Неровный свет фитилей в заполненных жиром плошках на столе был живым, пламя не стояло на месте, покачивалось из стороны в сторону. Темнота прочно обосновалась по углам, маленькие светильники не в силах ее разогнать. Но лица людей были хорошо видны. Старая женщина поглядывала на Алексея с улыбкой, наверное, уже предвкушая традиционный вечерний диспут, ироничный, с каверзными ловушками для собеседников. «Вождь»… Так именовал он про себя Станислава, владеющего словом не хуже Привратника, но предпочитавшего помалкивать.

— Я знаю тебя.

— А я тебя — нет.

— Ты один из них. Из бункера.

— Теперь нет. Но я могу стать одним из вас.

— Ты никогда не станешь одним из нас… Но ты можешь остаться с нами.

Такой вот разговор состоялся в заснеженном лесу уже давно, но врезалось в память каждое слово. Может, потому, что это были первые слова за долгое время, которыми он обменялся с живым человеком, а не с воображаемым собеседником? С собеседницей… Ни с кем больше не хотелось говорить даже мысленно.

Его выдал не выстрел, глушитель помогал не обнаруживать себя, а дым костра. Ветки промерзших деревьев горели плохо, но есть сырое мясо казалось недостойным цивилизованного человека, все‑таки, при своем довольно варварском внешнем облике, Алексей до подобного еще не опустился. Он затылком почувствовал угрозу, обернулся и увидел наконечник стрелы прямо перед собой. Как Станислав узнал его тогда в грязном и заросшем оборванце, до сих пор осталось загадкой. Видно, «вождь» обладал прекрасной зрительной памятью. Скорее всего, так оно и есть, иначе в лесу не сориентироваться. Сам Алексей заблудился в нем мгновенно, но не беспокоился, потому что ему было все равно, куда идти.

Он сразу догадался, кого встретил, только не знал и не помнил ни лица, ни имени. Подстреленного крола доедали уже вдвоем, не торопясь, после чего Станислав подтвердил свое приглашение.

«Нужен свет. Иначе и другого конца стола не разглядеть! Но не потеряется ли тогда этот домашний уют?» Натолкнувшись, как на стенку, на взгляд Калинина, Алексей отвлекся от мыслей об уюте. Не один Стас хорошо запомнил его лицо. И Семен не забыл, кто убил его друга, хоть и не проявлял теперь вражды открыто. Прав вождь, «одним из» Алексею здесь не стать никогда. Ни здесь, ни где‑либо еще. Он и не стремился к этому.

Синева глаз, более ярких, чем его собственные, не отпускала — Настя! Но сколько ни зови ее безмолвно или даже ласковым словом, не ответит. Чужая женщина. Жаль…

— Дядя Лёша!

— Что, Ивушка?

— Ты же заячьи ребрышки не любишь?

Он переложил часть своей порции на Ивушкину тарелку и поправил коротко обрезанные темно–рыжие прядки на ее макушке — волосы ей стригли лишь чуть длиннее, чем Ване. Никаких косичек, слишком трудно с ними возиться. Девочка независимо встряхнула головой, восстановив привычный хаос прически.

— Ива, не облизывай пальцы за едой, это некрасиво.

Устыдить этого детеныша было трудно, но «дяде Лёше» она согласилась уступать в мелочах. Даже маленькие девочки любят комплименты, уж это Алексей знал хорошо и завоевал расположение Ивушки довольно быстро. Если бы с матерью было так легко! Но Анастасия оказалась неприступнее индейской скво, чтоб ее…

Не один Алексей чувствовал опасность, она будто незримо сгущалась над головой людей, он знал об этом, видел отражение собственных мыслей в глазах Стаса и Старейшины. Они тоже понимали. Что бункер остался без диктатора ненадолго… Что Главный когда‑нибудь вернется. И что он не оставит так просто своих планов. Как защитить новый дом? Пусть он чужой и своим никогда не станет.

Снова рука потянулась к рыжей макушке. Оградить от опасности хоть ее.

«Ивушка, всё будет хорошо. Я прослежу за этим. А пока нам с тобой нужен свет, и я знаю, как сделать для тебя это маленькое чудо. Да и остальным генератор тоже не помешал бы. Начнем с этого, а дальше время покажет».