Дом без мужчины — это уже не дом. Я томилась от одиночества, и мне иногда казалось, что я слышу смех и упругие шаги отца или чувствую запах его нюхательного табака. Снова и снова с болью приходилось осознавать, что отца больше нет. К нам часто приходили родственники, чтобы выразить свое сочувствие и услышать подробнейший рассказ о происшедшей трагедии.

Кто-то постоянно приходил и уходил, но все эти визиты оставляли меня равнодушной. Для меня наш дом был отныне пуст, и царившая здесь пустота становилась все более невыносимой. Кроме того, меня все время мучила совесть, я осыпала себя упреками. Могла ли я предупредить такое развитие событий? Если бы я призналась отцу в том, что произошло между Иль Моро и мною, отец убил бы его и теперь был бы жив. Самолюбие, страх перед позором заставили меня скрыть правду, и это стоило моему отцу жизни.

Терзаясь раскаянием, я бродила по комнатам осиротевшего дома и все-таки спокойнее всего чувствовала себя в кабинете отца. Здесь я словно приближалась к нему, вступала с ним в бессловесный разговор и, увы, напрасно ждала от него ответа на мучившие меня вопросы — отец ускользал от меня. Я постоянно пребывала в одиночестве и наконец поняла, что никто не сможет помочь мне, кроме меня самой. Мне захотелось уехать из этого города, оставив в нем свои воспоминания о прошлом.

Когда однажды утром я вошла в кабинет отца, то увидела, что за его письменным столом сидит какой-то человек. Его аккуратно причесанная голова склонилась над какими-то письмами и документами. Я остановилась у двери. Может быть, это Поццо ди Борго из Аяччо, который назначен душеприказчиком отца?

— Вас зовут Карло? — спросила я неуверенно.

— Да, ваш кузен и опекун, — ответил он, вставая и направляясь мне навстречу. Мой кузен оказался таким высоким, что мне приходилось смотреть на него снизу вверх. — А кто вы — Ваннина или Феличина? — спросил он.

— Я Феличина, — ответила я с достоинством.

— Посидите здесь со мной, — предложил Карло, придвигая мне стул.

Его изысканные манеры произвели на меня впечатление. Я слышала, что он учился в Пизе и много путешествовал по свету, однако сейчас я впервые смогла убедиться в его благородстве и воспитанности. Невольно я тоже выпрямила спину, поправила волосы и села на стул с подобающим благородной даме изяществом.

Карло вернулся на свое место за письменным столом и сложил перед собой удивительно белые ухоженные руки. Я принялась внимательно — почти придирчиво — рассматривать его. Все в нем было приятно и безупречно: и узкое лицо, и темные серьезные глаза, и сшитый из тонкого зеленого сукна камзол с золотыми пуговицами, и белые кружевные сборки вокруг ворота, смягчавшие его внешнюю суровость. Я почувствовала успокаивающее действие его мелодичного голоса:

— Я поспешил приехать, чтобы оказать вам поддержку в столь трудное время.

К моим глазам подступили слезы. Карло протянул мне свой белоснежный, надушенный платок.

— Я знаю, как тяжело вам пришлось, Феличина, — звучали его утешительные слова. — И теперь я хотел бы помочь вам.

— Благодарю вас, — сказала я сдавленно и высморкалась в платок. Мне, впрочем, показалось, что благородные дамы не должны так громко сморкаться. И еще я не знала, следует ли вернуть использованный платок; пока что я нерешительно вертела его в руках.

Карло перегнулся через стол и осторожно вытер слезы на моих щеках. Я подняла голову и улыбнулась ему. Его ладонь задержалась на моей щеке — на целый удар сердца, — затем он отнял ее и откинулся назад.

— Вы такая красивая, когда улыбаетесь. — Сейчас он смотрел на меня просто как смотрит мужчина на женщину, и его голос чуть дрогнул. — Что я должен сделать, чтобы вы снова стали счастливой?

Я пожала плечами с привычной уже беспомощностью. В принципе, его интерес ко мне, как и произведенное на него впечатление, значительно ободрил меня.

