Молодой человек в черной шапочке-бейсболке с большими желтыми буквами USA на тулье, в джинсах и белой рубашке, с небольшим чемоданчиком-дипломатом в руке, быстрым шагом поднялся из подземного перехода, и вышел на шумный проспект в одном из спальных московских районов. На мгновение остановился и огляделся. Небо затягивали серые угрюмые тучи. Моросил мелкий нудный дождь.

Мужчина поднял над головой сложенный зонтик, нажал на кнопку, и над ним распахнулся черный купол.

В нескольких метрах от перехода у обочины стоял серебристый «мерседес». Со стороны универсама «Перекресток» к машине спешил ее владелец — крупный мужчина в сером под цвет своего авто, костюме. На ходу он вынул из кармана темный брелок — электронный ключ противоугонной системы — и нажал кнопку. Защита пискнула, сообщив, что открывает владельцу доступ в машину.

В тот же миг без малейшего интервала рядом с машиной ухнул тяжелый взрыв.

Мужчина в сером костюме вскинул голову, не поняв, в чем дело. И увидел, как растерзанный в клочья зонт взлетел высоко вверх, а человек, державший его, просто исчез.

Испарился в полном смысле слова — был и вдруг его не стало.

Там, где он только что находился, вспух большой огненный шар. Вспух и с грохотом лопнул, рассыпавшись ошметками плоти, закидав все вокруг кровавыми брызгами.

Хозяин «Мерседеса» инстинктивно отшатнулся, закрылся руками, но все же опоздал. В лицо ему ударили брызги еще горячей, но уже мертвой крови. Серый костюм вмиг покрылся бурыми пятнами.

— А-а-а!!! — дико завопила женщина, белое платье которой вдруг стало красным от забрызгавшей ее крови.

Кто-то истошно закричал:

— Милиция! Где милиция?!

А молоденький милиционер в серой форме и бронежилете, что-то взволнованно докладывал в микрофон портативной рации.

 

1

Оперативно-следственные группы Федеральной службы безопасности и Главного Управления внутренних дел появились на месте происшествия почти одновременно. Участок асфальта, залитый кровью и опаленный огнем, а также серебристый «мерседес», запятнанный бурыми кляксами и с помятой взрывом дверцей, с лежавшей на капоте частью окровавленной ноги человека, были окружены белой пластиковой лентой с широкими красными полосами.

Как всегда в подобных случаях, напирая на хлипкое ограждение, топталась плотная толпа зевак, Привычные к сценам насилия в кино и на телевидении, люди словно торопились обогатиться живыми впечатлениями, чтобы потом делиться ими с друзьями и знакомыми.

Дождик продолжал сеять — мелкий, промозглый, противный и это заставляло оперативников и следователей спешить. Морось быстро смывала с предметов следы страшного происшествия, которые требовалось закрепить, занести в протоколы, пока они не исчезли совсем.

Оперуполномоченный капитан Василий Карпенко работал в паре с заместителем начальника отдела Управления криминальной милиции подполковником Алексеем Ярощуком.

Первым делом они опросили сержанта патрульно-постовой службы Пряхина, который стал свидетелем случившегося и сообщил об этом в собственное отделение.

Впрочем, рассказать что-либо полезное Пряхин сразу не смог. Взрыв — это взрыв: бух! — и что было, того не стало. Сообразить не успеваешь, а все уже окончено, где уж там успеть разглядеть. Поэтому следователи буквально терзали сержанта вопросами.

— Вспомните, — давил на Пряхина Ярощук, — подозрительные лица, подозрительные машины… Ну, так и ничего?

Свидетель, если это даже работник милиции, инструмент следствия ненадежный, но без него в работе не обойтись.

Пряхин, в который уже раз за время их разговора, попытался изобразить мысленную деятельность.

— Что я видел? Поначалу вон та серая машина… ну, пискнула у нее система сигнализации… Громко так вякнула… А потом взрыв. Я уже туда не смотрел. Взялся за рацию. Да, точно. Нет, еще видел, как сразу от универсама отъехала машина…

— Какая машина?

— Черный «ниссан».

— Номер заметили?

— Ну, это два-два-два ху, — Пряхин запнулся и продублировал буквенный индекс словами. — Харитон, Ульяна… Первую букву не запомнил.

— Хорошо, — похвалил Ярощук. — А эти почему запомнили? Было что-то подозрительное?

— Нет, но как-то уж так… просто обратил внимание. Все сразу сюда бросились, а машина вдруг отъехала.

— И куда она отъехала? Заметили?

— Пошла сразу направо, потом на разворот и встала на той стороне бульвара.

— И долго там стояла?

— Не обратил внимания. Во всяком случае, когда вы приехали, она еще там была.

— Кто-то из машины выходил? Приближался к месту взрыва?

— Нет, не было.

— Хорошо, какой номер у машины? Повторите.

— Два-два-два, Харитон, Ульяна.

— Ну, «ху» запомнить несложно. А как с цифрами?

— Это еще проще. Двадцать два в «Блэк Джек» — проигрыш по чистой.

— Играете в казино?

— Нет, дежурил там, было дело, вот и вник.

— Молодец, Пряхин! Отлично! Глаз у тебя — алмаз! Спасибо, ты нам помог…

Дольше других они занимались с владельцем серебристого «мерседеса» коммерсантом Бражниковым.

— Вы, Валентин Матвеевич, — начал с ним разговор Ярощук, — вне всяких подозрений. Скажу больше, то что вы оказались в зоне взрыва и то как выглядят ваш костюм и ваша машина, лучше всего доказывает то, что подвергать себя подобному риску причастный к террористическому акту человек не стал бы. Тем не менее вы, на наш взгляд, приняли в происшествии едва ли не самое непосредственное участие.

— Это каким же образом? — возмутился Бражников.

— По случайному совпадению. Вы инициировали электронный замок в своей машине. А взрыв по показаниям свидетелей, последовал сразу за сигналом охранной системы.

— Я это тоже заметил, но оба события как-то не связал воедино…

— Тем не менее, придется у вас попросить электронный ключ на экспертизу. Его вам, естественно, возвратят. Вместе со справкой, что машина повреждена взрывом, а не в результате вашей ошибки на дороге…

Опросив еще несколько человек, назвавшихся свидетелями, и ничего нового не узнав, Ярощук и Карпенко осмотрели собранные в пластиковые пакеты, «вещественными доказательствами», как они именуются на юридическом языке.

В какой-то момент капитан Карпенко посмотрел на бетонный козырек, нависавший над входом в универсам. Подумал и сказал:

— А пожалуй, я туда заберусь.

Ярощук бросил взгляд вверх.

— Ты думаешь, стоит?

Они хорошо понимали друг друга.

— Где наша не пропадала!

Карпенко прошел в универмаг. Спустя короткое время, «секьюрити» «Перекрестка» в форменном костюме с желтой нашивкой на нагрудном кармане открыл ему окно. Карпенко выбрался на козырек.

Ярощук наблюдал за его действиями снизу.

— Ничего?

— Кое-что…

Карпенко что-то поднял с бетона положил в полиэтиленовый пакет. После чего вернулся к открытому окну.

Вскоре он уже был внизу. Сунув руку в перчатке в пакет, он извлек обрывок джинсовой ткани, перепачканной кровью. Это была часть бокового кармана брюк убитого взрывом человека.

— Что там? — спросил Ярощук.

— Сейчас глянем.

Карпенко сунул два пальца внутрь кармана, вывернул его наизнанку и достал оттуда прямоугольную карточку с фотографией, закатанную в прозрачный пластик…

— Подполковник Ярощук? Алексей Николаевич? — от группы оперативников Федеральной службы безопасности отделился человек, такой же безликий, как и его коллеги. Только по голосу и уверенности, с какой он держался, можно было догадываться, что он здесь старший. Мужчина держал в руке раскрытую трубку мобильного телефона. — Это вас. Генерал Куликов.

Ярощук взял трубку без особой охоты.

— Слушаю, товарищ генерал.

Громкий и хорошо узнаваемый голос начальника Главного управления был по-командирски строг и требовал беспрекословного подчинения.

— Ярощук, сворачивайся! Мы тут взвесили и решили; пусть это дело ведут соседи. Ты меня понял? Закрывай все и возвращайся.

— Ефим Лукич, — Ярощук пытался хотя бы узнать, что случилось. На лишнюю работу он никогда не напрашивался, но и бросать начатое не любил. — Мы только начали, хотелось бы понять…

— Вот и отлично, — генерал, похоже, не собирался давать объяснений.

— Раз только начал — не жалко и бросить. А понимать тебе незачем.

Связь прервалась.

Ярощук вернул трубку владельцу. Посмотрел на него и кивнул, обозначая согласие.

— Нет, так нет. Мы уезжаем.

— Что-нибудь интересное нарыли? — ревниво спросил конкурент, который так и не захотел представиться Ярощуку. — Давайте сюда, приобщим к делу.

— И рад бы, — ответил Ярощук, — да ничем помочь не сможем. Пусто-пусто, — он открыл ладони собеседнику: вот, мол, глядите.

Не прощаясь, Ярощук повернулся и отошел к Карпенко.

— Вещдок не отдаем. Надо кое-что проверить. Соседи зашевелились, значит, что-то унюхали. Попробуем и мы, как ты думаешь?

— Согласен, — сказал Карпенко.

 

2

Пластиковая карточка, которую обнаружил Карпенко на козырьке универмага, была пропуском-вездеходом, при предъявлении которого служба автомобильной инспекции не имела права задерживать водителя, даже если тот совершил наезд на пешехода. Серьезный документ. Ко всему на нем значилось: «Подполковник Артемьев», без указания к каким войскам или формированиям собственно он принадлежит. Короче, что-то темное таилось в этой истории со взрывом, а Ярощук, вместо того, чтобы отступиться от дела, опасного даже на взгляд его начальства, решил искать неприятности на свою задницу.

Располагая номером подозрительной машины, Ярощук выяснил адрес ее владельца. Им был некто Казбек Исрапилов московский предприниматель, чеченец по происхождению.

Вечером того же дня при въезде в кооперативный гараж на улице Зорге Исрапилов был задержан. При обыске у него изъяли пистолет «ТТ» и две снаряженные обоймы. В машине, в водительском «бардачке», лежала граната РГД-5 с ввернутым взрывателем. Помимо паспорта советского образца в кармане Исрапилова находилась пластиковая карточка с цветной фотографией владельца, на которой значилось, что предъявитель документа является сотрудником службы шариатской безопасности республики Ичкерии.

— Что такое «шариатская безопасность»? — спросил Ярощук, проглядев документ.

— Это правительственный орган республики Ичкерия.

— Он входит в состав российского МВД или ФСБ?

— Э! — Исрапилов сделал кислую мину. — Республика Ичкерия — государство самостоятельное.

— Василий, — сказал Ярощук, обращаясь к Карпенко, — занеси в протокол, что подозреваемый, задержанный с оружием, признал свою принадлежность к иностранному государству. Это дает нам право рассматривать его как диверсанта…

Исрапилов, маленький живчик с черной трехдневной щетиной на впалых щеках, держался с удивительным нахальством и нескрываемой наглостью.

