Тишина в пещерах, где текли подземные реки, завораживала и тянула на сон. Лишь иногда плеснётся на поверхности безглазая рыба да сорвётся капля воды с невидимого свода. Перс в хэбэшке без погон и вообще любых знаков отличия лениво шевелил веслом в надувной лодке и напевал в нос восточный мотив. А невидимые станы пещере превратились в киноэкран неимоверных размеров…

* * *

— Дядя, можно поиграть с вашей козочкой? — из трескучей осоки высунулась веснушчатая рожица, косички с бантиками. За ней другая, те же веснушки, только огненные вихры в разные стороны.

— Это не дядька, а хлопец, что ли ты не видишь? Он не козу пасёт, а рыбу удит.

Оба улыбались ему, придерживая раздвинутые стебли травы. У девочки не было молочных зубов спереди, у мальчика прорезались сверху два резца, большие, как у кролика.

— Пошли, а то рыбу распугаем… — зашуршала осока, скрыла детей.

Он привстал из травы и принялся сматывать удочку. Керимов-старший не станет повторять дважды, пусть даже ты три месяца назад закончил среднюю школу. Батя вознамерился за выходные перебрать двигатель своей маршрутки, на которой левачил. Стой здесь, придурок, подай то, недоделок, положи сюда, несмышлёныш. С дедом Васей, который на старости лет принял ислам и экзотическое прозвище Ашимбек, и то проще. Тот хает всё, что не обретается под зелёным знаменем пророка, и всех, кто не совершает намаз три раза в день, не бреет задницу и не подмывается. А у бати одно — делай деньги, делай деньги, гонись за призрачным успехом. И попробуй хоть слово скажи батьке — у него вес под сто кэгэ и всё сплошь мышцы. Мать ещё умеет поладить с отцом.

— Ну что ты взъелся на ребёнка! Не лежит у него душа к бизнесу, что поделаешь.

— Он сам не знает, чего хочет. Конкретные пацаны попросили за ночь раздеть догола три угнанные машины. Ночь работы — и три зарплаты в кармане. Так нет, он нос воротит. Цыганята попросили перегнать в скотовозе три кобылы всего на полста километров. Нет же, нет, мы ручек не замараем! Дружки все поступили в институты, колледжи, а он после работы в гараже рыбку удит.

— Он в армии мечтает служить, отец.

— Мечтаешь? Так поступай в военное училище!

— Он рядовым солдатом хочет начать службу, как Суворов.

— Суворов у Екатерины нахватал земли и имений выше крыше. Стал графом и князем, а нынче вояки на пенсии голым задом сверкают. Предлагал же ему переписать на него прадедову хату. Там такая постройка, что на срубе подземные венцы сухонькие-пресухонькие — звенят от удара топора. Такую экоусадьбу для ностальгического туризма утроить можно, что у поляков, евреев, караимов и татар сопли и слёзы ручьём лились. Ну, не Кобринское поместье Суворова, не усадьба Паскевича, но тоже штучка в своей цене. Там на одно кладбище польско-литвинских татар можно любоваться неделю. Чёрные мраморные плиты с золотым блеском русских фамилий и имён, а ниже эти же имена, но арабской вязью. Золотые полумесяцы смотрят на восток — красотища! И что ответил мне твой сучёнок?

— Что? — испуганно прижала ко рту косынку мама.

— От стояния Руси земля эта была русской. Остальные народы на ней только желанные гости. Пусть чувствуют себя как дома, но не забывают, что они в гостях. Братский интернационализм мы похерили ещё в начальных классах.

— Но мы-то литвинские татары!

— А он вообразил себя русским. Язык свой, говорит, вы пять веков назад забыли, когда польскому королю служили и панам сапоги лизали до блеска. Дескать, в нашей деревне все татары говорят по-русски и только в нашей семье фамилия похожа на татарскую. Ни-чо! Я из него всю дурь выбью.

— И чего тебе, отец, нужно от мальчика? Не пьёт, не курит, не ругается, и ладно.

— Бабья придурь, а не разговор… Не пьёт, не курит, девок не дрючит. Кисельная барышня, а не хлопец. Школы бальных танцев не хватает. Ты вспомни, вспомни-ка, мать, каким я был в его годы! Ведь есть ребята.

Есть ребята, есть….Один к одному, как стаканы в забегаловке. Столпиться на пятачке, пошуметь по пьяни, развернуться с плеча и хряснуть в морду чужаку! Обязательной в толпе, хищной стаей, чтобы не так страшно было. Не тронь меня, уступи мне место. Я из тех, кому везде тесно. Но один на один я махаться не буду. Свистну свою шоблу. Мы любого запинаем, как кролика. Не так уж тесно и под вечер на нешироких улочках городка. Пока ещё остались дорожки, где можно культурно разойтись двоим. Но не на тесном пятачке. Там все друг друга задевают… Но всё же есть ребята, есть. Ребята в армейской форме. Есть боевое содружество. Ради этого можно по нескольку раз, не сходя с велосипеда, заглядывать в почтовый ящик у калитки.

* * *

Козочка в траве тонко мекала и позванивала колокольчиком. Хозяйка пришла напоить её и воткнуть железный штырь с цепью туда, где была трава гуще.

— Ой, вы рыбки не продадите? Так что-то хотелось рыбки.

— Не продам, я не польского рода, — смотал он удочку. — Я русский, я вам так отдам. Солдаты не торгуют.

— Так тебя ещё не призвали.

— Вчера в военкомат звонил — сегодня повестка придёт.

— Домой вернёшься со службы?

— Нет.

— Мой тоже не вернулся — прапорщиком остался. Ты тоже хочешь в прапорщики?

— Хочу, если возьмут.

— Нет, такие в генералы метят. Пусть тебе повезёт!

— Вот ваша рыба. И спасибо на добром слове…

Надувная лодка бесшумно плыла по подземной реке к заливу, а старый маршал смотрел на стенах между сталактитами и сталагмитами бесконечный сериал из собственной жизни.