Ехали по Москве в машине Календулова, Шибаев смотрел по сторонам, слушая пояснения Ирмы — вон впереди Окружная дорога, электричка идет, — нырнули под эту дорогу, — а вот это улица Щербаковская, по ней трамвай ходит в нашу сторону. А вон там слева магазин «Богатырь», будем тебе покупать сорочки и все, что хочешь. Он слушал Ирму и неотвязно думал, что все годы своей жизни он жил в Каратасе для того, чтобы готовиться к переезду в Москву, — вот такое у него сейчас мнение. И резерв он создавал именно для того, чтобы утвердить себя здесь. Все его тысячи, сотни тысяч и генеральный план до семи знаков приобретают смысл только здесь. Правильно говорит Миша Мельник: есть аристократы духовные, есть аристократы денежные, Москва для своего процветания нуждается как в тех, так и в этих. Она требует людей, которые умеют делать деньги как словом, так и делом. Ей нужны создатели благ, чтобы потребителю, а его полным-полно, было, что потреблять. Москва строилась не одно столетие, и строилась людьми богатыми. Деловары — вот кто создавал и создает Москву, да и любую цивилизацию.

Приехали, встречала хозяйка. Шибаев очень пристально следил за всем, как они тут? На первый взгляд обыкновенно. Жена полноватая, невысокого роста, и сам Календулов невысокий, полноватый, седоватый, с коротким ершиком волос, заурядный человек, средний, в толпе не заметишь. Однако же туз. Шибаев заинтересованно следил за должностными чинами в министерстве, в главке и в Алма-Ате, и в Москве, зорко присматривался, понять пытался, чем каждый берет. Во-первых, образование, он, как необразованный, преувеличивал значение этих корочек, хотя тот же Прыгунов, например, институт окончил, а как сел в Каратасе, так и до пенсии будет там, и выше ему не прыгнуть. Есть кое-какие важные свойства в характере, нахрап, например, упорство, но тоже не главное, Рахимов слабак, мямля, но в Алма-Ате у него своя рука, он чей-то родственник, ему прямая дорога на пост министра или первого зама, а пока он начальник главка. Календулов середняк, но, может, он умеет пластаться, может, он не только в министерстве пашет, но и дома? Умеет настоять, добиться, а в общем, обыкновенный мужик, Мельник на его месте сделал бы больше. А может, он потому и растет, что не хапает, как хапал бы Мельник? Такие люди наверняка умеют хитрить, берут то принуждением, то умением угодить. Бывает, повезет. В основном, сколько ни смотрит Шибаев, видит везение, лотерею, четкой закономерности нет. Календулов приезжал в Алма-Ату, Рахимов его умеючи принял, после чего получил остродефицитную технику, в частности, кормоприготовительные комбайны. В стране их выпускается мало, достать их через планирующие органы практически нельзя. У Календулова по стране триста зверохозяйств, комбайны нужны абсолютно всем, а получит их, кто сумеет. Рахимов сумел, мало того, не имея фондов, он получил через Календулова катера, новые моторные лодки, по Балхашу бегают, по Или. Обеспечил все промысловые зверохозяйства новыми холодильниками, получил на сорок тысяч племенных зверей из собственного зверохозяйства «Главкооппушнины».