— Ты думаешь, что меня поймал? — Он смотрел на Ярощука и улыбался, открывая ровные белые зубы. — Пистолет, патроны — это нарушение закона?

Исрапилов говорил, а с его лица не сходила усмешка. Такое бывает у неопытных игроков в преферанс или покер, когда на руках у них карта с откровенно хорошими шансами на выигрыш. Значит, чеченец что-то держал в рукаве и надеялся в нужный момент шлепнуть свой козырь на стол.

Но Ярощук понимал, что пока о задержании не стало известно, преимущество на его стороне, и это следовало как можно полнее использовать в своих интересах.

Ярощук отвел в сторону Карпенко и дал ему указание:

— Отвези этого типа в какое-нибудь отделение милиции и упрячь до утра. Нельзя позволить ему связаться с кем-то из своих.

— Сделаю. Я его засуну к Ивану Багаеву. У него под Грозным в прошлой войне убили брата. Уж он-то этого Исрапилова упрячет как надо.

Отправив Карпенко с задержанным чеченцем, Ярощук тут же позвонил старому приятелю из Главного разведывательного управления полковнику Георгию Бойко.

— Жора, ты еще не охладел к путешествиям по Кавказу?

Ярощук знал, что Бойко занимается чеченскими проблемами и хотел услыхать от него не изменилось ли что-то в этом плане.

— Кавказ подо мною, — продекламировал Бойко. — Тебя волнует не забыл ли я эти стихи? Нет, конечно.

— Жора, у меня на руках прекрасные образцы документов. Может, возникнет желание скопировать? Могу предоставить такую возможность…

— Где и когда?

Они договорились о месте и времени встречи. Едва Ярощук положил трубку, телефон разразился психованной трелью.

— Ярощук, твою дивизию! Тебе что сегодня приказал Лукич? Чтобы ты не лез в дело по «Перекрестку». Было сказано?

— Было, — не стал возражать Ярощук, узнавший голос заместителя начальника управления генерала Лапшина. — Я и не лезу.

— Тогда какого рожна ты повязал Исрапилова?

— Имеете в виду чеченца? А разве он имеет отношение к «Перекрестку»? Ко мне поступила информация, что этот тип имеет оружие…

— Этот тип, как ты изволил заметить, находится в разработке у соседей, а ты влез не в свое дело и все им можешь испортить. Немедленно освободи его.

— Не могу.

— Что значит, «не могу»? Ты подчиняешься приказам или нет?

— Не могу — означает, что о факте задержания подозреваемого в терроризме я уже поставил в известность прокуратуру. Если хотите, закрыть дело начинайте оттуда.

— Кому доложил?

— Лично Пономаренко.

Заместитель прокурора города Пономаренко слыл человеком бескомпромиссным, считался строгим ревнителем закона и частенько вступал в конфронтацию с Лапшиным. Ярощук знал, что генерал звонить Пономареву в данной ситуации просто не рискнет.

Но тем не менее Лапшин взорвался.

— Ну, начальник склада, ты у меня дождешься! — зло выкрикнул он в ухо Ярощуку. Алексей предусмотрительно отодвинул ее подальше и спросил:

— Вы кончили, Иван Константинович? Можно выключать запись?

— Ярощук! Ты это писал?! Сдурел совсем?!

— Почему сдурел? Я пишу теперь все разговоры, а потом изучаю каждое слово. Начальство ведь их бросает не зря. Я так понимаю, Иван Константинович?

— Ну, смотри! Ты меня слышишь?

— Слышу, слышу. А дальше что, будет как всегда? «Ну, заяц, погоди»?

 

3

— Зря вы его дразните, — сказал Карпенко, слышавший разговор от начала и до конца. — Он злопамятный.

« — Ну, начальник склада, ты у меня дождешься!» — пригрозил генерал Лапршин.

Ярощук никогда начальником склада не был. В милицию он пришел после увольнения из армии. Последней в его послужном списке, предоставленном управлению кадров МВД, значилась должность начальника службы охраны арсенала центрального подчинения в Дальневосточном военном округе, которую он занимал в звании майора. Но если бы кто-то всерьез решил покопаться в архивах, где находились документы расформированного арсенала, то там фамилии Ярощука не обнаружил бы. А его должность была частью легенды, с которой подполковник Ярощук уволился из Вооруженных Сил.

И биография его не была похожей на ту, которую он изложил на бумаге для Управления кадров МВД.

Алексей Ярощук, родился в Бухаре. После окончания средней школы поступил в Рязанское военно-десантное училище. Лейтенантом назначен в Туркестанский военный округ, где командовал разведвзводом парашютно-десантного батальона специального назначения. Вместе с этим батальоном он попал в Афганистан. Прекрасное знание таджикского языка и хорошее — узбекского, которыми он владел с детства, обратили на себя внимание служб, заинтересованных в специалистах особого рода. Ярощуку предложили поступить в Военно-дипломатическую академию Генерального штаба, которая на деле выпускала кадровых закордонных военных разведчиков.

При выпуске Ярощуку, который к знанию уже известных ему языков добавил еще урду и арабский, присвоили звание майора, вручили именные часы от ЦК КПСС и назначили на высокую должность личного шофера Чрезвычайного и полномочного посла Советского Союза в Пакистане. Всего у посла имелось два сменных шофера, один из которых был обычным водилой, если не принимать во внимание его квалификацию инженера с дипломом Московского автодорожного института. Вторым оказался кадровый разведчик Ярощук, превращенный в силу специфики должности в Ивана Потапова.

Появление нового человека за баранкой посольского автомобиля пакистанская служба безопасности не оставила без внимания. Вскоре Ярощук уже знал, кто его «опекун». Им оказался капитан Исмет, похожий на сушеную воблу. Исмет постоянно носил темные очки, периодически меняя лишь форму оправы. Она у него была то прямоугольной, то круглой, то овальной. Этим и ограничивалась маскировка. Впрочем, слежка практически в открытую, чтобы Ярощук ее замечал, и это должно было удерживать его от нелегальной деятельности.

Ярощук сделал все, чтобы свести с «опекуном» знакомство. Такую возможность вскоре предоставил случай.

Ярощук толкался на городском базаре, где толпа вынуждала его спутника держаться к объекту сопровождения как можно ближе. Неожиданно длинное загорелое лицо Исмета сморщилось, и он чихнул, но не громко, а как кот, отфыркивавшийся от воды.

— Йахди-кум-Ллаху на юслиху ба-ля-кум, — тут же участливо проговорил Ярощук, оборачиваясь. — Да укажет вам Аллах правильный путь и да приведет он в порядок все дела ваши.

Капитан Исмет на мгновение опешил. Он вскинул брови, с удивлением поглядел на Ярощука, но чистота интонаций, с которой русский произнес доброе пожелание чихнувшему и благоговение, с которым правоверный обязан воспринимать каждое упоминание об Аллахе, заставили его ответить вежливостью:

— Ва фи-кя баракя Ллаху. — И тебя да благословит Аллах.

Теперь уже Исмету трудно было делать вид, что он не знаком с русским. А вот по тому, что он продолжал свою миссию, Ярощуку стало ясно, что об этом знакомстве капитан по команде никому не доложил.

При первом же удобном случае Ярощук на мусульманский праздник преподнес Исмету подарок. Тот его принял. И вскоре отношения сопровождаемого и его сопроводителя сделались предельно доверительными. Этому способствовала щедрость Ярощука, который периодически делал «опекуну» небольшие подарки. Поэтому Исмет стал иногда оставлять своего подопечного без присмотра и отправлялся к любовнице с браслетом или перстнем, которые ему со словами уважения передавал русский Иван.

В один из дней Ярощуку предстояло выехать из Исламабада в сторону Мари на конспиративную встречу со связником. Тот должен был ожидать Ярощука на обочине автомобильной магистрали, что позволяло свести контакт к полуминутной остановке.

Связника, одетого в халат нищего дервиша, справа от шоссе Ярощук заметил издалека. Тот сидел на камне, метрах в ста от дорожного указателя. Рядом, привязанный к столбику за повод, стоял серый длинноухий ишак.

Ярощуку надо было притормозить и, не выходя из машины на урду спросить сидевшего правильно ли он держит путь на Риват, который находился заведомо в другом направлении. На что дервиш должен был ответить: «Правильно, но приедете только в Мари». Именно в слове «правильно» и заключался тайный смысл пароля. Однако Ярощук решил не останавливаться. По условию, которое было заранее обговорено для проведении встречи, дервиш не должен был привязывать ишака, а стреножить его и пустить вольно пастись рядом с собой.

Не останавливаясь, Ярощук проехал мимо дорожного знака, лишь едва сбавив скорость, чтобы получше разглядеть дервиша и понять, почему тот привязал ишака к столбику. Внезапно в салон ворвался звук недалекого выстрела и машину резко рвануло вправо.

Ярощук был заядлым автомобилистом, любил скорость, но никогда не позволял себе двух вольностей — включаться в гонку с обгонявшими его машинами и снимать с руля вторую руку, как любят делать лихачи. Последнее обстоятельство, помноженное на молниеносную реакцию, спасло от катастрофы.

Крутанув руль влево, Ярощук удержал джип на дороге, а сыграв тормозами — ножным и ручным, заставил машину сделать пируэт и повернуться капотом в сторону, откуда он ехал.

Джип еще не остановился, но Ярощук уронил голову на баранку руля, лбом утопив кнопку сигнала. Клаксон заорал, противным козлиным голосом огласив пустыню.

Ярощук знал, что именно этот звук заставит тех, кто стрелял в него, покинуть укрытие и поспешить к джипу. Хотя шоссе в обе стороны выглядело пустынным, появись с любой из них машина, ревущий клаксон неизбежно заставит обратить на себя внимание, в то время как просто джип, стоящий на обочине со спущенным колесом покажется явлением обычным.

Расчеты Ярощука оправдались. Из-за гряды камней одновременно выбежали два человека. Один чернобородый, одетый в армейскую камуфлированную форму, бежал к машине первым. В правой руке он держал пистолет с поднятым вверх стволом. За бородатым, путаясь в полах длинного серого халата, следовал сообщник в черной чалме.

Оружия у Ярощука с собой не имелось, но, прошедший длительную стажировку в московском таксопарке, где он для тренировки накатал за рулем более ста тысяч километров, он всегда держал под сиденьем, у правой руки, монтировку. И потому, пока голова лежала на баранке руля, свободно свисавшая вниз рука легла на теплую твердь металла.

Не добегая до джипа нескольких шагов, чернобородый полуобернулся к поспешавшему за ним в халате помощнику. И, заставив Ярощука вздрогнуть от неожиданности, крикнул по-русски:

— Ахмед! Он сапсем готов!

Ах, дурак! Охотнику опасней всего расслабляться, когда подстреленный им медведь встречает его приближение закрыв глаза. Ну надо же так проколоться!

