1. ОКРЫЛЯЮЩЕЕ СЛОВО «ПРОЧЬ»

Кошмар сгинул, окончательно оставил мозги, растворился в прозрачной бездне неба. Кошмар стремительно уходил на юго-восток, потому что DC-3 — знаменитый моноплан корпорации «Дуглас эйркрафт» — летел на северо-запад. Профессор Джонс вместе со своими спутниками покидал гостеприимную Индию, воспользовавшись услугами авиакомпании «Бритиш Эйруэйз», и надеялся, что судьба никогда больше не забросит его в эти цветущие края.

Несколько дней назад они все-таки добрались до Белаури, затем — до Дели, уже самолетом. В Дели их действительно ждали и были изрядно удивлены задержкой. Впрочем, «удивлены» — не то слово. Сотрудник посольства, ответственный за встречу и за организацию дальнейшего перемещения путешественников, был в панике, взвинченный до предела нескончаемыми телеграммами из Катманду, из Стамбула, из Вашингтона. О путешественниках тревожились на самом высоком уровне, и сотрудник посольства предполагал, что их исчезновение катастрофически скажется на его собственном служебном положении. Очевидно, призрак Великой депрессии витал и над этим приятным человеком.

Итак, самолет уносил компаньонов в сторону Старого Света. Лилиан была счастлива — если можно так назвать ее тяжелое невротическое возбуждение, грозившее затянуться до самого Стамбула. Клопик, у которого, как выяснилось, было вполне нормальное имя Дорджи, или попросту Джи, также на время потерял спокойствие и выдержку секретного агента. Чтобы скрыть душевный трепет, он со знанием дела расспрашивал доктора Джонса, что произойдет, если «дуглас» будет подниматься все выше и выше, пока не окажется сверху неба. И доктор Джонс объяснял любознательному мальчику, что «сверху неба» нет воздуха, а значит, пассажиры обречены задохнуться, потому что корпус самолета, увы, не герметичен. Гражданский самолет с герметичным фюзеляжем еще только разрабатывается — компанией «Боинг», — и называется он, если верить газетам, «Стратолайнер».

Доктор Джонс просматривал газеты впервые за прошедшие полтора месяца. Англия и Франция, с одной стороны, Германия и Италия — с другой, еще в конце сентября заключили в Мюнхене странное соглашение, в результате чего немцы получили Судеты. Похоже, англичане решили обеспечить безопасность своих колоний, скармливая нацистам Восточную Европу, кусок за куском. Вопрос только в том, насытится ли волк. Оживились и другие любители чужого пирога. Поляки захватили север Чехословакии, а недавно, уже в ноябре, венгры оккупировали западную ее часть. Несчастная Чехословакия потеряла треть своих земель. А ведь французы имели с чехами договор о взаимопомощи. Нехорошо получилось, нечестно… Другая новость — в Германии были организованы небывалые по масштабам еврейские погромы. Масса леденящих душу подробностей… Испанским антифашистам не помогает никто, кроме русских…

Когда стюард пошел с подносом между креслами, Лилиан с девчоночьим восторгом сообщила:

— А вот и обед!

Компаньоны летели вторым классом, то есть полагались им только кока-кола и пачка карамелей. Это не обескуражило женщину — ее предвкушение новой жизни было глубоким, по-настоящему выстраданным.

— Во всяком случае, карамели лучше, чем порция змей на десерт, — заявила она. — Джонс, из-за тебя я теперь буду ненавидеть змей всю жизнь.

— Что ж, пусть у нас будет хоть что-то общее, — оторвался от газеты профессор. — Я этих тварей тоже не выношу, мисс Кэмден.

— Между прочим, Инди, ты заметил, в каком месте стоял дворец раджи?

— На высоком холме. Замки вообще строят на возвышениях, к вашему сведению, так уж принято.

— Там была целая цепь холмов, милый, почти горная гряда. Которая, вспомни-ка, извивалась, будто змея.

— Ну да, — встрял мальчик. — Дворец — это змеиная голова, я сразу подумал.

— Короче, сплошные змеи, — подытожила Лилиан и глотнула кока-колы. — Ни за что больше не поеду в Индию.

— Приятного аппетита, — сказал доктор Джонс им обоим, возвращаясь к «Таймс» недельной давности.

Чтение больше не лезло в его утомленные мозги, и он решил вздремнуть. Однако заснуть также не удалось. Сначала были мысли о Стамбуле — зачем они туда летят? Конечно, там их ждет майор Питерс, бомбардируя Дели телеграммами. Конечно, именно там пропал этот чертов Орлофф. Но при чем тут доктор Джонс?.. Затем были мысли о майоре Питерсе. Каким образом этот «профессионал» умудрился отправить самолет без горючего? Да еще с экипажем, который несколько нетрадиционно понимает свои обязанности? Понятно, что о курятине майор не беспокоился. А как насчет пассажиров?.. Затем были мысли о… Наверное, профессор все же заснул на мгновение-другое, потому что явственно увидел отвратительную гигантскую рептилию, в лобной части которой — там, где у людей находится третий глаз, — горел алмаз размером с два «Куллинана». Он вздрогнул и очнулся, бормоча: «Голова Змея… Голова Змея…»

У профессора была прекрасная память, фотографическая. Он, разумеется, хорошо помнил текст средневекового апокрифа, показанного ему майором Питерсом. Без камня, отмеченного Божьим Светом, не найти скрижалей Завета, а камень тот лежит у Головы Змея. Профессор похолодел. Затем его бросило в жар. Камень, отмеченный Божьим Светом, — в Голове Змея. Камень Шанкары…

— Вот дерьмо! — вырвалось у него. Получилось несколько громко, пожилые дамы обернулись, поджав губы.

— В чем дело? — мурлыкнула заботливая Лилиан. — Тебе приснилась я?

— Главное, сам отдал! — сказал Джонс уже потише. Сказал, и от досады завертелся в кресле, будто «заводной апельсинчик».

— Что отдал?

— Ну почему, почему мне так не везет? Он ведь именно их собирался искать в Индии! А нашел я. Нашел и отдал этому чокнутому старику-брахману…

— Кто собирался искать? — начала сердиться мисс Кэмден. Она не любила ничего не понимать.

— Кто? Твой Орлофф, — резко ответил Джонс. — Ему нужны были именно камни Шанкары, я уверен.

— Орлоффу? — с сомнением улыбнулась женщина. — Зачем они ему?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Ни у кого я не спрашиваю. Старичок — чистая библиотечная душа, не в пример тебе, драчуну. Короче, не полез бы он ни в какие джунгли, ни за какими камнями. Я-то знаю…

— Ты-то знаешь, — со значением подтвердил Индиана.

— Почему ты на меня так смотришь? — поджалась Лилиан.

— Обыкновенно смотрю.

— Нет, плохо смотришь. Я не люблю, когда на меня так смотрят.

— А я не люблю, когда мне голову морочат! — зашипел Индиана по-змеиному, наклонившись к самому лицу своей компаньонки. — Кто он такой, твой профессор? Долго ты еще намерена молчать?

Она попыталась отодвинуться, что в самолете было трудновато сделать. Настроение ее вдруг скисло, створожилось, рассыпалось мокрыми комками. Ее лицо погасло — словно иллюминацию выключили, словно воздух из праздничного шарика выпустили.

— Меня укачало, — заявила она и отвернулась к окну.

— Что за тайны, дорогая? — давил доктор Джонс. — Мое терпение скоро кончится, предупреждаю, — он действительно еле сдерживался.

— Не понимаю, о чем ты.

— Например, о том, откуда у тебя взялась часть головного убора бога Ра, которую эти идиоты назвали «кулоном». Например, о том, почему твой ресторан называется «Двор Рамзеса II».

— Ну, положим, название ресторана тут совершенно ни при чем! — возмутилась Лилиан. — Про Рамзеса посоветовал профессор Орлофф, шутки ради, подумаешь!

— Прекрасно. Значит, профессор Орлофф. А что было не шутки ради?

Она помолчала. Ответила после паузы:

— Ну и пожалуйста, сам просил…

Однако не стала продолжать.

— Что просил?

— Короче, мне плевать, как ты теперь к этому отнесешься. И раньше было плевать, можешь не сомневаться. Мне вообще плевать и на тебя, и на твоего папашу, провалитесь вы со своими заскоками. Джонсы проклятые, всю жизнь мне испоганили…

— Мой папаша? — опешил Индиана.

— А ты как думал? Почему я тебе боюсь говорить, кто он такой, «Орлофф»? Да потому, что он не «мой», а твой!

— Профессор Орлофф — мой отец? — это было последнее, что смог произнести взволнованный сын.

Слишком взволнованный, чтобы обрадоваться.

— Что такое, а? — Клопик встал на переднем сиденье, перегнулся через спинку кресла, демонстрируя полное отсутствие воспитания. — Ну, вы, о чем вы там говорите?

А ситуация была проста. После нелепого разрыва с сердечным другом по имени Индиана мисс Кэмден уехала в Европу. Но с отцом Индианы, то есть с профессором Генри Джонсом, связи не прервала, продолжала быть его ассистенткой. Собственно, и с Индианой ведь они познакомились благодаря отцу — молодой сотрудник Чикагского университета не мог не обратить внимания на прелестную студентку с ужасным характером, подрабатывающую на кафедре. Итак, мисс Кэмден работала с профессором Генри Джонсом в Чикаго, что было всем известно, затем и в Европе, куда тот постоянно приезжал для архивных изысканий — вот об этом как раз никто не подозревал. Потому что в Европе Джонс-старший непонятно по каким причинам взял себе псевдоним «Александер Орлофф» — и публиковался под этим именем, и жил под ним. Даже паспорт себе новый сделал в Коста-Рике, так что его настоящее имя знала только верная ассистентка Лилиан Кэмден. Потом она вышла замуж за шотландца Фергюссона и переехала в Непал. Но перед отъездом мистер Джонс-Орлофф подарил ей «кулон» на память о себе, и вообще — в благодарность за все.

— В благодарность за что? — прорезался голос у Индианы. Хмурый неприветливый голос.

— Опять ты за свое! — вскипела Лилиан. — Ты параноик или просто дурак?

— Клопик, сядь на место, — скомандовал доктор Джонс. — Тебя все это не касается.

— Почему? — искренне возмутился мальчик.

— Потому что мистеру Джонсу и самому стыдно! — объявила Лилиан, прямо скажем, излишне громко. Пожилые дамы опять укоризненно повернули шляпки.

Мистер Джонс надвинул собственную шляпу на лоб, откинулся на спинку кресла и агрессивно сунул руки в карманы.

— Мне льстит такое внимание к моей личной жизни, — язвительно продолжала женщина. — Ведь столько лет прошло, Инди, неужели до сих пор не можешь успокоиться?

Доктор Джонс молчал.

