Мне стоило бы озаботиться тем, как я буду изымать младенцев. А ведь их нужно не только забрать, но и чем-то кормить, где-то держать, пеленки там всякие нужны. К тому же самки гармов ведь не все к нужному моменту родят, будут и беременные, причем на разных сроках. Что делать с ними? Где их держать? Чем кормить? Кто их будет кормить? Не я же, в самом деле.

В итоге выходила не очень радостная картина. Не потащу же я младенцев в Ранкеаватур. Надеюсь, стражи помогут мне с детьми. И потом тоже, ведь когда они подрастут, им понадобятся учителя, а еще те, кто будет за ними приглядывать. А в Ранкеаватуре весьма опасные мосты, дети непоседливы и неосторожны — поубиваются же!

Но и доверять воспитание людям или иллайри мне не хочется совершенно. Люди несомненно окажут на них свое влияние, а иллайри… Нет, иллиатары и иллайри — разные народы. Мы не должны расти вместе.

Странно все это. Я ведь, по сути, и сам человек. Раньше был. Да и до этого считал, что и донгорцы, и эттийцы, и сильдарийцы, и ивуалуйцы, и иллиатары с иллайри — все это люди, просто немного отличающие друг от друга внешностью, но сутью все они одно и то же. Но сейчас я с удивлением понимаю, что меня, на самом деле, мало волнуют люди. Именно люди, как раса.

Раньше я стремился больше узнать, научится, чтобы эффективнее защитить людей. Я сострадал им, жалел, помогал, опекал и оберегал по мере сил. Хотя если вспомнить мою первую жизнь, то я давно уже должен был убедиться, что не все люди достойны хорошего к ним отношения.

Сейчас же, когда Трастиан сказал, что не хочет вести свой народ в губительную войну, я без возражений с ним согласился, считая, что иллайри действительно делать там нечего. А ведь я знаю, что они искусные лучники, мастерски владеют боем на мечах. Они варят прекрасные зелья, с помощью которых можно поднять на ноги раненных. Их артефакты могли бы нам пригодиться. Но нет, я искренне захотел оставить иллайри вне войны, словно… теперь я оберегаю их.

А вот при мысли, сколько, должно быть, погибнет людей, у меня внутри ничего не шевелится. Не скажу, что я считаю себя выше людей или лучше, но они ощущаются… чужими.

До этой жизни люди для меня были кем-то вроде не всегда приятных, но сородичей. Их судьба волновала, я о них переживал, о ком-то сильнее, о ком-то меньше. А сейчас они стали для меня совершенно посторонними. Умрут? Печально и плохо, но особой горечи от их смертей я не испытаю, однозначно.

На мгновение я даже испугался, посчитав, что гарм из этого тела все же не полностью ушел, и отравил мое мировосприятие. И что теперь? Все на свете спихивать на воображаемого монстра, который, возможно, живет внутри, а может, и не живет? Нет, так не пойдет. Скорее всего, это правда, воздействие чужого тела. И это тело принадлежит представителю иной, отличной от человеческой расы.

Конечно, человеком человека делает не только внешний вид, но и разум и сознание. Я знаю, что плохо, когда умирает человек? А когда погибает много людей? Очень плохо. Многие люди все же достойны жизни, и их тоже нужно по-прежнему оберегать. А раз я все это знаю, то обязан сделать так, чтобы погибло как можно меньше людей. И что-то нашептывает мне, что однажды я могу и пожалеть об этом решении.

Это не вернет мне прежних чувств, но позволит не стать монстром. Впрочем, тот, кому безразлична гибель чужой для него расы разве монстр? Сложный вопрос, но, скорее всего, именно так, потому что ни один разумный не должен оставлять другого разумного на погибель, равнодушно наблюдая за мучениями и страданиями. Каким бы чужим не был другой разумный.

Когда я изменился, теперь уже и не вспомнить. Сейчас, размышляя, я вспоминаю, что ощущал в Тоборге к людям вокруг, какое у меня было о них мнение, как я высказывался в их сторону, и понимаю, уже тогда мое отношение изменилось.

Что ж, можно плакать, рвать волосы (в моем случае это приравнивается почти к отрываю пальцев, а то и вовсе рук), корить судьбу — злодейку, но утерянного не вернуть. Теперь я принадлежу другому народу. Его я буду оберегать, а за людьми… присматривать. Издалека, может быть, иногда помогая, кто знает.

Итак, что делать с детьми? И с гармами. Что с ними? Мне просто хотелось бы знать, станут ли они изменяться, если убрать с них все эти наросты. Вдруг в их состоянии виноваты эти прилипалы. А что? Мало ли, яд пауков изменяет тело, а наросты фиксируют изменения, не давая телам вернуть облик обратно. Это даже похоже на какую-то жидкую магию преобразования. Известно, что предмет, над которым поколдовал слабый маг — вскоре вернет свой прежний вид. После сильного мага предмет может поменяться навечно. Вдруг и тут пауки выступают в роли магов, яд — магии, а наросты — что-то вроде стабилизатора, не позволяющего обратить магию вспять. И если это так, то как себя поведут вернувшие свой изначальный вид иллиатары? Будут ли они такими же безумными или же разум начнет возвращаться к ним? Если второе, то будет просто замечательно.

Одно я знаю точно — убивать всех гармов нельзя. Сначала надо провести опыт. Если результат будет положительным, то моих проблем поубавится. Впрочем, радоваться рано, ведь может произойти так, что вид гармы вернут, даже разум станет более вменяемый, но ведь они могут остаться на уровне детей. И что тогда с ними делать? И убить жалко и держать огромное количество детей во взрослом теле… Да уж, задачка.

Ладно, об этом буду думать после того, как проведу эксперимент.

