполев, Егер, Петляков, Мясищев, Королёв, Глушко, Чижевский, Бартини, Назаров, Чаромский, Путилов, Стечкин, Неман. Их арестовали, но не расстреляли.

В августе 1938-го был создан «спецтехотдел» (СТО) НКВД, куда начали собирать арестованных конструкторов. К несчастью, так повезло не всем. Только в 1938 году были расстреляны: начальник ЦАГИ Н.М. Харламов, начальник НИИ ВВС комбриг Н.Н. Бажанов, начальник Главного управления ГВФ И.Ф. Ткачёв, старейший авиаконструктор, создатель гигантских самолётов по типу «летающее крыло» К.А. Калинин, разработчики твёрдотопливных ракет (будущих «катюш») Г.Э. Лангемак и И.Т. Клейменов…

В Москве определился первый победитель Больших Гонок. Им стал Анастас Иванович Микоян.

Тихо, скромно и незаметно выполнял товарищ Микоян самые деликатные поручения товарища Сталина. Например, именно он провернул с помощью западных спекулянтов грандиозную аферу по продаже за границу коллекций Эрмитажа, Музея нового западного искусства в Москве, а также ценностей, конфискованных у царской семьи и высших представителей российского дворянства. Так же скромно, не создавая лишнего шума, в сентябре 1937 года А.И. Микоян просил увеличить на 1500 человек лимит на расстрел по Армянской ССР дополнительно к «плану», установленному знаменитым приказом Ежова № 00447 в размере 500 человек (и это действительно скромно учитывая, что в ряде регионов «по заявкам с мест» лимиты на расстрел были увеличены в 10–15 раз). После заключения пакта с Гитлером не кто иной, как А.И. Микоян, контролировал реализацию всей финансово-экономической составляющей сделки двух диктаторов….

А уж на такую мелочь, как место главного авиаконструктора для своего родного брата Артёма Ивановича, Анастас Иванович имел «по понятиям» полное право.

Но не хотели ОНИ, как лучше, и сделали, как всегда: по-хамски, грубо и глупо.

В 1931 году Артём Иванович, не имея законченного среднего образования, поступает на учёбу в Военно-воздушную академию им. Жуковского. По завершении учёбы работает с 1937 года военпредом на московском авиазаводе № 1. Здесь и пересеклись пути Микояна и Поликарпова»….

Автор книги называет Поликарпова самым талантливым советским авиаконструктором, которому пришлось много претерпеть от клана Микоянов и даже распроститься со своим брендом «И», как сказали бы сегодня. Для него важно выяснить, «что именно, какой проект, какого самолёта стащили, стырили, скоммуниздили у Поликарпова». Марк Солонин едва ли не впервые в отечественной литературе воздаёт должное А.С. Яковлеву, референту Сталина по вопросам авиации, и нарекает его «крысиным королём» за то, что он старательно уничтожал лучшие разработки советских самолётостроителей во время Второй мировой войны.

«Уж чего-чего, а тюрем и тюремно-конструкторских «шарашек» в империи Сталина хватало. Для С.П. Королёва нашлась казанская, для Р.Л. Бартини — недавно освобождённая от немецко-фашистских оккупантов таганрогская. Удивительно другое. Лишённая всякой поддержки «в верхах» команда Туполева одновременно строила завод, перерабатывала «проект 103» под установку моторов воздушного охлаждения М-82 (тех самых, которые были спасены мужеством главного конструктора и секретаря Пермского обкома), налаживала производство и испытания самолёта. И что самое удивительное — построила, наладила и испытала! Первый серийный самолёт выпущен в конце февраля 1942 года…В ходе войсковых испытаний ни один «Ту-2» не был сбит истребителями противника!

Но огромная работа по постройке и испытаниям «Ту-2» была в конце 1942 года сведена к нулю интригами А.С. Яковлева, успешно «захватывавшего» в тот момент один авиазавод за другим…

«Ла-7» стал лучшим советским истребителем Второй мировой войны. По внешнему виду он оказался как две капли похож на поликарповский «И-185» с мотором М-82…. По всем ТТХ «Ла-7» чуть-чуть, но недотягивал до уровня «И-185».

Николаю Николаевичу Поликарпову повезло дожить до запуска «Ла-7» в крупную серию. Он умер 30 июля 1944 года. Патриарху советской авиации было тогда всего 52 года».

Волею судеб гениальному конструктору удалось избежать насильственной смерти. Но к другим участникам борьбы за коммунизм в небе и на земле судьба была менее жалостлива.

«Почти в полном составе арестовано в 1938 году руководство КБ пермского авиамоторного завода. Чем-то особо приглянулся чекистам авиамоторный завод № 29 в Запорожье — там за три года сменилось пять главных конструкторов: Назаров, Владимиров, Филин, Туманский, Урмин. В тюремной «шарашке» творили свой турбодизель Чаромский и его коллеги…

Надо полагать, что если бы немецким инженерам в то время сказали, что их советские конкуренты обдумывают новые конструкции на тюремных нарах, в промежутках между допросами «с пристрастием» и расстрельными приговорами, то они бы сочли это лживой и слишком уж разнузданной антикоммунистической пропагандой…

С 1 января 1943 года по 9 мая 1945 года (т. е. уже на завершающем этапе войны, когда налёты авиации противника на «мирно спящие аэродромы» и «котлы окружения» 41-го года ушли в прошлое) безвозвратные потери личного состава ВВС Красной Армии составили:

— убито 9456 человек;

— погибло в авариях и катастрофах 4438 человек;

— пропало без вести 10941 человек.

Даже если предположить, что только половина от «пропавших без вести» фактически погибло вследствие технических аварий, то и в этом случае численность убитых собственным самолётом оказывается немногим меньше числа убитых противником. Вот что пишет в своих мемуарах авиаконструктор А.С. Москалёв: «…Война кончилась, но обстановка не была спокойной. Производились регулярные полёты наших истребителей. И вдруг было обнаружено, что убыль истребителей Яковлева почти не уменьшилась, хотя боевые действия уже не велись. В чём дело? Оказалось, что самолёты разрушались в воздухе в процессе маневрирования, так как на них ломались крылья и, как правило, лётчики даже не успевали выбрасываться на парашютах…»

Далее Москалёв рассказывает, что А.С. Яковлев «перевёл стрелки» на промышленность, которая, якобы, клеила крылья не тем клеем, что надо, после чего «виновные понесли суровое наказание»…

И по сей день нет внятного объяснения того, почему именно в начале лета 1941 года новый вал истребительных репрессий накрыл руководство военной авиации и военной промышленности. Совершенно непонятно — чем на этот раз не угодили Хозяину новые, молодые генералы, которых он сам же расставил на ключевые посты всего несколько лет (или даже месяцев) назад. Так называемый «заговор авиаторов» поражает своей иррациональностью даже на фоне других абсурдных и кровавых деяний сталинского режима…Никаких свидетельств измены или хотя бы тривиального шпионажа найдено не было. Руководителей советских ВВС, героев воздушных боёв в небе Мадрида и Халхин-Гола убили просто так. Точнее говоря, по причинам, которые Сталин унёс с собой в могилу…

В «обвинениях», предъявленных арестованным генералам, нет ничего конкретного, ни одного документа, нет мотива совершения столь страшного преступления, нет сообщников «на той стороне фронта», которым мнимые «шпионы» передавали секретные сведения. Нет ничего, кроме шаблонных фраз: «уличается как участник антисоветского военного заговора показаниями» Петрова и Сидорова. Более того, сплошь и рядом появляются примечания: «от показаний отказались». А ведь даже с точки зрения средневекового «правоведения» товарища Вышинского, отсутствие признания — при полном отсутствии других улик — свидетельствовало о невиновности обвиняемого.

Во что же мог тут «поверить» товарищ Сталин? В показания тех, кто «сознался»? Мог ли Сталин не понимать цену этих «признаний», если он самолично санкционировал использовании «мер физического воздействия» и даже не погнушался лично проинформировать об этом нижестоящие партийные инстанции?.. Остаётся в очередной раз констатировать, что далеко не все действия Сталина могут быть поняты и объяснены с позиций нормальной человеческой логики (выделено мною)…

Трудно сказать, является ли это случайным совпадением, но после 24 мая аресты пошли один за другим. 30 мая 1941 года арестован Э.Г. Шахт, 1904 г.р., член ВКП(б) с 1926 года, генерал-майор авиации…. В возрасте 22 лет вступил в партию большевиков. Воевал в небе Испании, … был удостоен звания Героя Советского Союза.

В тот же день арестованы нарком боеприпасов Сергеев и его заместитель Ходяков.

31 мая 1941 года арестован П.И. Пумпур, генерал-лейтенант авиации,… командующий ВВС Московского ВО. В числе самых первых удостоен звания Герой Советского Союза.

3 июня 1941 года приняты важные организационные решения. Дело в том, что с весны 1941 года военная контрразведка организационно входила в состав Наркомата обороны. Это создавало трудности и задержки в фабрикации «дел». Поэтому 3 июня Политбюро принимает следующее постановление: «Удовлетворить просьбу НКГБ о том, что до слушания дела Пумпура в суде передать это дело для ведения следствия в НКГБ». Аналогичные решения были приняты позднее и по другим арестованным, таким образом «чекистам» были созданы все условия для интенсивной работы.

4 июня 1941 года арестован Юсупов, генерал-майор авиации, заместитель начальника штаба ВВС РККА…

7 июня 1941 года арестован Г.М. Штерн, генерал-полковник, начальник Управления ПВО СССР, Герой Советского Союза. В тот же день, 7 июня арестованы нарком вооружений Б.Л. Ванников (будущий руководитель советского Атомного проекта), А.А. Левин, заместитель командующего ВВС Ленинградского военного округа.

8 июня 1941 года арестован Я.В. Смушкевич, генерал-лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза (всего в СССР до начала войны было только пять дважды Героев).

9 июня 1941 года арестован А.Д. Лактионов… — командующий Прибалтийским Особым ВО…

В воскресенье 22 июня начались известные события, но они ни в коей мере не остановили и не затормозили волну арестов. Более того, смертоносная волна стала приближаться к самой вершине военного руководства страны.

24 июня 1941 года арестован Герой Советского Союза, заместитель наркома обороны (до этого — начальник Генштаба РККА) К.А. Мерецков. В тот же день арестован П.В. Рычагов, генерал-лейтенант авиации, Герой Советского Союза.

26 июня продолжилось истребление руководства наркомата боеприпасов. Арестован Д.А. Ирлин, начальник планового отдела наркомата, и Г.А. Толстов, начальник управления снабжения наркомата боеприпасов. 26 июня арестован А.П. Ионов, генерал-майор авиации, командующий ВВС Северо-Западного фронта (Прибалтийского ОВО).

27 июня 1941 года арестован П.С. Володин, генерал-майор авиации. В тот же день арестован И.И. Проскуров, генерал-лейтенант авиации, командующий ВВС 7-й армии. В тот же день арестован Е.С. Птухин, генерал-лейтенант авиации, командующий ВВС Юго-Западного фронта (Киевского ОВО), Герой Советского Союза.

28 июня 1941 года арестован Ф.К. Арженухин, генерал-лейтенант авиации. 8 июля 1941 года арестован А.И. Таюрский, генерал-майор авиации, заместитель командующего ВВС Западного фронта.

Арест генерала армии Д.Г. Павлова был, скорее всего, связан именно с «военным заговором», а не с фактом разгрома Западного фронта. 30 июня 1941 года Павлова сняли с должности, вызвали в Москву, «пропесочили» там как следует, но после этого (всё в том же звании генерала армии!) отправили воевать на тот же самый Западный фронт. Арестовали же Павлова 4 июля…. На суде Павлов отказался от выбитого из него самооговора и был приговорён к расстрелу за «… развал управления войсками». Но раскручивалось-то, судя по напору «следователей», совсем другое дело — дело о заговоре высшего командного состава РККА.

Ничего общего с расследованием причин и поиском виновных в разгроме советской авиации в начале войны нет и в «обвинительной справке» на командиров ВВС западных округов. Они — точно так же, как и арестованные до 22 июня авиационные генералы — «уличаются показаниями» расстрелянных в 37–39 годах Белова, Урицкого, Бергольца, Уборевича. Им вменяется в вину «участие в право-троцкистском заговоре», шпионаж в пользу почти уже несуществующей Франции, «вредительство в аэродромном строительстве».

Представленный список, разумеется, далеко не полный. А ведь были ещё десятки других командиров, инженеров, управленцев, которые были арестованы и убиты в рамках «дела авиаторов»….Никто не знает почему, но Сталин помиловал двух обречённых: Ванникова и Мерецкова.

Всех остальных, кто выдержал и дожил до расстрела, расстреляли в четыре захода»…

 

Поцелуй шизофрении

Прервём на время чтение книги. Представленные в ней свидетельства людоедской деятельности первого коммуниста планеты позволяют мне высказать суждение, что шизофрения шла за Сталиным по пятам, вероятно, ещё со времён его неоднократных ссылок и тюремных заключений — до Октябрьской революции. А к чему вела жизнь, скрытая от глаз, на дачах, похожих на неприступные крепости — после переворота? Справедливо ли при этом очередную главу репрессивного аппарата бывшего СССР, а именно: Дзержинского, Берзина, Ежова, Ягоду, Берия и др. — причислять к счастливчикам, избежавшим поцелуя шизофрении?

Теперь и рядовому читателю будет понятно, почему советским психиатрам надо было во что бы то ни стало отвести любую пытливую мысль, дерзнувшую связать тюремное заключение человека с последующим весьма вероятным возникновением у него шизофрении. Сама власть эту тайную связь знает, но будет сохранять секрет до последнего.

Едва ли государственная психиатрия сегодня бы захотела подписаться под представленными мною описаниями реальности недавних времён. Но с такой ли уж высокой надёжностью они могут считаться прошедшими? Вот и Лев Гумилёв спрашивал: вчерашний день — это современность или прошлое? А год и десять назад? То же самое в утвердительной форме написал П. Флоренский: «В будущем нет ничего, чего бы не было в прошлом» («Столп и утверждение истины»).

Так ли уж только шизофрения — удел индивида из толпы, и хорошо ли защищены власти (человек в аппарате) от этой напасти? Из сказанного выше можно вывести суждение, что чиновники тем более защищены от Ш., чем более прозрачны её действия для рядовых граждан, чем развитей в обществе гласность. Но если прав и Гёте, то правитель всегда будет заинтересован в секретах, и Ш. его пугает не больше, чем венерические болезни сегодня — пьяных любовников.

Сегодня, да и всегда раньше, для нейтрализации каких-либо не выгодных кому-то суждений применяется тактика контраргументов. Иногда бьют ломом, выражений могут не выбирать, а причины возводят в следствия: хозяин — барин. Предвижу и возражения в свой адрес: какому-то не равноудалённому от власти эксперту может быть предложено молвить за неё слово. Вместе с тем, власть имущие уже давно усвоили уроки того же самого Солженицына: чем больше топали на него ногами, тем больше появлялось людей, способных не только смотреть, но и видеть, не только слушать, но и слышать. На меня никогда публично не топали…

Власть требуется народу для того, чтобы знать и тем самым предвидеть лучшее будущее или катастрофу, а не для того, чтобы создавать частные предприятия по предотвращению отдалённых последствий произошедшего ЧП и выражать соболезнование семьям. Но власть может оставаться безучастной даже тогда, когда решается ключевой вопрос существования нации. Уже много сказано о том, что денежные вливания в здравоохранение на самом деле обогащают, прежде всего, торговцев медицинским оборудованием и их лобби. Предложения, которые действительно обещают здоровье, остаются неуслышанными чиновниками (словно, отрицательные галлюцинации). А ведь увеличения здоровья, в частности, беременных женщин можно достичь без дополнительных денежных средств. Скорее, наоборот! Избавьте женщин от употребления препаратов железа или вакцин во имя мифической профилактики — и вы увидите больше здоровых детей и их матерей. Но этого-то власть и не слышит уже более десяти лет. Уже почти пять лет на сайте московских домашних акушерок, с которым сотрудничают всемирно известные специалисты, в том числе учёные из Западной Европы и России, находится обращение к бывшему и нынешнему президенту об оптимизации и облегчении родовой помощи, но ответа нет. А ведь у домашних акушерок по 4–8 собственных детей. И почти все они русские! Вот уж у кого учиться рожать, и жить, и воспитывать! Но власть всех уровней нема. На том же сайте есть тревожное за судьбы женщин письмо хорошо известной и в Америке профессора Н.В. Старцевой к бывшему президенту Бушу с супругой, которое было неоднократно получено в Белом доме, но ответа нет даже частным порядком и теперь, когда, казалось бы, в этом дружном семействе могли бы проснуться не только глобалистские, но и человеколюбивые тенденции.

Что означает заведомое отстранение от предупреждающей информации? Значит ли это, что у власти какие-то совсем другие цели, нежели те, что она декларирует? Неужели и правда, что язык дан для того, чтобы скрывать наши мысли? Но именно затянувшееся молчание власти и порождает катастрофы. Если б только молчание. Власти упорно что-то делают: то укрупняют, то дробят. Вот и два года назад произвели разукрупнение лечебных учреждений. В результате многие люди перестали понимать, куда им надо обращаться за медицинской помощью. А если это одинокие пенсионеры и помощь нужна срочно? В результате такой работы в одном крупном городе, также подвергшем дезинтеграции лечебные учреждения, смертность возросла в два раза. Вот только отчёт в Москву не содержал этих страшных цифр (как сообщил мне в беседе один хорошо информированный источник из недр самой бюрократической машины). То есть Москва и не узнает, что в итоге имитации бурной деятельности Минздрава смертность в городе сильно возросла. А значит и шизофрения там, наверху, будет укрепляться и расширяться. Напротив, десять лет назад власти занимались укрупнением больниц…

Впору снова вспомнить А. Менегетти («Мудрец и искусство жизни». — Пермь: Хортон Лтд., 1993): ««Шизофрения» означает «разделённый разум». По-гречески «схизо» — разделять, а «фрин» — разум, мозг. Возникает противоречие между требованиями бытия и требованиями социума, и личность в конце концов подчиняется социальным правилам (школе, семье, традиции, законам) в ущерб своему Ин-се, которое, хотя и является реальной внутренней силой, почти не проявляет себя во внешней среде. Он ведёт себя согласно существующим нормам, а ощущение тоски и тревоги остаётся».

Требуется только под словом «личность» понимать скованные одной цепью агрегаты-узлы бюрократической машины.

Если попытаться сложить в кучу книги, написанные в советское время о Второй мировой войне, но с условием, чтобы там был только единственный экземпляр творения одного названия, то получилась бы многотонная пирамида. А в основании такого сооружения, заваленные другими предметами, покоились бы всего несколько изданий, повествующих правду о минувшей войне — но, естественно, и недоступных читателю.