— Я была слишком молода и романтична, чтобы не влюбиться в своего шефа, в знаменитого гениального профессора. Да, я была близка с твоим отцом. До того, как познакомилась с тобой, Индиана. Не во время нашего знакомства, и даже не после, обрати особое внимание — даже не после! — а только до.

— Какая разница? — буркнул Индиана.

— Он не видит разницы! — захохотала женщина. — А твой старый дурак тоже устраивал мне сцены. Джонсы чокнутые… Ты же отбил меня у него, разве не понимаешь?

— Клопик, сядешь ты на место или нет! — зашипел, брызгаясь слюной, профессор археологии.

— Сам сядь на место, — мальчик стал неожиданно груб.

— Прибью, — сказал профессор.

— А я тебя.

— Почему ты сразу мне не сказала про Орлоффа? — резко повернулся мужчина к спутнице. Его шляпа едва не пошла на взлет, пришлось схватиться за нее обеими руками.

— А ты не догадываешься? Мало мы выясняли отношения еще тогда, десять лет назад. На всю жизнь хватило. Я хорошо помню, как ты взбесился, узнав, что когда-то у меня был роман с твоим папашей, как ты пошел по всем университетским девкам… И чтобы я снова заговорила о старом Джонсе? Да ни за что! Один раз я уже сбежала от вас в Непал. Больше бежать было некуда.

Настала пауза.

— Прости, — угрюмо признал Индиана. — Извиняюсь в очередной раз. Но все-таки я не понимаю. Неужели ты не призналась только из-за того, что…

— Сказано же, испугалась. Тебя.

— Я думаю, на самом деле причина гораздо проще, — доктор Джонс уже успокаивался, возвращаясь в прежнее состояние, когда абсолютно все ясно — и про жизнь, и про женщин, и вообще.

— Какая причина?

— Твой характер. Твой дрянной, неисправимо вредный характер, плюс к тому — полное отсутствие мозгового вещества.

— Мерзавец, — откликнулась Лилиан. Она, кстати, тоже успокаивалась. — Ненавижу…

Крепкие слова потребовали паузы. Собеседники молчали, занятые каждый своим делом. Доктор Джонс, утомленно прикрыв глаза, изображал, будто дремлет. Лилиан, глядя сквозь стекло наружу, якобы восхищалась открывавшимся видом. Наконец женщина вновь повернулась к Индиане и вполне мирно созналась, даже с некоторым стеснением:

— На самом деле я была уверена, что ты и так все знал про псевдоним «Орлофф». Вот почему и не говорила ничего.

— Я? — изумился Индиана. — Все знал?

— Ну да. Ты так часто подкалывал меня «старыми профессорами», обвинял, что я их люблю, уродов…

 

2. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГАРЕМ

Была и другая веская причина, по которой Лилиан столь долго не раскрывала известные ей обстоятельства. В письмах, подписанных фамилией «Орлофф», Генри Джонс-старший настойчиво просил свою бывшую ассистентку быть осторожнее, усиленно намекал на то, что древнеегипетская реликвия представляет собой исключительную важность. Писем, собственно, было всего два, и оба пришли летом. В первом Генри Джонс сообщал о своем намерении отправиться в экспедицию в какой-то из районов Тибета, правда, не указал, в какой именно, и предлагал Лилиан присоединиться по старой дружбе, то есть попросту просил помочь. Лилиан в ответном письме заранее соглашалась на все. Затем пришло второе письмо, в котором Генри Джонс отменял экспедицию, поскольку у него вдруг появилось неожиданное дело, точнее сказать, новый проект невероятной важности и сложности, требующий всех его творческих сил. У профессора Джонса-старшего, впрочем, любой проект был невероятной важности и сложности, поэтому Лилиан не особенно удивилась. Но затем, уже в конце августа, пришла телеграмма, где профессор Джонс извещал о том, что немедленно выезжает к мисс Кэмден в гости. Телеграмма была полна извинений, несмотря на дороговизну каждого слова. Не дождавшись своего старшего друга и учителя, Лилиан забеспокоилась, попробовала навести в посольстве справки («Через второго секретаря?» — уточнил Индиана с угрюмым удовлетворением), ну и так далее, результат обращения Лилиан в посольство известен — появился сынок старого профессора, материализовавшийся, очевидно, из ночных кошмаров одинокой женщины.

— Все ясно, — сказал доктор Джонс, когда перелетели через горный хребет Тавр. — Отцу срочно понадобился «кулон», наверняка он собирался забрать обратно свой подарок, иначе зачем бы ему извиняться?

— Ой! — взялась Лилиан руками за лицо. — А я продала «кулон»… — она тут же переместила руки на другие части своего тела, машинально выискивая что-то под одеждой.

Да, отец все-таки вляпался в какое-то дерьмо, продолжились сыновьи размышления, когда вдали замаячило море, кроваво-красное в лучах заката. Чистая библиотечная душа, называется. В экспедицию по Непалу собирался… Шиву-лингу ему подавай, старому сморчку, камень Шанкары ему вынь и положь… «Немцы», — вспомнил Индиана. При чем здесь немцы? Не может же профессор Генри Джонс сотрудничать с нацистами? Конечно, не может — ведь он искал чашу Грааля для Бьюкенена из Чикагского художественного института! Чаша Грааля — наверняка и есть тот проект, из-за которого он отменил экспедицию на Тибет… «Немцев тоже должен интересовать святой Грааль, — подумал Индиана, — если хоть капля правды содержится в материалах, собранных высокообразованным сержантом. Еще как должен интересовать! Почему бы нацистам не пронюхать о сумасшедших мечтах старого профессора? Тут они и подключились к поискам, желая, очевидно, помочь чикагской школе археологии…»

Вот теперь стало ясно, зачем Индиане лететь в Стамбул. Конечно, не потому, что этого захотел майор Питерс. И уж тем более не потому, что никому не ведомый Александер Орлофф обратился там в американское консульство… «Да, но ведь отец пропал не в Стамбуле, а в Венеции! — вспомнил доктор Джонс. — По крайней мере, так считает менеджер Бьюкенен. Что, кстати, отцу могло понадобиться в Венеции, в темной фашистской Италии?»

Пролетели над Босфорским проливом.

Азия кончилась, настала Европа. Вечерний Стамбул сверху походил на бесформенный песочный городок, брошенный детьми на сумеречном обезлюдевшем пляже. Кое-где горели робкие огоньки, кое-где ощущалось осторожное движение. Но в целом город уже спал. Город был азиатским, что по ту, что по эту сторону Босфора, — населенный азиатами, живущий по азиатским законам. Темные кучи песка, которые при свете дня непременно окажутся памятниками Османской империи, остались под крылом — самолет уже летел кромкой Мраморного моря. Потрудившийся «дуглас» плавно заходил на посадку.

В аэропорту Ешилькей героев встречали. Без марша и ковровой дорожки, но все-таки. Майор Питерс, разумеется, кто же еще, — опять совершенно не похожий ни на «майора», ни даже на «Питерса». Маленький американец был как-то по-особенному черняв, а нынешний его наряд идеально соответствовал стране и обычаям. Шальвары, рубашка, жилет, кушак. На голове — традиционная феска из красного фетра, украшенная синей кисточкой.

— Вот это маскарад! — развеселился было доктор Джонс, но Клопик вовремя дернул его за куртку: «Тихо, мистер, здесь повсюду чужие уши!»

Джонс машинально огляделся. Никаких ушей, кроме мальчишечьих, не увидел, однако на всякий случай придержал свои чувства.

— Я так рад нашей встрече! — сказал майор Питерс по-английски, но с кошмарным акцентом. Его лицо сияло истинно турецким гостеприимством. — Позвольте представиться, господа. Я — Вели Мелих Бирет, представитель местного бизнеса, смею надеяться, достойный.

— А мы, это… — растерялся доктор Джонс.

— Пройдемте, автомобиль ждет нас, — предложил разведчик, беспрерывно улыбаясь во все стороны.

«К чему такая конспирация?» — удивился Джонс, без удовольствия играя навязанную ему роль дорогого гостя, но послушно проследовал в указанном направлении. Лилиан Кэмден и Джи Лопсанг семенили рядом, с откровенным восторгом озираясь, — их ничуть не беспокоила нелепость происходящего, они ловили жадными взглядами детали чужой культуры.

Вместе с автомобилем гостей ждал водитель турецкой национальности. Завидев приближающуюся компанию, он засуетился, открывая двери в салон, забормотал что-то неразборчиво приветливое. Уильям Питерс, то бишь Вели Мелих Бирет, обратился к нему на беглом турецком, отдавая распоряжение, и тот ответил, через каждое слово не уставая вставлять подобострастное «эфенди». Машина оказалась гигантским «опелем» — с тремя рядами кресел, со стенкой, отгораживающей водителя от пассажиров. Откуда-то возникли еще два молодых человека неопределенной национальности, одетые, впрочем, так же традиционно. Один сел рядом с водителем, другой помог гостям забраться в салон, тщательно огляделся и влез следом. Двинулись в путь.

— Прохладно, — начал доктор Джонс.

— Плюс сорок шесть по Фаренгейту, — возразил майор Питерс. — Для второй половины ноября — тепло.

— В Кхорлаке было — ну как холоднее! — вставил мистер Лопсанг.

— О погоде поговорили, — зевнул доктор Джонс, — можно поговорить о смысле жизни. Майор удивительно органично смотрится в роли «эфенди», ты не находишь, Лили?

— А что такое «эфенди»? — она прекратила глазеть по сторонам.

— «Господин» по-турецки.

— Не знаю, Инди, решай сам, — и отвернулась.

— Куда мы едем, майор?

— В мой собственный дом, мистер Джонс. Вы, главное, расслабьтесь и успокойтесь, пока все идет по плану. Я — преуспевающий бизнесмен, перебрался в Стамбул из Измира, живу здесь уже пять лет. Владею импортно-экспортной компанией, а значит, беспрерывно в разъездах по всему миру, что очень удобно. Идеальное прикрытие, зря вы иронизируете.

— Ну что вы, — пожал плечами Джонс. — Не мое это дело, рассуждать о том, куда наше правительство девает деньги налогоплательщиков.

— Опять мимо! — ухмыльнулся разведчик. — Моя фирма приносит Штатам хорошую прибыль. В Стамбул везем мясо, ширпотреб — у них здесь начинается мода на все заграничное, — из Западной Турции экспортируем хлопок, табак, фрукты. Особенно хорош бизнес, связанный с фундуком — вы, кстати, знаете, что на Турцию приходится половина мирового сбора этого ореха? Дела идут, мистер Джонс.

— Да-да, понимаю, — согласился тот. — Из Непала — курятину… Отличный бизнес. Но последний рейс принес большие убытки, не правда ли?

— Нет, отчего же. И груз, и самолет были застрахованы.

— А пассажиры? — спросил доктор, с трудом сдерживая злость. — Пассажиров забыли застраховать.

— Что вы имеете в виду?

