Без тебя, великая Душа, эта книга не появилась бы в мир. Ты вызвала ее к жизни могучим пламенем своей души, ты напитала ее своим страданием, ты благословила ее божественной надеждой. Ты владела Разумом, который прозревает вечно Прекрасное и Истинное под всеми мимолетными видимостями, ты владела Верой, способной двигать горами; ты обладала Любовью, которая пробуждает души и формирует их; твой энтузиазм горел подобно лучезарному огню.
И вот ты погасла и исчезла. Темное крыло смерти вознесло тебя в великое Неизведанное… Но, хотя взоры мои и не видят тебя, я знаю, что ты более жива, чем прежде! Освобожденная от земных цепей, из глубин небесного Света, которым упивается твоя душа, ты не переставала следить за моим трудом, и я чувствовал луч твоего света пребывающим над его предопределенным расцветом.
Если чему-либо моему суждено сохраниться в этом мире, где все так преходяще, я желал бы, чтобы сохранилась эта книга, свидетельница Веры, завоеванной и разделенной. Подобно Элевсинскому факелу, увитому темным кипарисом и белыми звездами нарцисса, я посвящаю ее окрыленной Душе той, которая довела меня до глубины мистерий, чтобы поведать миру священный огонь и возвестить зарю великого занимающегося Света!
Введение в Эзотерическую доктрину.
Я убежден, что придет день, когда физиолог, поэт и философ будут говорить одним языком и будут понимать друг друга.Клод Бернард
Самым большим злом нашего времени следует признать то, что Религия и Наука представляют из себя две враждебные силы, не соединенные между собою. Зло это тем более пагубно, что оно идет сверху и незаметно, но непреодолимо просачивается во все умы, как тонкий яд, который вдыхается вместе с воздухом. А между тем, каждый грех мысли превращается неизбежно в результате своем в душевное зло, а следовательно, и в зло общественное.
До тех пор, пока христианство утверждало христианскую веру в среде европейских народов еще полуварварских, какими они были в средние века, оно было величайшей из нравственных сил, оно формировало душу современного человека. До тех пор, пока экспериментальная наука стремилась восстановить законные права разума и ограждала его безграничную свободу, до тех пор, она оставалась величайшей из интеллектуальных сил; она обновила мир, освободила человека от вековых цепей и дала его разуму нерушимые основы.
Но с тех пор как церковь, неспособная защитить свои основные догматы от возражений науки, заперлась в них словно в жилище без окон, противопоставляя разуму веру, как неоспоримую абсолютную заповедь; с тех пор как наука, опьяненная своими открытиями в мире физическом, превратившая мир души и ума в абстракцию, сделалась агностической в своих методах и материалистической в своих принципах и в своих целях, с тех пор как философия, сбитая с толку и бессильно застрявшая между религией и наукой, готова отречься от своих прав в пользу скептизма — глубокий разлад появился в душе общества и в душе отдельных людей.
Вначале конфликт этот был необходим и полезен, так как он служил к восстановлению прав разума и науки, но не остановившись вовремя, он же сделался под конец причиной бессилия и очерствения. Религия отвечает на запросы сердца, отсюда её магическая сила, наука — на запросы ума, отсюда её непреодолимая мощь. Но прошло уже много времени с тех пор, как эти две силы перестали понимать друг друга.
Религия без доказательств и наука без надежды стоят друг против друга, недоверчиво и враждебно, бессильные победить одна другую.
Отсюда глубокая раздвоенность и скрытая вражда не только между государством и церковью, но и внутри самой науки, в лоне всех церквей, а также и в глубине совести всех мыслящих людей. Ибо, каковы бы мы ни были, к какой бы философской, эстетической или социальной школе мы ни принадлежали, мы несем в своей душе эти два враждебные мира, с виду непримиримые, хотя оба они возникли из одинаково присущих человеку, никогда не умирающих потребностей: потребности его разума и потребности его сердца.
Нельзя не признать, что такое положение, длящееся более ста лет, немало способствовало развитью человеческих способностей, энергия которых не переставала напрягаться в этой взаимной борьбе. Она внушила поэзии и музыке черты неслыханного пафоса и величия. Но слишком долго длившееся и чересчур обострившееся напряжение вызвало под конец противоположное действие. Как за лихорадочным жаром больного следует упадок сил, так и это напряжение перешло в больное бессилие и в глубокое недовольство.
