1. РАЗВЕДКА ГУЛЯЕТ САМА ПО СЕБЕ

После похода в храм крестоносцев Индиана Джонс лежал пластом в номере убогой искендеронской гостиницы, поднимаясь лишь для того, чтобы укусить лепешку, глотнуть виски или раскурить сигару. Обморочный сон сменялся жутковатыми видениями и наоборот. То тебе картинки из древнеегипетской жизни: парадный выход фараона, кормление мумии, звериноголовые боги и все такое прочее; то кошмары на тему Первого крестового похода: скачущая лава арабской конницы, режущий уши визг, оскаленные зубы и сабельный свист. Потом хруст костей и пространство под веками заполняется красноватым сиянием. И снова провал…

Сил не хватало даже на то, чтобы снять шляпу.

Откуда-то в его комнате появлялись бутылки любимого виски «Джонни Уокер», довольно свежая еда, кто-то платил за его проживание и забирал пустую стеклотару. Это происходило как бы само собой, что вполне устраивало доктора Джонса. Ему не хотелось думать о мелочах. Иногда больному казалось, что кто-то стоит рядом с его койкой и о чем-то настойчиво спрашивает. Но именно в это время Индиана находился в забытьи и слова долетали до него лишь в виде неясного рокота.

Течение его болезни было, конечно, странным, но не более, чем все происшедшее с ним раньше.

Когда череда провалов и кошмаров прекратилась, когда доктор Джонс очнулся настолько, что даже решил побриться, то обнаружил у себя в номере…

Клопика! Которого сейчас за незначительный вес можно было прозвать Микробиком. А еще сержанта-гориллу вместе с холмами плеч и невыделяющейся на их фоне головой. Похоже, Чак Питерс был приставлен к мальчику в провожатые.

— Клопик, ты по-прежнему жульничаешь при игре в покер?

Это был первый вопрос выздоравливающего Индианы, а второй звучал так:

— Где мой папа?

— Мистер Джонс в госпитале, где же ему еще быть.

Обезьяночеловек Питерс все-таки умел разговаривать, и голос у него был совсем не грозный бас, а тихий скромный тенорок. Тщательно подумав, сержант добавил:

— Все у вашего отца не как у людей. Пуля пробила ему правое легкое навылет. Однако пневмоторакс был минимальный и никаких сгустков крови. Обошлось без инфекций и даже нагноения, хотя в руках у докторов мистер Джонс оказался лишь спустя двенадцать часов после ранения. Но врачи меня уверяли, что после ранения прошло не меньше двух недель, и, должно быть, пациента уже лечили опытные хирурги, ведь входное отверстие успело стать махоньким розоватым рубчиком. А выходное отверстие сократилось с трех дюймов до одного! И это у дряхлого в общем-то человека… Вы что, мумие прикладывали?

— Есть многое на свете, друг мой Питерс, что и не снилось вашим мудрецам, — Индиана машинально перефразировал Шекспира. — Но к сожалению, у меня в голове полный нуль насчет того, что случилось с нами на двенадцатом часу перехода. Помню только, отец бредил. Он хихикал и спорил сам с собой о причинах возвышения храма Амона при Рамзесе Великом. А полуобморочный Маркус просто болтался на сиденье… Еще помню, как отец вдруг заявил: «Соотечественники. Братья, а также сестры. В этот знаменательный день лишь дебилу покажется остроумным пускать солнечные зайчики». После таких слов я отрубился…

— Наверное, мистер Джонс заметил блики на переднем стекле моего автомобиля, — без особого восторга поделился сержант.

— Так это вы были? — догадался Индиана.

— И я там сидел, — вклинился Клопик, — это я заметил голову мистера Броуди, только принял ее сначала за тыкву. (Чак укоризненно взглянув на мальчика-озорника.)

— И в госпиталь — это вы со мной ходили?

— Вы что, меня не заметили?

— Да как вам сказать… вас, конечно, трудно не заметить, но…

Сержант Питерс ухмыльнулся.

— То-то вы мне всё на ноги наступали и не отвечали, когда я извинялся… Насчет вашего отца, мистер Джонс. Врачи говорят, через три дня мы можем его забирать. Тем более, он позволил себе некие шалости с медсестрой из немецкого Красного Креста. Этого даже мусульмане себе не позволяют.

— Значит, он на верном пути к выздоровлению, — подытожил Индиана. — Ну и все-таки, мистер Питерс, как ваш пускающий зайчики автомобиль повстречался с нашей живописной тройкой?

— На самом деле мы следили за Бьюкененом, — принялся вежливо объяснять сержант. — Вначале ФБР заинтересовалось его обширной перепиской с немецкими учеными довольно сомнительной репутации. Потом этот лягушатник Ренар возник словно из тумана и кинулся скупать раннехристианские реликвии. Ренар — приятель Бьюкенена, между прочим. Якобы доктор, но ничего, кроме нескольких маловразумительных статей в германских журналах трехлетней давности, мы не нашли. И все они были о прародине немцев на Гобийском Алтае. Бредятина полная, тьфу на нее. Ираноязычные племена там действительно обитали, но какие ж это предки немцев? Существовал, правда, еще египтолог Ренар, только бельгиец, которого задушили придурочные феллахи во время раскопок в Абидосе конца двадцатых годов.

— А что потом?

— Потом мы перестали следить за Бьюкененом, поступила такая команда сверху.

— Все-таки наша родная разведка самая ленивая разведка в мире, — без особой радости заметил доктор Джонс. — Куча аналитиков и полторы ищейки. К вашему сведению, предатель Бьюкенен успел совершить все дурнопахнущие дела, которые планировал.

— Было бы неплохо, профессор, ознакомиться наконец с подробностями. Вы всё молчите и молчите. А с меня скоро вместо отчета кожу снимут.

— Никуда подробности не денутся… Джи-Си перед смертью упоминал про какого-то Даллеса и какие-то «денежные мешки». С Уолл-стрит, что ли? Которые стояли за ним. Врал, наверное.

— Врал, — согласился сержант.

— А фамилия Даллес вам что-нибудь говорит?

— Первый раз слышу.

— Послушайте, мистер Питерс, я всегда презирал шпиономанию и особенно конспирологию. И мне бы ужасно хотелось отмахнуться от той нелепости, будто наш крупный бизнес ведет дела с Берлином не только в области торговли и инвестиций, но в данном случае…

— Мистер Джонс, я доложу, куда следует. Вашу информацию проверят. Только не перепутали ли вы страну и континент? Давайте спишем ваши… кх-кх… эксцентричные подозрения на вашу болезнь. О’кей?

— О’кей. В любом случае Бьюкенен сейчас рапортует о перевыполнении плана одному большому начальнику по имени Вельзевул. И мисс Шнайдер тоже… — Индиана прерывисто вздохнул. — Эльза, Эльза, угораздило бы тебя родиться в Старфорде, штат Иллинойс. Твой папа у нас торговал бы средством от клопов и другими колдовскими товарами.

— Эльза Шнайдер… — сержант словно попробовал имя на вкус. — Из Аненэрбе? Попадала нам такая на заметку… Получается, и Бьюкенен работал на это шарлатанское гнездо? Надо же, выглядел серьезным бизнесменом…

— А что, разве деньги пахнут? — мудро изрек профессор.

— Деньги не пахнут, карьера, говорят, тоже, — согласился сержант, и стало ясно, что он несколько стесняется своего звания. — Хорошо, что вы, сэр, и мистер Джонс-старший, так сказать, живы и можете давать показания, то есть расскажете обо всем.

— Да уж, мой папаша вам расскажет и покажет… Чак, давай оставим церемонии, без «сэров» обойдемся. Так проще.

Сержант кивнул, несколько зардевшись от смущения.

— Если ты не против, Чак, я отработаю затраты министерства ВВС на поиски и содержание семьи Джонсов только устным рассказом. По рукам?

…И в течение следующего часа Индиана излагал то, чему был свидетелем после расставания с родной разведкой в городе Стамбуле. Естественно, опуская интимные подробности.

Как ни странно, остросюжетная повесть из жизни археолога особого впечатления на сержанта Питерса не произвела. Он даже казался разочарованным, как человек, который купил билет на полицейский боевик, а посмотрел любовную драму.

— Так чего ж тебе надо, Чак? — озадачился доктор Джонс.

Сержант клонил свою аккуратную головенку то на одно мощное плечо, то на другое. И наконец произнес ключевые слова:

— Я был уверен, как и полковник Фэйрстоун, как и мой отец, вернее, майор Питерс, что деятельность так называемого института Аненэрбе и его археологов всего лишь прикрытие, очень хитрая крыша для серьезных разведывательных операций Германии по всему миру. Я в этом уверен до сих пор. Гляньте, в каких районах немцы занимаются изысканиями? Индия и Непал — как раз то место, где в будущей войне должны соединиться немецкие армии, наступающие через Переднюю Азию, с японскими частями, двигающимися через Китай. Само собой, нацисты хотят войти в доверие к различным антибританским силам, пусть даже и поклонникам Кали. Или возьмем южную Турцию…

Сержант, прервавшись, жестом отправил Клопика к дверям — прислушаться, — сам же осторожно отодвинул занавеску на окне и обозрел улицу.

— Именно сюда придется удар англо-французских войск, базирующихся в Сирии и Палестине. Немцам надо проверить, насколько прочен их союзник, где бы неплохо врыть доты и устроить опорные пункты. Иначе просто не может быть, ну не психи же руководят великой державой Германией!

Индиана Джонс не без удовольствия раскурил сигару и ограничился репликой:

— Что ж, Чак, по-своему ты прав.

— А мы к вам в гости ходили все время, — звонким голосом заявил Клопик. Он давно пытался встрять между взрослыми и наконец у него получилось. — Хотя вы нас не узнавали и называли какими-то подозрительными именами: Птахотеп, Мериамон…

— Так это вы меня кормили?

— И поили тоже, — вредно хихикнул мистер Лопсанг. — Вы, доктор Джонс, умеете пить виски даже в спящем состоянии.

— Ты мне и в могилку пару бутылок опусти. Авось пригодятся, — заранее попросил археолог. — Кстати, откуда ты взялся, Дорджи?

И Клопик поведал историю Клопика…

* * *

Ему удалось удрать из немецкой резидентуры, что располагалась неподалеку от Стамбула и была замаскирована под дом богатого бая. Причем после того, как он проторчал там почти неделю в роли важного пленника.

Почему немцы не пристукнули мальчонку? Доктор Джонс догадывался, каков ответ на этот вопрос.

Они были заинтригованы тем, что пацану удалось выдернуть из состояния «Калимайя» двоих человек. Ничего подобного нацистам, экспериментировавшим с огнем и кислотой в своих концлагерях, достичь не удавалось. Очевидно, простодушные люди Гиммлера поверили, что ребенок связан с тибетскими центрами сокровенных сил — Шамбалой и Агартхи.

Клопик смылся через чердак резидентуры во время грозы. Красивый кипарис был срезан молнией, в падении раскурочил забор и уронил крону прямо на крышу дома. Клопик не был бы собой, кабы не воспользовался такой «упавшей с небес» возможностью.

На чердаке, правда, присутствовал охранник, но мальчик крупно озадачил этого человека. Удар детской головенкой был точным и выверенным, как мазок японского каллиграфа, и пришелся на самую уязвимую деталь у мужчины. (Просто рост не позволял нанести более честный удар.)

Избавившись от опеки, пацан выскочил в окно, пробежался по веткам и стволу прямо на волю — туда, где нет конвоя и трехразового питания.

«Пруха есть пруха», — так охарактеризовал свой побег мальчик. Наверное, прав был штурмбанфюрер Хорхер, когда считал, что Индиане и его дружкам сопутствует удача гораздо чаще, чем полагается по теории вероятности.

Мистер Лопсанг пешим ходом, бегом и на запятках добрался до Стамбула. Однако после геройской гибели майора Билла Питерса не сработала ни одна старая явка, ни один тайник не лелеял в себе никаких указаний для юного агента. В американском посольстве мальца просто отвадили пинками.

Оставалось последнее — связаться с полковником Фэйрстоуном в Вашингтоне, который являлся начальником Билла Питерса, а следовательно, и самого мистера Лопсанга. И если майор Питерс гималайскому беспризорнику заменял папу, то далекий полковник явно тянул на роль дедушки. К тому же работавший в Вашингтоне «дедушка», в отличие от остальных друзей и соратников, никуда не мог исчезнуть. Чтобы воспользоваться услугами международной почты, надо было разжиться несколькими монетами. Клопик прибег к своим старинным навыкам и пытался почистить на базаре одного торгаша. Но воровство ради дела мира и прогресса не состоялось. Когда детская ручонка уже пробралась в чужой карман, маленького разведчика вспугнул похожий на немца покупатель. Над самым ухом прозвучал противный голос: «Хороши малшик так не поступаль», Клопик дернулся и попался.

Торговец, как выяснилось, по большому счету был незлым человеком. Он и его холуи колотили мистера Лопсанга пятками и ладонями в пределах десяти минут. К тому же торговец оказался караванщиком и взял воришку к себе на должность шута.

Но в Ираке налетели бедуины, шлепнули караванщика и забрали Клопика в рабство. Бедуины давно кочевали, с деньгами у них сделалось худо, поэтому они заставляли мистера Лопсанга тибрить для себя на базарах разные полезные вещи, начиная от сигарет и кончая леденцами. Эти люди с винтовками и саблями хороши были лишь тем, что невольно обучили Дорджи арабскому языку.

Бедуины добрались до Палестины, там, по своему обыкновению, пытались совершить квартирную кражу и влезли в один крестьянский дом, стоявший на отшибе. Но дом оказался полон бойцов еврейской партизанской армии Хагана. Дело приняло серьезный оборот, и бедуины получили по дырке во лбу. Клопик тем временем смылся с места действия и добрался на перекладных до Иерусалима. Там его заметил офицер из английского штаба, признал в нем тибетскую национальность, и, заинтересовавшись таким этнографическим казусом, забрал парнишку к себе на должность «боя».

Наконец Клопик заработал честным трудом слуги несколько шиллингов, на которые смог отправить телеграмму далекому «дедушке» Фэйрстоуну. Каково же было удивление англичанина, как вытянулось его и без того лошадиное лицо, когда в один прекрасный момент к Клопику явился здоровенный американец. Заокеанский гость имел паспорт на имя Роберта Хэмфри, но являлся по сути сержантом Чаком Питерсом.

* * *

Сержант, уставший от обилия слов, стал собираться.

— Куда? — полюбопытствовал Индиана.

— К папе вашему. Сейчас его сторожат двое курдов, и все-таки… Это ж ключевой человек.

Доктор Джонс хотел было оскорбиться подчеркнутым невниманием к собственной персоне, но тут сержант снова повторил «к папе», и его твердое лицо вдруг как-то обвисло.

— Чак, знаешь, — произнес Индиана, — в свое время я не смог тебе кое-что сказать, а теперь уже вроде поздновато. Но все-таки… В общем, прими мои соболезнования.

 

2. РОДИТЕЛЬСКОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Присутствующие в комнате помолчали, уткнувшись взглядами в серую гладь стены. Наконец сержант оборвал паузу и поинтересовался — вероятно, для того, чтобы расстаться наиболее культурным образом:

— Чем вы собираетесь заниматься, Индиана?

— Тем, чем стоило бы заняться американской спецслужбе. Я собираюсь найти Лилиан Кэмден.

Сержант принял упрек близко к сердцу и, весьма разгорячившись, стал распространяться о том, что Америка, согласно международному праву, не может в чужом государстве заниматься облавами и прочесываниями. Что были сделаны через Госдепартамент все необходимые запросы турецкому правительству. Что собирали информацию через… ну, сами понимаете, через кого… Наконец, что разведка в состоянии и сейчас посодействовать Индиане. В Стамбуле осталось в заначке несколько крепких ребят и вдобавок есть выход на начальника городской полиции.

— Стамбул годится для поисков не более, чем Аман, Париж и Рим! — нетерпимо отозвался доктор Джонс. — Лилиан должны были отправить вместе с багажом Урбаха в Египет. Поступили так нацисты или не так — неизвестно… Но зато доподлинно известно, что мне понадобится пара тысяч долларов, которые я остался должен мисс Кэмден — вместе с правительством Соединенных Штатов.

Сержант Питерс вздохнул, грустно, как тень из преисподней.

— Правительство Соединенных Штатов может вам предоставить сейчас тысячу долларов и… потолковать с руководством университета, чтобы у вас не возникли проблемы с трудоустройством по возвращении в город Чикаго.

И горилла Питерс выписал чек на имя Джонса для предъявления в любое из отделений «Чейз Манхэттэн бэнк».

— Да, негусто, если не сказать большего, — протянул разочарованный археолог.

— Но зато у вас есть мистер Лопсанг. Разве он не стоит тысячи долларов?..

Чак Питерс закруглился на этой эффектной фразе и заторопился в госпиталь. Следом за ним вприпрыжку отправился мистер Лопсанг.

Волевой импульс был полностью истрачен на общение. Индиана Джонс скоренько направился к койке и перевел свое тело в спасительное лежачее положение. При этом его рука случайно попала под подушку. Или нет, его рука, следуя детской еще привычке, сама направилась под подушку. И кончикам пальцев стало больно, потому что они уткнулись в какую-то твердь, непонятным образом оказавшуюся в мягком объеме постели. Озлившийся профессор из последних сил отшвырнул подушку… и увидел камень.

Шива-линга. А если точнее, камень Шанкары.

Именно он. Непонятно каким образом обработанный и отполированный обсидиан со спиралевидной насечкой. Но ведь два камня Шанкары утопли в реке, где крокодилов было больше, чем болельщиков на футбольном матче! А третий — сгоряча, из ложно понятого гуманизма, — был возвращен в деревню.

На мгновение доктору Джонсу показалось, что он выпил кварту виски, потому что в умственном пространстве головы не было ни идей, ни предположений, лишь стойкий, почти вещественный гул.

Индиана покатал камень между ладоней, гул унялся, и в мозги смогла постучатся первая мысль.

Камень Шанкары кто-то засунул под подушку, когда голова профессора, — вернее, кастрюля, полная бреда, — елозила по подушке. Первая мысль потянула и вторую. Что, если сам бред на историческую тему, все эти кошмары, видения, мороки, связаны с присутствием магического камня в постели?

Услужливая память выдала справку. Камень Шанкары — это не просто Шива-линга, а Шива-линга в квадрате, это не только предмет фаллического культа, но и символ творческой энергии. Однако, если верить Эйнштейну, мощная энергия способна сжимать время. Если бы кто-нибудь носился вокруг Земли со световой скоростью и смотрел бы на события сверху, в мощный телескоп, то вся наша многовековая история сжалась бы в один день. Конечно, лишь для этого сверхскоростного летуна…

Утомительные рассуждения по поводу теории относительности неожиданно сыграли роль снотворного.

…От вполне здорового сна Джонса отвлек Чак Питерс. Он возник в комнате с неожиданностью летучей обезьяны из сказок Фрэнка Баума и протянул письмо. Индиана хотел было поинтересоваться у гостя насчет появления Шива-линги, но догадался, что серьезному и ответственному разведчику Питерсу, конечно же, не до розыгрышей и мистификаций. Поэтому просто принял из огромных лап сержанта запечатанный конверт и заодно — вот это номер! — «кулон», часть головного убора бога Ра.

— Ваш папаша отписал, — по-доброму усмехнулся Чак Питерс. — Сочинил заранее, но с таким волнением торопил, что мне пришлось по солнцепеку топать.

— Разведка прочитала? — задал необязательный вопрос Индиана.

— Пришлось по долгу службы, — признался виновато вздохнувший сержант, несмотря на то, что конверт выглядел вполне заклеенным.

— Ну и как?

— Жалко мне вас, археологов, все-таки проглядывает сходство меж вами и наркоманами.

А в письме значилось следующее:

«Дорогой сын. К сожалению, за то время, что мы были с тобой знакомы, мне не представился удобный случай ввести тебя в курс своих научных интересов. А ведь они в конце концов поставили меня в центр событий, влияющих на ход мировой истории. Некоторое мое отчуждение от твоей жизни было связано с нежеланием подвергать тебя опасностям, вытекающим из моего положения. Однако я отчасти заблуждался, мои представления были упрощенными — ведь те силы, что влияют на меня, неизбежно вовлекли в свой круговорот и тебя.

Я знаю, ты частенько без спросу рылся в моих книгах и наверняка тебе попадалась моя статья в журнале Национальной исторической ассоциации, посвященная раскопкам в Танисе середины двадцатых годов.

А раз она тебе попадалась, ты должен был отложить сведения из нее в дальнем уголке своей памяти. Я знаю, ты ничего не забываешь — ни сведений, ни обид.

Часть украшений статуи Амона-Ра* тогда настолько поразила меня, что я не удержался от публикации статьи о ней в открытой прессе. Увы, сей факт принес мне немалый вред впоследствии. Эта вещица, напоминающая кулон, имела, помимо кварцевого кристалла в середине, сотню букв еврейского алфавита на ободке. И только часть из них складывалась в осмысленные слова, а остальные скорее всего представляли собой некую шифровку.