— У вас есть какие-нибудь планы на будущее?

— Отец хотел, чтобы я вышла замуж за одного из моих кузенов, но… — Я сделала паузу.

— А вы не знаете, кого из кузенов он имел в виду?

— Он оставил выбор за мной. Я сказала, что выйду замуж только за человека, которого буду любить. И я хочу дождаться этого единственного для меня мужчину.

Карло опустил взгляд.

— Вы обязательно дождетесь его. Ведь главное — чтобы вы были счастливы.

Но я чувствовала, в этом городе мне уже не суждено быть счастливой. Казалось, что с каждым минувшим днем я все больше и больше отдаляюсь от своей семьи. Моя мать в постоянном вдовьем трауре вполне, похоже, примирилась со своей судьбой. Отныне никакая другая женщина не сможет отнять у нее супруга, который после смерти всецело будет принадлежать лишь ей одной. Брат Антонио болтал всякую чепуху, изображая из себя хозяина дома, и тем самым оскорблял в моих глазах память об отце. Сестра Ваннина в своей вечной отчаянной погоне за женихами сходила с ума по Карло. Она была старше меня по возрасту и больше думала о замужестве, и вот теперь Карло показался ей поистине идеальной партией.

— Он такой элегантный, такой обходительный, — восторженно говорила она, — ну просто настоящий светский человек.

Что ж, Карло и в самом деле был человеком из высшего света, однако вовсе не того, к которому принадлежала сама Ваннина. В нашем провинциальном обществе он был похож на редкую бабочку в окружении гудящих слепней. Свои обходительные манеры он приобрел при королевском дворе в Версале. Карло был аристократом в лучшем смысле этого слова, а его умение держать себя, его мысли, вкусы, привычки, убеждения отличало подлинное благородство. Он выступал против тех революционных идей, которые угрожали прочности положения короля и двора, и осуждал ожесточенность тех, кто желал изменить существующий порядок. Штурм Бастилии Карло называл актом грубого произвола, поскольку он был сторонником передачи прав по наследству, а не захвата их силой.

Мне Карло тоже очень нравился. Сияние, которое словно исходило от него, не оставило меня равнодушной. В принципе, его можно было бы считать вполне желанным для себя мужчиной, однако в его присутствии мне то и дело приходилось бороться с желанием зевнуть от скуки. Дело в том, что из-за его ораторского опыта и таланта каждая беседа с ним превращалась в некую формальную дискуссию. Он умел играть словами не хуже, чем жонглер своими мячиками. И все же, не упуская возможности поговорить со мной, он никогда не демонстрировал мне своего превосходства в этой области.

Однако самым лучшим в Карло было то, что ему нравилась я. И еще как нравилась!

Ваннина между тем изнывала от безумного желания сблизиться с ним. Хорошие манеры Карло она воспринимала в качестве знаков особого внимания к ней. Ее возбужденное состояние по этому поводу было не менее заметным для окружающих, чем ее траурное одеяние.

— Нет, ну что за мужчина! — без конца повторяла она.

Да, он мужчина, думала я, но предназначен он вовсе не для тебя!

Я прикинула все положительные стороны брака с Карло. Он на двенадцать лет старше меня, богат и независим. Его родители умерли, и поэтому за мной не будет контроля со стороны свекрови. В городе Аяччо у него дом, а в местечке Алала — загородное имение. Как члена корсиканского правительства его ожидала блестящая карьера государственного деятеля. Конечно, я не любила его, но главным сейчас было то, что он влюблен в меня. Возможно, когда-нибудь я — под влиянием своего расположения к Карло или согретая его любовью — смогу поверить, что тоже люблю его. В настоящий же момент меня более всего располагало к Карло то, что с его помощью я смогу уехать из Корте.

Когда со дня первого знакомства с Карло прошло два месяца, я почувствовала, что нужный момент настал и что Карло вполне готов к серьезному разговору.

— Я хотела бы поговорить с вами, — сказала я ему как-то в воскресный день после возвращения из церкви. — С глазу на глаз.

