– Ты хорошо подумал? – спросил Берхарт, с тревогой всматриваясь в лицо отца.

 – Конечно, вам не стоит так волноваться, – тот развел руки в стороны, будто желая, чтобы мы его осмотрели со всех сторон. – Со мной все будет хорошо.

Я поджала губы и прищурилась. Мне совершенно не понравился ответ отца.

Со свадьбы прошло уже несколько дней. Подарков нам тогда надарили действительно много, некоторые, правда, были совершенно ненужными, но ни меня, ни Эскалиона это не расстроило.

После ритуала дарения начался бал. Мы с Эскалионом открывали его королевским  танцем. Больше в тот вечер, вернее даже ночь, я не танцевала. Не положено.

Утро мы провели в постели. Каждый раз, как вспоминаю те часы, все тело начинает гореть. Раньше, задумываясь о подобной близости, я даже не подозревала, насколько приятно это на самом деле.

Ближе к полудню Эскалион оставил меня досыпать, а сам отправился по делам.

В эти дни нам удавалось видеться только по ночам. Эскалион разбирался с делами королевства, попутно пытаясь влиться в наше время. Во многом ему помогали рассказы моих братьев и отца. Притихшие геральды также старались оказать содействие, явно помня, что их все еще ждет принесение клятвы.

Почти всех советников Эскалион разогнал, решив, что ему достаточно самого минимума. В итоге на данный момент остался только военный советник, казначей, советники по внутренней и внешней политике.

 – Скажи на милость, к чему мне советы о том, какие именно кусты будут расти в моем саду? Это дела садовника, – хмуро делился со мной Эскалион, крепко прижимая к себе и выводя рисунки на моей обнаженной спине.

Все эти дни люди в замке выглядели настороженными и сосредоточенными. Они явно присматривались, стараясь понять, что собой представляет новый король.

Даже если и были недовольные резкой сменой династии, то, видя отношение геральдов – самых влиятельных лиц после короля, – все эти люди притихали. Все-таки геральдов отлично знали, и все понимали, что они не станут вести себя подобным образом с тем, кто не достоин трона.

Конечно, многие недоумевали, пытаясь разобраться в ситуации. Некоторые сильно сомневались в официальной версии про волю магии и дальнего родственника. Обычно это были те, кто не обладал колдовским даром. Колдуны и колдуньи же, наоборот, верили, так как понимали, что означает воля магии и как она может влиять на человека.

Боюсь, если бы в королевстве геральды не имели власти и влияния, то смена короля прошла бы более болезненно, но пока страна замерла, пытаясь осознать, что именно произошло и почему.

Эскалион со скупой улыбкой говорил, что такая растерянность нам всем только на руку.

 – Не думаю, что много будет желающих вернуть Гордона на трон, – с сомнением сказала я ему как-то. – Он был популярен только у юных леди. Его законы часто не нравились никому, так как притесняли либо один слой населения, либо другой. С его поведением мирились, так как понимали, что сделать ничего не могут. Но всё-таки были и такие, кому он на троне был более выгоден, чем вы.

Эскалион тогда на мои слова кивнул и задумался.

Я на самом деле не солгала. Гордона на троне лишь терпели, так как не было особых вариантов. Думаю, еще и это помогло безболезненной смене короля.

 – Кстати, а где Эклин-Маэр? – спросила я мужа. – Я давно не видела его.

 – Соскучилась? – хмуро поинтересовался он, устремив на меня свой темный, буквально приковывающий к месту взгляд.

 – Зачем мне этот глупец, если у меня есть вы, мой король? – промурлыкала я, почувствовав, что от собственнических ноток, прозвучавших в голосе мужа, у меня сладко сдавило в груди. Силой воли стерев наползающую на лицо улыбку, я уткнулась носом ему в шею, легонько прикусывая белую кожу.

На этом разговор о Гордоне закончился. Чуть позже я узнала от Бенедикты – она как-то легко начала ориентироваться в замковой жизни, – что Эскалион велел Гордону найти себе жену в самый короткий срок и покинуть замок. Бени сказала, что в жены Гордону отчаянно набивается Дебора.

Конечно, Эскалион узнал о попытке отравления. Дебору чуть не арестовали, но вмешался ее отец – один из геральдов. В итоге Эскалион одобрил намерения Деборы в отношении Гордона.