Наука занимается только одним физическим миром; нравственная философия потеряла всякое влияние над умами; Религия еще владеет до некоторой степени сознанием масс, но она уже потеряла всю свою силу над интеллигентными слоями европейских обществ. Все еще великая милосердием, она уже более не светит верой. Умственные вожди нашего времени все — либо неверующие, — либо скептики. И хотя бы они были безукоризненно честны и искренни, все же они сомневаются в своем собственном деле и оттого смотрят друг на друга улыбаясь, как древние авгуры. И в общественной жизни и в частной, они, или предсказывают катастрофы, для которых у них нет лекарства, или же стараются замаскировать свои мрачные предвиденья благоразумными смягчениями. При таких знаменьях литература и искусство потеряли свой божественный смысл.
Отучившаяся смотреть в вечность, большая часть молодежи предалась тому, что её новые учителя называют натурализмом, унижая этим названием прекрасное имя природы. Ибо то, что подразумевается под этим названием, есть не более как защита низких инстинктов, тина порока или предупредительное покрывание наших общественных пошлостей, иными словами: систематическое отрицание души и высшего разума. А бедная Психея, потерявшая свои крылья, стонет и скорбно вздыхает в глубин души тех самых людей, которые ее оскорбляют и не хотят признать её прав.
Благодаря материализму, позитивизму и скептизму, конец 19-го века утерял верное понимание истины и прогресса.
Наши ученые, прилагавшие экспериментальный метод Бэкона к изучению видимого мира с такими поразительными результатами, сделали из Истины идею вполне внешнюю и материальную. Они думают, что можно приблизиться к ней, накопляя все большее и большее количество фактов. В области изучения форм они правы. Но что печально, это что наши философы и моралисты стали думать под конец совершенно так же.
С материалистической точки зрения причина и цель жизни останутся навсегда непроницаемы для человеческого ума. Ибо если представить себе, что мы знаем в точности все, что происходит на всех планетах нашей солнечной системы, что, говоря мимоходом, было бы великолепной основой для индукции; если представить себе что нам известно даже то, какие жители обитают на спутниках Сириуса и на некоторых звездах млечного пути — разве мы получили бы вследствие этого более ясное представленье о цели мироздания? С точки зрения нашей современной науки нельзя смотреть на развитие человечества иначе, как на вечное движение к истине неизвестной, не подлежащей определению и навеки недоступной.
Таково понимание позитивной философии Огюста Конта и Спенсера, имевшей преобладающее влияние на сознание нашего времени. Но истина являлась совсем иной для мудрецов и теософов Востока и Греции. Они также знали, что ее нельзя установить без общего понятия о физическом мире, но в то же время они сознавали, что истина пребывает прежде всего в нас самих. в началах нашего разума и во внутренней жизни нашей души. Для них душа была единая божественная реальность и ключ, отмыкающий вселенную. Сосредоточивая свою волю в своем собственном духовном центре, развивая свои скрытые способности, они приближались к тому великому очагу жизни, который называли Богом; свет же, исходящий из Него, освещал их сознание, приводил их к самопознанию и помогал проникать во все живые существа. Для них то, что мы называем историческим и мировым прогрессом, было не что иное, как эволюция во времени и пространстве этой центральной Причины и этого последнего Конца.
Может возникнуть вопрос: не были ли эти теософы лишь отвлеченными созерцателями и бессильными мечтателями? Нечто вроде факиров, взобравшихся на свои столбы?
Нет, мир не знает более великих деятелей, говоря в наиболее широком и наиболее благом смысле этого слова. Они сияют, как звезды первой величины на духовном небосклоне. Имена их: Кришна, Будда, Зороастр, Гермес, Моисей, Пифагор, Иисус; это были могучие формовщики умов, энергичные будители душ, благие организаторы обществ. Они жили только для своих идей; всегда готовые на всякое испытание и сознавая, что умереть за Истину есть величайший и наиболее действительный из подвигов, они создавали науки и религии, литературу и искусство, и их живая сила до сих пор питает и живит в нас.
И если поставить наряду с такой могучей деятельностью стремления позитивизма и скептицизма нашего времени, что могут они принести человечеству? Создать сухое поколение без идеала, без высшего света и без веры, не признающее ни души, ни Бога, ни вечности, не верящее в будущность человечества, без энергии и без воли, сомневающееся в самом себе и в свободе человеческой души… "По плодам узнаете их", сказал Иисус. Это слово Учителя всех учителей приложимо как к доктринам, так и к людям.
