Чтобы правильно понять события, о которых будет рассказано ниже, необходимо хотя бы в общих чертах представить ту историческую обстановку и атмосферу, в которых они происходили.
В 1569 году на сейме в городе Люблине состоялась так называемая Люблинская уния — объединение Польского королевства и Великого княжества Литовского, а вернее, при сильном политическом давлении произошло присоединение территорий Литовского княжества к Польской Короне. Удивительно проницательные слова сказал тогда на одном из сеймовых заседаний от имени литовско-белорусских послов жмудский староста Иван Ходкевич: «Неприятель во время перемирия не нарушал собственности, а нас, живущих в вечном мире и братстве с вами, господа поляки, лишаете нас этого права. Справедливости мало на земле! Но Бог такой несправедливости не потерпит: рано или поздно расчет будет». С великой скорбью и со слезами принимали тогда акт объявления унии литовско-белорусские послы.
В результате Люблинской унии исконно русско-украинские и белорусско-литовские земли с преобладающим православным населением и самобытной культурой оказались подчиненными католической Польше, в которой сосредоточивалась теперь вся законодательная власть. Так образовалась Речь Посполитая.
Со времени принятия Люблинской унии началась постепенная полонизация Белоруссии, а вместе с ней и более активное распространение римского католичества. Все чаще и чаще белорусские земли стали переходить в руки польских владельцев и ополяченной местной шляхты, получавших земельные угодия от польских королей в награду за военную службу. Эти владельцы закрепили за своими землями местных крестьян, лишив их права переходить в другие места. Сеймовым законом 1573 года крепостное право в Речи Посполитой было установлено окончательно, а третий Литовский статут 1588 года еще раз подтвердил его. Ни в одной европейской стране крепостное право не приобрело такие уродливые формы, как в Речи Посполитой, где владельцы самовластно и по собственной прихоти распоряжались даже жизнью принадлежавших им «хлопов». На белорусских землях ситуация сложилась еще хуже. Здесь белорусское крестьянство находилось в крепостной зависимости у польских или ополяченных панов и магнатов, считавших себя частью единой «польской шляхетской нации» и не желавших иметь с местным населением ничего общего — ни по крови, ни по вере, ни по культуре. Ничего не изменила и принудительная религиозная уния 1596 года; шляхетство воспринимало ее, как и православие, верой второго сорта — для «быдла». Жестокость крепостных порядков в Белоруссии поражала не только западных путешественников, но даже российских дворян, тоже крепостников, которые единогласно находили положение белорусского мужика непереносимым.
Значительную роль в полонизации края играло католическое духовенство, также состоявшее преимущественно из поляков. Для его пополнения подготавливались кадры в многочисленных польских католических школах, находившихся на содержании иезуитов. Множество поляков, занимавшихся торговлей и служивших в урядах, селилось в городах. Обслуживавшее их католическое духовенство занималось одновременно и миссионерством среди белорусского мещанства.
Серьезные изменения в жизни белорусских городов, связанные с событиями национально-освободительного восстания в Западной Руси и русско-польской войны, произошли в середине XVII столетия. После отступления из Белоруссии русских войск большая часть торгово-ремесленного населения, как добровольно, так отчасти и принудительно, переселилась в Россию. Лишившись городских доходов, польская казна и частные владельцы городов (магнаты) стали в массовом порядке заселять белорусские города еврейскими общинами — «кагалами», переселявшимися из Польши и Германии.
В результате этих процессов города Белоруссии к концу XVIII столетия практически потеряли белорусский облик, и только сельское население еще сохраняло национальные религиозно-культурные корни и традиции.
Как государство Речь Посполитая во все время своего существования изобиловала массой разнообразных внутренних противоречий, подрывавших ее жизнеспособность. Одним из роковых факторов, губивших Речь Посполитую, была ее постоянная борьба против России и православия вне и внутри государства. Непрестанные притеснения по религиозному и национальному признаку обширных слоев населения со стороны правительства, преследовавшего известные политические и конфессиональные цели, вызывали в народных массах крайнее недовольство, выливавшееся время от времени в кровавые бунты и восстания, а с внешней стороны приводили к военным конфликтам с православной Россией. Уже к середине XVIII столетия в Речи Посполитой назрел глубокий внутренний кризис, который неминуемо вел ее к окончательному упадку. Бездействующие законы, беспорядок на сеймах, пустующая казна, крайнее бесправие народа, неограниченная свобода и своеволие шляхты с их «liberum veto», нравственная анархия среди правящего сословия, не имеющий реальной власти король, плохо подготовленное и недисциплинированное войско и на этом фоне религиозная борьба двух половин государства — вот состояние, к которому пришла Речь Посполитая накануне политического разрушения.