Едва чернобородый, довольный легким успехом, подскочил к машине, монтировка коротким секущим ударом обрушилась на его правое плечо. Замолчал клаксон, и с резко наступившей тишине отчетливо хрустнула сломанная ключица.

Бородатый, даже не вскрикнув, повалился на Ярощука. Но тот подхватил его, вырвал из костлявых пальцев пистолет и в упор наставил его на подбежавшего вплотную чалмоносца.

— Стоять! Подними руки!

Ярощук говорил по-русски, будучи уверенным, что его поймут.

Запутавшийся в полах халата тип под наведенным на него пистолетом неожиданно опустился и сел на камни. Это могло быть и следствием сильного испуга, и хитрым маневром, чтобы отвлечь внимание Ярощука. Но Ярощую не стал мучиться лишними вопросами и сходу, ногой, врезал чалмоносцу в солнечное сплетение. Тот согнулся, хватаясь обеими руками за живот и из рукава его выпал зазвеневший сталью нож. С хрипом заглатывая широко открытым ртом воздух, он повалился на бок.

Ухватив поверженного противника за руку, Ярощук оттащил его в сторону, за камни. Там, не целясь, нажал на спуск. Грохнул выстрел и ноги чалмоносца дернулись, а глаза застыли, уставившись в бесцветное южное небо.

Быстро вернувшись к машине, Ярощук подхватил под мышки тело бородача, находящегося еще в шоке, и уволок за те же камни, где лежал его сообщник.

Оглядев шоссе и не заметив на нем машин, Ярощук склонился к бородачу и стал хлестать его по щекам, чтобы привести в чувство. Наконец тот открыл глаза и огляделся блуждающим тупым взглядом.

— Ту ки? — спросил Ярощук на пушту. — Ты кто?

Бородач явно не понимал.

— Ты кто? — повторил вопрос по-русски.

Бородач утомленно прикрыл глаза, демонстрируя нежелание говорить.

— Как хочешь, — сказал Ярощук спокойно и приставил ствол к лбу бородатого. — Ля илляха илля Ллаху, инна ли-ль-маути ля-сакяратин. — Нет бога кроме Аллаха, поистине смерти предшествуют беды!

Эти слова известны большинству мусульман как заупокойная молитва. По преданию незадолго до своей кончины пророк Мухаммад погрузил руки в сосуд с водой, омыл лицо и произнес эту прощальную фразу.

— Не убивай, — открыв глаза проговорил страдальчески бородач. — Я Абдурахман Усманов. Узбек.

— Как попал сюда?

— Служил в Советской Армии. Попал в плен под Кандагаром.

— Откуда родом?

— Из Бухары.

— Где там жил?

— На улице Ленина.

— Рядом с Арком? — Арк это историческая крепость-дворец бухарских эмиров, и не знать о ней бухарец не мог.

— Да, там.

— Ближе к медресе Чар-Минару или подальше?

— Ближе.

— Ты вообще в Бухаре бывал? — этот вопрос Ярощук уже задал по-узбекски с типичным для бухарских хулиганов интонацией, которую освоил еще в детстве.

Дело в том, что крепость Арк с четырех сторон окружали улицы Карла Маркса, Комсомольская, Коммунаров и Балиманова, но никак не Ленина. И медресе Чар-Минар — мусульманская богословская школа — находилось совсем в другой стороне от Арка.

Черные брови под чалмой приподнялись, выгнулись дугами. Узкие глаза широко раскрылись. Бородатый застонал от боли.

— Я ингуш. С Кавказа.

— А зачем же врал?

— Я попал в плен. Это правда.

— Здесь что делали?

— Нас послали убить дервиша с ослом и человека в советской посольской машине.

— Значит, дервиша убили вы?

— Да.

— А кто привязал ишака?

— Мы.

— Зачем?

— Чтобы не убежал. Он был отвязан.

— Лежи. Я пойду посмотрю.

Ярощук подошел к дервишу, с которым должен был встретиться на дороге. Тот сидел, привалясь спиной к большому плоскому камню. На шее, поверх надорванного ворота халата, темнела странгуляционная полоса — неопровержимое доказательство, что связника задушили шнурком. Скорее всего тем, который Ярощук и обнаружил в кармане чернобородого.

Тяжело вздохнув, Ярощук подхватил дервиша под мышки и оттащил подальше от дороги, так чтобы его нельзя было заметить с проезжей части. Потом снял со спины ишака перекидные сумы — хурджины, отвязал повод от столбика дорожного указателя, снял с морды животного старенькую потертую уздечку, забросил подальше в камни и ткнул осла в зад рукой, отпуская его на волю.

Вдали, у самого горизонта, показалась машина. Ярощук быстро подтащил хурджины и бросил их в машину. Затем поддомкратил джип и стал менять простреленный скат на новый.

Он справился с делом за две минуты — опыт московского таксиста пригодился в полной мере.

Не возвращаясь к бородачу, — было не до него — Ярощук запустил двигатель и погнал машину в город.

Закладка с микропленкой, лежавшая в одном из хурджинов дервиша, оказалась не тронутой, но информация, которую она содержала, была признана ненадежной. Более того, водитель Иван Потапов по внезапно возникшим семейным обстоятельствам был вынужден оставить Исламабад…

Вернувшись в Союз, Ярощук еще некоторое время отдал армейской службе, потом попал под сокращение штатов.

После развала КПСС он не примкнул ни к одной из множества политических партий России. Недолгое пребывание в компартии навсегда отбило у него веру в преданность партийных функционеров высоким идеям. В то же время он понимал, что политические партии, коалиции, блоки, группировки, фракции в жизни цивилизованного общества неискоренимы. Охота за большими деньгами, стремление отнять от каждого трудового рубля десятину в свою пользу — естественный закон жизни любого общества. Даже право церкви отнимать часть производимого верующими продукта закреплено божьим авторитетом в священном писании христианства. А право облагать граждан налогами государство не только обеспечивает законами, но и поддерживает силой.

Никогда в обществе не прекращалась и не прекратиться скрытая борьба за передел власти. Значит, связав себя с одной из политических сил, ты должен делать только то, что укрепляет ее влияние.

А вот этого Ярощук как раз не хотел. Он понимал, что отстаивать общие интересы можно только в случае, если имеешь дело сразу со всеми противостоящими или сотрудничающими партиями, не выказывая ни одной из них предпочтения. И поэтому, для того, чтобы как-то вообще влиять на общественное мнение он завел знакомства с журналистами. Причем из конкурирующих изданий. Выдавая им информацию — каждому, естественно, по отдельности — он делал вид, будто доверял только ему одному. Ну а уж те были просто вынуждены строго блюсти тайну своего источника поскольку зависели от него.

Иной раз и Ярощук не стеснялся пользоваться известной им информацией, поскольку далеко не все, что они знали, могло попасть на газетные полосы.

Одним словом, чтобы выяснить причины, побудившие милицейское начальство освободить Казбека Исрапилова, Ярощук и решил привлечь к случившемуся внимание своей знакомой прессы. Не откладывая дело в долгий ящик, он позвонил одному из шустрых московских репортеров и назначил ему встречу.

 

4

Встретились на Второй Песчаной улице у магазина «Продукты», подъехав сюда с разных сторон.

— Есть забавный сюжет, — начал Ярощук. — Сегодня в Северном округе у большого универсама произошел взрыв. Сработало не установленное взрывное устройство большой мощности. В клочки разнесло человека…

— Если это «заказуха» много из такого факта не выжмешь. — Похоже что журналиста эта тема интересовала не слишком — как факт. — Разве что теракт? А кто жертва?

— Не торопись, — возразил Ярощук. — За этим взрывом, вполне возможно, скрыто нечто интересное. Во всяком случае расследование сразу отобрало у нас ФСБ. Больше того, нам категорически запретили лезть в это дело.

Журналист задумался, машинальным кивком, отбрасывая со лба челку.

— А кто за этим может стоять?

— Если учесть, что полный отлуп мы получила быстрее, чем через час после начала расследования, просматривается мохнатая лапа какого-то крупного деятеля. А вот тебе следующий факт. В связи с этим делом нами был задержан с оружием правда, и с разрешением носить его некто Исрапилов. А выдано это разрешение не нашим МВД, а министром шариатской безопасности Ичкерии. Не успели допросить — звонок сверху и четкий приказ: отпустить!

— Это уже интереснее. Все? Ладно, я погляжу. Если покажется моему начальству тут же позвоню!

— Хорошо, я погляжу. Если покажется интересным…

— Отлично. Но если удастся узнать, кто наложил вето — шепни. Я тогда еще кое-что поищу для тебя…

Поздно вечером того же дня они встретились снова, но на другом месте.

— Мой генерал, — журналист всегда шутливо подчеркивал, что уважает человека в погонах. — Дело, которое вы копнули, в самом деле имеет немало загадок. Насколько я успел выяснить, утром прямо с места происшествия, кто-то позвонил господину Резовскому. Тот среагировал мгновенно и выдал звонок кому-то из своих друзей в Администрации президента. Оттуда, естественно, последовала команда милиции отойти в сторону. Теперь это расследование, кстати, отобрали и у службы безопасности.

— Спасибо, старик, это уже кое-что проясняет!

— Что именно?

— Мы успели выяснить, что погибший при взрыве подполковник Артемьев, бывший сотрудник КГБ, работал в частном охранном агентстве «Коралл».

— Но сводке происшествий по городу об этом ни строчки. Я специально интересовался. Больше того, они утверждают, будто личность погибшего не установлена.

— А ты ожидал иного? Знаешь, на чьи деньги создан и на кого работает «Коралл»?

— Если имеешь в виду Резовского, то знаю.

— Теперь посмотрим. Пострадал кто-то из доверенных лиц магната, так? Он заинтересован, чтобы дело замяли. И все кинулись ему помогать? Исрапилова мне приказали немедленно выпустить. Почему? Я вижу здесь чеченский след, но доказать пока ничего не могу. В чем интерес?

Журналист задумался.

— Ну, интерес-то в общем, может просматриваться. Чечня — это нефть, труба… — Хорошо, я попытаюсь в этом разобраться. Если будет что-то новое, то сообщу немедленно.

Новости появились на следующий же день. При встрече — опять в другом месте — журналист передал Ярощуку магнитофонную кассету.

— Послушай на досуге. Мне тут некоторые товарищи дали копию перехвата телефонного переговора Москвы с Грозным. Это тебе кое-что прояснит. Учти, из Москвы говорит Патриций, из Грозного — Мовлади Удугов, член правительства Ичкерии.

— Кто такой Патриций? — спросил Ярощук.

Журналист посмотрел на него с недоверием.

— Это Патрик Бадришвили. Неужели не знаешь? Удивительно! Но учти — кассета строго конфиденциально. Пока мы ее не предадим гласности.

— Бадри? Учту, спасибо. Бадри — это я знаю, но то что он ко всему Патриций, первый раз слышу.

Запись оказалась на удивление четкой. Голоса сохраняли свою индивидуальность и были легко узнаваемыми.

