Лев угадал, ссора все-таки состоялась, хотя супруги к этому и не стремились. Тоне просто хотелось отвести душу и прийти к мирному соглашению. За пять лет совместной жизни, наверное, в пятый раз ей захотелось выслушать доводы Игоря, высказать также свои и на том успокоиться.

— Ты меня прости, Игорь, но нам надо поговорить, — сказала Тоня, как только муж, проводив Льва, вернулся из гаража.

— Надеюсь, не о трех рублях снова, — спокойно отозвался Решетов.

Они жили на лимите — три рубля в день на троих. Игорь все рассчитал сам, составил калькуляцию, что и почем брать на каждый день, учел наличие витаминов и число калорий и даже оставил копейки на «прочие расходы». Ему нравилась такая работа, своего рода хобби, делал он ее с увлечением и говорил, что знакомство со справочником по витаминам и калорийности помимо всего прочего расширяет кругозор.

— Можно и о трех рублях тоже, — сказала Тоня. — Эта частность выражает кое-что общее. Только ты не сердись сразу, я, возможно, заостряю, у меня сейчас такое состояние неустойчивое, то одного хочется, то другого, то от всего тошнит. А тут еще мама опять прислала посылку...

— Понимаю тебя. Давай пересмотрим свои планы, вместе сядем, возьмем бумагу, карандаш, пофантазируем, — охотно предложил Решетов.

— Бумагу, карандаш, — неприязненно повторила она, — пофантазируем в пределах трех рублей.

— А что, это интересно. Ты беременна, надо разнообразить наш стол.

— А мне не это интересно, — сумрачно отозвалась Тоня. — А другое.

— Что же другое?

— Все то же, Игорь, к сожалению, все то же — для чего мы копим деньги?

Решетов терпеливо вздохнул, как бы желая сказать: дитя ты неразумное, бестолковое, хотя и жена моя.

— Я знаю, сейчас ты мне все исчерпывающе и вразумительно объяснишь, — продолжала Тоня. — Но я никогда все-таки не пойму — для чего мы копим деньги? Ты получаешь двести пятьдесят, не считая премиальных, я получаю сто тридцать. Каждый месяц мы откладываем по пятьдесят рублей. Ты мне не показываешь сберкнижку, и я не люблю считать, даже боюсь, но думаю, что у нас уже наверняка больше трех тысяч.

— Наверняка больше, — согласился Решетов.

— В этом году у тебя страховка кончилась, значит, еще тысяча.

— Еще тысяча, — согласился муж. Странно, ему такой разговор нравился — подсчеты.

— У нас хорошая квартира, гараж, своя «Волга», специальность, как ты сам говоришь, надежная и у меня и у тебя, мы любим свою работу, у нас дочь, семья, вот скоро, может быть, сын будет... — На глазах у Тони навернулись слезы, она торопливо достала платок, но сдержалась, не заплакала. — Все у нас вроде бы хорошо, но зачем мы копим? Зачем? Тысячи, тысячи, у меня от этих нулей просто круги в глазах. Ты вот сказал сегодня: большие числа сами по себе имеют притягательную силу. А я встревожилась. Мне кажется, это мания, причем нездоровая.

— Ты права, — сдержанно сказал Решетов. — У нас все есть, все хорошо. Вот потому мы и откладываем. А если бы у нас ничего не было и все было бы плохо, то мы бы тратили и тратили, это логично.

— Все у тебя логично! — с досадой сказала Тоня, не зная, чем его можно пронять, какие убедительные факты привести. — Ты хотя бы вспомнил, как приезжала мама прошлым летом. Ты нас повез на Кок-Тюбе, мы там за один только обед заплатили четыре рубля.

— Но это же ресторан. Повышенные расценки.

— Я понимаю, что ресторан. Но ты не заметил, что мама уехала и стала мне высылать посылки. Окорок, домашнюю колбасу, сало, мед и даже крупу гречневую. Как будто я студентка. — На глазах ее снова заблестели слезы. — И все пишет: хороший у тебя муж, такие сейчас редкость, не пьет, не курит и все в дом несет.

— Но ты же сама говорила, на Алтае всего полно, богатый колхоз и прочее.

— Говорила, а... все равно. Почему-то, пока мама не побывала у нас, она не думала присылать посылки.

— В таком случае, давай напишем ей, чтобы не присылала больше, если тебя это так беспокоит.

— Меня не это беспокоит, вернее, не только это.

— А что?

— Для чего мы копим, почему ты не ответишь мне на такой простой вопрос?

— Я не вижу в этом ничего плохого.

— А я вижу, я чувствую — это гадко!

— Но если ты мне докажешь, что транжирить деньги лучше, чем их беречь, то мы так и сделаем, начнем транжирить. Но только, будь добра, докажи.

— Разве тебе докажешь? Это у вас родовое, семейное. Любимая поговорка отца: деньги не люди, лишними не будут. Из-за этого меня и твои родители не любят. Не могу забыть, как отец в день нашей свадьбы сказал: у нас с матерью «Победа», а у сына «Волга», такой семьи, чтобы сразу две машины, во всей Алма-Ате нет.

— Но так ведь оно и было, две машины, два гаража. Что тебя возмущает? Или ты не любишь поехать за город, а летом — на Иссык-Куль?

— Но это же совсем другое!

— Почему другое? Это взаимосвязано, вытекает одно из другого.

— С тобой невозможно говорить! — воскликнула Тоня.

Решетов пожал плечами, посмотрел на часы.

— А что мне твоя мать говорила? «Он у нас такой, еще когда студентом был, пятьсот рублей имел на своей сберкнижке».

— Так оно и было, имел. Чертил другим курсовые работы, а за это принято платить. И опять ничего не вижу плохого.

— А в первый год на восьмое марта ты мне книжицу подарил. Я ее всю жизнь не забуду. Разграфил сам, рейсфедером, тушью, красиво написал: «Дневные траты Решетовой Антонины Петровны». И каждый день проверял. Как дневник у нерадивой школьницы.

— В результате ты привыкла к системе, у тебя появилась рациональная мера. И ты даже увлеклась. Ты сама как-то показывала мне статью в «Литературной газете», где говорилось о семейном бюджете примерно в нашем плане.

— Все это гадко, гадко! — вскричала Тоня. Она исчерпала весь несложный запас своих доводов, ничего не добилась и наконец заплакала от бессилья. — Деньги не люди. Вот именно: не люди. А из-за них мы сами — не люди!..

Она разрыдалась. Решетов принес валерьянки, у них висела аптечка на кухне, и стакан воды.

— Успокойся, Тоня, успокойся... Тебе нельзя волноваться, подумай о ребенке.

Она жадно отхлебнула воды, зубы ее клацали о стакан.

Кое-как успокоилась, сказала тихо:

— Так бывает... при беременности. Я сама знаю, что нельзя... Но почему-то все волнует. Какие-то дурные предчувствия. А оттого, что нельзя волноваться, опасно для ребенка, я волнуюсь еще больше...

— Спать тебе надо, Тоня, спать побольше, — посоветовал Решетов. — Ложись спать и ни о чем не думай.