Обострившиеся внешние конфликты на фоне внутреннего разложения привели к тому, что в 1772 году произошел первый раздел Речи Посполитой между Россией, Австрией и Пруссией. К России перешла тогда вся восточная Белоруссия — Полоцкое, Витебское, Мстиславское и Минское воеводства. В 1793 году состоялся второй раздел, по которому Россия получила всю остальную Белоруссию, Украину, Подолию и восточную часть Полесья и Волыни. В 1795 году произошел третий, окончательный раздел Речи Посполитой, приведший к исчезновению этого государства с карты Европы. Более двух столетий прошло со времени Люблинского сейма, и прозвучавшие на нем слова Ивана Ходкевича исполнились с удивительной точностью: Польша потеряла не только присоединенные к ней тогда территории, но и собственную независимость.
Когда в Варшаве появился Наполеон Бонапарт с войсками, он был встречен с большим энтузиазмом. Поляки надеялись с его помощью возродить утраченную государственность. По Тильзитскому миру 1807 года из части прусской и австрийской Польши было создано Великое герцогство Варшавское, отданное курфюрсту саксонскому, но находившееся под верховной властью французского императора. На территории Варшавского герцогства и Восточной Пруссии Наполеон разместил свою Великую армию, готовя ее к вторжению в Россию. Около половины этой армии составляли войска, набранные из многих стран Европы, — итальянцы, немцы, швейцарцы и др. Пятый корпус Великой армии был сформирован из польской шляхты и находился под командованием племянника последнего польского короля Юзефа Понятовского. Когда в 1812 году армия Наполеона вторглась в Белоруссию, местные помещики и шляхта стали массово переходить на службу к оккупантам, принимали обязательства снабжать французские части продовольствием и фуражом, посылали сыновей в польский корпус. В отличие от них белорусские крестьяне развернули против захватчиков масштабную партизанскую войну, не прощая вместе с тем предательства и местным помещикам.
С поражением Наполеона рухнули и надежды поляков на обретение политической независимости. Преследуя остатки французской армии, русские войска заняли Польшу. Помня жестокости поляков в России, они «пылали народной ненавистью к неблагодарной стране и готовы были превратить ее в пустыню». Но Польшу тогда спас император Александр I. Он простил полякам участие в войне, оказавшись, таким образом, их благодетелем.
На Венском конгрессе 1815 года произошел новый (четвертый) раздел польских земель, по которому к России отошла часть Варшавского герцогства под названием Царство Польское. И с тех пор Польша, с ее неудержимым стремлением к независимости, стала постоянным источником внутренних проблем для Российской империи и особенно ее западных территорий, источником, оказывавшим негативное влияние на всю государственную жизнь.
Александр I предоставил Польше весьма прогрессивную конституцию: страна получила собственный сейм, судебную и финансовую систему, полицию и вооруженные силы, таможенную границу с Россией. Все образовательные и административные учреждения функционировали на польском языке.
Однако конституция 1815 года очень скоро сделалась камнем преткновения и источником недоразумений между поляками и русским правительством. Уже на втором сейме 1820 года проявилось резко оппозиционное настроение: не были приняты предложенные правительством проекты законов. Третий сейм 1825 года привел почти к формальному разрыву между поляками и российским правительством. Незадолго до этого (ок. 1817 года) в Польше начали формироваться тайные общества, которые взяли на себя подготовку вооруженного восстания. Майор Валериан Лукасинский основал общество национальных масонов. Существовали еще общества «патриотов», «друзей», «променистов» (в Вильне), «тамплиеров» (на Волыни) и др. Дважды представители тайных польских обществ пытались войти в сношение с декабристами, но переговоры ни к чему не привели. Шла пропаганда и в армии через сочувствовавших идее восстания офицеров, в результате чего в некоторых полках возникли революционные кружки. Начавшемуся движению широко содействовало католическое духовенство. В стороне оставался один лишь простой народ.