Распознанные слова образовали такие вот фразы: “Образ солнца, утвердившись на посохе идола над образом города, в час свидания с небесным огнем пустит сияющую стрелу в образ Сокрытого Сокровища. Человек, который имеет Силу, данную свыше, сможет извлечь Сокровище из Обители Умерших Душ”.

Долгое время я считал этот фрагмент неким отголоском хтонических мифов, но потом догадался — речь-то идет о самом настоящем кладе. Очевидно, в некоем помещении, имеющем проем двери или окна, имеется макет или карта города Таниса, вернее, Пер-Рамзеса. Когда солнечный свет пройдет через этот проем и угодит в кулон, водруженный на шест, то кристалл преломит луч. Преломленный луч и высветит точку нахождения так называемого Сокровища на карте или макете города.

Я догадался и о том, что под Сокрытым Сокровищем надо понимать скрижали Завета. Ведь они по логике вещей должны находиться как раз в Пер-Рамзесе. Но это понимание пришло ко мне лишь пять лет назад. У меня до сих пор нет четких научных доказательств, что все обстоит именно так, однако и нацисты со мной вполне согласны.

И я, и люди Гиммлера заметили, что после разорения Иерусалима фараоном Шешонком никаких упоминаний о величайшей святыне Израиля в Библии нет.

Скрижали Завета были не просто сводом правил хорошего поведения и мышления, они являлись Импульсом, который изменил весь мир и избавил его от нового потопа. Так и сейчас — лишь новый божественный Импульс может остановить грехопадение всей планеты. И покоится Сила в песках Пер-Рамзеса, в Обители Умерших Душ. Археологическое чутье подсказывает мне, что эта Обитель символизирует загробное царство и представляет собой ни что иное как храм Ра-Озириса*.

Открыт пока вопрос о местонахождении камеры с макетом или картой города. Я думаю, что откопать ее помогут не только знания, но и — стыдно писать это слово — магия. Камень, отмеченный Божественным Светом — вот отмычка к Камере Карты. Это недвусмысленно следует из апокрифа тамплиеров.

А теперь, сын, перехожу к самому главному. Много лет я готовился к тому, чтобы поднять из тьмы веков ковчег Завета. Однако сейчас я повержен, в то время как решающая битва может разразиться в любой час, любую минуту. По всему миру с оружия снимают чехлы. Между тем Сила Скрижалей должна быть выпущена в мир “не позднее, чем через три дня после того, как вождь страны гуннов двинется в великий и кровавый поход”. Так сказано в дотоле неизвестном тебе фрагменте тамплиерского апокрифа. (Жаль, что тебе не довелось прочитать этот документ до конца, в чем, естественно, нет твоей вины.)

Три дня, Инди, всего три дня после начала великой войны — таков последний срок, чтобы освободить Свет, сокрытый в Ковчеге. Поэтому я хочу (как ни больно мне это писать), чтобы мою работу исполнил ты, сын, причем с максимальной скоростью».

— Значит, изменить ход истории я должен за тысячу долларов? — всерьез поинтересовался доктор Джонс у сержанта Питерса.

— Моисей поднялся на вершину горы Синай, чтобы получить инструкции у Господа Бога, не взяв у своего племени ни одного доллара, — совершенно справедливо заметил Чак Питерс, хотя и пошутил. А затем продолжил безо всякой иронии, сочувственным голосом психиатра: — Вот ты и заразился, Инди, очередной блажью. Надеешься, что выудишь из танисского песка Ковчег Господа Бога и заодно встретишь в солнечном Египте распрекрасную Лилиан? Сам-то старый профессор, небось, никуда не помчится… Да, я согласен, есть у нас сведения, что нацисты вовсю ведут раскопки в Танисе…

— Уже?! — Индиана встрепенулся так, будто его приласкал скат-хвостокол.

— Вот именно «уже». Закогтили здоровенный кусок территории, обнесли колючей проволокой, оформили это вполне законным образом, как археологические работы. Да только не Ковчег они там выкапывают, наверняка проводят рекогносцировку местности, чтобы строить во время будущей войны аэродромы.

— И как, американская разведка навострила в Танис свои лыжи?

— Скорее британская контрразведка. А у меня вот что, — сержант помахал какой-то бумажкой. — Шифровка из Вашингтона, только-только прилетела. Группа «Сигма» расформирована из-за малой эффективности работы. Всем домой. Поэтому я тебе и отдал кулон. Незачем ему в архиве пылиться, пусть работает.

После горьких этих слов сержант съежился, как проколотый шарик, и понуро скользнул из комнаты.

«Майор Питерс геройски пал, “Сигма” расформирована», — обиженно подумал Индиана. Сержант ушел… Благоразумные, очень трезвые дяди из Вашингтона не разобрались с тем, что клубится в гнилых мозгах нацистов, и оставили доктора Джонса один на один с немецкой археологической машиной… А может они никогда и не хотели с этим разбираться? Может, их волнуют только рынки сбыта для стиральных машин? Или нацисты смогли с кем-то договориться в Вашингтоне, упирая на общие «германские корни» и общую борьбу против большевизма? В любом случае, теперь он воин-одиночка…

Воин несколько раз подпрыгнул на койке. Потом, словно подкачав откуда-то силу, бодро тронулся к шкафу. Куртка, ботинки и даже верный кнут оказались на месте.

Когда доктор Джонс был настолько одет, что оставалось только поправить шляпу, дверь приотворилась и в щели показалась голова Клопика.

— А как же я, мистер Джонс?

 

3. ЗАВТРАК В КАИРЕ

На причале в Искендероне их провожал ветер из Сирийской пустыни, который подметал грязные-прегрязные припортовые улочки большой-пребольшой метлой. В Порт-Саиде встречал ветер из Аравийской пустыни, такой же тяжелый и грязный. Путь до Каира вился по усыпанной щебенкой дороге между мрачноватых гранитных скал, а потом через плато, иссеченное ущельями, будто резаными ранами. Когда-то, в благословенные времена фараонов, здесь зеленели платаны, дубы и сикоморы; и, полные ила, мягко текли плодородные воды многочисленных рек; сейчас же оставалась только игра света и тени. За бортом грузовичка мертвые каменистые равнины помаленьку превращались в орошаемые хлопковые поля, от белизны которых быстро уставали глаза. Там и сям с водосточными канавками и водоподъемными журавлями-шадуфами упорно возились пыльные крестьяне. Все говорило о приближении Нила.

И вот начались узкие кривые улочки, запутанные, как кишки в желудке барана, толчея немытых тел, ругань злых и голодных людей. Значит, это уже Каир.

Индиана направился прямиком к единственному человеку, которому он доверял в Египте. Салех был бородатым пузатым дядькой и к тому же коптом-христианином, прямым потомком самых древних насельников египетской земли.

Снаружи дом Салеха выглядел, как и тысячи других домов в Каире — глухие, выжженные солнцем стены, и все. Но внутри…

Внутри имелся маленький уютный дворик, парочка финиковых пальм, деревцо с апельсинами, деревце с мандаринами. Завтракали на террасе, увитой цветами, потому что солнце еще не распалилось. Бойкий Клопик потешал многочисленных детишек Салеха. Каирский воздух был чист и свеж.

— Сейчас город похож на земной рай, — Индиана положил в рот финик и зажмурился. — Меня совершенно не тянет на кровавый бифштекс и даже на стаканчик «Джонни Уокера».

— Откуда взялась эта тварюшка? — хохотнул Клопик, хватая за шкирку невесть откуда взявшуюся обезьянку в красных «революционных» шароварах.

Животное, слегка цапнув мальчика, перебралось на Индиану и, покрутив ему уши, попыталось нахлобучить на себя его шляпу.

— Это не «тварюшка», а обезьяна по имени макака магот. Вообще-то ее братья и сестры обитают западнее, вплоть до Гибралтара. Она нанесла сюда визит, наверное, чтобы посоперничать с тобой в шутовстве, мистер Лопсанг.

— А почему тогда она так похожа на вас, доктор Джонс? — успешно отразил выпад Клопик.

— Да, да, когда она в шляпе доктора Джонса, то просто одно лицо, — бесхитростно подтвердила упитанная жена Салеха. — Поэтому мы приветствуем это создание в своем доме.

— Не надо ее приветствовать только из-за меня, — скромно отозвался Индиана, забирая главную деталь своего туалета у назойливого примата.

Потом мужчины, то есть Индиана и Салех, уселись за стол, в то время как женщины, животные и дети, к которым был отнесен агент Клопик, удалились во двор.

И потекла неспешная беседа — под кофе, фрукты и шербет, как принято в здешних краях.

— Итак, Салех, немцы разыскали и наняли тебя. Чего и стоило ожидать. Ты ведь лучший специалист в Египте.

— Да что ты, Инди, в моих услугах у них нет особой нужды. Они завербовали в Каире всех, кого можно и кого нельзя. В Танисе немцы затеяли раскопки с очень большим размахом.

— Салех, они ищут наугад или по плану?

— Скорее, наугад. Ты знаешь, в немецкой команде ни одного умного человека нет. Впрочем, есть один приличный археолог. Кажется, француз.

— И как зовут этого француза? — спросил Индиана, уже предчувствуя ответ.

— Ренуар вроде. По-моему, дурацкая фамилия.

Индиана хмыкнул. Он хмыкнул дважды.

— Не Ренуар, а Ренар. Но этот парень не так умен, как кажется на первый взгляд. По-крайней мере, умный с нацистами не свяжется. Хотя, может, он несколько облагораживает этот немецкий десант. А очкарик в черном пальто там есть?

— Нет, такого чудища я не видел.

— Значит, Хорхер пока отсутствует. Наверное, повышает квалификацию в Берлине. — Индиану передернуло из-за весьма физиологических воспоминаний.

— Инди, немцы обладают одним несомненным преимуществом. Пер-Рамзес занимает не такую уж большую территорию. Нацисты рано или поздно перекопают ее целиком и найдут Ковчег. Думаю, месяца им хватит за глаза.

— Я найду раньше их… — Джонс накрыл шляпой стакан с легким греческим вином. — Что ты скажешь по поводу этих знаков?

Он протянул «кулон», до поры хранившийся в большом внутреннем кармане кожаной куртки.

Салех, зажмуривая то один, то другой глаз, повертел странный предмет в руках.

— Это не иероглифы, не иератика, не демотика. Похоже на раннеивритские письмена. Что ж, ничего удивительно, Амарнский архив весь состоит из аккадской клинописи.

— Это не просто письмена, но еще и шифровка.

— Есть один человек, реб Элиезер из каирской генизы. Я сведу тебя с ним, он наверняка разберется. Другое обстоятельство тревожит меня, Инди.

Профессор Джонс отогнал мух, разрезвившихся под плывущим вверх солнцем.

— Интересно, Салех, совпадают ли причины твоего и моего беспокойства?

— Если Ковчег в Танисе, то люди не должны тревожить его. Ковчег не принадлежит нашему миру. Господь забрал его у нас.

— Это не означает, что Господь не может снова дать нам его. Скрижали Завета* вручены были нашему миру, когда он утопал в идолопоклонстве, душегубстве и прочей дряни. По-моему, дряни сейчас выше головы.

И на этой оптимистической ноте беседа закончилась.

Минул час, напоенный сытым жужжанием мух. В полдень на Востоке либо спят, либо дремлют, прислонившись к дереву или стене. Доктор Джонс не был исключением. Правда, сначала привел в порядок оружие. Свой новый кольт, который он выменял в Порт-Саиде на трофейный вальтер, оставшийся от похода в Храм Чаши. Араб, заполучивший шикарный немецкий пистолет, был уверен, что обхитрил простоватого гяура. Он не знал, что настоящие стрелки предпочитают привычное оружие… Один Клопик не унывал в компании резвой макаки. Индиана передвинул шляпу с носа на лоб и позвал мальчугана.

— Салех пошел договариваться насчет грузовика и команды землекопов, а мы с тобой, пока суть да дело, отправимся на базар. Посмотрим там курагу и другие сухофрукты. В экспедиции я всегда питаюсь ими.

— Отлично, я люблю базар, — поддержал задумку как всегда бодрый Клопик.

— Только не потворствуй там своим нехорошим привычкам. Шаловливые ручонки держи в карманах.

— Обижаете, доктор Джонс. У меня нет карманов.

Вопрос был исчерпан и гости Каира двинулись за съестным в сторону главной городской достопримечательности — базара.

— А ее ты звал? — спросил Индиана, показывая на обезьянку в красных шароварах, которая пристроилась на спине у мальчика.

— Она сама.

— В таком случае тебе придется следить за ней, чтобы она тоже оставалась в рамках закона.

 

4. БАЗАРНЫЕ СТРАСТИ

Горы фруктов, ковры, сосуды, кальяны, чеканы, рубахи до пят, туфли без задников, но с загнутыми носами. Никто ничего не покупает, тысячи мужчин бесцельно слоняются, смотрят в пустоту, лениво почесываются. Иногда скандалят, пронзительно вереща и взмахивая руками, на что непременно сбегаются посмотреть другие мужчины.

Пузатые личности в чалмах степенно попивают чай, лежа на подстилках; люди, украшенные орлиными носами и фесками, мелко глотают кофе, сидя на вышитых вязью подушках.

Изредка видна работа. Чеканщик позвякивает молоточком, то и дело утомляясь и глядя на облезлую собаку, валяющуюся в пыли. Иногда гончар поскрипит своим кругом, но потом застынет, опустив руки в глину. Чего стараться, продукции и так понаделано на десять лет вперед. Жара. Вдобавок от работы сильнее хочется кушать…

Имя всему этому — восточный базар.

Европеец тут вызывает благоговейный интерес, но не оттого, что рыж и светлокож, а потому, что может приобрести какую-нибудь подернутую плесенью штуковину и дать за нее один-два доллара. На эту сумму можно будет сытно кормить целую неделю себя, пару жен и пятерых-семерых ребятишек.

Раздался мелодичный посвист, практически неразличимый в базарном гвалте. Собственно, Индиана с Клопиком обратили на него ноль внимания. А вот обезьянка неожиданно сделала ноги. К которым у нее относились и руки. Побежала по рубахам, по чалмам, по висячим коврам, по телам и товарам, обильно представленным на базаре, — непринужденно побежала, будто по земле, — затем свернула за какой-то большой кувшин и исчезла.

— А если потеряется? — забеспокоился Клопик.

— Не потеряется, она тут своя.

Жаль, что доктор Джонс не видел, как трогательный зверек вскарабкался на спину одноглазого типа и зажестикулировал.

Знаки были вполне понятными, поэтому тип сразу куда-то заторопился и, пробежавшись трусцой полквартала, встретился с двумя мужчинами европейской наружности. Одноглазый поприветствовал их словами «зиг хайль» и соответствующим жестом руки, который повторила и обезьянка. На такое приветствие двое мужчин поспешно отозвались, из чего доктору Джонсу стало бы ясно, что европейцы были не просто европейцами, но еще немцами и даже нацистами.

Потом одноглазый произнес какие-то невнятные фразы, на что нацисты удовлетворенно кивнули, и местный житель опять нырнул в базарную гущу. Там он снова взял под надзор Индиану и Клопика.

А неподалеку, за невзрачной стеной, двое нацистов проводили смотр своих сил. Шесть представителей национально-освободительного движения прослушали беглую политинформацию о том, чем немецкий расизм лучше англосаксонского, после чего получили конкретные указания.

Меж тем Индиана и его напарник, ничего такого не ведая, мирно прогуливались по базару. И доктор Джонс как бы невзначай произнес:

— Я ведь знаю, малыш, что это ты любезно уложил под мою подушку камень Шанкары. Чудной способ делать подарки.

Клопик, вертящий головой по сторонам, откликнулся только полминуты спустя.

— Вы что-то сказали, доктор Джонс?

— По правде говоря, ты был не слишком любезен в один из индийских эпизодов нашей совместной борьбы. Помнишь, в подземелье Дхангархи, когда мне нужно было затормозить вагонетку собственным башмаком, я дал тебе подержать сумку с Шива-лингами. И ты, мистер Лопсанг, спер один камень.

— Чего-то у меня живот стал побаливать, — Клопик попробовал переключиться на другую тему, но потом вынужден был согласиться: — Ну, взял я один камушек. Всего один из целых трех.

— Сколько раз я тебе объяснял, что «взять» можно только ничье имущество, например, череп из старинной могилы. А камень принадлежал жителям одной из окрестных деревень. Крестьяне молились на него.

— И я на него молился, доктор Джонс. В Стамбуле эту самую Шива-лингу в водосточную трубу сразу спрятал. Поэтому он к немцам не попал. Я, когда из немецкой резидентуры бежал, все пятки исцарапал. Потом камешек из тайника достал, к царапинам машинально приложил, через часика три гляжу — они у меня ровненько затянулись. А у бедуинов как он меня выручал! Ночью жрать хотелось по-черному, но только положу камень на живот — и сытость приходит.

— Чудодейственный, стало быть, камень, — подытожил доктор Джонс.

— Ага, поэтому я вам его под подушку и сунул, чтобы вы поменьше бредили.

— Только не говори сейчас, что свистнул его в Индии, чтобы полечить меня в Турции.

— Ну, если честно… Загнать его хотел. Не сейчас, а позже. И стать как вы, доктор Джонс. Таким же денежным, как все американцы.

— Во-первых, отнюдь не все американцы при деньгах. Во-вторых, те наши парни, которые падки на чужое, много времени проводят в тюрьме. А в-третьих… я знаю одного американца, он занимается вещами, которые не приносят ему ни денег, ни степеней, ни должного признания в ученых сферах, где у него скорее негативная известность.

Клопик моментально уловил личные мотивы в педагогической речи Индианы.

— И почему, доктор Джонс, вы занимаетесь такими вещами?

— Очевидно, я хочу по количеству и качеству всяких глупостей превзойти своего странного папашу.

— Но уж скучно-то вам не бывает, — мальчик как мог утешил старшего товарища. — Кажется, и сейчас что-то назревает. — Клопик ткнул куда-то пальцем.

И в самом деле, перед двумя посетителями базара выстроилась цепь, состоящая из пяти местных жителей и двух лиц европейского происхождения. Цепь достаточно густая для узкой улочки.

— Мой папаша частенько говорил, что я жлоб и никакого ученого из меня не получится, — отчего-то вспомнил Индиана. — Но весь фокус заключается в том, что я ученый жлоб.

Перед доктором Джонсом возник человек в белом бурнусе, который поливал всякими нехорошими словами «неверных собак» и «осквернителей могил». Создавалось впечатление, что у него дурные намерения.

— Что-то скучно стало. — Археолог ударил первым.

Обличитель перестал стоять на ногах. Тут же другой деятель национально-освободительного движения нанес косой удар палкой, но профессор присел, и деревяшка свистнула над шляпой. Продолжая движение, Джонс нырнул головой вперед и поразил мягкое вражеское пузо. С помощью инерции он кувыркнулся и, оставшись на спине, отбросил ногами следующего по очереди неприятеля. Лежать было рано. Вскочив, профессор встретил кулаком физиономию одного вражеского бойца и локтем — печень другого. Тут Клопик стал путаться под ногами, поэтому пришлось спешно забрасывать его на какую-то арбу.

Однако враг не только не сдавался, а даже не унимался. Следующий оппонент пустил в ход более существенные инструменты. Сабельное лезвие было направлено опытной рукой прямо в живот археолога, и только природная уклончивость спасла ему жизнь. Однако другую жизнь клинок этот все-таки погубил. За спиной Индианы стоял некто, нацеливая кастет на знаменитую шляпу. Некто изумился сабле, оказавшейся у него в брюхе, и откинул туфли.

Многоборство быстро пошло к концу, когда профессор достал главный свой козырь по имени «Пацифист» и угомонил кнутовищем двоих наиболее весомых противников. Изувеченные люди рухнули на лотки, взорвав их наподобие пушечных ядер.

Одного, впрочем, Индиана не учел — арба тронулась, увозя Клопика. Когда пацан спрыгнул с нее, вблизи оказалась какая-то сомнительная личность с большим ножом. Клопик позаимствовал сковородку на ближайшем лотке, но понял, что не дотянется до головы малосимпатичного господина, тогда, не взирая на протесты, прихватил еще здоровенный ночной горшок. И забежал в подъезд со словами:

— А вот детей обижать не надо.

Человек с ножом последовал за ним, секунду спустя его нога ступила в чашу для малых нужд. Когда голова поскользнувшегося злодея опустилась до нужного уровня, то получила сковородкой.

Клопик весело выскочил из подъезда, вернул счастливому владельцу сковородку и горшок. Но, заметив мельтешение на базарной площади, юркнул в одну из множества плетеных корзин, накопленных непосильным трудом бесчисленных поколений ремесленников.

А через десять секунд табунчик, состоящий из немцев и их местных холуев, оставил на поле боя с профессором археологии только павших. Враги промчались мимо убежища Клопика — вполне благополучно для парнишки. Однако бегство замыкала шкодливая макака, которая затормозила около корзины и заголосила, несмотря на то, что мальчик всячески просил ее уняться, шепотом обещая конфеты и шоколад. Обезьяна стала еще визгливее. Тут уж весь табун резко развернулся, чтобы прихватить корзину, содержащую в себе мистера Лопсанга.