Гостей было немного, — двоюродная сестра Календулова, переводчица из какой-то технической конторы, худющая, да еще в черной кофте, монашеского вида, мода что ли такая, еще двое молодых, не то референты, не то аспиранты, московские такие жуковатые молодые люди, выделялся из них остроносый с длинными прямыми волосами, похожий на Гоголя. Еще были врачи — муж с женой, еще меховой деятель с племянницей, но больше всех Шибаева поразил хозяйский пацан, ученик шестого класса Петя, он потребовал себя называть полностью Петр, что в переводе с греческого значит «камень», твердость, которая нужна в жизни всем вообще, а ему в частности, и особенно, как скоро выяснилось, в последние дни. Сначала он был в тени, как и положено младшему, и первой проявила себя хирургиня — чернявая, фигуристая женщина, лучше сказать бабеха, повадкой похожая на Зябреву, только без халы на голове, а с французской стрижкой. Угрозу своему превосходству она сразу увидела со стороны Ирмы, но быстро раскусила ее провинциальность после того, как Ирма раза три повторила «спасибо-спасибо» и перед кушаньем жеманилась. Эта же наоборот ухватилась демонстративно за икру, за балык, который доставал Шибаев, за армянский коньяк, потребовала заменить ей рюмочку — что это, гусей дразнить, и после второго стопаря о своем заве сказала: этот молодой засранец, а о своей главврачихе — эта старая жопа, и Шибаев понял, что это последний крик моды за московским столом. Муж ее, полноватый еврей в тройке, белой сорочке, в красном галстуке, наоборот, выбирал слова и говорил спасибо не меньше Ирмы и к хохмам своей гром-дивы не только привык, они даже ему нравились. Васю бы инфаркт хватил, и не потому, что сам он так не умеет, а потому что представить не может, чтобы в культурном обществе могли себе вот такое позволить. Календулов, видя, что Шибаев озадачен такой манерой хирургини, улучив момент, сказал: «Замечательный специалист». Шибаев расхохотался. Всегда хорошо говорят о какой-нибудь оторви да брось, а если человек и в самом деле порядочный, наговорят дерьма — для равновесия.

Был еще человек, нужный Шибаеву, один из главных специалистов Всесоюзного объединения меховой и овчинно-шубной промышленности, прилизанный, пухлощекий, восточного типа, по фамилии Мавлянов, скорее всего узбек. Очень приветливый, очень вежливый, изысканно одетый и невозмутимый, как манекен, пришел он с девицей, наверное лет восемнадцати, представил ее как племянницу, но видно было, что она для Мавлянова то же, что Ирма для Шибаева. Причем, если хирургиня увидела соперницу в Ирме, то Ирма не сводила глаз с этой племянницы, а у нее личико точеное, как из слоновой кости, красивые черные глаза, пухленькие губы сердечком, прямой носик, красавица, просто писаная. Но что особо привлекло внимание Ирмы — кольцо на левой руке, золотое и в три ряда изумруды, бриллианты и рубины. Ирма кивнула Шибаеву, — вот такое хочу, а Шибаев отметил, что племянница посматривает на него довольно-таки приветливо и с легкой такой ужимочкой, возможно, она его с кем-то спутала, поживем — увидим.

После хирургини общим вниманием завладела черная худая сестра Календулова, она поставила вопрос ребром: как вы можете есть мясо и рыбу? — несколько раз повторила она с непонятной интонацией, то ли шутя, то ли всерьез: как вы можете есть трупы? Еще одна мода, подумал Шибаев, вот так прямиком, вполне цензурно, но будто серпом по энтому месту.

Волнами шел разговор, то одна тема возникала, то другая, о югославской выставке, потом про убийцу вспомнили, бывшего актера музыкальной комедии, который уносил телевизоры, почему-то так специализировался. Худющая переводчица словно нанялась внедрять вегетарианство от имени какого-то сообщества: ну как это люди могут есть живых существ, вы только представьте, у них совсем недавно были глаза, у ягненка, к примеру, у цыпленка. При Сталине ее наверняка посадили бы — за несгибаемость. От вегетарианства разговор перешел вообще к продлению жизни. После войны, после лагерей люди отвыкли что-то делать по своей воле, привыкли к понуканию, приказанию, ведь как было? Не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Не надо было ни думать, ни мечтать. Но постепенно мы преодолели последствия культа личности и появились всякие течения, сыроедение и голодание, йога, бег трусцой и моржи, бассейны, массажисты, На стадион без взятки не попадешь, и все как будто ищут, кому сунуть на лапу, повальная жажда кому-то дать. Потом боком, боком вылезла национальная тема, и вегетарианка сказала, если мы добьемся запрещения атомной бомбы и не сдохнем от экологического кризиса, то на месте нашего Союза будет этнографический заповедник. Куда ни шагни, то одна нация, то другая нация, со своими костюмами, блюдами, песнями, танцами и со своим языком. Но что в этом плохого, возразила хирургиня, мы всегда стремились к свободному развитию всех наций и народностей. Мы стремились к единству, уточнила вегетарианка, а идем к раздробленности.