Невольно возникает мысль: или истина навсегда недоступна человеку, или же ею владели в широкой степени великие Мудрецы и первые Посвященные земли, если последнее верно, истина должна находиться в основе всех великих религии и в священных книгах народов. Нужно только уметь разыскать и выделить ее. И в самом деле, если на историю религии посмотреть глазами, раскрывшимися под влиянием единой истины, которая дается только внутренним посвящением, приходишь одновременно и в изумление, и в восторг. То, что развертывается перед духовным взором, совсем не похожие на учения, которые дает церковь, ограничивающая Божественное откровение одним лишь христианством, и для самого христианства допускающая только один, установленный догматами смысл. Но точно также не похоже оно и на то, чему учит материалистическая наука, которая преподается в наших университетах, хотя последняя стоит все же на более широкой точке зрения, ибо она ставит все религии на одну ступень и прилагает ко всем единый метод исследования. Ее ученость глубока, ее усердие достойно удивления, но она еще не поднялась на точку зрения сравнительного эзотеризма, который раскрывает историю религии и историю человечества в совершенно новом свете.
Вот что можно увидать с этой высоты:
Все великие религии имеют внешнюю историю и историю внутреннюю; одну — видимую, другую — скрытую. Под внешней историей я подразумеваю догматы и мифы, преподаваемые публично, в храмах и школах, вошедшие в культ и отразившиеся в народных суевериях. Под историей внутренней я разумею глубокую науку, тайное учение, оккультную деятельность великих Посвященных, Пророков и Реформаторов, которые создали, поддерживали и распространяли живой дух религии. Первая, официальная история, которая может быть всюду прочтена, происходит при дневном свете; тем не менее она темна, запутана и противоречива. Вторая, которую можно назвать эзотерическим преданием, или учением Мистерий, трудно распознаваема, ибо она происходила в глубине храмов, в замкнутых сообществах, и её наиболее потрясающие драмы развертывались во всей своей целости в душе великих пророков, которые не доверяли никаким пергаментам и никаким ученикам своих высоких переживаний и своих божественных экстазов. Историю эту нужно отгадывать, но раз ее познаешь, она является полной света и внутренней связи, она остается всегда в гармонии сама с собой. Ее можно назвать также историей единой всемирной вечной Религии.
В ней проявляется внутренняя суть вещей, истинное содержание человеческой совести, тогда как внешняя история показывает только её земные формы. Там мы схватываем исходную точку Религии и Философии, которые на другом конце эллипса соединяются вновь при помощи всеобъемлющей науки. Эта точка соответствует трансцедентным истинам. В ней мы находим причину, происхождения и конец изумительной работы веков, Провидение, проявляющееся через своих земных деятелей. Это — внутренняя история, которую я буду излагать в этой книге.
Для Арийской расы зачаток и зерно её заключается в Ведах. Её первая историческая кристаллизация появляется в триипостасной доктрине Кришны, которая придает брахманизму его могущество, а религии Индии — её неизгладимую печать. Будда, который по хронологии брахманов явился позднее Кришны на 2400 лет, выдал миру другую сторону тайной доктрины, учение о метампсихозе и о ряде человеческих существований, связанных между собой законом кармы. Хотя буддизм является революцией, демократической, социальной и моральной, направленной против аристократического и жреческого брахманизма, его метафизическая основа остается той же самой, хотя несколько менее совершенной.
Древность священной доктрины не менее поразительна и в Египте, традиции которого относятся к цивилизации гораздо более древней, чем появление Арийской расы на исторической сцене. До последнего времени еще можно было предполагать, что триипостасный монизм, изложенный в греческих книгах Гермеса Трисмегиста, был компиляцией Александрийской школы, созданной под двойным влиянием иудео-христианства и неоплатонизма. С общего согласия верующих и неверующих, историков и теологов, утверждение это длилось до наших дней. Но в наши дни вся эта теория падает перед открытиями египетских надписей. Основная подлинность книг Гермеса, как документов древней мудрости Египта, выступает с торжеством из разгаданных иероглифов. Не только надписи над обелисками Фив и Мемфиса подтверждают всю хронологию Манефона, но они доказывают и тот факт, что жрецы Амона Ра исповедовали высокую метафизику, которая преподавалась под другими формами на берегах Ганга.{1}
По этому поводу уместно сказать, вместе с еврейским пророком, что "камни говорят" и "стены вопиют". Ибо, подобно полуночному солнцу, которое сияло в мистериях Изиды и Озириса, мысль Гермеса, отразившая древнее учение о Боге-Слове, загоралась вновь в глубине Королевских гробниц и заискрилась на свитках папируса "книги Мертвых", которую в течение четырех тысяч лет охраняли безмолвные мумии.