Ах, сколько прочитано было мною в детские и более поздние годы о войне! Но как все доступные книги были похожи одна на другую, будто писались одним лицом (без лица). Отличались только местом, временем издания, именами авторов. Какие гигантские усилия больная шизофренией партия прилагала, чтобы благоприятный для неё мираж, в том числе и о собственной мудрости, постоянно прописался в головах строителей коммунизма. Какие гигантские народные средства затрачены на вколачивание лжи. Какие огромные деньги получали за свою полуправду (которая страшнее лжи) обласканные властью писатели… В каких огромных квартирах они жили… Но всё равно стрелялись и стрелялись: шизофрения не прощает сделок с совестью.

О жизни богемы узнавалось случайно. Да и то из уст диссидентов (В. Некрасов).

Но вернёмся же, наконец, к М. Солонину, который утверждает в своей книге, что представленная им информация «…безоговорочно опровергает миф об уничтожении советской авиации в первый день (в более мягком варианте — «в первые дни») войны. Даже после потери 911 самолётов (и с учётом реальных потерь противника) ВВС Юго-Западного фронта превосходили по численности 5-й авиакорпус люфтваффе в 2,5 раза. С учётом самолётов 4-го корпуса ДБА это превосходство становится ещё большим…Ещё раз подчеркнём, что 21 % от исходной численности самолётов был потерян не на рассвете 22 июня и не в первый день войны, а на протяжении девяти дней!

Снова обратимся к составленным «по горячим следам» событий докладам «особых отделов». Оказывается, не только безымянные рядовые воины, но и командиры в больших званиях не могли найти следов авиации Северо-Западного фронта: «Авиационные части ВВС фронта, вследствие вывода из строя всех аэродромов (с которых в момент написания этого донесения вполне успешно действовали истребительные группы люфтваффе) на территории Литвы и большей части Латвии, передислоцировались в различные пункты аэродромов Псковского узла, однако на 28 июня к 11.00 связь с авиаполками и управлениями авиадивизий не установлена и об их действиях ничего не известно….Некоторые командиры авиаполков и авиадивизий, не получая приказов фронта, переезжают с места на место самостоятельно и этим ещё больше вносят путаницу в отдачу приказов…»

Три-четыре дня лётчики-истребители, «золотой фонд» Вооружённых сил, бродили по пыльным дорогам. В то время как противник «оглашал воздух рёвом немецкой авиации». А кто должен был этому воспрепятствовать? И, кстати, о связи. Связь была. Точнее говоря, была техническая возможность установить связь. …Процитируем начальника управления связи Северо-Западного фронта полковника Курочкина от 26 июля 1941 года: «Радиосвязь с первого дня войны работает почти без перебоев, но штабы неохотно и неумело в начале войны пользовались этим средством связи… Перерыв проводной связи квалифицировался всеми как потеря связи…»

Чем объяснить то, что самолётов-истребителей, «пропавших без вести», оказалось больше, чем сбитых в воздушном бою и зенитками, вместе взятых?

Самые драматические события произошли в Западном ОВО….

Утром первого дня войны кто-то «перенацеливал» истребительную авиацию в глубочайший тыл. Неужели был такой приказ? Неужели столько сил, столько денег… и интриг было вложено в создание истребительной авиации только для того, чтобы после первых же выстрелов начать безостановочный «выход из-под удара»?

Три авиадивизии были наголову разгромлены и уже на второй-третий день войны исчезли из докладов и оперативных сводок советских штабов. Остаётся только согласиться с традиционной версией советской историографии — молниеносное уничтожение первого эшелона авиации Западного фронта произошло не в воздухе, а на земле. Причиной разгрома следует признать не «внезапное нападение противника», а хроническую преступную халатность командования (выделено мной).

Дезертирство — это когда без приказа. Если приказ был, то дезертирство превращается во вполне законное перебазирование. Был ли приказ? Это ещё одна «загадка июня 41-го». В любом случае повсеместная массовость явления позволяет предположить, что какой-то приказ о выводе авиации из зоны боевых действий был.

Вот такая странная война. Не только авиационные части, но и наземная ПВО стремительно «перебазируются в тыл» — причём в то самое время, когда немецкая авиация буквально свирепствует над полем боя…И что совсем уже странно, генерал-полковник Л.М. Сандалов утверждает, что эти удивительные «перебазирования» были произведены с санкции командования Западного фронта!

Очень важно отметить — зависимость между темпом отхода наземных частей Красной Армии и «перебазированием» авиации была взаимной. В армиях XX века авиация выполняет (должна выполнять) функцию арьергарда отступления — она должна уйти с поля боя последней. В июне 41-го всё было сделано точно наоборот, и безнаказанно бесчинствующая в небе немецкая авиация стала важнейшим инструментом деморализации Красной Армии. С другой стороны, беспорядочный отход наземных частей сплошь и рядом подталкивал авиационных командиров к принятию решения о срочном «перебазировании»…

В полосе Южного фронта темпы продвижения противника в июне 41-го были нулевыми (полномасштабное наступление румынских и немецких войск началось там только 2 июля), соответственно, никакого «перебазирования» ВВС Южного фронта в июне 1941 года просто не было — в результате и потери авиации оказались минимальными. По состоянию на 10 июля. ВВС периферийного Южного фронта по числу истребителей превосходил три другие фронта, вместе взятые! 69-й ИАП провоевал 115 суток в небе над Кишинёвом и Одессой….Никуда не перебазировались в первые недели войны и авиация Ленинградского округа, Балтийского и Северного флотов. В результате эффективность ударов немецкой авиации по аэродромам советских ВВС оказалась на этом участке нормальной, т. е. весьма и весьма низкой.

Первый день «триумфального марша» (10 мая 1940 года) стал днём самых больших за всё время Второй мировой войны потерь люфтваффе — безвозвратно потеряно 304 самолёта. Потери лётных экипажей составили 607 человек убитыми и пропавшими без вести, 133 ранеными…Всего за время кампании на Западе (10 мая — 24 июня 1940 года) было безвозвратно потеряно 976 боевых самолётов, в том числе 250 одномоторных истребителей. За сопоставимый промежуток времени (с 22 июня по 31 июля 1941 года) безвозвратные потери немецкой авиации на Восточном фронте составили 583 боевых самолёта, в том числе 189 одномоторных истребителей….Другими словами, французские и английские истребители (суммарно 650–700 лётчиков) нанесли противнику потери большие, нежели 3,5 тысячи «сталинских соколов».

Миф о «внезапном нападении», долгие годы культивируемый в советской историографии, вымышлен от начала и до конца. Вплоть до самого мая 45-го советские ВВС оставались огромным, но малоэффективным механизмом войны».

Вот такой разгром власти учинил М. Солонин. Но панорама шизофренического управления Россией будет не полна, если не вспомнить Виктора Суворова, который ведёт войну за весь русский народ. Именно так и хочется сказать. Но ведь ещё до торжества Советской власти народу начали внушать песенную мысль, что освобождения ждать от героя нечего, что народ — решает всё. История войны, рассказанная М. Солонином, сокрушает и это ложное утверждение: регулярная, многократно превосходящая противника Красная Армия за несколько дней превратилась в ревущее стадо двуногих животных — без должного (психически полноценного) военно-политического управления. Оба эти правдолюбца идут на битву с официальной военно-исторической наукой (и не только). Именно Суворов впервые коснулся темы поражений и побед под углом зрения, который никогда не должен был быть доступен обывателю. Тому, который голосует, бунтует и не повинуется. Ложь, возведённая в степень науки, услаждала уши прошлых властителей, и продолжает плодоносить в наши дни.

Прежде чем воздать дань мужеству первопроходца, сделаем маленькое отступление. Осенью 2009 года на приём пришла девчушка, студентка четвёртого курса исторического факультета одного из ВУЗов города. По ходу беседы о вопросах здоровья я захотел выспросить у неё, как она относится к книгам В. Суворова. Ответ был таким: «О нём всякое пишут в Интернете. Но самих книг я не читала, мы ещё не проходили тему Великой отечественной войны».

Действительно, Интернет сегодня служит не только для укрепления знания, но и для его нейтрализации. Тех, кто не умеет читать, не надо и нейтрализовать. Пускай себе живёт попрыгунья-стрекоза…, если не грянет новая демографическая политика.

Итак, снова обращаемся к источнику (Суворов Виктор. «Святое дело». — М.: АСТ, 2008. — 349с.)

Процесс одурачивания народа зашёл так далеко, что никто уже не замечает топорной работы кремлёвской идеологической обслуги.

У нас во всём так заведено: с воровством борются воры, да не мелкие, а центровые, а с продажностью чиновников — самые из них продажные. И правду истории защищают те, кому по должности положено её извращать.

…Одна из главных причин распада Советского Союза — военная дикость высшего стратегического и политического руководства страны.

…Граждане критики, разоблачайте меня, обличайте и опровергайте. Но не забывайте и наших стратегов, на погонах которых сияют звёзды первой величины. Если я допустил ошибку, ничего страшного от этого не произойдёт. Это никому не повредит. А вот безответственное отношение к военной истории и свои публичным выступлениям отражённым светом выдаёт столь же безответственное отношение к выполнению прямых служебных обязанностей. А ведь в их руках судьба России.

…За три года до 1936 года в Советском Союзе свирепствовал чудовищный голод, сопровождаемый людоедством, трупоедством и открытой торговлей человеческим мясом. И советских людей это никак не волновало. (Массовое управляемое сумасшествие, как сегодня известно, входило в планы ленинско-троцкистской гвардии — моя вставка)… Наш неравнодушный народ несёт ответственность за судьбу всех людей на земле при полной безответственности за собственную судьбу.

Никаких планов нападения на Советский Союз у Гитлера до подписания пакта Молотова — Риббентропа быть не могло. А посему выходит, что в августе 1939 года товарищ Сталин оттягивал войну, которую Гитлер ещё не замышлял.

На севере — Балтика. Из Швеции и Финляндии шли потоки стратегического сырья, но весьма ограниченного ассортимента: никель, железная руда, древесина. Всё остальное — с востока. И вот бы тут товарищу Сталину нейтралитет соблюсти: тебе, Адольф, хлопок для военных нужд требуется, и вольфрам для бронебойных снарядов? Извини, родной, самому не хватает. Вот и всё. На том бы Третий Рейх и угас. Но Сталин Второй фронт не открывал. В отличие от тех, кто «войну объявил, но ничего не делал», товарищ Сталин войну не объявлял, но делал много. Слишком много. Он снабжал Гитлера всем, что ему требовалось для ведения войны [в Западной Европе]».

Прервём чтение. Ах, как нелегко ветеранам войны читать такое. Тяжело понимать, что тираны их использовали в чудовищной борьбе за сферы влияния в мире. Да только цели указали лживые. Но так уж всегда — кто не успел понять, тот принёс в жертву тиранам себя, своих близких и будущее своего рода.

Многие обратили свой гнев против Виктора Суворова — так обычно ведут себя люди (ах, простите!) с рабской психикой, которая оказывается весьма схожей с психикой шизофреника: кусать руку, подающую хлеб.

«Начиная с 1927 года Советский Союз не строил ничего, кроме концентрационных лагерей и военных заводов… И аукнулись рекордные призывы тем, что жизненные силы нации бесповоротно подорваны. Нация вымирает…

На 21 июня 1941 года Красная Армия имела 25 тысяч танков. Это вынуждена была признать даже «Красная звезда» (29 мая 2001 г.). Германия бросила против Советского Союза 3712 танков….

По приказу генерал-полковника Волкогонова только 13 апреля 1990 года в Институте военной истории было сожжено 7 тонн военных документов 1941 года…. Главная задача кремлёвских Геростратов — превратить народ в дебилов. Такими легко управлять. Ради этого они сжигают историю своей армии, своего народа, своей страны.

Правильность любой теории измеряется её объясняющей силой. Моя теория разъясняет многое из того, что раньше объяснению не поддавалось. «Ледокол» даёт ключ к пониманию даже тех проблем начального периода советско-германской войны, которые в моих книгах не затронуты.

Только за 1937–1938 годы Щербаков [начальник Советского информбюро] побывал главным партийным воротилой, а, следовательно, и членом «тройки», в Ленинграде, в Восточной Сибири, в Донбассе, в Москве и Московской области. В количестве расстрелов Щербаков старался угнаться за главным чемпионом в этом деле — Никитой Хрущёвым.

Великий Стратег (Тухачевский) считал, что для управления оккупированной Россией следует всё население страны превратить в подлецов. Пусть каждый думает только о себе, только о своём спасении. Пусть каждый живёт по принципу мелкой уголовной шушеры. Сам он считал себя оккупантом России, так о себе и писал в своих гениальных творениях. Главное для него — отучить мыслить самостоятельно, отбить охоту верить друг другу и стремление помогать друзьям, братьям, соседям.

Империи Ленина-Гитлера — близнецы-братья. И там, и тут ложь была тем связующим материалом, тем цементом, который превращал структуру в монолит.

Империя, которую создал Гитлер, рухнула и рассыпалась в пыль. Одна из главных причин крушения: концентрация лжи была недостаточной.

Империя, которую создали Ленин, Троцкий, Дзержинский живёт и процветает, хотя и в урезанном виде. У нас с концентрацией полный порядок.

…Нас десятилетиями приучали к формуле «вероломно без объявления войны», а теперь даже Министерство обороны РФ в своём центральном органе вынуждено признать: Германия войну объявила («Красная звезда», 25 ноября 1998 г.). Та же газета в номере от 23 июня 2001 года уточняет: «Официальные обвинения в адрес СССР зазвучали в меморандуме, вручённом министром иностранных дел рейха Риббентропом советскому послу в Берлине 22 июня 1941 года в 4 часа утра».

Многих-многих заставит такая страшная правда испытать на себе очередное обострение приступа одиночества среди людей или депрессию…

Сталин готовил нападение на Гитлера и этим спасал честь нашего народа. Подготовкой такого поворота истории гордиться надо. Напасть на Гитлера — дело святое. Вот если бы Сталин не готовил нападение, тогда бы его следовало считать гитлеровским холопом. …Каждый, кто пытается доказать, что Сталин нападение не готовил, является предателем и платным агентом иностранных разведок»!

 

Геноцид — формула «оптимизации» демографических показателей?

Таких вывертов исторической мысли не всегда способен выдержать даже трезвый ум. Но трезветь необходимо, иначе некоторые политические проходимцы даже геноцид могут выдавать за оптимизированную модель улучшения демографической ситуации на континенте. Полтысячелетия назад потомки древних ацтеков тоже приняли испанских конкистадоров за посланцев богов. Все знают, чего им это стоило, но едва ли больше, чем Руси — всё та же христианизация («не убий!») — шизофренизация.

Жестокая информация В. Суворова подтверждается свидетельствами известной политической персоны из стана кровного противника: «С 1929 года Сталин дал указание германской коммунистической партии считать своим главным врагом не национал-социалистическую партию Гитлера, а социал-демократов, с тем, чтобы поддержать германский национализм и противопоставить Германию западной буржуазии» (Шелленберг Вальтер. Лабиринт. Мемуары гитлеровского разведчика. — М.: СП «Дом Бируни», 1991. — 400с).

Есть в той книге места, способные удивить и подготовленного читателя: «Организация СС была построена Гиммлером по принципу ордена иезуитов. Устав службы и духовные отправления, предписанные Игнатием Лойолой, служили образцом, который Гиммлер пытался скрупулёзно копировать. Высшим законом было абсолютное подчинение; всякое приказание и распоряжение должно было восприниматься безоговорочно». Стаёт более понятным, почему христианство из рук Лойолы принесло столько страданий индейцам, а идеи Христа, воплощаемые при построении социализма в Германии и России — мучения всей Европе двадцатого века.

Вальтер Шелленберг оказался способен налить воды и на мою мельницу. Он вполне определённо говорит, что Рудольф Гесс, заместитель Гитлера, страдал душевным расстройством. Но ведь именно эта парочка несчастливчиков после неудачливого «Пивного путча» на много месяцев оказалась в одной тюрьме. Гессу удалось уже в 1941 году проникнуть на территорию враждебной Англии, где он был интернирован (находился под стражей) на пятилетний срок — до Нюрнбергского суда, перед которым делались попытки отвести его от присутствия в суде в силу невменяемости. Но так можно было и суд провалить ещё до его начала: главные немецкие палачи Европы уже давно страдали душевными расстройствами.

Советское информбюро обожало «крестить» Гитлера словечком «бесноватый». И всё тот же намёк на сумасшествие или паранойяльное расстройство бывшего зэка…Вот и писательница из бывшей Германской Демократической Республики оставила свой след там, куда не рисковали заглядывать и многие психиатры: «Она задушила своего ребёнка, из страха перед матерью-шефом, говорили люди, она не была замужем, старуха избила бы её до смерти…В тюрьме она сошла с ума, я думаю, она и раньше была не совсем нормальной, деловая мамаша забила её, раздавила, доконала. Теперь она полностью ушла в себя и жила тихо, как мышь, без прошлого и без будущего, была здесь, и ничего больше…(Райман Бригита. «Франциска Линкерханд». —М.: Прогресс, 1977. — 568с.). Совсем по Менегетти…

Предоставлю слово и советским диссидентам, не тем, что умели неслышно злопыхать на своих кухнях или на нарах, оставаясь безвестными, а тем, чей голос через преграды долетел и до наших времён. Немало известный писатель так описывает шизофрению у верховных вседержителей (Некрасов В.П. Как я стал шевалье: Рассказы. Портреты. Очерки. Повести. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — 688с.):

«Сталин в доверительной беседе с Некрасовым:

— Про Гитлера. Ты назвал его бандитом. И солдаты так его называли. Правильно называли. Конечно, он бандит, но я думал, что бандит умный, а оказался глупый. Вот если б мы вместе да против всех этих наших союзничков, Черчиллей, Рузвельтов, весь мир покорили бы, понимаешь, весь мир! А потом поделили бы пополам! А он, дурак, не понял. И полез. И по зубам получил».

«Кто может дать точное определение понятия «антисоветский»? В своё время антисоветскими были такие писатели, как Бабель, Зощенко, Ахматова, Булгаков, Мандельштам, Бунин — сейчас же их издают и переиздают, хотя и не злоупотребляют размерами тиражей.

Ну, а речь, допустим, ныне здравствующего В.М. Молотова на сессии Верховного Совета в октябре 1939 года — как надо рассматривать: как про — или антисоветскую? А ведь он в ней…говорил, что воевать против гитлеризма нельзя, так как война с идеей (гитлеризм — это идея!) — абсурд и преступление. Если бы нашли, например, у меня газету с этой речью — её изъяли бы или нет?…А миллионы погибших при Сталине — это что, советские или антисоветские действия? Кто ответит за это?».

Жаль ветеранов войны: ведь им приходилось выбирать — или признать существование иной правды или правду отправить в тюрьму, за границу, на небо! Такие поступки — обычное дело не только для героев сражений: подобным образом поступали цари, генсеки и их многочисленные опричники, с учёными степенями или без них. Но ведь и Некрасов был ветераном войны…Остаётся лишь с сожалением вспоминать древнее утверждение: гражданское мужество встречается реже, чем героизм на войне!