И вот я сижу напротив него в кабинете. Как и в прошлый раз, мои пальцы пробегают по изрезанной кромке письменного стола отца.

— Я уже все обдумала, — начала я, — и теперь хочу побыстрее выйти замуж.

Карло подался вперед.

— За кого? — спросил он торопливо.

— За одного из своих кузенов, — ответила я.

Его тонкие губы дрогнули.

— За кого же именно?

— За вас, — сказала я.

Ваннина встретила нашу помолвку вспышкой негодования.

— Да ведь ты даже не любишь его! — с искаженным от ненависти лицом. Ее длинный нос покраснел, а глаза злобно посверкивали из-под опухших век. — Ведь ты прибрала его к рукам только для того, чтобы он не достался мне! — По ее лицу покатились слезы. — Ну почему все всегда должно выходить по-твоему? Ты — подлая и отвратительная! И еще ты жадина, эгоистка и ни с кем никогда не считаешься…

Я ничего не сказала в ответ. Но я не могла простить сестре ее слов обо мне.

В тот же самый вечер я твердо заявила Карло:

— Я не хочу оставаться здесь до нашей свадьбы. Я поеду с тобой в Аяччо.

— Но это невозможно, — возразил он. — Как моя невеста, ты не можешь жить со мной в одном доме.

— Я могу жить в семье Бонапартов, — не сдавалась я. — Я хочу уехать отсюда во что бы то ни стало. — Увидев его расстроенное лицо, я тут же добавила: — Невыносимо будет разлучаться сейчас с тобой.

Карло был тронут этим.

— Мне бы тоже хотелось, чтобы ты всегда была рядом, но… остановиться непременно у Бонапартов…

— Ты имеешь что-нибудь против Бонапартов? — спросила я.

— Да нет, собственно. — Он поколебался. — Ведь Джозеф, Наполеон и я были даже когда-то близкими друзьями. Мне тогда казалось, что у нас общие политические представления и цели. Джозеф хотел стать священником, а Наполеон собирался служить королю — так же, как и я. Но после революции они сильно изменились, — продолжал он презрительно. — Сейчас они с легкостью меняют свои убеждения в зависимости от того, куда дует ветер. Теперь, когда генерал Паоли вернулся после своего изгнания и возглавил корсиканское правительство, они ожидали, что он тут же пожалует им должности, осыпет почестями, деньгами. Поскольку их родители были его лучшими друзьями, они полагали, что вправе рассчитывать на все это. Однако генерал предпочел меня, оказав мне честь своим дружеским расположением. Члены семейства Бонапарт не смогли простить мне этого, их отношение ко мне стало постепенно ухудшаться. Они принялись даже готовить тайные заговоры против меня. Я пытался поговорить с ними начистоту и объяснить, что не собирался оттеснять их и не старался захватить что-то принадлежащее им. Но они не захотели поверить в мою искренность, поскольку у них самих честности ни на грош. Я понял, эти люди способны на что угодно. Вот почему я прервал с ними всякие отношения.

— Как, со всей семьей? И с тетей Летицией тоже?

Карло покачал головой.

— Дело в том, что Джозеф и Наполеон находятся сейчас во Франции, — произнес он так, словно вслух размышлял об этом.

— Ну что ж, тем лучше, — прервала я его размышления. — Я уверена, что легко смогу найти общий язык с тетей Летицией и со всеми остальными.

— Найти общий язык с семейством Бонапарт не сможет никто. — Однако затем он начал уступать: — Не хочу отказывать тебе в возможности осуществить свое желание. Тем не менее я чувствую себя обязанным предостеречь тебя. Все члены этой семьи постоянно ведут себя, как актеры на сцене, в них нет ни капли искренности. Поскольку тетя Летиция недавно овдовела, она изображает сегодня достоинство и благородство. Она хочет для своих детей всего только самого лучшего, но они доставят ей много разочарований. У всех у них грандиозные планы, им никогда не хватает того, что они имеют. Им постоянно хочется все большего и большего. Эту страсть они унаследовали от своего отца. Он был неплохим адвокатом, но обладал одной нехорошей привычкой — всегда думал только о собственной выгоде. И такими же стали его дети. Я знаю их с самого юного возраста. И так же хорошо я знаю их хорошие и плохие качества. Должен сказать, что плохое в них преобладает. Вот почему я считаю своим долгом предупредить тебя в отношении семьи Бонапарт.

