«С. 51.Итак, якобы в X–XI веках н. э. в Западной Европе, прежде всего во Франции, возникло новое религиозное христианское вероучение, сторонников которого стали называть катарами (Chatars). Затем их стали именовать также альбигойцами — Albigeois, Albigensian. Считается, что это второе название они получили от названия области Альба (Albi), на юге Франции, где их позиции были особенно сильны.
Катары исповедовали дуалистическую версию христианства. Её дуализм был основан на простой идее. Два принципа лежат в основе всего: Добро и Зло. Однако есть только один Бог, Бог Добра… Зло является более низким принципом, сотворившим «Мир», то есть другими словами материю и время.
Катарская ересь широко распространилась в первую очередь на юге Франции и встретила противодействие католической церкви. Во Франции четырьмя главными диоцезами (округами) катаров были Ажен, Альби, Каркасон и Тулуза. Противостояние с католической церковью нарастало, и в первой половине якобы XIII века против областей, где проживали катары, были организованы Крестовые походы. Катары яростно сопротивлялись, но были разгромлены, их замки разрушены, многие были безжалостно уничтожены.
После этого — якобы с XIV века — они сходят со средневековой сцены. Однако до сих пор юг Франции называют «Страной Катаров».
С. 54. Однако катары расселились не только в средневековой Южной Франции, но и в других странах Западной Европы — в Испании, Германии, Фландрии, Италии, Боснии и др. Причём следует отметить, что катары…сами себя этим именем никогда не называли. Так их именовали другие. А сами себя они называли просто христианами и добрыми христианами. Историки сообщают, что на севере Франции катаров именовали болгарами (Bulgares), в Италии и Боснии их называли бугры (Bougres).
Другое название катаров — альбигойцы — происходит, как считается в скалигеровской истории, от слова «альба» (белый). Это тоже хорошо объясняется нашей реконструкцией. По-видимому, здесь мы видим след известного названия Белая Орда (Белая Русь, Белоруссия).
С. 58. Считается, что катары густо населяли южнофранцузскую область Лангедок. Оказывается, Ланге-док (langue d`Oc) означает просто «язык Ок».
Мы предлагаем следующие краткие ответы на вопросы:
Вопрос: кто такие катары?
Ответ: скифы.
Вопрос: Откуда пришли?
Ответ: из Руси-Орды, с Волги.
Вопрос: Когда?
Ответ: в XIV веке.
Вопрос: каков был их язык?
Ответ: Белый язык, то есть язык Белой Орды, что по-тюркски звучало как Ак язык, Ок язык. Или же название языка означало «окающий язык», с реки Волги, с реки Оки.
С. 61. Вероятно, тенденциозное клеймо «еретик» (heretic) вошло в обиход в эпоху Реформации.
С. 63. В современной исторической науке, прежде всего французской, отношение к катарам (скифам) смешанное. С одной стороны, в Южной Франции их громкую и драматическую историю усиленно рекламируют. С другой стороны, постоянно подчёркивается, что «было это очень давно», что катаризм — это «плохая ересь», исчезнувшая практически без следа. В XIV–XV веках от неё якобы практически ничего не осталось.
С. 64. Многие из катарских (скифских) крепостей-замков были возведены в городах, на вершинах гор, среди неприступных скал. Причём почти всегда — в узловых пунктах, удобных со стратегической точки зрения. Сегодня многие из них практически разрушены. Лежат в развалинах такие известные замки, как Monsegur, окружённый наибольшим количеством легенд и загадок, Fleur Espine, четыре замка Lastours, огромная крепость Peyrepertuse, замки Puivert, Puilaurens, Queribus, Usson, Minerve, Padern, Durban, Durfort,Termes, Saissac и многие другие.
Характер разрушений наводит на мысль, что замки безжалостно уничтожались при помощи пороха и пушек. Совершенно ясно, что никто не собирался их «реставрировать». Старались снести крепостные сооружения вплоть до фундамента. Стремились навсегда стереть саму память о катарах (скифах).
С. 68. Граф Симон де Монфор (Simon de Montfort) — самый известный персонаж катарской войны якобы XIII века, победитель катаров. Его называли также Симоном Сильным. Считается, что он возглавил самый крупный Крестовый поход против катаров и победил их. За свои победы получил прозвище Лев Крестового похода. Правда, покорение катаров не было окончательным. Войны с ними много лет продолжались и после гибели графа.
Здесь нужно сделать важное замечание. При 300-летнем хронологическом сдвиге вниз подлинные события XVI — начала XVII века перемешиваются в скалигеровском «учебнике» с событиями XIII–XIV веков. Поэтому в жизнеописании Симона де Монфора (получившей окончательный вид лишь в XVII веке) тесно переплелись события как XVI, так и XIII–XIV веков. Сегодня скалегеровская версия «целиком» относит Симона де Монфора к XIII веку. Причём нужно помнить, что в гражданской войне XVI — начала XVII века великие = «монголы» воевали большей частью со своими же мятежными наместниками.