В Греции эзотерическая идея в одно и то же время и более очевидна и более закрыта, чем где бы то ни было; более очевидна потому, что она ярко сквозит в очаровательной мифологии Эллады, переливается словно кровь Олимпийских небожителей в жилах жизнерадостной эллинской цивилизации и отделяется от красоты ее Богов подобно благоуханию цветов и небесной росе. С другой стороны, глубокую, научную мысль, которая лежит в основе всех ее мифов, особенно трудно уловить именно благодаря тому покрову очарования и красоты, который набросили на нее поэты. Но высокие принципы дорической теософии и дельфийской мудрости начертаны не менее ясно в орфических отрывках и в синтезе пифагорейцев, чем в обнародованной и несколько фантастической диалектике Платона.
Александрийская школа дает ко всему этому необходимые ключи. Ибо она первая во времена падения греческой религии начала отчасти раскрывать и отчасти комментировать сокровенный смысл мистерий.
Оккультная традиция Израиля, которая происходит одновременно из Египта, Халдеи и Персии, была сохранена для нас во всей её глубине, хотя и под покровом странных и туманных форм, Каббалой, или устной традиций, начиная с Зохара и Сефера (Jйzirah), приписываемого Симону Бен-Иохаю, до комментариев Маймонида.{2} Таинственно скрытая в книге Бытия и в символике пророков, она выступает поразительным образом в прекрасном труде Фабра д'Оливе "La Langue hйbraique restituйe" который стремится воссоздать истинную космогонию Моисея по египетской методе, сообразно тройному смыслу каждого стиха и почти каждого слова первых десяти глав книги Бытия.
Что касается до христианского эзотеризма, он сияет сам по себе в Евангелиях, если их осветить есейскими и гностическими преданиями. Он бьёт ключом, как из живого родника, из слов Христа, из всех его притч и из глубины его поистине божественной души. В то же время Евангелие от Иоанна дает нам ключ к интимному, высоко духовному учению Иисуса, раскрывая весь смысл и весь размер его обетованья. У него мы снова находим ту же доктрину трех ипостасей и божественного Глагола, преподававшуюся в течение тысячелетий в храмах Египта и Индии, но поднятую и олицетворенную Царем Посвященных, величайшим из Сынов Божиих.
Приложение метода, называемого «эзотеризмом» к истории религий, приведет нас к результату величайшего значения, которое можно выразить так: древность, непрерываемость и основное единство эзотерической доктрины. Необходимо признать в этом факт чрезвычайной важности. Ибо он устанавливает, что мудрецы и пророки самых различных времен пришли к одинаковым заключениям относительно основ, относительно первых и последних истин, и притом — одним и тем же путем внутреннего посвящения и медитации.{3} Прибавим, что именно эти мудрецы и пророки были величайшими благодетелями человечества, именно их искупительная сила вырвала человечество из бездны низшей природы и отрицания. Не следует ли из этого, что, по выражению Лейбница, есть нечто вроде вечной философии perennis quaedam philosophia, которая образует первичную связь между наукой и религией и утверждает их конечное единство?
Древняя теософия, которая исповедовалась в Индии, в Египте и Греции, составляла целую энциклопедию, разделявшуюся обыкновенно на четыре категории:
1) Теогония или наука об абсолютных принципах, тождественная с "наукой о числах" в их приложении ко вселенной, или священная математика.
2) Космогония — осуществление вечных принципов в пространстве и во времени или инволюция духа в матерью; мировые периоды.
3) Психология — организация человека; эволюция души на протяжении всей цепи существований.
4) Физика, наука о царствах земной природы и об их свойствах.