Конечно, и тот же самый рационалист может сказать: даже немцев разведка подводила. Ведь писал же маршал Мерецков в своих смешных (по сегодняшним моим меркам) воспоминаниях, что блокаду Ленинграда можно было «снять» на полгода раньше известного срока, если бы… ну, конечно, если бы разведка донесла, что немцы уже давно драпанули в сторону родного фатерланда. А может, отсидка в сталинских застенках в начале войны сильно дезориентировала в пространстве и собственной личности несчастного воителя и ему жутко понравилось сидеть в блиндажах и окопах? Чем не архаический сюжет?..

Именно с постижения блокадных событий начинает разворачиваться в романе «Раковый корпус» диссидентская мысль А. Солженицына (М.: ИнкомНВ, 1991. — 414с.).

«С. 28. Что Гитлер — проклятый, это не требует повторных доказательств. Но всё же ленинградскую блокаду я на него одного не списываю.

— Как?! Почему?

— Ну, как! Гитлер и шёл нас уничтожать. Неужели ждали, что он приотворит калиточку и предложит блокадным: выходите по одному, не торопитесь: Он воевал. Он враг. А в блокаде виноват некто другой.

— Кто же?? — прошептала поражённая Зоя. Ничего подобного она не слышала и не предполагала.

Костоглотов собрал чёрные брови.

— Ну, скажем, те…, кто получал зарплату десятки лет и предусмотрел угловое положение Ленинграда и его оборону. Кто оценил степень будущих бомбардировок и догадался спрятать продовольственные склады под землю. Они-то и задушили мою мать — вместе с Гитлером».

Дальше — больше видна шизофреническая мудрость вождей:

«Кончилась война — и тот дезертир был отпущен по великой сталинской амнистии 1945 года (историки будут голову ломать — не поймут, почему именно дезертиров простили прежде всех — и без ограничений)….А Кадминых та амнистия нисколько не коснулась: ведь они были не дезертиры, они были враги. Они и по десятке отбыли — их не отпустили домой: ведь они не в одиночку действовали, а группой, организацией — муж да жена! — и полагалось им в вечную ссылку».

Вся страна купалась в шизофрении, вот только тех, кто понимал это, не принято было слушать…

«— Я вам так скажу: вы хоть врали меньше, понимаете? Вы хоть гнулись меньше, цените! Вас арестовывали, а нас на собрания загоняли: прорабатывать вас. Вас казнили — а нас заставляли стоя хлопать оглашённым приговорам. Да не хлопать, а — требовать расстрела, требовать! Помните, как в газетах писали: «как один человек всколыхнулся весь советский народ, узнав о беспримерно-подлых злодеяниях…» Хлопать-то надо ручки повыше задирать, чтоб и соседи видели и президиум. А — кому не хочется жить? Кто на защиту вашу стал? Кто возразил? Где они теперь?.. Если такой воздерживается, не против, что вы! Воздерживается, когда голосуют расстрел Промпартии, — «пусть объяснит! — кричат, — пусть объяснит!» Встаёт с пересохшим горлом: «Я думаю, на двенадцатом году революции можно найти другие средства пресечения…» Ах, негодяй! Пособник! Агент!.. И на другое утро — повесточка в ГПУ. И — на всю жизнь….

— А сколько это — верили? Сколько это — не понимали? С пацана и не спрос. Но признать, что вдруг народишка наш весь умом оскудел — не могу!.. То все профессоры, все инженеры стали вредители, а он — верит? То лучшие комдивы гражданской войны — немецко-японские шпионы. А он — верит? То вся ленинская гвардия — лютые перерожденцы, а он — верит? То все его друзья и знакомые — враги народа, а он — верит?.. Так сам-то он кто, простите — дурак?! Да неужели ж весь народ из дураков состоит? Народ умён — да жить хочет. У больших народов такой закон: всё пережить и остаться!…

— Ну, значит — облагороженная стадность. Боязнь остаться одному. Вне коллектива. Вообще это не ново. Фрэнсис Бэкон ещё в шестнадцатом веке выдвинул такое учение — об идолах. Он говорил, что люди не склонны жить чистым опытом, им легче загрязнить его предрассудками. Вот эти предрассудки и есть идолы. Идолы рода, как называл их Бэкон. Идолы пещеры… (моё выделение).

С. 336. — А над всеми идолами — небо страха!.. В серых тучах — навислое небо страха….Я двадцать пять лет жил под таким небом — и я спасся только тем, что гнулся и молчал. Я двадцать пять лет молчал…, то молчал для жены, то молчал для детей, то молчал для грешного своего тела. Но жена моя умерла. Но тело моё — мешок с дерьмом, и дырку будут делать сбоку. Но дети мои выросли необъяснимо черствы, необъяснимо! И если дочь вдруг стала писать и прислала мне вот уже третье письмо… — так оказывается потому, что парторганизация от неё потребовала нормализовать отношения с отцом, понимаете? А от сына не потребовали…

Водя косматыми бровями,…Шулубин повернулся к Олегу — ах, вот кто он был! Он был сумасшедший мельник из «Русалки» — «Какой я мельник?? — я ворон!»…

— Сколько я отступил! — но всё-таки я жив, но дети мои кончили институты. А библиотекарям спускают тайные списки: уничтожит книги по лженауке генетике! Уничтожить все книги персонально таких-то! Да привыкать ли нам? Да разве сам я с кафедры диамата четверть века назад не объявил теорию относительности — контрреволюционным мракобесием? И я составляю акт, его подписывает мне парторг, спецчасть — и мы суём туда, в печку — генетику! Левую эстетику! Этику! Кибернетику! Арифметику!

Он ещё смеялся, сумасшедший ворон!..

— Зато я вырастил семью. И дочь моя, редактор районной газеты, написала такие лирические стихи:

Велик А. Солженицын, велик и тем, что очень просто сказал, что путь постижения неправды, утрата совести и есть инструмент превращения человека разумного в существо, не способное внимать земному языку:

«— Должен же кто-то думать иначе! Пусть кучка, горсточка — но иначе! А если только так — то среди кого ж тогда жить? Зачем?.. И можно ли!..

— Если десятки лет за десятками лет не разрешать рассказывать то, как оно есть, — непоправимо разблуживаются человеческие мозги, и уже соотечественника понять труднее, чем марсианина».

Писатель заканчивает роман такими мыслями:

«С. 387. Мир зверей ощущал Олег как-то более понятным, что ли. Более на своём уровне».

 

Психиатрия боится поцелуя шизофрении

В романе рассказывается и о том, как совестливому человеку, главному герою, удаётся преодолеть неизлечимую опухоль. Последняя славная мысль Солженицына звучит как вызов:

«С. 401. Человек умирает от опухоли — как же может жить страна, проращённая лагерями и ссылками?»

Великий мыслитель говорит, что без «инакости» жизнь теряет всякий смысл. Для психиатра неординарность есть указание на шизофреническое развитие личности. А уж оригинальность, склонность к реформаторству едва ли не приговор, отсроченный лишь на время. Не в этом ли причина того, что психиатрия боится самоё себя, а желающие мыслить находят себе другую область медицины? Вот и великий кардиолог писал: «Я забросил психиатрию из-за недостаточной научной точности и кажущегося средневекового догматизма» (Бернард Лоун, кардиолог, лауреат Нобелевской премии. «Утерянное искусство врачевания». — М.: Крон-Пресс, 1998. — 367 с.).

Другой высланный из страны советский писатель Виктор Некрасов также доносил нам правду о том, как в изоляции «выпекалась» шизофрения у диссидентов:

«Есть люди, друзья, о которых мало сказать скучаю. Им просто плохо. И кое-кому опять-таки из-за дружбы со мной. (И ты, Некрасов, знай, будем твоих друзей сажать!) Славику Глузману впаяли семь лет (чтение, мол, и распространение Самиздата!)…А Лёня Плющ в «психушке» — слишком уж разносторонние были у него интересы и книги не те читал. Плевать, что по убеждениям марксист, не нужны нам такие марксисты. Вот и колют его всякими, якобы, лекарствами, называется лечат, а жена с двумя детьми без работы, а ней с улыбочкой: «Вот вылечим мужа, тогда можете куда угодно ехать…»

А что если прикоснуться к святому облику В.И. Ленина через призму известной напасти?

В последние годы Ленин жил в изоляции в Горках. Зачем? Говорят, происки Сталина. А может, чтобы никто не увидел, как вождь превратился в психически больного? В молодости он неоднократно находился в сибирской глуши, да и бегство за границу — это не только сидение в пивнушках на деньги сумасшедших русских фабрикантов, но всё та же изоляция, это всё тот же плевок с родины, на которую пришлось и вернуться в запломбированном немцами вагоне.

Наверное, читатель уже давно понял, что предательство, служение врагам родины не может пройти бесследно для душевного состояния любого человека. А как бы вы думали обстояли дела с психикой у тех самых бывших советских разведчиков, пойманных немцами и сотрудничавших с ними в войне против России? Вальтер Шелленберг писал о полусотне бывших советских радистов, переметнувшихся к врагам, которые засыпали дезинформацией Москву с территории Германии. Очень просто можно понять и причины последовавшего затем самоубийственного поведения среди оборотней, и причины запойного пьянства.

Есть понятие совести, которому близко очень слово древних «табу». Его нарушение и чревато расстройствами души.

Ах, как тяжело жилось в первые послереволюционные годы интеллигенции, гениальным её представителям. Вот и Константин Циолковский, голодный и одинокий, потерявший сына (скончавшегося раньше отца от истощения) творил и творил во имя прекрасных идей. Он тоже мог бы заболеть психическим расстройством, но совестливость (отличавшая его от советских выдвиженцев — «из грязи в князи»), любовь к людям, к их будущей свободной жизни не позволила ему порвать духовные связи с жизнью. Именно любовь — и как основа его творчества и как основа жизни. Ведь слово это (по слогам) переводится с древнеславянского как: «люди богов ведают». Но почитаем вместе ученика Циолковского (Чижевский А.Л. «На берегу Вселенной. Годы дружбы с Циолковским. Воспоминания». — М.: Мысль, 1995. — 715с.):

«Слова «учёный» для Константина Эдуардовича не существовало, он был просто человеком!

— Какой я учёный, — говорил он. Я просто неудачник. Редко кому в жизни не везёт так, как мне, но я — человек!

…Жизнь великих людей протекает не только в поисках законов природы, но и в изнурительной, истощающей и бесконечной борьбе с противниками. Такая жизнь обычно бывает трагична. Она либо заканчивается в молодом возрасте, ибо общество не может долго выносит дерзости гения и так или иначе убивает его, либо приводит к преждевременной старости и лишает его сил, необходимых для творчества…

Мы обрекаем гения на холод и голод, на непрекращающуюся борьбу с отбросами человеческого общества, карьеристами и завистниками…. И мы наблюдаем с интересом и увлечением за этой дикой борьбой, как римляне — за кровавыми боями гладиаторов с дикими зверями. Мы в 20 веке допускаем инквизиторские приёмы и требуем от Галилея отречения. Мы заточаем гения в тюрьму или доводим его до самоубийства….Покрывало Исиды, за которым часто прячутся тёмные дела и люди, должно быть сорвано с них, и их поступки представлены в соответствующем свете.

 

Тюрьма или психиатрическая больница — для тех, кто не дружит с системой

Тюрьма или сумасшедший дом часто принимали великих людей в свои объятия. Огонь и дыба, моральные издевательства — вот что стоит на пути великих учёных и великих художников.

Константин Эдуардович хорошо знал по собственному жизненному опыту, как бывает опасно выступать перед учёными мужами с незаконченными теориями и опытами и как всё это потом дорого обходится такому наивному смельчаку. Оказывается, только время способно помочь борцам за передовую науку. Другого действенного, справедливого фактора именно для этих несчастливых не существует. Только время! Только — время? Да, только его ход. Когда последовательно отмирают лицедеи и клеветники, обнаруживается созданная ими фальшь и клевета, и торжествует истина и справедливость.

Пусть эта книга послужит утешением и поддержкой всем тем, кто страдает за свои научные идеи, за своё новаторство, за свои изобретения, за то доброе, что он даёт нашему обществу, над кем смеются, кого гонят за идеи, как чуму, кого считают сумасшедшим, невеждой или самоучкой, но кто твёрдо и непоколебимо верит в своё дело в правоту своих мыслей, верность своих идей, концепций, построений, в значение своих обобщений, исканий, теоретических творений. Пусть эта книга поможет такому человеку преодолеть все трудности, перейти через все преграды, стоящие на его пути, и победить, да, именно победить для блага своей родной земли….

Никто так не презирал и не поносил Константина Эдуардовича, как крупные представители научной мысли. Поток клеветы и дискредитации был буквально нескончаем. Один выпад против Циолковского сменялся другим, причём в то время, когда ему ещё не удавалось отпарировать первый, Константина Эдуардовича били с другой стороны, находили его идеи бредовыми, расчёты неверными, математические доказательства недостаточными. За вторым выпадом следовал третий и т. д. Даже самые здоровые и физически крепкие люди могли бы пасть костьми под напором сильнейших атак врага…

Крайняя независимость сопровождала наши искания и резко отрезала нас от остального мира. Этим объясняется наше одиночество среди цветников науки, где нам не было отведено ни единой точки для произрастания. Мы должны были расти особо, отдельно, на невозделанной почве — как бы жители иной планеты, всеми оставленные, нелюбимые и проклятые за свои идеи, не принятые другими.

О том, чтобы в защиту К.Э. Циолковского поднялось высшее научное учреждение страны — Академия наук, — тогда не могло быть и речи. Академия наук и Циолковский! Такое сопоставление привело бы в 1923 году в ужас. Да, К.Э. Циолковский, подобно Иову, был прокажённым! И одиноким!

Учёные во главе с Академией наук, единогласно отвергли все его работы и считали их бредом. Поэтому для защиты этих работ требовались особые силы».

 

Кстати, мой прадед

Переместимся с читателем в тот же период истории из центра на периферию, в места страшной ссылки, в Пермскую губернию. Но только человек, который здесь временно прописался, попал сюда по «доброй» воле (в его любимой Одессе царил голод). Этим человеком был мой прадед, бывший учитель народного училища, Григорий Волков.

За несколько недель до своей смерти, впервые в жизни, он начал вести дневник. Вот несколько страниц из него, которые будут полезны и для нашего рассказа. Дневник писался набело и посвящён моей матери Валентине 1922 года рождения. Мною сделаны лишь правки с учётом современной орфографии. Итак, он писал 20 ноября 1923 года:

«Пока чувство самосохранения не подсказывает своих правил, до тех пор ребёнок предпочитает говорить правду или вернее не считает нужным лгать. Вот Валечка, хотя учинит непозволительное, а спросишь её: «Кто это сделал?» — «Я» отвечает она, конечно, не подозревая, что рано или поздно её будут родители наказывать за такие проделки. Сейчас же она не видит опасности и говорит «Я», всё равно, как если её спросили бы: «Кто пил молоко?»

Родители, желающие воспитывать своих детей честными и правдивыми, должны особенное внимание обращать на этот возраст и принимать все меры к тому, чтобы правда всосалась в плоть и кровь своих детей, чтобы дети были правдивы и в тех случаях, когда за эту правду они могут пострадать.

Но является вопрос — нужна ли эта правда миру? Станет ли лучше отдельным личностям или целому обществу от этой правды? Когда читаешь историю того или иного государства или историю международной политики, видишь, что политикой народов не правда руководит, а ложь, лицемерие, обман. Дипломатическое отношение между государствами построено на хитрости и обмане. Одно государство старается перехитрить другое, чтобы усилить себя и послабить другое, чтобы завоевать себе лучшее положение за счёт другого. Внутренние дела государства в свою очередь показывают, что лица стоящие во главе правления меньше всего думают о благополучии массы; они только пекутся об укреплении своей власти, об удовлетворении своего честолюбия, а до интересов массы, когда эти интересы не связаны с их личными интересами — нет никакого дела. Спрашивается, зачем и кому нужна эта правда, о которой так много пишут? Мне думается, что проповедование веры, правды, любви и т. п. добродетелей имеет определённую цель — держать массу в цепи добродетели, что бы легче было владеть ею. В стране, где каждый обыватель пренебрёг бы выше названными добродетелями, гораздо труднее подчинять массу своей власти.

22 ноября

Наконец то я удостоился стать пенсионером. Врачебная комиссия признала у меня потерю трудоспособности на 90 %, а потому социальное обеспечение признало, что к труду не способен и за мои тридцатилетние труды на общественной службе подлежу и общественному обеспечению. На днях выдали мне за ноябрь месяц ровно 800 руб. или 1 руб. золотом. Ничего, можно жить! На эти 800 руб. можно купить на базаре ровно пол пуда ржаной муки — и больше ничего. Нечего сказать — обеспечили здорово… Странно, согласно кодексу законов по социальному обеспечению, инвалид по 1-й группе получает средний месячный заработок, по 2-й — 2/3, а по 3-й –1/2 средней заработной платы. Средний заработок по местным условиям считается 6 руб. золотом, следовательно, мне надлежит получать по 3 р. золотом, а так как курс руб. в то время был 800 руб., значит я, согласно закону, должен был получить 2400 руб. Выдали почему-то только 800 руб. Куда же пошли 1600 руб., т. е. 2/3 следуемого мне? Я склонен думать, что эти 2/3 идут в пользу учреждения. Не много ли? Центр, конечно, не знает об этом (Сознательное игнорирование и есть проявление шизофрении власти — моя вставка). Попробуй оповестить об этой вопиющей несправедливости! Никакая газета об этом печатать не будет. Это называется сор выносить из избы. Подать об этом заявление? Бесполезно…Только себе повредишь… Смотри, тебя совсем лишат пенсии, найдут тебя трудоспособным и — конец. Что с ними поделаешь? Подать в суд? Вероятно, они будут правы. Если очень будешь бунтоваться, беспокоить власть имущих — тебя и упекут куда-нибудь, откуда никто не услышит твой ропот. Вот тебе социальное обеспечение! Между тем, Советская власть ставит себе в заслугу, что в нашей республике [нет] беспомощных, нуждающихся. Раз только гражданин в течение последних 8 лет трудился, значит, общество должно содержать его на свой счёт. В самом деле, многим выдают пенсии, но какая польза от этой пенсии? Зато посмотришь, как живут лица, стоящие во главе учреждения? Прелестно! Им и воду везут на казённой лошади, им дрова достаются, если не совершенно бесплатно, то очень дёшево, им мука и мяса доставляется в большом количестве и по цене, известной только им, а посмотреть, как они сами или их жёны одеваются — не хуже бывших графов. Инвалиды же сами, которых эти лица обслуживают, и мечтать не смеют о мясе или об одежде. Это, по — моему, не социальное обеспечение, а — себя обеспечение. А попробуй кому сказать об этом! Тебя назовут сейчас контрреволюционером и привлекут к ответственности по известной статье.

Ух! Хоть бы скорей конец! Я искренно хочу поскорей уйти от этой горькой жизни. Да что мне эта жизнь даёт кроме сомнений и огорчений?