С. 69. Симон де Монфор погиб при осаде города Тулузы (якобы в 1218 году) при уникальных обстоятельствах. Во время осады Тулузы «камень, выпущенный баллистой, поразил Симона де Монфора в голову». В другом изложении рассказ выглядит так: «Он был убит камнем, выпущенным военной машиной, удачно установленной на стенах Тулузы и управляющейся, как гласит история, женщинами и девушками» (А. Мишель)…Обратимся теперь к «древнему» миру. Во всей «античной» истории известен только один случай, когда выдающийся полководец был убит камнем, брошенном в него женщиной. Камень попал ему в голову. Это — известный «античный» Пирр. Он описан в «античных» источниках как крупный македонский полководец. Вот рассказ Плутарха о гибели Пирра при штурме города Аргоса. Старуха — жительница Аргоса «глядела на битву и, увидев, что сын её вступил в единоборство с Пирром… сорвала с крыши черепицу и обеими руками бросила в Пирра. Черепица ударила его в голову ниже шлема и перебила позвонки у основания шеи». Смертельно раненный Пирр падает с коня и умирает.
Откроем Библию. В ней также описан только один случай, когда известный полководец был убит камнем, брошенным женщиной и попавшим ему в голову. Это — библейский царь Авимелех.
Разные (и, по-видимому, разноязычные) летописцы назвали одного и того же полководца по-разному. Одни записали его имя как граф Симон де Монфор. Другие — македонский полководец Пирр. Третьи — царь Авимелех.
Снова открываем Библию. Под именем библейской башни Сихема здесь, вероятно, выступает самый известный катарский (скифский) замок Монсегюр.
С. 72. А известный памятник, стоящий сегодня на месте сожжения монсегюрских катаров, возможно, является памятником жителям библейского города Сихем (из книги Судей). Это место у стен замка Монсегюр называется Полем Сожжённых.
Оказывается, и в советское время начинающему врачу и учёному из провинции можно было узнать о своих великих предках в Европе. Передо мной «Заметки о путешествии по югу Франции» Проспера Мериме (25), купленные у букиниста 30 лет назад, добросовестно прочитанные и непонятые: не было ключей к высветившимся тайнам. Которые есть в книгах ФН. Теперь уже кажется, что и молодой Мериме не сумел или не захотел найти подобных ключей: должность главного инспектора исторических памятников не предполагает чрезмерной независимости суждений.
Сегодня уже ясно, что юг Франции и север Италии — это бывшая территория расселения катаров. Но всем известный автор «Кармен» из XIX века не рискнул разгадывать «чужие» тайны, лишь упоминая несколько раз малопонятных ему альбигойцев, и заявляет себя, прежде всего, как наблюдателя — эстета или архивариуса, но не Русской, а «всем известной» фантомно-химерической Римской империи, якобы, тысячелетней давности. Какой бурный восторг вызывают у него обломки «римских» строений и — серьёзное разочарование, когда они не попадаются взору: «С. 142. Поразительно, что в столь древнем городе, как Марсель, сохранилось так мало следов греческого и римского владычества»! Но резко замолкает его муза, когда он наталкивается на следы «варваров», то есть наших предков (которые, согласно ФН, и создали почти все аристократические роды Европы). Сохранившиеся остатки византийских шедевров на зданиях он не склонен связывать с ордынскими завоевателями и сарацинами, но нередко говорит о погроме исторического наследия: «С. 171.Елисейские поля, которые ныне служат местом для прогулок жителей Арля, некогда были обширным кладбищем, о чём свидетельствует огромное количество античных саркофагов, извлечённых из земли в различные эпохи; немалое их число до сих пор ещё сохранилось вдоль дороги. Во всех окрестных фермах животные пьют воду не из корыт, а из каменных или мраморных саркофагов; через многочисленные канавы… люди переходят по крышкам каменных саркофагов, заменяющих мостки». Автор находит виновников разрушения не только в лагере «варваров», но и среди своих соотечественников, прежде всего протестантов и санкюлотов. «С. 131. Во время революции отбили головы всем святым, украшавшим сводчатые перемычки над главным входом» в церковь (город Экс). В Монпелье «кафедральный собор, частично разрушенный протестантами во время гражданских войн, заслуживает упоминания лишь благодаря величине своего корабля да необычайной паперти». Мериме на основании скалигеровских построений смело датирует основание многих церквей началом второго тысячелетия, хотя нет и подлинных документов (он часто упоминает о фальшивых), да и не могло быть, потому что Иисуса Христа распяли в XII веке, а многие территории не были и заселены. Но практически везде отмечает стремление местного духовенства и власти к значительному удревлению своей истории (так, чтоб ордынцы им и присниться «не могли»). А вот пирамиды, нежданно представшие взору маститого чиновника, вызвали потрясение своей ненужностью для известной и общепонятной «французской» истории. «С. 41. Прежде чем расстаться с древним Отеном, мне остаётся сказать несколько слов о странном памятнике, находящемуся неподалёку от города, в селении Куар; это пирамида с квадратным основанием, достигающая пятидесяти футов в высоту. Она сложена из довольно больших неправильной формы камней, схваченных очень прочным цементом. Её облицовка повсюду разрушена… В древности высота пирамиды была, должно быть, значительно больше…Одни называют пирамиду галльским памятником и…превращают её в гробницу Дивиктиакуса… Другие…превращают её из гробницы в некий маяк, сигнальную башню, причём не галльскую, а римскую. Ожесточённо споря о названии и происхождении пирамиды, обитатели Отена совершенно не заботятся о сохранении этого памятника. И углубление, проделанное в пирамиде в исследовательских целях, ныне занято семейством свиней».