Что касается тети Летиции, то тут Карло мог бы и не предупреждать меня заранее. Внешний вид тети, ее поведение уже сами по себе оказались достаточно настораживающими. Когда мы встретились с ней у входа в дом, она на одном дыхании приветствовала меня и отослала Карло, даже не дав мне возможности поздороваться. Затем она загородила собой отъезжающую карету Карло и принялась разглядывать меня своими холодными глазами, причем на ее плотно сжатых губах не было даже намека на улыбку. Я тоже, в свою очередь, постаралась ее получше рассмотреть. Сухая костистая фигура в старом коричневом платье, грубые от работы руки, скрещенные на переднике. При ярком солнечном свете она выглядела хмурой и безрадостной.

Когда-то тетя Летиция была, наверное, красавицей, но сейчас две укоризненные морщины избороздили ее высокий лоб и еще две глубокие складки спускались вниз от правильной формы носа к энергичному подбородку.

— Бери свои вещи и заходи, — сказала она. — Я покажу, где ты будешь спать.

Вслед за ней я вошла в дом, прошла через зал и поднялась по лестнице. Верхний этаж дома оказался в весьма запущенном состоянии. Грязные стены покрывали трещины, плитки пола истерлись от времени и стали неровными. Тетя Летиция открыла дверь в маленькую душную каморку.

— Это комната моей дочери Марианны, ты пока будешь ее занимать. Марианна сейчас во Франции, она учится там в одной хорошей школе, — пояснила она с гордостью. — А мои сыновья — Джозеф, Наполеон и Лучано — тоже во Франции. — Она важно добавила: — Чтобы расширить свой кругозор и получить там достойное образование.

Достойное образование! Я окинула глазами комнату. Старая кровать в углу, стол, стул, несколько крючков на стене вместо шкафа для одежды. В нашем доме таких жилых помещений не было даже у служанок.

— У тебя есть с собой деньги, чтобы заплатить за комнату и за стол? — спросила тетя Летиция как бы невзначай.

Я молча протянула ей свой кошелек.

Она пересчитала монеты, так и сяк переворачивая каждую своими грубыми пальцами, словно надеялась, что таким образом их станет больше. Затем сунула их в карман и вздохнула — видимо, монет не прибавилось.

С угрюмым видом она показала мне остальную часть дома. В обшарпанном зале со скудной мебелью один лишь камин из желтого мрамора свидетельствовал о прежнем благополучии семьи. Темная, закопченная кухонька и убогая кладовая дали понять, что для меня наступают голодные дни. Тетя Летиция принялась разглагольствовать об ушедших счастливых временах, отметив, что ее дорогой супруг был замечательным добытчиком и кормильцем. Она вздохнула.

— А теперь у меня на руках восемь детей. И им никто не оставил наследства, как Поццо ди Борго. Вот почему я должна быть экономной… — Она резко повернулась ко мне и холодно продолжала: — У тебя будут кое-какие обязанности по дому. Там, во дворе, большой хлев. Ты будешь кормить и доить коз. И ухаживать за цыплятами и ослом. И еще будешь помогать мне на кухне — вместе с Паолиной. Мыть посуду, подметать и везде прибираться. В конце концов, мы ведь живем не ради удовольствия.

Я удержалась от непочтительного ответа. Лично я собиралась жить именно ради удовольствия. Глядя на тетю Летицию и ее поведение, можно было подумать, что она никогда не была молодой, никогда не любила и вообще не смеялась. У меня не было ни малейшего желания следовать ее примеру.