23 ноября

Чьи заслуги выше: декабристов или большевиков? Вот вопрос, который меня интересует. Мне думается, чем бескорыстней стремление к осуществлению той или другой идеи, чем рискованней выполнение той или другой задачи на пути борьбы со злом и насилием, тем выше заслуги борцов. Впрочем, об этом двух мнений быть не может. Человек, идущий на верную гибель лишь только для того, чтобы завоевать благополучие для ближнего в евангельском смысле, зная заранее, что ему не придётся пользоваться плодами своих трудов; сознательно отдающий свою молодую жизнь в жертву для блага другого, достоен имени святого. Декабристы, когда вышли с требованием свержения самодержавия, хорошо знали своё бессилие побороть врагов народов, хорошо знали, что за такой протест они погибнут, тем не менее, ни у одного из них на минуту не промелькнула мысль отказаться от этого рискованного шага. Они решили открыто заявить протест, указать публично, сказать громогласно, что самодержавие есть преступление, дабы будущие поколения видели пример открытого протеста. «Мы сложим свои головы за правое дело, но наше дело не умрёт с нами», — говорили декабристы. Большевики же боролись и борются с капиталистами за благо, коим они также рассчитывают пользоваться наравне с другими или даже больше других. Бывшие рабы восстают против своих владельцев и хотят завоевать себе положения владельцев, а последних обратить в рабов или совсем уничтожить. Тут мы наблюдаем борьбу не за идею, а чисто реальную борьбу, борьбу за своё материальное благополучие. Следовательно, заслуги декабристов сияют, как лучи солнца над всеми заслугами борцов всех времён.

6 декабря

Почему, думаю я, большевизм победил в России, во всех отношениях отстававшей от других западных государств? …Дело в том, что управление государством в одних странах находится в руках бюрократии, а в других — буржуазии. Бюрократы, управляя государством, преследуют одну цель: держат власть в своих руках; они требуют от всех подданных абсолютной покорности, рабского подчинения. Эксплуатация народной массы у них на каждом шагу. Законы, составляемые в кабинетах на бархатных креслах, сидя за столом, имеют определённую цель — держать народ в тисках, не позволяя ему стонать от боли. Пусть народ гибнет, пусть истекает кровью от ран, нанесённых дикой расправой — бюрократов это не трогает. Малейшее проявление протеста со стороны рабочих или крестьян против произвола пугает бюрократов. Но последние не интересуются знать причину, вызвавшую протест, а сжимают ещё больше тиски народного гнёта. Наконец, гнёт становится невыносимым, и народ, потеряв всякую надежду на милость бюрократов, восстает против угнетателей с желанием отомстить жестоко последним, свергнуть эту ненавистную власть, уничтожить деспотов. Это естественный конец власти, находящейся в руках бюрократов, которые чужды нуждам рабочих. Другое дело в странах, где в кормиле правления стоят капиталисты. Хотя последние тоже сосут из рабочих, елико возможно, но они понимают, если высосут сразу всю силу и кровь рабочего, то рабочий сделается не способным на дальнейшее обогащение карманов капиталистов.

Капиталистическое правление старается рабочих держать в более менее удовлетворительных условиях, старается устранять от рабочих всякую нужду, которая могла бы отразиться отрицательно на трудоспособности и вызвать ропот или даже только неудовольствие со стороны рабочего. Словом, на благополучии рабочего капиталисты создают своё богатство. Поэтому в этих странах, за весьма редкими исключениями, рабочие не стают против своих работодателей-капиталистов. В России в кормиле правления всегда стояли бюрократы. Хотя они тоже обладали огромными капиталами, тоже пользовались трудами многочисленных рабочих, но так как это богатство доставалось или по наследству или как дар от казны за какие либо услуги при дворце, то они смотрели на рабочих не как на источник своего богатства, а смотрели на себя, как на благодетелей рабочих. Когда чаша терпения рабочих переполнилась, рабочие восстали и беспощадно отомстили своим «благодетелям», а последние, видя это озлобление со стороны рабочих, в бессилии разводили руками: «за что, за что?!»

Большевики и воспользовались этим случаем и сделали своё дело. В Западной Европе — во Франции, Англии и других, — в кормиле правления состоят главным образом капиталисты, которые создали капиталы сами на плечах, конечно, рабочих, а потому смотрят на рабочего, как на необходимое зло, без энергичного содействия которого всё их богатство, все капиталы обратятся во прах. Поэтому они считаются с требованиями рабочих и представляют им довольно хорошие условия жизни. Рабочие в свою очередь знают, что в коммерческом деле требуется предприимчивость, изворотливость, и что капиталисты именно обладают этими качествами, а потому им нет расчета уничтожить капитал, ибо с уничтожением капитала, уничтожат они и своё благополучие. Принимая всё это во внимание, я склонен думать, что мечта большевиков завладеть всем миром неосуществима, пока в кормиле правления стран Западной Европы будут стоять капиталисты».

Читатель, вероятно, уже привыкший к параллелям и аналогиям в моём повествовании, решит, что я буду сравнивать капитализм конца девятнадцатого века с таковым миллениума — и ошибётся. Меня будут интересовать иные сферы. И всё же цитата: «Последователи Маркса переинтерпретировали и теорию, и свидетельство с тем, чтобы привести их в соответствие. Таким путём они спасли свою теорию от опровержения, однако это было достигнуто ценой использования средств, сделавших её неопровержимой. Таким образом, они придали своей теории «конвенционалистский характер» и благодаря этой уловке разрушили её претензии на научный статус». Эти слова принадлежать гениальному философу двадцатого столетия К. Попперу («Логика и рост научного знания: избранные работы». — М.: Прогресс, 1983. — 606с.), который к двадцатым годам уже сумел сформулировать свои основополагающие «выводы:

1. Легко получить подтверждения, или верификации, почти для каждой теории, если мы ищем подтверждений.

2. Подтверждения должны приниматься во внимание только в том случае, если они являются результатом рискованных предсказаний, то есть когда мы, не будучи осведомлёнными о некоторой теории, ожидали бы события, несовместимого с этой теорией, — события, опровергающего данную теорию.

3. Каждая «хорошая» научная теория является некоторым запрещением: она запрещает появление определённых событий. Чем больше теория запрещает, тем она лучше.

4. Теория, не опровержимая никаким мыслимым событием, является ненаучной. Неопровержимость представляет собой не достоинство теории (как часто думают), а её порок.

5. Каждая настоящая проверка теории является попыткой её фальсифицировать, то есть опровергнуть. Проверяемость есть фальсифицируемость.

6. Подтверждающее свидетельство не должно приниматься в расчёт за исключением тех случаев, когда оно является результатом подлинной проверки теории. Это означает, что его следует принимать как результат серьёзной, но безуспешной попытки фальсифицировать теорию («Подкрепляющее свидетельство»).

7. Некоторые подлинно проверяемые теории после того, как обнаружена их ложность, всё-таки поддерживаются их сторонниками, например, с помощью введения таких вспомогательных допущений ad hoc или с помощью такой переинтерпретации ad hoc теории, которые избавляют её от опровержения. Такая процедура всегда возможна, но она спасает теорию от опровержения только ценой уничтожения или по крайней мере уменьшения её научного статуса. (Позднее такую спасительную операцию я назвал «конвенционалистской стратегией» или «конвенционалистской уловкой»)

Всё сказанное можно суммировать в следующем утверждении: критерием научного статуса теории является её фальсифицируемость, опровержимость, или проверяемость».

Я позволю себе ниже привести ещё несколько важных выдержек из его работ. Это многое объяснит читателю из того, с чем он успел познакомиться, и что питало направление моих интересов в течение последних двадцати лет. Взгляды Поппера сформировали и видение проблемы, за которую я взялся в данном повествовании.

Ясная оценка того, что можно получить (и потерять), используя конвенционалистские методы, была высказана за сто лет до Пуанкаре Блэком, который писал: «Тщательный подбор условий может сделать почти любую гипотезу согласующейся с феноменами. Но это результат работы нашего воображения, а не успех нашего познания».

В эмпирическом базисе объективной науки нет ничего «абсолютного». Наука не покоится на твёрдом фундаменте фактов. Жёсткая структура её теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, построенному на сваях.

Прогресс науки обусловлен не тем, что с течением времени накапливается всё больший перцептивный опыт, и не тем, что мы всё лучше используем наши органы чувств….Смелые идеи, неоправданные предвосхищения и спекулятивное мышление — вот наши единственные средства интерпретации природы, наш единственный органон, наш единственный инструмент её понимания. И мы должны рисковать для того, чтобы выиграть. Те из нас, кто боится подвергнуть риску опровержения свои идеи, не участвуют в научной игре.

Старый научный идеал episteme — абсолютно достоверного, демонстративного знания — оказался идолом. Требование научной объективности делает неизбежным тот факт, что каждое научное высказывание должно всегда оставаться временным… Однако не обладание знанием, неопровержимой истиной делает человека учёным, а его постоянное и отважное критическое стремление к истине.

Когда Кант говорит, что наш разум не выводит свои законы из природы, а налагает их на природу, он прав.

Наука должна начинать с мифов и с критики мифов; она должна начинать не с совокупности наблюдений и не с придумывания тех или иных экспериментов, а с критического обсуждения мифов, магической техники и практики.

Итоги моего рассмотрения проблемы индукции я могу теперь суммировать следующим образом:

1. Индукция, то есть вывод, опирающийся на множество наблюдений, представляет собой миф. Она не является ни психологическим фактом, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики.

2. Реальная практика науки оперирует предположениями: возможен скачок к выводам даже после одного-единственного наблюдения (что отмечалось Юмом и Борном).

Инструментализм утверждает, что теории являются не более чем инструментами, в том время как точка зрения Галилея состояла в том, что теории представляют собой не только инструменты, но также — и главным образом — описания мира или его определённых аспектов.

…Наука ценна своим освободительным влиянием как одна из величайших сил, делающих человека свободным.

Когда я говорю о росте научного знания, я имею в виду не накопление наблюдений, а повторяющееся ниспровержение научных теорий и их замену лучшими и более удовлетворительными теориями».

Следующая мысль Поппера определит и наш дальнейший путь, но не к звёздам, а в древние миры: «Я убеждён, что… наши открытия направляются нашими теориями, и теории не являются результатами открытий, «обусловленных наблюдением». Наблюдение само имеет тенденцию направляться теорией. Даже географические исследования (Колумба, Франклина, Нансена, Хейердала на «Кон-Тики») часто предпринимались с целью проверки некоторой теории».

Я воспользуюсь открытиями великого Хейердала (и других антропологов) для того, чтобы моя гипотеза возникновения и развития шизофрении была видна не только «от печки», но с другого континента и из других времён. В том путешествии он оказался в Южной Америке, на острове Пасхи и близлежащих морских пространствах. Как много сказано и написано об этом чуде Света! Однако Хейердала можно читать и между строк. А помогал ему в экспедиции неуловимый и вездесущий аку-аку, которого автор описывает только в конце книги (Хейердал Тур. Аку-аку. — М.: Мысль, 1970. — С. 139–431):

«Как представить себе аку-аку бургомистра? Вряд ли Педро Атан сам сумел бы чётко описать его невидимую оболочку. А суть аку-аку, наверно, составляли собственные мысли дона Педро, его совесть (выделено мною), интуиция — всё то, из чего слагается понятие о незримом духе, что-то крылатое, бесплотное, способное вести тело на удивительные дела, покуда оно живо. И сторожить пещеру после того, как владелец её исчез, и кости его истлели…

Обращаясь к своему аку-аку за советом, бургомистр стоял так же смирно и безмолвно, как при переговорах с покойной бабушкой. Стоило мне тогда заговорить и нарушить ход его мыслей, как бабушка пропала. Да, погрузившись в раздумье, он вопрошал свою совесть (выделено мною), прислушивался к собственной интуиции — говорил со своим аку-аку. Назовите как хотите всё то в человеке, чего не измеришь метрами или килограммами. Бургомистр называл это аку-аку. И обычно помещал его у своей левой ноги. А что тут такого? Ведь этот аку-аку вечно скитается в самых удивительных местах!»

Хейердал застал на острове древнюю, изолированную от цивилизации и, возможно, не знавшую цивилизации культуру (?). Одной из особенностей островитян в прежние времена являлась пещерная жизнь, отчасти сохранившаяся и доныне, которая несла в себе многие атрибуты, характерные для людей, страдающих психическими расстройствами. Это и каннибализм, и мистицизм, граничащий с явлениями бреда. Причём сам исследователь мог без труда включаться в эту галлюцинаторную «игру». А теперь по порядку:

«На острове Пасхи у каждого разумного человека (выделено мною) есть аку-аку, там и у меня появился свой аку-аку.

Подле него лежал мешочек с обугленными человеческими костями.

— Всё те же следы примитивной культуры, — сказал Билл, доставая из земли два коренных зуба. — Посмотри, эти выродки пожирали здесь друг друга и выплёвывали зубы на пол.

На острове Пасхи человеческое мясо ели не только в связи с ритуалами. Пасхальцы до сих пор рассказывают предания о воинах, которые предпочитали человечину рыбе и цыплятам. И есть легенды, упорно говорящие о предшествовавшем тем временам периоде величия, когда бок о бок с предками нынешних островитян короткоухими мирно жило племя длинноухих. Но длинноухие слишком нещадно заставляли короткоухих работать на себя, и дело кончилось войной, почти все длинноухие были сожжены во рву. С того дня кончилось ваяние статуй, из уже воздвигнутых многие свалили. Гражданская война, родовые усобицы и каннибализм не прекращались до той поры, когда на острове появился патер Эухенио и собрал пасхальцев в деревне…

В музеях мира хранится не больше двух десятков таких дощечек, и до сих пор ещё ни один учёный не сумел расшифровать надписи. Замысловатые письмена острова Пасхи не похожи на письмо других народов….Почти все хранящиеся в музеях ронго-ронго получены на острове давно, прямо из рук владельцев. Но последнюю дощечку… нашли в запретной пещере… Англичанин купил дощечку, но пасхалец вскоре лишился рассудка и умер. С тех пор, заключил патер Себастиан, островитяне больше прежнего боятся входить в хранилище ронго-ронго».

«Чем дальше, тем загадочнее! А Эстеван уже говорил о том, что он с женой опять слышал в деревне: дескать, я прислан на остров высшими силами. Какой-то вздор. Да и только!

— А где вы хранили эти камни после смерти отца твоей жены? У себя дома?

Эстеван поёжился, помялся, наконец, сказал:

— Нет, в пещере, в родовой пещере.

…[Эстеван говорил, что] жена непреклонна в этом вопросе. Даже его ни разу не пускала в пещеру.

А сегодня на глазах у всех случилось такое, чего прежде не видели: незримый аку-аку помог поднять истукана. Это песня принесла удачу…

Но Альберто нарушил табу, взяв таблицы из пещеры, и ночью, когда он уснул, к нему подобрался аку-аку и стал его щипать и колоть, пока не разбудил. Альберто выглянул в окно и увидел тысячи крохотных человечков, которые лезли в дом. Он чуть не свихнулся от страха, бегом отправился в пещеру и положил обе ронго-ронго на место. Пещера эта находится где-то поблизости от долины… Я стал было уговаривать Лазаря провести меня в эту пещеру…Наградив меня уничтожающим взглядом, он объяснил тоном наставника, что тогда нам обоим конец. В пещере обитает родовой аку-аку. Там же лежат скелеты двух предков, и, если туда попробует проникнуть посторонний, аку-аку его страшно покарает. Вход в пещеру — самая священная тайна…

— Видишь, аку-аку нам помогает, пробормотал бургомистр. — Если бы не колдовство, мы бы одни не справились.

Я услышал, что сегодня они изжарили курицу в земляной печи около пещеры, чтобы статуя поднималась быстрее.

…Аку-аку доводили до помешательства многих островитян, щипая их по ночам. — и всё за попытки нарушить табу родовых пещер…

— Лазарь происходит из очень знатного рода, — похвастался за своего друга бургомистр. — У них много пещер. Они богатые….

Атан с перевязанной бинтом рукой отворил мне и тут же закрыл дверь поплотнее. Мы сели друг против друга за столик, на котором горела свеча. Под скатертью что-то лежало, Атан отдёрнул её, Ия увидел осклабившуюся мёртвую голову. Она была из камня, до жути правдоподобная: оскал зубов, торчащие скулы, пустые тёмные глазницы, дыры ноздрей… На черепе — две непонятные ямки с ноготь большого пальца.

— Принимай, — сказал Атан, указывая пальцем на мёртвую голову. — Вот ключ от пещеры. Теперь она твоя.

От неожиданности я не мог сообразить, как себя повести. Впрочем. Атан волновался не меньше моего и сам пришёл мне на помощь, прежде чем я успел сказать что-нибудь невпопад. Показывая на ямочки на черепе, он объяснил, что в них лежал порошок из костей аку-аку, смертоносный для всякого, кто посмел бы притронуться к «ключу». Но бабка Таху-таху сходила в пещеру и убрала костяную муку, всю до последней крупинки, так что мне ничто не грозит. Дальше Атан сказал, что мёртвую голову — он всё время называл её «ключом» — я должен пока хранить у себя под кроватью, а через два дня мы пойдём в пещеру, и тогда надо будет захватить «ключ» с собой.

Атан попросил меня устроить ему в день перед посещением тайника курандо — угощение на «счастье»…Атан сказал, что возьмёт ещё кого-то из своих. Чтобы нас было шестеро. Дескать, два, четыре, шесть — счастливые числа. Но больше никого не надо брать, не то мы, сами того не желая, можем разгневать аку-аку, охраняющих пещеру (выделено мною)…С округлившимися глазами Атан прошептал, что брат обращается к местным аку-аку, чтобы заручиться их благоволением. Возвратившись к нам, «деревенский шкипер» строго-настрого велел всем говорить только шёпотом, когда сойдём с тропы. И ни в коем случае нельзя улыбаться, лицо всё время должно быть серьёзным.

…После этого Атан объявил шёпотом, что всё в порядке, встал и попросил меня взять «ключ» — сейчас мы откроем вход в пещеру. Кажется, я ещё никогда в жизни не волновался так, гадая, что мне предстоит увидеть….Мы присели на корточки. Я держал на коленях осклабившуюся мёртвую голову.

Атан попросил меня …громко произнести:

— Открой ворота в пещеру!

Я послушался, хотя при этом чувствовал себя последним дураком (моё выделение). С каменным черепом в руках я нагнулся и произнёс подсказанный мне Атаном магический пароль… После этого Атан взял у меня мёртвую голову и предложил «войти».

Бургомистр однажды рассказывал мне, что, если в тайную пещеру придут сразу несколько человек, аку-аку её покинут. А без аку-аку конец волшебству, охраняющему тайну входа, любой прохожий сможет его обнаружить.…На Пасхе чуть не все так или иначе родня. И любой казус может быть истолкован как прямое или косвенное возмездие нарушителю древних запретов…

— Это не такая пещера, где прячут вещи, сеньор, — вдруг сказал старик, надеясь, что я передумаю.

— Разве в ней совсем ничего нет?

— Есть…немножко. Я с семнадцати лет не бывал там. Одна старая бабка перед смертью показала мне эту пещеру.