Пришла очередь самому Клопику испускать отчаянные трели:

— Выпустите меня, засранцы!.. Полиция, сюда!.. Я — подданный непальского короля!.. Вы еще не знаете нашего короля, он не прощает обид… Доктор Джонс, макака нам изменила!..

Археолог рванул по базару, заглядывая в каждую арбу. Крик явно удалялся: «Я — гражданин королевства Непал!.. Именем короля отстаньте от меня!.. Вы еще пожалеете!..» Казалось, возгласы доносятся из корзины, которую резво тащат два черноногих носильщика.

Опять похищение! Опять удар исподтишка. Этот кошмар, словно зверь, шел по следу — и вот, улучив момент, снова стал явью. Повторялся стамбульский киднэппинг, только в еще более изощренном исполнении…

Он кинулся на зов о помощи, но путь ему преградил огромный магрибец в черном бурнусе.

— Вы ко мне? — несмотря на спешку, профессор был вежлив.

Вместо ответа магрибец мастерски завращал длинным кривым мечом.

Толпа зааплодировала такому искусству. Профессор узнал зловещую волосатую физиономию противника. Именно этот человек пытался помешать в Стамбуле, когда надо было спасать похищенных друзей. Только облачен был тогда меченосец в курдский халат. Но ведь в тот раз злодея шлепнули из кольта сорок пятого калибра!

Профессору вдруг показалось, что он смотрит на ситуацию со стороны, как зритель на экран, где демонстрируется фильм ужасов.

Злодей на экране избавился от бурнуса, показав восхищенной толпе перекатывающиеся бугры мышц. Мастерски рассекая воздух, меченосец поднял мощную руку, и стал заметен шрам от пулевого ранения под мышкой.

Индиана срочно переместился из зрительского зала на экран.

Неужто в Стамбуле не попал или недострелил мерзавца? Дрогнула рука или был введен в заблуждение широкими проймами курдского халата? Ну ничего, это можно сейчас поправить…

Доктор Джонс был гуманным человеком, лишний раз никого не убивал, но сейчас он очень торопился. Поэтому снова выхватил свой новый кольт, еще не опробованный в деле. Нет, не выхватил. В кобуре было пусто. А вот магрибец выудил из-за кушака этот самый револьвер, брезгливо, как таракана, и уронил в базарную пыль.

— Шайтан оставил тебя, Джонс, — заметил радостный меченосец и начал подступать к Индиане, выписывая клинком восьмерки. — Я тебя рассеку на четыре куска… нет, на восемь кусков…

— Подожди, подожди, — обеспокоенный археолог полез в карман. — Ну, если ты, подлец, еще и деньги свистнул… А нет, извини, все на месте.

Неожиданно на сцене появилось новое действующее лицо. Высокий статный воин в белом бурнусе, тоже с кривым мечом, красиво отделился от толпы.

— Аллах не хочет, чтобы этот магрибец обидел безоружного чужестранца. Если магрибец ищет достойного противника, то ему повезло, — провозгласил воин. Он принял начальную боевую стойку — со смещенным назад центром тяжести. Его меч, широкий и утолщенный на конце, засвистел, пластая воздух. Публика снова восхищенно зааплодировала.

А Индиана сразу же воспользовался моментом. Подхватив кольт, он заметался по базару, пытаясь поймать слуховыми перепонками крик мальчика. И вот он снова уловил пронзительный голос мистера Лопсанга. Но при этом совершенно заплутал в закоулках базара. Наконец Индиана выбежал на сравнительно свободное место, где увидел целую кучу корзин, которые перемещались на плечах целого полка носильщиков. Археолог врезался в их ряды и стал бросаться на корзины, как спортсмен Национальной баскетбольной ассоциации.

Однако ничего это не принесло, кроме всеобщего возмущения и громкой брани. Индиана отбивался от быстро оправившихся и перешедших в атаку аборигенов, когда наконец определил корзину, источающую вопли. Но едва он, расшвыряв обиженных работников базара, двинулся в ее сторону, путь преградили фонтанчики из пыли. Автоматная очередь прошивала дорогу. Археолог с трудом увернулся от свинцовой стежки — упал и откатился в сторону, за лоток.

Пока он катался, кричащую корзину запихнули в кабину открытого автомобиля, который вдруг вырвался из дворика, имея стрелка на подножке. Профессор метким выстрелом снял человека с «фольмером». Но большего сделать не смог. Автомобиль попытался задавить его и загнал на какой-то балкон. Индиана невольно вспомнил, как недавно его сравнили с макакой, но спустился вниз, когда от машины остался лишь аромат выхлопных газов.

— Клопик, Клопик…

Индиана понял, что лишился самого верного и преданного друга. Во второй раз и, может быть, навсегда.

* * *

Спустя час доктор Джонс сидел на какой-то подстилке, пропитанной ослиной мочой, на том же злосчастном базаре, и пьянствовал, чтобы меньше страдать.

Пил он в компании одной лишь обезьянки, которая явилась невесть откуда, чтобы утешать его. В желудке уже плескалась как минимум кварта виски, нижняя губа несколько отвисла, когда к нему подвалили двое немцев и вежливо предложили пройти в соседнюю кофейню:

— Коммен зи битте мит унс.

Индиана вяло, но послушно отправился вслед за ними. После всего происшедшего его охватило безразличие, можно сказать, тупость. Пусть ведут куда угодно, не то что немцы, самураи даже.

Немцы проводили доктора Джонса, у которого на плече восседала макака, до входа в кофейню и куда-то скрылись. На пороге, подбоченясь, стоял толстый неприбранный мужик в переднике.

— Это я тебе, что ль, нужен, жирный? — окликнул его Индиана.

Мужик с густым смешком сдвинулся в сторону и освободил проход. За ближайшим столиком расположился господин в элегантном белом костюме.

— Ренар, я не склонен сейчас к беседам на отвлеченные темы. — Индиана не удивился такой встрече, однако был недружелюбен. — Вы работаете на Германию. И этим все сказано.

Обезьянка при слове «Германия» сделала характерный жест нацистского приветствия, но крепко поддатый Индиана этого не заметил.

Обвинение нисколько не подействовало на француза, а также на его отутюженный костюм и вычищенные до блеска штиблеты.

— Этим не все сказано, мистер Джонс. Немцы — культурная нация, у них сейчас большие возможности, которые должны использовать и мы.

— Кто мы?

— Археологи, — скромно отозвался Ренар.

— А может быть, «мы» еще и нацисты? Если я обнаружу, что вы имеете к этим нехорошим людям слишком прямое отношение, то скормлю вас нильским крокодилам. Их длина, между прочим, достигает двадцати трех футов, то есть семи метров, в верхней челюсти не более девятнадцати зубов…

— Плохое место для убийства вы выбрали, доктор Джонс. Здесь вокруг полно зевак.

— Этим арабам наплевать на наше самочувствие, — напомнил мрачный Индиана. — Если мы прибьем друг друга, то лишь доставим им большое удовольствие.

Из глаз Ренара засочилось презрение старой лощеной Европы к неотесанному янки.

— Послушайте, Джонс, я человек тонкий, а не ковбой, и выяснения отношений такого сорта мне претят. Давайте попробуем вести себя как цивилизованные люди. Тем более, мы с вами слишком похожи. Наша религия — археология. И мы оба археологи наступательного склада, то есть методы наши, увы, грязноваты… Сейчас вы смотрите не на меня, а на свое зеркальное отражение.

Он вытащил из кармана часы.

— Это дешевка, красная цена ей десять долларов. Но если положить ее в песок лет на тысячу, то она сделается величайшей ценностью. Так и Ковчег.

— Примитивное суждение. — Индиана сплюнул и едва не попал Ренару на сияющий штиблет. — Значит, фюрер послал вас сюда откопать ему что-то вроде часов трехтысячелетней давности?

На слово «фюрер» обезьянка тоже отреагировала, радостно подпрыгнув.

— Он, разумеется, получит Ковчег, но вначале с находкой поработаю я. Ведь это передатчик, с помощью которого можно поговорить с Богом. Коллега, Господь наконец стал досягаем!

Индиана не разделил оптимизма, а наоборот почувствовал раздражение. В пьяном организме оно распространялось беспрепятственно.

— Итак, вы хотите говорить с Богом так же просто и непринужденно, как смотрите на циферблат своих часов. Нет никаких возражений. Для этого даже не надо ковыряться в песке. Я сам помогу вам выйти на связь. — И рука профессора потянулась к кольту.

С ближайших десяти стульев немедленно повскакивали люди, щелкая затворами винтовок и курками револьверов. Индиана почувствовал, как вся кварта виски куда-то мигом испарилась.

Приближался момент торжественной защиты бледного изящного француза от плечистого бандита в кожаной куртке, но внезапно в кофейню вбежали многочисленные дети Салеха и обступили его плотной толпой.

— К моему прискорбию свидание закончено, и мы должны расстаться, месье Ренар… Макака, за мной. — Индиана виновато развел руками и направился к дверям.

— У вас отвратительные манеры, Джонс, поэтому вы нас больше не интересуете, — подытожил оппонент. А затем протявкал в удаляющуюся спину, подрастеряв лоск: — И советую для спасения задницы запастись вместо выводка детей чем-то более существенным.

На улице Индиану встретил Салех на потрепанном грузовичке. Рука археолога потрепала кудрявые пять-шесть головенок:

— Морская пехота прибыла вовремя.

— Инди, я нашел норку, где проживает наш полезный старичок, тот самый каббалист из каирской генизы.

— А я потерял Клопика, Салех.

— Ай-яй-яй, — друг сочувственно поцокал языком.

 

5. ВЕРНЫЕ СВЕДЕНИЯ ОТ КАББАЛИСТА

Каббалист реб Элиезер бен Цви являлся, безусловно, ученым, но таких ученых, как он, в Европе и Америке уже не существовало лет триста. Правильнее его было назвать мудрецом, потому что он знал все. Он знал все обо всех вещах, достойных размышления.

С помощью его знаний нельзя было построить самолет или даже пушку. Но зато он много мог порассказать: что, например, представляло из себя безвидное и пустое «тоху-ва-боху»*, которое Господь Бог сотворил перво-наперво. И кому сказал Всевышний: «Да будет свет». И на каком из девяти небес-шемаим* находилась ваша душа-нефеш*, прежде чем пройти божественными каналами-сефирот* и в мире воплощения* вдохнуть жизнь во все шестьсот семнадцать жил и частей вашего тела…

Каббалист занимал комнатку по соседству с лавкой своего брата. В трех ярдах от него сисястая жена брата пыталась каркающим голосом всучить какое-то барахло случайно забредшему туристу, но реб Элиезер был отделен от нее не столько глинобитной перегородкой, сколько дополнительным измерением пространства. Однако эта ворчливая женщина не забывала вовремя кормить мудреца, причесывать его бороду и стирать ему рубаху. А сейчас при виде важных гостей даже выбежала на улицу купить у разносчика фунт фиников.

Доктор Джонс и Салех устроились на двух уцелевших стульях, в то время как реб Элиезер за холмом из свитков и книг всматривался выцветшим старческим глазом в кулон, созданный еще во времена непутевого царя Ровоама. Который хоть и был сыном Соломона, но потерял Ковчег и навлек много бед на Израиль. «И делал он зло, потому что не расположил сердца своего к тому, чтобы взыскать Господа» (2-ая Парап. 12, 14).

— Не понимаю, Салех, откуда взялась у Ренара копия «кулона», — произнес недоумевающий Индиана. — Никто никогда не делал с этой вещи оттисков и дубликатов. По крайней мере, мне так кажется.

— Но я видел ее вот этими вот глазами! — воздев руки, египтянин призвал небо в свидетели. — Перенесенной на бумагу, с несколько размытыми краями, однако с такими же письменами вокруг кристалла. Там еще было характерное изображение глаза в треугольнике. Балбесы немцы почему-то скопировали только одну сторону кулона. Они уже провели подсчеты и неделю назад показали работягам точки, где надо копать. Сразу в трех местах — и поблизости, и вдали от центрального храма Ра-Хорахти*. Я в немецком слаб, но вроде слышал, как Ренар говорил главному начальнику такие слова: «Камера Карты».

— Разумеется, им известно, что существует помещение с картой или макетом Пер-Рамзеса, и что «кулон» надо водрузить на посох! Боюсь, Камеру Карты они уже откопали, это не проблема при их размахе. Уж не потому ли Урбах торопился в Египет? — Догадки были неприятными, как зубная боль, и археолог даже поморщился. — Что же может затормозить нацистов?.. Салех, а точно немцы скопировали лишь одну сторону кулона?

— Похоже, что да. Хотя я, конечно, не ручаюсь бородой.

— Значит, немцы не знают высоты посоха. На той стороне, где нарисован глаз в треугольнике, то есть «Око Пта», она не указана. Впрочем, и нам высота покамест неизвестна… — Закончив мысль, ученый отвлекся на любопытную тему: — Между прочим, это самое египетское «Око Пта» превратилось во «всевидящий глаз Господа», символ, употребляемый в иудаизме. А позже — благополучно перекочевало в христианство и, в конце концов, стало любимым знаком масонов. А уже масоны в американском руководстве нарисовали его на долларе, от которого тоже никуда не скроешься.

Обрадованный небольшим научным открытием, Индиана взял с тарелки финик, подбросил и поймал зубами, как цирковой морж. Но тут бесцеремонная обезьянка, сидевшая у него на плече, выдернула сладкий плод прямо изо рта человека и повторила цирковой номер. Подбросила, ухватила пастью и проглотила.

— Ну, ладно, зверь, кушай на здоровье. Хотя, я вижу, по сравнению с тобой манеры у меня не такие уж дурные, как посчитал Ренар, — мягко упрекнул профессор своего хвостатого приятеля.

Тут из-за бумажного холма стал слабенько попискивать реб Элиезер.

— Посмотрите! Предупреждение не беспокоить Ковчег!

— Вам удалось определить высоту посоха, реб Элиезер? — бросился доктор Джонс на каббалиста.

— Да, здесь очень древняя тайнопись, известная еще повелителю духов великому Шломо бен Давиду. Посох идола имеет в длину двадцать два локтя или, по-вашему, двадцать футов. Он приведет вас к Сокрытому Сокровищу. Но Сила Скрижалей поразит того, кто не поклоняется им и противостоит им. Изведать милосердие Господа сможет лишь тот, кто чист пред всевидящим Оком Его…

Доселе внимательный слушатель неожиданно поднялся, шагнул бесцельно вперед и взмахнул руками, как эквилибрист на канате. Раскололся об пол задетый его ладонью кувшин.

— Я проваливаюсь, привяжите меня к чему-нибудь… — вырвалось у доктора Джонса, с трудом преодолевающего тошноту.

Обеспокоенный Салех подскочил к другу, чтобы поддержать, но тот уже рухнул, уронив с головы шляпу.

— Застопори лифт, нажми какую-нибудь кнопку… — голос Индианы осекся, а пальцы заскребли пол, как будто хотели зацепиться за что-нибудь.

Еще несколько судорожных движений — и сознание археолога утратило связь с реальностью…

 

6. ЕГИПЕТ. НАЧАЛО ИСТОРИИ. ВЗГЛЯД 5

…Пока Питхор Иосепт пробирался к Воротам Добродетельного Служения, ему все мнилось, что шагает он слишком поспешно, чем выдает себя, что вот-вот забегают служители и стражники с воплями: «Святотатец в Доме Владыки».

Но обошлось, «святотатец» покинул ворота и заторопился, насколько это было возможно, не переходя на бег, по мощеным мрамором улицам Пер-Рамзеса. Мимо домов, источающих довольство, чьи стены были украшены фаянсовыми облицовками, алебастровыми плитками и инкрустированы бронзой. Мимо медных оград с изображениями кошек и скарабеев, за которыми шумели мандариновые сады. Миновал он несколько чинно прогуливающихся сановников, обитателей этих домов, за каждым из которых семенило три-четыре нубийца с зонтиками и опахалами из павлиньих перьев. Так добрался он до Реки, обрамленной множеством пристаней на резных сваях. Питхор Иосепт разрешил своим ногам бежать, когда уже показалась его ладья, остойчивая и быстроходная, однако по вместительности и красоте много уступающая стоящим у берега баркам.

— Поднять парус, — закричал он с дистанции в двадцать локтей, и двое ловких парней с Крита стали натягивать канаты. Питхор Иосепт быстро сдернул швартовые концы с причальных кнехтов и перепрыгнул в свою лодку.

— Лукос, постреленок, проснись, отталкивайся шестом… Керано, лысый ты бугай, и Памако, начинайте грести. Косоуто-балбес, сейчас как дам, быстро садись на весла. Ну вот, есть порядок, надеюсь, не только египетский.

Ладья вышла в фарватер, а гребцы вошли в ритм. Всех своих людей Питхор Иосепт послал на весла, многоопытного Лукоса, бывшего пирата, на парус, сам занялся кормилом и, конечно же, навигацией. Затерялся сзади пер-рамзеский створ, затем растаял маяк Око Хора, и вот ориентиров почти не осталось, даже берега расплылись в камышовых зарослях.

Полковник не раз предавался охотничьим забавам в этой местности, поэтому не растерялся. Ориентиры все-таки имелись, хотя и незаметные постороннему глазу. Водяная растительность, камышовые вырубки, гнездовья птиц и, конечно же, крокодилы. Чем ближе к броду, тем больше этих священных животных, выполняющих волю бога Собека*.

А Ра-Хорахти сползал по небосводу за горизонт, сочась кровавыми лучами, будто порезался о его острые края.

Вот и брод, мелководье, о днище трутся крокодильи шкуры. К ночи у тварей просыпается аппетит — в здешнюю неласковую воду даже палец опускать боязно.

— Памако и Косоуто, сушите весла.

Пора слушать воздух, напоенный ароматами вечера. Уже виднеются залысины на водной поверхности — где нет зелени, там дно уходит вниз. Если Ковчег сброшен в омут, то слуги зубастого Собека уже никогда не отдадут его.

— Керано, табань. Мариней, толкай шестом. Лукос, спускай парус. Постарайтесь не проморгать бритоголовых ребят, тогда мы первыми успеем сказать: «Мир вам».

Налетел ветер с моря, и шелест камышей заполнил уши. Никаких намеков на постороннюю лодку. И вдруг:

— Начальник, вы, кажется, что-то высматриваете? Я вот, например, замечаю примятые камыши — вон там.

— Мариней, за это ты получишь пропуск в храм Исиды* без очереди. Ну, кто еще хочет попасть на прием к девам радости?

— И мне пропуск. Вот пузырьки, здесь шла плоскодонка, довольно крупная, — отличился пучеглазый Лукос. — И лилии притопленные.

— А теперь движемся в полном беззвучии и торжественности, как будто уже очутились в загробном царствии.

— Это не слишком вдохновляет, — пробормотал Керано. — Хотя, может, мне и там придется сидеть на веслах.

Питхор Иосепт нутром чувствовал, что они вот-вот напорются на барку со здоровяками жрецами, которых окажется не меньше дюжины. А у него всего пятеро, смехотворные силы для нападения.

— Парни, доставайте свои клинки. Мариней, хватай копье. Только запомни, сейчас тебе придется швырять его не на дальность, а на меткость.

Сам полковник потянул из ножен, покрытых кожей бегемота, свой железный меч по имени Хлеборез — с крупной гардой. Оружие приобретено было в финикийском Библосе, но купец нахваливал: мол, привез острый товар из некой далекой страны, находящейся за Аккадом и даже за Эламом. Дескать, там меч куется из нескольких полос металла, которые перед тем вылеживаются в земле по десять лет, избавляясь от порчи. На закаленном лезвии была насечка с изображением какого-то сомнительного многорукого бога. Узоры придавали клинку вид застывшей водяной струи, хотя образовались после травления растительными кислотами.

И все-таки столкновение со жреческой баркой оказалось внезапным. Ладья ткнула носом ее где-то посреди левого борта. Водоплавающие жрецы как раз с помощью полос крепкой ткани поднимали ковчег, чтобы швырнуть его в глубокую воду. Дьяки от соударения выронили израильскую святыню, отчего она раздавила ногу одному из их команды. Вслед за первым воплем последовал второй — Мариней довольно удачно швырнул копье, и проткнутый насквозь жрец улетел за борт. Им, конечно, сразу стали закусывать крокодилы. Однако Питхору Иосепту было пока не до зрелищ.

— Бей «навозников»! — испустил антиегипетский, антискарабеевский клич бывший пират Лукос и первым рванул на абордаж, прикрываясь плетеной корзиной. В ней как раз и застряло копье ближайшего жреца, который тут же получил клинком по яремной вене.

Однако Лукос поскользнулся и упал, образовав что-то вроде мостика между двумя суденышками. Какой-то боевой дьяк нацелил дубинку с шипами на его голову, но Керано, отломав в запальчивости большой кусок от кормила, грубо взмахнул им — и человек с дубинкой остался без черепной крышки. Тут уж по живому «мостику» устремился на вражескую барку Питхор Иосепт, с одного бока его стал прикрывать Мариней, с другого Памако.