Надежды поляков заметно оживились после объявления Россией в 1828 году войны Турции.
В конце 1830 года в Варшаве вспыхнуло восстание. 13 января 1831 года сейм объявил династию Романовых лишенной польского престола, и вскоре началось военное противостояние. Однако осенью того же года, после многочисленных и кровопролитных столкновений, русские войска подавили восстание. В результате конституция 1815 года в Царстве Польском была упразднена, ликвидированы польский сейм, армия, национальные деньги, отменена большая часть автономных прав.
Тем не менее не прерывавшаяся революционная деятельность польской эмиграции, даже после подавления восстания, держала все Царство Польское в постоянном напряжении, и только железный режим наместника, князя Ивана Федоровича Паскевича, не допускал серьезных осложнений. При этом поляки пользовались любой возможностью противостоять России. С началом Крымской войны 1853–1856 годов руководство главного революционного союза польской эмиграции — «Демократического общества», основанного еще в 1832 году, выслало в Польшу эмиссаров с целью поднять восстание, но призывы их не имели успеха. Тогда решено было сформировать польские легионы для борьбы с Россией на театре военных действий. Чтобы организовать польское войско, в Стамбул отправился известный польский поэт Адам Мицкевич. Впрочем, хлопоты польских патриотов окончились почти ничем. Лишь польский писатель Михаил Чайковский, принявший магометанство с именем Мохаммед Садык-паша и перешедший на турецкую службу, набрал отряд так называемых султанских казаков, состоявший из поляков, армян, цыган, евреев, турок и др., с которым принял участие в военных действиях против России. Еще горсть поляков действовала на Кавказе против русских войск, помогая черкесам.
Об этом времени один из виднейших деятелей польского национального движения Оскар Авейде впоследствии писал: «Исповедуя старую веру и видя безвыходное положение края, восторженные деятели наши проповедовали нам, что главным врагом нашим является русское правительство, что единственные узы, могущие существовать между ним и нами, это узы вечной непримиримой ненависти и недоверия; что спасти отечество можно только войной, восстанием…».
Несмотря на постоянные провокационные действия поляков в отношении России, император Александр II, вступив на престол, заметно смягчил жесткий курс в отношении Царства Польского. Была объявлена амнистия участникам восстания 1830–1831 годов, снята цензура с произведений некоторых революционно настроенных польских писателей, в том числе и А. Мицкевича. В 1857 году в Варшаве была открыта медико-хирургическая академия и учреждено Земледельческое общество. Однако именно с этого времени поляки начинают предпринимать попытки организации нового восстания. Кроме нескольких тайных обществ обычного типа, повсеместно организуются революционные кружки по системе «троек», призванные в совокупности составить громадную и тесно сплоченную организацию. Каждый рядовой член кружка знал только двоих участников и десятника, чем значительно затруднялось для властей раскрытие заговора.
Новые волнения в Царстве Польском начались в период наместничества князя Михаила Дмитриевича Горчакова. Первой открытой манифестацией стали устроенные молодежью 10 июля 1860 года торжественные похороны вдовы деятеля 1831 года генерала Совинского. Более значительными оказались манифестации 15 февраля 1861 года, ознаменовавшие 30-летнюю годовщину восстания и особенно годовщину Гроховского сражения.
Манифестации готовились заранее. Начиная с ноября 1860 года из всех бывших польских провинций в Варшаву приглашались помещики, в обществе открыто говорили о праздновании годовщины «революции» 1831 года. В феврале 1861 года в Варшаву съехалось более 2000 человек под предлогом генерального заседания Земледельческого общества. Жители столицы еще с осени подготовились к уличным беспорядкам. Нужны были, как говорили помещики, жертвы. 15 февраля толпа народа под видом религиозной процессии двинулась с шумом к замку и, встретившись в Краковском предместье с войсками, начала бросать в военных камнями и грязью. В ответ раздались выстрелы. Хотя солдатам приказали стрелять вверх, все же по неосторожности было убито пять человек, один из которых находился на балконе дома. Цель была достигнута — жертвы пали, «минута сделала их мучениками свободы». За этим последовало величественное погребение погибших, начался глубокий траур и, вместе с тем, польские деятели стали шуметь перед Европой о беззащитности мирного населения и варварстве русских. Эта трагедия, так искусно использованная, увеличила симпатию к полякам даже среди многих русских, находившихся в Царстве Польском.