— Мовлади, э-э, в последнее время, э, ты так и норовишь взять меня за горло. Учти, в этом, э, нет смысла…

Ярощука уже с первых фраз стала раздражать манера говорить, которая была присуща московскому абоненту. Тот медленно подбирал слова и неловко выстраивал их в фразы постоянно кряхтя при этом, будто сидел с трубкой в руке на унитазе и боролся с запором: после двух-трех слов мекал, экал и заикался. Позволить себе таким образом вести беседу по космической связи, где автоматика насчитывала абонентную плату в долларах за каждую секунду разговора мог только человек, не привыкший ограничивать свои расходы.

Тем не менее сам разговор для Ярощука представлял интерес и, сдерживая постоянно обуревавшее его раздражение, он продолжал слушать заикания москвича и энергичные выпады чеченца из Грозного.

— Бадри, я тебя не беру за горло. Я тебе напоминаю, что игра началась. И пришла пора делать ставки. Чтобы не опоздать к игровому столу. Ты должен знать, что игроков, желающих сорвать банк в этой игре достаточно. Наше казино пользуется вниманием зарубежных игроков.

— Мовлади, это похоже на шантаж. Ты начинаешь трясти яблоню, которая, э-э-э, едва-едва зацвела. Я говорю о другом. Да, вы начали игру. И когда обозначатся первые успехи, я их поддержу. Возьмите что-то… Буйнакск, Хасавюрт, я не знаю. Объявите столицей свободного государства. Тогда к вам весь мир будет относиться иначе. Это облегчит мои действия. Вот тогда я, э-э, вложу в это дело не двести, а пять раз по двести, э-э, ты понимаешь…

— Бадри, ты говоришь о плодах. Это правильно. Но хозяин должен прежде поливать дерево, чтобы снять хороший урожай. Поливай — и яблоки будут…

— Вопрос слишком сложный…

— Все равно его пора решать.

— Слушай, Мовлади, давай рассуждать разумно. Я тебе не абрек из Урус-Мартана. При мне нет, э-э, нужды кричать «Аллах акбар!»

— Я и не кричу.

— Тогда прими всерьез, что говорю. Зеленый цвет знамени, свою бороду и слова о джихаде на каждом шагу — это, э-э, оставь для публики. Для меня сейчас главное — большая труба. Ты понял?

— Всегда имею ее в виду.

— Тогда вдумайся. Если у вас не выйдет с Дагестаном, Россия сможет протянуть новую трубу мимо Чечни и закрыть задвижки на старой линии. Они бы уже это давно сделали, если бы нашли деньги. Значит, пока нет средств надо, э-э, пользоваться моментом. Можете говорить о единоверцах, о великом Кавказе, но если упустите Дагестан, цена всем вашим разговорам — ноль. Ты понимаешь?

— Без Дагестана и огород городить незачем, мы здесь все понимаем.

— Ну, не надо. Ты сейчас говоришь так, будто все в ваших силах. А это не так.

— В твоих силах тоже не все.

— Верно-э-э. Как ты сказал, в моих силах далеко не все. Но я и не делаю вид, что все обстоит иначе. Я исхожу из реальности и никогда, между прочим, не произношу лозунгов.

— Без лозунгов тоже нельзя. Национальная независимость — это вековая мечта нашего народа.

«Удугов, — подумал Ярощук. — явно привыкший к митинговой риторике, никак не может принять предельно циничную точку зрения Бадришвили, который при определении сил своих противников исходит исключительно из их финансовых возможностей».

— Опять ты за свое!

— Что дала Ичкерии независимость, если ее не подкреплять большими денежными вливаниями? Жизнь чеченцев одним воровством людей не обеспечишь.

— При чем тут воровство?

«Эге! Значит, упоминание о национальном чеченском промысле, связанном с похищением людей, задевает — таки господина Удугова!».

— При том, Мовлади, что именно это настраивает против вас весь мир, а вы продолжаете делать вид, будто ничего не замечаете. Даже Масхадов, хотя он и президент, ни разу не высказал своего отношения к похищению иностранцев. Это затрудняет общение с вами не только мне.

— При чем тут Масхадов?

— При том, дорогой. Ты, конечно, слыхал выражение: «местечковый еврей»? Так называли людей, делавших мелкие деньги, но веривших, что они занимаются серьезным бизнесом. Подобным образом ваш Масхадов — местечковый вайнах.

— Бадри, я могу обидеться.

— Попробуй.

Ярощук слушал с нарастающим интересом. Похоже, Бадришвили хорошо знал, что обидеть Удугова, критикуя или даже высмеивая Масхадова, невозможно. При всей демонстрации их внешней лояльности друг другу, Удугов не любил своего президента и наверняка давно уже примерялся к его креслу. Примерялся, хотя и понимал, что реальной возможности, ни путем выборов, ни путем переворота, войти в президентский кабинет у него нет шансов. Реальной властью в Чечне обладали те, кто возглавляли вооруженные формирования. Именно они и создавали политический климат в республике. Больше того, Удугов, видимо, и не надеялся, что приход кого-то из конкурентов Масхадова на высший государственный пост, оставит его, Удугова, на том же посту. У каждого волка свои волчата.

— Попробуй, но сперва подумай, я тебе хоть раз говорил неправду? Короче-э-э, не спеши изображать обиду. Иметь самолюбие хорошо, но бизнес с самолюбием не считается. Бизнес знает один критерий — выгоду. И от этого надо скакать. Давай честно. Ты веришь, что еще не скоро наступит момент, когда тебе придется бежать с Кавказа?

— Мы не поддадимся русским и скорее поляжем, чем оставим родину.

— Мовлади, отбрось риторику. Пусть в кровавой борьбе путь к Аллаху пробивают себе другие. Ты уже вкусил и политики, и бизнеса, и не тебе становиться моджахедом. Кстати, я не говорил, что бежать вам придется от русских. Побежите-то скорее всего от своих, которые сейчас живут — хуже некуда.

— Хорошо, я понял. Скажи, что там у вас с Исрапиловым?

— Все нормально. Команда прошла, его уже выпустили.

— Отлично. А когда мне ожидать Кудидзе?

— Он вылетит сегодня, э-э, тебя устроит?

«Ага! — удовлетворенно подумал Ярощук. — Вот он и след!…»

 

5

Он сошел с троллейбуса на остановке «Улица Демьяна Бедного». До дома оставалось пройти метров триста по удивительно красивой березовой аллее. Ярощук любил это место — тихое и уютное.

От палатки, забитой стандартными для столичной торговли товарами — пивом, сигаретами, жвачкой навстречу ему неожиданно шагнула высокая стройная дама. Она сделала это так уверенно, что Ярощук сперва даже несколько смутился и попытался угадать, не знакомы ли они, но понял, что видит ее впервые.

— Простите, вы живете в этом районе? — спросила дама. И, не ожидая ответа, добавила: — Это и есть улица Демьяна Бедного?

— Она самая, — ответил Ярощук. — А вы что-то ищите?

— Мне нужно, Тухачевского, девятнадцать. Это далеко отсюда?

— Нет, рядом. Если хотите, я вам покажу.

— Спасибо, вы очень любезны…

Они пошли рядом по аллее.

— Какой прекрасный район! — весело воскликнула она. — А какая чудная березовая аллея! Господи, а это что? Бар «Трюм»! Какая прелесть! Словно на корабле. Чудесно! Вы бывали в нем?

Ее восхищение было столь естественным, что появись у Ярощука желание «закадрить» незнакомку, ему стоило только предложить: «Если вы не против, мы могли бы заглянуть в этот трюм».

Тем более, по всем внешним признакам женщина стоила того. Симпатичное розовощекое лицо. Стройная фигура, какая бывает у женщин, знакомых со спортом. Черный блестящий плащ, надетый на шелковую белую блузку с золотыми пуговичками, темная юбка на палец выше колен и туфли на каблуке с золотой прямоугольной пряжкой у мыска. А судя по манере, вести разговор, эта женщина была веселой и раскованной в общении.

Однако, будучи поклонником женского обаяния, и уж тем более красоты, Ярощук, в его положении, предпочитал не заводить на улице знакомств с яркими женщинами. И сделал вид, что пропустил восклицание женщины по поводу «Трюма» мимо ушей.

Что такое интуиция точно объяснить не может никто. Должно быть, еще наших далеких предков суровая жизнь научила угадывать и обходить западни и ловушки, которые не видит глаз, не чувствует обоняние, и не слышат уши. Неосознанная тревога заставляет человека проявлять необъяснимую осторожность там, где она казалась бы совсем не нужна. Вот и Ярощук, отдавший немало лет службе в разведке, как-то исподволь, словно тот первобытный дикарь, чуял приближение опасности.

Объяснить себе, чем его вдруг насторожила эта женщина, которую он сам же и вызвался проводить на улицу Тухачевского, Ярощук не смог бы. Она выглядела обычной симпатичной москвичкой, попавшей в незнакомый ей район, в меру растерянной, но в то же время в ее поведении было заметно и желание обратить на себя внимание.

Произойди такая встреча где-нибудь в центре, на той же Тверской, где от проституток нет отбоя, Ярощук вряд ли бы насторожился. Но, возможно, в этом «спальном» районе поведение женщины, подчеркнуто выставляющей свою яркую привлекательность, показалось ему подозрительным.

Дальше они молча и довольно быстро дошли до нужной улицы.

— Вам девятнадцатый? — деловым тоном спросил Ярощук.

— Да, — ответила спутница как показалось Ярощуку, с некоторым разочарованием.

— Вон он, следующий, — показал Ярощук. — Простите, а я уже пришел.

Он вежливо кивнул и шагнул к двери подъезда. Вошел, поднялся к лифту, нажал кнопку вызова, но тут же, поддаваясь необъяснимому чувству, вернулся к выходу. Осторожно приоткрыл дверь и выглянул из подъезда.

Женщина быстрым шагом шла по асфальтированной дорожке. Она уже приблизилась к соседнему дому, но почему-то ни в один из подъездов входить не стала. Зато, когда поравнялась со стоявшим у обочины джипом, дверца машины широко распахнулась и женщина скользнула внутрь. Тут же, полыхнув ярким светом фар, джип тронулся с места и покатил в сторону улицы Народного Ополчения.

Вторая встреча произошла через два дня. Он увидел эту женщину в метро, в подземном вестибюле «Пушкинской». Сразу узнал, но отвел глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом.

В таком огромном мегаполисе как Москва случайные встречи, которые часто меняют судьбы людей — одних неожиданно сближают, других разводят — происходят ежедневно и редко кто относится к подобным фактам с настороженностью, а уж тем более с подозрением. Ярощук же относился именно к этой редкой категории людей. Нелегальная деятельность за рубежом, да и нынешняя служба выработали в нем твердую привычку «проверяться», с тем чтобы своевременно заметить чужой интерес к себе.

Так, уезжая на работу или возвращаясь с нее общественным транспортом, часто встречая знакомые лица и без ошибки узнавая своих действительно случайных попутчиков, Ярощук знал причину: у всех работа, строго размеченное время прихода, ухода, одним словом, трудовая дисциплина. И это было видно по самим людям.