 – Я мог бы закинуть ее в самый дальний угол подземелий, но ее отец – геральд. И пусть вскоре он будет связан клятвой, мне бы не хотелось, чтобы этот человек затаил обиду. А он ее затаит. Ведь эта глупая девчонка – его дочь, и, судя по всему, он ее отчаянно любит, – поделился со мной тогда Эскалион, и я его полностью поддержала.

После церемоний меня переселили в королевские покои. Они были несоизмеримо больше моих прежних комнат. И не только размерами, но и количеством помещений. Здесь была гостиная, две спальни, две гардеробные, большая ванная комната, кабинет, библиотека и нечто вроде комнаты для отдыха.

Вот именно в последней комнате мы сейчас с отцом и братьями и находились.

В камине уютно потрескивали дрова, мягкий оранжевый свет от пары свечей почти убаюкивал. Эскалиона до сих пор не было, несмотря на позднее время.

 – Не понимаю, отец, почему ты не хочешь принять предложение Берхарта? – спросила, отпивая из чашки ароматный отвар.

 – Потому что не хочу? – вопросом на вопрос ответил он.

 – Ты любишь ее? – не сдавалась я, желая понять мотивы отца.

 – Нет, давно уже нет, – после некоторого молчания все-таки признался он.

 – Тогда почему? – спросила еще настойчивее, давая понять, что так просто я не отстану.

Отец рассмеялся.

 – И в кого ты такая упрямая?

 – В тебя, – фыркнула я, улыбаясь. – В кого же еще?

Через какое-то время он оборвал смех, тяжело вздохнул, окинув нас странным взглядом, а потом заговорил:

 – Я чувствую себя виноватым в том, что случилось с вашей мамой. До свадьбы она предупредила меня, что в ее семье были случаи, когда колдуньи теряли свою магию. Случалось это после того, как они много и часто рожали. Конечно, речь шла не о четырех детях, а о куда большем числе, но я тогда впечатлился и сказал, что мне вполне хватит и троих. Я всегда мечтал о дочери, но она все рожала и рожала мне сыновей, – отец вздохнул. – Я не обвиняю ее и понимаю, что поступил ужасно, но тогда я думал, что ей ничего не грозит. Ведь я специально выяснял и знал, что колдуньи в прошлом теряли магию только после седьмого, а то и восьмого ребенка. Она была против, но мне удалось ее уговорить. Как же я был счастлив, когда ты родилась, Амелия. Я готов был носить на руках Адалинду. Что я и делал с большим удовольствием. А потом произошло самое страшное – магия оставила ее. С момента, когда Адалинда поняла, что магия не вернется, она изменилась. Вся ее ненависть, которая должна была быть направлена на меня, отчего-то обратилась в сторону ни в чем не повинного дитя. Вы просто не знаете, каково ей пришлось. Потерять магию – это то же самое, что потерять часть себя. Я слышал, как она плачет ночами, стараясь скрыть ото всех свои страдания. Я не могу предать ее. Это было бы с моей стороны подлостью.

После слов отца мы долго молчали. Каждый размышлял о своем. Не знаю, как остальные, но я думала о том, что не могу представить себя на ее месте. Легко говорить, когда нечто подобное касается тебя лишь косвенно. Я не знаю, как повела бы себя, если бы моя магия покинула меня. Что чувствует моя мать? Какие ощущения она испытывает? Может быть, ей всегда больно? А может, из-за потери магии в ее душе постоянно царит тоска и вечная печаль?

Легко сказать, что я на ее месте ни за что не стала бы травить собственную дочь, перекладывая на нее вину. Но кто знает, что было бы на самом деле.

 – Я разбирался с этим вопросом, – привлек наше внимание Берхарт, разрушив тем самым задумчивую тишину. – Подобное – в действительности не такая уж и редкость. Магия матери не просто сгорела, а на самом деле перешла к Амелии, – при этих словах я побледнела и отшатнулась. – Именно поэтому ты, Амелия, намного сильнее нас всех, – договорил он.

 – Что? – прошептала я пораженно. – Но как это возможно?.. Почему?! Я не ощущаю в себе какой-то особенно большой силы.