После описанных событий многие члены Земледельческого общества сразу же разъехались по провинциям, чтобы настроить там против российского правительства сельское население. Они собирали в своих имениях народ и рассказывали разные небылицы о Варшаве, например, «что москали порубили святой крест и убивали помещиков за то, что те хотели отдать бесплатно народу землю».
Помещиков открыто поддерживало католическое духовенство. Однако крестьяне, хладнокровно и с недоверием выслушивая тех и других, отвечали тем, что отказывались работать на помещиков. Вскоре отказ от панщины принял массовый характер, захватив десятки тысяч крестьян. «Если правда, — резонно замечали они, — что вы хотели дать нам землю, так зачем же вы теперь требуете от нас панщины?» Видя опрометчивость своей агитации, помещики обратились за помощью к местной администрации с требованием применения к крестьянам экзекуций. Были посланы военные команды, строго наказывавшие крестьян, которым пришлось по-прежнему отбывать панщину. После ухода команд помещики, указывая на экзекуции, ими же вызванные, стали убеждать крестьян в нерасположении правительства к сельскому населению, призывали не надеяться на правительство, а полагаться во всем лишь на помещиков, которые якобы только одни и могут устроить общее благополучие. Такая пропаганда, хотя и волновала крестьян, однако не поколебала их верность царю и российскому правительству.
Мощным толчком к восстанию послужил манифест 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права. Манифест с сокрушительной силой ударял по материальному благосостоянию польской знати, столетиями строившемуся на безжалостной эксплуатации крепостного крестьянства.
Известие об освобождении крестьян в России разошлось и в Польше. Здесь надежда крестьян на монаршую милость проявилась в характере чисто враждебном к помещикам, в недоверии к ксендзам и местной администрации, так что крестьяне нередко обращались с жалобами или вопросами к «русским» священникам или начальникам военных команд, надеясь от них узнать правду.
Между тем в Варшаве, после февральских манифестаций, из выборных лиц образовался комитет общественной безопасности, а охрана порядка в городе была отдана в руки гимназистов и студентов. Клуб купеческого собрания превратился в политический. «Городом и целым краем управляла Варшавская делегация, делегацией — клуб, а клубом — толпа и молодежь», — вспоминал Оскар Авейде. Религиозные и нерелигиозные манифестации буквально посыпались по всему Царству Польскому и Западным губерниям.
В начале апреля в Варшаву прибыл маркиз Александр Велепольский с новой системой управления, которую он и возглавлял. Велепольский сразу же запретил Земледельческое общество, Варшавскую делегацию, полицию и Купеческий клуб, а также публичные собрания и пение. По его указанию на площадях были расставлены солдаты. Естественно, эти меры вызвали недовольство варшавского общества, и оно решило выразить протест. 7 апреля масса горожан, собранная на площади возле здания кредитного общества, разными улицами двинулась к замку. Наместник князь Горчаков выехал на площадь и с кротостью уговаривал толпы разойтись по домам. Отвечая на его увещевания оскорблениями, толпа требовала удалить с площади войска. Великодушный князь, не желая пролития крови, приказал военным отойти. В толпе раздались крики: «Победили! Победили!» — и вся масса народа двинулась от замка в разные части города. На другой день, 8 апреля, повторилась та же история, однако на этот раз власти уже вынуждены были применить вооруженную силу и решительно воспретить уличные беспорядки.
С этого времени единственным местом политических демонстраций стали костелы: там зазвучали революционные гимны и с неимоверной быстротой распространились по всему краю.