Хотя дьяки были опытны в рукопашном бою, однако, в отличие от уроженцев Крита, никогда не бывали в морских сражениях.

Полковник откинул направленное на него копье, тут же выписал лезвием восьмерку и срезал голову у одного из противников. Памако завалился с раной в бедре, но из игры не вышел — ухватил зубами какого-то жреца за палец ноги. Тот взвыл и тут же затих, потому что Керано угостил его своим поленом.

Питхор Иосепт собрался было проткнуть черного верзилу, однако выпад оказался неудачным. Толстомясый нубиец заблокировал удар широким клинком, которым и принялся отжимать Хлеборез в сторону полковника. Тот, впрочем, не растерялся, а притиснулся к здоровяку, одновременно оборачиваясь боком. Еле удерживаемый меч нубийца уже стал делать пилящие движения возле самой грудной клетки, однако Питхор Иосепт успел ткнуть врагу локтем в подвздошие, а потом и в подбородок. И верзила тоже отправился угощать собой крокодилов.

Однако до финала в этом кровопускательном состязании было далеко. Полковник вытаскивал из кого-то меч, когда почувствовал направленное на него лезвие. Сзади. Он успел лишь присесть и откинуться назад. Клинок не рассек его, а оказался впереди, по плечу же влепило лишь предплечье противника, облаченное в кожаный щиток. Питхор Иосепт поймал широченное запястье боевого дьяка, но тот двумя руками стал подтягивать лезвие к горлу святотатца.

Тогда полковник сделал разворот и попытался бросить противника через бедро. Нет, не совладал с внушительной массой — свалился сам. Прямо на борт барки, которая еще больше накренилась, отчего головы дерущихся оказались на расстоянии пальца от воды. И как раз из этой самой воды вылезла зубастая пасть крокодила, который выбирал, какую бы башку отхватить первой.

— О, великий Собек, ну давай же, поскорее карай нечестивца! — молил дьяк.

— Господи Боже, прикажи водному гаду цапнуть жреца-лжеца, — говорил о своем полковник.

Все ближе усаженная зубами пасть. Не в силах что-либо предпринять, Питхор Иосепт словно покинул тело и увидел свою рыжую голову со стороны, вместе с бритой башкой жреца. И даже выбрал в качестве угощения «не свою».

Раздался хруст шейных позвонков, мускульное напряжение пропало, а на щеку брызнуло что-то теплое и соленое. Хрустящие шейные позвонки все-таки оказались не его, чужими.

Полковник обернулся — рядом валялась туша дьяка, у которой была откушена самая важная деталь. Тогда Питхор Иосепт глянул в другую сторону. Крокодил, хрупнув жреческой головой, как орехом, намеревался продлить удовольствие второй порцией мозгов. Неизвестно, чем бы закончилось состязание в скорости, если бы Керано не воткнул кормило в глотку разожравшейся твари.

— Спасибо. Не крокодилу, а тебе, дружище Керано. Хотя и ему тоже, — полковник искренне благодарил.

К этому времени бой уже затухал: на корме осталось лишь трое боеспособных жрецов, вернее, двое. Третий был щуплым начальником, который доставал своим подчиненным едва ли до подбородка. Полковник подхватил еще один клинок и, раскачивая лодку, ринулся к неприятелям. Они встретили его двойным выпадом, и оба колющих удара были парированы. Питхор Иосепт оказался между двух дьяков, так что и колоть им было не с руки, а чтобы нанести рубящие удары, надо было отвести клинки… и открыться. Тут они оба и получили, один локтем в кадык, другой — гардой в челюсть. Два человека выпали за борт, так сказать, ушли со сцены, и ими тут же занялась благодарная публика с большими зубами.

Вся водная поверхность вокруг барки стала тяжелой и медленной из-за крови, клочков ткани, щепок и пузырей.

— Теперь твоя очередь, ревностный служака Амона, — обратился Питхор Иосепт к мелкому человеку. — Прыгнешь сам за борт или тебе помочь?

Однако начальничек деловито залопотал.

— Господа крокодилы уже сыты и довольны. А если у вас нелады с Амоном, то давайте не будем меня называть его служакой, служителем, слугой и так далее. Договорились?

— По-моему, твоими устами сейчас говорит отнюдь не Ка, подвластная великому Амону, — заметил Питхор Иосепт. Жрец пока не вызывал никакого доверия и явно годился крокодилам на десерт.

— Мое имя Аменемхет. Аменемхет и говорит сейчас. Вам зачем-то понадобился трофейный Ковчег, я угадал? Ну, так смело берите его. Вы наверняка захотите его спрятать или переправить куда-нибудь. Вот тут я незаменим. Своему начальству я доложу, что Ковчег по велению Семи Хатхор и по воле великого Амона утоп вместе с баркой и с этими божьими рабами, которым и так уже ничего не поможет. Да, им крупно не повезло по части священных останков.

— И ты не боишься, мелкий, что Амон тебя покарает?

— А ты?

— Не слишком-то это вежливо — отвечать вопросом на вопрос, бритая башка. Но впрочем, я эту стрелу ловлю. Я считаю, что в мире действуют другие законы другого Бога.

— А я считаю, что в мире, по крайней мере в этом, не действуют никакие законы.

Глазки жреца перестали метаться, лобик разгладился: видимо, Аменемхет осознал, что не пойдет на ужин любимым животным Собека.

— Ты опасный парень. Так где же мы спрячем Ковчег?

— Я покажу тебе подходящее место сегодня ночью, о удачливый грабитель. Мне, кстати, знакомы способы приваживания змей, и это должно показаться тебе интересным. Сейчас я переберусь на твою ладью вместе с Ковчегом бога пустынь, и мы поскорее распрощаемся с гостеприимными обитателями этого омута.

Питхор Иосепт заметил изворотливость Аменемхета, но посчитал, что тот может пригодиться, если останется на коротком поводке. Понятно же, что Большой Дом не сочтет его свидетельства более убедительными, чем показания заслуженного военачальника. Управление Истины добивается правдивости уст приложением огня к пяткам, и вряд ли ушлый жрец понадеется на помощь благого Амона.

Двенадцать жрецов отправилось в омут вместе с баркой, у которой крепыш Керано пробил дно. Единственной потерей в команде Питхора Иосепта был Лукос. Как уверял его приятель Мариней, именно так мечтал оставить сей мир бывший морской разбойник. «Жизнь мигом вышла через его ноздри, даже зависть проникла в мое сердце при виде столь славной и легкой кончины».

…Той же ночью Ковчег был спущен в шахту Обители Умерших Душ на окраине Пер-Рамзеса, на расстоянии двух полетов стрелы от воздвигаемого храма дневного Ра-Хорахти. Утром отряд строителей был пригнан Распорядителем Земляных Работ, чтобы дальше копать храм в честь ночной жизни великого Ра-Озириса, но люди были ошарашены неисчислимым количеством змей, сползшихся в Обитель, наверное, со всей округи.

— Значит, Великий Ра не хочет, чтобы это место было потревожено, — совместно решили Распорядитель и будущий настоятель храма. И шахту замуровали.

Аменемхет побоялся донести до ушей Храмового Совета правду и исправно рассказывал, что громадный крокодил, посланный Амоном, утянул на дно барку вместе с Ковчегом. А самого начальника дьяков вышвырнул на берег для доклада вышестоящим. Вышестоящие жрецы, важно кивая, соглашались: отчего же Сокровенному не поразить гневом чужого демона.

Камера Карты, обычная для храмовых комплексов, была уже устроена к тому времени — как и принято, между храмами Ра-Хорахти-Дневного и Ра-Озириса-Ночного. А в головной убор Ра-Дневного, в солнечный диск, спустя год была внесена тайнопись и вставлен кристалл, дающий луч-указатель. Насечку на ободке диска сделали и кристалл обточили работники из мастерской Луксорского храма в Фивах, которой заведовал Аменемхет.

А спустя четыреста лет страна Кеме была покорена персами, которые мало что тронули, лишь повысили налоги. А спустя шестьсот лет — греко-македонцами, которые были заносчивыми, наглыми, задиристыми и много сделали для уничтожения старого порядка. А спустя девятьсот лет римляне превратили Египет в зерновой придаток империи. А спустя тысячу лет соединилось несоединимое, религия Пта-Творца Имен и умирающего-воскресающего Озириса скрестилась с иудейской верой. Начало мемфисского трактата («И возникло Слово на сердце и языке Пта») сделалось первым абзацем одного из евангелий — «В начале было Слово, и Слово было у Бога». Умирающий и воскресающий бог искупил грехи людей. А египетский крест-анк превратился в символ новой религии.

Сама же новая религия была одинаково враждебна к обоим своим родителям. Она господствовала в гнездовьях древних цивилизаций, Египте и Палестине, пятьсот лет, пока не была изгнана своим побочным отпрыском, приобретшим заряд огромной мощности в Аравийских пустынях. А спустя еще тысячу четыреста лет…

 

7. ФИНИКОВОЕ ОРУЖИЕ

— Эй, доктор Джонс, открывай глаза, — раздался сочный голос Салеха. — Я же вижу, что ты жив.

— А вот я еще не вижу.

Индиана оторвал голову от пыльной кучи книг. Муть постепенно стекала к краям глаз. Вначале археолог различил врача — носатую личность в белом с желтыми пятнами халате. Затем свою ладонь, которая сжимала разогревшийся сверх всякой меры камень Шанкары. А нос различил не украшающий комнату рвотный запашок.

— Мы пытались выудить камешек из вашей руки. Как бы не так, железная хватка… — Врач хихикнул и взялся за запястье Индианы. — Пульс слабоват еще, но ровен… Пожалуй, я больше здесь не нужен.

— Нужно еще сказать, что со мной случилось. Я ведь не юная барышня, которая хлопается в обморок от избытка надежд на очередного кавалера.

— Похоже, что невестка Элиезера купила не очень хорошие финики. — В качестве доказательства Салех поднял за хвост дохлую макаку.

— Симптоматическая картина не ясна, — добавил врач. — Вскрытие, как говорится, покажет, но всерьез заняться обезьянкой могут только полицейские медики. У них и лаборатория соответствующая.

— А если финики были отравлены? — Индиана Джонс встал и зашатался из-за слабости членов, как тонкое деревцо на сильном ветру. — Например, вымазаны в яде. Добрая женщина, желая нам услужить, выбежала на улицу, тут ей и попался на глаза немецкий агент, замаскированный под разносчика.

— Немецкий агент?.. Молодой человек, если бы финик был выпачкан в немецкой отраве вроде цианистого калия, вы бы сейчас тут не рассуждали. Блокировка дыхательного центра и мгновенный капут обеспечивается каким-то миллиграммом яда, — напомнил врач, снисходительно улыбаясь. — Я думаю, вас всё-таки поразили пищевые токсины. Ладно, промывание я вам сделал, еще посоветую денька три полежать, питаясь одной лишь овсяной кашей.

Врач уложил свои инструменты в чемоданчик из крокодиловой кожи и удалился. Доктор Джонс мрачно икнул, провожая взглядом его сутулую спину.

— Я думаю, это результат беседы с месье Ренаром, — сказал Индиана своему египетскому другу. — Ему так не понравились мои манеры, что он попросил немецких друзей преподать мне урок хорошего поведения.

— Но лекарь же объяснил тебе про яд. Кто лижет финики, отравленные немцами, гарантированно переселяется на тот свет и там встречается с замечательными историческими персонажами, от Рамзеса Великого до царя Соломона. — Салех искренне пытался создать атмосферу покоя.

— Земля от подножия Креста Господня заживила рану моего отца и спасла ее от нагноения. Я тоже ведь держал ее в руках…

— Инди, неужто и ты подался в маги и колдуны? — удивился старый друг.

— Я не вызываю по чуланам злых духов. Но, как ученый, должен считаться с фактами.

Индиана больше ничего не стал втолковывать Салеху, это оказалось бы пустой тратой времени. Он сам еще не до конца разобрался. Контакт с Граалем неясным образом укрепил организмы обоих Джонсов. А вот Камень Шанкары, этот отполированный обсидиан, ведет какие-то игры с его мозгами, когда те находятся не в лучшем состоянии. Первую серию древнеегипетского сна он просмотрел в искендеронской гостинице, вторую — в комнатке каббалиста. Сюжеты их состыковались полностью.

Если энергия Шива-линги позволила сжать время и добыть верные сведения из прошлого, тогда…

— Я знаю, где искать Камеру Карты, — провозгласил доктор Джонс, стараясь подавить болезненную икоту. — Если, конечно, сон был вещим… К утру нам нужно быть в Танисе.

— Тебе не искать, а лежать надо! — в отчаянии возопил добрый египтянин.

Археолог угрюмо произнес:

— Ты же меня знаешь.

— Да, я тебя знаю, — с некоторым испугом подтвердил Салех.

— Значит, пора двигаться. Покемарим в машине.

Старикашка Элиезер что-то шамкал в своем углу. Индиана выудил из кармана десятидолларовую бумажку.

— С него хватит и пяти баксов, — вмешался Салех. — Все равно ему ничего не надо.

 

8. ГЕРМАНСКИЙ ДУХ В ПУСТЫНЕ

Ранним утром следующего дня Ренар и штандартенфюрер Мюллер обходили территорию раскопок в Танисе.

Мюллер командовал особым инженерным подразделением войск СС, которое отряжено было на археологические работы распоряжением рейхсфюрера СС Гиммлера. На личном составе этого подразделения сейчас не красовалась черная форма, эсэсовцы довольствовались робами песочного цвета, однако все поголовно были оснащены пистолетами-пулеметами системы Фольмера. На полсотни немцев приходилось пятьсот египетских рабочих, для которых инженер Мюллер тоже был главным начальником.

Ренар считался его заместителем по научной части, хотя (как ни странно) штандартенфюрер делал именно то, что предлагал француз и лишь ворчанием мог выражать свое неудовольствие.

— Я вас предупреждал, штандартенфюрер, не надо отправлять шифрограммы в Берлин, пока мы не добьемся однозначно положительного результата, — раздраженно выговаривал Ренар. — Запомните, Мюллер, археология не является точной наукой. У нее нет формул и уравнений. По большому счету она вовсе не наука, а лишь набор определенных навыков. Теперь же Берлин чуть ли не каждый день радирует: что, где, когда?

— Но фюрер требует постоянных донесений, — оправдывался Мюллер. — Ну и, конечно, непрерывного движения вперед. Германский дух не может топтаться на месте.

— Я не обещал германскому духу выдать объект к такому-то числу в стопроцентно готовом виде. Может, мы вообще насобираем тысячи осколков, которые придется кропотливо склеивать с десяток лет! Я лишь сказал, что все сложится благополучно. Ковчег бесспорно покоится в Танисе. Несмотря на неудачу с Камерой Карты, мы действуем по плану, который рано или поздно приведет нас к нему…

Руководители миновали цепь фильтровальных установок. По мосткам то и дело пробегали оборванные рабочие с тачками, наполненными грунтом, который ссыпался в бункеры фильтров. Грунт доставлялся от ряда раскопов, где орудовали лопатами другие оборванцы. Все рабочие были местной национальности, тогда как начальники… Командовали, орали, надзирали и присматривали — немцы.

* * *

У этой картины, полной кипучего труда, нашлись и другие зрители.

— С размахом. Разошлись они тут не на шутку, — подытожил Индиана, осмотрев окрестности в бинокль. — Мощно, тупо, в лоб. Много порядка, но мало ума и совести — в общем, по-нацистски.

Пока немецкое начальство планировало труды и заботы своим подчиненным на день, доктор Джонс с Салехом пробирались к Камере Карты. Вернее, к тому месту, где, согласно обморочному видению Индианы, она располагалась. Профессор был облачен в стандартную арабскую рубаху до пят системы «галабия», которая скрывала все ту же кожаную куртку, а под каноническим головным платком таилась фетровая шляпа.

Нацисты крепко стерегли городок в пустыне. Чтобы попасть внутрь, незваные гости оставили грузовик со своими землекопами далеко за барханами, откуда немцы не могли заметить машину, затем аккуратно перерезали колючую проволоку и пролезли под пустыми консервными банками, насаженными для звона на железные шипы.

— Когда солнечный луч попадет в эту самую каморку? — спросил Салех, который до сих пор был озадачен странным озарением Индианы. Впрочем, согласно традициям Востока, легкие формы помешательства вызывали в нем только уважение — как свидетельство того, что слабого человеческого разума коснулась Божья рука.

— В девять утра, если Камера окажется именно там, где я ожидаю ее увидеть.

— Не так уж много у нас времени, Инди.

— Времени всегда мало, дружище Салех. Вот та легкая возвышенность — не заинтересует ли тебя? Похоже, подарки внутри нее.

— Да только, Инди, поросята немцы уже расковыряли ее своими пятачками. Неделю назад.

Однако, как выяснилось, немцы, раскопав Камеру Карты — полость типа бутылки с отверстием наверху, — так и не смогли применить ее по прямому назначению и даже не выставили часовых.

— Похоже, в этом подвале нам действительно ничего не отломится, — гулко сказал Салех, сунув голову в щель.

— Все подлежит опытной проверке.

Индиана уронил в отверстие посох, потом стал спускаться по веревке, которую стравил египетский друг.

Внизу не было ничего, похожего на макет и даже карту. Просто дно. Песчаное дно, пыль веков. Однако, когда Индиана потоптался немного, оно показалось более твердым, чем должно быть. Тогда археолог опустился на четвереньки и начал раскидывать песок руками. Открылась плита, по которой надлежало пройтись кисточкой. Еще немного усилий — и очистилось несколько смежных монолитов.

На плитах, помимо иероглифов и многочисленных изображений богов, ничего другого не обнаружилось. Доктор Джонс застыл в замешательстве. И вдруг дошло — здесь высечена карта храмового комплекса! Разумеется, исполненная по законам древнеегипетской картографии, то есть без соблюдения масштаба, пропорций и какого-либо нормального изображения предметов. Сплошная символика. Несколько минут работы мозга — и зашифрованные объекты были распознаны, в том числе храм Ра-Хоратхи… Путешествие во времени оказалось удачным — результат налицо.

— У вас что, колбаса вместо мозгов? — Индиана задал немцам риторический вопрос.

В самом деле, отсутствие подлинных египтологов решающим образом подвело конкурентов. Нацисты умудрились не догадаться, какое замечательное помещение раскопали. Да уж, на фоне таких идиотов легко блеснуть собственными познаниями…

Перебрав варианты, он решил, что посох лучше воткнуть именно там, где на каменной карте прокарябаны знаки храма Ра-Хоратхи. Где, кстати, даже углубление имелось. Вставив в эту дырочку посох с «кулоном», профессор стал ожидать чего-нибудь хорошего. Вот первый луч проник через верхнее отверстие и уткнулся в стенку. Солнце взбиралось выше и выше, неугомонный Ра не тормозил свою колесницу. Индиану пробрал жар — не только из-за продвижения луча к «кулону», но и от возможного приближения немцев с пистолетами-пулеметами.

Он не любил это оружие. Любой дурак, не умеющий даже целиться, мог полоснуть веером от живота и срезать искусного стрелка.

Наконец солнечный луч ткнулся в кварцевый кристалл посреди кулона и, преломившись, вылетел чрезвычайно узкой и яркой спицей, которая вонзилась в какую-то точку на карте. Индиана сразу прикинул, что место, соответствующее этой точке, находится уже за пределами немецкого лагеря. Очень удачно. Оставалось только сделать отметку в план-карте, до поры лежавшей у археолога в кармане.

— Салех, дело в шляпе! В моей, конечно! — Индиана, как мог, утаивал свою бурную радость. — Бросай веревку.

Он удивился, когда вместо каната упало вниз длинное полотенце, связанное из нацистских красно-свастичных стягов.

— Глазам больно, — вздохнул Индиана и, сломав посох об колено, полез наверх. Там его встретил Салех.

— Меня, Инди, к сожалению, ненадолго забирали немцы и, конечно, отняли веревку. Поругали и погнали в шею, чтобы не занимался в рабочее время собственным антикварным бизнесом. Они ведь постоянно обыскивают наших на предмет археологических ценностей… Пришлось воспользоваться подручным материалом. Только вот пока я его собирал около плаца, уловил обрывок одного интересного разговора.

— Что за разговор? — мгновенно насторожился археолог.

— В одной из немецких палаток некто голосом Ренара вежливо обращался к особе, которую называл «мисс Кэмден».

* * *

Охрана возле палатки отсутствовала. Немцы, видимо, не слишком беспокоились, что сквозь лагерное ограждение — колючку и часовых — пролезут посторонние персоны.

А внутри палатки…

Первое впечатление оказалось малоприятным. Человек был привязан к столбу, как цепная собака, то есть лишен права движения. Рот, заткнутый кляпом, говорил об отсутствии права голоса. Роба тюремного типа означала отсутствие права на красивую одежду. От такого зрелища у Индианы даже зашевелилась где-то слезинка.

Он вытащил кляп изо рта женщины и постарался быть веселым:

— Лили, привет. Я вижу, ничего страшного с тобой не произошло. Свежа, румяна, и тебя навещают мужчины, которые говорят: «Ах, Лилиан».

— Кончай трепаться и режь веревки, Джонс, — прошептала мисс Кэмден.