— Хотите анекдот про чукчу? — предложила хирургиня. — Входит чукча в свой чум, хватает жену...

— Тут же ребенок! — попыталась остановить ее Ирма, и получилось опять провинциально.

— На вопрос, можно ли говорить с детьми про секс, — заметил Петя солидно, — есть ответ: можно, всегда узнаешь что-нибудь новое. А про чукчу, если вы мне позволите? — он обратился к Ирме, но позволила хирургиня. — Он совершил половой акт, после чего сказал жене: а теперь сними с меня лыжи. — Петя пожал плечами, ничего здесь такого особенного, а Шибаев от души расхохотался. Он не слышал этой хохмы, — ну и чукча, ну и Петя, он даже зааплодировал — ну и пацан, пробы ставить негде, неужели в нем нет ничего детского?

— Самое интересное, — заметила хирургиня, — я хотела рассказать совсем другой анекдот.

— Вообще-то русское население сокращается, мы это скрываем, чтобы меньше наши враги радовались, — сказал референт с большим носом, похожий на Гоголя. Шибаев подумал, что он ходит в церковь и не как турист, а чтобы молиться, такой у него вид.

— Чепуха, — отозвалась хирургиня. — Русские пополняются за счет других наций.

Гоголь заспорил — не пополняются, а вытесняются. Русскоязычные из других наций несут нам признаки другого народа, все страсти и пристрастия. Муж хирургини заметил:

— Не рано ли заносить русских в Красную книгу? Они везде, куда ни поедешь, даже на Мадагаскаре мы встретили русского начальника.

— На Мадагаскаре возможно, а вот в Тбилиси — труднее. Или в Эстонии.

— Но так рассуждают шовинисты.

— Что ни говорите, а национальные окраины живут в достатке, везде явный прогресс и в культуре, и в науке, и в искусстве. Но более скудной и скучной жизни, чем в центральной России, нигде нет.

— Даже на Мадагаскаре.

— Кто им виноват, если пьют без просыпа!

— Без причины человек не станет пить. Люди что-то потеряли.

— Одни теряют, другие находят, так было всегда.

Зазвонил телефон, и хозяйка ринулась из-за стола, как на пожар, — тоже, между прочим, московская манера, бегут сломя голову, у них тут вся жизнь по телефону — кого сняли, кого назначили, кому дали, у кого забрали, вершатся судьбы народов и государств. За столом, хоть и гомонили, но слышны были восклицания хозяйки из прихожей:

— Даня, милый, обнимаю вас, с приездом! Все в порядке, мы надеемся? Слава богу, ай как хорошо. Да слышу, слышу по вашему голосу, что у вас все в лучшем виде! — Она ворковала, пускала рулады. Все-таки московский говор для жителя Каратаса звучит по-деревенски, и еще очень заметна манера радоваться, не поймешь, чему, и облизывать собеседника. Никто особенно не прислушивался, кроме Шибаева, а он еще приглядывался и успел заметить, как преобразился мальчик Петя — личико его побледнело, он, как гусенок, потянулся к отцу и хриплым голосом совсем по-детски пролепетал:

— Это дядя Даня?

Календулов тоже пошел в прихожую к телефону. А Петя вытер салфеткой губы и обратился к столу:

— На чем мы остановились?..

Шибаев расхохотался, ужасно ему нравился этот пацан, вот кто будет делами ворочать в двадцать первом веке. Малый не промах. Отец вернулся, легонько хлопнул сына по плечу.

— Болотная крыса пересекла все границы, приземлилась в Шереметьеве и завтра будет у нас.

Петя побледнел еще больше, опять вытер губы салфеткой, посидел секунду-другую отрешенно и вдруг, словно в припадке, вскочил, повалил стул, ринулся на свободное место и начал прыгать, топать, скакать, превратился в скукоженного, сопливого, несдержанного малыша, капризного и невоспитанного, куда что девалось.