— Послушайте, Питерс! Или как вас там — Бирет! В вашем самолете не было горючего, а пилоты, подняв машину в воздух, прыгнули с парашютами! Жду не дождусь, когда вы это прокомментируете.

Майор помолчал, скорбно кивая головой.

— Плотно они вас держали, все предусмотрели, ублюдки, — вздохнул он. — Прозевали мы это, просто позор… Собственно, из-за вас и меня расшифровали, вот почему мой самолет оказался с сюрпризом. Я и сам-то еле выбрался из Непала, с такими приключениями, что не при ребенке рассказывать.

— Я не ребенок! — попытался вскочить Дорджи.

— В Турции юноша должен спросить разрешения, если хочет что-то сказать, — улыбнулся майор. — Недопустимая для профессионального агента ошибка, Клопик.

— И что теперь? — напомнил Джонс, поутихнув.

— Теперь — о'кей, — удовлетворенно ответил разведчик. — Немцы потеряли ваш след, это очевидно, ну а мой — тем более…

Пустынное шоссе кончилось как-то сразу, вдруг. Сначала автомобиль вонзился в кварталы геджеконду (в переводе с турецкого «выстроенных ночью») — трущоб, в которых жили самовольно обосновавшиеся в Стамбуле. Нищие действительно строили эти убогие лачуги по ночам, потому что в дневное время начальство уже не имело законных прав выселить их. Затем пошел Дерседет с его мечетями и узкими улицами, больше похожими на овраги, где громоздкому «опелю» было тесно, как индийскому слону на манеже цирка. Затем по Галатскому мосту переправились через бухту Золотой Рог, и, миновав портовый район Галата, выбрались в Пера.

Город, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, вовсе и не думал спать. Сумрачные женщины, кутаясь в ткани, подпирали глиняные стены, подозрительного вида мужчины, зигзагами бродившие от одной женщины к другой, шарахались прямо из-под колес, откуда-то неслась музыка, отчетливо пахло разнообразной едой.

— Почему вы сегодня без своего сына? — спросил Индиана. — В самом деле, где ваш интеллектуал сержант?

Он чуть было не употребил слово «горилла», но вовремя спохватился.

— Чак во Франции, — ответил майор. — Важное задание.

— Ага, значит его зовут Чак, маленький Чарльз… Долго нам еще ехать?

— Уже почти приехали. Мой дом возле дворца Долмабахчи, если вы знаете, где это.

— Я все знаю, — сказал доктор Джонс. Что, впрочем, не было таким уж сильным преувеличением. Через минуту он тронул майора за полу жакета. — Пожалуйста, прикажите остановиться вот здесь, возле отеля.

— Зачем?

— Наверняка почта отеля еще работает. Мне нужно дать телеграмму в Штаты.

— Вы не станете давать никаких телеграмм, — ровным голосом произнес Вели Мелих Бирет.

Джонс в упор взглянул на собеседника.

— Слушайте меня внимательно, эфенди, — так же спокойно отозвался он. — Вам не понравится то, что я скажу. Правительство Соединенных Штатов содержит разведку и майора Питерса, но не дало ни цента профессору археологии Индиане Джонсу. Не видно на горизонте и других меценатов. До сих пор упомянутый мною профессор не получил за свое старание ничего, кроме оплаты переездов и питания. Мисс, которая сидит рядом с нами, продала «кулон» за пять тысяч, между тем получила на руки три. Так что, как видите, профессору археологии ничего не остается, как заняться своим делом с достойной его квалификации оплатой.

— Финансовые вопросы мы отрегулируем завтра же, с утра, — напряженным голосом сообщил майор. — Нет, сегодня же.

— Да я чего, я подождать могу, — повернулась сияющая Лилиан.

— Кому вы хотите телеграфировать? — продолжил майор.

— Сотруднику музея, с которым я сотрудничаю. Кстати, мой отец также работал на его проект, и если учесть, что Орлофф и Генри Джонс — один и тот же человек, то я не вижу другого способа…

— Александер Орлофф — ваш отец? — свистяще выговорил Билл Питерс.

— Увы, — пожал плечами Индиана.

Разведчик открыл сетчатое окошко в перегородке, застучал ладонью, закричал на скверном английском: «Дорогой, слушай, останови машину, да?», тут же повторил фразу на турецком и откинулся обратно на сиденье.

— Ваш отец? — сумасшедшими круглыми глазами он оглядел гостей.

— Спасибо, что выполнили мою просьбу, — вежливо ответил Индиана и решительно вылез из автомобиля.

Он дал Джеймсу Сайрусу Бьюкенену телеграмму следующего содержания:

«СОГЛАСЕН УЧАСТВОВАТЬ ПРОЕКТЕ ЧАША ЖДУ УСЛОВИЯ СТАМБУЛ ПЕРА ЦЕНТР ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ ИНДИ».

«Сейчас в Чикаго два по полудни, — подумал доктор Джонс, — Джи-Си как раз на работе…» Когда он вернулся в машину, разведчик пребывал в деловом возбуждении.

— Мисс мне все рассказала. Над каким проектом работал профессор Генри Джонс?

— Чаша Грааля. Фантастично звучит, не так ли?

— Чаша Грааля… — Майор встретил сенсационную новость достойно, как полагается. — Имеется абсолютно достоверная информация, леди и джентльмены: нацисты также ищут некую чашу Грааля. Координацию поисков осуществляет археологический отдел института Аненэрбе, лично Райнхольд фон Урбах, руководитель отдела. Все это очень интересно.

— Вы мне говорили в Чикаго об Урбахе, — кивнул Джонс. — Какой-то никому не известный ученый, без имени и без работ.

Машина двинулась дальше.

— Вы правильно решили, Инди, — возобновил беседу Питерс после недолгого молчания. — Поддерживайте контакт с вашим музейщиком, я не против. Генри Джонса необходимо найти, если, конечно, он жив.

— Вы шутите! — отозвался Индиана. — Что значит «если жив»? Кому нужна жалкая неудавшаяся жизнь моего отца? — Он даже засмеялся от нелепости подобных предположений.

— Не слушайте вы его, — вступила Лилиан. — Индиана волнуется за своего отца, что бы он там ни говорил. Меня не обманешь, я еще в самолете это поняла, даже удивилась. В железном археологе, оказывается, что-то человеческое сохранилось… — Женщина на мгновение прижалась к милому другу детства, нежно взявшись рукой за его колено.

— Волнуется, не волнуется, какая разница? — не понял ее мысли майор. — Доктор Джонс совершенно прав в том, что его отец — ключ к нашим замкам.

— Насчет ваших замков я знать ничего не желаю, пока мы не утрясем кое-какие денежные формальности, — жестко напомнил археолог. Лилиан взглянула на него с восхищением. — А про чашу Грааля можете поговорить с вашим сыном Чаком, он наверняка изучал это в воскресной школе.

Разведчик рефлекторно напрягся, но ничего не ответил.

Так и доехали. Частный дом преуспевающего бизнесмена Вели Мелих Бирета был двухэтажным. Второй этаж чуть выступал вперед, вроде балкона, и поддерживался круглыми гладкими колоннами. «Добро пожаловать!» — с громким радушием воскликнул хозяин. Шофер помог отнести вещи; хотя какие там вещи, — все ведь осталось в Кхорлаке, а что не осталось, то погибло вместе с самолетом в горах Тибета. Гости проследовали в дом, «опель» уехал. Крепкие молодые люди, сопровождавшие бизнесмена, слаженно растворились — один в черном дворе дома, другой — в прихожей. Однако их незримое присутствие продолжало ощущаться, успокаивающе действуя на нервы.

— Снимем обувь, — сказал майор. — У нас, в Турции, по дому ходят без обуви, — и он подал всем вошедшим пример. Башмаки у него были с подвернутыми задниками — очевидно, чтобы легче снимались с ноги.

— «У нас в Турции»… — проворчал Джонс. — Вы хорошо вжились в роль, эфенди. Как там насчет гарема?

— С гаремом всё о’кей. Сейчас вас покормят, и вы пойдете отдыхать. О делах поговорим завтра. И я настоятельно прошу контролировать свой язык, если рядом с нами еще кто-то окажется, даже в этом доме. Вы с чем-то не согласны?

— Где здесь спят? — спросил Клопик, с неудовольствием озираясь. В помещении почти не было мебели, пол устилали циновки.

— Здесь едят, — укоризненно сказал хозяин. — Эта половина дома, малыш, называется селямлык, комнаты для всех. Жить вы будете в гареме, во второй половине дома. Туда никто, кроме меня, не имеет права заходить. И работаем мы там же, чтобы не подвергать опасности себя и дело.

— В гареме? — умилилась Лилиан. — Прелестно!

— Что такое гарем? — заинтересовался Клопик.

— И сколько у вас жен? — нахмурился доктор Джонс.

— К сожалению, кемалисты запретили многоженство. Строго карают, если кто-то нарушает запрет. Я прекрасно понимаю реформаторов и всецело одобряю их ориентацию на цивилизованные страны, но, строго между нами, это сильно затрудняет нашу деятельность.

— Эй, вы, что такое гарем? — Клопик был настойчив.

— Тебе же объяснил дядя Билл, — обернулся Джонс. — Это место, где живут и работают… Послушайте, майор, неужели вы серьезно?

— Не называйте меня «майором», помните о моей просьбе.

— Неужели вы и в самом деле обзавелись тут женой?

— Вот, собственно, и она, — объявил Питерс.

В помещение вошло нечто закутанное, тоненькое, очень изящное.

— Она понимает по-нашему? — поинтересовался Индиана.

— О Азиза, свет очей моих, — подчеркнуто на восточный лад обратился к женщине хозяин дома, но тут же скомандовал: — Вольно, можете расслабиться. Здесь только свои.

— Добрый вечер, — на идеальном английском произнесло существо. После чего часть ткани, покрывающая голову, была сброшена, и гостям предстала означенная Азиза. Совсем еще молодая женщина — той же вненациональной породы, что и сам Уильям Питерс.

— Знакомьтесь, это Азиза, лейтенант ВВС, — представил господин Бирет свою, так сказать, жену. — Ни за что не подумаешь, правда? Мой секретарь-радист. Настоящее имя вам знать, разумеется, незачем.

— Лейтенант… — восторженно прошептал мальчик. — А я, когда вырасту, буду капитаном.

— Жена мне полагается в единственном экземпляре, — вздохнул господин Бирет, вновь становясь озабоченным, смертельно уставшим майором. — Хотя, будь такая возможность, министерство содержало бы четырех. Нам нужен отдельно секретарь и отдельно радист. Кроме того, не помешал бы аналитик, ну и, конечно, специалистка особого профиля, назовем это «оперативной работой»… Азиза, дорогая, разбуди повара, пусть гостей покормит.

— Есть, сэр, — ответила «жена» и удалилась.

— Гадючник… — скривился доктор Джонс.

— Ужасно хочу спать, — во всю ширь зевнула Лилиан. — Где тут у вас гарем?