Смерть князя Горчакова, умершего в мае 1861 года, поляки отпраздновали торжеством: носимый до этого траур был сброшен на три дня во всем Царстве Польском, в публичных местах играла музыка, в частных домах устраивались танцы. С новой силой возобновились уличные беспорядки, развившись почти до анархии. В Варшаве публично продавали печатные воззвания и плакаты с разнообразными символическими украшениями. В них проповедовались ненависть к «москалям» и восстановление старой Польши с Литвою и Русью. Жители Варшавы приглашались на «набоженство» от имени сословия, цеха, корпорации и т. д. Перед этим собирались деньги по домам, магазинам, мастерским, кондитерским от имени заказывавших «набоженство», и горе тому, кто отказывал в пожертвовании. Анархия, которой покровительствовали ксендзы, развилась до того, что разбивали кондитерские, грабили магазины и мастерские, избивали до полусмерти, разрезая щеки и отрезая уши не только мнимым шпионам, но даже лицам, просто подозреваемым в недостатке патриотизма. Провинции во всем подражали Варшаве.
Несмотря на нарастающее политическое напряжение в Царстве Польском, император Александр II продолжал политику примирения и уступок. Еще в марте 1861 года появился указ, даровавший Царству Польскому автономию. Создавался Государственный совет Царства — высший совещательный и контрольный орган. Формировалась польская гражданская администрация и выборное местное самоуправление — губернские, уездные и городские советы. Однако надежды российского правительства на водворение порядка примирительной политикой и реформами не давали желаемого результата. Покушения на жизнь нового наместника Царства графа Александра Лидерса, великого князя Константина Николаевича и маркиза Александра Велепольского, а также все возраставшие волнения требовали более решительных мер. С целью изолировать опасные элементы по решению Велепольского на 3 января 1863 года был объявлен рекрутский набор, причем в списки призывников внесли большей частью участников манифестаций. Эта недальновидная мера, по сути, спровоцировала начало открытого восстания. Уклонившиеся от набора бежали в леса, к ним присоединялась мелкая шляхта, официалисты, аппликанты, экономы, дворовые люди помещиков, и таким образом образовались первые повстанческие отряды. Общее руководство восстанием приняло на себя так называемое временное народное правительство — «жонд народбвы». Начавшись в Царстве Польском, восстание вскоре распространилось на территории Белоруссии и Литвы, где оно было инициировано и поддержано в основном местным польским элементом и католическим духовенством.
Говоря о состоянии Западных губерний, и в частности Белоруссии, накануне восстания, нужно отметить, что здесь практически вся гражданская власть находилась в руках поляков, относившихся с нескрываемой ненавистью и презрением к русскому правительству. Если в Царстве Польском, с преобладавшим польским населением, революционные идеи находили относительно широкое сочувствие, то в Белоруссии и Литве оппозицию русскому правительству в основном составляло польское или ополяченное дворянство — шляхта и католическое духовенство. Эти сословия, имевшие огромное влияние и значение во времена Речи Посполитой, пользовавшиеся привилегиями и обладавшие большими богатствами, теперь всеми силами стремились к их возвращению — к «отбудованию» старой вольной Польши. При этом надо отметить, что дворянство в крае имело исключительное влияние на материальную и культурную стороны общественной жизни. Почти 3/4 земельных угодий, то есть главного богатства края, принадлежали помещикам польского происхождения. О преобладании польской культуры нечего и говорить. В то время как русские школы только начинали появляться, здесь царила польская книга, польская газета, польская наука, разговорным языком был польский, на котором велась часто и официальная переписка. Вот что писал по этому поводу польский революционер С. И. Сераковский: «Что такое Западный край? Высший и средний класс в нем составляют поляки, или, точнее говоря, литовцы и русские, которые добровольно приняли польский язык, польские стремления — одним словом польскую цивилизацию. Все, что думает об общественных делах, все, что читает и пишет в Западном крае, — все это целиком польское».
Представляя сплоченную общественную группу, объединенную национальными корнями и общей политической идеей, польское дворянство, за самым небольшим исключением, входило в так называемую партию «белых», исходным пунктом политической программы которой было восстановление шляхетской Польши в пределах 1772 года, то есть в границах Речи Посполитой. Способом привлечения на свою сторону местного непольского населения партия считала его ополячивание и окатоличивание, главным орудием чего было образование и прежде всего школа.
Не обращая внимания на теоретические рассуждения местной русской администрации о недопустимости навязывания польского языка всему населению Западных губерний, помещики усиленно открывали сельские, ремесленные и воскресные школы с преподаванием на польском языке, заводили библиотеки, наполненные тенденциозной польской литературой. Они всячески стремились взять дело образования в свои руки и утвердить здесь свое влияние.