Подобное сооружение меньшего размера встретилось путешественнику и во Фрежюсе, но следующие заметки будут для нас поинтересней: «С. 72. По дороге из Вьена в Дофине… встречаешь необычайный памятник, который называют «Игла» или «Пирамида». Это в самом деле четырёхгранная пирамида, частично полая (моё выделение); она покоится на высоком четырёхугольном основании, в котором пробиты четыре арки…Отсутствие резного орнамента на опоре одной из колонн позволяет сделать вывод, что памятник так и не был окончен, ибо римляне, как известно, высекали на месте различные архитектурные детали. Низ пирамиды или… перекрытие её опоры образовано пятью плоскими камнями очень большого размера. Весь памятник построен из тёсаных камней, с удивительной точностью подогнанных друг к другу. Нигде не заметишь и следа цемента»!
Вероятно, сегодняшним французским египтологам можно было бы именно в этих местах убедиться в правоте химика И. Давидовича (см. выше), не выезжая за пределы своей страны. Но, как теперешние чиновники от науки, так и Проспер Мериме ограничились только констатацией.
В городе Перпиньяне (с. 229) он выделяет постройки, осуществлённые при Карле V, и даже рассказывает легенду о том, как тот собственноручно убил спящего часового, но, вероятно, не рискнул бы публиковать свои заметки, если бы мог знать, что так называемый Карл V есть придуманный Скалигером и его сообщниками персонаж-прообраз русского царя Ивана IV «Грозного».
В Эльне обнаруживается кафедральный собор, дважды (какая точность!) разоряемый и опустошаемый сарацинами. Но есть описание весьма интересного для нас барельефа на здании (с. 236). Он «изображает епископа, который стоит… в окружении двух ангелов. Обращает внимание форма митры епископа — очень низкой и вырезанной спереди; по-моему, она старинная. Византийский стиль сказывается в изображении одежд епископа и его мантии: она вся в мелких складках, богато вышита и украшена драгоценными камнями и жемчугом». Здесь впору вспомнить, что Папа Иннокентий III, изображённый на одной из фресок Рафаэля («Диспут»), был никем иным, как русским князем Иваном Калитой! (12, с. 190).
При описании г. Оранжа также есть интересная страница: «Надписи, которые можно было прочесть на трофейных щитах, ныне настолько стёрлись, что их невозможно разобрать. Имя Mario… — единственное, доступное прочтению. На большей части щитов, имеющих форму удлинённого и усечённого на концах ромба, расположены с внешней стороны резные украшения в виде полумесяца.(!) Я считаю, что это всего лишь орнамент, который был в ходу у какого-то варварского народа, и отвергаю толкование, согласно которому это — почётный знак, украшавший щиты почёта, выдававшегося римским солдатам, отличившимся в сражениях. Что означает скульптура женщины, всунувшей палец в ухо, ещё менее понятно; её принято именовать сивиллой Мария».
Мы вернёмся к этим суждениям писателя через несколько страниц, а пока скажем, что поездка на юг Франции, вероятно, сыграла важную роль в жизни Мериме и в том, что он становится позднее не только знатоком русской истории (в том числе, вероятно, и этрусской), но и переводчиком на французский язык произведений Пушкина, Гоголя, Тургенева.
Сегодня нас уже не удивляет факт, что русские выбирают себе на жительство заграницу, но надежды на то, что они, даже будучи профессиональными филологами и литераторами, кинутся изучать следы предков на юге Франции, мало. Александр Зиновьев (26) писал: «Неплохо устроившиеся советские эмигранты, а среди них — агенты КГБ в первую очередь, суть на Западе главные противники наступления коммунизма, — вот вам ещё пример всеми презираемой, но вечно торжествующей диалектики… Странно, давно ли человек покинул Союз, а уже всё позабыл. И факты советской жизни воспринимает как иностранец». Не хочу бросить тень на сегодняшних эмигрантов, но и в их отношении к реальности бытия действуют нередко всё те же законы психологии: «не бередите старые раны!», а попросту — «не для того уезжала»!