…Скелеты лежали на полу беспорядочно….Мы насчитали только десять скульптур. Все они были завёрнуты в камыш. Две из них, изображающие маленького человечка с клювом, были очень похожи друг на друга… Скульптуры мы хорошенько завернули и подняли на верёвке. Когда подъём был закончен и Сантьяго удостоверился, что в тайнике оставлен один предмет, я вдруг вспомнил про жареную курицу. Лёжа на камне, она пахла так соблазнительно, что я не устоял. Оставлять аку-аку такой лакомый кусок? Ну, нет! Разделив курицу по-братски с товарищами, я принялся уписывать за обе щеки, и аку-аку меня не покарали. Правда, пасхальцы наотрез отказались притронуться к курице и испуганно жались в сторонке, пока последняя обглоданная косточка не полетела в море.

Так прошла моя последняя встреча с доном Педро Атаном. Самой замечательной личностью среди пасхальцев, последним знаменосцем «длинноухих». Человеком, в голове у которого столько секретов, что он и сам вряд ли сумел бы провести грань между правдой и вымыслом» (моё выделение).

Так пишет великий открыватель земель и людей. Но то, чего он не мог произнести вслух, вернувшись в цивилизацию, осталось в его мыслях и между строк книги: в течение года он жил в атмосфере первородного шизофренического сообщества. Если Менегетти называет даже цивилизованное человеческое общество шизофреническим, то, очутившись на о. Пасхи, трудно оставаться лучезарным Homo sapiens.

Мало, кто знает, что у современных туземцев Центральной Австралии средняя масса мозга составляет 750 г.

Первобытному человеку негде было жить надёжнее, чем, спасаясь от агрессии окружающей среды в пещере. Мистические ритуалы, граничащие с бредом, суеверия, порочная склонность к воровству, примитивный язык, расщепление сознания, страх жизни и смерти, каннибализм, раскрашивание тела и членовредительство — всё это сопровождает клиническое течение шизофрении и у цивилизованного человека. Наблюдения Хейердала позволяют укрепиться в моей первоначальной гипотезе о том, что изоляция человека (на острове, в гетто, в тюрьме) способна вызвать развитие шизофрении, в том числе и вследствие активизации старой доминанты пещерной жизни, когда прачеловек имплицитно носил негордое звание Homo schizophrenicus. А мог ли он быть кем-то другим? В конечном счёте, скачок в развитии и объёме мозга с 0, 5 кг (как у обезьяны) до 1,5 кг у человека не мог произойти одномоментно с формированием всех современных функций мышления (и не только). А кем был в психическом отношении человек с объёмом мозга в 1 кг?

Если вообразить себе, что человек приходит в мир для радости — с этим не будут (?) согласны иудейские и христианские религии — то кропотливая деятельность Ленина и большой кучи его пособников по сокращению российского народонаселения в прошедшем Веке Разума может быть сравнима с усилиями пациентов психиатрической больницы, сбросившей власть персонала, захватившей власть в стране и протянувшей руки в Европу и Азию. А не являются ли порождающие геноцид человеконенавистнические теории превосходства одних людей над другими, которые издревле изрекают неразборчивые в средствах носители прозвания Homo sapiens, продуктом сумасшествия?

 

Где спасательный плот для плоти?

Читатель, вероятно, уже привык к моим броскам с одной проблемы на другую: из акушерства — в психиатрию, из общества — в акушерство и снова в психиатрию. Всё это, верно, напоминает первый опыт катания на слонах, пережитый Еленой Блаватской в своих путешествиях по дебрям Индии. Он тоже нам пригодится, но в рамках другого, более глубокого исследования. А сейчас хотелось бы сделать ещё один экскурс из общества в перинатальную психологию и наоборот. В этом мне поможет знаменитый американский доктор (Чемберлен Д. «Разум вашего новорождённого ребёнка». М.: Класс, 2004. — 224с.)

«Вероятно, наиболее насильственная практика, связанная с родоразрешением в больницах Америки в течение всего XX столетия, — практика обрезания у мальчиков, хирургического удаления чувствительной кожи, которая покрывает головку полового члена. В прошлом эта операция всегда проводилась без обезболивания; сегодня она часто делается без анестетиков, хотя медицинские исследователи, работающие с младенцами, фактически единодушно признают необходимость местной анестезии. Опросы показывают, что акушеры и педиатры, которые продолжают делать эту мучительную операцию без адекватной анестезии, всё ещё полагают, что младенцы не нуждаются в анестетиках и утверждают, что их впрыскивание могло бы способствовать занесению инфекции (аргумент, противоречащий исследованиям).

Шестьдесят процентов американских мальчиков (снижение после высокого девяностопроцентного уровня в прошедшем десятилетии) всё ещё подвергаются этой болезненной косметической операции, которая отнимает у них функциональную и радостную часть их сексуальной анатомии. Перечень «причин», приводимых медицинскими авторитетами для обоснования этой операции, следующий: это предупредит появление астмы, алкоголизма, ночного недержания мочи, ревматизма, эпилепсии, сифилиса, психических болезней и приостановит мастурбацию. Всё это оказалось ошибочным и абсурдным. Однако в последние годы американские врачи продолжают традицию страшных предупреждений, основанных на необоснованных свидетельствах, что неповреждённая крайняя плоть может вызывать сексуальные болезни, рак, мочевые инфекции и даже СПИД. Не существует ни одного исследования, которые может оправдать увечье большинства американских мальчиков, рождающихся ежегодно.

Поскольку новорождённые — особенно хорошие ученики, бессовестно подвергать их сексуальному нападению в самом начале жизни, когда отношения, модели и привычки формируются на глубоком уровне мышления и тела. В обществе, где увеличивается насилие, особенно против женщин. Мы должны рассмотреть возможность того, что часть этого насилия может быть результатом систематического сексуального насилия по отношению к американским мужчинам в первые дни жизни вне матки».

 

От обрезания — к глобализму?

Я ранее уже цитировал весьма важную книгу из области перинатальной психологии: «Феномен насилия (от семейного до глобального)» (СПб, Хайфа, 2005). Как и авторы того издания, мы вправе задать вопрос: Не питает ли агрессивную внешнюю политику США, среди прочих факторов, такая «безобидная» «детская» операция, как обрезание?

Пока читатель будет раздумывать, я снова предлагаю бросить взгляд на 100 лет назад.

Через завалы, устроенные официальной наукой, нам поможет пробраться выдающийся сын отечественной богини мудрости и его законы доминанты (Ухтомский Алексей. Доминанта. С-Пб: Питер, 20002. — 448с.). Вот лишь некоторые заключения корифея:

«Господствующий очаг возбуждения, предопределяющий в значительной степени характер текущих реакций центров в данный момент, я стал обозначать термином «доминанта».

Внешним выражением доминанты является стационарно поддерживаемая работа или рабочая поза организма.

В высшей степени выразительную и устойчивую картину представляет доминанта полового возбуждения у кошки, изолированной от самцов в период течки. Самые разнообразные раздражения, вроде стука тарелок накрываемого стола, призыва к чашке с пищею и т. п., вызывают теперь не обычное мяуканье и выпрашивание пищи, а лишь усиление симптомокомплекса течки. Введение больших доз бромистых препаратов…неспособно стереть эту полезную доминанту в центрах. Когда животное лежит уже в полном расслаблении на боку, разнообразные раздражения по-прежнему вызывают всё тот же симптомокомплекс течки. Установившаяся доминанта, очевидно, очень инертна и прочна в центрах. Состояние сильного утомления также не уничтожает её… Под влиянием утомления или броматов доминанта может становиться ещё выпуклее, чем в норме, и она гаснет последнею.

Получается впечатление, что в связи с формированием доминанты к ней как бы утекает вся энергия возбуждения из прочих центров. И тогда эти последние оказываются заторможенными вследствие бессилия реагировать.

Среда поделилась целиком на «предметы», каждому из которых отвечает определённая, однажды пережитая доминанта в организме, определённый биологический интерес прошлого. Я узнаю вновь внешние предметы, насколько воспроизвожу в себе прежние доминанты, и воспроизвожу мои доминанты, насколько узнаю соответствующие предметы среды.

В высшей психической жизни инертность господствующего возбуждения, т. е. доминанта переживаемого момента, может служить источником «предубеждения», «навязчивых образов», «галлюцинаций» (выделено мною)…

Доминанта характеризуется своей инертностью, т. е. склонностью поддерживаться и повторяться по возможности во всей своей цельности при всём том, что внешняя среда изменилась и прежние выводы к реакции ушли. Доминанта оставляет за собою в центральной нервной системе прочный, иногда неизгладимый след…

След однажды пережитой доминанты, а подчас и вся пережитая доминанта могут быть вызваны вновь в поле внимания, как только возобновится, хотя бы частично, раздражитель, ставший для неё адекватным. Старый и дряхлый боевой конь весь преображается и по-прежнему мчится в строй при звуке сигнальной трубы.

Доминанта есть не привилегия высших нервных этажей, но общий рабочий принцип нервных центров.

Мать, крепко спящая под гром артиллерийской пальбы, просыпается на лёгкий стон своего ребёнка.

Старая доминанта возобновляется или для того, чтобы при новых данных обойтись при помощи старого опыта или для того, чтобы по новым данным переинтегрировать старый опыт».

Идеи и эксперименты А. Ухтомского стали полезными и для объяснения секретов беременности, родов и причин неоднократных самопроизвольных абортов (Аршавский И. А. Физиологические механизмы и закономерности индивидуального развития. — М.: Наука, 1982. - 270 с). Будут они необходимы и моей основной гипотезе, но об этом — позднее. А сейчас попытаемся достижения Ухтомского и пренатальной психологии перенести на жизнь выдающихся людей (которая хорошо документирована).

Обратимся книге, ранее недоступной (впервые увидела свет в 1928 году), а ныне переизданной. (Жданов В. Толстой и Софья Берс. М.: Алгоритм, 2008. — 448с.).

Лев Толстой и его жена были людьми любвеобильными. Всех детей Софья Андреевна благополучно рожала сама дома (не в лондонской суперклинике — а ведь могла бы!) — на существующем и доныне в музее-усадьбе «Ясная поляна» кожаном диване. Но вот после появления пятого ребёнка хотела остановиться. То ли трудности надоели, то ли симулировала, то ли мужа разлюбила. Но Лев Николаевич требовал рожать, настаивая на божественности выбора. Жена тоже оказалась личностью (какой?)… Все дети, начиная с шестого (трое или четверо) умерли в молодом возрасте. Как их не хотела Софья Андреевна! Но и этого мало… В возрасте около тридцати лет умирает Мария Львовна (из первородков), которая была едва ли не единственная из детей, преданно любившая отца. Но мать питала к ней неприязнь!

Если есть доминанта любви, то, вероятно, есть и доминанта ненависти. Если первая лечит и поддерживает человека, то вторая — убивает через годы и расстояния, через отвержение, изоляцию, лишение благотворного источника духовной жизни.

Ускорение, которое придала жизни советская эпоха, не преминуло отразиться и на акушерстве. Партия сказала: «Надо делать солдатиков для родины!». Учёные сказали: «Есть!». И сумели так изменить природную жизнь за каких-то сто лет, что роды теперь протекают почти в два раза быстрее. За полвека число кесаревых сечений в России от 1–2% возросло до 30 %, что думающими специалистами называется агрессией против женщины, а самими женщинами — вандализмом (Н.В. Старцева «Материнство под угрозой. Агрессивный акушерский вандализм». — “Status Praesens” (Москва). — 2010, № 5. — С.72, а также сайт www.naturalbirth.ru). Число новорождённых имеет тенденцию к мизерному росту, и большинство из них — нездоровы. Именно акушерство ставит человечество на грань выживания (Мишель Оден «Кесарево сечение: безопасный выход или угроза будущему?» — Москва, 2006)).

Вот и я добавлю свой голос в нестройные вопли из человеческой пустыни, но диагноз современному родовспоможению (?) я поставлю чуть позднее, когда читатель и сам догадается, в каком доме он появился на свет.

Теперь, когда конец хорошо уже виден из тьмы нашего повествования особо прозорливым и находчивым, вновь обратимся к антропологии, которая ненавязчиво сама будет подтверждать высказанные нами основные мысли (Линдблад Ян. Человек — ты, я и первозданный. М.: Прогресс. 1991. — 264с). Автор этой книги прославился своими открытиями в дебрях Южной Америки, в местах, весьма удалённых от Мехико и Рио.

«Тесные торговые связи объединяли все племена. Все, кроме акурио. Объясняется этот примечательный факт тем, что когда-то в далёком прошлом это племя не поладило со своими соседями. С тех пор минула не одна сотня лет, но акурио продолжали жить в уединении в наиболее труднодоступных районах так называемого «Зелёного ада», куда редко проникали посторонние. А тех, кто всё-таки наведывался, встречали летящие из зарослей отравленные стрелы. Легендарные «белые индейцы» — страшные акурио — пребывали в полной изоляции с таких давних пор, что до них не дошли никакие орудия нового, «металлического» века.

Акурио не умеют добывать огонь! От стоянки к стоянке переносят тлеющие угли, и на новом месте первым делом разводят костёр…

И с какой стати прикрывать какую-либо часть тела? Чувство стыда — более позднее изобретение. У индейцев исстари, пока некоторые миссионеры не взялись учить их «приличиям», было заведено ходить нагишом (Нагота сформировала у прачеловека доминанту, едва ли нужную сегодня — моя вставка). В мире акурио «запретная любовь» и угрызения совести — неведомые понятия. Искусный охотник продолжает род не потому, что «богат», а исключительно в силу своих наглядных реальных достоинств».

Вот лицо примитива, не стремящегося к самосовершенствованию, и вполне возможно, утратившего влечения на уровне рода. Кто-то скажет, что пребывание голых особей вида Homo sapiens «в обществе» без признаков взаимного стыда — норма для данного племени (и не только), это не Европа, где утрата интимного стыда приписывается далеко зашедшим формам распада личности (при шизофрении). Верно. Но это суждение не отрицает и того, что первобытный человек был шизофреником.

Продолжим интересное чтение.

«Скотоводство явно достигло расцвета задолго до возникновения исторически известного земледелия, начало которого относят примерно к восьмому тысячелетию до нашей эры, и переход от скота как важнейшего источника питания к зерновым культурам, наверное, был поэтапным, причём немалую роль играла случайность. (А не это ли ключевой момент истории, когда человек получил возможность выбраться из пут шизофренического развития личности и стать разумным? — моя вставка).

Земледелие влекло за собой не только рост достатка, оно изменило образ жизни человека как в материальном, так и в социальном отношении. Хорошие урожаи позволяли большему числу людей постоянно жить на одной территории. Города появлялись всюду, где земледелие рождало достаток. За редкими исключениями именно возделывание растений обусловило рост населения и возникновение городов…

Ныне большие города достигли таких гигантских размеров, что их называют раковыми клетками в общественном организме. …Для представителя животного мира, миллионы лет жившего небольшими группами, такое разбухание и впрямь представляется чем-то нездоровым и неестественным. Английский поэт Шелли писал: «Ад — местечко, весьма похожее на Лондон» Он не видел Мехико!

Шутки в сторону: что же всё-таки случилось с человечеством за те максимум пятнадцать тысяч лет с той поры, когда вид начал своё шествие вверх по эволюционной лестнице от исходной численности самое большее около пяти миллионов до нынешних пяти миллиардов? Ни один другой вид фауны не способен на столь крутой популяционный скачок без катастрофических последствий…. Как я уже говорил, численность леммингов достигает предела каждый четвёртый год, после чего они регулярно почти полностью вымирают. Принято считать, что аномальное поведение несчастных зверушек вызывается … СТРЕССОМ!

Каждое соприкосновение особей одного вида, включая человека, влечёт за собой маленький, практически незаметный рост выделения адреналина: организм настраивается на контакт, который может оказаться приятным или неприятным ….Стресс, поражающий популяции грызунов, в высшей степени присущ и миру людей, особенно в наиболее крупных городах, где трудно прижиться изначально здоровым формам поведения человека».

Далее известный антрополог повествует об открытиях других учёных.

«В 60-х годах Джейн Гудолл приступила к изучению жизни шимпанзе… Она обнаружила, что шимпанзе отнюдь не вегетарианцы. Их добычу составляли больше двадцати видов животных, главным образом молодые бушбоки, поросята кистеухой свиньи, а также птенцы и яйца!…[Но изучение нормального образа жизни диких шимпанзе кончилось, когда обезьян стали прикармливать бананами, вместо привычного, добываемого ими самими корма]…

Джейн Гудолл должна была уяснить себе, что не следует использовать бананы как приманку, когда начались жестокие драки между шимпанзе и павианами, которые тоже стали приходить за угощением. В обычных условиях вряд ли есть причины для стычек между этими двумя видами. Всё это можно увидеть в телефильме, снятом по заказу Национального географического общества США. Показано, как шимпанзе убивает детёныша павиана, после чего вся стая поедает своего далёкого родича…

В фильме Джейн рассказывает про необычные жуткие явления. Стая, которая привыкла ориентироваться на станцию прикормки, постепенно разделилась на две группы. Одна (её называли Касакелской) закрепилась на территории вокруг «бананового центра», другая, поменьше числом, обосновалась по соседству. Ставшая уже обыденной агрессивность, в конце концов, приобрела совсем жестокий характер.

От трёх до шести самцов из большей, Касакелской группы, соединяясь вместе, стали систематически преследовать и избивать отдельных особей из меньшей группы. Это были кровавые драки, совсем не похожие на нормальные для шимпанзе часто демонстративные выпады во время споров за главенство…Жертву избивали до полусмерти. За четыре года побоищ погибли от ран семь самцов и минимум одна самка!

Джейн комментирует в фильме: «Теперь, когда мы знаем, какими агрессивными могут быть шимпанзе, нельзя без содрогания не отметить, что это делает их ещё более похожими на людей, чем мне представлялось раньше».

К этим ужасам добавились другие пагубные для стаи черты поведения. Одна взрослая самка и её дочь похищали детёнышей у других самок из той же группы и поедали их! [Ещё Гёте писал: «Мы есть то, что мы едим!» Теперь читателю уже и совсем будет понятно, почему я в своё время так много внимания уделил вопросам качества питания современного российского человека, а производителей вредоносных продуктов назвал каннибалами и не только в метафорическом смысле — моя вставка].

Исследователи наблюдали четыре подобных случая каннибализма; похоже было, что такая же участь постигла ещё шестерых детёнышей.

Не странно ли, что бригада исследователей, включая саму Джейн Гудолл, не разобралась в случившемся и не поняла, что скопление многих особей в одном месте нарушило нормальные поведенческие реакции и что вызванный частой конфронтацией стресс как раз и явился причиной совершенно аномальных явлений — убийств и каннибализма. Ярчайший пример гибельных последствий стресса!»