Хотелось бы мне знать силы противников и силы союзников. А так же, как люди вооружены. А то соберется три деревенских деда с вилами и пару городских хлыщей со шпажками, и думай, то ли плюнуть, то ли попытаться хоть что-то с ними сделать. Бывало у меня такое в прошлом. Ничего не имею против людского ополчения, даже они могут сунуть вилы под ребра, но хотелось бы кого-нибудь более обученного и как можно больше.

А вот с гармами затык. У нас имеется двенадцать гор и центральная башня, которая когда-то тоже была горой, но потом ее подтесали с краев, да в башню превратили. Если в каждой горе столько же гармов, как и в той, в которой я очнулся, то у противника весьма грозная армия. К тому же, вполне возможно я видел только тех, кто проживает на верхних уровнях. Кто знает, сколько их там под горами. Отличаются ли горы друг от друга? Что, если в одной горе живет тысяча гармов, а в другой, более «плодородной» и большой, все пятнадцать? Кто даст гарантии, что это не так? Никто. Поэтому нужна тщательная разведка.

Но тут всплывает одно серьезное «но». Валуату, кем бы он ни был, заточил отчего-то на меня зуб. Опять же, я его понимаю, так как он в принципе прав, но мне от этого не легче. Он каким-то образом может отслеживать мое перемещение. Вероятно, чувствует, но повезло хоть не с величайшей точностью.

Мне и узнавать не потребовалось, Трастиан и так поделился новостью, что вокруг барьера рыщут толпы гармов. Понятно, что ищут меня. С таким радаром будет сложнее.

Можно было бы осторожно разведать территорию гармов, но, боюсь, меня тут же засекут. И сбегутся тогда радостные измененные ко мне. Можно послать кого-то другого, но тогда мне надо держаться подальше. Но в таком случае из гор уйдет много гармов и данные окажутся неверными.

А если выманивать их небольшими партиями и постепенно уменьшать поголовье? Ага, с учетом того, что под воздействием яда гармы растут в своих коконах слишком быстро, к тому времени, как мы перебьем всех гармов, в горах не останется ни одного новорожденного, а может быть и беременных тоже. Нет, надо уничтожать их одним махом, стремительно, чтобы они толком и не поняли, что им конец.

Теперь встает вопрос с Валуату. Не сделает ли убийство стольких его невольных последователей его еще сильнее? Перебьем мы всех гармов, доберемся до жрецов, а потом нас этот паразит, как его называет Эрру, всех укокошит, употребив на завтрак. Будет очень печально.

В таком случае, сначала надо убивать жрецов, что-то делать с паразитом, а потом уже обращать внимание на осиротевших гармов. Вдруг после того, как поводок пропадет, они придут в себя. Я сомневаюсь, конечно, но мало ли, чего ведь только в мире не бывает.

Не думаю, что кто-то из людей способен что-то сделать паразиту или жрецам. Я не уверен даже, что и я на это способен, но другой кандидатуры у меня нет. Хотя бы какой завалящий избранный отыскался, но чего нет, того нет.

Значит, в главную башню местного темного зла, иду я. Брать с собой туда иллайри я не собираюсь. Нечего им там делать. Самому бы выжить. Некогда мне будет там за ними приглядывать.

Как добраться? Быстрее всего по воздуху. На лошадях долго, да и потом, слишком приметно. А так можно подняться повыше и спикировать на самый верх. Так даже будет лучше, ведь вряд ли меня будут ждать сверху. Хотя, кто знает. Ищет же он духа, а духи ветра не редкость в этом мире. Но в любом случае для меня нет принципиальной разницы, откуда вламываться в цитадель местного темного властелина. Сверху, снизу, в любом случае меня ждет горячее приветствие. Соваться в такое место в одиночку — безумство. И я это полностью понимаю.

Итак, если я сейчас выйду за пределы Ранкеаледана, то нам придется всем войском маневрировать между рыщущими группами гармов. И стоит учесть, что паразит будет чуять меня и направлять в это место все больше и больше своих прислужников.

Из леса к людям мы в итоге выйдем в таком порядке. Впереди я, такой красивый, следом за мной три иллайри, потом три тысячи лесных стражей. И как вишенка на торте — целая армия гармов. Я уверен, к тому времени их соберется достаточно. Если же прикопать их в лесу — об этом я уже думал.

Нет, надо все-таки сначала убивать Валуату, потом жрецов, а уж после смотреть, что делать с гармами.

Может взять с собой хотя бы Трастиана? Лечить он явно умеет. В случае чего хоть прикроет. Если совсем туго будет, тактически отступим. Да и мечом он владеет вместе с луком. Совсем одному как-то совершенно бредово. Вдвоем тоже, но так больше шансов, все-таки на затылке глаз у меня нет.

Ничему меня жизнь не учит. Снова доверяю постороннему, показывая ему спину. Но без этого никак. К тому же не всякий же разумный только и стремится к тому, чтобы втереться ко мне в доверие, а потом ударить в спину.

Когда мы остались с советником вдвоем, то я посмотрел на него, взвешивая все за и против еще раз. Трастиан, в ответ на мой взгляд, вопросительно поднял бровь, безмолвно спрашивая: в чем дело? Я же хмыкнул.

— Господин советник благороднейших и мудрейших иллайри, как вы смотрите на то, чтобы сходить со мной в небольшой, но весьма важный поход?

Трастиан оглядел меня, будто у меня в один момент на голове выросли рога.

— Что ты задумал?

— Хочу вот темную цитадель навестить, ты со мной?

Советник поднял кубок, медленно отпил из него, продолжая рассматривать меня, а потом так же медленно поставил его на стол и проглотил жидкость.

— Рассказывай, — потребовал он, впиваясь в меня, как мне показалось, вспыхнувшими красным золотом янтарными глазами. — И про мелочи не забудь.