В принципе, поведение незнакомки, которой он показывал девятнадцатый дом на улице Тухачевского, а она тут же села в поджидавшую ее машину и уехала, ничего подозрительного вроде бы не несло: разве не могли люди договориться о том, что сразу уедут куда-то, встретившись в определенном месте? Могли. Но отчего-то же возникло тогда это неясное чувство тревоги?

Ярощук строго исповедовал правило, привитое ему в разведке: первая встреча с человеком бывает случайной, при повторении можно объяснить совпадением, а вот третья случайная встреча уже точно таит в себе закономерность, смысл которой необходимо выяснять. И эта, вторая встреча с незнакомкой в самом деле насторожила Ярощука. Он ведь заметил что и женщина его узнала и даже как бы сделала непроизвольное движение ему навстречу, но вдруг отвернулась. Почему?

И Ярощук, решил вместо того, чтобы сесть в свой поезд, вместе с толпой выходивших из вагона, сделал круг по станции и вернулся на прежнее свое место.

Женщина все так же стояла у колонны. Но вот словно бы случайно возле нее задержался проходивший мимо мужчина. Ярощука сразу насторожило то, что подошедший взял ее за руку так, как позволительно разве что мужу или очень хорошему знакомому: выше локтя, крепко и властно. Они обменялись парой фраз и тут же разошлись. Мужчина двинулся к эскалатору; а женщина пересекла платформу и села в поезд.

Третья встреча снова произошла в метро, на этот раз на «Октябрьской».

Незнакомка, незамеченная раньше Ярощуком, вышла вслед за ним из вагона, задела его плечом, и тут же обернулась, чтобы извиниться.

— Здравствуйте, — сказал Ярощук столь буднично, словно они были не весть сколько знакомы.

— Здравствуйте, — ответила женщина и… расцвела улыбкой.

Он заметил, как из уголков глаз к вискам разбежались тоненькие лучики, но взгляд ее при этом оставался настороженным. — Вы меня узнали? Правда?

Она замолчала и в голливудской улыбке открыла ровные белые зубы.

— Да, конечно, — с улыбкой признался Ярощук. — Рад видеть вас. — А вы еще больше похорошели… Мы же встречались, если помните, на улице Демьяна Бедного?

Радостный блеск в ее глазах потух.

— Я не это имела в виду.

— А что?

— Ладно, не будем, — в ее голосе прозвучала не то усталость, не то безразличие.

— И все же?

— Я привыкла к тому, что меня узнают как актрису.

Ярощук смущенно улыбнулся.

— Простите великодушно! К сожалению, я не театрал и в кино не хожу… Так значит, вы известная актриса?

— Пустяки, — женщина снова повеселела. — Это даже хорошо… Если честно, поклонники мне надоели своей назойливостью.

— Разве слава надоедает?

— Еще как! Вам, вероятно, это трудно представить.

Ярощук видел, что она лукавила. Люди, считающие себя известными, наоборот болезненно переживают, когда прохожие не узнают их на улице или в транспорте, не оборачиваются во след, не шепчут друг другу: смотри кто пошел!

А она вдруг так просто, словно они были век знакомы, спросила:

— Вы меня не проводите? Здесь недалеко. Если пожелаете, приглашу на чай.

— Почему нет? — ответил Ярощук. Он ни мгновения не колебался. Он уже готов был услышать нечто подобное, хотя и не знал где, когда и в какой форме предложение будет сделано. Он слишком долго в своей жизни занимался тем, что отсеивал случайное от закономерного и старался предугадать обстоятельства, которые порождают те или иные явления. Три встречи с незнакомой женщиной, происходившие в трех разных районах города в такой короткий срок, он уже не мог квалифицировать как случайные. Скорее всего, они были запланированными, неплохо организованными и срежиссированными. А коли так, значит еще кто-то, чье присутствие рядом с собой он пока не замечает, водит его по городу, заранее зная, где он может оказаться. Однако этот неведомый «кто-то» — не очень высокий профессионал, поскольку не учитывает, что случайность и закономерность в подобных обстоятельствах неплохо просчитываются. Ко всему он либо наивно верит, что Ярощук беспредельно сластолюбив, и тут же прилипнет к бумаге, намазанной медом, либо обстоятельства вынуждают его торопиться, и он просто вынужден торопиться сблизить его, Ярощука, с этой с красивой женщиной.

— Тогда пошли! — она явно обрадовалась. — Меня зовут Валентина. А вас?

— Алексей, — «темнить» здесь было бы неразумно… — Алексей Вадимович, если желаете.

Они вышли из метро и проехали две остановки на троллейбусе. Затем подошли к кирпичному дому, которые москвичи по старой памяти называют «сталинскими». Поднялись на лифте на шестой этаж.

Квартира, в которой они оказались, поражала размерами — просторная прихожая, три огромные комнаты, широкая светлая кухня, большой балкон.

В гостиной был уже накрыт обеденный стол. Заметив, с каким ироническим интересом на него посмотрел гость, Валентина изобразила смущение.

— Ой, не обращайте внимания, — она кокетливо улыбнулась и легким движением руки поправила и без того прекрасно уложенную на голове прическу.

— У нас вчера с подружкой был небольшой междусобойчик. Сейчас я быстренько наведу здесь порядок.

Но сделала это, прямо надо сказать, странно. Взяла со стола фужер и тонконогую рюмку и, элегантно покачивая бедрами, вышла на кухню. А вернувшись, открыла стеклянную створку серванта, и вынула чистый фужер и рюмку, которые и поставила на стол.

— Присаживайтесь, Алексей Вадимович. Прошу вас.

Коньяк, кисти винограда, живописно свисавшие с краев вазы. Лососинка, аккуратно разложенная на удлиненном рыбном блюде, красная икра в вазочке, прикрытой серебряной крышкой — все это выглядело чрезвычайно свежо и вряд ли являлось остатками «вчерашнего междусобойчика». Нет, здесь явно ждали гостя, хотя и сказано, что угощение приготовлено случайно.

— Вообще-то вы обещали угостить чайком, — напомнил Ярощук. — А к такому пиру, я, честно, не очень готов. Да и дела еще вечером…

— Вы меня обижаете.

Поколебавшись и сделав вид, что уступает просьбам, Ярощук сел за стол.

— Поухаживайте за мной, — тут же кокетливо предложила хозяйка. — Вино обязан разливать мужчина. Разве не так?

Ярощук плеснул коньяку в хрустальные рюмки. Поднял свою:

— За вас, Валентина!

Но она перебила его.

— Сперва давайте за наше знакомство.

— У вас прекрасная квартира, — сказал Ярощук, закусывая и оглядываясь. — А куда выходит балкон?

— На проспект, — ответила хозяйка. — Можете взглянуть, если хотите.

Она первой вышла на балкон и встала у парапета. Вокруг, в быстро густевшей синеве, лежал город. Словно разрубая его на две части вдаль тянулась прямая линия проспекта, обозначенная двумя гирляндами сверканьем огней.

Ярощук стал позади и она явно ждала что он ее обнимет. Ну не может нормальный мужик не воспользоваться таким моментом!

Но время шло, а гость ничем себя не проявлял. Он стоял за ее спиной, совершенно не выказывая никаких эмоций.

— Становится прохладно, — сказала она наконец.

А после таких слов даже самый тупой ухажер должен немедленно сделать что-то такое, отчего женщине сразу станет теплее.

— Принести платок? — спросил он.

Его спокойный тон заставил ее обернуться. Он по-прежнему стоял на пороге и его мощная фигура почти закрывала свет, падавший на балкон из комнаты.

— Зачем же платок? — сказала она с непонятной улыбкой и озорно добавила: — Лучше обнимите меня. Да и покрепче!

Она даже сделала шаг навстречу, но он неожиданно отступил и, не оборачиваясь, перешагнул порог в комнату.

— Заходите, здесь теплее.

Она подошла к нему вплотную и положила обе руки на его плечи.

— Вы меня боитесь?

Ярощук осторожно отстранился.

— Вы угадали. Я старый трусливый и не раз битый бабник. Как один апостол, не раз спускался из чужих окон по веревке, спасаясь от ревнивых мужей…

Она не приняла его тона.

— У меня нет мужа. Зря вы испугались.

Но Ярощук видел; нервничает. Прошла мимо, взяла с серванта пачку сигарет и руки ее подрагивали. Прикурила и хотела вернуться к окну, но он преградил ей путь.

— Не надо. Сядьте, пожалуйста. Я гарантирую вам безопасность. Кстати, у вас-то есть оружие?

Она посмотрела на него с изумлением.

— А что вы хотите найти? Гексоген или тротил?

— Не надо шутить. Я серьезно. И чтобы вы это поняли, вот… — Ярощук вынул из кармана удостоверение и положил перед ней на стол. — Прочитайте внимательно. И поймите, почему встречаться с вашим ревнивым поклонником мне совсем не с руки.

— У меня нет ни мужа, ни поклонника.

— Значит, мне показалось, что за вами следят? Если это так, я немедленно признаюсь, что струсил, извинюсь перед вами и исчезну с ваших глаз. А пока присядьте. Я хочу поговорить кое с кем.

Он достал из кармана трубку сотового телефона и отстукал номер.

— Василий, — сказал спокойно. — Возьми пару ребят. Ленинский проспект, ага, дом… корпус… шестой этаж, квартира двадцать. Их наверняка двое. Точно! Не сочти за труд.

Она сидела, выпрямив спину и заливавшая лицо бледность стала заметна даже через слой грима.

— Ну, не надо, Валентина. Не переживайте. Вы же в этой игре только маленький червячок на крючке, верно? А мне важно выяснить, кто держит удочку. Поэтому вы здесь практически, не при чем, поверьте мне.

Она опустила голову, уткнула лицо в ладони и плечи ее задрожали от рыданий.

Он взял с дивана висевшую белую пуховую шаль и накинул ей на плечи.

— Скоро подъедут людей. А вы — не томите себя.

И вдруг она произнесла голосом трагической актрисы:

— Меня надо убить. Я так утомилась! Отдохнуть бы…отдохнуть!

Она была тогда молода, очень красива и безумно влюблена в свое будущее, которое представлялось… сплошным праздником, на котором она — царица. Королева бала.

Но ожидание всобщего праздника затягивалось. И однажды молодая и подающая надежды актриса Валентина Зеркалова на выездных гастролях в подшефной театру воздушно-десантной дивизии Валентина встретилась с таким же молодым офицером Игорем Полуяном. Кончилась им вспыхнувшая любовь тем, что они поженились. Вскоре, в связи с переводом мужа на Дальний восток, Валентине пришлось оставить театр и уехать к новому месту службы супруга. Помотавшись за ним по гарнизонам, хлебнув в полной мере невзгод армейского неустроенного быта, пережив крушение надежд, которые еще, казалось, недавно, она связывала с золотыми погонами мужа, Валентина оставила Полуяна и вернулась в Центральную Россию, в Тверь. Там жила ее подруга Лидочка Царапкина, обещавшая прекрасной женщине, утомленной жизнью в глуши, настоящее «светское общество» новых русских, умевших и веселиться, и ценить женскую красоту.