Индуктивный и экспериментальный методы соединялись и контролировали друг друга в этих различных областях науки, и каждой из последних соответствовало определенное искусство. Если начать перечисление снизу, с физических наук, то мы получим: во 1-х Медицину, основанную на знании оккультных свойств минералов, растений и животных; Алхимию или превращение металлов; дезинтеграцию и восстановление материи посредством мировой деятельной силы, искусство, практиковавшееся в древнем Египте по показаниям Олимпиодора и названное им chrysopйe и argyropйe; во 2-х Искусства психургические, соответствующие силам души: магия и гадание; в 3-х Астрология или искусство, раскрывавшее отношение между судьбами народов и индивидумов и движениями вселенной, которое определялось обращением планет и, в 4-ых, Теургию, высшее искусство мага, столь же редкое, сколько опасное и трудное, искусство приводить душу в сознательное соприкосновение с различными видами духов и уменье влиять на них.
Таким образом и науки и искусства соединялись в древней Теософии и истекали из одного и того же принципа, который на современном языке можно бы назвать: интеллектуальный монизм или эволюционный спиритуализм.
Основные принципы эзотерической доктрины можно формулировать так: Дух есть единственная Реальность, Материя — лишь его внешнее выражение, изменчивое, мимолетное, его динамизм в пространстве и времени. Творчество вечно и непрерывно, как сама жизнь. Микрокосм-человек, по своей тройственной организации (дух, душа и тело), есть подобие и отражение макрокосма-вселенной (мир божественный, мир человеческий и мир естественный), который в свою очередь есть тело Бога, абсолютного Разума, соединяющего в своей природе: Отца, Мать и Сына (сущность, субстанцию и жизнь). Вот почему человек, образ и подобие Бога, может стать его живым Глаголом.
Гнозис, или умозрительная мистика всех времен, есть искусство находить Бога в себе, развивая тайные глубины и скрытые способности сознания. Человеческая душа, индивидуальность, бессмертна по существу. Её развитие происходит по линиям попеременно нисходящим и восходящим, благодаря то телесным, то духовным существованиям. Перевоплощение есть закон её эволюции. Достигнув совершенства, она освобождается и возвращается к чистому Духу, к Богу, ко всей полноте Его Сознания. Так же как душа возвышается над законом борьбы за существование, когда начинает сознавать свою человечность, так же она поднимается и над законом перевоплощения, когда начинает сознавать свою божественность.
Перспективы, открывающиеся на пороге Теософии, беспредельны, в особенности если их сравнить с узким и печальным горизонтом, в круг которого человек заперт материализмом, или с неприемлемыми разумом положениями клерикальной теологии. Встречаясь с этими перспективами в первый раз, чувствуешь трепет бесконечности. Бездны бессознательного разверзаются внутри нас, открывая перед нами пучину, из которой мы происходим, и головокружительные высоты, к которым мы стремимся. Восхищенные этой беспредельностью и в то же время испытывая трепет перед необъятностью предстоящего пути, мы жаждем небытия, мы призываем Нирвану. Но вслед за тем мы сознаем, что эта слабость — не более как утомление моряка, готового упустить весло перед напором грозящего вихря.
Кто-то сказал: человек рожден в углублении волны и ничего не знает о широком океане, расстилающемся впереди и позади его. Это — правда, но мистическое откровение направляет нашу ладью на самый гребень волны и оттуда, хотя и одолеваемые яростным напором стихии, мы все же успеваем схватить весь необъятный простор океана и весь его величественный ритм, а взор, измеряющий глубину небесного свода, отдыхает в тишине лазури.
Удивление наше растет, когда, исследуя современные науки, мы убеждаемся, что они проявляют невольную и тем более непреодолимую наклонность вернуться к данным древней Теософа. Не покидая атомистической гипотезы, современная физика пришла незаметно к тому, что отождествила идею материи с идеей силы, что является уже приближением к духовному динамизму. Чтобы объяснить свет, магнетизм, электричество, ученые принуждены были допустить тонкую и совершенно невесомую матерью, наполняющую мировое пространство и проникающую все тела, которую они назвали эфиром, что является уже шагом по направлению к древней теософической идет о Мировой душе. Что касается до чувствительности и разумной приспособляемости этой материи, она выступает в опыте, который был сделан недавно и который доказал передачу звука посредством света.{4}
Из всех наук наиболее противоречащими идеям спиритуализма кажутся сравнительная зоология и антропология. А между тем, они могли бы послужить доказательством для спиритуалистических идей, если бы был уловлен закон, по которому совершается взаимодействие между духовным миром и миром физическим. Дарвин положил конец младенческому представлению первобытной теологии о сотворении мира. В этом отношении он только вернулся к идеям древней Теософии. Уже Пифагор сказал: "человек сродни животному". Дарвин показал законы, следуя которым природа выполняет божественный план; законы эти: борьба за существование и естественный подбор. Он доказал изменчивость видов, он сократил их число и установил их происхождение.