Поэтому посмотрим опять глазами европейского, но современного писателя Жана Маркаля на события эпохи Реформации на юге Франции (27). В книге есть всё, столь характерное для Европы, что могло бы сказать об авторе, что он — «в теме», «в тусовке» и уж точно — не «дилетант». Проявляя большую информированность о легендах и слухах в связи с катаризмом, он проходит те же вехи, что и Мериме веком до него: упоминает и нашествие арабов, якобы, в VIII веке нашей эры и роковой для Симона де Монфора, якобы, 1218 год, а самих альбигойцев представляет не жителями Великой Русской империи, а какими-то «засланцами», которые тайком пробрались в Южную Францию и другие места исконного проживания европейских «резидентов». Не подготовленный книгами ФН российский читатель всё так же, как и в случае с Мериме, будет скучать, когда автор перечисляет народности кельтов, богомилов, венетов, вестготов, имеющих прямое отношение к славянам. Но Маркаль и не собирается делать акценты на связи катаров с Русью. Для него лучше, если катарская загадка так и останется загадкой, попутно принеся ему внимание современного французского общества и всё с этим связанное. Книга могла бы остаться непонятой, если бы ФН не дали подлинного ориентира — все события надо переместить вверх по шкале времени на 300 лет. Но именно из-за того, что Маркаль пользуется скалигеровским летоисчислением, его книга не способна быть большим, чем любопытным явлением, а могла бы…
Основное внимание он уделяет замку и району Монсегюр, который «приобрёл значение только к концу Римской империи (!), с приходом вестготов» — из Швеции (!). В замке были конюшни, и «известно, что лошади были очень небольшого роста (русского происхождения?) и превосходно подходили для использования на крутых горных дорогах. Раскопки показали, что гарнизон располагал очень обширным арсеналом: копьями, дротиками, кинжалами и дагами, снарядами для пращи и стрелами. Обнаружили также большие каменные шары, весом от 60 до 80 кг, которые хранились в крепости и использовались в качестве снарядов к метательным орудиям типа требюше». А вот упоминаний об огнестрельном оружии, пушках обнаружить не удалось (или их избирательно уничтожили победители, или историки на службе у протестантов, что вернее). И Маркаль их даже не ищет — иначе бы ему пришлось оставить скалигеровскую версию истории и записаться, как и мне, в ученики к ФН. Но ведь порох и пушки уже давно изобретены! Воистину, дьявол часто выступает на стороне учёных…
Известно, что замок Монсегюр, как и прочие у катаров, был практически неприступным. И если он был сдан противнику — не обошлось без предательства. Вместе с тем, немаловажный факт, что из благоговения перед жизнью катары были не только вегетарианцами, но убеждёнными сторонниками ненасилия, не имели права носить оружия и вести войну. Для целей обороны, однако, могли использовать наёмников, в частности, тамплиеров.
Монсегюр был взят противником, якобы, 16 марта 1244 года, и 205 катаров, желая сохранить веру, предали себя смерти на костре. Лишь четверо совершенных сумели исчезнуть из замка, захватив с собой важные документы или часть золотого запаса. Автор не хочет видеть причин гибели альбигойцев иных, чем месть Римской католической церкви, а среди вдохновителей похода — папу Иннокентия III, то есть Ивана Калиту! «С. 214. Стремление к постоянному поиску истины способствовало тому, что катаров запомнили как мужчин и женщин образцового благочестия и величайшей интеллектуальной честности. Но потому-то они и представляли опасность для Римской католической церкви: они подавали плохой пример как прихожанам, так и населению. Поэтому нужно было их ликвидировать. И любыми средствами. Что и было сделано».
Жан Маркаль делает важные замечания, но они носят, порой, декларативный или односторонний характер: «Каждая эпоха обращается к своему прошлому, освежая в памяти события минувших дней и переосмысливая ушедшие традиции: в этом суть человеческого прогресса. Прошлое многогранно, и это заставляет нас относиться с пристальным вниманием ко всему, что когда-либо было устранено в угоду официальной власти или религии». И хочется вспомнить русского писателя, который хорошо знает менталитет Европы:
ЗАПАДНОЕ ОБЩЕСТВО НАСТОЯЩИХ РУССКИХ НЕ ПРИНИМАЕТ. ЗДЕСЬ КОГО УГОДНО МОГУТ ПРИЗНАТЬ, ТОЛЬКО НЕ НАСТОЯЩЕГО РУССКОГО. ПЕРЕД РУССКИМИ ТУТ КАКОЙ-ТО ЗАТАЁННЫЙ СТРАХ. ЗАПАДНЫЕ ЛЮДИ В ГЛУБИНЕ ДУШИ ХОТЯТ, ЧТОБЫ МЫ ОСТАЛИСЬ НА УРОВНЕ МАТРЁШЕК, БАЛАЛАЕК, САМОВАРОВ, ЧАСТУШЕК И ПЕРЕПЛЯСОВА. ЗИНОВЬЕВ
То, что советский диссидент приписал отношению к русскому индивидууму, вполне относится и к русскому народу в целом. Запад хочет вычеркнуть русских из своей собственной истории — чтоб не повторилось! Но вернёмся к Жаку Маркалю и его сочинению. Он проникает в дуалистическое понимание мира у катаров и находит в нём общность с философией манихеев, павликианцев, зерванистов и маздеистов. Делает интересное замечание, которое позволит нам понять то, что поставило в тупик Мериме в городе Оранже при осмотре скульптуры женщины, засунувшей палец в ухо, именуемой Марией: «с. 248. Миф катаров о непорочном зачатии Девы Марии через уши является вариантом общепринятого в христианстве рассказа о Благовещении, однако в их понимании этой легенды кроется иной смысл: Словом действовал не ангел, а сам Бог».
Подобно многим предшественникам, Маркаль пытается искать «чашу Грааля» и связать её с катаризмом, но, в конечном счёте, заключает: «Нет никакой разницы в том, где визуализировать Грааль: в донжоне Монсегюра, Броселиандском лесу или аббатстве Гластонбери. Проблема заключается в том, что никто не знает, что же он в себе хранит».