На том первое знакомство с частным домом шефа подразделения «Сигма» завершилось. Далее все шло по плану, как и мечтал майор Питерс. Гости были голодны до неприличия, но спать хотели гораздо больше, поэтому ели вяло, только ради успокоения взволнованных желудков, не обращая внимания на ассортимент и вкусовые качества пищи, чем сильно обидели местного повара. Впрочем, самого повара они так и не запомнили.

Затем был короткий переход в другую половину дома. Гарем, к счастью, оказался обставлен нормальной мебелью. Индиана боялся, что их заставят спать на паласах и тюфяках — нет, на интимной территории конспирация не заходила столь далеко. Кровати после самолетных кресел и сидений автомобиля казались облаком Эдема.

Первым заснул Клопик, едва пробормотав: «…Лучше не капитаном, а полковником, как сам полковник Фэйрстоун… а жена тогда может быть капитаном…».

Мисс Кэмден презрительно сказала: «Тоже мне, “свет очей”… а размер бюста нулевой……», попав щекой точно в подушку. После чего хотела еще что-то добавить, вероятно даже — хотела что-то предложить, сфокусировав на Индиане полный счастливых воспоминаний взгляд, но не успела. Жаль, подумал тот, некоторое время слушая ее сопение.

Доктор Джонс заснул позже всех. Перед тем как лечь, он привел в порядок револьвер. Во избежание каких-либо сложностей с таможенниками, оружие было оформлено и провезено как коллекционное — с просверленным стволом и сточенным курком. Археолог движениями опытного оружейника заменил бутафорские детали на работоспособные и лишь затем…

 

3. РАЗВЕДКА КОРМИТ И ПОИТ

…открыл глаза.

Было утро. Кричали муэдзины и торговцы, гремели повозки и автомобили. Утро было поздним, все-таки на три часовых пояса сместились путешественники. Точнее, разница во времени составляла не три, а два с половиной часа, потому что в Индии местное время отличалось от поясного на полчаса. Лилиан и мальчик еще крепко спали, в тех же самых позах, что и легли, так и не сняв одежды, — приходили в себя после изнурительных тибетских приключений.

В соседнем помещении бубнили голоса. Индиана энергично сбросил себя с кровати, ощущая с удовлетворением, что тело его свежо и полно сил, а душа… впрочем, о душе он не думал. Итак, он встал и вышел на голоса.

— Есть какая-нибудь информация от союзников? — спрашивал господин Бирет. Эфенди восседал в углу на большой подушке, поджав волосатые ножки. Одет был по-домашнему, в халат. Кроме него и секретаря-радистки Азизы в комнате находились еще две подчеркнуто восточные женщины.

— Англичане ничего не заметили, — ответила одна из незнакомых. — Французы видели транспорт, но проследить его не смогли.

— Ловим рыбу в воздухе, — раздраженно прокомментировал майор. — Как говорят наши русские коллеги — толчем воду в ступе.

— Шеф, — твердо сказала Азиза, — транспорт прилетел. Наши ребята его тоже пронаблюдали.

— Да, я понимаю… Лейла, что у вас?

— Русская резидентура спокойна, — вступила вторая из незнакомых женщин.

— Конкретнее, пожалуйста.

— У них серьезные внутренние проблемы, шеф. По непроверенным данным, товарищ Барковский отдал приказ приостановить строительство подземных этажей в новом здании консульства. Товарищ Измайлов вылетел в Европу, забрав с собой почти всех известных нам оперативников. Дело в том, что сбежал Бояров…

— Второй секретарь?

— Да, скрылся в неизвестном направлении. Москва неожиданно вызвала его — якобы для награждения, ну и… Сами понимаете, что может означать такой вызов.

Вели Мелих Бирет понимающе кивнул:

— Англичане завербовали Боярова, с собой он прихватил рабочие чертежи подземных уровней нового здания. Это хорошо… Что японцы?

— Японцы сами пытаются выяснить, чей был самолет. Зато резко активизировались немцы и итальянцы.

— Немцы и итальянцы… — пожевал майор губами. — Значит, кто-то из них?

— Однако по известным нам адресам террористы не появлялись, шеф, — вновь включилась в беседу супруга хозяина дома.

— Мы знаем далеко не все адреса, мэм. Что ж, придется поработать…

— Доброе утро, — улыбнулся доктор Джонс всем присутствующим.

Господин Бирет развернулся к нему:

— Доктор Джонс, познакомьтесь, это прислуга моей жены, — он указал на присутствующих дам. — Отличные сотрудники. А с Азизой вы, кажется, уже знакомы.

— У Америки все отличное, если только речь не идёт о продукции с конвейеров, — еще шире улыбнулся гость. — Что-нибудь случилось?

— Не волнуйтесь, доктор, обычное рабочее совещание. Засекли самолет, на котором в Стамбул прибыл отряд курдских боевиков. По чьему заказу и с какой целью осуществлена переброска, пока неясно. Да вас, собственно, это никак не касается…

— Я спокоен, как Мраморное море в штиль, — сказал Джонс.

Он выглянул в окно. Открывался изумительный вид на Босфор — паромы, лодки, тишь и гладь. Действительно — штиль. На той стороне была Азия: ничем не отличимая от этой стороны.

— Почему вы здесь обосновались, в европейской части? — продолжил Джонс. — Вон какие там виллы, красота. Имиджу вашему, по-моему, больше бы подошло.

— Там слишком много казарм. А Пера — вполне респектабельное место… Вы вовремя проснулись, мистер Джонс, сейчас будем обедать.

Обед состоялся на общей половине дома, в том же помещении, где вчера вечером был ужин. На тех же циновках. Прямо на полу, как и полагается в респектабельных домах. Мисс Кэмден и мистер Лопсанг присутствовали — они поднялись сразу, едва запахло едой. А еда была хороша: студенистая пача, сделанная из коровьих ног и всевозможных приправ, плов с бараниной, лаваш домашней выпечки, ледяной айран, бьющий в самый мозг. Так называемые «прислуга» и «жена» остались на своей половине дома, то есть никто не мешал трапезе разговорами о семейных проблемах турецкого бизнесмена. Ели за большим металлическим подносом круглой формы, стоящим на смехотворно низкой деревянной подставке. Ели с помощью рук и кусков хлебной лепешки…

— Что это? — спросил доктор Джонс, указывая на одно из блюд. — Похоже, птица?

— Индейка, сэр, — с нескрываемой гордостью ответил хозяин. — Обратите внимание, а вот это кукуруза. Вы, господа, забыли, какой сегодня день?

— Какой? — мгновенно поджался доктор Джонс.

Подвох? Очередная неприятность? Оказалось — нет, даже наоборот.

— Сегодня День благодарения, — с улыбкой напомнил майор. — Забыли?

— Точно! — воскликнула Лилиан.

— Да уж, — согласился Джонс. — Работая на вас, эфенди, про любой праздник забудешь. К вашей индейке и кукурузе, пожалуй, не хватает бататов и тыквенного пирога, чтобы почувствовать себя, как на родине.

— Зато вся семья в сборе! — захлопала в ладоши Лилиан. — Тысячу лет не праздновала День благодарения!

— Что за «благодарение» такое? — тревожно спросил Клопик, просыпав изо рта непроглоченный плов.

— Ничего страшного, парень, — Джонс положил руку ему на плечо. — Чисто американская блажь. Всенародная благодарность за щедрость земли, еще от первых европейских поселенцев перешла. Не уверен, конечно, что индейцы полностью разделяют наши чувства, «щедрая земля» когда-то принадлежала им. На обед готовят традиционные блюда, и обязательно собирается вся семья, где бы кто ни находился.

— А почему сегодня? — удивился Клопик.

Присутствующие разом заулыбались, умиленные детским вопросом.

— Потому что сегодня четверг, — терпеливо объяснил профессор. — Последний четверг ноября — День благодарения, так уж заведено, ничего против этого не сделаешь, парень.

Он откинулся на локти и подумал: вот и заканчивается ноябрь. Как быстро бежит время. Последний четверг ноября. Америка, Америка, далекая земля… конкретно штат Иллинойс… Страна у пяти озер… Он вскочил, чуть не опрокинув пачу.

— Что случилось? — майор стремительно сунул руку за пазуху.

Доктор Джонс сел обратно.

— Ерунда, — сказал он. — Просто вспомнил о документе, который вы нашли у Орлоффа.

— Вы имеете в виду вашего отца, доктор?

— Какая разница! Александер Орлофф или Генри Джонс, как вам угодно. Питерс или Бирет — тоже разница небольшая. Я говорю о средневековом апокрифе, который вы мне показывали в Непале. Почему-то в последнее время он слишком уж часто мне вспоминается.

— Мне тоже не дает покоя эта бумажка, — задумчиво покивал майор. — Похоже, что немцы придают ей большое значение. Нам удалось найти дом, который снимал резидент германской разведки в Катманду…

— В Непале у немцев есть резидентура?

— О, еще какая! Клопик не даст соврать: настоящая сеть, в отличие от нашего детского сада. Да вы, кажется, лично знакомы с резидентом по Непалу. Его фамилия Хорхер, припоминаете?

Лилиан чуть не поперхнулась: очевидно, ей было что припомнить.

— Но я продолжаю. Мы нашли дом Хорхера и в отсутствие хозяина обыскали его. Так вот, помимо прочих интересных предметов ребята изъяли фотокопии того самого «апокрифа». Улавливаете мою мысль?

— Ваши мысли ясны даже этой жареной индейке, господин Бирет, — непринужденно пошутил Джонс.

Господин Бирет захохотал — так, что в комнату заглянул крепкий молодой человек из вчерашних попутчиков.

— Люблю людей с юмором, — сообщил хозяин дома, просмеявшись. — С вами интересно общаться, мистер Джонс, вы очень похожи на моего сына.

— На сержанта? — весело уточнил Джонс. — Если сравнивать, например, с вами, то на меня он больше похож, что да то да.

Майор вдруг перестал жевать. Он медленно отставил свою миску в сторону и поднял на собеседника глаза. Взгляд его был полон гнева. Он смотрел долго, решая, взорваться или нет. А Джонс что — ел себе, глядя по сторонам, ничего такого не замечал… Разведчик опустил голову.

— Поздравляю, еще одна удачная шутка, — горько заговорил он, разглядывая свои пальцы. — Жена у меня, кстати, маленького роста, пять футов со шляпкой вместе, — я говорю о настоящей жене, которая в Вашингтоне. Хотя, и к Азизе отношусь практически с тем же уважением, что и к моей далекой малышке… И вообще, нет у нас в роду высоких. Рыжих тоже нет, а Чак почему-то рыжеватый и конопатый, как ирландец. В кого он уродился?.. Не поверите, Инди, всю жизнь об этом думаю! Я, кадровый разведчик, за двадцать лет не смог решить простую задачку. То ли квалификации не хватает, то ли решимости…

— А может, веры? — предположила мисс Кэмден с нескрываемым сочувствием.