Но его ученики, теоретики абсолютного трансформизма, желавшие произвести все виды от одного первоначального типа и ставившие их появление в исключительную зависимость от влияния среды делали большие натяжки в пользу чисто внешнего и материалистического понятия о природе.
Нет, среда объясняет появление видов не более, чем физические законы объясняют законы химические, не более, чем химия объясняет эволюционный принцип растения, или эволюция растения — эволюцию животного.
Что касается больших отделов животного царства, они соответствуют вечным типам жизни, обозначающим различный ступени сознания. Появление млекопитающих после пресмыкающихся и птиц имеет свою причину не в изменении земной среды; измененная среда являет собой только условия. Появление это обусловлено новой эмбриологией, следовательно и новой разумной жизненной силой, воздействующей изнутри, из той внутренней сути природы, которую можно назвать потусторонней по отношению к нашим физическим чувствам. Без этой сознательной жизненной силы невозможно объяснить появления даже самой ничтожной органической клеточки в мире неорганическом.
Наконец, Человек, это живое подобие Мировой Души и деятельного Разума, завершающее собой целый ряд существ, раскрывает всю полноту божественной мысли гармонией своих органов и совершенством своей формы.
Синтезируя все законы эволюции и всю природу в своем теле, он покоряет ее и поднимается над ней для того, чтобы через сознание и через свободу вступить в беспредельное царство Духа.
Экспериментальная психология, опирающаяся на физиологию и стремящаяся с начала XIX столетия снова стать наукой, привела ученых к порогу потустороннего мира, этой истинной отчизны души, в которой хотя и не прекращается аналогия, но управлять её действиями начинают уже иные законы; я подразумеваю расследования медиков относительно животного магнетизма, сомнамбулизма и различных внебодрствующих состояний души, начиная с ясновидящего сна и двойного зрения и кончая экстазом.
Современная наука двигается лишь ощупью в той области, в которой древняя эзотерическая наука действовала сознательно, обладая недостающими современной науке началами и необходимыми ключами. И тем не менее, ей удалось открыть целый ряд фактов, которые показались ей изумительными и необъяснимыми, потому что факты эти противоречат материалистическим теориям, под влиянием которых она приобретала привычку думать и делать свои выводы.
Ничто так не поучительно, как негодующее недоверие некоторых ученых материалистов, с которым они относятся к явлениям, доказывающим существование невидимого духовного мира. В наше время, когда кто-либо стремится доказать наличность души, он настолько же задевает атеистическое правовеpиe, как когда-то церковное правоверие задавалось отрицанием Бога. Правда, жизнью своею при этом уже не рискуют, но зато рискуют репутацией.
Но как бы то ни было, даже из наиболее простого явления мысленного внушения на расстоянии, явления, подтвержденного тысячу раз в летописях магнетизма,{5} логическим выводом является признание деятельности духа и воли вне физических законов видимого мира. Таким образом, дверь в невидимый мир раскрылась. В высших явлениях сомнамбулизма этот мир раскрывается вполне.
Если мы перейдем от экспериментальной и объективной психологии к психологии интимной и субъективной нашего времени, которая выражается в поэзии, музыке и литературе, мы найдем, что сильное дуновение бессознательного эзотеризма проникает их.
Никогда стремление к духовной жизни, к невидимым мирам, изгнанным материалистическими теориями ученых и модным направлением, не было более серьезно и более искренно. Стремление это обнаруживается в тоскливых исканиях, в трагических сомнениях, в глубокой меланхолии, вплоть до богохульства наших натуралистических романистов и наших поэтов декадентов. Никогда душа человеческая не испытывала более глубокого чувства ничтожества и нереальности земной жизни, никогда она не стремилась более пламенно к невидимому, к потустороннему, сохраняя в то же время неспособность верить.