Она уже приучила себя не удивляться внезапным появлениям Индианы как бы из ничего. Но сейчас она вспыхнула от близости друга, от близости свободы.

В то же время Индиана воображал себя каменным столбом, чтобы не кинуться ей на помощь.

— Я рад бы уважить твою просьбу, но сейчас нельзя. Не время, товарищ, как говорят в России. Если я тебя выпущу, нацисты тут же прочешут все окрестности со столь присущим им рвением.

Доктор Джонс поцеловал ее в сухие, потрескавшиеся из-за африканского зноя, губы.

Она подалась вперед, хоть веревки и впились в ее запястья. Не страсть, а жалость пронзила тело Индианы, будто душа его стала большой и ранимой. Но воин — а так поступить мог только воин, — заставил свою душу съежиться и затвердеть. После чего решительно вернул кляп на прежнее место.

— Сиди тихо, Лили, я вернусь за тобой, и все будет хорошо. Мы с тобой отправимся в ночной клуб и протанцуем до утра. Я буду заказывать только танго… Надеюсь, ты меня поняла.

Она приглушенно взвыла, но было уже поздно.

* * *

В голосе Ренара сквозь нарочитое терпение сквозили нервные нотки:

— Мы проверяем все точки, имеющие археологические признаки, на территории Пер-Рамзеса. А это означает, что, несмотря на неудачу с Камерой Карты, мы в течение месяца с вероятностью девяносто девять процентов заполучим Ковчег.

Штурмбанфюрер Мюллер, владелец вечно сияющих сапог и красных ушей, изъяснялся просто и грубо:

— Месяц?! Через две недели Берлин уберет отсюда и вас, и меня, как полностью обделавшихся. Может, все-таки фройляйн Кэмден от нас что-то скрывает? Что-то очень важное? Ведь этот «кулон» хранился у нее в течение многих лет!

Ренар не преминул осадить солдафона.

— Вы открываетесь мне, как завзятый фантазер. Кроме того, вы все-таки вторгаетесь в область моей компетенции.

Штандартенфюрер был задет и тоже нанес укол.

— Кто же осмелится посягнуть на нее, учитывая, что вы путаете названия археологических инструментов… Впрочем, хочу вас порадовать. Час назад из Каира, а вернее из Берлина, прибыл опытный эксперт, который берется решить некоторые наши проблемы.

— Опять прислали Хорхера? — догадался Ренар и несколько сник.

— А вы сообразительны… — раздался знакомый голос.

Из-за спины французского археолога с едким хихиканьем вынырнул человек в черном плаще и очках. Он казался демоном пустыни, внезапно сгустившимся из тяжелого знойного воздуха.

— Хайль Гитлер! — Его рука взметнулась в традиционном нацистском приветствии, и ладонь показала миру отпечаток кулона, образовавшийся в результате сильного ожога. Клеймо, которое «эксперт» носил уж несколько месяцев после непальской неудачи, источало ядовитый огонь позора.

Это действительно был Отто Хорхер, штурмбанфюрер СС из Шестого отдела Управления имперской безопасности.

* * *

Индиана, оказавшись за проволочным заграждением немецкого лагеря, установил теодолит на одном из барханов и занялся рекогносцировкой местности.

— Вот он, я его засек. В этой точке находится ярко выраженный холм, что меня немало вдохновляет. Салех, я отправлюсь пешком. Ты сажай своих друзей в грузовик и гони туда по дуге большого круга.

…Солнце, а может Ра в своей ладье, уплывает за горизонт для работы во вторую, ночную, смену. Доктор Джонс, Салех и вдобавок десять землекопов торопятся к холму. Если им повезет, они совершат величайшее археологическое открытие…

 

9. НА ПОГОДЕ ТАЙНЫ

Четыре часа усиленного махания лопатами после заката. На северной части неба не было видно звезд, там куролесила гроза, столь редкостная для этого времени года. Молнии озаряли согнутые спины и напряженные руки землекопов, а также наморщенный лоб доктора Джонса. Через четыре часа сталь ударила о твердь камня. Спустя еще полчаса с огромной плиты был снят весь грунт.

— Я не слишком хорошо разбираюсь в иератике. Но тут предупреждающие знаки «берегись гнева Ра». И вот еще упомянута ярость богов, львиноголовая Сохмет. — Салех непроизвольно поежился.

— Мы сами достаточно гневные и яростные, — успокоил присутствующих Индиана. — Ну-ка, могучие воины, берите свои заступы и своротите эту плиту набок.

«Могучие воины», несколько ослабевшие от вида прыгающих с неба атмосферных разрядов, воспряли духом и окружили страшную плиту со всех сторон. Несколько минут кряхтения, вскриков, скрипа сухожилий, и плита подалась. Внизу открылась непроглядная и какая-то активная темнота. Зев, глотка, бездна.

— Такое впечатление, что публика снова приуныла. И совершенно напрасно. Тяжкий беспросветный труд позади, а самое интересное, слава и доходы, впереди, — подначил соратников археолог. — В обстановке неизведанного у каждого есть возможность отличиться и заработать пару лишних долларов на конфеты.

Особенно яркая вспышка на мгновение залила напряженным светом подземную полость, откуда глянул громадный змей. А грому предшествовал вопль ужаса, рожденный Салехом.

Впрочем, египтянин тут же поправился:

— Извини, Индиана. Я понимаю — это священный Урей, любимое животное бога Ра, причем, в виде совершенно безопасной статуи.

— Кинь, пожалуйста, лишний факел вниз. Я хочу разглядеть, что там еще имеется помимо любимого животного.

Огонь, оказавшись в подземелье, выхватил из тьмы что-то непонятное, напоминающее бурление. Лишь немного погодя Индиана разобрался и трагически откинулся на спину.

— Ну почему же змеи? Ну, зачем набивать подземелье змеями, а не тараканами, например. Или, на худой конец, тарантулами.

— И при том очень ядовитыми змеями, — добавил Салех.

В мозгу ученого пролистывался справочник по зоологии.

— Те, что подлиннее — это египетские кобры, гая, прототип священного Урея. Яд исключительной силы, смешанного действия — нейротоксичного и гемолитического. Тут они какие-то мутантные, белесые. А те, которые похожи на колбаски, — земляные гадюки с огромными ядовитыми зубами, такие кусают при первой же возможности…

* * *

Примерно в это время Ренар, уловив, что Хорхер опять начал подбираться к фройляйн Лилиан, решил поскорее навестить пленницу в ее палатке-темнице. В голове его зароились весьма откровенные образы.

— Я вижу, вы хорошо поерзали на этом столбе, — заметил он с порога. — Зачем вы пытаетесь удрать, мадмуазель Кэмден? Учтите, едва вы покинете меня, как встретитесь с эсэсовцем Хорхером. И будьте уверены, он — мастер своего дела, сами понимаете какого. Или с пустыней встретитесь, что немногим лучше — пески, камни и змеи на три дня вокруг.

Лилиан поторопилась огрызнуться:

— Я чего-то не врубаюсь в ситуацию, Ренар. Если я «при вас», то почему никак мне не дождаться ни стакана вина, ни приличной еды, ни даже прогулки? Ведь все тут ваши дружки.

— Они не друзья мне, а уж скорее неизбежное зло в моей работе. Грубые, необразованные люди. Этот партайгеноссе Хорхер — профессиональный революционер и партработник в прошлом. Организовывал митинги, понимаете, забастовки и беспорядки… Древоточец такой… И надо же, он теперь мне «помогает».

Мужчина пожевал губами, пытаясь совладать со справедливым возмущением.

— А Мюллер чего стоит?! Пусть он умеет рыть окопы и устраивать блиндажи, но здесь нельзя так просто копать и рыть! Потому что под ногами в любом месте — прошлое. Прах великих царей, их достижения — то, чему истово поклонялись и во имя чего много убивали. У Мюллера же в голове только кубометры изъятой породы. И к такому человеку я принужден обращаться по каждому поводу! Этот тип еще меня погоняет: давай-давай, мол.

— Ну, а вы-то чем отличаетесь от них? — задала резонный вопрос Лилиан.

— Надеюсь, за время нашего знакомства я показал себя достаточно обходительным и интеллигентным человеком. Таковым я остаюсь даже в этой части света.

Ренар вышел из палатки и через мгновение вернулся с двумя коробками. Первую он сразу, но несколько театрально раскрыл и вытянул из нее нечто белое, полувоздушное. Чудесное бальное платье, которое не грех надеть на каком-нибудь приеме в Чикаго или в Париже!

— Я очень хотел бы видеть это на вас, Лилиан.

С этими искренними словами он рассек ножом веревки, опутывающие руки мисс Кэмден.

— А еще чего бы вы хотели? — отозвалась грубоватая женщина, но сразу пошла на попятную. — Ну, ладно, ладно. Сделаю вам одолжение.

Она выхватила платье и упорхнула в угол:

— Интеллигентные люди как минимум отворачиваются, когда дама меняет одежку.

— Конечно, конечно, — Ренар охотно продемонстрировал даме свои хорошие манеры, поскольку мог наблюдать за процессом переодевания с помощью зеркальца, стоящего на тумбочке.

Месяцы заточения в нацистском плену пошли Лилиан, как женщине, тольку на пользу. Вынужденно обходясь без веселящих напитков и кровавых бифштексов, она улучшила цвет лица и фигуру. Голос сделался куда менее каркающим, даже обрел волнующие обертоны. Кроме того, по тюремному обычаю у нее давно забрали бюстгальтер.

Обозревая ее спину и так далее, археолог Ренар испытывал искреннее волнение.

— Эй, что у нас во второй коробке? — окликнула его Лилиан.

Ренар толкнул ногой тару, в которой что-то приятно зазвенело.

— «Мерло» и «Масон-Виллаж», — торжественно объявил француз.

— Ну, это меня вдохновляет!

— Еще бы, — глаза Ренара заискрились мужской гордостью. — Лилиан, времени на общение у нас в обрез. Буду предельно откровенен, руководство близко к тому, чтобы применить к вам особые методы дознания. Поэтому вы должны рассказать мне все. Естественно, чтобы я мог защитить вас. Откуда такая преданность Джонсу? Насколько я в курсе, он был не слишком порядочен с вами.

— Я не имею ничего общего с шарлатаном и прохвостом по кличке Индиана, — сурово отрезала Лилиан. — У меня от него сплошные неприятности. Кроме того, я все рассказала вашим товарищам уже сто раз.

Она прошлась по палатке в новом платье, туда-обратно, с каждым шагом все грациознее поводя попкой.

— Вы бесспорно прекрасны, Лилиан, — не смог удержаться от комплимента Ренар.

— И я придерживаюсь того же мнения, — сказала «бесспорно прекрасная» мисс Кэмден и едва уловимым движением сбросила кисейную шаль на стол. Материя прикрыла большой нож, которым Ренар рассек путы и вскрыл коробку с вином. После чего элегантно присела на стул. — Ну, угощайте даму, месье.

Недолго задержавшись на проблемах археологии, микенских находках и загадках критского диска, разговор стал легким, напоминающим то бордосское вино, которое доставил галантный ухажер. Лилиан вспоминала о своей чикагской жизни, о том, как седые почтенные профессора оказывались похотливыми рукосуями, щупающими коленки у студенток во время сложного экзамена. Ренар вспоминал о своей парижской жизни, упирая на количество и качество своих любовниц.

Когда собутыльники заканчивали вторую поллитровку «Мерло», стало очень смешно. Особенно после того, как Ренар сказал, что у него было в общей сложности сорок восемь любовниц. Из них двенадцать с университетским образованием, в том числе три доктора философии, герцогиня, которая могла заткнуть за пояс любую выпускницу парижских домов терпимости, амурный коллектив из пяти африканских пигмеек и русская пианистка с татуировкой «Ильич на броневике» на одном интимном месте.

Лилиан чувствовала, что она уже не та, какой была раньше. От длительного алкогольного воздержания перед глазами плыло, а Ренар казался добрым и милым. Внезапно до нее дошло — еще минута, и она раскиснет. Поэтому вскочила, выхватила нож из-под тряпки и сверкнула им над головой беспечного археолога.

— Вы пьяны, Ренар. Советую срочно свалиться под стол и захрапеть.

Француз гордо заржал:

— Да не могу я свалиться под стол, милая девушка. Никак мне не захрапеть от пустякового винца. К вашему прискорбию, мои родители как раз занимаются виноделием, и я научился обращаться с алкоголем раньше, чем сидеть на горшке.

Лилиан представила себе грудничка Ренара и его кормилицу с бутылками «Мерло» вместо налитых титек, отчего тоже обхохоталась.

— Ладно, мне пора идти. Адье, Ренар. Хотя, надо признаться, вы — обаяшка. Встретимся как-нибудь в более цивилизованной обстановке.

И она прянула, как молодая лань, к выходу из палатки.

Далеко уйти поддатой «лани» не удалось. Проход заслонили три фигуры в черных плащах и шляпах, нелепых на фоне пустыни. Это был штурмбанфюрер Хорхер и двое его подручных.

— Я же предупреждал… — устало выдохнул Ренар.

А штурмбанфюрер Хорхер схватил своей ледяной ладонью разгоряченное запястье женщины.

— Ну вот, фройляйн Лилиан, мы снова вместе. Надеюсь, разлучить нас сможет только смерть. Сами понимаете, чья.

После таких зловещих слов мисс Кэмден вырвалась из страшных эсэсовских рук и, слабо визгнув, укрылась за спиной Ренара. Хорхер тем временем скинул плащ на руки помощникам и достал из кармана нечто железное, с цепями. У Лилиан сдавило горло. Однако железное приспособление не имело отношения к пыткам, а оказалось всего лишь вешалкой, предназначенной для верхней одежды.

Хорхер уселся за стол и проговорил будничным голосом:

— В ближайшее время мы с вами, фройляйн, будем тесно общаться. Я знаю, что вы расскажете мне все. И вы знаете. Еще когда вы находились в пределах рейха, я настаивал, чтобы вас подвергли особо эффективным методам дознания и нарушили в какой-то степени вашу целостность. Но мое чрезмерно гуманное начальство посчитало, что вы будете полезнее в неразъятом виде, якобы для вербовки отца и сына Джонсов. Большие чины из Управления имперской безопасности не поняли простой вещи — оба Джонса неуправляемы. В силу того, что младший из них является мишлингом, а старший обладает склонностью к женщинам низших рас, оба они — безусловные дегенераты.

Ренар попробовал вмешаться, ибо перед его глазами до сих пор маячили талия и попка мадмуазель Кэмден.

— Может быть, Хорхер, оставим это дело до утра?

Лицо штурмбанфюрера расплылось, а голос сделался сладким.

— Такое дело не терпит отлагательства. Ночь, как известно, нежна, — затем специалист из Берлина взял весомую паузу, во время которой посуровел и насупился. — Вам известно, кто обязал нас сотрудничать и определил наши полномочия. Я ведь не лезу в вашу работу, зачем тогда вы пытаетесь вредить мне?

— Ладно, ладно, — быстро сник Ренар. — Я ухожу.

И он действительно покинул палатку. Светало. Головной убор приходилось придерживать рукой, потому что свежий ветер задувал с той стороны, где бушевала гроза, столь необычная для этого времени года. На севере будто стояла темная стена.

Из своей палатки выбрался позевывающий Мюллер и собрался было промаршировать бодрым шагом в сортир, но, заметив Ренара, направился к нему. Чтобы утешить — по-своему, по-солдатски.

— Ну, не дуйтесь, дружище, от девчонки теперь будет хоть какая-то польза. Она ведь в руках мастера.

— Вы, штандартенфюрер, во всем такой прямолинейный, — с неудовольствием заметил Ренар. — И в археологии вы так же норовите использовать бульдозер, чтобы найти фарфоровую чашку.

— А вы любите щеголять своими слабостями, господин археолог. Невооруженным глазом видно, что эта слегка заплесневевшая фройляйн Лилиан вам весьма по вкусу.

Ренар хотел возразить, но вместо этого вдруг вперился в даль.

— Взгляните, Мюллер, — он интенсивно потыкал пальцем. — На холме, том, которого сейчас коснулось солнце, какое-то мельтешение.

Офицер рванулся в свою палатку и вернулся через мгновение с биноклем.

— Действительно, там люди… Ага, чернозадые что-то копают! Может, бедуины роют могилу своему товарищу?

— А мне кажется, это роют могилу нам. Вы забыли о конкурентах. — Ренар осунулся на глазах. — Ну, что стоите, Мюллер, как памятник? Это ваша ведь обязанность голосить: «В ружье!»

 

10. ЯДОВИТАЯ ТЬМА

Когда Индиана Джонс съезжал вниз по канату, то с каждым футом, сближающим его с рептилиями, испытывал все более пронзительный страх. Он не любил этого противного чувства и на протяжении своей жизни самоотверженно боролся с ним. Он научился не бояться высоты и глубины, пули и ножа, извержения вулкана и наводнения, носорога и льва, каракурта и сколопендры. Но змеи безошибочно находили в его мозгу кнопочку «Ой, боюсь».

Несмотря на напряжение всех душевных и физических сил, Джонс приземлился неудачно, на четвереньки. Ближайшая кобра моментально встала перед ним в классическую стойку, шипя и раздувая воротник, похожий на физиономию бодренького черта.

Археолог лихорадочно подпрыгнул и задрожавшими руками взялся за работу — вместе с ним спустилась канистра с керосином и маленький насос.

Пшик, пшик — хиленькие струйки огнеопасной жидкости окропили население подземелья.

Затем доктор Джонс бросил горящую спичку.

Ему сразу захотелось закрыть глаза и уши. Горящие змеи надрывно шипели, бешено крутились и извивались, раскидывая песок. Происходящее напоминало какие-то пиротехнические фокусы. Доктору Джонсу казалось, что вся рептильная орава вот-вот скопом бросится на него и дружно вопьется в тело. Однако не тронутые огнем аспиды с гадюками предпочли расползтись по темным углам и попрятаться до поры до времени в щели.

— Салех, спускайся. Вдвоем здесь будет веселее.

— Ты думаешь, Инди? Ладно, если ты очень хочешь, чтобы нас похоронили вместе…

Вдвоем исследователи прошлись на цыпочках по дорожке, устланной печеным змеиным мясом и остановились перед стеной, в центре которой выделялся камень-гематит.

— Там Ковчег, за этой стеночкой, — уверенно проговорил Индиана.

Он надавил на краеугольный камень, что дало нулевой результат.

— Тогда надо так, — профессор взял ломик и ударил по гематиту десять раз, что соответствовало количеству Божьих Заповедей.

И действительно стена стала утопать в полу. А когда препятствие самоустранилось, Салех с Индианой разглядели в порывистом свете факелов каменный саркофаг.

Оба метнулись к прикрывающей его плите и, поддев фомками, сбросили на пол.

— Я думаю, это нам простится, — медитативно, сразу забыв о каких-то там змеях, пробормотал Индиана, потому что глаза его уже уловили золотой блеск.

В саркофаге покоился не слишком большой ящик. Сделанный, очевидно, из очень крепкого и правильно обработанного дерева, которое было к тому же покрыто золотыми пластинами и опоясано венцом, кованным из золота. А сверху ящик украшали и будто возносили два херувима с сокрытыми лицами. По четырем же его углам имелись кольца. Также золотые.

— С их помощью переносили Ковчег левиты. И мы будем действовать по той же схеме. Хотя наши шесты отнюдь не из дерева ситтим.

Сброшенные сверху две жерди были продеты через приспособления. Затем компаньоны оторвали Ковчег от днища саркофага, причем, реликвия оказалась куда легче, чем представлялось на вид. Археологи без особой натуги извлекли ее из саркофага и гордо прошествовали под отверстие в своде, оснащенное бледнеющими звездами. Сверху упали канаты, Индиана и Салех протянули их через кольца, и рабочие стали потихоньку вытягивать Ковчег из подземелья. Лишь в тот момент, когда золоченый ящик опустился на поверхность пустыни, напряжение отпустило Индиану. Однако сил оно успело высосать немало — слабость и испарина поползли по спине.

Следующим был выужен из подземного храма Салех.

— Вы только не подумайте, что мне тут очень нравится, — волновался внизу профессор, пытаясь подстегнуть своих помощников. — Факелы почти сдохли, а рептилии ведут себя, как болельщики перед финальным свистком футбольного матча.

Несмотря на жгучий интерес к хранилищу скрижалей Завета, он не собирался задерживаться здесь даже лишнюю минуту.

Но вдруг канаты целиком упали вниз, а в дыре, уже подмазанной рассветом, появилась голова… Ренара!

— Ау, мистер Джонс! Что вы делаете в столь ранний час в таком откровенно ужасном месте? — Голос врага трепетал от ликования.

Индиану поразил легкий столбняк, в то время как некая упитанная гадюка с превеликим вниманием елозила жалом по его ботинку. Правда, уже через десять секунд доктор Джонс нашел что предложить удачливому сопернику.

— Спускайтесь, все расскажу и покажу.

— Спасибо за приглашение, но мне и отсюда видно.

— А не передумаете, Ренар?