Между тем в зале появились мои кузены и кузины. Пока я знакомилась с ними по очереди, мне то и дело приходилось делать усилия, чтобы не рассмеяться. Дело в том, что по дороге в Аяччо Карло настолько точно описал каждого из них, что теперь мне казалось, будто я знаю их всех уже много лет. Луиджи — толстый, неуклюжий мальчик с вялыми, прикрытыми тяжелыми веками глазами — упорно грыз сухарь. Паолина со своими быстрыми и лукавыми глазками вела себя не по годам свободно. Двое младших — Мария-Антуанетта и Джироламо — были сильно перепачканными и очень шумными; они постоянно кричали друг на друга пронзительными голосами и дрались, катаясь по грязному полу.

Тетя Летиция отправила меня на кухню. Там она принялась раскладывать по тарелкам строго отмеренные и довольно скудные порции пищи к ужину: овечий сыр, яйца и хлеб; молоко и вино были разлиты в пузатые кувшины, при этом вино настолько щедро разбавлено водой, что приобрело бледно-розовый цвет и, соответственно, утратило всякий вкус и крепость.

Паолина помогла мне накрыть на стол. За ужином рядом со мной оказался Луиджи, который с такой скоростью накладывал себе пищу, что вскоре опустошил все тарелки вокруг. Спать я отправилась голодной.

Жизнь в доме семейства Бонапарт была мне не по душе. Здесь ложились спать одновременно с цыплятами и одновременно с ними просыпались по утрам. Раньше мне никогда не приходилось работать, а здесь я целый день скребла и стирала, готовила и подметала, кормила коз с цыплятами и чистила осла. И еще мне все время приходилось бороться с Луиджи, который постоянно торчал возле кухни и кладовой для провизии. При его ненасытном аппетите он таскал все, что только можно было съесть. Ежедневная борьба за пищу в этом доме напоминала какую-то тихую затяжную войну. Скромные порции еды с каждым днем не только не увеличивались, но даже еще больше сократились, когда в доме появился сводный брат тети Летиции — священник Джузеппе Феш. Впрочем, его ряса была, пожалуй, единственным, что делало его хоть сколько-нибудь похожим на настоящего священника. На лице у этого человека застыла хитрая, похотливая улыбка. При первой нашей встрече он взял обе мои руки в свои и, с явно мирским интересом глядя на лиф моего платья, сказал:

— Время после обручения — это время подготовки к замужеству…

Я и в самом деле собиралась подготовиться к замужеству, но по-своему. Я решила, что мне нужно как можно скорее соблазнить Карло. Ведь в первую брачную ночь он ни в коем случае не должен обнаружить, что я вовсе не так невинна, как ему казалось. Ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить, чтобы он отправил меня обратно к матери. Вот почему надо было заставить его потерять голову, пережить момент слабости и хотя бы один-единственный раз забыться. В этом случае страсть окажется сильнее всех его сомнений.

Дом Карло располагался на той же самой улице, что и дом семьи Бонапарт, и мне было позволено посетить его в сопровождении тети Летиции. Эти два дома походили один на другой, как два яйца, за исключением того, что жилище Карло было чистым, ухоженным и обставленным прекрасной мебелью. При всем при этом дом моего жениха казался каким-то холодным и неуютным, и за порядком тут следил пожилой и чрезвычайно строгий мажордом. Вполне очевидно, что здесь нельзя было спокойно уединиться, и поэтому для осуществления задуманного требовалось подыскать другое, более подходящее место. Тетя Летиция между тем тоже стерегла меня не хуже, чем овчарка — стадо овец.

К счастью, я нашла в Паолине союзницу. Как выяснилось, мою кузину более всего интересовали мужчины, но, поскольку она сама была еще слишком юна, свой интерес она переносила на мужчин более старших подруг. Ее глаза беззастенчиво наблюдали за проявлением чувств, развитием отношений и правилами любовной игры других. Казалось, что она вполне искренне переживает чужие эмоции — за отсутствием своих собственных — и ведет эту игру, пожалуй, даже с большим усердием, чем ее непосредственные участники. Карло нравился Паолине, и поэтому она вполне понимала мое желание остаться с ним наедине. С упоением и навыками настоящей сводницы она принялась придумывать для меня разнообразные хитрости и уловки. К тому же тетя Летиция никогда не могла устоять против ласкающего слух красноречия своей любимой дочери. То, что Паолина отправлялась вместе со мной на прогулки, решало как будто все проблемы. В самом деле, ну разве может что-нибудь произойти в присутствии ребенка? Тетя Летиция и не подозревала, что в момент нашей с Карло встречи этот самый ребенок неизменно исчезает и появляется лишь через определенный промежуток времени.