В этом стремлении им способствовал главным образом недостаток школ при возраставшей тяге к образованию и недостаток русских культурных сил в крае. Приходские училища в финансовом отношении находились в полной зависимости от городских управлений, и там, где состав этих управлений был польским, поляки, естественно, имели решающее влияние: преподавательский состав подбирался по их усмотрению, все русское вытеснялось, и, напротив, поощрялось все польское.
Кроме того, поляки начали повсеместно открывать частные школы. Ксендзы устраивали школы при костелах, помещики — при своих имениях. Преподававшие в них учителя, не имея часто никакой специальной педагогической подготовки, отвечали лишь личным требованиям устроителей школ. Обучение там велось на польском языке, учебники, одобренные Министерством народного просвещения, заменялись своими, составленными на польский лад. Вот один из типичных случаев, иллюстрирующих влияние поляков на школьное образование. Произошел он в народной школе Новоселковского прихода в Игуменском уезде Минской губернии. В 1861 году местный помещик-поляк Крупский неожиданно начал оказывать материальную помощь школе, и вскоре там появился учитель, студент Киевского университета, некто Легенза — протеже помещика Крупского. Как-то раз, когда в школе отсутствовал местный священник Фома Русецкий, Легенза принес в класс картины из Священной истории и при объяснении одной из них — «Распятие Спасителя», указывая на римских воинов, сказал: «То sa moskale» (это москали). Случай этот стал известен и вызвал возмущение священника, запретившего Легензе преподавать все, кроме русской грамоты. В 1862 году помещик Крупский открыл школу в собственном доме, где Легенза начал учить детей на польском языке и в польском духе.
Цель была одна — взяв в свои руки воспитание молодежи, сделать из нее «добрых поляков». Ни помещики, ни ксендзы этого не скрывали. Но школа была лишь одним из орудий в руках польского дворянства. В ход шли и другие меры влияния на простой народ.
Чуждое народу, неспособное приблизиться к нему по духу, польское дворянство с целью вовлечь крестьянскую массу в повстанческое движение все же искало сближения с ним. Соприкасаясь с народом в обыденной жизни, помещики всячески старались привлечь крестьян на свою сторону: читали им революционные прокламации и многообещающие манифесты, заставляли учить и петь польские гимны, старались вовлечь в антиправительственные манифестации, в дни польских национальных праздников освобождали от барщины. Однако очевидно, как много лжи, лицемерия, неискренности было в этих заигрываниях помещиков с подневольным народом, чье человеческое достоинство столетиями ими же унижалось, религиозные чувства оскорблялись, а весь уклад жизни презирался. Теперь же они в своих прокламациях называли народ братьями и внушали, что «русский царь ничего для них хорошего не сделал», почему и надо восстать на него войной. Но помещикам не нужны были крестьяне-братья, им нужна была грубая мужицкая сила для успешной борьбы за польские национально-сословные интересы.
Прямую заинтересованность в восстании имело и католическое духовенство. Сформировавшееся в стройную политическую организацию еще со времен польских королей, оно было проникнуто стремлением расширить церковные владения Папы и возвратить привилегированное положение в обществе путем восстановления старой Польши с господством в ней католицизма и польского духовенства.
Как уже отмечалось, ко времени восстания поляки в Белоруссии служили практически во всех правительственных учреждениях. Наиболее влиятельную и сплоченную группу представляли дворяне-чиновники, служившие по выборам: предводители дворянства, уездные судьи и мировые посредники. Первые, утвержденные в должностях Сенатом, имели большую независимость и даже не могли сменяться местными губернаторами. Такое привилегированное положение предоставляло им прекрасную возможность проводить антиправительственную политику. Главными же действующими лицами, влиявшими на народ, были мировые посредники. Близко общаясь с крестьянами, они воздействовали на них своей властью, чтобы те беспрекословно слушались помещиков. Действуя через подчиненных себе сельских писарей, старшин и старост, мировые посредники старались настроить крестьян против правительства, представляя его действия в превратном свете. Кроме того, пользуясь свободой в передвижении, они, под предлогом служебных обязанностей, оказывались душой всех съездов и собраний дворянства, имевших целью подготовку восстания.