— Крыса-брыса! Болотная крыса, ура-а. Крыса-брыса, ура-а! — и прыгал, и топал, колени вскидывал в тесных штанишках, сразу вспотел, взъерошенный схватил со стола пепси-колу и начал глотать, захлебываясь. пенистый напиток лился ему на кофту с иностранными буквами. Кроме родителей, никто не понял, что за болотная крыса, терпеливо смотрели и ждали, когда у малого кончится его счастливый скулеж. Он прыгал, прыгал, а потом как будто оступился и захныкал, странно как-то убежал, и мама его тут же встала со словами: «Опять у него трагедия», — вышла в прихожую, стали слышны всхлипывания мальчонки, а потом и приглушенные рыдания. Все переглянулись. Гоголь встал и к хирургине — может, надо помочь? Но Календулов их остановил — у них там школьные дела. Что оказалось? Оказалось, Петя собирает игрушки — военных солдатиков, всякую военную технику, преимущественно западную, у нас такой не производят. И учится он не в простой школе, а в специализированной с французским уклоном, где учатся дети дипломатических и внешнеторговых работников. Ориентация у них на Академию внешней торговли и институт международных отношений. У них есть фирма своя школьная, обменная, участвуют мальчики, а также и девочки обеспеченных родителей. Одним везет постоянно, другим с переменным успехом, третьим вообще не везет. Дети собирают коллекцию всяких разных игрушек и не просто какого-то ваньку-встаньку или куклу Настю, а системно, допустим, собрать всю армию Наполеона, или все машины прошлого века, или все модели «Форда», «Крайслера», «Фольксвагена» или там «Феррари», «Мерседес-бенц», на худой конец «Москвича», «Волгу». На солдатиков можно поменять машины или журналы иностранные «Пифф», в других школах в ходу зажигалки. Были авторучки, но волна на них прошла, сейчас больше всего машины, самолеты, военная техника. И вот оказалось, что «болотная крыса» — это английский военный вездеход, и приятель Календулова из внешней торговли привез этот самый вездеход, разумеется игрушечный. Для Петьки радость, «крысы» ему не хватало для обмена, а обмен у них сложный, двойной и даже тройной.

Все успокоились, и Петины всхлипы прекратились. Хирургиня заговорила о своем сыне, он увлекся каратэ, ужас, что там за приемы, но во дворе мальчишки вместо того, чтобы шарахаться от него, так и липнут. Он одного свалит движением ноги, другого движением руки, я бы на их месте разбежалась на все четыре стороны, а они нет, наоборот — покажи им прием, как легче покалечить.

— И спросила кроха, что такое хорошо и что такое плохо.

— Что такое хорошо, они прекрасно знают.

— Они не знают, что такое плохо.

— А кто сейчас это знает?

Скоро вернулась хозяйка, улыбаясь, но, кажется, сквозь слезы, — Петр приносит свои извинения и сейчас придет, у него неожиданная такая реакция. Шибаев не стал дожидаться, пошел к нему сам в прихожую и заговорил, как со взрослым.

— Петр Валентинович, у меня к тебе дело. Я коллекционирую охотничьи ружья, я по натуре коллекционер, как и ты. Что тут главное, скажи, пожалуйста.

— Главное — четко определить свою цель и владеть информацией, — сказал Петя.

Шибаев поморгал-поморгал, вникая.

— Знать, что нужно тебе и что нужно другим, на всех стадиях, чем больше сведений, тем лучше. — Петя говорил с чужих слов, но это были неглупые слова. — Уметь определить, где что сделано, — в Штатах или Японии, в ФРГ или в Гонконге, отличить от подделки из какого-нибудь Крыжополя. Допустим, вы хотите иметь комплект армии Наполеона, — о-о, это великое счастье. Надо для этого очень много знать и долго готовиться.

— А если я у себя налажу производство солдатиков?

Петя рассмеялся, оскорбительно и очень так театрально.