 – Конечно, не ощущаешь, – фыркнул Берхарт. – Твоя сила для тебя привычна и вроде бы незаметна. Но, поверь, любой из нас чувствует, насколько ты сильнее магически. Однако ты не должна себя в чем-то винить. Все дело в самой магии. Если верить всему, что мне удалось узнать, то магия все равно вынудила бы маму родить девочку. Она ведь не рассказывала тебе, отец, что во всех случаях в ее семье женщины теряли магию именно после рождения дочери? И да, перед этим часто рождались только мальчики, и магия заставляла пары зачинать снова и снова, пока не добивалась нужного ей результата.

 – Звучит жутковато и совсем немилосердно, – тихо сказала Бенедикта, нервно комкая в руках платок.

 – Не говорила, – отец качнул головой, выглядя при этом так, словно его неожиданно ударили. – Ничего такого она мне не говорила.

 – Я подозреваю, что она знала, – Берхарт вздохнул.

 – Но почему магия так делает? – спросила Ариадна, покусывая четко выделяющиеся на бледном лице губы.

 – Потому что подобное позволяет девочке стать очень сильной.

 – Зачем? – стараясь скрыть волнение, спросила я почти шепотом.

Берхарт долго молчал, то ли собираясь с духом, то ли вспоминая, а потом принялся рассказывать:

 – Вы же знаете, что мамина семья очень древняя? Корни этой семьи уходят так глубоко, что я так и не нашел ее истока. У них почти всегда рождалось много мальчиков. Иногда они меняли фамилию. Например, я точно знаю, что семья Адевиск как раз произошла после подобной смены фамилии, – Берхарт при этом посмотрел на Бенедикту.

 – Но зачем они это делают? – спросил отец, явно растерянный из-за открывшихся фактов.

 – Полагаю, это тоже воля магии. Лично я думаю, что Акерли – это некая скрытая жемчужина Хальдора. Посудите сами. Все члены этой семьи имеют превосходное здоровье, что говорит о сильной крови. К тому же все они колдуны. А это очень большая редкость, на самом деле. Это нам привычно, что мы все рождены с колдовскими силами, но в других семьях все совсем не так. Бывает, что из пяти детей всего один рождается колдуном или колдуньей. К тому же все Акерли очень красивы. Их женщины всегда рожают много мальчиков. И при всем при этом никто толком не обращает на них внимания. Разве это не странно? Если покопаться в родословной разных семей, то я больше чем уверен, что в любой из них когда-нибудь отметились Акерли.

Берхарт замолчал и как-то подозрительно замялся, явно не зная, стоит ли ему рассказывать дальше или нет.

 – Еще что-то? – спросил отец, заметив его сомнения.

Берхарт вздохнул, каким-то совершенно несвойственным ему жестом взлохматил пальцами волосы, а потом все-таки продолжил:

 – Я считаю, что Акерли – носители магической силы. Нет, нет, постойте, – он приподнял руки, замечая, как отец с Оллартом открыли рты, явно желая что-то сказать, а может быть, и возразить. – Я понимаю, что звучит совсем непонятно и даже глупо. Просто я долго разбирался с этим вопросом и заметил некую закономерность. Семей, в которых долгие поколения рождаются магически одаренные дети, не так много, как может показаться. Почти все они очень древние. Так вот о закономерности. Как только в какой-либо из этих семей начинало рождаться все меньше и меньше детей с колдовским даром, как в семью входила женщина из рода Акерли. И после этого все приходило в норму. Вспомни семью Маклэйн, отец. Еще недавно почти все в ней были простыми людьми.

Отец нахмурился, явно роясь в памяти. Через пару секунд он выглядел несколько удивленным.

 – Ты прав. Еще бы немного – и в семье Маклэйн не осталось бы никого с колдовским даром. Я последний...

 – Вот и я про то же. И никто не обращает на это внимания, так, словно сама магия отводит людям глаза. Поэтому я могу с уверенностью сказать, отец, что ты не виноват в том, что случилось с нашей мамой. Я уверен, что она все это, в отличие от нас и тебя, отлично знала.

 – Но почему тогда?.. – отец глянул на меня.

 – Полагаю, – Берхарт тяжело вздохнул. Ему явно не хотелось продолжать, – что у нее просто такая натура. К тому же я уверен, что потеря магии в любом случае весьма неприятное событие, которое вполне способно ухудшить и так нелегкий характер человека.