Он так выражает основную идею катаризма: «Мир несовершенен и охвачен силами зла лишь потому, что ему не хватает милосердия, совершенной любви. Вновь вернув в этот мир совершенную любовь, можно искоренить зло, освободить душу, пленённую им».
Когда-то, в середине семидесятых годов, я начал с энтузиазмом изучать итальянский. Но не сумел в закрытой стране найти знаменитое произведение Алессандро Мандзони на языке оригинала (28). Поэтому и прочитал его впервые только сейчас, когда пишу эту статью, надеясь в нём найти хоть какие-то упоминания об ордынском завоевании Италии: ведь Великая Пермь — это как раз там. Ожидание не оправдалось — наверное, поэтому роман и пережил смену многих режимов, не мешая власть имущей идее, но наделяя автора ещё при жизни титулом Великий… Сочинение, названное «миланской хроникой XVII века», содержало приглаженный приключенческо-романтический сюжет. Хотя… Автор пишет, что городские власти ведут грозную кампанию против «чубатых», под которыми, в том числе, подразумевались злоумышленники и профессиональные убийцы, имевшие обыкновение прикрывать себе лицо длинными волосами при нападении или изменять свой облик (с.59). Здесь всплывают тонкости перевода — что есть «чуб»? Который формируется на лбу или тот самый оселедец (чуб, коса на темени головы, по В. Далю) как важный атрибут казаков? О проблеме «чубатых» А. Мандзони пишет неоднократно. Не питая интереса к бывшей Русской империи, автор ужасается картиной беззакония, воцарившейся в эпоху Реформации: «Останься вы один на один с правосудием, беды не миновать» (с. 61). Он высказывает мысль, которую можно проецировать и на дуалистическую идеологию катаров: «Было бы легко жить на свете, если бы, совершая подлость, людям приходилось расписываться в ней». Но есть некий след в этих хрониках, который историки вкупе с политиками не умеют стирать так быстро, как сжигают «вредную» книгу или человека. Это географические названия. В сочинении Мандзони частенько упоминает о селении Пескаренико близ речки (с. 139). Как удивительно похоже на русское слово «пескарь»! Это обращение к лингвистике оправдывает себя: итальянское слово “pesca” переводится как «улов», «рыбная ловля». Не будем уходить в сторону и видеть в образе рыбы (ichtus) именно олицетворение богочеловека Иисуса у первых христиан.
Не говоря ни слова о канувшей в Лету Русской империи, автор прекрасно изображает механизмы тайной и официальной новой власти; показывает синьоров такими коварными и важными, будто они правят миром тысячу лет. Однако и те попадают в зависимость от человека, попирающего все мыслимые и немыслимые законы общества: «с. 304. Заниматься делами, возбраняемыми или запрещаемыми законом или какой-либо другой силой, быть судьёй, распорядителем чужих судеб без всякой выгоды для себя, лишь только бы повелевать, быть всеобщим пугалом, первенствовать над теми, кто привык первенствовать сам, — таковы были главные страсти, которые всю жизнь обуревали этого человека… с. 306. Всем самоуправцам в значительной части округи пришлось, так или иначе, выбирать между дружбой и враждой с этим из ряда вон выходящим самоуправцем. Но первые же, посмевшие оказать ему сопротивление, понесли такой урон, что никто не испытывал больше охоты подвергнуться испытанию. И даже устранившись от всего, даже занимаясь только собственными делами, нельзя было остаться независимым. Ведь от него являлись посыльные с требованием не затевать такого-то предприятия, оставить в покое такого-то должника… Стоило одной стороне с изъявлениями вассальной преданности попросить о помощи в каком-нибудь деле, как другая оказывалась перед тяжким выбором: или подчиниться его приговору, или объявить себя его врагом, что было равнозначно, как когда-то говорили, скоротечной чахотке…Его могущество служило орудием исполнения низких желаний, удовлетворения жестоких замыслов и честолюбивых прихотей».
Если «благородные» синьоры расступаются перед поселившемся в обществе бандитом (пусть даже в приличном наряде и дорогой каретой), то чего уж можно ожидать от зависимых и живущих подачками летописцев. Ах, сколько лжи понаписали они в угоду своему «благодетелю»!
Среди скалигеровских «хроникёров» мелькает имя известного И. Кеплера, снискавшего славу маститого астронома и учёного. Но учёность не подразумевает высокой нравственности. Ведь писал же (29) А. Франс: «Ждать от науки морали — значит готовить себе жестокие разочарования». Освободить историческое наследие от страха, водившего рукой летописцев, наполнить его правдивым содержанием и есть почётная задача, доступная лишь героям человечества, которую поставили перед собой Фоменко и Носовский.
Им вновь и предоставим слово (24):
РАЗГРОМ РЕФОРМАТОРАМИ НЕКОТОРЫХ «МОНГОЛЬСКО»-ИМПЕРСКИХ ХРАМОВ ВО ФРАНЦИИ
«С. 76. Расскажем о соборе Парижской Богоматери. За прошедшие века он претерпел любопытные изменения. Оказывается, как сообщает туристический справочник, на фасаде собора некогда были расположены в ряд 28 больших каменных статуй «царей Иудеи и Израиля». Но в годы Великой французской революции конца XVIII века «оригинальные фигуры были разрушены в 1793 году коммуной. Поскольку эти фигуры были приняты за изображение королей Франции». Жалкие останки оригинальных статуй — обезображенные головы царей — сегодня выставлены в Париже, в музее Клюни (Музей Средних веков).