— Пусть даже будет у вас ручная работа с ювелирной отделкой, но специалист сразу определит, что не фирма. Бывает коллекция невзрачная, краски плохие, но — фирма! Прежде всего ценится фирма, а не что-то другое.

— Петр Валентинович, на первых порах, может быть, ты мне поможешь, — играл Шибаев. — Хотя бы один комплект.

— Много придется платить.

— За деньгами дело не станет.

— Я смогу вам помочь через месяц, понимаете. Как вас зовут?

Шибаев сказал.

— Понимаете, Роман Захарович, я потерпел фиаско, и если подбить итог, я должен двести десять колов.

— Каких колов? Рублей, настоящих?

— Роман Захарович, не бывает рублей игрушечных, насколько мне известно, — манерно сказал Петя. — Я должен уплатить ростовщику двести десять рублей. Настоящих, в нашей валюте.

— Ростовщику, как я понимаю, тоже настоящему?

— Да, Никите из восьмого «б». Я занял у него сто рублей, чтобы заплатить консультанту, компаньону и ребятам из охраны.

— Как, как?! — У Шибаева волосы на затылке зашевелились — вот она, Москва, здесь даже дети уже догадались платить ребятам из охраны.

Шибаев достал бумажник, отсчитал Пете деньги.

— Вот тебе мой взнос для начала. Вернешь, когда будет возможность. Без процентов. Теперь расскажи подробно про все дела, я открою у себя производство и, даю слово, фирму твою обскакаю.

— Хочу вас предупредить, дело сложное, и вы можете прогореть. Хотя у нас есть подпольные фабрики, джинсы делают, фурнитуру достают и сходит за иномарку. Вы извините, Роман Захарович, могу я маме сказать, что вы мне субсидировали?

— Можешь, в одном случае — если этого требуют интересы твоего бизнеса. — Он видел, что нравится этому пацану, взаимная любовь у них с первого взгляда.

Петя начал рассказывать подробности. Два месяца тому назад, перед каникулами дядя Даня пообещал ему дефицитную «болотную крысу», и он под это обещание выменял комплект машин «Феррари» и «Тойоту», отдал вездеход на воздушной подушке, еще журнал, еще кое-что. Но с «болотной крысой» вышла задержка, и Петр остался должен. Это было в апреле перед самым праздником. Время шло, а долг висел, тогда мальчик-кредитор, член совета дружины, потребовал у него комплект машин обратно. А Петя к тому времени съездил к бабушке в Бирюлево, взял у нее тридцать рублей, добавил и выменял себе комплект итальянской армии. Ситуация резко осложнилась, он знал, что ему грозит как нарушителю правил торговли — его будут бить. Так и вышло. Боксер из другого класса после уроков дал ему слева, справа и снизу. Во второй день он добавил еще три оплеухи. Так будешь получать каждый день, пока не расплатишься. У Пети стали сдавать нервы, в школу хоть не ходи, он уже не знал, что делать. Записался Петя в секцию самбо, на первом занятии так старался, что вывихнул руку, и все. Что дальше? Есть еще одно средство — нанять охрану из соседней школы, не специализированной, а обыкновенной. Там есть пацан из восьмого класса по кличке Расплата, у него спецкоманда телохранителей три человека. Договорились, что Петя будет главному амбалу платить по рублю за встречу, а троим ассистентам по полтиннику, получалось в день по два пятьдесят. Теперь силы уравнялись, заканчиваются занятия, Петя выходит из школы, его ждут на одном углу Боксер, а на другом телохранители. Петя идет спокойно, он защищен, но деньги тоже идут, счетчик работает против Пети, а платить нечем. Он снова съездил в Бирюлево к бабушке, но та отказала, сколько можно, если внучек еще те тридцать рублей не вернул. Ничего не оставалось, как обратиться к ростовщику, мальчику из восьмого класса, он будет военным атташе. Ростовщик выдал ему сто рублей с возвратом через неделю. Не вернешь — начисляются двадцать процентов, будет сто двадцать. Если еще неделю задержишь, опять начисление. Короче говоря, Петю уже не спасет даже дядя Даня, на сегодня у него двести десять рублей долгу, и если бы не уважаемый Роман Захарович... А вообще в Москве есть мощный подпольный рынок по продаже солдатиков и машинок иностранного производства, делают большие деньги, но для того, чтобы иметь успех, нужно все на свете бросить, и школу, и родителей.