Отсутствие твердой и согласованной политики русского правительства в деле управления Западными губерниями, преобладание среди чиновников лиц польского происхождения, покровительство польским магнатам в высших правительственных сферах, недостаточный контроль над деятельностью общественных организаций и школ, находившихся в руках поляков, создали такое положение в крае, что польское влияние здесь стало преобладающим и революционная пропаганда встречала весьма слабое сопротивление, а иногда и никакого.
Продолжительное польско-католическое влияние наложило заметный отпечаток на весь облик края. Для российских чиновников, приезжавших сюда в этот период, край представлялся католическим и польским. Официальные докладные записки и мемуары наглядно свидетельствуют, как поражало их на первых порах множество католических часовен, придорожных крестов и статуй, богатство и великолепие костелов и бедность православных церквей, часто ветхих и тесных. Даже более новые из них имели архитектуру униатских церквей, близкую к костелам. Несмотря на то что со времени воссоединения униатов прошло уже несколько десятилетий, православное сельское население не оставило усвоенных униатских привычек. При встречах крестьяне вместо обычного приветствия «здравствуйте» говорили: «Нех бэндзе похвалены Езус Хрыстус», в церквах ложились «кшыжем», ползали на коленях, пели католические «кантычки», после православной обедни шли в костел слушать «казания» (проповедь) ксендза, а в торжественные дни вместе с католиками участвовали в костельных процессиях, носили хоругви, кресты и т. п. Все это, конечно же, содействовало латино-польской пропаганде и нередко завершалось совращением православных в католичество.
Не избежало в определенной степени полонизации и православное духовенство. Знание польского языка здесь было обусловлено жизненной необходимостью, так как на нем говорила большая часть администрации края, только на этом языке можно было объясняться с помещиками. Последние же в то время владели не только почти всей землей, добывающей и обрабатывающей промышленностью, но держали в своих руках и всю власть. При таком положении всякий помещик в приходе представлял силу, часто всемогущую, которую не осмеливалось ослушаться иногда даже епархиальное начальство, а тем более бедный сельский священник, поставленный при своей нищете и жалком обеспечении в материальную зависимость от пана, враждебного ко всему русскому и православному и не допускавшего в разговоре никакого языка, кроме польского. Материальная зависимость от помещика и крестьян унижала общественное положение православного священника и саму веру, которую он исповедовал. Не находя защиты ни в законе, ни у епархиального и гражданского начальства, духовенство было вынуждено ладить с помещиком-католиком, говорить на его языке, унижаться, стоять в передней, а иногда и «падать до ног».
Практически при полном отсутствии в крае православного дворянства, чиновничества, купечества и мещанства представителями православного исповедания являлись лишь крестьяне и духовенство. Сравнение бедного, приниженного православного духовенства с более обеспеченным и уважаемым католическим приходило само собой и не могло не свидетельствовать о внешнем превосходстве последнего. Ближайшим выводом из этого было заключение, что православие — действительно есть «вера хлопская». Однако при всем этом именно православное духовенство часто оказывалось единственным представителем забитого, угнетенного сельского люда, защитником его человеческих прав и достоинства, единственным поборником за его «хлопскую веру» и «хлопскую народность».
Такая атмосфера царила в Белоруссии и Литве накануне польского восстания 1863–1864 годов. Само восстание, имевшее значение для поляков, помещиков, ксендзов и вообще для коренной Польши, не имело никакого смысла для православного белорусско-литовского населения Западных губерний. Великое заблуждение поляков было в том, что белорусско-литовские земли они считали своей законной вотчиной, а их население — рабской силой, призванной обеспечивать благосостояние своих владетелей. Национальное самосознание народа вообще не принималось в расчет, его просто не существовало для польской знати. Местное население, по ее мнению, могло что-то значить лишь в сени польской культуры. Но в этом коренился залог неуспеха польских начинаний. Оторванные от жизненных реалий, польские политические амбиции и устремления были обречены на полное фиаско, и история это доказала. Но тогда польское восстание обернулось очередной трагедией для жителей нашего края, принеся народу немало горя, слез и страданий. Среди многих невинно убитых повстанцами были и православные церковнослужители. О двоих из них — священнике Данииле Конопасевиче и псаломщике Федоре Юзефовиче, оказавшихся в водовороте тех трагических событий, я и хочу рассказать.