Когда умер отец, Валентина вернулась в Москву, где вступила во владение его огромной квартирой. Однако, вслед за ней в столицу потянулись и ее новые связи. Привычная жизнь продолжалась. Поначалу Валентина собиралась предложить свой талант какому-нибудь театру, как-то сразу не получилось, а дальше она и сама остыла. В конце концов, что такое театр, если у тебя и без того масса поклонников…

Однажды в казино «Голден палас», что на Ленинградском проспекте, ее познакомили с высоким стройным кавказцем. Его звали Мурат. Неожиданная любовь закрутилась в тугую пружину. Ночи в казино щекотали нервы. Выигрыши и проигрыши в равной мере возбуждали приступы чувственности и только обостряли желания.

Но одним хмурым осенним, утром после ночи, проведенной в «Короне», где Мурат просадил свыше тысячи долларов, Валентина проснулась и открыла глаза, не совсем понимая, что с ней. Она лежала нагая в собственной постели. Тупая боль давила затылок. Ныло левое плечо. На груди, мешая дышать, лежало нечто теплое и тяжелое. Она с трудом повернула голову и увидела рядом с собой, на соседней подушке, горбоносое лицо незнакомого мужчины. Тот лежал на спине. Его грудь густо поросла черными вьющимися волосами. А его правая рука, откинутая в сторону, давила на нее. Дыхание у него было спокойным, глубоким и ровным.

Но вот, разбуженный ее движениями мужчина шевельнулся, и рука его уже привычным движением сжала грудь Валентины.

Она дернулась и попыталась вскочить, но мужчина, не открывая глаз, перехватил ее и придавил к постели.

— Э-э, — протянул лениво, — лежи еще. Не скакай!

— Вы кто? — возмутилась было она.

Мужчина приподнялся на локте и внимательно посмотрел на нее.

Он был черноволосый, черноглазый, черноусый, с двухдневной колючей щетиной на смуглых щеках. Из-под мышки, которая оказалась возле ее лица, на нее остро пахнуло запахом старого перебродившего пота.

— Ты уже забыла? — спросил он и улыбнулся, открыв ровные белые зубы.

— Я — Виса. Теперь помнишь?

— Где Мурат? — Она все еще не могла прийти в себя и понять что происходит.

— Зачем тебе Мурат? Я его домой отправил.

— Как отправил? — она опять попытался вырваться, но Виса не позволил ей этого сделать.

— Лежи спокойно. Ты теперь моя женщина. Понимаешь? Я тебя у Мурата купил.

— Вы что с ума сошли?!

Валентина сумела выкрутиться из-под его руки и рванула с постели. Но он тут же крепко ухватил ее за плечо и сжал пальцами горло. У нее даже дыхание перехватило.

— Я сказал: еще лежи! — Он придвинулся вплотную, дохнул ей в лицо винным перегаром. — Ты что, правда, забыла? А как мы всю ночь целовалась и ты говорила: ах, Виса! Ах, Виса! Помнишь?

Он отпустил ее горло и скользнул сильной ладонью по плечам, по животу, бедрам. Валентина инстинктивно сжалась.

— Так не надо, — укоризненно заметил Виса. — Если я хочу с тобой играть, ты тоже хоти. А будешь глупая — убью.

Она поняла, что сейчас возражать, а тем более бороться бесполезно и закрыла глаза…

Виса согревал ее постель не больше двух месяцев. За это время Валентина так и не сумела понять, чем занимается этот чеченец в Москве, откуда у него такие огромные деньги и связи. Он часами вел беседы по «сотовику» с депутатами Думы, с чиновниками муниципалитетов столицы, с милицейскими чинами, всем что-то обещал и одновременно от всех чего-то просил и, судя по всему, что-то регулярно получал.

В один из дней Виса вдруг стал складывать вещи в свой небольшой чемоданчик.

— Ты куда? — тревожно спросила Валентина. Отъезд покровителя, который быстро сумел отвадить ее бывших знакомых, всерьез беспокоил.

— Перееду в другой место, — спокойно разъяснил Виса. — Завтра в Москву приедет большой человек. Член правительства Ичкерии. Мы приведем его сюда. Он будет твой гость.

Было в тоне, которым Виса сообщил новость нечто, заставившее ее испугаться. Но она спросила, сдерживая страх:

— Будете обедать?

— Все будем. Все. Обедать будем, гулять. Надо его хорошо встретить.

— А что надо купить?

— Э, глупая баба! Все закажем все в ресторане. Я тебе сказал — будет большой человек и встречать его надо тоже очень хорошо.

— А мне что делать? Уйти?

— Нет, оставаться здесь. А понравишься гостю, я подарю тебя ему. Мы тогда уедем, а он останется.

Спорить с Висой было бесполезно, и все же сказала со злой иронией:

— Кидаете меня друг другу, как эстафетную палочку?

Виса воспринял сказанное спокойно.

— Э, женщина! Ты не палочка, ты — дырочка! Если ему не понравишься, я найду десять других шлюх. Этим товаром Москва богата.

И Валентина смирилась. Ей надо было жить.

Так в ее жизни появился новый человек — влиятельный кавказский делец Казбек Исрапилов. Чуть позже он тоже уступил место уже своему приятелю — Руслану Адугову, который, судя по всему, собирался поселиться в Москве всерьез и надолго.

 

7

В дверь позвонили. Валентина, сидевшая за столом, напряглась. Глаза ее широко раскрылись и застыли. За все время ожидания, она не произнесла ни слова: ушла в свое прошлое, застряла там и не зная, как выйти в настоящее, еще больше боялась теперь будущего.

Ярощук пружинисто поднялся с дивана, вынул из кобуры под мышкой табельный «Макаров», снял с предохранителя и вышел в прихожую.

Встав в простенок, чтобы не оказаться в простреливаемом с лестничной клетки пространстве, спросил:

— Кто?

— Алексей Вадимыч, — голос, чуть приглушенный дверью, принадлежал Карпенко. — Эт-то я.

Ярощук, не убирая пистолета, открыл дверь.

— Входи! — приказал Карпенко и дулом пистолета подтолкнул вперед и себя мужчину в сером костюме и в шляпе. Руки тот держал за спиной, и Ярощук сразу понял, что Василий сработал оперативно.

Он отступил в сторону, пропуская вошедших. Закрыл за ними дверь и посмотрел на Карпенко.

— Он был один?

Карпенко отрицательно мотнул головой.

— Двое, как вы и сказали! Но второй рванул дворами. Его уже ищут.

Он снова подтолкнул задержанного пистолетом, направляя в комнату.

Ярощук сунул свой пистолет в кобуру и всмотрелся в лицо задержанного. Чтобы лучше разглядеть, снял с него шляпу и швырнул на диван. Узнал того, кто беседовал с Валентиной в метро на Пушкинской. Обернулся к хозяйке дома.

— Сдается мне, что мы знакомы. А вы, госпожа, Зеркалова, его знаете?

Она опустила голову на руки, лежавшие на столе и заплакала. Прическа, удивлявшая своей искусной ухоженностью, сбилась и растрепалась.

— Обыскали? — спросил Ярощук у Карпенко.

— Обязательно!

И капитан стал вынимать из карманов отобранные у задержанного вещи. Положил на стол красный паспорт гражданина СССР, затем зеленый паспорт с золотым затейливым иностранным гербом на обложке, пластиковую карточку автомобильных прав, несколько разных удостоверений в разноцветных корочках. Сверху, придавив документы, положил пистолет «Вальтер», а рядом поставил на стол две зеленых гранаты РГД-5 с ввернутыми в них взрывателями.

— Вот, — сказал Карпенко с усмешкой. — Полный джентльменский набор.

Ярощук отодвинул «Вальтер» в сторону и взял красный паспорт. Прочитал вслух:

— Джунид Давлатмирзаев. Гражданин России. Так, — отложил красный паспорт. Взял зеленый. — Башир Абу Мажид. Гражданин Иордании… А кто он по автомобильным правам? Руслан Адугов. Красиво.

Ярощук щелкнул пластиковой карточкой по ногтю. Посмотрел на хозяйку. — Валентина, как вы думаете, кто он на самом деле?

Она не подняла головы.

— А что скажешь ты, многоликий Джунид-Башир-Руслан?

Задержанный зло взглянул на Ярощука из под густых черных бровей.

— Ничего не скажу. Все равно скоро отпустишь.

— Василий, — Ярощук бросил многозначительный взгляд на Карпенко, — Мне он кого-то напоминает, но кого именно?… Так что заберу его я с собой и отвезу подальше, а?

— А с дамой вашей что?

— Пусть пока посидит дома. Одна. Ей есть о чем подумать…

 

8

Генерал-майор Георгий Шалманов прибыл на Арбатскую площадь, в Министерство обороны, с утра и более часа ожидал в приемной приглашения министра. Тот, как сообщили Шалманову, срочно уехал к премьеру и должен был вернуться с ценными указаниями с минуты на минуту.

— Вас, Георгий Петрович, — любезно улыбаясь, сообщил щеголеватый полковник, — он примет первым.

Шалманов не знал, зачем и с какой целью его вызвали из Зауралья в Москву, хотя и догадывался, в чем дело. Бандформирования чеченца Шамиля Басаева и террористы Хаттаба организовали военную заварушку на территории Дагестана, тем самым обеспечив московским политикам очередной приступ головной боли. Удалять очередной нарыв, в срочном порядке предстояло военным. Но поскольку боевых генералов, способных вести серьезную войну, в Российской армии было не так уж много, вспомнили о Шалманове, который имел боевой опыт. Если учесть, что генерал в мирной службе считался человеком неудобным и несговорчивым, то иной причины, чтобы вспомнить о нем, в министерстве не было.

Ничего не поделаешь, в мирное время между офицерами идет жесткое соревнование за очередную должность и звание. Чаще всего в фаворитах оказываются те, кто больше нравится начальству угодливостью.

Есть анекдот: Встретились однокашники — офицеры одного года выпуска из училища. Один — старший лейтенант, другой — майор.

— Как это ты сумел так выскочить? — удивился старлей. — Воевал?

— Нет, — усмехнулся майор.

— В чем же секрет?

— Ты как открываешь дверь к своему начальнику?

— Берусь за ручку…

— А я открываю дверь ногой.

— Но это же невежливо!

— Когда руки свободны. А если ты в обеих держишь подарок?

Ногой открывать двери начальства Шалманов никогда не умел. С детства дед-фронтовик вбил ему в голову неудобную мысль о том, что офицер служит Отечеству, а не начальству, и Шалманов честно придерживался этих принципов. А старик знал, о чем говорил. Просто он Великую Отечественную войну начал сержантом, а закончил капитаном, и потому был убежден в том, что в армии выдвигают людей смелых и решительных.

Дед конечно заблуждался. Это позже понял Шалманов.