— Откровенно говоря, дорогая вы моя, только вера и спасает. — Уильям Питерс налил себе полную чашу айрана и залпом выпил. — Но хватит о грустном, — решительно встряхнулся он. — Раз уж мы заговорили о деле, доктор, давайте продолжим. Упоминал ли ваш менеджер из музея о том, где и когда пропал Генри Джонс?

— В Венеции. Двадцатого августа.

— Отлично. Двадцать пятого августа он звонил в американское консульство — здесь в Стамбуле…

— Двадцать пятого я получила от него телеграмму, что он вылетел в Непал, — вставила Лилиан.

— Значит, из Венеции отец зачем-то прилетел в Стамбул, — Индиана оглядел присутствующих. — Странное поведение, особенно если учесть, что он собирался переслать какой-то пакет мне в Чикаго, имея при этом наглость называть меня своим ассистентом.

— У вас нет никаких идей насчет того, что могло быть в пакете? — спросил майор.

— Не имею понятия. Ясно только, зачем ему понадобилась мисс Кэмден. Он собирался забрать обратно часть головного убора бога Ра.

— Это и нам ясно, профессор.

— Кстати, где мой «кулон»? — осторожно поинтересовалась Лилиан. — Он здесь, в доме?

— Реликвия переправлена в надежное место, нет причин беспокоиться.

— Я просто думала, что…

— Мисс обеспокоена совсем другим, — вежливо объяснил Индиана. — А именно — кредитоспособностью американского правительства.

— Да получите вы свои деньги, — раздраженно ответил майор. — Сколько можно вас успокаивать? Три тысячи, надеюсь, вы еще не потеряли?

— Три тысячи? — спохватилась женщина и вдруг стал лихорадочно себя ощупывать. Все мужчины деликатно отвели взгляды. Кроме, разумеется, Клопика.

— Оставшиеся две тысячи я передам вам сегодня или завтра. Санкция из Вашингтона уже поступила.

В комнату торжественно вошел мужчина турецкой наружности и что-то произнес. Господин Бирет, моментально принявший подобающий вид, коротко ответил, также по-турецки, затем перевел гостям:

— Повар спрашивает, можно ли подавать десерт.

— И вы разрешили? — заволновался Клопик.

— Да.

— Правильно.

Повар удалился, а Лилиан оповестила всех:

— О'кей, они при мне.

— Что? — никто ничего не понял.

— Ну, деньги, — обиделась женщина. — Сами же спрашивали.

— Держи крепче, — посоветовал Индиана, — не урони в айран.

— Есть еще кое-какая информация, — повернулся майор к доктору Джонсу. — Вам знакомо имя Маркус Броуди?

— Конечно, — удивился тот. — Почему вы спрашиваете?

— Этот человек настойчиво разыскивает вас, неоднократно звонил вам в университет, а потом даже приехал. Утверждает, что вы просто позарез ему нужны. Кто такой?

— Хороший старикашка. Друг отца, тоже бывший археолог. Они вместе учились, какое-то время работали вместе…

— Маркус очень привязан к профессору Генри Джонсу, — добавила Лилиан. — В отличие от сына Генри Джонса. Настоящий друг.

— Никогда не понимал, чем это мой отец мог ему так понравиться, — пожал плечами Джонс-младший.

— Вопрос в другом, — майор нетерпеливо отмахнулся. — Чем вы лично понравились ему, ведь он специально приехал в Чикаго и, по моим сведениям, до сих пор там находится, ожидая вас. Наш сотрудник под видом старшего клерка из службы ректора пытался его расспросить, но мистер Броуди так ничего и не объяснил. Не помогло даже то, что сотрудник довольно убедительно притворился вашим другом. Что ему может быть нужно от вас, мистер Джонс?

— Понятия не имею.

— Никаких идей?

— По его словам, дом отца в Старфорде был чуть ли не перевернут вверх тормашками. Очевидно, теперь произошел поджог или, например, землетрясение. Если вам интересно, вызовите его сюда, в Европу. Оплатите ему дорогу, вам же это не трудно. Или вы хотите, чтобы я сам к нему слетал?

Майор нахмурился.

— Зря иронизируете, доктор, денег у нас как раз вечно не хватает. Те крохи, которые выделяет министерство ВВС, и деньгами-то назвать нельзя… Обыск, говорите, был? Ладно, мы поможем Маркусу Броуди встретиться с вами лично, если ему так нужно.

— Я сейчас собираюсь идти на почтамт, — сообщил Индиана. — Бьюкенен мог уже ответить на мою телеграмму. Заодно попробую связаться с Броуди. Правильно?

— Вы совершенно правы, дорогой друг, — неожиданно громко провозгласил господин Бирет. Так же неожиданно к нему вернулся пронзительный, ужасающий акцент. И дальнейшие его слова оказались более чем неожиданными. — Да-да, вы правы! Именно реформы нашего великого Мустафы Кемаля-Ататюрка позволили Турции достойно войти в Европу. Султанаты треснули, как гнилой орех, муллы больше не смеют соваться в дела государства, система современного права ниточка за ниточкой рвет паутину шариата. Демократия — это моя власть. Я все отдам за нее, дорогой друг.

Индиана молчал, обескураженно почесывая подбородок. Сообразил, в чем причина такой перемены, только когда перед ним поставили новый поднос. Просто принесли десерт. Просто повар и его помощник, очевидно, по каким-то причинам не являлись сотрудниками американской разведки.

— Но, признайтесь, в глубине души вам жалко, что отменили многоженство? — невинно спросил Джонс.

— Гораздо больше мне жаль, что аннулировали иностранные концессии, — парировал господин Бирет, вновь становясь майором. — Однако продолжим разговор о делах. Итак, вы собираетесь выйти в город?

— Да! — с вызовом ответил доктор Джонс. — И я предполагал, что вы захотите мне воспрепятствовать…

— Ни в коем случае, — Билл Питерс не забыл улыбнуться. — Аненэрбе не знает, что вы в Стамбуле, поэтому прямой опасности нет. Но я все-таки прошу вас быть аккуратнее на улицах. Вы ведь, если не ошибаюсь, уже испытали на своей шкуре, что такое Третий рейх.

Некоторое время все молчали. Возможно, вспоминали — каждый о своих испытаниях. Возможно, наслаждались вкусом щербета, разлитого по хрустальным вазочкам. Беседу возобновил Клопик:

— Эй, а что такое Третий рейх? — спросил он, сыто отрыгнув.

— Не задавай глупых вопросов, — одернула его мисс Кэмден, воспитанная в викторианском духе.

— Отчего же глупый? — вступился за мальчика майор Питерс. — Между прочим, я и сам не знаю, что означает Третий рейх, почему нацисты так именуют свое государство. И буду очень благодарен, если присутствующие здесь специалисты мне это объяснят.

— Пожалуйста, — сказал доктор Джонс, допив свою порцию лакомства. — Ответ и прост, и одновременно сложен…

Завершить мысль ему не дали. Неслышной тенью вплыла супруга господина Бирета, она склонилась к мужу и что-то зашептала. Лицо у того посуровело.

— Друзья, — объявил он, — эта новость касается и вас. В аэропорту Ешилькей видели Отто Хорхера.

 

4. ГОСТЕПРИИМСТВО ПО-ТУРЕЦКИ

Майор Питерс все-таки отпустил их прогуляться по городу, несмотря на грозную новость. Но не сразу. Профессору Джонсу пришлось испытать несколько малоприятных минут, прежде чем он убедил разведчика в своем праве быть свободным человеком. Впрочем, те же минуты были для разведчика ничуть не более приятны. Он согласился, лишь когда Азиза предложила свои услуги в качестве сопровождающего лица: очевидно, такая охрана показалась ему достаточно надежной. Кроме того, нечего было возразить на решающий аргумент профессора: мол, Стамбул гигантский город, а штаб американской резидентуры прекрасно законспирирован усилиями шефа, замечательного профессионала майора Питерса. И еще состоялся такой обмен репликами:

— Вы же утверждали, майор, что Хорхер — главный шпион на Тибете. Что он делает в Турции?

— А я, по-вашему, что делаю в Турции?

— Вы, по-моему, занимаетесь импортно-экспортными операциями. А вот Хорхера, значит, повысили в должности. В отличие от вас.

— Думаю, мистер Джонс, наши сведения относительно истинной должности этого немца просто-напросто неточны…

Супруга господина Бирета оделась подобающим образом: поверх обязательных шальваров и рубахи — длинное, до пят, платье-энтари с тремя разрезами от талии до подола, двумя боковыми и одним передним. По случаю прохладной погоды женщина утеплилась богатым жакетом, надетым поверх платья. На голове у нее была женская феска, украшенная золотом. Она хорошо смотрелась, в отличие от Лилиан, которая не имела возможности сменить вечерний наряд на утренний, а утренний на дневной.

Дом преуспевающего турецкого бизнесмена так же хорошо смотрелся при свете дня. Вчерашним вечером была не видна отделка керамической плиткой — голубой и зеленой, национальных цветов турок.

Гости, ведомые хозяйкой дома, удалились в сторону центра. Навстречу тянулись многочисленные мечети с заостренными, похожими на карандаши, минаретами. Караван-сараи, фонтаны, сводчатые базары, бани. Остатки крепостных стен, сохранившиеся с византийских времен. Снова мечети… Профессор Джонс, увлекшись, рассказывал Азизе — ну и Лилиан с Клопиком заодно, — о достопримечательностях города и страны. О том, что плохой Стамбул раньше был хорошим Константинополем и что большинство местных мечетей — это переделанные христианские храмы; о том, что вон там, через бухту, на мысе Сарай находится султанский дворец Топканы, в музее которого собрана одна из богатейших в мире коллекций древностей; о том, что неподалеку, на азиатской территории Турции, когда-то стоял легендарный город Троя, одним из символов которого была свастика… Когда профессор Джонс заговорил о богатствах царя Креза, правителя древней Лидии, мисс Кэмден заявила, что ее тошнит от теории и она желает практики. Путешественники как раз проходили мимо банковского отделения «Чейз Манхэттен Бэнк», и Лилиан с ходу зарулила туда. Индиана подумал и остался на улице. Азиза подумала и осталась с Индианой. Клопик успел побывать и там, и там.

Отделение банка состояло из двух подозрительных комнат, арендованных на первом этаже отеля европейского типа. На другой стороне улицы молодой турок, встав коленями на молитвенный коврик, творил один из пяти намазов, не обращая внимания на прохожих.

— Вы шефу рассказывали что-то о Третьем рейхе, — начала светскую беседу супруга господина Бирета. — Мне давно интересно…

Однако доктор Джонс вновь не успел поделиться знаниями с людьми, потому что Лилиан уже вышла.