Я уже привыкла к Карло. Меня, безусловно, поражали его знания и ясный ум, однако он казался мне чересчур спокойным и сдержанным. Его поцелуи были нежными, но в то же время в них отсутствовала страсть, и это составляло для меня загадку. Если он хочет видеть меня своей женой, то почему же так сдерживает свои чувства? И почему с таким спокойствием целует меня? Почему, наконец, он боится дать волю рукам?

Пока он рассказывал мне о своих политических планах и своей надежде быть направленным в Париж в качестве представителя Корсики, я размышляла лишь о том, как, когда и где я смогу соблазнить его. А что, если он скорее оратор, чем любовник? Его сдержанность лишь подогревала меня. Я представляла себя лежащей в его объятиях, охваченной страстью, обнаженной, и от этих грешных мыслей по моей коже пробегали мурашки. Я видела, как двигаются его губы, но не слышала, что он говорит мне. Может, его разум сильнее чувств? Мне надо как-то добраться до его потаенной души — каким угодно, честным или нечестным способом. Если Иль Моро удалось когда-то затуманить мне голову вином, то, может быть, и мне следует напоить Карло допьяна? Пусть пьет вино до тех пор, пока не забудет обо всем на свете, кроме меня.

Итак, я уговорила Карло встретиться в маленьком, принадлежавшем семье Бонапарт загородном домике в местечке Милели. А Паолина, в свою очередь, убедила тетю Летицию позволить нам совершить эту небольшую и внешне вполне безобидную экскурсию.

Солнце беспощадно раскалило каменные городские стены вместе с застывшим от жары воздухом, а за городом нас ожидали тенистые каштановые и дубовые рощи, благоухание лавров и роз смешивалось с нежным ароматом тамариндов. Осел лениво тащил тележку, на которой мы сидели. Пахло сеном, созревающим урожаем и еще тысячами разных трав и цветов. На фоне бледного неба неподвижно возвышались кипарисы и оливковые деревья; изредка налетавший ветерок приятно освежал наши разгоряченные лица.

Хотя загородный домик оказался довольно ветхим, яркий солнечный свет придавал некую привлекательность его выцветшим голубым стенам, а ветви мощного дуба живописно скрывали от глаз разрушающуюся черепицу крыши. В траве гудели пчелы, над лугом порхали опьяневшие от тепла и солнца бабочки.

Я с удовольствием растянулась на сочной траве. Сейчас на мне были лишь тонкая юбка и блузка да еще деревянные башмаки, надетые на босу ногу. Распространявшееся от земли тепло окутывало все мое тело.

Я увидела Карло и почувствовала, как у меня забилось сердце. Он привязал своего коня к изгороди и теперь направлялся сюда. Я поправила юбку. Паолина, которая была рядом, хихикнула.

— Вино — в доме. Надеюсь, ты хорошо проведешь время.

Затем она скрылась за угол дома, и в следующее мгновение я увидела ее уже бегущей через луг. Я обняла Карло. От него пахло солнцем, кожей седла и летом, ко лбу прилипли влажные пряди волос.

— Тебе, наверное, хочется пить, — сказала я. — Пойдем скорее в дом. Стакан вина освежит тебя.

В комнате был полумрак. Сквозь щели в закрытых ставнях пробивалось несколько слабых лучиков света, и в них кружились крошечные пылинки. Я протянула Карло стакан вина. Он жадно осушил стакан, и я снова наполнила его.

В углу комнаты стояла кровать, накрытая покрывалом. Я скинула башмаки и уютно устроилась на подушках.

— Сними куртку, тебе так будет удобнее. И иди ко мне сюда, — позвала я его. — Ну иди же!

Карло мгновение поколебался, затем допил вино и присел на край кровати. На его лице появилась улыбка.