От экспериментов с высшими животными — снова к примитивному (?) человеку…

«Деревни индейцев яномамо — интересное явление, очаг нестерпимого стресса. Круглая площадка диаметром до пятидесяти метров и больше обнесена сплошной наклонной стеной. Живущие на этом участке семьи (у яномамо утвердился семейный образ жизни) сооружают свою часть общей стены. Четыре столба… служат опорой для кровли. Каждая такая секция сообщается с соседней, и всякие перегородки отсутствуют, так что соседи постоянно видят, что происходит в «смежных квартирах». Не ахти какие условия для «личной жизни».

Как мог возникнуть такой странный тип жилища?

Сами по себе описанные секции ничем не отличаются от навесов, какие сооружают акурио и какие сам я много раз строил вместе с моими друзьями из племени макуси…

Немаловажная составная часть жизни яномамо — постоянные войны с соседями! Плюс ссоры и драки между живущими в тесноте обитателями коллективного «дома», шабоно. Юный член этого племени вырастает в обстановке постоянной агрессии и с самого начала настраивается на буйный, жестокий лад. Став взрослым, он уже на всю жизнь агрессивен по своему складу. Эгоизм, жадность, нетерпимость определяют всё его поведение. Прямая противоположность доброжелательству, отличающему образ жизни суринамских индейцев. На мой взгляд, причина такой агрессивности — стресс, вызванный скученностью в рамках шабоно. Драки — повседневное явление, и чаще всего они возникают из-за кражи бананов. Или из-за женщин.

Нужда в сыновьях так велика, что женщины нередко убивают девочек. которых рожают, уединившись в лесу за пределами шабоно. Если принесут домой дочь, рискуют получить хорошую взбучку… А потому спокойнее убить новорождённую — либо задушить, либо со всего маху ударить головой о дерево!(Скученность, порождающая стресс и панику, как в тюрьме, ведёт к агрессивному поведению против себе подобных — разумных людей, нуждающихся в ласке, — заставляет весы склониться в сторону шизофренического развития личности — моя вставка).

Дефицит женщин делает их весьма желанным товаром. Мужчины незаметно подкрадываются к чужому шабоно, высматривая женщину, которая вышла за ограду собрать хворосту. В сопровождении вооружённого супруга она направляется домой с тяжёлой ношей; внезапно её спутника поражает град стрел, и женщину уводят в плен. Отойдя подальше, участники набега успокаиваются и по очереди насилуют несчастную. Приведя добычу к себе в шабоно, её передают другим мужчинам, и она переходит из рук в руки, пока не достанется кому-то по жребию в жёны. (Хотя все знают, что бомбардировку находящихся вне зоны боевых действий городов Нагасаки и Дрездена осуществили не летающие звероящеры и даже не австралопитеки соответствующего психического развития, тем не менее, едва ли образ жизни данного племени индейцев может относиться к разумному. Скорее, это шизофрения как норма примитивной жизни — моя вставка).

Сравнивая поведение «свирепых» яномамо с мирной жизнью трио в селении Алалападу, видишь огромную разницу. Агрессивные общины яномамо явно стали такими после того, как бывшие кочевники перешли на оседлый образ жизни и численность групп возросла с пятнадцати-двадцати до ста пятидесяти — двухсот человек. Такой рост сам по себе оказался пагубным для прежних норм поведения».

Вместе с тем Ян Линдблад обнаружил не только свойства замечательного наблюдателя природы и людей, но и прекрасного метафизика.

«Погружаясь в пучину времени, не рассчитывайте на хорошую видимость. Если мы ограничимся констатацией фактов на основе чётких доказательств, далеко не продвинемся. А, опираясь на косвенные улики, поневоле приходится оперировать догадками и предположениями. Никуда не денешься от того, что проводимые ныне с применением всё более совершенной техники энергичные исследования — колосс на глиняных ногах по той простой причине, что «доказательства» слишком малочисленны и не поддаются однозначному толкованию…

Весьма трудно делать надёжные выводы при оценке костного материала, если таковой вообще существует. Дело в том, что в ряду окаменелостей гоминидов (человекообразных) зияет громадный пробел размером в четыре миллиона лет, где мы располагаем весьма смутными следами в виде осколков, которые уместятся в хорошем спичечном коробке.

Как ни странно, человек, даже строго приверженный науке, не расположен изменять своё представление о …человеке. Что почитатели Библии не склонны подвергать сомнению священные и неприкосновенные тексты двухтысячелетней давности, понятно, но готовность науки держаться избитой колеи частенько служила серьёзной помехой для расширения горизонтов познания…

Вероятно, так называемые «всезнайки» не замедлят указать на кричащие ошибки в моих суждениях. Заметьте — на свет выдающейся новой мысли всегда слеталось множество критически настроенных всезнаек, которые выглядели жалкими мотыльками, когда свежая гипотеза в конце концов обретала признание. Вспоминаются слова уважаемого физика, американца Фридома Дойсона: «Предположения, на первый взгляд не кажущиеся сумасбродными, ныне обречены на крах».

Совершенно неожиданно Я. Линдблад перемещает своё внимание на проблемы перинатальной психологии, столь тесно связанных с развитием человека. Оказывается, достижения отечественного учёного Чарковского ему тоже знакомы: «У Чарковского рождённые в воде дети продолжали днём находиться в надёжной жидкой среде вместе с матерью. Очень скоро младенцы начинали самостоятельно плавать… Чарковский считает, что помимо чисто физических преимуществ, тренировки в воде явно способствуют развитию интеллекта детей. Думаю, что в этом что-то есть. Возможно, произвольные плавательные движения адекватно включают и стимулируют умственные процессы, которые многие ошибочно полагают не зависящими от мышечной активности».

Ян Линдблад умеет обобщать не только свои труды, но и достижения смежных дисциплин, которые также будут здесь уместны.

«Развитие черепа и мозга — вот главные факторы, которые определят изменение линии гоминидов. А на это потребуется время.

При раскопках под Ниццей на юге Франции обнаружен след нашего родича Homo erectus, жившего четыреста тысяч лет назад.

Когда в 1856 году, то есть до опубликования труда Дарвина, в Неандертале под Дюссельдорфом обнаружили необычный череп и непривычной формы бедренную кость, некоторые исследователи заключили, что этот череп принадлежал «патологическому идиоту», а кривая бедренная кость — монгольскому казаку из конных отрядов, преследовавших армию Наполеона в 1814 году… Лишь в 1902 году было признано, что рисунки выполнены около тридцати пяти тысяч лет назад представителями нашего вида Homo sapiens sapiens, так называемыми кроманьонцами. Находка четырёх скелетов в 1868 году на холме Кро-Маньон в юго-западной Франции вызвала широкий интерес и содействовала раскопкам по всей Европе. Всего в Испании, Франции и Италии обнаружено около двухсот пещер с древними изображениями.

Старт «обезьяны-убийцы» нетрудно себе представить. Как мы видели, съедобно всё, что можно убить. А способом убийства, скорее всего, был сильный удар достаточно длинной палкой, дубинкой. Кто-нибудь возразит: как можно изготовить дубинку без острого инструмента? Но если акурио обтачивают зубами топорище, то для австралопитеков с их огромными зубищами обработать дерево было пустяковым делом.

Насколько я понимаю, начало новому образу жизни линии гоминидов положил смертельный удар….

Что же определило развитие всё более крупного и специализированного мозга у низших предшественников? Можно уверенно ответить: причиной послужил меняющийся пищевой рацион, когда понадобилось осваивать новый способ добывания пищи — охоту.

Поднимаясь вверх по генеалогическому древу приматов, видим, что практически все мелкие обезьяны не прочь отведать животного белка.

Раймонд Дарт был убеждён, что австралопитеки выделялись невероятной кровожадностью. Он писал: «Предшественники человека отличались от современных обезьян постоянной склонностью к убийству; плотоядные животные, они грубо хватали свою добычу, безжалостно умерщвляли её, разрывали на части, утоляли жажду горячей кровью жертвы и жадно пожирали живое, трепещущее мясо».

Когда Луис Лики в 1964 году сообщил о своих находках и предложил название Homo habilis — «человек умелый», — он располагал всего лишь четырьмя далеко не полными черепами.

Отсюда было уже недалеко до Homo erectus, от которого произошёл современный Homo sapiens. Еrectus появился около полутора миллионов лет назад; объём его мозга возрастал постепенно от приблизительно семисот кубических сантиметров до тысячи ста, после чего erectus двести — сто тысяч лет назад то ли сошёл со сцены, то ли трансформировался… Чем больше становился мозг, тем дольше длилось развитие плода, что могло стать возможным только при ярко выраженном половом диморфизме…Давно установлено, что прямохождение намного опередило по времени развитие мозга.

Давайте посмотрим, как вообще строится жизнь группы приматов.

Сила группы в том и состоит, что она группа. Естественно, при условии, что среда может прокормить много особей; в зависимости от этого варьируют размеры группы. Чувство безопасности в коллективе играет важную роль для обоих полов. В этом я вижу главный сплачивающий фактор.

Можно уверенно утверждать, что erectus и его преемники, современные люди, обязаны ледниковой эпохе небывалым ростом объёма мозга и его способностей. Холод вынудил привычное к тропикам безволосое существо приспосабливаться к суровым условиям, но в то же время открыл ему путь к изобилующим дичью новым угодьям.

Erectus положил начало крестовому походу, который потом столь энергично продолжил sapiens, ставя крест на многих видах животного мира. Наши прямоходящие предки не просто охотились на представителей так называемой мегафауны, они истребляли их. Там, где в Азии и Европе найдены окаменелости erectus, вместе с ними лежат кости в основном крупных животных… Еrectus и сменивший его sapiens были одинаково жестокими охотниками. Наш вариант человека «разумного» в ответе за великий финал истребления, развернувшийся в последние столетия с их всё более действенными способами уничтожения — не только животных, но и среды обитания (массовое сумасшествие как норма существования? — моя вставка).

Что до губительного фактора, имя которому огонь, то уже в руках erectus он стал средством разрушения.

Похоже, любование «красным петухом» — своего рода инстинкт у рода человеческого. Индеец макуси, заполучивший коробок спичек, опасен для сухой степи. Поджигая траву без нужды тут и там, он может стать виновником гигантского степного пожара. В каждом человеке кроется пироман (Шизофреник тоже может страдать тягой к поджигательству — доминанты, вероятно, живут вечно — моя вставка). Лагерный костёр, разведён он по необходимости или просто так, удивительно греет душу. И с чего-то ведь началось, независимо от участия Прометея…(Весной, в сушь по всей России горит прошлогодняя трава и, вместе с ней, и попавшие на пути огня селения — да, эти пожары сделаны «разумным» человеком, периодически впадающим в шизофрению на почве пьянства или просто одиночества от скуки заурядной жизни— моя вставка). Не мешает исправить широко распространённую в научной литературе, даже весьма солидной, ошибку, будто первые люди разводили большие костры для охраны своих стоянок от диких зверей. Ничего подобного! Звери ничуть не страшатся огня, в чём я не раз убеждался.

Что касается мозга, будем помнить, что большие размеры ещё никак не признак высокого интеллекта. Средняя цифра для неандертальцев — тысяча четыреста кубических сантиметров, для современного человека — тысяча триста шестьдесят (при максимуме до двух тысяч).

Вряд ли можно считать конечным известный нам сегодня тип человека; будем хотя бы надеяться, что станет возможным рождение нового типа — будущего человека. Действительно ведомого голосом разума. Сумеем выжить до той поры, тогда, быть может, появится вид, заслуживающий названия Homo sapientissimus — подлинно разумного человека…

Вообще, среди животных лишь немногие способны воспринимать изображение. Покажите своему умному-разумному пёсику лакомую косточку на картинке — никакого впечатления. В моих опытах я установил, что тигр узнаёт другого тигра на большой — только на большой! — фотографии, может также распознать зверей на экране телевизора, хотя большинство кошек и собак никак не реагируют (если картинка не сопровождается звуком, например, лаем).

Способность изображать вещи, воспроизводить увиденное — отличительная черта нашего вида.

Замечательнейшие рисунки животных украшают стены многих пещер Франции и Испании, однако наскальная живопись обнаружена и в Северной Африке, и дальше к югу. Древнейшим рисункам, если говорить о Европе и Африке, тридцать пять тысяч лет. Явное совпадение с датой нашествия sapiens на континенты. История этого искусства охватывает двадцать пять тысяч лет, его вершина достигнута пятнадцать тысяч лет назад, но десять тысяч лет назад, когда окончилась последняя (пока) ледниковая эпоха, ему внезапно пришёл конец.

(Ледники не только и не всегда способствовали развитию мозга, как полагал Линдблад. Из-за похолодания «замёрзли» чувства, произошла утрата изобразительных способностей; может быть, эволюция пошла вспять или прачеловек вдруг осознал, что дальнейшее развитие невозможно, если он не покинет пещеры? — моя вставка)

Сколько существует наш вид на Земле, столько даёт себя знать безмерная воинственность человека…. В чём суть этого инстинкта, этой убийственной, почти ритуальной беспардонности нашего вида? После выхода на арену Homo sapiens на каждом «завоёванном» им материке исчезала мегафауна. Очевидно, человек продолжал охотиться с копьём, каким убивал крупного зверя наш праотец erectus. Крупным животным на обширных свободных пространствах труднее выжить, чем укрывающемуся в лесах зверю меньших размеров. Что ни континент, повторялась одна и та же история.

Ко времени вторжения человека в Европу там водилось много крупных животных. По мере роста населения совершенно исчезли бегемоты, лесные слоны, носороги, за ними последние мамонты, пещерные медведи, овцебыки, зубры. В Азии вымирание шло по несколько отстающему «графику».

В Австралии был истреблён крупнейший представитель сумчатых, напоминающий бегемота, исчезли так называемый сумчатый лев и огромный, величиной с медведя, вомбат, а также многие другие гиганты…Мадагаскар оказался на пути расселения человека сравнительно поздно, и вскоре там исчезли большие колонии эпиорнисов, которые несли яйца объёмом восемь-девять литров! Вымер также гигантский лемур, был истреблён мадагаскарский бегемот.

Одним из последствий сокращения ресурсов животного белка стало то, что сей примат (как sapiens, так и его предшественник erectus) принялся систематически охотиться на своих сородичей. Известны находки, говорящие о каннибализме среди erectus.

Когда карибы заселяли острова, названные потом Карибскими, им предстал мир, бедный животным белком, если не считать рыбу. Возможно, именно отсюда их хорошо известное пристрастие к человеческому мясу. (Кстати, слово «каннибал» — искажённое «кариба»). Постепенно случаи людоедства стали редкостью или перешли в «эндоканнибализм», как у яномамо. Однако предания индейцев сохранили воспоминания о страшных людоедах.

Нашему виду приматов присуща уникальная в мире животных способность навязывать свою волю сородичам и представителям других видов. Потребность опекать животных, особенно детёнышей, выражается не только в позитивных действиях, и негативная сторона её страшна. Оттенков много. И начинается всё так мило — с кормления и защиты оленёнка. А там — содержать коров на скотном дворе, учить слонов и медведей не свойственным их сородичам трюкам, держать людей в плену, убивать заложников, применять пытки. Таковы всё более негативные проявления инстинкта, присущего из всех приматов, да что там — из всех живых созданий, одному лишь человеку.

Откуда эта всё более ярко выраженная агрессия, которая медленно и верно овладевает нами подобно тому, как анаконда сжимает свои кольца?

В ответе на этот вопрос заложено решение важнейшей проблемы человечества. Да только вся беда в том, что человечество сегодня не очень-то склонно прислушиваться к советам.

Пагубные для вида действия совершают под влиянием стресса не только грызуны. Звук низко летящего реактивного самолёта может довести несчастных норок — жертв людского тщеславия, живущих в тесных ящиках, до такого состояния, что они загрызают насмерть собственное потомство.

Когда другие животные предают себя смерти из-за перенаселённости и стресса, их невозможно остановить на этом самоубийственном пути. Сумеет ли человечество избежать катастрофы? Шансы невелики.

Возвращаясь к людям первозданного склада, индейцам в тех частях Суринама, где не знают ещё ни стресса, ни перенаселения, видим человека на стадии его ранних функций. Готовность помочь — здесь закон, гость издалека всегда может рассчитывать на стол и кров. У яномамо с их слишком густонаселёнными территориями дело обстоит иначе, там в чести норов и жестокость! Ужасно, что стресс воздействует даже на первозданного человека.

Мы стайные существа. У членов стаи развивается поведение, сближающее особи, служащие благу стаи и, тем самым, вида. Животные, ведущие одиночный образ жизни, очень плохо ладят между собой, кроме самца и самки во время брачного периода».

Ради целей нашего рассказа вновь будет полезным вспомнить другого великого путешественника Кусто Ж.И., который в книге «Сюрпризы моря» делает интереснейшее заключение про склонность всех живых существ к пещерной жизни. Пора и нам делать вывод, к которому стремилось это продолжительное повествование. Вот он:

Жизнь в пещере, в изоляции снежной или песчаной пустыни, тюрьмы, чувство одиночества среди людей, с одной стороны, и тяга к людям, общественные связи, коллективный труд и быт, с другой, вот те чаши весов, на которых взвешивается болезненный и здоровый дух человека, те грани, по которым проходит его развитие от шизофренического до разумно-здорового и наоборот.

 

Пусть говорит лучший

Теперь предоставлю слово выдающему психиатру, работы которого, воспринятые вскоре после окончания института, и подвигали меня все прошедшие годы на размышления (А. Кемпиньский. Познание больного / Пер. с польск. — Минск: Вышейшая школа, 1998. — 207с).

«Диагноз в психиатрии не так однозначен, как в других медицинских дисциплинах. Довольно часто он ставится условно.

В общем можно сказать, что диагноз в психиатрии выполняет роль символа, облегчающего общение врачей между собой. Это категория, включающая целый комплекс симптомов, Например, термином «шизофрения» врач определяет ряд основных, особых симптомов, которые могут проявляться у данного больного.

Врач не знает (за исключением некоторых органических процессов) ни этиологии, ни патогенеза, ни даже клинической картины, которая при одном и том же диагнозе может быть разной, а лечение проводится больше на уровне симптоматики (например, депрессивный синдром, маниакальный синдром и т. п.), чем на нозологическом уровне (нозологический диагноз, например, в случае шизофрении, эндогенной депрессии и т. п.). К тому же ряд психиатров считает, что нозологический диагноз в психиатрии — чисто условное понятие, которое не имеет значения для определения терапевтического воздействия. Они выступают за возвращение к симптоматической диагностике, а старым термином versania хотят охватить все формы психозов.

Ставя диагноз, психиатр «помещает» своего больного, а вместе с ним и свои сомнения, «на полочку», и, таким образом, как бы обретает видимость внутреннего покоя и равновесия. Но это не тот покой, которого может достигнуть терапевт или хирург. Поставив диагноз, они имеют некоторую определённость. Психиатр же обречён на сомнения.

 

Бесконечность процесса диагностики

Несмотря на то, что уже во время первой встречи с больным врач поставил диагноз, спустя недели, месяцы и даже годы общения с пациентом он не достигает цели своего «путешествия» — познания другого человека. Часто у врача появляется впечатление, что он всё более от неё отдаляется. Если вначале ему всё казалось понятным и простым, то чем больше времени он посвящает больному, тем быстрее уходит уверенность, открываются новые дали, требующие нового взгляда и пересмотра старой точки зрения. Психиатр не может занять жёсткую позицию, он должен быть достаточно самокритичен, чтобы испытывать готовность постоянно пересматривать своё мнение и изменять его в случае необходимости.