Все было в порядке. Она положила свои три тысячи долларов в надежный американский банк, и когда приедет погостить в Соединенные Штаты, снимет их со счета. Джонс проверил выданные ей документы — действительно, все было в порядке.

Затем обошли трехэтажное здание кругом, и выяснилось, что это, собственно, тот самый отель, в котором Джонс вчера вечером воспользовался услугами почтового отделения.

Теперь уже Джонс пошел внутрь, а все прочие остались снаружи.

Точнее, было не совсем так. Прежде чем отпустить Индиану разбираться с делами, мисс Кэмден отвела его в сторону от попутчиков и сказала, откровенно глядя ему в глаза:

— Этот лейтенант ВВС слишком молод для тебя.

— А может, слишком умен, — предположил Индиана.

— И это тоже. Короче, тебе нужна совсем другая женщина, твоего круга.

— Конечно, — согласился Индиана. — Поглупее и постарее. Я, кстати, давно присматриваюсь к тебе, и мне начинает казаться… — он замолчал, мучительно вспоминая, что говорят в таких случаях.

— Ты хочешь сказать, что я достаточно страшна, чтобы подойти такому ничтожеству, как ты?

— Еще немного, и я испугаюсь, что ты тоже слишком умна.

Они неотрывно смотрели друг другу в глаза.

— И вообще, мне надоело бродить по этому дурацкому Стамбулу, — капризно заявила женщина. — Я хочу лечь на часок в кровать и отдохнуть.

— Ты же вроде бы выспалась за ночь.

— Естественно, я наконец-то выспалась, иначе какой смысл ложиться отдыхать? И чтобы нам с тобой никто не мешал.

— Я быстро, — невпопад ответил ей мужчина.

Только после этого короткого эпизода он пошел на почту.

Лилиан и Клопик остались снаружи — беседовать с лейтенантом ВВС о Третьем рейхе и вспоминать недавнюю лекцию профессора Джонса о проблемах эклектичности в местной архитектуре.

Напротив входа в отель молился на коврике другой молодой человек, застигнутый в пути положенным часом, — точная копия предыдущего, который был позади здания.

Ответ из Чикаго уже поступил. Джи-Си Бьюкенен радостно сообщал, не скупясь ни на слова, ни на эквивалентные им центы, что согласен на любые условия дорогого Инди, а вся необходимая информация по проекту находится у доктора Шнайдера, ассистента пропавшего Генри Джонса. Доктор Шнайдер в настоящий момент работает в Венеции. Вот адрес, а вот денежный перевод на билет до Италии. Доктор Шнайдер будет с нетерпением ждать прибытия своего нового шефа. «В какую авантюру я ввязываюсь!» — подумал археолог, рассматривая текст телеграммы. Чаша Грааля… Сначала отец попался на эту удочку, а теперь, похоже, и сына зацепило… «Доктор Шнайдер». Немец, надо полагать? Опять немец. Всюду они, представители чистой породы, надежда и опора трухлявого человечества, никуда от них не деться… Индиана составил текст собственных телеграмм и отдал их клерку. Он отправил сообщения двум адресатам. Первым был менеджер Бьюкенен, а вторым — Маркус Броуди. Другу отца Индиана предложил удобный вариант: тот может послать письмо в Венецию, на имя Джонса, до востребования, если же позарез нужна личная встреча, то через две недели, также в Венеции, Маркуса Броуди будет ждать на главной почте города конверт с адресом Джонса.

Покончив с делами, профессор с некоторым томлением в членах вспомнил, что его ждут. Что он обещал быстро. Что давно пора лечь отдыхать — если уж привалило счастье как следует выспаться. Он удивился сам себе: откуда это нетерпение? Словно двадцатилетний мальчишка университетского периода проснулся в нем. Улыбаясь, профессор Джонс поспешил на улицу, и только тогда услышал крики.

Не крики — вопли. Сквозь стекло было видно, как четверо восточных мужчин совсем с не восточным гостеприимством тащат вырывающихся Лилиан и Клопика. Женщина и мальчик тоскливо визжали. Еще двое пытались скрутить Азизу, но, похоже, не на ту напали. Похоже даже, что лейтенант ВВС их избивала, собираясь вот-вот прийти на помощь двум другим жертвам нападения.

Негостеприимные стамбульские мужчины были одеты в халаты с ярко вышитыми павлинами.

— Эй, — заторможено сказал профессор, — вы чего, парни?

Не ожидал он такой подлости, совершенно не был готов.

Тут закричали сзади него — это клерк привстал над стойкой, чтобы посмотреть, и вдруг исказился юным лицом:

— Курды! Террористы! — после чего исчез среди стульев.

Через секунду профессор был уже на улице. Через две секунды он обо что-то споткнулся и обо что-то ударился грудью. Вот ведь не везет! Краем глаза он успел заметить, что споткнуться ему помогла нога в потрепанных, давно не стираных шальварах, а удариться — предусмотрительно подставленная дубинка. Затем дубинку уронили ему на голову, и профессор временно забыл, что нужно делать в подобных ситуациях. Он расслабился на пыльных камнях, отдыхая от суеты, разглядывая ботинки рядом со своим лицом, затем, когда его перевернули, увидел небо и облака. Еще он увидел молодого человека, заботливо склонившегося над ним, обшаривающего карманы его куртки. Молодой человек был тем самым образцовым мусульманином, самозабвенно молившимся рядом с отелем…

«Индиана!» — визжала Лилиан. «Мистер Джонс!» — сходил с ума Клопик? И тогда упавший человек вяло повернул голову. Мисс Кэмден и мистера Лопсанга нигде не было, зато в поле зрения профессора попала Азиза. Тренированная супруга господина Бирета как раз утянула одного из наглецов на землю, уперевшись изящной ножкой тому в живот, и совершила задний кувырок. Бросок через голову, — автоматически прокомментировал профессор. Чисто исполнено. С переходом на удушающий — то есть захват ногами шеи соперника. Второй из наглецов, напавших на лейтенанта ВВС, слабо шевелился, вытирал халатом землю — очевидно, тоже прилег отдохнуть. Искусно вышитый павлин навсегда потерял свою красоту. Секта езидов, — подумал профессор. Символ — павлин. Курды… Молодой террорист, забывший Аллаха вместе с ковриком, сиротливо лежавшим на противоположной стороне улицы, уже закончил исследовать куртку профессора и решил проверить, не найдется ли чего под курткой. Тогда профессор его и ударил. Ногой в пах — просто, без лишнего эстетства. Этого вполне хватает, если точно.

Профессор был точен.

— Лили! — крикнул он, мучительно поднимаясь.

Нет ответа. Равно как и Лилиан.

— Азиза! — крикнул он. — Где Лилиан?

Та была занята. Впрочем, как выяснилось, удушающий прием был лишним эстетством, потому что возник второй молодой человек — тот, который молился на коврике позади отеля. Возник у девушки со спины, опять подло. Ударил дубинкой — с размаху, с оттяжкой. В голову. И доблестный боец американской разведки, коротко пискнув, рухнул на поверженных врагов, будто рассыпался на части.

Нападавший, не задерживаясь, побежал дальше.

— Стой! — страшно зашипел доктор Джонс. — Куда!

Он отпихнул парня, который корчился рядом, и побежал следом. Его ноги выписывали странные зигзаги. Ужасно раздражали люди. Мирные пестроцветные турки метались по узким улицам и протяжно голосили: «Курды! Курды!» Была паника. Сгустки чужих воплей лезли в уши и в рот, мешали слушать, дышать и кричать. Мелькали ботинки убегающего террориста — только их видел профессор, только за ними следил. «Инди! — раздались далекие звуки. — Мистер Джонс!» Охотничья радость мгновенно вскипятила кровь. В несколько яростных прыжков он догнал убегавшего и выключил его из жизни — парень даже оглянуться не успел. Звонко покатилась дубинка по булыжникам. Профессор оторвался от костлявого тела врага и осмотрелся.

Осмотрелся и тут же увидел…

Мужчины в павлиньих халатах закатывали связанную Лилиан в роскошный персидский ковер и делали это, прямо скажем, несколько небрежно. Рядом лежал другой ковер, уже скатанный. Клопика, очевидно, упаковали, поскольку его видно не было. Похитители предусмотрели и грузовой фургон, скучающий с включенным двигателем. Зарычав, доктор Джонс возобновил кросс по пересеченной местности, раскидывая уличных торговцев, носильщиков, чистильщиков обуви, разносчиков кофе, чая, воды, сметая все, что путалось у него под ногами.

Кто-то очень хотел, чтобы он опоздал. Кто-то бородатый, ухмыляющийся, огромный. От которого пестрая толпа бросилась в рассыпную, как тараканы от зажженной спички. Который весело сбросил халат на землю, свободно поиграл мышцами — каждая размером с кегельный шар, — и снял с пояса гигантскую саблю дамасской работы. Именно этот породистый атлет преградил дорогу Индиане Джонсу. И тому пришлось притормозить, потому что клинок порхал в умелых руках веселого бородача, как невесомый лепесток тюльпана, потому что бешеный азарт горел в глазах воина. Впрочем, притормозил профессор только на миг — чтобы вытащить из-под куртки старый добрый кольт.

Он был слишком раздражен, не склонен к пустым забавам, он просто застрелил назойливого террориста.

От толпы не осталось уже ничего. И ковров уже не было — их успели погрузить в фургон.

— Лилиан! — застонал профессор.

Нет ответа. Грузовик рванулся, разворачиваясь в тесном пространстве, и помчался навстречу Индиане. Водитель был вовсе не азиат, а европеец. Белобрысый веснушчатый мужчина почти упирался лицом в лобовое стекло, вцепившись белыми ручонками в рулевое колесо; он что-то орал, щедро разинув рот. Трилистник фирмы «Даймлер-Бенц» на капоте грузовика приближался, стремительно набирая скорость. И мишень, и мушка одновременно. Профессор стрелял в эту мишень, пока барабан револьвера не провернулся вхолостую. Какая-то из пуль нашла нужную траекторию. Прежде чем остановиться, автомобиль своротил глиняную будку, в которой уличный писец помогал составлять прошения неграмотным гражданам Турции. Сейчас будка была пуста — очевидно, у писца неожиданно появились другие важные дела.

— Мутти… — сказал водитель, глядя на подбежавшего Индиану потухшими глазами. — Вердаммте шайсе…

Немец!

Профессор попытался продолжить диалог на хорошем немецком языке:

— Тебя кто послал, свинья! Отвечай, швайнефрессе!

Водитель молчал по объективной причине, Индиана не сразу это понял. Прекратив допрашивать труп, он двинулся дальше. И опять опоздал. Фургон был пуст — ковры исчезли вместе с похитителями. Террористы превратились в носильщиков, догадался Индиана, лихорадочно озираясь. Куда? Куда они потащили Лилиан?

Он побежал вдоль глухой стены без окон. Очень вовремя: машина сзади взорвалась, лопнула сгустками бензинового огня. Куда? — метался профессор.