А «как не на войне», это Георгий Шалманов знал, может быть, получше иных теоретиков. И на давно ставшее банальным изречение немецкого канцлера Бисмарка о том, что, мол, русские долго запрягают, но едут быстро, тоже имел своего твердую точку зрения. Ибо этим оправдывали себя все бездари, вступая в войну и не понимая потом, почему великая русская армия первым делом подставляет собственную челюсть чужому кулаку, выплевывает выбитые зубы, и только после этого сделает замах, чтобы ответить противнику…

Шалманов никогда не угождал и не отличался покладистостью. Он был дерзок, строптив. В одной из аттестаций ему вписали страшные для карьеры слова: «Бывает груб и невыдержан со старшими и начальниками».

Так бы и окончил офицер карьеру командиром мотострелкового батальона, если бы не началась война в Чечне. Первые же бои убедительно доказали беспомощность российских военачальников нового поколения и неподготовленность войск.

Генштаб немедленно обложил данью внутренние военные округа. Командиру дивизии, в которой служил подполковник Шалманов, момент показался удобным, чтобы избавиться от строптивого комбата.

Шалманова откомандировали в резерв Генерального штаба. Он получил под команду собранный с бору по сосенке мотострелковый полк, погоны полковника и предписание через две недели отбыть в Чечню.

Приняв командование, новый командир в первую же ночь по тревоге вызвал офицеров штаба. В двадцать три часа по местному времени небольшой пеший отряд под командованием Шалманова вышел из гарнизона. За пять часов пути, проклиная самодура полковника, офицеры прошли двадцать пять километров и расположились в ставропольской степи. В четыре утра по радио подразделения полка были подняты по тревоге и получили приказ в пешем строю к девяти часам выйти на рубеж, где их уже ожидал штаб. К семи часам Шалманов приказал в условную точку прибыть полевым кухням, чтобы обеспечить солдат и офицеров горячим завтраком.

То, в каком виде появился личный состав в указанном командиром полка районе, описать трудно. Более трети солдат собирали по степным дорогам в «разобранном» состоянии.

Заместитель Шалманова по воспитательной работе майор Луговой на марше набил мозоль и стер до крови мошонку. Как и других, не выдержавших первого же испытания, его на машине отправили в гарнизон. Обозленный Луговой написал в штаб округа докладную, в которой язвительно изложил события страшной ночи и ужасы, которые командир заставил пережить офицеров и солдат.

Дошло до командующего войсками. Тот ее перечитал, сделал две пометки красным карандашом на полях и посмотрел на порученца.

— Сделайте майору Луговому замечание от моего имени. Документы, которые он посылает в штаб округа, следует писать грамотно. У него пропущены две запятые.

— Понял. А в отношении Шалманова?

Командующий пригладил пальцем пышную бровь. С возрастом волосы на ней стали быстро расти, загибаться вниз и часто как бы мешали зрению.

— Через неделю я сам заеду к нему.

На другой день после отдыха, который проходил в поле, полк вернулся в гарнизон пешим порядком. Недовольных оказалось немало и среди офицеров. Но жаловаться никто не мог. Шалманов прошел весь путь туда и обратно вместе со всеми.

И только попав в горы, где по кручам и над провалами на резиновом ходу не покатаешься, люди поняли, что командир полка мучил их не ради удовольствия. Боевикам, научившимся устраивать засады и безнаказанно громить колонны бронетехники в узких ущельях гор, не удалось проявить своих способностей при встречах с батальонами и ротами шалмановского полка. За полковником в стане противника установилась слава человека, которому покровительствует сам бог войны. За голову Шалманова была установлена крупная премия. В сотнях долларов. Но получить ее так никому и не удалось. Зато после нескольких операций Шалманову передали под командование мотострелковую дивизию и присвоили звание генерал-майора.

Министр, приехавший из Белого дома, принял Шалманова без промедления. Встретил в дверях, протянул руку.

— Здравствуйте, Георгий Петрович. Поздравляю с присвоением очередного воинского звания генерал-лейтенант! Указ только что подписал президент.

Рука у министра была влажной и мягкой. С того времени, как они виделись в последний раз, Сергиенко заметно постарел. Не чувствовалось в нем и той уверенности, без которой нельзя командовать людьми. Дворцовые интриги, постоянная необходимость лавировать, чтобы сохранить кресло, надломили министра и, как это уже заметил Шалманов, заставили потерять уверенность в себе и своих силах. В таком состоянии люди правят другими исключительно в силу скорее уже бывшего своего авторитета.

Сообщение о новой звездочке на погоне могло бы порадовать Шалманова лет пять тому назад, но не сейчас. Теперь же он понимал, что очередное звание дано лишь для того, чтобы он, в знак благодарности, согласился нырнуть с головой в то дерьмо, которое ему уготовили. Поэтому произносить слова, полагавшиеся по уставу, Шалманову не хотелось и он ограничился коротким:

— Благодарю.

Сергиенко сделал вид, что не заметил отступления от устава. А может, и заметил, но выговорить генералу не решился. Он лишь вздохнул и пошел к своему столу. Шалманов увидел опущенные плечи и старческую сутуловатую спину маршала и ему стало не по себе. Видимо не легко жилось человеку скорее всего честному, но не способному сказать президенту: «Вы уж тут оставайтесь, а я пойду ко всем матерям подальше», и потому вынужденному играть жалкую роль марионетки.

— Прошу к столу, — министр неожиданно бодрым жестом новоиспеченного пригласил генерал-лейтенанта сесть в кресло напротив.

Открылась дверь и в кабинет вошел начальник Генерального штаба генерал армии Кащлев. Крепко пожал руку Шалманову.

— Искренне поздравляю, Георгий Петрович! — И без паузы продолжил. — Давай сразу к карте.

Они подошли к столу, на котором лежала большая топографическая карта Северного Кавказа — Чечни и Дагестана.

Сергиенко оперся обеими руками о стол, склонив лобастую голову.

Не глядя на Шалманова спросил:

— Как смотришь на то, чтобы принять под свою руку направление? Вот это…

Министр провел рукой, прихватив пограничные территории Чечни и Дагестана.

— Плохо смотрю, — ответил Шалманов.

— Здесь будет решаться судьба державы, — сказал министр. — Поэтому нужна твердая рука и свежая голова. И пойми, Георгий Петрович, речь сейчас идет не об услуге министру, а о службе Отечеству.

Шалманов поморщился, как от внезапной зубной боли.

— Не надо меня убеждать такими доводами. В Чечне мы защищаем не Отечество, а солдатской кровью замываются ошибки, которые совершены правительством. По хорошему операцию следовало начать с суда над теми, кто вооружал Дудаева и кто его финансировал.

Лицо Сергиенко приняло обиженное выражение.

— Ты в чем-то меня обвиняешь?

— Да не в этом дело. Когда солдат идет в бой, он должен искренне верить в то, что его начальники в состоянии реально оценивать обстановку и отделять правду от лжи.

— Считаешь, что я не умею этого делать?

— Не доверять у меня вам нет оснований.

Сергиенко снова поморщился.

— Тогда, я приказываю тебе принять командование группировкой. Сейчас встанешь, кругом и — шагом марш!

— Слушаюсь! — Шалманов поднялся и одернул китель.

 

9

Патрик Бадришвили родился в Тбилиси, на Авлабаре, в огромной семье грузинского еврея. В детстве это был робкий и незаметный мальчик, который чувствовал свою отчужденность и небрежение к себе буйной ватаги дворовых приятелей. Отец — правоверный иудей, по закону предков, сделал сыну обрезание, и эта мелкая казалось бы деталь оказалась сразу замеченной сверстниками.

Гоги Кудидзе — главарь ватаги, происходивший из обедневшего, но все же княжеского рода, однажды поставил Патрику диагноз: «обрезанный грузин» и это определило место мальчишки в уличной иерархии. Он не старался всегда участвовал в играх сверстников, предпочитая наблюдать со стороны. Потому что попытки ввязаться в игру чаще всего кончались печально. Патрику тумаков доставалось больше, чем другим: То получал по шее, то возвращался домой с расквашенным носом.

Именно в те годы и определился характер Патриция, который понял, что управляет людьми не только сила, но и хитрость. Он оценил любовь городских грузин к показухе и пижонству. Хилый интеллигент, пробивавшийся заработком, получаемым в поганенькой жилконторе, встречаясь с приятелями на проспекте Руставели, возле гостиницы «Тбилиси», считал нужным небрежно вынуть из кармана пачку «Мальборо» и со смаком пустить при всех в тбилисский воздух струю импортного дыма. Подметил Патрик и то, что большинство его приятелей приводили в восторг любые шмотки, если на них стоял лейбл «Made in USA».

Сам Патрик относился к вещам без особого почтения и отдавал предпочтение тем, которые сделаны добротно и стоят недорого. К двадцати годам он регулярно появлялся на шумном базаре в Сабуртало и сумел сколотить деньжат, часть из которых пускал на предмет укрепление своего влияния. Гоги Кудидзе, тот самый княжеский потомок в десятом колене, с трудом освоивший азы школьной науки и ставший местным уголовным авторитетом, был приобретен Патриком со всеми своими потрохами.

Влияние Бадришвили на деловые круги в Грузии и России приобрело новый вес сразу после того, как Патриций зарегистрировал на имя Кудидзе юридическую фирму с названием «Укос плюс». Расшифровывалось все довольно просто: «Улаживание конфликтных ситуаций». Что такое «плюс» Бадришвили и сам объяснить не мог, но добавка такого рода была модной и сама просилась, чтобы ее уложили в строку.

В разговорах между собой те, кто имел дело с фирмой «Укос плюс», Бадришвили называли по-разному: Патриций, Бад, Бадай, Бадри, вкладывая в эти имена свое отношение — от почтения до парализующего страха.

Главным качеством, определявшим характер Бадришвили было отношение к людям, как статистам, которыми ему дано манипулировать в своих интересах. У него никогда не было настоящих друзей. Все, кто оказывались рядом, стояли выше или ниже его и делились на три категории — на быдло, на тех с кем приходилось считаться и на тех, кого еще предстояло использовать в своих интересах.

Русских Патрик не ставил ни во что. По опыту Иосифа Джугашвили он знал, что это ему ничем не грозит. Доверчивость и бесхитростность — качества дураков, а они не способствуют выживанию нации.

Русских легко охмурить, ободрать, обчистить, пообещав им высокое благосостояние при низких затратах труда, огромные проценты дохода на минимум вложенных средств, изобилие водки и закуси при постоянном понижении цен. А потом, когда русские доламывали и наконец, что потеряли все, что сумели создать для себя ранее, и узнавали, что, оказывается, водка и закусь подорожали, бояться их гнева не стоило. Они вздыхали и причитали: «Ах, суки! Опять нас кинули!» А повздыхав, шли слушать новые обещания о светлом будущем из уст очередных прохиндеев.