На самом деле никакой ошибки не было. В XIV–XVI веках цари-ханы Ордынской Империи действительно были одновременно и израильско-иудейскими царями, и французскими правителями (и не только французскими)….Те, кто сбрасывал из ниш статуи (точнее, их вдохновители), ещё помнили кое-что из подлинной истории. После мятежа Реформации, уже в конце XVIII века…они «наводили последний лоск» на скалигеровскую историю. По-видимому, решили, наконец, сбросить с главного собора Парижа и разбить ненавистные статуи «монгольских» царей-ханов.
История собора Парижской Богоматери — далеко не единственная подобного рода. В том же 1793 году республиканский Конвент санкционировал погром большого количества гробниц в кафедрале Сан-Дени. При этом «останки были сброшены в неотмеченные могилы».
Сегодня в Сан-Дени можно видеть уцелевшие 79 саркофагов. «Все гробницы пусты со времён Революции», — констатирует туристический путеводитель….До революции в Сан-Дени насчитывалось не менее 800 гробниц. То есть… практически полностью уничтожен огромный царский некрополь.
Наконец, всем известна история разрушения парижской Бастилии в 1789 году. Считается, что революционные парижане уничтожили эту королевскую тюрьму как символ деспотизма. Но на самом деле Бастилия использовалась как тюрьма далеко не всегда. Она была возведена в XIV веке Карлом V Валуа как королевская крепость и была его резиденцией. Так что в конце XVIII века разрушали не просто тюрьму, а бывший замок короля Карла V. Не является ли Карл V из XIV века ещё одним фантомным отражением императора Карла V (с тем же «номером») из XVI века? То есть (как мы теперь понимаем) отражением ассиро-вавилонского царя Навуходоносора = русско-ордынского императора Ивана IV Грозного?
Тогда всё становится на свои места. 14 июля 1789 года в Париже снесли до основания мощный катарский (скифский) замок, возведённый в XVI веке как удалённая французская резиденция «монгольского» хана-императора Навуходоносора = Ивана IV Грозного…»
Читатель, кажется, мы с вами оставили на потом историю Америки, как это всегда было и в СССР. Но остатки — сладки. И здесь не обойтись без открытий ФН, которых так много, что я не берусь их и перечислять (16). Но обязательно упомяну о самом интересном:
«с. 90. Плавание Колумба было морской военной экспедицией ханской Орды и Османии — Атамании. И естественно, что предводитель-полководец был ханом. Таким его и писали на картинах художники-современники. Вероятно, позднейшие изображения «изящного западноевропейца Колумба» постепенно вытеснили первоначальный облик «ханского Колумба» в результате написания «хорошей» и «очень правильной» скалигеровской истории. Взамен прежней, «плохой» и «неправильной» истории Орды.
Обратим внимание, как изображён корабль Колумба на гравюре 1493 года (Базель). Ясно видно, что на нём привезли животных, похожих на лошадей или овец. Но ведь это в точности соответствует библейскому описанию Ноева ковчега в книге Бытие, в которой Ной вёз «каждой твари по паре». И в точности как описано плавание Невия в Библии мормонов».
Я отправляю читателя к этой книге. А вместе мы откроем ещё одно редкое издание (30). В подзаголовке имеется указание на, якобы, подлинные свидетельства, однако едва ли среди них найдётся хоть несколько «от самого Колумба». Потому что и над этими документами, представленными изначально на испанском языке, ещё в Средние века «поработали» скалигеровские редакторы. Однако здесь есть ценнейшие данные, полезные и для последователей правды в историческом наследии, то есть Новой хронологии.
Во многих местах книги главный герой апеллирует к Великому Хану, веря в его реальное существование и вселенское могущество. Обратимся к тому месту в книге, когда Колумб во время первого путешествия уже пришёл на Кубу: «с. 127.Все индейцы, которых доныне встречал на своём пути адмирал (т. е. Колумб — моя вставка), говорили ему, что они испытывают величайший страх перед каннибалами, или каннибами. Люди эти, по словам индейцев, живут на острове Бохио, очень большом, как им кажется, и, нападая на индейцев, увозят их в плен и разоряют их дома и земли; индейцы же народ робкий и не знающий оружия. Адмирал считает, что именно по этой причине индейцы на Гуанахани не селятся на побережье, чтобы не оказаться по соседству с землёй каннибалов. Индейцы, которых он вёз с собой, видя, что адмирал направляется к этой земле, потеряли дар речи, опасаясь, что их съедят, и этот страх никак нельзя было рассеять. Они говорят, что у каннибалов собачьи морды и что люди эти одноглазы. Адмирал полагает, что индейцы лгут, и подозревает, что, должно быть, каннибалы, уводящие в плен индейцев, люди из владений великого хана». То есть индейцы, известные нам как коренные жители Америки, указывают на существование ещё каких-то племён каннибалов. В книге неоднократно подчёркивается крайняя трусливость индейцев. И с учётом того, что у страха глаза велики, они «разглядели» у ханских = казацких воинов какие-то «собачьи морды».