Конечно, вон туда, через неприметный поперечный проход!

Там была площадь. Настоящий Стамбул, дикий. Центр здешнего мира. Бублики, жареные каштаны, шашлыки. Инжир, финики, рыба, халва. Маслины, миндаль, фисташки, фрукты, снова рыба… «Шарап! Шарап!» — тащили профессора под тент. «Шаурма! Шаурма!» — тащили под другой тент. «Барбар! Барбар!» — настойчиво хватал за руки уличный цирюльник. На площади было все, кроме Лилиан. Профессор пронзил пространство насквозь — по ногам, по товарам, по споткнувшимся телам, — и оказался в кварталах ремесленников…

В общем, прогулка по осеннему Стамбулу закончилась печально. В кварталах ремесленников нашлась целая улочка, где выстроились готовые для вывоза восточные ковры, точно такие же, как и те, в которых унесли Лилиан и мальчика. Археолог устроил здесь безобразную сцену, раскидал все, до чего смог дотянуться, размахивая револьвером и кнутом, грязно ругаясь и взывая к небесной справедливости. Испортил людям месячную работу. А друзей так и не нашел.

Он остался один. Он всю жизнь бродил в одиночестве по дорогам планеты и, как видно, не суждено ему было изменить устоявшийся порядок вещей. Он вспомнил глаза Лилиан, в которые смотрел всего лишь полчаса назад, и, чтобы не заплакать, откинул барабан кольта и принялся перезаряжать оружие — прямо на улице.

 

5. КОНЕЦ ПЕРЕДЫШКИ

— Значит, они вас не тронули?

— Странно все это. Такое впечатление, что я им был не нужен, только Лилиан.

— И Клопик.

— Да, и мальчик.

— Вы когда возвращались сюда, ко мне, не заметили, следил ли кто-нибудь за вами?

— Я не возвращался, майор, а мчался, не чувствуя ног. По сторонам, знаете ли, не смотрел. Я, знаете ли, надеялся на вашу помощь…

Мужчины сидели в доме. Женщин не было: Азиза лежала в госпитале с сотрясением мозга, а ее прислуга выполняла задания вне дома. Кроме Питерса и Джонса здесь находились только повар и двое охранников. Джонса в госпиталь не взяли: его мозг оказался значительно крепче женского, что, впрочем, было не удивительно. За годы увлечения археологией профессор имел много возможностей потренировать свой мыслительный аппарат в дискуссиях с оппонентами различных весовых категорий, вооруженных аргументами различных размеров и форм.

— Паниковать пока нет причин, — мягко сказал майор Питерс. — Вы не расстраивайтесь так, Инди, мы ведь и за обоими аэропортами следим, и за морским портом, и за дорогами. Ваших друзей, правда, могут увезти на лодке или катере, потом пересадить на судно. Пытаемся отследить и этот вариант. Людей, конечно, не хватает…

— Что, если им выкуп нужен? — с надеждой предположил Индиана. — Лилиан, кстати, как раз успела от денег избавиться.

— В каком смысле «избавиться»?

— Нападение произошло практически сразу после того, как она вложила деньги в «Чейз Манхэттен Бэнк». Может, эти ублюдки решили, что перед ними богатая леди?.. Сидели себе на ковриках, наблюдали за клиентами…

— А водитель фургона? — напомнил майор. — Немецкий солдат?

— Не знаю, — честно признался Индиана. — Те, которые сидели на ковриках, выглядели обыкновенными магометанами, тихими незаметными суннитами. Те, которые похитили женщину и мальчика, были езидами…

— Как?

— Это секта такая у курдов, в которой чего только не намешано, взято все черное из многих религий. И язычество, и иранский зороастризм, и иудаизм, и несторианство, и, конечно, ислам. Их доктрины изложены шифрованными записями в книге, которая так и называется: «Черная книга».

— Нацисты любят черное, — кивнул майор. — Сходится.

— Бросьте, — поморщился Джонс. — Езиды — мирные люди, и их дьяволопоклонничество является таковым только с точки зрения европейцев, во всяком случае, людей они не режут. Гораздо больше нацистам подходят, например, мусульманские фундаменталисты. Тем более, что езиды не дьяволопоклонники, а нормальные дуалисты, признающие и светлое, и темное…

Майор продолжал кивать, будто хоть что-то понимал.

— Вам виднее, док. Мне ясно одно: нападение совершили наемники, поэтому их верования не имеют никакого значения. Возможно, это были именно мусульманские фундаменталисты, изображавшие… как вы их там назвали… езидов, да? Переоделись, чтобы заодно скомпрометировать неверных.

— Очень вероятно, — подумав, согласился Джонс.

— Вы не знаете внутриполитическую обстановку в Турции, — продолжал майор, — а я знаю. Грязные дела невыгодно делать местными руками. Гораздо удобнее привезти курдов, которых здесь сильно не любят. Якобы курдов, а на самом деле обыкновенных бандитов, солдат удачи. Настоящие курды — это несчастный, проклятый всеми народ… Меня знаете что беспокоит?

— Вас, оказывается, что-то беспокоит, майор? — раздраженно осведомился Индиана. — А мне казалось, вы абсолютно спокойны. Безмятежно рассуждаете о внутриполитической обстановке, когда, понимаешь ли… — он отвернулся.

— Вы несправедливы, — поджал губы господин Бирет. — Мои сотрудники работают на пределе возможного. Я, между прочим, из-за вашей прогулки по Стамбулу рискую самим существованием нашей резидентуры, вы это понимаете?

— Прошу прощения. Но и вы меня поймите…

— Так вот, возвращаясь к немцу-водителю, — настойчиво произнес майор. — В связи с этим обстоятельством, да и вообще, в связи со многими известными обстоятельствами, не кажется ли вам, что ассистент вашего отца в Венеции вызывает определенные подозрения?

— Доктор Шнайдер?

— Судя по фамилии, немец. Я запросил спецархивы — агент с такой фамилией не зарегистрирован, если точнее, агентов с такой фамилией очень много. Да еще это может быть псевдонимом.

— Я согласен, — Индиана нетерпеливо поерзал по циновке. — Я уже думал об этом. Бьюкенен, простая душа, наверняка не подозревает ничего о грозящей его проекту опасности, совершенно неожиданной, с его точки зрения, опасности. Поэтому мне, мягко говоря, не хочется в Венецию. Мне хочется просто найти отца. А теперь вот и Лилиан с Клопиком добавились…

Майор сочувственно помолчал. Затем сказал:

— Начало этой ниточки, док, только в Венеции. Собственно, я вас не уговариваю, вы все решаете сами, но знайте, мы всегда рядом.

— Как в храме Кали, да? — доктор Джонс одним неловким движением смазал торжественность момента. — Или как сегодня, да?

Майор мужественно не обратил внимания на его слова.

— Насчет вашего отца. Есть сведения, что он где-то в Австрии, по собственной ли воле, по чужой ли…

— Значит, все-таки жив?

— Похоже на то.

— Так, — сказал Индиана. — Австрия, — он вдруг наполнился энергией, лихорадочной суетой, неподобающей его званию. — Замечательно, тогда едем в Австрию… Билл, но ведь это территория, контролируемая Германией! — и сразу сник. — Давно уже не существует никакой Австрии… Вы мне поможете, надеюсь?

— Паспорт и виза готовы. Для поездки в Италию, мистер Джонс. Пакет ждет вас в консульстве, но пойдете за ним не вы, естественно. Если же вы хотите «легенду» для поездки на германскую территорию, то это не скоро, это может сделать только полковник Фэйрстоун. Я с ним обязательно свяжусь. Все-таки решаюсь обратить ваше внимание… — голос майора стал вкрадчиво-тусклым, аккуратно-ненавязчивым. — Между Италией и бывшей Австрией прозрачные границы. Надеюсь, вы учтете эту информацию и выберете правильный маршрут.

— Полковник Фэйрстоун? — переспросил Джонс. — Кто он такой?

— В некотором роде мой начальник. До определенных рамок, конечно, в большинстве вопросов я сам начальник. Почему вы заинтересовались?

— Клопик упоминал это имя.

— Клопик — хороший агент, — нахмурился майор. — Но иногда он бывает болтлив. Плохое качество, когда попадаешь в руки врагов.

— Он во сне проговорился, нечаянно. Лилиан гораздо болтливее. Вы, кстати, помните об этом, находясь здесь, в так называемом частном доме? Какой-то вы сегодня слишком уж созерцательный, майор. Извините.

— Если вы не видите собственными глазами суету и бешеную деятельность, это не значит, что ее нет, — зевнул Уильям Питерс. — Я не хуже вас понимаю, что штаб провален. Работой по его сворачиванию и переводу в другое место занимаются те, кому положено. Мой адвокат, например. Это ведь больше юридический процесс, а не механический, — он посмотрел на часы и добавил. — Осталось минут пятнадцать, доктор. Должна прийти машина. Мы погрузимся и уедем, после чего дом будет выгодно продан. Все ясно?

— Как вы узнали, что мой отец в Австрии?

— Чак сообщил.

— Ваш сын? — уточнил Джонс, опять чуть не ляпнув «эта горилла».

— Сержант Питерс, — серьезно поправил его майор. — Из Франции.

— Вы что, послали сержанта искать моего отца? — поразился Индиана. — Впрочем, откуда вы вообще узнали, что Орлофф — мой отец, если я только вчера сообщил вам эту новость? Тьфу, я запутался…

— Чак не искал вашего отца, у него были другие задачи. В частности, он встретился во Франции с нашим германским резидентом и получил подборку бухгалтерских документов по Аненэрбе. В одной из расходных статей был упомянут объект под названием «Орлофф» — на его содержание, кстати, ушли солидные средства. Ведомость пришла из австрийского отделения. Немцы очень аккуратны в ведении бухгалтерского учета, в отличие от русских. Это облегчает нашу работу.

— А где находится австрийское отделение? — хищно подался вперед доктор Джонс.

— Мне нравится ход ваших мыслей, — одобрительно покивал майор. — Но вынужден огорчить. Во-первых, на территории бывшей Австрии не один и не два филиала института Аненэрбе. Во-вторых, местоположение филиалов, не только точное, но и даже приблизительное, является тщательно охраняемой тайной. Чуть ли не главной тайной — после, разумеется, профиля и результатов работ. Выяснение координат конкретных отделов этого чудовища — важнейшая задача нашей резидентуры, с которой, прямо скажу, она не справляется.

— Если не поиск Орлоффа был основной задачей сержанта Питерса, тогда что? — осведомился Джонс. — Если не секрет, конечно. Я по наивности полагал, что в настоящий момент подразделение «Сигма» интересуется этим больше всего.

— Очевидно, я болтлив так же, как ваша Лилиан, — усмехнулся Уильям Питерс. — Однако вы настолько обаятельный собеседник, что мне трудно удержаться и не разболтать служебную тайну. У него было задание выяснить как можно больше про альбигойскую ересь и орден тамплиеров.