— Скажите, Роман Захарович, трудно быть меховым королем?

— Чего не знаю, того не знаю, Петр Валентинович. — Вон почему мальчик к нему с таким уважением, теперь ясно. Да, кажется, и за столом тоже.

Петя на его ответ сделал скептическую ухмылку.

— Почему вы мне не доверяете? Все знают, что вы король меха и подпольный миллионер.

Он мигом прикинул — кто опасен? Если все знают, кто? И никого не нашел, кроме Мавлянова. Но этот опасен не тем, что донесет, а тем, что много потребует.

— Ну ты же, Петр Валентинович, пограмотнее меня, как у нас королям живется? Трудно, конечно. Власть принадлежит рабочим и крестьянам, правильно? Я два класса окончил, а ты уже шесть.

— На бумаге она принадлежит рабочим и крестьянам, а по существу номенклатурным товарищам.

Зачем Пете учиться дальше, если он сейчас такой грамотный?

Значит, подпольный миллионер. Ему стало радостно, кажется, он этой минуты ждал всю жизнь — чтобы признали! Даже вот так, в глазах пацана. Устами младенца глаголет истина. Теперь понятно, почему племянница Мавлянова на него глаз положила. Что же, он готов ей отдаться, поскорее бы в Москву переехать. Теперь, зная, за кого его здесь принимают, он очень уверенно заговорил с Мавляновым. Оказывается, они учились вместе с Рахимовым в сельхозакадемии, знают друг друга давно, но скрывают это. Шибаев поставил ему условия — за каждую шкурку кролика вы получите от нас пять копеек, за мерлушку десять, за хороший каракуль пятнадцать, за благородную пушнину — лису, норку, песца, соболя — будем давать вам двадцать копеек.

— Завтра я вам вручу в счет будущих поставок пять тысяч, скажите, где мы встретимся?

Мавлянов был готов к такому предложению, сказал, что завтра в двенадцать тридцать на проспекте Калинина, возле салона красоты «Чародейка», Шибаева будет ждать Шамсинур, такое имя у племянницы. Ну что же, отлично! О'кей, как сказал бы Вася.

Пришло время закруглять званый обед, сам Календулов объявил показ видеофильма, разумеется, зарубежного!

— Ударимся в видеотизм! Станем видиотами! — Похожий на Гоголя оживился, ему нравилось предстоящее зрелище. Тощая вегетарианка по-французски сказала Пете, что ему лучше бы уйти, гости будут шокированы тем, что школьник смотрит неприличный фильм. Петя согласился, сказал, что «Крестный отец» уже вышел из моды, сейчас пошли кассеты с порнофильмами и самый ходовой «Глубокая глотка». Весь репертуар на Западе строится на трех «С» — суперменство, секс, садизм. Порнография на Западе приобретает новые формы, довольно-таки невинные, ласка голосом, например, вы можете позвонить по телефону, указанному в рекламе, и вас будут ласкать голосом по всем недозволенным местам, а потом на счет в банке вы переводите за сеанс двести пятьдесят франков, не так уж и много в пересчете на наши рубли.

Нет, такого пацана учить, только портить.

Поставили кассету, начался фильм, но Шибаев стал зевать в полумраке, сказывались эти ночи с Ирмой. Сегодня надо сделать перерыв, отдохнуть, тем более, что завтра будет шанс приголубить племянницу, он ее в гостиницу пригласит в свой полулюкс... Зевал, глаза закрывал, и померещился Каратас, четыре дня уже, как Шибаев бросил комбинат, можно сказать, на произвол судьбы, а за четыре дня там можно такого наворочать, хоть в личном плане, хоть в производственном. Надо поскорее возвращаться.