 – Ты сказал, что у девочек, рожденных Акерли и вытянувших их магию, далее бывает сложная судьба. Что ты имел в виду? – спросила, понимая, что секретов в моей семье оказалось даже больше, чем мне представлялось.

 – То и имел, – Берхарт хмыкнул. – Для того чтобы понять, надо углубиться в историю. Я не стану сейчас пересказывать все, но могу привести один из самых ярких примеров, после которого вам все станет ясно. Вспомните королеву Нимийю. Все ее помнят? Отлично. Так вот, ее мать носила фамилию Брайсон, но это фамилия ее мужа. Никто и не вспоминает, что Брианна Брайсон в девичестве носила фамилию Акерли. Сама Брианна ничем не выделилась, поэтому ее имя никто не помнит, зато все знают королеву Нимийю. Такие дела. И таких примеров не один и не два.

 – Наверное, это очень обидно, – Бенедикта расстроенно вздохнула. – Выполнить возложенную задачу, а потом просто уйти в безвестность. Может быть, еще и это сделало характер Адалинды столь... тяжелым?

 – Не могу сказать точно, но подобное вполне возможно. Уверен, что в душе мамы столько всего намешано, что даже она сама не смогла бы объяснить толком, что ее гложет и чем она недовольна. К сожалению, мы не можем ничего изменить.

 – Тогда я тем более не могу ее оставить, – отец вскинул на нас горящий взгляд и постарался дать понять, что его решение неизменно. – Даже если...

 – Я все понимаю, отец, – Берхарт не дал ему развить свою мысль, перебив. – Мама, я больше чем уверен, все прекрасно знала. И поэтому она не вправе в чем-то тебя или Амелию обвинять. Вашей вины в том, что произошло, нет никакой. Но она все равно все эти годы старалась всеми силами дать понять, что именно вы виновны. Я не считаю, что подобное нужно прощать. Ты не обязан каждый раз униженно просить ее лечь с тобой в постель, отец. Ты думаешь, я не знаю, что происходит между вами? Именно по этой причине я решил во всем разобраться и найти способ избавить тебя от нее.

 – Сын, но...

 – Она не может обвинять магию, поэтому выбрала вас с сестрой объектами своей ненависти, – снова перебил отца Берхарт, явно распаляясь все сильнее и сильнее. Что же такое он успел увидеть, что его настолько задело? – Не смей ее жалеть, отец.

Берхарт вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате, при этом он то и дело то потирал шею, то лохматил волосы, то тер лицо. Я впервые видела его таким взволнованным.

В какой-то момент он резко остановился и повернулся к нам.

 – Я тебе так скажу, отец: мне очень жаль маму. Очень. Я люблю ее, но не хочу видеть, как ты будешь страдать из-за нее всю оставшуюся жизнь. Мне кажется, она будет даже счастлива, если ты оставишь ее. Конечно, мы, ее дети, не станем полностью вычеркивать ее из своей жизни, – Берхарт замолчал, смотря на нас вопросительно. Мы с Оллартом тут же закивали, хотя я и сомневалась, что мое внимание так уж нужно матери. – Но мы будем рады, если вы оба обретете счастье. Пусть и по отдельности.

Отец помолчал с минуту, пару раз вздохнул, но потом все-таки кивнул.

 – Но для начала я бы хотел с ней поговорить, – сказал он, заметив, как мы заулыбались. – Будет не слишком честно решать все в одиночку.

Берхарт сначала нахмурился, а потом всё-таки согласно кивнул.

 – Хорошо, только я поеду с тобой. Не спорь, так надо. Я найду аргументы, поверь мне.

 – Считаю это лишним, но если ты настаиваешь...

 – Настаиваю.

 – Хорошо, – согласился отец, и мы все облегченно выдохнули, довольно переглядываясь. – Думаю, что нам нужно выезжать в ближайшие дни.

После этого мы старались говорить только о мелочах. Все выглядели так, что сразу становилось понятно – новую информацию всем надо обдумать и «переварить».

Через некоторое время вернулся Эскалион, поэтому близкие люди разошлись по своим комнатам отдыхать. На завтра у нас с братьями было запланировано некое дело, которое точно не стоило откладывать.