Если психиатр не довольствуется подбором диагноза — «этикетки», а ставит дерзновенную цель — познать другого человека, войти в мир его переживаний, понять, почему его мир сформировался именно таким образом, тогда он заранее должен признать своё поражение. Цель бесконечно далека! И чем более врач к ней приближается, тем дальше она отступает. Это — погоня за солнцем, которое, заходя, прячется за морем, — кажется, достаточно проплыть несколько километров, чтобы коснуться золотистого щита. Нет ничего удивительного в том, что психиатрия превосходит все другие области медицины по количеству гипотез и теорий. Это естественная защита от фрустрации, связанной с недостижимостью цели.

 

Схематизация предмета психиатрических исследований

На пути к недостижимой цели есть три «зоны искушения»: диагноз, биологическая гипотеза и психодинамическая гипотеза.

Врач всегда найдёт в больном нечто, что будет укладываться в избранную им схему, благодаря чему растёт его доверие к исповедуемым психиатрическим канонам. В подобных случаях врач видит не пациента, а определённую книжную схему, украшенную деталями, наблюдаемыми у больного (например, психиатр конституциональной школы наблюдает у больного кречмеровские черты, психодинамических школ — те или иные механизмы патологического развития личности, а психиатр-диагност — детали, подтверждающие диагноз). Так разнообразие превращается в однообразие: те же диагностические ярлыки, типы конституции, комплекс Эдипа и т. д. В результате странной реакции необозначенность цели превращается в чрезмерную обозначенность. Mens abhorret incerta (разум боится неведомого). В неясной ситуации психиатр судорожно цепляется порой даже за фиктивные аргументы. Подобные мыслительные реакции встречаются в психопатологии, например, при бреде.

 

Неопределённость диагностического метода

Когда цель бесконечно далека, путь к ней не может быть однозначно определённым. В прочих областях клинической медицины, где цель диагностически ясна, понятны и пути постановки диагноза. Врач выполняет рутинные действия часто автоматически, значит, подсознательно придерживается установленного порядка. Отклонение от принятого пути он считает невозможным. Трудно представить себе, скажем, терапевта, который забыл послушать или пропальпировать своего больного.

В психиатрии подобная рутина невозможна. Её цель — познание больного человека. Цель, как уже сказано, бесконечно далека, поэтому и путь к ней не может быть жёстко определён, к ней ведёт множество тропинок как истинных, так и ложных, прямых и петляющих. Психиатр о своём пути знает только то, что он бесконечен и что он должен слушать и смотреть, т. е. наблюдать больного и беседовать с ним, чтобы как можно больше узнать о нём и понять его. А как именно врач это делает — его личное дело.

…Самые подробные обследования, которые продолжаются месяцами и годами (например, психоанализ), нельзя назвать исчерпывающими — всегда можно узнать о больном нечто новое, увидеть его в ином свете, ибо нельзя полностью познать человека.

Видя перед собой готовую схему, синдром или психодинамическую структуру, можно не заметить действительно существенных проблем больного и в результате обследования вместо реальной картины болезни получить её схему, т. е. попросту вернуться к отправной точке…

* * *

Известно, что психиатры, которые панически боятся бегства и самоубийств, несмотря на навязчивое применение предотвращающих мер предосторожности, имеют наибольшее количество подобных случаев.

Для психиатра самое трудное вероятно, — освободиться от давления социума. Общество требует от него, чтобы он решил, что сделать с этим человеком, который своей общественной группе мешает, который стал varius или alienus. Лучше всего было бы его изолировать, запереть в психбольнице, и пусть психиатр думает и волнуется, чтобы выпустить больного здоровым, т. е., чтобы больной был таким, как прочие нормальные люди, чтобы перестал быть другим.

Общество хочет знать ещё и то, почему человек — винтик в общественной машине — сломался. Всё очень просто, когда вину можно приписать генетическому дефекту или «органическому» повреждению. Хуже, когда причин много, и большинство невозможно объяснить рационально, увязать в простую причинную цепочку.

В нашем обществе, в нашей цивилизации дремлет страх перед психической болезнью. А вот так называемые первобытные народы его не проявляют, поэтому течение психозов в этих обществах более благоприятно — быстрые ремиссии и отсутствие хронических случаев.

Этот страх специфически окрашивает образ психически больного. В глазах невежд это человек, опасный для окружающих. О таких рассказывают страшные истории про садистские убийства. Приступы бешенства, от которых стынет кровь в жилах, или скверные анекдоты; Всё это играет роль защитного механизма от чувства страха (так же рассказывают о властелинах деспотах, возбуждающих ужас). Понятие «опасен для окружающих» — одно из общественных суеверий, не подтверждённых реалиями. Криминальная статистика не подтверждает, что преступность, особенно преступления против жизни и здоровья граждан, выше среди психически больных. У здоровых и психически больных шансы равны, и те и другие могут, скажем, совершить нападение на улице».

Такими титанами, как А. Кемпиньский, держится любая наука. Именно подобные умы побуждают очных и заочных учеников к творчеству. Но психиатрия сегодня едва ли может называть себя научной, ведь уже давно минул тот рубеж (50 лет), когда наука обязана сформировать новую парадигму развития или перестать называть себя таковой: она становится нормой (ремесленной) жизни. Психиатрическая наука превратилась в обыденную практику. Она не способна ни предсказывать события, ни основательно предотвращать их последствия. Хорошо ещё, если новой парадигмы нет, а что, если она есть, но её не решаются высказать вслух, так как она может повергнуть население в ужас?

Скоро нам расставаться, читатель. Но так уж получается, что в конце статей и книг у меня всплывают вновь те авторы, которые питали повествование вначале. Вот и Лариса Миронова устами своего непутёвого подопечного детдомовца по кличке Огурец когда-то сказала: «Новый фашизм подкрадётся в «мягких тапочках» и во всеоружии демагогической болтовни о гуманизме».

Тогда, ещё в самом начале перестройки, когда многие в СССР благодушествовали на перспективы своего будущего (включая и меня лично), она уже знала, что нас ждёт. Это что-то давно уже на пороге, а где-то и в России стало нормой жизни. Как нельзя, кстати, Интернет вновь неожиданно предложил встречу с Л. Мироновой и её работой «Психиатрия как террор, страх как продуктивная сила» («Проза. ру»)Вот некоторые выдержки оттуда:

«Бессилие культуры перед идеями террористов имеет источник. Этим источником являются идеи и методы психиатрии.

Сегодня эти идеи и методы остаются столь же бездоказательными, как это было в восемнадцатом веке, когда с легкой руки французского психиатра и якобинца Пьера Кабаниса в европейской медицинской науке, культуре и философии укоренился тезис о том, что «мозг выделяет мысль также, как печень выделяет желчь». Позднее голландский физиолог Якоб Молешот придал этой идее почечный оттенок: «Мозг вырабатывает мысль, как почка вырабатывает мочу».

Сегодня эти тезисы кажутся нам дикими. Они кажутся дикими потому, что мы понимаем: это не наука, это философия, то есть, предположения, которые кому-то показались очевидными, и тем не менее, не удостоверенные фактически.

Практически за каждым терактом — в которых средства массовой информации часто обвиняют те или иные религии — стоит психиатр.

Уильям Саргант, основатель и директор Управления психологической медицины в госпитале Св. Томаса в Лондоне, в подвале которого Саргант создал лабораторию по контролю над разумом. По ряду сообщений, переводы работы Сарганта «Битва за разум» были найдены на тренировочных базах Аль-Каиды в Афганистане.

Франц Фанон — психиатр, который в 1954 году участвовал в войне за независимость в Алжире, известен следующими словами: «Терроризм подразумевает смерть, но терроризм так же имеет и положительные цели».

По данным расследований, люди, которые употребляют психоактивные вещества, более склонны к убийствам и самоубийствам, а психиатрические вещества типа зипрексы, вызывают в человеке бред, галлюцинации, безудержную агрессию.

С тех пор ситуация изменилась от плохого к худшему. Вслед за другими странами, в России распространилась эпидемия вытеснения нелегальных наркотиков легальным психиатрическим препаратом «коаксил», от которого у наркоманов развивается омертвление конечностей, требующее ампутации.

Несколько тысяч человек погибли и еще больше получили ранения в результате стрельб в школах и общественных местах развитых западных государств за последние 10 лет. Подавляющее большинство стрелявших получали психиатрическое лечение и принимали антидепрессанты.

Чем хуже будут идти дела у глобалистов, тем активнее они будут продвигать на рынок наркотики.

Чем бы дитя (народы мира) не тешилось, лишь бы не совало свой нос в политику.

Именно под флагом борьбы с педофилией с середины 70-х 20 века началось изгнание из школ и детских домов активных педагогов — так общеобразовательные и воспитательные учреждения лишились лучших своих учителей, "обабились", что, само собой, весьма поспособствовало застою и развалу всей системы некогда лучшего образования в мире. Сотни молодых учителей и воспитателей тогда по ложному обвинению отсидели срока в тюрьме — при полной недоказанности их вины. В то время как настоящие педофилы переместились из учительских в высокие кресла руководителей системой народного образования и многие из них продолжают оттуда пагубно рулить и посейчас.

По меньшей мере 54 человека погибли и 105 были ранены на протяжении минувших десяти лет людьми, которые получали накануне преступления «психиатрическую помощь» — начиная с убийства в мае 1998 года четырех человек 15- летним американцем Кипом Кинкелем в Спрингфилде, штат Орегон, и до расстрела 17 человек в немецком городе Виннендон в марте 2009 года.

Современная психиатрия не нарушает права человека,

она есть само воплощение попранных прав гражданина.

Психиатрия, как вид глобального террора, существует, да!

И это факт.

Человека в США, к примеру, могут схватить прямо на улице, лишь потому, что кто-то его оболгал, и отвезти в психушку, где его тут же начнут «лечить», а потом родственникам пришлют счёт.

И протесты родственников не будут иметь никакого значения.

Сенатор штата Техас, сенатор Майк Монкриф сделал доклад в конгрессе на тему великого разнообразия преступных схем заполнения пустующих коек в психушках. Главное, чтобы деньги шли, а больные найдутся. И их будут держать в психушке до тех пор, пока не иссякнут страховые начисления на их полисах. Подделки документов бывают так грубы, что в них может стоять в графе «количество часов, отработанных в сутки», 30 или 40 часов!!!

* * *

В Австралии широко применяется практика выставлять счета и отправлять их в страховые компании, за секс с пациентами, как за отдельную медицинскую услугу.

От общего числа преступлений, совершаемых сотрудниками сферы психиатрии, 32 % приходятся на насилие, 6 % на убийства пациентов, как непредумышленные, так и по умыслу. Что же касается самих врачей, претендующих на звание знатоков чужой души и сознания, на их долю приходится наибольший процент среди врачей наркоманов и самоубийц.

Отдельно стоит бизнес под названием «выдуманные болезни».

И психиатрия здесь в самом выгодном положении — ведь вообще нет объективных тестов или анализов, с помощью которых можно точно подтвердить наличие того или иного психиатрического заболевания! «Международный классификатор болезней» имеет в своём составе самый преступный раздел — «психические расстройства», который является прямым пособием по мошенничеству в области психиатрии. Поэтому диагноз ставится, очень часто, именно тот, за который можно получить побольше денег. Психиатры, при желании, без особого труда, найдут любое заболевание у всех и каждого, а введение практики диагностических кодов делает и вообще невозможным для пациента проверки того, что пишут в страховках врачи.

Дело в том, что психиатрические расстройства вообще не являются медицинским заболеванием в прямом смысле этого слова. Ведь в медицине существуют четко формулируемые критерии и условия, при которых то или иное состояние может быть названо заболеванием. Должны быть предсказуемые симптомы и понятны физиологические процессы, к ним приводящие. Ну и, наконец, должны быть объективные показания и анализы. Ничего такого в психиатрии нет, и никто пока не доказал, что психическое расстройство существует в виде реального медицинского заболевания. А расстройство может происходить по разным причинам, скорее уж психическое расстройство можно назвать социальным заболеванием, то есть происходящим по причине неверного устройства связей с обществом, другими людьми.

Ведь человека в одиночку в природе не существует, он, конечно, — существо душевное, но сугубо социальное.

Пока психиатрия не установила точные причины психических расстройств, не умеет от них избавлять, а также никогда не знает наперед, как именно на пациента будет воздействовать то или иное лекарство или «лечение». Часто ссылаются на изменение химии мозга, как причину психических расстройств. Но до сих пор нет методов точного определения этой самой химии (!!!) у живого человека.

По этой причине лечить психические расстройства химическими препаратами — чисто безумие. Но в конце 50-х, когда «невинные» барбитураты были решительно вытеснены «агрессивными» транквилизаторами, и тысячи тысяч психически больных покинули лечебницы — с больной по-прежнему душой, но зато полными карманами дорогих транквилизаторов, улицы больших городов стремительно стали заполняться бродягами и бездомными, т. к. этот контингент становился лёгкой добычей жуликов и аферистов.

Однако психологи и психиатры щедры на предложения, только чаще всего они же и ускоряют уход талантливого человека в мир иной — ведь психотропные препараты формируют с неизбежностью наркозависимость. Так в мире искусства проводится вероломная «зачистка».

*** Сегодня в мире 17 миллионам детей назначены для постоянного применения психотропные препараты, включая антидепрессанты, которые (на минуточку!!!) вызывают у большинства пациентов приступы буйства и желание покончить с собой или убить кого-то. Психиатры всегда обманывали и предавали людей искусства — похоже, им это в кайф. Психиатры и психологи идут рука об руку с политикой и пропагандой. Каждый крупный политик или заметный общественный деятель непременно должен общаться с психологом, гражданам США уже навязали в обязательном порядке иметь всегда под рукой трёх главных людей — бухгалтера (уводит от налогов), юриста (уводит от тюрьмы) и психолога (который держит пациента на коротком поводке).

На Голливудских бульварах и светских раутах только об этом и говорили.

Все актёры теперь регулярно направляются на психоанализ, что, как правило, заканчивается назначением мощных психотропных препаратов, а это, в свою очередь, формировало наркозависимость и постепенно разрушало карьеру и жизнь актёра. Нацистские психиатры написали немало сценариев, позднее ставших известными как «фильмы-убийцы», и использовали киноиндустрию Германии для расовой пропаганды.

Этому действию предшествовал показ большого количества пропагандистских фильмов-убийц, сценарии которых были написаны психиатрами. В них показывалась извращённая теория Дарвина: право на жизнь имеют только сильные, здоровые и успешные.

Чем опасен психоанализ?

Казалось бы — что плохого, покопался актёр в себе, нашёл схожий эпизод, а потом воплотил вновь пережитое чувство на экране. Метод Станиславского, на самом деле, был заимствован у Рибо, автора методики аффективной памяти (памяти чувств). А ведь это не так безобидно! Если ещё и психоанализ добавить.

Мерилин Монро это просто убило — после общения с психиатрами она стала совсем другим человеком, работоспособность упала. Появилась постоянная депрессия и прочие прелести бездонного «погружения в себя».

Рибо отвергал философию, активно комбинировал психологию и биологию, пропагандировал психологию без души, эгоистичную жизнь, здесь и сейчас, по чисто прагматическим мотивам.

За психиатрами прочно укрепилась дурная слава: яркому таланту, гению они охотно ставят ложный диагноз — «психические расстройство», гениальность вообще предлагают считать формой безумия!!

Актёрское дарование предлагают рассматривать как… невроз.

С начала своего возникновения психиатры клеймят творческий ум как в чистом виде психическое заболевание, а неудержимый талант и страсть к работе в профессии — как маниакальную фазу сумасшествия.

Видение ситуации и проницательность ими заклеймено как «галлюцинация». Психологи называют расстройствами всё, что им не нравится, что отличается от схемы, принятого стандарта.

Хэма, автора бессмертного «Старика и моря», именно психиатры довели до самоубийства, ложью заманив в психиатрическую клинику и проведя там более 20 сеансов электрошока над его мозгом.

Через несколько дней после выписки из клиники Эрнест Хэмингуэй покончил с собой.

Эта методика хорошо описана в романе «Полёт над гнездом кукушки», где психиатры ложно утверждают, что 20 сеансов шокотерапии полностью стирают память и позволяют начать жить чистого листа. Причём количество летальных исходов после таких процедур — страшная профессиональная тайна. И даже если пациент не умрёт, продолжительность его жизни всё равно сильно сократится.

И никто не отвечает за сотни и тысячи уничтоженных талантов,

которые после этой процедуры уже не смогли вернуться в профессию.

* * *

Жизнь не есть некий недвижимый шест, вокруг которого «кипит» смерть, не жизнь.

Жизнь — это и запрограммированное колебание, отклонения вокруг этого недвижимого остова.

Жизнь — это движение и колебания, которые не могут разрушить саму здоровую основу. Когда же колебания жизни стают резкими и большими, постепенно разрушается и сам остов. Психика способна отклоняться быстрее и чаще, чем тело. Как волны морские дыбятся под влиянием ветра и Луны из водной толщи, так и психика на теле индивида и на теле нации. Поэтому представленные в статье суждения о причинах видимых (не глубже пещерного времени) в развитии шизофрении — желание убежать от жизни или страх выйти в неё — а также пути преодоления шизофрении предков — воля к жизни в обществе и на открытых пространствах — говорят о возможности обратимого движения: пещеры — степь — пещеры — степь (соответственно шизофрения — человеческий разум — человек шизофренический). Другое дело, что в условиях современной цивилизации мы чаще видим уход в болезнь без права возврата в общество. Вместе с тем, примеры древней жизни в наши дни (монах — келья — выход в мир и обратно) говорят о соответствующем движении изменённой или здоровой психики. Говоря проще, шизофрения — это общественная норма сегодня. Шизофрения общества и его членов не есть плоды генетической метаморфозы, а искусственный (принудительный) возврат (искусственный отбор) современной цивилизации на десятки, сотни тысяч лет назад, туда, откуда и вышел предок человека разумного.

В ближайшем будущем шизофрении станет ещё больше. Хотя официальные психиатры и настаивают на цифре в 1 %. Ещё бы, для этого и существует государственная статистика и спускаемые сверху диагностические критерии, которые колеблются вместе с курсом правящей партии, ведомым только избранным. Даже когда всё население станет запойными пьяницами, государственные стратеги всё равно будут усматривать только один процент шизофрении. Поэтому тщательно — в нужную сторону, согласно курсу — и проводится дифференциальная диагностика между «алкоголизмом» и «шизофренией». Если процент низкий, то государственные мужи и бабы спят спокойно.

А вот в акушерских коридорах, где статистики усмотрели такой низкий процент преждевременных родов, что он оказался меньше, чем в передовых странах Европы, — случился прецедент. Состоявшийся три года назад в Сочи конгресс настоял на официальном увеличении реального процента преждевременных родов. Государственная ложь отверзает и немые уста.