Такое ругательство как «собака» в отношении неприятного, грубого и недружественного человека распространено у многих народов. Что уж говорить про людей из враждебного лагеря… Вот некоторые высказывания героев книги (31), посвящённой художественному описанию битв Реформации в Венгрии и на сопредельных территориях с позиций приверженца Скалигера.
«С. 120.
— Пустите меня к султану! — заревел по-венгерски один из мужчин. — Я не немец! Немец — собака, а я человек. Меня трогать не положено….
с. 122. Сапожник:
— А турки всё же сущие собаки. В Нандорфехерваре они поклялись, что никого не тронут, а весь народ в крепости изрубили…
с. 172. Балинт Терек:
— Я не доверяю турку. Для турка христианин всё равно что пёс. Нельзя давать в руки султана королевское чадо…»
Говорят, итальянцы прямо во время представления громко обзывают «собакой» певца на сцене, если он не удовлетворил их вкусам и ожиданиям.
Обратимся теперь к лингвистике. Знаменитый шведский путешественник XX века Ян Линдблад считал, что слово «каннибал» происходит от слова «кариба» (32, с. 240). Но, кажется, нам удастся копнуть глубже. Первые три буквы есть производное от «хан», которое в английском, немецком и других языках произносится как «кан». А вторая часть слова — суффикс, который у разных европейских народов имеет одинаковое значение — «схожий», «подобный» — для образования прилагательного из существительного. Вот и получится, что «каннибал» может означать как раз то, что мы ищем в Америке — «ханский». Казаки являли собой угрозу индейцам, отчего последние представляли их «нереальными живыми существами», — то есть «сошли с ума» от страха. Однако если представить себе, что редакторы эпохи Реформации, хорошо знакомые с путевыми заметками Марко Поло (и не только), потрудились именно в этом месте «записок Колумба», тогда очень кстати придутся новые исследования ФН (24).
«С. 321. По-видимому,… символ собаки означал дворцовую стражу при дворе русских князей-ханов, что-то вроде княжеской гвардии, дружины.
Хорошо известно, что во времена «Ивана Грозного» царские опричники, как писал Н.М. Карамзин, «ездили всегда с собачьими головами и с мётлами, привязанными к сёдлам»…
С. 322. Приходит понимание того, почему средневековые английские источники называли русских — догами, то есть собаками.
Люди с пёсьими головами прекрасно известны в средневековой европейской истории. Так называли, в частности, чешских казаков — «хотов» (догов?), то есть «пеших воинов». Их ещё звали псоглавцами, так как на их знамени красовалось изображение пёсьей головы…В 1693 году казаки-псоглавцы восстали против Габсбургов. Восстание было подавлено. Этим событиям посвящён роман Алоиса Ирасека «Псоглавцы»».
На рисунке 45 этой же книги представлена миниатюра, заимствованная из рукописи Марко Поло, где изображены «кинокефалы» — люди с собачьими головами. А между тем, замечают ФН, там показаны «люди в типичных русских одеждах, будто перенесённые с русских миниатюр, … и обуты… в русские сапоги».
Не пора ли, читатель, из похода в библиотеку вернуться в реальную жизнь и попытаться удостовериться самим, хотя бы фрагментарно, во время краткой турпоездки, верно или полезно добытое знание? Первым пунктом нашего паломничества с моей беспримерной женой и новыми приятными знакомыми, конечно, должна была стать пермская Чердынь. На дворе — дождливая осень 2011 года. Значит, была надежда, что пышная зелень и буйное солнце не помешают разглядеть зёрнышко подлинного. К тому же нас грели слова влюблённого в Россию В.И. Даля: «В Чердыни живёт старина ещё русская, как при царях, и притом старина не раскольничья: речь напоминает Киршу Данилова и Посошкова» (цит. по 33). Судите сами…
В начале визита был ненавязчивый осмотр городка, который не мог стать утомительным: в реальности мы увидели посёлок средней величины, где имеется 6000 жителей. Это Иван Грозный за особые заслуги перед престолом повелел учредить город Чердынь, хотя и тогда поселение было малочисленным. Удивило в словах гида, что царь нарёк его одновременно и «столицей Великой Перми». Неужели он забыл, что в Европе уже имеется Великая Пермь, герб которой размещается на его личной печати? Спрашивать экскурсовода не стал из-за явной бессмысленности: с подчёркнутым лаконизмом, не допускающим излишних и «ненужных» вопросов, она уже ответила на несколько простеньких. Может, суховатость в фигуре и манере общения — исконная черта чердынцев, но известно, что скованность и сдержанность есть особенности тех, кто не преследует целей быть искренними.