— Нет, нет, спасибо, мне нравится наблюдать за вами сверху. Вы такой маленький, как на ладони. С одной стороны, сочувствую горю, мистер Джонс, ведь то, что недавно казалось вашей находкой, стало моим открытием… — Счастливчик или поперхнулся, или попытался совладать с нахлынувшими чувствами. — Но с другой стороны, есть чем утешиться. Я с благодарностью сохраню ваш светлый образ в своем сердце. Кроме того, вам предстоит включиться в антураж этого древнего храма и стать достоянием истории. Да, да, согласно моей теории, через тысячу, нет, спустя пятьсот лет вы приобретете археологическую ценность. Постарайтесь сохранить улыбку на лице, и потомки поймут, что мы были веселыми, добрыми людьми.

Следом в дыре появился еще один «веселый и добрый» — Хорхер. Вернее, его голова.

— О, змеи! Аспиды, гадюки! Яркие представители местной фауны, — образцовый нацист не смог удержаться от потирания ладошек. — Это мне подходит… Извините, доктор Джонс, нам срочно нужно улетать, нас ждут не дождутся в Берлине. Свой шанс вы упустили. И все-таки, руководствуясь соображениями гуманности, мы решили не оставлять вас в одиночестве.

В конце его реплики на краю дыры появилась Лилиан, которую подручные Хорхера тут же спихнули в подземелье. Женщина упала не отвесно вниз, а вначале зацепилась за нос змеиного изваяния, потом скользнула по его изгибам и наконец, оторвавшись от Урея, угодила прямо в руки Индианы. Однако тут же рванулась из объятий.

— А ну, отвали от меня, Джонс! Убери руки, кобель!

Мужчина послушно разжал руки, Лилиан рухнула на пол и встретилась с немигающим взглядом оказавшейся рядом кобры.

— Видишь, на этот раз тебе действительно стоит искать близости со мной, — пробормотал Джонс.

Женщина поняла это очень буквально и, когда кобра сделала предупредительный выпад, запрыгнула на профессора.

Процедура сбрасывания жертвы в подземелье завершилась огорченным замечанием Ренара:

— Вы превысили свои полномочия, штурмбанфюрер.

Хорхер хихикнул — как мальчонка, углядевший что-то неприличное в замочную скважину.

— Ну, полноте. Крутить любовь с фройляйн Лилиан тоже не входит в число ваших обязанностей… Как представитель имперской безопасности, здесь я определяю, какой человек полезен для рейха, а какой вреден. Эта бабенка нам больше не нужна.

Ренар ненадолго смутился, но потом направил свою неприязнь в более правильное и безопасное русло.

— Да, коллега Джонс, вам везло. Но везет всегда до определенного предела. Вам явно не доставало таких немецких качеств, как аккуратность и четкость.

— Ренар, вы же сам «лягушатник», французик из Бордо, — напомнил Индиана. — Причем тут немецкие качества?

— Я не французик, хотя неплохо изъясняюсь, бывая на Пляс-Пигаль и в «Мулен-Руж», — неожиданно объявил тот, кто до последнего момента считался Ренаром. — Это всего лишь маска. Я — Райнгольд фон Урбах, член партии с 1933 года, начальник отдела археологии института Аненэрбе, который замыкается лично на нашего фюрера.

— Урбах? — вскинулся Индиана.

— Приятно было познакомиться.

— Надо же, всех провел — и в Вашингтоне, и в Чикаго… Какая же ты зараза!

— Благодарю за комплимент, коллега.

— Так что ж ты, Урбах-ублюдок, если такой великий и ужасный, позволил Хорхеру швырнуть меня в эту змеиную яму?! — завизжала Лилиан.

— Гораздо выше чувств и прочих слабостей стоит партийная и государственная дисциплина, — объяснил Урбах. — Если я в чем-то ошибся, товарищи по партии всегда могут поправить меня, указать на ошибки, — и закончил разговор напутственными словами: — Всех загробных благ, коллеги.

Под неумные, чисто немецкие сальности Хорхера подземелье было закупорено массивной плитой. Раз — и перерезан последний солнечный луч. Наверху ликующие нацисты купались в море света, внизу приговоренные к смерти пытались хоть немножко разогнать факелом густую тьму.

— Возьми мой факел и прижигай любую тварь, которая направится к тебе, пусть с самым добрым выражением лица, — предложил доктор Джонс. Но заметив, что женщина метнулась к нему, добавил: — Прошу внимания, мисс Кэмден! То, что болтается у меня на боку — это всего лишь кнутовище.

Пока Лилиан суетливо отмахивалась факелом от наглеющих гадов, Индиана пытался что-нибудь разглядеть в окрестностях и давал инструкции.

— Змеи нападают первыми лишь в трех случаях — когда вы можете на них наступить, потревожить кладку яиц или застанете во время гона.

— Джонс, нам этих трех случаев вполне хватит.

Пытаясь немного разрядить обстановку, мужчина поинтересовался:

— Платьице-то кто подарил?

— Можешь не беспокоиться, явно не ты.

— Неужели Ренар? Тот самый, что в девичестве Урбах? Странный у тебя поклонник.

— Помолчал бы, Джонс! Ведь из-за тебя приходится здесь пропадать. Оставил меня, понимаешь, на привязи, и отправился ковыряться в змеюшнике.

Индиана не стал оправдываться, вместо этого оторвал подол платья у Лилиан. Женщина целомудренно взвизгнула, но потом поняла, что поступок был совершен не в эротических целях, а для того, чтобы убрать лишние удобства для змей. Впрочем, даже в такой обстановке Индиана зафиксировал, что ножки у мисс Кэмден по-прежнему отменные.

— По-моему, нам еще есть над чем помозговать, — ободряюще произнес он. — Вот, например, из дырок в левой стене рептилии прут одна за другой. Почему?

Индиана зацепился кнутовищем за зуб змеиного изваяния и начал карабкаться вверх, как заправский скалолаз.

— В темном месте не принято даму оставлять одну, ты всегда был невежей! — упрекнула вдогонку Лилиан.

Двигаться приходилось фактически под змеепадом, Индиана то и дело отшвыривал руками валящихся на него гадов. Брезгливо, но деловито. Спасало лишь то, что и змеи не ожидали встретить археолога. Одна из отброшенных рептилий угодила на шею Лилиан, вызвав визги и дикий вакханский танец. Впрочем, на макушке Урея повстречалась весьма боеготовная кобра, видимо, отложившая только-только кладку яиц. Унять злую наседку удалось с помощью знаменитой фетровой шляпы.

Джонс постучал по стене и та показалась достаточно хлипкой. Вдобавок изваяние Урея было как раз вделано в эту глинобитную переборку. Тогда археолог уперся плечами и головой в свод, а ногами стал отжимать скульптурного гада. Несколько толчков — и никакого отклика. А потом Урей отозвался скрипом, показав, что все-таки не железный! Тогда доктор Джонс попытался взорваться. В точке высшего напряжения древняя и ценная скульптура медленно, без особого желания вывалилась из стены, попутно ее раскурочив. Тело профессора рухнуло в груду щебенки.

Лилиан пошла куда-то, чихая и кашляя в густой пыли, которая заволокла подземелье. Что-то попалось ей под руку, а затем упало в объятия. Когда пыль немного рассеялась, женщина поняла, что обниматься к ней полезла стоячая мумия. Слабо всхлипнув, она отшвырнула назойливого мертвеца. Но за этим «беспокойником» как на ниточках потянулась целая вереница мумий разной сохранности. Они плотно обступили мисс Кэмден, словно поклонники знаменитую певицу, и все пытались пообщаться. Причем изо рта самого рослого и красивого мертвеца на манер языка потянулась к Лилиан упитанная бледная змея.

Тут уж женщина зашлась криком и в результате быстро охрипла. По счастью для ее психического здоровья, к ней, расшвыривая настырных мертвецов, пробился Индиана и схватил за руку.

— Я нашел ход, который, правда, ведет невесть куда. Но это лучше, чем торчать на месте. Потому что место чересчур пыльное и ядовитое.

Действительно, в проломе за горой обломков начинался тоннель.

— Ты уверен, Инди? Это то, что нам нужно? — засомневалась женщина.

— В любом случае, погулять мы можем только там. Постарайся внушить себе профессиональный интерес, ведь ты находишься в святилище Ра-подземного, анти-Солнца. Значит, тут много чего занимательного найдется для археолога и просто любознательной личности…

* * *

Шагов примерно через тридцать коридор разветвился.

У одного хода занимала свой пост бараноголовая глазастая статуя Амона-Ра, у другого — сияющий обезьяньей красотой Тот, у третьего — изваяние Пта-Озириса с головой тельца. У четвертого хода, самого узкого и невзрачного, ничего интересного выставлено не было.

— Ну и куда теперь? — своевременно спросила Лилиан.

— Да, перед нами кое-кто поставил проблему выбора. И это хорошо. Но если мы решим ее неверно, то нам устроят веселую жизнь.

— Ты хочешь сказать, быструю смерть? — поправила женщина.

Джонс не отозвался, он как раз ворошил свою безразмерную память в поисках чего-нибудь полезного. Ворошил недолго — подхватив спутницу, он увлек ее в четвертый коридор.

— Ну, почему сюда?

— «Да не будет у вас других богов, кроме Меня». Заповедь первая. Поэтому мы выбрали ход без изваяний, — кратко пояснил археолог.

— Несмотря на соблюдение заповеди, факел гаснет, Индиана, — унылым голосом напомнила Лилиан.

Еще шагов двадцать впотьмах — и оказалось, что дальше путь отсутствует. Мужчина и женщина оказались в тупиковой комнате, где при каждом движении приходилось на что-то натыкаться.

— Хочу не хочу, а придется расходовать неприкосновенный запас, — Индиана подсветил свою керосиновую зажигалку, больше напоминавшую паяльную лампу.

Выяснилось, что застряли они в помещении неописуемой красы, забитом археологическим и всяким прочим богатством.

Статуи богов и священных животных — разноцветные, усыпанные камнями от изумрудов до алмазов, целиком выполненные из малахита и лазурита, окованные и увитые золотом. Священные скарабеи — знаки Ра, — сработанные из рубинов и оникса. Сосуды и светильники из платины, красного золота и сплава электрона. Папирусы, шуршащие от древних изначальных знаний, в круглых футлярах из эбенового дерева. Золотые посмертные маски для отпугивания демонов. Ларцы из слоновой кости, в которых таились баночки и бутылочки цветного стекла с лекарствами, а может, с парфюмерией. На стенах яркие фрески, изображающие культовые мистерии — отверзание уст у нетленных останков фараона, священный брак с крокодилом, скитания души в загробье. И спеленутые мумии, не меньше двух десятков, отлично сохранившиеся, с довольно радостными физиономиями.

Похоже, комната использовалась в качестве кладовки для целой цивилизации.

— Здесь все, чем может похвастать Египет и вообще древние культуры, — с нарастающим душевным жаром заговорил Индиана Джонс. — Это добро стоит такую кучу долларов, что у меня просто позеленело в глазах. Здесь неизвестных нам сведений о древности больше, чем пыли. Вот они, ворохи знаний — пропущенные главы историй, фармакологические секреты, мистические кладези. Здесь истоки многих мировых религий. Я просто снимаю шляпу…

— Что-то сыплется на голову, — отрезвляюще сказала Лилиан.

— Штукатурка, наверное… или погоди.

Из щелей в потолке нарастали потоки песка и трухи. Не прошло и минуты, как мусора стало уже по щиколотку.

— Надо бы вынести какие-нибудь ценности в коридор! — археолога залихорадило.

— По-моему, ты собрался организовать здесь музей. Ну, ладно, давай попробуем, — согласилась Лилиан, которая не разделяла всех восторгов по поводу знаний, однако с благоговением отнеслась к драгоценностям. — Давай выносить только самое дорогое. Договорились?

Индиана подхватил выполненную из золота и сапфиров ладью Ра, а Лилиан — две симпатичные статуэтки жены и мужа, Исиды и Озириса, — золотые, с агатовыми глазками. Но уже на пороге комнаты Джонс застыл с возгласом прозрения:

— «Не сотвори себе кумира»! Вторая заповедь. То есть, бросаем все и удираем. Да не тем путем, которым пришли сюда… — он мучительно заозирался. — Вижу щель под самым потолком, размером с голову.

— Джонс, ты обалдел? — в грубой форме возмутилась мисс Кэмден. — Какая щель «с голову»? У меня, например, кроме башки много чего другого имеется.

А мужчина с содроганиями сердца, правда, затухающими, уже сваливал в кучу статуи, шкафчики, ларцы, мумии — все более стервенея, стремясь поскорее воздвигнуть холм и добраться до потолка. Строительство возвышенности было завершено в сжатые сроки, заодно и сокровищница оказалась целиком порушенной.

— Лилиан, давай сюда порезвее. Я тебя подсажу.

Мисс Кэмден в страхе перед ситуацией взлетела по холму из непреходящих ценностей, подпрыгнула, уцепилась за что-то и стала протискиваться в щель. А археолог тем временем прикладывал усилие к ее задней части (кстати, по-прежнему мягкой, несмотря на все передряги).

— Не получается, Инди… Да не толкай меня так сильно в это место, ведь неприлично!

— Выбрось скарабеев, они мешают.

Растерявшую богатства женщину удалось пропихнуть в узкий лаз.

— Как там, Лилиан?

В дыру с трудом протиснулись слова мисс Кэмден:

— Я выбралась, Инди. Не знаю, куда… Здесь как-то странно звенит.

Груда под ногами Индианы неожиданно стала разъезжаться, мумии принялись предательски рассыпаться, и археолог понял, что не успевает. Оставалось последнее.

— Лили, держи рукоятку кнута, зацепишь ее там за что-нибудь подходящее.

Рука произвела метание, а уши приняли ответ женщины.

— Зацепила, Инди. Надеюсь, это пойдет тебе на пользу.

Спасительная рукоятка была засунута в пасть огромного хрустального крокодила. Ноги археолога заболтались в воздухе, а сам он стал подтягиваться, пытаясь пройти сквозь «игольное ушко». Комната утопала в песке и обваливалась, когда Индиана, карабкаясь по веревке, наконец одолел щель. А чтобы это удалось, пришлось скинуть кобуру вместе с неуспевшим проявить себя кольтом.

Оказались путешественники в стеклянном зале. Пол, стены, занавеси, изваяния, шкафчики, чаши, вазы на полках — все стеклянные. Стекло и хрусталь были разноцветными — желтыми, зелеными, красными, ультрамариновыми. Откуда-то проходил свет, насыщая их, преломляясь и распадаясь на пестрые букеты пятен, которые снова преломлялись и распадались.

— До чего красиво, Господи, — произнесла мисс Кэмден взволнованным голосом, и сразу зал откликнулся, задребезжал, резонируя, задрожало все, от стен до статуэток.

Индиана резвым и ловким движением запечатал ей рот мозолистой дланью. Тихо!

«Сейчас стекло рухнет и превратит нас в красную кашу с блестками», — кричали ее глаза.

«Не произноси имя Господа своего напрасно», — билось в его мозгу. Третья заповедь. Здесь очередная ловушка…

— Туфли сними, — прошелестел он, воткнув губы в ее ухо. Отчего она скривила лицо, то ли щекотно стало, то ли задета была эрогенная зона. А доктор Джонс еще показал жестом, как надо двигаться — плавно, крадучись, по-кошачьи.

Пространство каверзной комнаты покрывалось на цыпочках, с обильным потоотделением. Индиана даже внутри вспотел. От каждого неосторожного шага весь интерьер не просто сотрясался, но и входил в резонанс. От каждого мелодичного звяканья тревожно екало сердце.

Неприятность случилась только у самого выхода, где Лилиан поскользнулась от нетерпения. Индиана едва успел вытащить ее из ловушки, где, устрашая слушателей звоном и грохотом, начался стеклопад.

Дальше была лестница, которая вела вверх футов на шесть.

— Похоже, переходим на другой уровень, где нас с нетерпением ждут новые заготовки древних мастеров, — вздохнул привычный к сюрпризам археолог.

— Слышишь, шуршит, Инди, — сказала Лилиан, когда они поднялись, и довольно-таки судорожно сжала его руку.

Индиана вновь затеплил зажигалку, после чего разобрался с источниками подозрительных звуков.

— А вот и местное население, радостно встречающее заморских гостей. Мыши и крысы, нелучшие представители семейства грызунов.

— Всего-то грызуны, — Лилиан расслабилась, шумно вдыхая и выдыхая.

В отличие от фройляйн Шнайдер, мисс Кэмден не питала особых чувств к этим зверькам. На мгновение в спинном мозгу Индианы воскресли чувства, которые он испытал, когда мокрое тело Эльзы прижалось к нему в подземелье базилики…

Мышей и крыс было действительно изрядно, хотя вели они себя весьма робко, стараясь бегать не по открытому месту, а вдоль стеночки. При этом некоторые крысиные экземпляры достигали преогромных размеров, чуть ли не двух футов в длину.

— Значит, змеям есть что покушать. Подполз и выбирай крысу пожирнее. — Индиана поставил себя на место рептилии и оттого враждебность к пресмыкающимся тварям почти испарилась. — Не зря тут Микки-Маусы какие-то запуганные.

— Местным грызунам надо не только трусить да бояться, но и иметь что пожевать, — здраво высказалась Лилиан.

— Во-первых, можно друг друга кушать. Благодаря бесконечным дракам и естественному отбору вон какие здоровяки появились. А во-вторых…

Индиана наклонился и отколупнул что-то от пола.

— Ты чего там нашел, Инди? Крысиное дерьмо для коллекции фекалий в Художественном институте?

— Нет, пара соломинок и шелуха от зернышек. Похоже, зверьки кормятся зерном, которое…

— Кто-то засыпает через щели сверху, с поверхности, — проявила догадливость Лилиан. — Немцы, что ли, стараются?

— Скорее, в роли кормильцев выступают местные жители. Приносят как бы жертвы, чтобы змеи, довольные количеством мышей и крыс, не вылезали на поверхность для отхожего промысла.

Вскоре скитальцы уткнулись в массивные двери, а то и ворота. Индиана задумался, даже присел на корточки.

— Чего мы ждем, Джонс? Торжественного приглашения?

— Просто вспомнилось. «Чти субботу» — заповедь четвертая. То есть надо отдохнуть телом и поразмыслить о вечном.

Минут через пятнадцать он все-таки попробовал распахнуть устрашающего вида створки. Двери оказались незапертыми, может, щеколду расковыряло время, может, они заманивали визитеров.

Немного пройдясь по переходу, украшенному гематитовыми изваяниями змей, посетители подземного храма повстречали что-то, напоминающее…

— Ветхий кожаный сапог, — предположила Лилиан.

— Или старую змеиную кожу. А змея-то немаленькая была. И кожу свою она сбросила недавно. Так что мой отдых у двери был необходим, хотя и не достаточен, для сохранения наших собственных шкурок.

* * *

Тем временем, неподалеку от места, где находились Индиана и Лилиан, только гораздо ближе к небу, беседовали Урбах и Мюллер.

— В чем дело, старина? — спрашивал штандартенфюрер у личного археолога Гитлера. — Ковчег в наших руках. Через три часа самолет будет готов ко взлету. К сожалению, мы все-таки в пустыне, и бензин придется перефильтровывать, да и кое-какие самолетные узлы почистить надо от песочка и пыли.

Ученый в ответ выплескивал свой невроз.

— Меня беспокоит то, что я не видел трупа доктора Джонса! Эта хитрозадая бестия чрезвычайно живуча, а главное — везуча. Я уверен, что эти Джонсы — масоны. И не последних степеней.

— Масоны? — Мюллер даже оглянулся по сторонам, услышав название страшных осквернителей германского духа.

— А также коммунисты, — добавил гущи Урбах.

— Ком… коммунисты?!!

— А вы как думали, штандартенфюрер, если жена старого Джонса и мать молодого Джонса — это русская по фамилии Орлофф? Я предлагаю повторно вскрыть Обитель Умерших Душ и убедиться в том, что этот человек действительно обезврежен… или, если потребуется, добить его.

— Если честно, я не вижу в этом никакой необходимости. Похоже, дело в вашей мнительности. А может, вы надеетесь, что фройляйн хорошо сохранилась в этом змеюшнике и хотите выудить ее, пока Хорхер дрыхнет в своей палатке после ночной работы? — Офицер хохотнул в лицо археологу с непосредственностью городских низов. — Ладно, так и быть, выделю вам отделение во главе с обершарфюрером Кемпке, он у нас не боится рептилий. Лично при мне поймал живую гадюку, кажется, гюрзу. Более того, закусал ее до смерти и слопал, как сосиску.

И вот плита, которая, казалось, навечно отгородила от мира Обитель Умерших Душ, была поднята снова. Первый же солдат, который спустился вниз, сообщил, что гадов полно, но свежих трупов не видно, к тому же статуя большого змея рухнула, а в стене зияет внушительный пролом.

— За ними! — отчаянно затрубил Урбах. — Прикончить!

Несмотря на кирпичного цвета загар, его щеки обесцветила бледность, смахивающая на плесень.

— Да никуда они не денутся в этом подземелье, — досадливо поморщился Мюллер. — Будь они хоть трижды масоны, все равно сдохнут от голода или змеиных поцелуев… Ну, ладно, давайте для очистки совести поищем ваших друзей.