— Твои щеки так раскраснелись и стали такими загорелыми. Смотри, я ведь предпочитаю светлых женщин.

Я расстегнула блузку.

— Взгляни, какая у меня светлая кожа. У меня все тело такое.

Карло отвернулся. Он взял кувшин и стал торопливо пить вино. «Пей-пей, — думала я. — Это доведет тебя до нужного состояния. Я-то уже давно томлюсь от страсти».

Я приблизилась к Карло и прошептала:

— Я так рада, что ты здесь. Я так страстно мечтала о тебе.

Карло снова улыбнулся. Но, когда он улыбался, в его глазах не было даже намека на веселье. Я подумала о том, что у него вообще очень грустные глаза, и поцеловала его.

— Я тоже мечтал о тебе. — Карло с нежностью провел рукой по моим волосам. — Но ты ведь знаешь, как я бываю занят…

— Знаю, знаю, — проговорила я нетерпеливо. — Опять генерал да политика!.. Я не хочу даже слышать об этом сегодня. Сегодня мы будем говорить только о нас с тобой. — Я обвила рукой его шею. — Я люблю тебя, — сказала я, и тут моя грудь легко коснулась его лица. Карло обнял меня. — Я не хочу больше ждать, — прошептала я, и в следующее мгновение он начал покрывать меня страстными поцелуями.

На этот раз он целовал меня именно так, как мне этого хотелось. Через тонкую ткань юбки я чувствовала своими бедрами охватывающее его возбуждение. Руки Карло принялись ласкать все мое тело. Я прильнула к нему, ощущая в себе нарастающее желание…

И тут он вдруг отпустил меня и вскочил на ноги. Покачиваясь, Карло стал дрожащими руками приводить в порядок свою одежду.

— Прости меня, — произнес он, задыхаясь. — Я слишком многое себе позволил.

Я была ошеломлена. В груди гулко и часто стучало сердце.

— В чем дело? — спросила я.

В его темных глазах отразилось страдание.

— Я не должен… — пробормотал он и опустился на стул в дальнем конце комнаты.

Итак, он сознательно возводил между нами барьер.

Я спрыгнула с кровати и, ступая по полу босыми ногами, направилась к нему. Растрепанные волосы лезли мне в глаза, блузка оставалась распахнутой до пояса. Я прижалась к Карло и попыталась поцеловать его, но он с силой оттолкнул меня, отчего я едва устояла на ногах.

— Оставь меня в покое! — воскликнул он.

Теперь уже я задохнулась — от ярости и ненависти к нему. Я размахнулась и с силой ударила его по лицу.

Лицо Карло побледнело, а на щеке проявился красный отпечаток моей руки. Рыдая, я бросилась на кровать.

— Прости меня, — услышала я его шепот. Вот так раз — я его ударила, и он же просит у меня прощения? — Я хочу стать близким тебе, когда ты будешь моей женой, — продолжал он. — А сейчас ты еще моя невеста, и я должен относиться к тебе с уважением. Ведь ты никогда потом не простишь меня, если я воспользуюсь сейчас твоим простодушием и лишу тебя невинности. Ты уступаешь своим чувствам, совершенно не задумываясь о последствиях. А я не могу себе этого позволить — я должен думать о нас обоих. Я обязан сохранять и твою, и свою репутацию.

Я сидела на кровати и изумленно смотрела на него.

Карло встал и распахнул ставни. Небо за окнами уже окрасилось в бледно-желтый цвет, а огненный шар солнца все больше клонился к поверхности моря.

Я вся трепетала от волнения, а Карло мог еще спокойно рассуждать о невинности, благоразумии, репутации. Вот он стоит, вырисовываясь на фоне яркого горизонта, до крайности изнуренный и измученный своими моральными принципами. Он не оправдал моих надежд как мужчина. На самом пороге неистового восторга он попросту отказался от меня. А сама я тоже потерпела неудачу — мне не удалось заставить его забыть о благоразумии. Я смогла ударить, но не смогла соблазнить его. Я застегнула блузку и стала приводить в порядок волосы. Нет, этого я ему никогда не забуду.