— Что? — опешил профессор.

— Вам повторить? Пожалуйста — орден тамплиеров. У меня профессиональная память не хуже вашей, доктор Джонс. Я дословно запомнил ваш непальский комментарий к обнаруженному мной апокрифу.

Индиана захохотал, не сдержался. Но быстро прекратил.

— Майор, вы же могли спросить у меня! Я бы объяснил, мне не жалко! Зачем было посылать парня во Францию?

— Причин две. Первое: в отчете аналитиков, изучивших печатные труды Орлоффа, был перечень тем, которым тот уделял наибольшее внимание. Одним из пунктов стояли тамплиеры. Когда я в очередной раз просмотрел отчет, то припомнил ваши мельком оброненные слова. Но вас под рукой не оказалось, чтобы проконсультироваться. Это, собственно, вторая причина.

— Значит, моя консультация уже не требуется?

— Чак возвращается как раз сегодня, но я был бы рад услышать мнение настоящего специалиста.

— А я буду рад продемонстрировать вам, что такое память профессионального археолога, майор. Слушайте и запоминайте. Потом проверите у своего Чака. Тамплиеры — значит храмовники. Орден основан в 1119 году Гуго де Пэйном и его семью товарищами. Гроссмейстер имел резиденцию в Иерусалиме. Имелись центральные и провинциальные капитулы, то есть управления. В начале четырнадцатого века при Филиппе IV Красивом, был такой король во Франции, орден прекратил свое существование. Сначала арестовали Жака де Молэ, магистра — верховный руководитель уже назывался магистром, — а в 1314 году его сожгли вместе с другими видными представителями ордена. Обвинение было серьезным — идолопоклонство и дурные нравы. А имущество конфисковал в свою пользу король, поскольку в повестке дня значилось уничтожение феодальных привилегий. Впрочем, знаменитые сокровища тамплиеров так и не нашлись, сгинули.

— Замечательно, — похвалил лектора слушатель. — Все это я уже прочитал в учебнике по истории. Объясните теперь про альбигойскую ересь, если вам еще не надоело общаться с таким профаном.

— В учебнике… — проворчал Джонс, чуть смутившись. — Сами же когда-то просили изъясняться попроще, Билл. Что касается религиозных воззрений тамплиеров, то члены ордена, возможно, придерживались дуализма. Дуалистическое учение утверждает, что Темное начало не уступает по своей силе Светлому, а в мире происходит их вечная борьба. Подчеркну: борьба не только в душе человека, но и в материальном мире. А вот это уже — чистейшая ересь с точки зрения христианства. Дуалистические секты неоднократно образовывались внутри христианства — например, альбигойцы. У славян — богомилы… Что вас еще интересует?

— Связь, — четко выразился майор. — В чем связь того, что вы рассказали, с апокрифом?

Доктор Джонс опять стал раздраженным, колючим, словно спешил куда-то.

— Генри Джонс, оставивший на память о себе обрывки апокрифа, оказывается, интересовался, помимо всего прочего, и тамплиерами. Вот вам и связь. По-моему, это вы сами обнаружили, не так ли? Я же только высказал предположение о происхождении документа.

— На чем основаны ваши предположения, доктор?

— Вы что, плохо слушали в прошлый раз? А говорите — дословно, дословно… Цитирую по памяти: «И нарушится равновесие между Божественным и Дьявольским, и посланцы Антихриста возьмут много мирской власти…» Сверьте со своей бумажкой, чтобы не сомневаться. Такие фразы — это и есть дуализм, которому были подвержены тамплиеры. Вот как возникло мое предположение относительно этого ордена, совершенно случайное предположение.

— Спасибо, — сказал майор с неожиданной теплотой в голосе. — После ваших объяснений проясняется в голове, будто лампочка включается… Вы, серьезно, не волнуйтесь по поводу вашей подруги. Ее могут выпотрошить и отпустить, а уж мальчишку — тем более.

— Что значит «выпотрошить»?

— Ну, допросят. Судя по вашим словам, физические воздействия и прочие особые способы ей не грозят, она и так ответит на все вопросы. Следует волноваться мне, сэр, а не вам. Хочу надеяться, что мисс Кэмден знает о деталях моего бизнеса поменьше вашего.

Джонс встал с циновки, прошелся к окну и выглянул. Окно было на втором этаже и выходило на улицу.

— Где же ваша машина? — спросил он. — Жду еще пятнадцать минут. Если за это время вы не займетесь делом, начну действовать самостоятельно. Не могу больше, надоели разговоры…

Майор ничего не ответил. Усмехнулся: мол, ну-ну, парень, — и взял из вазы яблоко.

— Хотите, дам вам совет? — продолжил Джонс. Собеседник сосредоточенно вгрызался во фрукт, то есть не возражал. — Поручите вашему сержанту поискать в архивах упоминания о воине-монахе Х. Иоаносе. Был ли такой среди казненных, причастен ли к «делу тамплиеров». Предсказатель, написавший апокриф, мог ради достижения сиюминутных целей указать реального человека, своего современника, а то и самого себя. Чтобы поддержать или, наоборот, навредить. Вам трудно представить, майор, какой общественный резонанс могли в те времена иметь предсказания, особенно если они носили политический характер. Кстати, «дело тамплиеров» было насквозь политическим, то есть, попросту, грязным. Король польстился на чужую собственность, а орден был очень богатой организацией, и заодно расправился с политическими противниками, имевшими большое влияние.

— А зачем нам нужен этот монах? — подал голос майор, с интересом выслушав.

— Чтобы убедиться в подлинности документов. Если такой человек реально существовал, значит, находка действительно пришла к нам из того времени. Хотя лично я склоняюсь к тому, что это фальшивка.

— Почему?

— Потому что слишком много в тексте апокрифа указывает на наше время и на наши реалии. Во всяком случае, Темная Сила и Владыка Гуннов персонифицируются в нашем сознании вполне определенно. Так же, как и страна у пяти озер, в которой якобы живет герой по имени Иоанос. Каким образом житель тринадцатого века мог узнать о существовании штата Иллинойс? И при этом утверждается, что упомянутый герой Иоанос поможет силе Божьих Заповедей справиться с Антихристом. Я не верю в ясновидение, майор.

— Вероятно, вы правы, — согласился разведчик. — Неясно только, что это за женщина-птица из стеклянной страны и почему немцы придают этому документу большое значение. И ваш отец, между прочем, тоже…

— Автомобиль, — резко сказал доктор Джонс. Он все еще смотрел в окно. — Даже два. Очевидно, ваши?

— Так, — сказал майор и рывком поднялся. — План действует.

— Повар якобы случайно стоит на улице, воздухом дышит, — продолжал комментировать Индиана. — Он не помешает? Вы ему, кажется, не доверяете?

— Повар — никто, просто прислуга. — Питерс бросил недоеденное яблоко на пол. — Хотя, теперь это не имеет значения. Уходим.

Джонс послушно отошел от окна.

Когда мужчины покидали комнату, церемонно путаясь друг у друга под ногами, на улице закричали. Там кричали: «Йок!»

И снова: «Йок, йок, йок!»

Они разом остановились.

— Что это? — спросил Джонс.

— Голос повара.

— Что такое «йок»?

— По-турецки «нет».

Несколькими прыжками майор перебросил свое маленькое тело к окну — туда, где только что стоял Индиана. Его босые ноги звучно шлепали по полу. На улице лопнул выстрел, и полное ужаса «й-о-о-к!» вдруг перешло в одну сплошную гласную.

— Эй, вы что делаете! — заорал майор, выдирая из шальваров револьвер.

Тоскливый вой повара плавно стихал.

Очевидно, к дому подъехали не те машины, которых ждал майор Питерс, потому что через секунду он оглушительно удивился:

— Курды!

Тут ему что-то кинули с улицы, что-то продолговатое, размером чуть меньше мяча регби. Он среагировал, машинально поймал спортивный снаряд руками, прижав его к своему животу, и мгновение разглядывал. Затем майор честно пытался закричать, но не смог, впрочем, доктор Джонс и сам все понял. Доктор Джонс ласточкой выбросился из комнаты в коридор — он успел, а кадровый разведчик нет, — и был звук, будто ударили в гигантский медный таз, и дом как бы подпрыгнул, но сразу вернулся на место, и голова некстати оказалась туго забинтованной, придавленной к полу ватными подушками. Профессор встряхнулся, решительно сбрасывая вату, усилием воли разрывая бинты. Он подполз на четвереньках к комнате и заглянул. Майор отсутствовал. Зато стены и оконный проем были чем-то сильно испачканы. Почему-то вспомнились башмаки господина Вели Мелих Бирета, оставшиеся одиноко стоять возле выхода на улицу. Хорошие дорогие башмаки с подвернутыми задниками — чтобы легче было снимать с усталых натруженных ног, когда приходишь с работы домой…

— Идиот! — раздалась с улицы визгливая немецкая речь. — Что ты сделал?!

Голос был знаком — до спазмов в кулаках. Отвратительный ненавистный голос.

— Вам что, бомбу жалко? — отвечал грубый бас. — Он бы пристрелил меня!

— Это был тот самый американец, из Кхорлака! — продолжал кричать Хорхер. — Ты мне все дело загубишь, скотина!.. — впрочем, Джонс уже не слушал.

Джонс уже бежал на ту половину дома, где гарем. Нет, совсем не оттого, что надеялся получить каплю ласки в свой последний час, а потому, что окна там выходили во дворик.

На улице началась стрельба — это молодые охранники наконец разобрались в ситуации. Американские «машин-ганы» показались гостям настолько убедительными, что те запустили свои. Кроме автоматных очередей звучали и одиночные выстрелы из винтовок и пистолетов — очевидно, не все гости были укомплектованы по полному армейскому образцу. Дом содрогался, крошился, разваливался.

Когда Индиана цеплял кнут за оконную раму, коротенький бой уже закончился, и голос Хорхера заполнил помещения:

— «Кулон» где-то здесь! Всем искать!

Спустившись со второго этажа, Индиана обнаружил, что во дворике тоже есть посторонние, и ему пришлось убить двоих. Посторонних было много, и все — в халатах с павлинами. Он убил еще двоих, выскочивших из кустарников, после чего объявился европеец с громоздким «рейнметаллом», требовательно вопя: «Леген! Шнель!» Джонс убил и этого паренька, не допуская в свое сердце жалость, потому что тот явно собирался помешать ему перелезть через ограду. Затем, уже в боковом проулке, какой-то араб в головном платке хотел застрелить его, но слишком тщательно целился, да обласкают его в раю.

Затем профессор перезаряжал опустевший кольт, спрятавшись в какой-то пахнущей козьим пометом канаве, — одним залпом экстрактировал отработанные гильзы и вставил две дуги обойм, по три патрона в каждой, — затем бежал, бежал, бежал, распугивая мирных турецких граждан…