Иногда её интуиции удается даже подняться до сверхчувственных истин, не имеющих санкции её земного разума, которые противоречат её поверхностным представлениям и являются невольным излияниям её сверхсознания. В доказательство своих слов я приведу отрывок из книги редкого мыслителя, который страдал всею горечью и всею тоской нравственного одиночества нашего времени.
Каждая сфера бытия — говорит Фредерик Амьель — стремится к более высокой сфере, ибо до неё достигают откровения и предчувствия высшего. Идеал, в какой бы форме он ни проявлялся, есть лишь предвидение, пророческое прозрение в это высшее существование, к которому стремится каждое живое существо. Это высшее существование бывает всегда и более внутреннее по своей природе, т. е. более духовное. И как вулканические извержения выбрасывают на поверхность тайны земных недр, так же и энтузиазм и экстаз — только мимолетные взрывы глубин внутреннего мира души. И вся жизнь человеческая только приготовление и преддверие к этой жизни духа. Ступени посвящения неисчислимы. Поэтому бодрствовать должен ученик жизни, тот, который несет внутри себя будущего ангела; он должен работать над ускорением расцвета своей души, ибо божественная Одиссея не более как ряд метаморфоз, где каждая форма, результат предшествовавших, является одновременно и условием для последующих форм.
Божественная жизнь есть ряд последовательных смертей, когда дух сбрасывает свои несовершенства и свои символы и отдается растущей силе притяжения, исходящей из неизреченного Центра всех сил — "из Солнца разума и любви"
В обычное время Амьель был только очень умный гегельянец со свойствами высшего моралиста. Но в тот день, когда он написал эти вдохновенные строки, он был глубоким теософом. Ибо трудно лучше осветить и с более захватывающей силой выразить самую суть эзотерической истины.
Даже этого краткого обозрения достаточно, чтобы показать, что разум и современная наука готовятся, сами не подозревая и не желая того, воссоздать древнюю теософию помощью орудий более совершенных и на фундаментов более прочном.
По выражению Ламартина, человечество подобно ткачу, работающему на станке времен с изнанки. Придет день, когда взирая на другую сторону ткани, человечество узрит картину дивную и величавую, вытканную на протяжении веков его собственными руками, причем само оно не видело ничего, кроме путаницы нитей на изнанке ткани. В этот день человечество преклонится перед Провидением, проявляющем себя в нем самом. И тогда сбудутся слова современного герметического писания, и они не покажутся слишком дерзновенными тому, кто достаточно глубоко проник в эзотерические предания: "эзотерическая доктрина не только научна, не только философски обоснована, моральна и религиозна, но она сама, наука, сама философия, сама мораль и сама религия по отношению к которой все остальные — лишь подготовления, выражения частичные или ошибочные, смотря по тому, приближаются они к ней, или же удаляются от нее".{6}
Я далек от мысли, что дал достаточно полное свидетельство об этой науке всех наук. Для этого нужно не менее, как возвести здание всех наук, известных и неизвестных, восстановленных в их преемственном порядки и преобразованных в духе эзотеризма.
Я стремился доказать, что учение Мистерий нужно отнести к самому источнику нашей цивилизации; что учение это создало все великие религии, как арийская, так и семитская; что христианство ведет именно к нему весь человеческий род своею эзотерической стороной, и что современная наука стремится роковым образом к нему же всею совокупностью своего поступательного движения; и что в конце концов, Религия и наука должны встретиться в этом учении, как в единящей пристани, и найти в нем свой синтез. Можно сказать наверно, что всюду, где находится какой бы то ни было отрывок эзотерической доктрины, там она существует и во всей своей целости. Ибо каждая из её частей предваряет или вызывает остальные части.
Великие мудрецы и истинные пророки всегда владели ею, и мудрецы и пророки будущего будут также владеть ею. Свет может быть более или менее сильный, но это все тот же свет. Форма и подробности могут меняться до бесконечности, но основа, то есть принципы и цель — никогда.
В этой книге будет дано нечто вроде постепенного развития или последовательного раскрытия эзотерической доктрины в её различных частях; раскрытие это будет дано так, как она осуществлялась последовательно великими Посвященными, представителями мировых религий, которые содействовали устроению человечества, и последовательная смена которых намечает дугу эволюции, начавшуюся с древнего Египта и с первых шагов арийской цивилизации и завершенную человечеством в настоящем цикле жизни.