Оказывается, местное купечество оставило здесь неизгладимый след — ещё сохранились некоторые их дома и память о хороших пожертвованиях. Немало говорилось о семействе Алиных и их тёмном происхождении, но версия о турецко-татарских истоках (корень «али») специалистами не рассматривалась. А вот о выдающемся уральском летописце простолюдинов и промышленной знати Д. Мамине-Сибиряке, ненадолго посетившем Чердынь в 1888 году, упоминалось вскользь. Может быть, память народная о здешних купцах перевесила мнение писателя об этом сословии, причастном к убийствам или воровству как источникам их состояния. Именно при чтении произведений этого писателя, приходила мне мысль, что всем известный с детства путешественник Афанасий Никитин был торговцем совсем иного склада, а заграничные сокровища добывал, принося в жертву, прежде всего, себя. Это и был купец времён Великой Руси…
Местная чердынская буржуазия, однако, не отличалась лихостью своих собратьев из других уральских «концов», которые справляли свадьбы по месяцу и более, а то и со смертельным исходом — как описано в романах «Горное гнездо», «Золото», «Приваловские миллионы». Здесь гуляли один-два дня! И это-то «Великая» Пермь?!
Чердынцы и их соседи ныробцы явно находятся под обаянием деяний и внимания к ним Романовых, первый из которых, незаконно водрузившись на престоле, оказал большую честь последним, освободив от воинской повинности. И знаменитый сегодня больше, чем ранее, придворный фотограф Николая II Прокудин-Горский оставил несколько чудных цветных снимков Чердыни с видами соборов. Они-то и были целью нашей поездки. Но испытанное мною разочарование от деловой части поездки было и ожидаемым.
ИСТИНА НЕ КОРМИТ НИКОГО. ОНА ЛИШЬ ПРИЧИНЯЕТ СТРАДАНИЕ ТОМУ, КТО К НЕЙ СТРЕМИТСЯ, И ВЫЗЫВАЕТ ЗЛОБУ У ТЕХ, К КОМУ ИСКАТЕЛЬ ИСТИНЫ АПЕЛЛИРУЕТА. ЗИНОВЬЕВ
Город, основанный во времена Великой Русской Империи, теперь не содержал никаких её видимых следов. Нет соборов доромановской эпохи, а на стенах существующих не найдёшь изображений Т-образных и вилообразных крестов, характерных для древних псковских, московских и суздальских храмовых строений. Кого винить в этом — романовскую эпоху или реставраторов? Скорее, и то, и другое. Б. Неменский писал: «Бытует глубокое заблуждение, что во всех произведениях форма и содержание всегда неразрывны. Как это было бы здорово! Как было бы просто, если бы реальность формы всегда соответствовала реализму содержания!» (34). Если церквам, возведённым в период Русско-«Монгольской» Империи, вполне подходит сравнение с Евангелием в архитектуре, то более поздние постройки и есть расписные формы без должного содержания. Показушность стала символом веры нового царского дома. Но зачем сегодня реставрировать ложь? Тем более, чужую, романовскую? На храмах Чердыни отсутствуют полумесяцы, а ведь были и в недавние времена!
МЫ С ДЕТСТВА НАТРЕНИРОВАНЫ НЕ ОБМАНЫВАТЬ, А ВВОДИТЬ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ ПУТЁМ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ПРАВДЫА. ЗИНОВЬЕВ
Экскурсовод в музее предлагает «обкатанное» консультантами толкование: полумесяц — якорь, а возвышающийся над ним крест — это корабль православия, летящий по волнам. Такое объяснение не только ложно, но и позорно для наследников подлинной Великой Перми. Которые явно боятся своей былой мировой славы и мирового господства!
На вопрос о книгах с письмом, изобретённом Стефаном Пермским, существование которых отрицается даже последовательными скалигеровцами (35), гиды смело отвечают, что таковые хранятся в Москве и Петербурге: «Здесь не позволяют условия».
Знаменитые персидские блюда, якобы VII века, тоже находятся в Петербурге. Но не у кого было спросить, почему же они «персидские», и не делали их в XVII в Тобольске или Булгарии?
Лингвисты давно договорились, что название города должно означать на коми-пермяцком «посёлок у ручья». Всё верно! Но на выезде из него обнаруживается речка Чёрная. Следовательно, имя Чердыни может переводиться со старорусского на современный язык как «город у Чёрной речки», потому что «дон» и «дно» есть прежнее обозначение реки.
Но вот и старое название Орла-городка Пермской губернии (Кергедан), оказывается, археологи склонны были переводить с языка коми как «город в устье речки», а в книге (45) даже говорится, что «изначальный смысл названия Кергедан (Кердым) таков же, как у названия г. Чердынь». Причём авторов уже не устраивает традиционное объяснение: «либо на этом месте до русских селились коми-пермяки, либо их было много среди первых жителей Орла-городка». И на их вопрос: «Так ли это?», — хотелось бы высказать следующую гипотезу.
Русские, вогулы, татары и др. в зоне Урала жили изначально. И в XIV веке они были христианами. В эпоху после крушения Великой Русской Империи, при Романовых, старые названия мест и населённых пунктов на финском и коми сохранялись или менялись на русские. В любом случае новым царям можно было бы в качестве «заслуги» перед народом приписать и «христианизацию» «язычников». Кстати, всем известные вогулы, такие ли уж язычники? ФН отмечают, в частности (24):
«С. 333. Народ Манси известен в русской истории, и жил в среднем течении Волги. Их называли также пелымскими вогуличами (см.: Чагин Г.Н. На древней Пермской земле. М., 1988). То есть пелымскими волжанами? Воглый = влажный — Волга».