У развилки с четырьмя ходами Кемпке направил по два солдата в каждую щель. Остальных оставил пока с собой. Из коридоров, перед которыми установлены были изваяния языческих богов, вскоре донеслись душещипательные вскрики. Или просто — ни ответа ни привета. Явились обратно только те двое, что отправились по коридору, не предваренному божественным изваянием. Эта пара эсэсовцев добралась до глухого завала и на том их путешествие закончилось.

Когда раздосадованный обершарфюрер сунул голову в коридор, находящийся под покровительством бараноголового божества, то в пяти шагах от себя заметил тело своего солдата, нанизанное на что-то, напоминающее большой рог.

— Вот дерьмо, — отпрянул командир и, особо не ломая голову, принял решение. — Ребятки, слушай меня. Мы посидим здесь немного, покурим, а потом вернемся и доложим Мюллеру, что все тщательно обшарили и лично видели этих американцев в трупном виде. Ну, в самом деле, сохранить себе жизнь и здоровье здесь может только пресмыкающийся гад.

Пятеро оставшихся эсэсовских ребяток рады были повиноваться столь мудрому распоряжению.

* * *

Индиана и Лилиан между тем добрались до камеры, в которой ничего не имелось, кроме трех больших саркофагов да фресок весьма устрашающего содержания. Две емкости для тел были пусты и как будто кого-то ожидали.

— Лет через двадцать я от такого ящика не отказался бы, — мрачно пошутил доктор Джонс и сковырнул крышку со среднего саркофага.

И тут же откатился назад со всей возможной скоростью. С каменного ложа поднималась змея невообразимых размеров. Причем, ядовитая. Кобра, чье тело было толщиной с канализационную трубу, а шипение достойно паровозного свистка. Размеры быстро раздувшегося воротника превышали габариты зонта, две пары верхнечелюстных зубов по длине тянули на хорошие эсэсовские кинжалы. Окрас же аспида-монстра был грязновато-белым.

Ужас жаркой тяжелой волной прокатился по всему телу закаленного археолога, что уж говорить о бедной женщине. Змея потрепетала раздвоенным языком и, уловив запах страха, источаемый людьми, отвела назад голову для нанесения удара.

— Так вот кто здесь питается крысами, мышами и рептилиями послабже. А нажравшись отдыхает в саркофаге, — прошептал Индиана.

Успокоившись от своих же бодрых слов, он заметил, что змея отказалась от немедленного броска и даже решила присмотреться щелевидным зрачком к столь странным посетителям.

— Остается пожелать себе недолгих мучений, — закончил он мысль. — Эх, имелась бы дудочка под рукой…

Как-то вдруг доктор Джонс оказался не то, что под гипнозом, но, по крайней мере, лишенным воли. Белое нескончаемое тело, струящееся из саркофага, отупляюще действовало на все двигательно-решительные центры мозга.

— А может, она и не кусает ядом вовсе, а просто душит кольцами, — понадеялась Лилиан, которая явно была не в себе.

Кобра не торопилась, она явно желала произвести впечатление; наверное, оттого, что была сыта. Возможно, у нее даже имелись творческие наклонности. По-крайней мере, свое тело она укладывала в незаурядный орнамент.

Индиана всячески пытался разогнать сгущающийся в мозгу туман и очень кстати вспомнил первую заповедь. Это неожиданно помогло. Он понял — цветок благоговейного ужаса распускается по той причине, что гадина-переросток играет в его округлившихся глазах роль божества. Он поклоняется ее величине, диковинности, смертоносности. Но ведь ее рептильные мозги представляют собой довольно примитивную машинку…

Доктор Джонс воспрял и осмотрелся.

С противоположной стороны камеры имелся выход, однако бдительное животное не пропустило бы людей туда. Если так, остается отступать по прежней дороге, находясь в зоне досягаемости с одного броска.

— Надеюсь, Лилиан, мы настолько приглянулись хозяйке салона, что она всё-таки не станет душить нас кольцами, а угостит хорошей порцией яда. Если у нее в слюнке преобладают нейротоксины, то смерть будет легкой и даже приятной. Но мое утверждение еще нуждается в опытной проверке. Правда, хороший экспериментатор старается опыты ставить не на себе… — лопотал Индиана успокоительную ерунду и заодно давал инструкции: — Не делай резких движений, не психуй, перебирай ногами к выходу…

Когда Лилиан собралась последовать этому совету, кобра слегка возбудилась. Джонс не растерялся — успел закурить и выпустить струйку дыма в сторону рептилии. Та насторожилась, активно заработала жалом, покрутила мордой, на которой выделялись терморецепторы (позади ноздрей). Небольшой паузы хватило, чтобы шмыгнуть обратно в коридор и захлопнуть дверь за собой. Засов, сохраненный благоволением времени, легко встал на место.

Едва беглецы отгородились дверью, как голова змеи ударила в преграду, которая содрогнулась, несмотря на очевидную крепкость.

Индиана скинул куртку, потом рубаху и снова облачился в куртку. С освободившимся предметом гардероба он сбегал в Палату Битых Стекол и вернулся через десять секунд с импровизированным мешком, полным битого стекла. Голова змеи (или змея?) уже вышибла несколько двухдюймовых досок, передние зубы-кинжалы кромсали дерево. Очередной удар — и сплюснутая башка проникла в образовавшуюся дыру, попутно разевая пасть — влажную, полную слизи, смрадно и мокро дышащую.

Тут и археолог подоспел.

Он бросился вперед, как вооруженный гранатой боец бросается на танк, и зашвырнул в разверстую глотку стеклянную бомбу. Затем резво отдернул руку, потому что челюсти мигом захлопнулись. После чего голова твари конвульсивно спряталась в дыру. Из комнаты с саркофагами донесся шум бросков и ударов мощного тела. Змее было больно.

— Скоро ей конец, а нам, значит, зеленый свет, проход свободен, — оптимистически выразился археолог. Но тут некая благая сила посоветовала ему обернуться. Индиана послушался и увидел, что с противоположной стороны коридора направляется к людям еще одна рептилия. И поздоровее, чем первая, — двадцати футов в длину — вдобавок, белее снега. Скорее всего, она спустилась через какую-то трещину в потолке, привлеченная аппетитным ароматом человеческих организмов.

Лилиан захрипела, как простуженный петух, да еще растопырила перед лицом пальцы. Индиана стал аккуратно разворачивать ее за плечи в сторону камеры с саркофагами.

— Спокойно, мы сейчас поменяем здоровую кобру на очень больную. — Он лязгнул засовом и распахнул дверь.

Зрелище было жутковатым. Змея прыгала, билась о потолок и валилась вниз.

— Когда я скажу «три», мы бежим вперед. Я — вплотную к первому саркофагу, ты — рядом с третьим.

Сказать было легко, но уже на полпути Индиана догадался, что не суждено ему успеть. Он оттолкнулся от пола, пытаясь перемахнуть через змеиное тело, работающее, как скакалка, и попал прямо в белое кольцо. Тяжелы и судорожны были тиски. Профессор оценил, что, несмотря на все свои усилия, он секунды через три будет задушен. Или наколот на зуб… Голова гада уже повернулась к нему, обиженный взгляд животного протыкал почти вещественной яростью, с клыков брызгала смертельная слюна. Змея сделала еще бросок вверх, а потом пасть ее метнулась в сторону Индианы…

Ой, какой большой зев… Доктор Джонс сомкнул веки.

И вдруг тиски ослабли. Человек выскочил из кольца, упал на четвереньки, побежал дальше — на коленках и локтях. Только на самом выходе он посмел оглянуться и узнать причину внезапной милости.

Оказывается, местные рептилии-переростки были змееедами. И отнюдь не дружили друг с другом. Сейчас больший гад, явившийся со стороны коридора, не в гости наведался, а уцепился зубами за хвост меньшего и обвился кольцами вокруг его тела. После чего принялся поглощать собрата. Конечно же, этот второй гад не знал, что вместе с едой поглощает и мешок со стеклом. Впрочем, ему могло повезти — когда меньшой брат (или сестрица) окажется полностью внутри, осколки будут достаточно истолченными и облепленными пищеварительными ферментами.

Потом начались блуждания Индианы и Лилиан по подземным закоулкам. Коридоры, в которых не разогнуться, сменялись довольно просторными камерами. Неровное пламя зажигалки изредка выхватывало из мрака изваяния хтонических богов, от которых портилось настроение. Или освещало фрески, изображающие мытарства астрального двойника Ка в подземном царстве, где на него то и дело посягали недружественные чудовища. (Дух, оказывается, тоже съедобен.) А под подметками то и дело хрустели древние кости.

— Старайся не давить скелеты ногами, — профессионально предостерег археолог свою напарницу и поднял с пола изгрызенную коррозией бронзовую пластину с сохранившимся профилем бараноголового существа. «Амон-Сокрытый», — сразу же определил смотрящий.

Суетились грызуны, тыкались вполне дружелюбными мордочками в щиколотки, пискливо возмущались, когда им наступали на лапки. Это вызывало душевное волнение, потому что нервная система каждую секунду ожидала куда более ужасного соприкосновения. Уши болезненно напрягались, пытаясь уловить шипение, похожее на шум, возникающий при продуве трубы среднего диаметра.

И вдруг — показалось или взаправду?

— Лилиан, не дыши, — скомандовал мучительно прислушивающийся археолог. — Теперь дыши. Как бы стать похолоднее, ведь эти змеи, похоже, реагируют на тепло.

— Инди, жуть меня пробирает, даже в ухе зачесалось. Мне кажется, она где-то рядом. Пожалуйста, включи зажигалку.

— Нельзя, огонь мы прибережем на самый последний момент, — неловко выразился мужчина.

— Вот он приближается, твой последний момент, ты разве не чувствуешь? — зашлась мисс Кэмден истерическим шепотом.

Доктор Джонс вдруг устал бояться. «Чти субботу», — значит, отрешайся от суеты. И когда Отрешение свершилось, он соприкоснулся с чужим сознанием, однако не своим мятущимся рассудком, а чем-то высшим, лишь наполовину имеющим отношение к человеку.

Находись доктор Джонс в более академической обстановке, у него бы наверняка сработала эрудиция.

Которая бы поведала, что египтяне называли это Ка, греки — даймоном, римляне — гением, что оно считалось мыслящим организмом, связывающим человека с иными духами. Что древние израильтяне полагали этот организм частью психики, духовным органом, общающимся со сверхъестественными силами, и дали ему название «руах».

Именно «руах» Индианы Джонса проник в дух Змея, Защитника Сокровищ, а потом спустился до конкретного сознания конкретной рептилии.

Она сейчас видела его, Индиану, красноватым расплывчатым пятном, причем снизу. Тварь не была голодна, но она любила охотиться и не хотела возвращаться с охоты без победы и приятной тяжести в пищеводе.

— Змея где-то тут, около башмаков, — Индиана торопливо щелкнул зажигалкой и стал шарить светом огонька рядом с полом. Потом схватил и потащил ничего не понимающую Лилиан. Не успели они отбежать ярдов на пять, как в том месте, где они только что топтались, взорвался пол. И показалась голова подпольщицы.

Не просто голова, а ГОЛОВА.

Она была размером с хорошую табуретку — даже при закрытой пасти. Когда же пасть раскрылась, то оказалась она такой непомерной величины, что человек мог без особых проблем проскочить внутрь и отправится в увлекательное (для гадины) путешествие по ее пищеварительной системе. Зубы, соответственно, достигали сабельной длины.

Змея, впрочем, сообразила, что поторопилась. Она прикрыла пасть и стала выползать из щели, напоминая при этом молочный фонтан. Телу — толщиной с приличное дерево — не было видно конца. Все эти сведения поступали к Индиане мельком, на бегу. Змея-рекордсменка двигалась за живой едой по спирали, ввинчиваясь в коридор, как штопор. И двигалась намного быстрее, чем подземные странники.

Коридор сужался, бег становился все более затруднительным, у змеи же никаких трудностей не возникало. Казалось, она дышит прямо в затылок.

Неожиданно доктор Джонс и мисс Кэмден оказались в еще одной камере, опять-таки погребальной. Только здесь упокоены были не египтяне: никаких саркофагов, лишь две ниши в стене, в которых лежали не мумии, а простые скелеты, вдобавок при оружии. «Наемники с севера, ахейцы или какие-нибудь другие протогреки», — мелькнуло в эрудированной голове Джонса. Египтяне не считали, что в загробных владениях благого Озириса им понадобится холодное оружие. Вместо клинков они брали в последний путь харчи.

Индиана выхватил из костяных пальцев прямой меч, который на зависть хорошо сохранился (истлела лишь древесина рукояти). Обследовать странную находку не успел, потому что на пороге возникла змеиная морда, хоть и знакомая, но по-прежнему противная. Он самым нелюбезным образом отшвырнув задрыгавшуюся Лилиан, сделал колющий выпад и поразил тварь меж двух головных щитков…

Там что-то хрустнуло, прыснула кровь. Змея чуть ли не зарычала, сильно мотнув мордой. Клинок вылетел из монстра, ударился о потолок и, звякнув, затих где-то на полу. Пасть раскрылась — еще один бросок, и все, кранты профессору… Маленькая тень, подхватив меч, метнулась наперерез гадине! Рекордсменка влупила головой в эту странную, незапланированную никем «тень», но, наткнувшись на лезвие, инстинктивно отдернула рассерженное мурло.

— Доктор Джонс, я знаю, куда бежать!

Это был Клопик. Не слишком вероятное появление, но все же это был он.

Маленький разведчик повел за собой Индиану и Лилиан по тесному коридору.

— Клопик, что ты делал в погребальной камере? — несмотря на спешку, спросил Индиана.

— Я в третьей нише спал, — затараторил мальчик на бегу. — В других комнатах крысы надоедают, щекочут очень. А двое воинов — они добрые, хоть и скелеты. Поэтому я поближе к ним держался, змеи отчего-то их побаиваются.

Коридор закончился в камере с очень низким сводом и крысиным столпотворением. Клопик провел старших товарищей в пещеру повыше, где все трое разместились на скальном выступе, согнав с него писклявых хвостатых квартирантов.

— Все, можно передохнуть, — объявил Клопик.

— Что, отстала от нас подлая тварь? — Индиана вложил в эти слова чувство глубокого удовлетворения.

— Нет, такая никогда не отстанет; особенно если обижена. Обязательно отомстит. Мы подождем ее здесь.

— Почему здесь? — спросила Лилиан. — Такая вонища, полная антисанитария…

— Потому что здесь крысиный король. Змея как приползет, сразу захочет его съесть, и тогда вся крысиная рать бросится на нее.

— И где же этот калорийный король?

Клопик ткнул пальцем в угол, где копошилось что-то весьма непонятное, смахивающее на огромного паука. Индиана подпалил зажигалкой тряпицу… Зрелище было поистине отвратительным: десятка три здоровенных крыс, сцепившихся хвостами. «Может, на них действительно замыкается сознание всей орды?» — подумалось археологу.

— Значит, теперь это наши союзники, — Джонс не мог не согласиться с задумкой мальчугана. — Ты что, такого вот короля уже встречал где-нибудь?

— Конечно. В Кхорлаке, возле кладбища. У нас же, знаете, покойников не закапывают, животным скармливают, ну и вообще…

— Ничего себе союзнички, — неодобрительно прошептала Лилиан, — гадость какая.

Наступила томительная пауза, которую профессор прервал давно назревшим вопросом.

— Ну, все-таки, что ты здесь делаешь, Клопик?

— Я здесь прятался от немцев, после того, как перепилил веревки и удрал. А попал сюда через щель рядом с их аэродромом.

— Аэродромом? Ты видел взлетно-посадочную полосу? — всполошился Индиана.

— Видел и трогал даже. Не беспокойтесь так, я вас туда отведу. Но вначале еще предстоит помахать этой штукой. — И мальчик протянул мужчине меч, который был утрачен в погребальной камере.

Доктор Джонс машинально окинул оружие «археологическим» взглядом. Изогнутое лезвие, прекрасный металл, похоже, настоящая нержавейка — качественная сталь с добавлением никеля или молибдена. Возле хвостовика насечка с изображением многорукого танцующего бога. Неужели Шива? Значит, клинок индийский. А вот еще одна насечка. Ивритскими буквами, но, кажется, на раннегреческом. Более-менее понятно, что означает.

«Даруй крепость Твою рабу Твоему Питхору Иосепту».

Питхор Иосепт…

Замысловатый расклад получается с этим мечом.

Доктора Джонса внезапно охватил приступ дурноты, схожий с тем, что мучил его в каморке каббалиста после отравления. Но, по счастью, более слабый. Гнусное ощущение, что проваливаешься куда-то, потом свет впереди и просверки по сторонам. Полет продолжился среди пузырей, каждый из которых лопался и показывал сценку из древнеегипетской жизни…

* * *

При свете полной луны рабочие в замызганных набедренных повязках спускаются в какую-то нору и выбираются обратно с корзинами, полными земли.

Неподалеку город. Сквозь жесткую листву акаций можно различить храм Ра-Хорахти и вереницу жрецов, тянущихся с дарами к ночному молебну. А на реке и при факельном свете разгружаются барки; по сходням, на холках грузчиков, выплывают чередой пузатые приземистые сосуды с маслом и корзины с хлебным зерном.

Несколько начальственных, судя по золоченым посохам, людей наблюдают за работами. Они вооружены, в шлемах со смешными гребешками и кожаных нагрудниках с бронзовыми пластинами. У одного на перевязи знакомый меч, длинный и изогнутый, столь непохожий на короткие клинки египтян.

Покрытые пылью мужики где-то под землей пробивают тоннели в осадочных породах, долбят скалу, устанавливают крепежку, обмазывают глиной стены.

И вот солдаты с характерными профилями Амона на нагрудниках прутся на четвереньках в подземелье, их встречают люди с гребешками на шлемах, в короткой сече опять отличается длинный меч.

Порубленные воины бараноголового бога навеки остаются в темных коридорах, но и среди бойцов подземелья потери. Трое из них укладываются в ниши погребальной камеры. Руки вытянуты вдоль тела, полное боевое облачение — таков заморский ахейский обряд. Среди этих трех один мертвец сжимает в костенеющих пальцах клинок с надписью: «Даруй крепость Твою рабу Твоему Питхору Иосепту».

Между телом воина, упокоившимся в одном конце обители, и золоченым ящиком, находящемся в другом, пролегла светлая дорожка. От этого энергетического шнура искорки разлетались по подземелью и придавали стойкость всему тому, что находилось в нем. Почти всему. Страж навсегда соединился с охраняемым сокровищем. Он надежно защитил Ковчег от дерзких расхитителей и не забыл обеспечить свое многотысячелетнее уединение. Змеи охраняют вход от непрошенных гостей, и только тот, кто нужен Ему, сможет проникнуть к святыне. Если же путь назад будет отрезан, вошедший спасется, пройдя через подземелье к тайному выходу, — если вера его правильна и крепка.

Однако же чьей волей, небесной или человеческой, ловушки были устроены так, что ключом к ним стало выполнение заповедей? Древние строители словно бы предвидели обстоятельства сегодняшнего дня. Чьей волей?

* * *

Накатила свистящая волна, разметав череду видений. Когда из соседнего подземелья рванули скопом крысы, сознание Индианы немедленно всплыло в реальном мире.

Мстительница вторглась в крысиную цитадель. Вот уже «молочный фонтан» забил в пещере. Как и планировалось, первым делом на глаза ей попался ни в чем не повинный крысиный король. Она — будучи все-таки животным — решила подкрепиться им по ходу дела. Такой наглости верноподданный крысиный народ не стерпел и, забыв внутренние распри, кинулся на битву с жуткой гостьей.

Зрелище было малоприятным. Даже древние римляне, которые, жуя печенье, наблюдали в Колизее за поеданием идейной оппозиции дикими зверями, не вытерпели бы такого шоу и убежали к гетерам. Или в буфет. Однако поблизости не было буфета. Крысы отчаянно хватались за мощное тело, которое резкими изгибами сбрасывало их и давило об пол, расплющивало своими витками. Пасть змеи работала, как ковш экскаватора, сгребая живую еду и проталкивая ее в бесконечный пищевод.

Крысы проявляли чудеса героизма, поэтому белокожий мускулистый враг вскоре сплошь покрылся красными крапинками укусов. Но уже через минуту стало ясно, что грызунам в одиночку не управиться с агрессором.

— Что ж, пора открывать второй фронт, — решил Индиана, преодолев естественное отвращение.

Он хлестнул «Пацифистом», и кнут завязался узлом на монстре чуть позади сплюснутой головы. Профессор был сдернут со скалы и улетел в гущу побоища, но, оттолкнувшись от пола, перемахнул прямо змее на спину. В те гадкие мгновения, пока древний клинок добирался до горла твари, она шмякнула археологом три раза об разные детали пещерной обстановки.

Однако древняя сталь внесла решающий вклад.

Крысиная армия в дружной атаке докончила смертельно раненную гадину, после чего пошел пир горой. Сотни изголодавшихся глоток так чавкали, что заложило уши. Не в силах терпеть такую эстетику, гости подземелья поспешно двинулись навстречу солнцу, едва сдерживая рвотные позывы.