Низкий процент негативных показателей медицинских стараний или сложностей общественной жизни обеспечивает спокойную жизнь министрам и позволяет оставаться свидетелями народного бедствия.

Процент больных шизофренией будет расти. А в условиях последствий возможной ядерной войны — тем более. Хорошей иллюстрацией служит фильм А. Тарковского «Сталкер», где несколько шизофреников, охваченные сверхценной идеей, бродят по подземельям, зонам отчуждения, свободным от естественных форм жизни. Существование в гетто и резервациях едва ли уменьшает процент психически больных и шизофреников. Но и там есть ответственные за статистику шаманы, которые следят, чтобы всё было «в норме».

А что же детский дом, это маленькое гетто?

Сегодня психиатры свободно делятся информацией о том, что 10 % выходцев (и «бегунов») из детского дома кончает жизнь самоубийством. Явный прогресс в сфере открытости. Так ли было 16 лет назад, когда писалась первая часть работы (и, я думал, окончательная)? Загляните снова туда, читатель, в научные отчёты психиатров — там нет и намёка на самоубийства среди детей и подростков. А ведь были, особенно после вступления в самостоятельную жизнь! Скрывая от обывателя то, что ему и так было известно, они воздвигали ложные научные построения и тем самым легализовали шизофрению, делали её постоянной спутницей жизни в закрытых коллективах, в том числе среди персонала. Если добавить к вопиющему факту самоубийств, ставших бичом детдомовцев, лиц без определённого места жительства (30 %) и правонарушителей (20 %), то станет ясно, что более 50 % из них имеют шизофреническое развитие личности. Мечты В.И. Ленина именно сегодня воплощаются в реальность. Всё наше общество неуклонно движется туда, куда уже давно ступили многие детдомовцы.

 

Живём в лесу, молимся колесу

Научные авторитеты России, которые, как всегда, больше всего в жизни любят свою семью, заклинают: «Один процент… шизофрении среди населения, как в Европе… как в Америке…» (См. интервью с VIP в Вестнике неврологии и психиатрии «Нейрон», 2011, № 12, с. 5)

Сегодняшняя психиатрия всё та же, что и полвека назад. В числе её лидеров персоны, что ещё при Советской власти попав в обойму системы, уже не могут из неё выпасть никогда. Значит, и цели у них те же. И вовсе их не смущает, что раньше они поносили Фрейда и Ницше, а теперь хвалят; прежде «допекали» диссидентов и их семьи в закрытых лечебницах до развёрнутой картины рукотворной (ятрогенной) шизофрении, а теперь блистают расхлябанными мыслишками; когда-то скрывали правду о детдомах, а теперь её обнажают. Значит, факты, которые раньше угрожали существованию системы, теперь не опасны. Пока система провозглашает один процент, она будет нужна власти. Да, собственно, она и сама власть (правда, невидимая). Под обаянием этой магической цифры, которая ещё долго будет прикрывать беспомощность учёных, может происходить хоть Содом, хоть Гоморра (которые сами по себе являли примеры поражённого шизофренией общества).

Вместе с тем маститый российский биолог Н.Я. Данилевский (1822–1885), автор капитальной работы «Дарвинизм. (Критическое исследование)». С.-Петербург,1885), принудительно выведенной из научного оборота советской политической системой, писал:

«Не одни только страсти ослепляют людей, заставляют их не видеть прямых последствий их деяний; то же самое ослепляющее действие имеет и теория на человеческий ум, — она лишает возможности видеть самые неизбежные последствия их мыслей…».

Выдающийся физиолог Алексей Ухтомский также напрасно поучал ведущих инженеров человеческих душ: «Истина для человека не «подушка для усталой головы», а обязывающая и увлекающая за собой объективная правда, не зависимая от нас, как возлюбленное и влекущее за собою лицо…

Каждая человеческая истина, каждая теория есть только временная доминанта, направленная на свой «разрешающий акт» — на проверку в ближайшей будущей реальности; она ложь, поскольку утверждает себя как окончательная и последняя».

Конечно, VIP знает имена Кемпиньского и Ухтомского. Но стоит ли поднимать пыль?

Сегодня русская жизнь — это не энциклопедия. Это просто учебник психиатрии.

О том, что такое возможно, прочитаем в рассказе хорошо упрятанного от потомков В.Ф. Одоевского («Город без имени». — Повести и рассказы. — М.: ХЛ, 1988. — С. 95 — 109). В нём говорится о встреченном группой путешествующих в удалённом от цивилизованных людей месте одиноком человеке, единственном, оставшимся в живых после распада некогда процветавшей, густонаселённой колонии бентамитов (содомитов?). Далее предоставим слово автору и главному действующему лицу.

«…Вид незнакомца был строг и величественен: в глубоких впадинах горели чёрные большие глаза; брови были наклонены как у человека, привыкшего к беспрестанному размышлению…

Незнакомец… начал так: «Давно, давно… все умы были взволнованы теориями общественного устройства; везде спорили о причинах упадка и благоденствия государств…. Тогда один молодой человек в Европе [его звали Бентам] был озарён новою, оригинальною мыслию. Нас окружают, говорил он, тысячи мнений, тысячи теорий; все они имеют одну цель — благоденствие общества, и все противоречат друг другу. Посмотрим, нет ли чего-нибудь общего всем этим мнениям?.. Одно — собственная его [человека] польза! Тщетно вы будете ослаблять права человека, когда к сохранению их влечёт его собственная польза; тщетно вы будете доказывать ему святость его долга, когда он в противоречии с его пользою. Да, польза есть существенный двигатель всех действий человека! Что бесполезно — то вредно, что полезно — то позволено. Вот единственное твёрдое основание общества! Польза и одна польза — да будет вашим и первым и последним законом! Пусть из неё происходить будут все наши постановления, ваши занятия, ваши нравы; пусть польза заменит шаткие основания так называемой совести, так называемого врождённого чувства, все поэтические бредни, все вымыслы филантропов — и общество достигнет прочного благоденствия.

…В это время гора, на которой мы теперь находимся, была окружена со всех сторон морем. Я ещё помню, когда паруса наших кораблей развевались в гавани. Неприступное положение этого острова понравилось нашим путешественникам. Они бросили якорь, вышли на берег, не нашли на нём ни одного жителя и заняли землю по праву первого приобретателя.

…Некоторые из первых колонистов находили необходимым устроить храм для жителей. Разумеется, что тотчас же возродился вопрос: полезно ли это? И многие утверждали, что храм не есть какое-либо мануфактурное заведение и что не может приносить никакой ощутительной пользы. Первые возражали, что храм необходим для того, чтобы проповедники могли беспрестанно напоминать обитателям, что польза есть единственное основание нравственности и единственный закон для всех действий человека. С этим все согласились — и храм был построен.

В обществах был один разговор — о том, из чего можно извлечь пользу? Появилось множество книг по сему предмету — что я говорю? Одни такого рода книги и выходили. Девушка вместо романа читала трактат о прядильной фабрике; мальчик лет двенадцати уже начинал откладывать деньги на составление капитала для торговых оборотов…

Противоположные выгоды встречались; один не хотел уступать другому: для одного города нужен был канал, для другого — железная дорога; для одного в одном направлении, для другого в другом. Между тем банкирские операции продолжались, но, сжатые в тесном пространстве, они необходимо, по естественному ходу вещей, должны были обратиться уже не на соседей, а на самих бентамитов; и торговцы, следуя нашему высокому началу — польза, принялись спокойно наживаться банкротствами, благоразумно задерживать предметы, на которые было требование, чтоб потом продавать их дорогою ценою; под видом неограниченной, так называемой священной свободы торговли учреждать монополию. Одни разбогатели — другие разорились….

Нужда увеличивалась и поражала равно всех, богатых и бедных…

От общих и частных скорбей общим чувством сделалось общее уныние. Истощённые долгой борьбою, люди предались бездействию. Никто не хотел ничего предпринимать для будущего. Все чувства, все мысли, все побуждения человека ограничивались настоящей минутой. Отец семейства возвращался в дом скучный, печальный. Его не тешили ни ласки жены, ни умственное развитие детей. Воспитание казалось излишним. Одно считалось нужным — правдою или неправдою добыть себе несколько вещественных выгод… Божественный, одушевляющий язык поэзии был недоступен бентамиту. Мать не умела завести песни над колыбелью младенца…

Все понятия в обществе перемешались; слова переменили значение; самая общая польза казалась уже мечтою; эгоизм был единственным, святым правилом жизни; безумцы обвиняли своих правителей в ужаснейшем преступлении — в поэзии…

Купцы сделались правителями… Исчезли все великие предприятия, которые не могли непосредственно принести какую-либо выгоду или которых цель неясно представлялась ограниченному, корыстному взгляду торговцев. Науки и искусства замолкли совершенно; не являлось новых открытий, изобретений…Обман, подлоги, умышленное банкротство, полное презрение к достоинству человека, благотворение злата, угождение самым грубым требованиям плоти — стали делом явным, позволенным, необходимым. Религия сделалась предметом совершенно посторонним; нравственность заключилась в подведении исправных итогов; умственные занятия — изыскание средств обманывать без потери кредита; поэзия — баланс приходно-расходной книги; музыка — однообразная стукотня машин; живопись — черчение моделей. Таинственные источники духа иссякли…»

Наш незнакомец остановился. «Что вам рассказывать более? Недолго могла продлиться наша искусственная жизнь, составленная из купеческих оборотов.

Протекло несколько столетий. За купцами пришли ремесленники. «Зачем, — кричали они, — нам этих людей, которые пользуются нашими трудами и … наживаются? Мы работаем в поте лица; мы знаем труд; без нас они не могли бы существовать. Мы приносим существенную пользу городу — мы должны быть правителями!» И все, в ком таилась хоть какое-либо общее понятие о предметах, были изгнаны из города; ремесленники сделались правителями — и правление обратилось в мастерскую.

За ремесленниками пришли землепашцы. И все, кто только имел руку, не привыкшую к грубой земляной работе, все были изгнаны вон из города… Гонимые из края в край, они собирались толпами и вооружённой рукой добывали себе пропитание. Нивы истаптывались конями. Земледельцы вынуждены были, для охранения себя от набегов, оставить свои занятия… Голод бурной рекою разлился по стране нашей… Землетрясения довершили начатое людьми… Жители удалились в леса, где ловля зверей представляла им возможность снискивать себе пропитание. Разлучённые друг от друга семейства дичали; с каждым поколением терялась часть воспоминаний о прошедшем…. Наконец, погибли последние остатки нашей колонии, удручённые голодом болезнями или истреблённые хищными зверями. От всей отчизны остался этот безжизненный камень, и один я над ним плачу и проклинаю. Вы, жители других стран, вы, поклонники злата и плоти, поведайте свету повесть о моей несчастной отчизне…»

Мой любознательный и досужий читатель!

Пора заканчивать, а я ещё не ответил на ваш давнишний немой вопрос: почему вдруг в художественном повествовании нередки ссылки на перинатальную психологию и акушерство? Во-первых, потому, что акушерство классическое (не современное, глобалистское), предлагает решение для нашей цивилизации не только проблем здоровья, в том числе и психического, но и вообще человечества, которое зашло в тупик (если таковым считать непрерывные войны, раздуваемые высокопоставленными выродками, выдающими себя за благодетелей). Кажется, разум уже бессилен что-либо изменить в предстоящей истории. Упования на совершенствование экономики как способа разрешения проблем жизни для всех есть лишь обман и самообман или завуалированная форма поощрения подготовки к войне.

Во-вторых, а это, наверное, и должно было бы быть первым, моя прабабушка Волкова Евгения Владимировна в своё время считалась в Южной Пальмире искусной акушеркой. Но вот беда (и радость!), об её профессиональной деятельности узнал лишь совсем недавно, когда были написаны десятки работ, посвящённых вопросам беременности. Полученные результаты позволяли не только заявить о себе, но и практически решить проблему невынашивания беременности (преждевременные роды, самопроизвольные выкидыши). Однако официальное акушерство ждало вовсе не того «пророка» и уже десять лет отворачивается от методов, могущих резко снизить темпы депопуляции страны. Вот и последнее научное событие страны, конгресс в Петербурге «ДИСКУССИОННЫЕ ВОПРОСЫ СОВРЕМЕННОГО АКУШЕРСТВА» (июнь 2011 г.), отказался напечатать тезисы нашей работы, выполненной совместно со специалистом мирового уровня, где даются ответы на основные вопросы акушерства, над которыми оно безуспешно «бьётся». Поэтому приведу их полностью в этой публикации.

* * *

Н.В. Старцева, М.В. Швецов

АКУШЕРСТВО — НЕ ЛУЧШАЯ СРЕДА

ДЛЯ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ИНВЕСТИЦИЙ

ГОУ ВПО ПГМА Росздрава,

МАУЗ ГБ № 8, г. Пермь

Прошло около десяти лет с того времени, когда были проведены, систематизированы, представлены научным кругам и общественности исследования, посвящённые влиянию методов комплексной психотерапии, и, прежде всего, телесно-ориентированной, на течение угрозы невынашивания беременности (М.В. Швецов, Н.В. Старцева, 2003). Наши данные свидетельствовали об улучшении самочувствия и возрастании чувства уверенности женщин, сокращении числа преждевременных родов в три раза, снижении последствий раннего и позднего токсикоза, отсутствии повторных самопроизвольных выкидышей и случаев гибели матерей. Несмотря на положительные результаты, полученные в условиях женской консультации, и использование методов, в основе которых лежали принципы биоэнергетики и хатха-йоги, медицина ответила затянувшимся молчанием.

Сложившаяся ситуация едва ли устраивает тех, кто воспринимает кризис деторождения как угрозу существования нации. Хотя десять лет назад обнаруживался интерес учёных Челябинска, Иваново, Волгограда и др. к предложенным методам безлекарственного ведения беременных с угрозой прерывания беременности, однако сегодня его можно считать угасшим. Вместе с тем, население, прежде всего беременные и их семьи, с интересом отнеслись к нашим разработкам коррекции угрозы невынашивания. Накоплен опыт применения этих методов психотерапии отдельными практическими врачами-педиатрами, акушерами-гинекологами и домашними акушерками Москвы, Ярославля и даже Украины.

Едва ли следует здесь повторять результаты наших работ, изложенных в двух монографиях и опубликованных в центральной печати, но хотелось бы вновь задуматься о причинах отсутствия видимого интереса к ним научных кругов и практического здравоохранения страны в жизненных условиях депопуляции. К сказанному можно добавить, что сегодня в недрах самого здания научной медицины разработаны и внедрены методы лечения лактоферрином (белком, связывающим ионы железа и препятствующим воспалительным проявлениям), которые уже нашли успешное применение в стоматологии. Однако практическое акушерство продолжает массированное наступление на «анемию» посредством назначения комплексных железосодержащих витаминных препаратов. Известен и результат — 40 % беременных страдают генитальными и экстрагенитальными воспалительными заболеваниями. Складывается впечатление, что интересы носителей научного знания и потребителей могут сильно отличаться. Преимущество получают те, кто располагает большими информационными и рекламными ресурсами, независимо от их достоверной полезности. По-прежнему перинатальная психология в перинатальных центрах остаётся в роли падчерицы, хотя именно она, скорее, чем родовые сертификаты, способна решать не только актуальные вопросы вынашивания беременности, но и антропологические проблемы. Демонстрируемая забота о беременных (бесплатные ультразвуковые исследования, железосодержащие препараты и др.) нередко оборачиваются ущербом здоровью.

Развитие существующих медицинских технологий не привело к статистически достоверному увеличению рождаемости, а резкий рост частоты кесаревых сечений как метода родоразрешения способен перечеркнуть многие действительно полезные достижения отечественного акушерства и гинекологии.

* * *

Вероятно, после знакомства с кратким содержанием работы, даже у не искушённого читателя может возникнуть резонный вопрос: а может, акушерство, под чьим-то мудрым руководством, и не хочет решения проблемы? Ведь столько лет оно старается, бьётся и трудится над депопуляцией, и на тебе: всё насмарку! Оказывается, кто-то ещё сопротивляется, хочет жить сам и дать жить другим!

Или акушеры повредили себе голову сильным сотрясением воздуха на бесконечных и бесплодных конгрессах? А может, это и есть болезнь, именуемая шизофренией у так называемых учёных, не замечающих очевидного и предпочитающих держаться на расстоянии от тех, кто предлагает жизнь вместо научного подсчёта человеческих потерь?

Российские женщины, пока ещё не в массовом числе, а, в основном, в центральных регионах — Москва и города в том же часовом поясе — дали адекватный ответ — стали рожать дома, под руководством домашних акушерок, сделавших своей целью здоровье женщины и ребёнка, а не поживу на болезнях, порождаемых самой медициной и официальным акушерством, в частности. Такие дети проявляют недюжинные способности, становятся лидерами в своём окружении, не благодаря захватам, наездам или денежной прокачке, а вследствие высоких физических и умственных способностей. Сами же акушерки рожают детей чаще в несколько раз, чем среднестатистическая женщина в России. И этот 10-летний положительный опыт замалчивается и подвергается хуле! Гениальные открытия Чарковского по-прежнему остаются востребованными только в среде начитанных, самодостаточных и зрелых в духовном отношении женщин (которые и без него родили бы неплохо), а для основной массы беременных являются не доступными на практике.

Что можно ждать от государственного акушерства, если под видом «Информированного согласия на способ ведения родов» («Хотите быстрее родить, тогда вскроем плодный пузырь, — или будете так же мучаться всю ночь?») женщин склоняют к выбору, чреватому самыми тяжёлыми осложнениями, включая смертельный исход? А если к этому добавить, что едва ли не главное ноу-хау последних десятилетий (ускорение родов окситоцином — 40 %) является одной из основных причин родового травматизма ребёнка и последующих нарушений развития функций головного мозга? Научная медицина способна с лёгкостью отказаться от собственных открытий в пользу сомнительных бизнес-проектов.

Сегодня медики уже в родильном доме готовят для себя будущих пациентов. М. Фомин в этой связи пишет («Домашние роды — здоровый малыш». — СПб: Питер, 2005): «Хочется верить, что это не злой умысел, а искреннее заблуждение, наказание медикам за то, что они отвернулись от искусства врачевания и повернулись лицом к науке…» Есть у него и важнейшее суждение: «Для прожившего на земле час второй час — полжизни. Поэтому когда ребёнка из родильной палаты уносят на время в детское отделение, его уносят навсегда. С этого момента у матери начинается раздвоение личности».

Добавлю от себя: у ребёнка тоже, и открываются ворота для шизофрении… М. Фомин заключает: «По сути дела, весь первый год своей жизни человек посвящает не развитию, а восстановлению утраченных навыков и адаптации к новым условиям существования».

В науке, оказывается, порой, действуют те же законы, что и в тюрьме: если авторитет говорит «люминий», то металл называть алюминием не будет никто.

Сделаю вывод и я, он напрашивается сам собой: официальное акушерство должно обрести своё место в психиатрической лечебнице, иначе там окажется вся страна.