Таким образом, эзотерическая доктрина появится в нашем изложении не как абстрактное учение, но как живая сила, проходящая через душу великих Посвященных и отражающаяся на живом действии исторической драмы развивающегося человечества. В этом ряду Посвященных Рама указывает лишь на вход в храм, Кришна и Гермес дают к нему ключ, Моисей, Орфей и Пифагор показывают внутренность храма, а Иисус Христос вводит в его святилище.
Эта книга возникла вся из пламенной жажды высшей истины цельной, вечной, утоляющей, вне которой частичные истины лишь дразнят. не давая удовлетворения… Лишь те поймут меня вполне, кто сознает так же как я, что современный момент в истории человечества со всеми своими материальными богатствами не что иное, как грустная пустыня с точки зрения духа и его бессмертных стремлений. Переживаемое время глубоко важно, и все крайние последствия агностицизма дают себя знать разрушением общественности. И для нашей Франции и для всей Европы вопрос стоить так: быть или не быть.
Необходимо или восстановить центральные органические истины на их нерушимых основах, или же упасть окончательно в бездну материализма и анархии. Наука и Религия, эти исконные охранительницы цивилизации, обе потеряли свой величайший магический дар — дар воспитывать души человеческие. Храмы Индии и Египта произвели самых великих мудрецов земли. Храмы Греции создали героев и поэтов. Апостолы Христа были величайшими из мучеников и тем вызывали к жизни тысячи способных на самоотречение и мученичество. Церковь средних веков, несмотря на свою первобытную теологию, была в силах создавать святых и рыцарей только по тому, что верила, и еще потому, что временами дух Христа еще трепетал в ней. Ныне же ни церковь, закованная в своем догмате, ни наука, пребывающая в плену у материи не в состоянии более создавать цельных людей. Искусство формировать души человеческое утеряно в наш век, и оно будет снова найдено не ранее, чем наука и религия, переплавленные в живую силу, сообща начнут стремиться и работать для спасения и для блага человечества. Для этого науке не понадобится изменять своих методов, ей придется лишь расширить свою область, и Христианству не придется отказываться от своих традиций, ему необходимо лишь понять их происхождение, их дух и истинное значение их обетований.
Это время духовного возрождения и социального преобразования придет, мы в этом глубоко уверены. Уже появляются ясные значения. Когда наука будет знать, а религии вернется её нравственная мощь, тогда и человек начнет действовать с новой энергией. Искусство жизни и искусство творчества может возродиться лишь при слиянии науки, религии и общественности в одно гармоническое целое.
Но пока это возрождение еще не настало, что делать в этот век когда все стремится по наклонной линии в пропасть, когда в сгущающихся сумраках таится угроза, несмотря на то, что начало того же века{7} казалось поднятием к свободным вершинам, озаренным блистающей зарей?
"Вера — сказал один мыслитель — есть мужество духа, который стремительно бросается вперед, уверенный, что найдет истину". Эта вера не враг разума, а его свет; это — вера Христофора Колумба и Галилея, которая желает проверки и доказательств; это — единственная вера, возможная в наши дни. Для тех, кто ее потерял безвозвратно, а таких много, ибо пример действовал сверху, — дорога легкая и торная: следовать за современным течением и подчиниться духу времени вместо того, чтобы бороться с ним; предаться сомнению отрицания, при виде человеческих бедствий утешать себя улыбкой презрения и, прикрывая глубокое ничтожество всего видимого блестящим покровом, украшенным прекрасным именем идеала, оставаться твердо убежденным, что последний не более как полезная химера.
Что касается до нас, которые верят, что идеал есть единственная Реальность и единственная Истина в вечно меняющемся и скоротечном мире, для нас, которые верят в утверждение и осуществление всех его обетований, как в земной истории человечества, так и в будущей жизни, которые знают, что это утверждение необходимо, как врожденное право человеческого братства, как разум вселенной и как логика Бога; — для нас, обладающих этим убеждением, остается только один выход: будем утверждать эту истину без страха со всею силой, на какую мы способны; бросимся во имя ее и с нею на арену деятельности и, несмотря на всю царящую запутанность и смятение, попробуем проникнуть путем внутреннего проникновения и индивидуального посвящения в Храм вечных Идей, дабы вооружиться в его святилище непреоборимыми Основами.
Это именно то, что я пытался провести в предлагаемой книге, надеясь, что другие последуют за мной и выполнять поставленную задачу более совершенно, чем ее выполнил я.