Тем временем подруга той кобры, которая пала в борьбе с Индианой, почувствовала, что понесла утрату. Уловив прощальное излучение сестрицы — которую нахально сожрали чужие вместо своих, — сильно озлилась и решила отомстить первому встречному. Гадина спустилась на ярус и очутилась в коридоре неподалеку от шахты, ведущей в Обитель Умерших Душ. Первыми встречными были обершарфюрер Кемпке и его пять оставшихся бойцов.

Двумя бросками змея пробила грудные клетки пары солдат — так быстро, что не успела даже произвести на них впечатление в лучах фонарей. Смертельно пострадавшим показалось, что их сокрушила тьма. Третьего эсэсовца гадина шлепнула хвостом, когда тот стрельнул, но с испугу промазал. Нацист, получив мощный импульс, улетел в стену, где его череп треснул, как голубиное яичко. Четвертый солдат не промахнулся, но все-таки угодил в змеиную петлю и его язык вылез наружу под хруст позвонков.

Обершарфюрер Кемпке добил гадину тремя очередями из «фольмера», но она успела перед кончиной царапнуть его ногу своим зубом. Чуть-чуть задела. Поэтому эсэсовец смог на карачках добраться до шахты, где змеи помельче активно обработали его, как будто желая потрафить вышестоящим товарищам. А когда Урбах и Мюллер заглянули вниз, то ознакомились с раздувшимся сизым телом, где только пряжка ремня говорила о былом фельдфебельстве.

Руководство с чувством удовлетворения приказало затворить отверстие, ведущее в подземелье. Уже навсегда. Опытным путем было доказано, что жизнь в Обители Умерших Душ невозможна.

А Индиана, Лилиан и Клопик тем временем обозревали из щели солдат, суетящихся на немецком аэродроме.

 

11. ОТМЕНЕННЫЙ ВЫЛЕТ

Бензин был профильтрован, авиационные узлы прочищены и смазаны, Ковчег подготовлен к погрузке в бомбовый отсек двухмоторного боевого самолета «Хейнкель-111». А пилот как раз прогревал моторы.

— Давайте смочим уста за очередной успех германского духа, — провозгласил Мюллер, поднимая рюмку со шнапсом. — За Ковчег.

Штандартенфюрер располагался напротив Урбаха — за столиком, откуда открывался вид на аэродром. Работы там благополучно заканчивались, солдаты отсуетились и теперь попивали пивко в тени под навесом. В голове офицера царила полная ясность, спина отличалась совершенной прямотой.

— У вас саранча в рюмку упала, — возразил не слишком веселый Урбах. — Знаете, я употребляю только сухое вино, бордосское или рейнское. Кроме того, мне кажется, возлияния будут уместны уже в другой части света.

Действительно, личный археолог фюрера, который полчаса назад был убежден, что человеческая жизнь в Обители Умерших Душ невозможна, теперь крепко сомневался. Несмотря на то, что трупы шарфюрера Кемпке и его товарищей не давали повода для сомнений. Одновременно Урбах сознавал, что нервы у него похожи на натянутые струны.

«Ох, до чего живучи масоны! — с нарастающей тревогой думал он. — Если еще у них кровь низших рас и связь с коммунизмом, то они практически неуничтожимы».

Конечно же, личный археолог Гитлера страдал болезненной мнительностью. Но именно в минуту его страдания некий злоумышленник — легок на помине! — выскользнул из щели и на полусогнутых добежал до ряда бочек с бензином. Потом, улучив момент, нырнул под крыло самолета, стараясь оставаться подальше от работающего винта. Покрутил головой, пытаясь определить, попал ли к кому-нибудь в поле зрения. Вроде никто не шарил по нему грязным взглядом. Тогда он перескочил на крыло и пополз с недобрыми намерениями прямо к кабине, где пилот работал за приборной доской…

Принести зло нацистской экспедиции мог только один человек — Индиана Джонс.

Увы, пообщаться с летчиком археолог не успел. Невесть откуда на том же крыле появился еще один немец, с большим гаечным ключом в руках. Очевидно, механик, который прежде находился внутри бомбового отсека и, высунувшись из люка, принял Индиану за вороватого араба. Но не смог угостить воришку гаечным ключом по затылку, потому что Джонс, обладавший отменным задним зрением, вовремя обернулся. Бдительный человек заработал носком ботинка в челюсть и съехал с крыла на землю. Индиана не отставал, потому что свидетеля нельзя было упускать. Механик слишком сильно размахнулся своей железякой и хорошо подставился. А профессор с помощью бокового удара в челюсть надолго успокоил потенциального ябеду.

Можно было чуток передохнуть и спокойно заняться летчиком. Однако очень некстати возник новый недоброжелатель. Эталон эсэсовца, квадратный мужик с бритой головой, похожий на джинна. Обогнув самолет, он застал конец боксерского поединка.

— Гут, комм цу фати, майн юнге, — воскликнул эсэсовец, сразу оживившись. Под его курткой песочного цвета заходили ходуном огромные бицепсы.

— Ах ты, нечистая сила…

Индиана потянул из-за пояса меч, что было, по-видимому, лишним. Пока тянул, пропустил удар в скулу и закачался в легком нокдауне. А немец пинком вышиб из его руки клинок, который усвистал куда-то в пыль.

— Бокс, бокс, — эсэсовский джинн довольно вежливо предлагал встряхнуться и продолжить поединок.

Индиана ожил, взялся за кнут, но пудовый немецкий кулак выбил рукоятку «Пацифиста». Тяжелое оружие археолога тоже скрылось в пыли.

Доктор Джонс быстро прокрутил в голове ухватки и приемы разных народов, после чего нанес противнику окинавский удар ногой по среднему уровню. Кованый ботинок встретился с мощным прессом эсэсовца, и профессор просто отлетел. Тем не менее приземление было удачным. Он задорно подскочил к боксеру-нацисту и послал левую руку в его массивную челюсть. Бритоголовый легко ушел от удара, ответив прямым в голову. Доктор Джонс нырнул под чугунный кулак, но опоздал, поэтому опять оказался в нокдауне и теперь уже распростерся на земле. Ужасно захотелось отдохнуть, звон и шум распространились по всей голове. Настырный джинн не давал покоя — вздергивал спарринг-партнера за шиворот, чтобы закончить краткосрочный бой одним тычком в челюсть и бросить рассопливившееся тельце на взлетно-посадочную полосу.

Кулаки эсэсовского джинна пахли смертью. Горе-боксер очнулся. Оставался последний прием, из НЗ: укусить мощную немецкую руку за запястье… Бычий рев потряс воздух, пробил плотный гул моторов и достиг ушей пилота.

Выкормыш Геринга, не зевая, включился еще одной неизвестной величиной в задачу, над которой ломал голову доктор Джонс. (За неверное решение — неудовлетворительная оценка в виде могильного бугорка.)

Пилот высунулся из кабины, чтобы применить оружие системы вальтер по бандиту в кожаной куртке, однако широкая спина соотечественника мешала произвести выстрел.

Археолог все-таки попал на мушку и вот-вот должен был схлопотать пулю, однако владелец вальтера неожиданно заболел. Дело в том, что его двинули по шлему «стартовым башмаком» — колобашкой, выдернутой из-под самолетного шасси. Летчик, уронив пистолет на взлетную полосу, обмяк телом на рулевую колонку, в результате чего самолет двинулся с места. Вернее, машина начала движение по кругу, потому что одно из шасси осталось заблокированным.

А долбанул пилота Клопик, который незамеченным прокрался к кабине. Мистер Лопсанг лично собрался подготовить самолет к старту. Видимо, непальский полет произвел на пацана неизгладимое впечатление.

И в этот момент к аэродрому сыпанули немцы. Часть из них бежала, другая мчалась на грузовике. Ребенок, однако, не растерялся и воспользовался турельным пулеметом, установленным тут же, в кабине. Вращение машины дало ему хорошую возможность обстреливать все окрестности простым нажатием гашетки, отчего пешие враги залегли, а моторизованные выпали из подбитого грузовика, который перевернулся и вспыхнул, как спичечный коробок.

Не слишком управляемый самолет задел крылом автозаправщик и пробил цистерну. Горючее, рванувшись из заточения, принялось заливать аэродромную площадку.

От соударения с заправщиком фонарь кабины не только упал, но вдобавок его заклинило.

— Мистер Джонс, я попался! — донесся крик пацана.

Укушенный бугай уже оправился. Для него время игры закончилось, пора было приступать к обычному убийству. Поэтому было обещано на корявом арабском:

— Твой тощий шея хрустнет, как солома.

Гора мышц пришла в движение, чтобы ударом в лоб сломать шейные позвонки сидящего на земле археолога. И тогда Индиана использовал последний прием из НЗ — сыпанул в зоркие глазки соперника горсть древнего египетского песка.

Между тем подросток, попавший в плен к самолету, одной из пулеметных очередей запалил огнеопасную лужу. Пламя пошло гулять по аэродрому. Оставались считанные секунды до всеобщего взрыва.

Носок профессора достал пах ослепшего боксера. Эсэсовец «поплыл». Оттолкнувшись руками и ногами, доктор Джонс по-звериному прыгнул к своему археологическому мечу. Немец мужественно проморгался и схватил пистолет, оброненный летчиком. Упреждая выстрел, профессор швырнул меч в эсэсовца — как казачий дротик, острием вперед. Лезвие легко и сочно внедрилось в гору мышц…

Мгновение спустя Индиана подхватил вальтер, выпадающий из некогда крепкой руки; двумя мгновениями спустя пропеллер превратил голову нациста в брызги; три мгновения спустя Индиана вскочил на крыло, отстрелил заклинивший замок фонаря и вытащил Клопика.

В четвертое мгновение мужчина и мальчик неслись прочь со взлетно-посадочной полосы, которая взрывалась вместе со всем горючим и самолетом в придачу.

* * *

Суматоха и паника прокатились по немецкому лагерю. Сотни арабов бежали и скакали в разные стороны. Кто-то торопился посмотреть на полыхающий аэродром, кто-то пытался удрать, полагая, что гяуры собираются их уничтожить, чтоб не выплачивать зарплату. В свою очередь многие немцы считали, что арабы взбунтовались и, когда местные жители оказывались слишком близко, стреляли в воздух или на поражение.

Урбах впервые не смог удержать себя в рамках приличий и сорвался. Брызгая слюной, он орал Мюллеру в ухо:

— Говорю вам, Джонс — не человек! Это демон, проклятый большевистко-масонский демон!

— Не волнуйтесь так, партайгеноссе Урбах. Отправим Ковчег в Каир наземным путем, на грузовике. А уже оттуда самолетом в Берлин. Ни одна тварь не сможет нам помешать. Даже масону Джонсу не справиться с взводом моих солдат.

Ковчег вынули из тщательно охраняемой палатки и загрузили в мощный «даймлер-бенц». В кузов уселось восемь эсэсовцев. Вслед за грузовиком двинулся в путь джип сопровождения с установленным в кабине крупнокалиберным пулеметом фирмы «Генель» и пятью солдатами. Впереди, поднимая тучи пыли, ехало двое мотоциклистов. Кортеж возглавляли Урбах, Хорхер и Мюллер, разместившиеся в легковом «порше» с отрытым верхом.

 

12. ТРАНСПОРТНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Друзья повстречались уже за ограждением лагеря. Салех обнял Индиану, Лилиан и Клопика по отдельности и всех вместе.

— Вот это да! Я с содроганием ожидал увидеть тяжкие раны, но вы все пребываете в добром здравии.

— Мы ведь спортом занимались, — резонно напомнил разукрашенный синяками археолог. — Ты-то сам как?

Оказалось, под шумок Салеху удалось смыться от немцев весьма непринужденным образом. Его держали в яме (вырытой под будущий сортир) с момента пленения у Обители Умерших Душ, но охранник вдруг куда-то побежал, напропалую строча из «фольмера», а на египтянина неожиданно свалилась сверху длинная доска, которая и сыграла роль лестницы.

— Немцы уже погрузили Ковчег?

— При мне, Инди, они выезжали с ним через южные ворота лагеря.

— Салех, держи тысячу долларов, — отдал последнее профессор. — На эти деньги вам всем надо добраться до Александрии и договориться с каким-нибудь капитаном, чтобы он взял на Англию груз в виде одного скромного ящика.

— А как же ты, Инди?

— Я беру твой грузовик, Салех. Надеюсь, он у тебя застрахован.

— Мой грузовик? — друг в легкой растерянности шевелил губами. А потом глянул на комок из купюр в своей руке и расслабился. — Ну, если еще и страховку загребу…

Считая, что взаимопонимание установлено, Джонс вскочил в чужой автомобиль и, газанув, растворился в знойном мареве каменистой пустыни.

— Эй, Инди, — послал вдогонку Салех. — Осторожно, я только в прошлом месяце чинил задний мост.

Через полтора часа отчаянной погони показался хвост немецкого каравана.

Догонять его по дороге — очищенной от камней узкой полосе — означало подставить себя под опасный обстрел из многих стволов. К счастью, доктору Джонсу повстречался бедуин на коне. В течение какого-то времени всадник азартно состязался в скорости с автомобилистом. Житель пустыни и археолог мчались бок о бок, задорно скалясь друг другу и не желая отдавать пальму первенства. Внезапно из кабины протянулась рука, которая, зацепив араба за рукав, без хлопот устранила его со спины коня. Само ездовое животное было схвачено за уздечку и затормозило вместе с автомобилем. Оставалось только перескочить с сиденья в седло и поручить бедуину заботы о железном коне. Правда, в тот момент дитя пустыни, сидя в пыли и посылая нехорошие слова, не понимал еще своего счастья.

А теперь — в погоню, петляя среди окружающих дорогу камней, которые, по-видимому, натаскали еще древние египтяне. Конник, то есть Индиана верхом, внезапно выскочил из-за большой глыбы и пристроился в хвост «даймлеру». Немцы, дотоле бесхлопотно путешествовавшие в джипе, какое-то время не могли поверить в это, да и стрельба по всаднику означала бы одновременный обстрел собственного грузовика. Индиана воспользовался смятением и, «поддав газу» лошади, добрался до самой кабины. Перескочив на подножку, он распахнул дверку, ухватил за шкирку автоматчика, растекшегося в полудреме рядом с водителем, и выкинул вон, как драного кота.

— Пешком ходи, соня, здоровее будешь!

Далее завязалась борьба с водителем за руль и педали. В результате поединка грузовик едва не врезался в придорожный камень, и тогда оба претендента резко надавили на педаль тормоза. Машину занесло. Джип не смог отвернуть в сторону и поцеловал грузовик. Благодаря силам инерции из кузова «даймлер-бенца» унеслась по воздуху парочка ближайших к борту солдат, а джип покинуло еще двое бойцов, также на бреющем полете.

Индиана с водителем ответственно надавили на газ, рванули вперед, дружно вырулили на правильный курс, чуть ли не заулыбались друг другу и попутно сшибли затормозившего мотоциклиста в придорожную канаву.

После краткого перемирия битва за руль возобновилась. Шизофренирующий грузовик промчался по краешку строящегося у дороги дома и легко смахнул хлипкие леса. На ветровом стекле появился возмущенно-удивленный араб, который заклеймил хулиганов словом «шайтан» и тут же исчез. Следующим исчез водитель. Индиана наконец поразил его внушительным ударом в ухо и выпихнул немца вон.

Теперь можно было распоряжаться машиной по своему усмотрению. Первым делом «даймлер-бенц» толкнул бортом джип, который как раз пошел на обгон, пытаясь достать врага рейха пулеметной очередью. Джип слетел с дороги, и с тех пор его никто не видел, поскольку он упал в глубокое ущелье, по-местному прозываемое «вади».

Подошла очередь второго мотоциклиста, который собирался, поравнявшись с грузовиком, выстрелить в стекло. Этот человек, получив от борта внушительный тычок, покинул мотоциклетное седло, сделал сальто через придорожные пальмы и скрылся за горизонтом.

Список опасностей на этом не был исчерпан. Оставшиеся в кузове эсэсовцы выступили в поход на водительскую кабину. Они лезли вдоль обоих бортов. Индиана прижался к левому краю дороги, где густо росли финиковые пальмы. Листья поработали как мечи, срубая с машины смельчаков. Левый борт был очищен. А вот человек, пробиравшийся с другой стороны, благополучно достиг кабины и пальнул из «парабеллума»… За мгновение до выстрела угонщик краем зрения уловил движение за правым стеклом и успел тормознуть.

Пуля угодила в шляпу. Правда, не в жизненно важную ее часть, а в тулью. И сбросила ни в чем не повинный головной убор на грязное дно кабины.

— Шляпу-то за что? — доктор Джонс разъярился и ударом ноги вышиб подлого немца вместе с дверцей.

К сожалению, угонщик не располагал перископом. И это его подвело. Один из эсэсовцев, сильный, смелый и ловкий дядька, сумел пробраться по крыше и внезапно запрыгнул в кабину ногами вперед. Индиана получил под ребра, затем в челюсть. Защищаться было не с руки, потому что извилистая дорога между скал требовала внимания, а руль — управления.

Избиение закончилось тем, что угонщика схватили за шиворот и швырнули головой в лобовое стекло. Череп бы треснул, как орех фундук, если бы лобовое стекло не было уже покрыто сеткой трещин. Полная знаний голова профессора пробила стеклянную преграду, а сам он вылетел на капот — немец придал ему хорошее ускорение. Чтобы не упасть под колеса, пришлось схватиться за фирменный трилистник «даймлер-бенца». Жаль только, немецкое украшение не захотело держать большевистко-масонского демона и тут же погнулось, собираясь вот-вот оторваться. Решетка радиатора тоже не разрешила цепляться за себя, тонкие ее прутья рвались под руками. «Почему немцы разучились работать качественно?» — сетовал падающий человек, а ноги его уже бороздили дорогу. К тому же эсэсовец, занявший место водителя, поддал газу, чтобы раздавить профессора о бампер пылящего впереди автомобиля с начальством.

Выход из этой ситуации имелся, но лишь на тот свет. Однако Индиане пришел на ум еще один вариант.

Волочась телом по земле, руками хватаясь за неподвижные детали под днищем, он начал перемещаться от переднего бампера к заднему. Задница прыгала на отвратительной египетской дороге, спинные позвонки плясали канкан. Кожаная куртка и кожаная вставка на штанах пока еще спасали собственную кожу профессора от сдирания, но щебенка, усеивающая дорогу, мигом исколошматила его. Тело жалобно просило: «Отпусти ты, мистер Джонс, этот грузовик, не будь дураком…»

Он все-таки добрался до заднего бампера. Уцепился за него вначале руками, потом кнутовищем. Многострадальное тело было вынесено из-под автомобиля, напряжение подошло к пределу прочности организма, а упрямство — к границе с безразличием… Немыслимый ковбойский курбет позволил археологу сначала встать на колени, а потом, в одно мгновение вскочив на ноги, махануть на задний борт машины.

В кузове помимо ящика с Ковчегом находился эсэсовец. Участь этого человека была печальна…

Продолжая движение, запорошенный дорожной пылью ковбой вскарабкался на крышу. Пробежался на полусогнутых, повторяя маневр своего недруга. Грубо ввалился в кабину, припечатав немца тяжелыми башмаками. Развивая успех, схватил его за шиворот и ударил лбом о переднюю панель. Оставалось только завершить процедуру возмездия и выбросить здоровяка через разбитое ветровое стекло.

Недавний соперник не удержался на капоте.

— Я вернусь, — успел пообещать он, прежде чем его утащило под брюхо грузовика.

А спустя секунду машина неприятно подпрыгнула…

Вытолкнутый в кусты автомобиль с эсэсовским начальством поставил точку в затянувшейся дорожной битве. Одно омрачило радость победы — то, что для Урбаха и компании не оказалось вблизи какой-нибудь пропасти. Кабриолет уткнулся в пальму и замер, пустив дым из мотора.

* * *

Доведенный до нервного срыва немецкий археолог заколотил лбом о переднее сиденье.

— Все пропало! История мне этого не простит! Что скажет Германия?

— Германия нас восславит, — произнес хладнокровный пруссак Мюллер. — Джонсу надо еще вывезти Ковчег из Египта. Судя по убогому оснащению, финансами он не блещет, поэтому попробует погрузиться на пароход. Вот в море мы и перехватим еврейскую реликвию.

— Что вы такое говорите, штандартенфюрер? — завопил Урбах от избытка истерических чувств. — Думайте хоть иногда! Из Александрии каждый день в разных направлениях уходят десятки судов!

Штурмбанфюрер Хорхер, поблескивая стеклами очков как ледышками, успокоил эту бурю в стакане:

— У нас свои люди и в портовой администрации, и в таможне, и в стивидорной компании. Ни один груз не проходит мимо нас незамеченным, партайгеноссе Урбах.

* * *

Доктор Джонс вытащил из-под ног шляпу — истоптанную, истерзанную, — и бережно положил на соседнее сиденье, как раненого товарища.

Через семь с половиной часов грузовик с Ковчегом в кузове въехал в город-порт Александрия.