В какой стране, кроме России, грузин может публично заявить, что вместе со сперматозоидами отца социалистической демократии Иосифа Сталина к нему в четвертом поколении передалось право командовать Россией и на этом основании предлагать свою кандидатуру в законодательное собрание? В России почему то издавна терпят любого залетного нахала, особенно если он что-то обещает бездельникам.

Сколотив капитал, Бадришвили значительную часть его вложил в чеченскую нефть. Кланы и наиболее ухватистых чеченцев разделили между собой открытое когда-то русскими инженерами-нефтяниками истинное богатство Ичкерии, закрепив за собой скважины, расположенные в зоне проживания родных тейпов. Здесь они качали нефть, которую Бадришвили по лицензии, перекупленной у государства, вывозил за рубеж и в отдаленные регионы России, где продавал с гигантской выгодой для себя. На полученные средства, владельцы скважин создавали и содержали собственные отряды боевиков, вооружали их, а сами становились «полевыми командирами».

Заглядывая в будущее, Бадришвили делал все, чтобы поддерживать сепаратистов в их стремлении сохранить добычу и транспортировку нефти из Азербайджана через Чечню, расширить сферу влияния на Кавказе. В то же время он строго следил за тем, чтобы «Укос» не забывал, что он еще и «плюс». И приращивал доходы.

Финансовые трудности в России, внезапное падение русского рубля открыло перед «Укосом» широкое поле улаживания конфликтных ситуаций. Конечно, главные обязанности лежали на плечах костолома Гоги Кудидзе, но иногда, когда дело касалось перспективных случаев, в него вмешивался и сам Патриций.

Уладить конфликтную ситуацию в интересах заказчика Бадришвили не удалось всего однажды. Произошло это тогда когда сам Патрик начал испытывать трудности в реализации чеченской нефти. Российские военные, ответившие на вторжение отрядов полевых командиров Басаева и Хаттаба в Дагестан, направили свои удары не только против боевиков, но и против их экономической базы.

Генерал Шалманов, едва приняв командование, отдал приказ группам спецназа выводить из строя и уничтожать действующие нефтяные скважины и бесчисленные нефтеперегонные заводики.

Случилось так, что один грузинский предприниматель, некто Анзор Нодаришвили, строивший бизнес на ввозе в Россию контрабандного спирта через Северную Осетию, полностью разорился, как только российские пограничники задержали десяток «пьяных» караванов на пути из Грузии и конфисковали товар.

Кредиторы Нодаришвили обратились в «Укос плюс» с предложением уладить конфликтную ситуацию. Заказ был принят и уже на другой день в офис предпринимателя явился Гоги Кудидзе.

Он приехал во всем блеске своего могущества. На небольшой улице, убегавшей от проспекта Руставели вверх по склону горы Мта Цминда, появились три «мерседеса-600». У нужного дома «крутой» кортеж остановился. Разом открылись дверцы всех машин и на булыжную мостовую вышли крутые ребята с бычьими шеями, в черных кожаных куртках. Все разом повернулись лицами к дому. После этого из средней машины вылез Гоги Кудидзе.

Охранник, стоявший у входа в офис Нодаришвили, предусмотрительно отступил в сторону. Он знал, что за ребята к ним пожаловали. В Тбилиси их знали все — от карманного вора на базаре до начальника столичной полиции. Но последний знал еще и то, что поделать что-либо с людьми Гоги Кудидзе у него не хватит ни сил, ни влияния, а самое главное — решительности.

Батоно Гоги пребывал в офисе всего несколько минут. Он прошел в кабинет бизнесмена, положил ему на стол визитную карточку «Укоса» и сказал строго:

— Долги ждем завтра. Советую не тянуть.

После этого повернулся и вышел.

Анзор тут же вызвал начальника охраны Шалико Рухадзе.

— За что я тебе плачу? — закричал он. — Ко мне врываются всякие личности! Открыто угрожают!

— Это не какие-то личности, — ответил угрюмый Шалико. — Это люди Бадая.

— Почему они вошли сюда совершенно свободно? — Анзор задавал вопросы, ответы на которые и сам уже прекрасно знал, но дать выход раздражению можно было только перевалив ответственность на чужие плечи. — Куда смотрела охрана?

— У меня нет возможности вести перестрелку в центре города. Это от Бадая…

— Хорошо, может, ты скажешь, что мне теперь делать?

— Босс… — Шалико смотрел на Нодаришвили исподлобья, словно буравил его взглядом. — Надо платить.

— А если у меня нет денег?

— Аргумент на телохранителя впечатления он не произвел.

— Продайте машину, дом… и расплатитесь.

— Пхе! — сказал Анзор брезгливо. — Ты же прекрасно знаешь: у меня нет машины и дома. Все это принадлежит жене.

— Босс, это — аргумент для налоговой инспекции. Бадай на него не обратит внимания.

Анзор задумался.

— А если мне уехать на время?

— Босс, это ничего не изменит. Им нужны не вы, а деньги. Вы уедете, тогда вашей жене придется продать «мерседес» и дом. А потом она будет рожать детей, которые не будут на вас похожи…

— Ты выбирай выражения! — вспылил Анзор, понимая, что Шалико прав. — Я тебе за что плачу? За физическую защиту! Вот и думай, как ее обеспечить.

— Тогда, — сказал Шалико упрямо, — самоубийством я кончать не хочу и потому выхожу из вашего поезда, босс.

— У тебя контракт!

— Верно, но где сказано, чтобы я защищал вас от Бадая? Там есть такое?…

В тот же вечер Анзор улетел в Москву. Он поднимался по трапу в самолет, низко опустив голову и надвинув на глаза шляпу: наивная уловка человека, смотревшего детективные фильмы. Небольшой черный кейс с документами и деньгами он нес, прижимая обеими руками к груди.

Поднявшись на верхнюю площадку трапа, перед тем как сделать шаг в открытый люк, Анзор бросил быстрый взгляд на летное поле. Ничего подозрительного не заметил. С облегчением вздохнул и вошел в самолет.

Молоденькая и черноволосая бортпроводница приветливо улыбнулась ему и вежливо предложила:

— Я проведу вас к месту. Прошу, пожалуйста.

Анзору это понравилось, и он, преисполненный чувства достоинства, двинулся по проходу за стюардессой с удовольствием наблюдая, как у той аппетитно покачиваются широкие бедра.

— Вот сюда, — предложила проводница, показав Анзору на место. — Здесь вам будет очень удобно.

Рядом, у иллюминатора, кресло уже было занято. В нем сидел широкоплечий блондин, читавший московскую «Независимую газету».

То, что он русский, Анзору тоже понравилось. От соотечественников он ничего хорошего не ожидал.

— Здравствуйте, — сказал Анзор соседу и опустился в кресло.

Сосед, не отрываясь от чтения, буркнул нечто невразумительное. Он явно не собрался заводить беседу, и это Анзору понравилось еще больше…

Они прилетели в аэропорт Внуково в сумерках. Еще в самолете Анзор надел шляпу и надвинул ее на глаза. Вслед за ним по трапу спустился его сосед. При выходе из аэропорта, он неожиданно прибавил шагу и взял Анзора под локоть.

— Спокойно, Нодаришвили. Пойдешь со мной. И без шума.

Что-то жесткое, похожее на металл, уперлось в правый бок Анзора. И в то же мгновение с другого бока к нему пристроился мощный грузин с фигурой борца. Анзор узнал его -это был Гоги.

Сжав Анзора плечами, они провели его к черному «мерседесу», стоявшему прямо под знаком «Остановка запрещена».

Анзор бросил взгляд на номер машины. На белой табличке с большим прямоугольником, раскрашенным в цвета российского флага — белый, синий и красный, четко смотрелись буквы и цифры: «В-018 АА». Запомнить их было совсем нетрудно.

— Садись, садись, — блондин подтолкнул Анзора к машине и профессиональным ментовским движением попытался придавить ему голову вниз, чтобы пассажиру было проще пролезть в салон. Именно в тот момент Анзор пошел на рискованный шаг. Согнутым локтем он ударил блондина под ложечку, вырвался и кинулся к милиционеру, стоявшему неподалеку.

— Товарищ! Меня захватили!

— Стоять! — выкрикнул блондин, оказавшийся рядом. И ударил кулаком Анзору поддых.

Анзор согнулся в поясе и захрипел.

— Федеральная служба безопасности! — объявил блондин милиционеру и протянул удостоверение.

— Нет проблем, товарищ полковник! — усмехнулся милиционер даже не взглянув на документ.

Прямо из машины Гоги позвонил Бадришвили по сотовому телефону.

— Бадай, посылка прибыла. Она с нами. Куда везти?

— Остановишься на Университетском проспекте. На старом месте. Я там буду вас ждать.

— Бадай! — голос Гоги завибрировал. — А ты знаешь, что у этого поца шикарная баба? Красавица княжеских кровей. И все остальное — тоже!

— Это намек? — Патриций хихикнул.

— Бадай, это просто предложение от нашего стола — вашему.

— Спасибо, дорогой, я понял.

Улаживать некоторые конфликты Бадай любил лично. Ему доставляло огромное удовольствие видеть, как при разговоре с ним слетает спесь с людей, считающих себя крутыми дельцами, деловыми авторитетами, как они утрачивают гонор, начинают трястись и теряя, когда начинают понимать, что из их рук уплывает все — власть, деньги, положение в обществе, а возможно, и сама жизнь.

К бульвару, разделявшему две полосы движения на Университетском проспекте Бадришвили подъехал, когда Москва утонула в глубоких сумерках.

— Здесь, — сказал хозяин водителю и тот плавно притормозил. Машина дважды мигнула подфарниками и погасила огни. Сразу же кто-то из людей, стоявших плотной группой на бульваре, сделал в воздухе круг горящей сигаретой.

— Я выйду, — сказал Бадришвили. — Пойду посмотрю, что там у них…

Минуту спустя, он уже объяснял земляку положение, в которое тот сам себя поставил.

— Ты дурак, Анзор! Высшее образование тебе не пошло впрок. Тебе нужны репетиторы. Ну, что молчишь?

Гоги толкнул рукой Анзора в плечо.

— Тебя спрашивают или меня?

Нодаришвили гордо молчал.

— Знаешь, в чем твоя ошибка? — продолжил Бадри. — Деньги можно скрывать только от налоговой инспекции. А вот личный долг для коммерсанта при капитализме — дело святое. Э-э… Ты эту святую идею опорочил. Теперь тебя ждет строгая кара. Эти ребята могут убить тебя прямо сейчас, но я решил иначе. Э-э… Они отвезут тебя домой. Там ты объяснишь супруге, что ей придется расстаться с домами в Тбилиси и в Москве, с дачей в Каджори и с обеими машинами. Добровольно расстаться… э-э… чтобы спасти жизнь. И не пытайся бежать. Мои люди тебя будут стеречь, пока мы не уладим конфликт. Ты понял? Завтра я приеду к вам в гости. Встречай. С женой познакомишь заодно. Там все и решим. Э-э, ты понял?

 

10

Анзор Нодаришвили спустился в метро на станцию «Тверская». Потолкался на перроне у поездов, идущих к центру, пропустил два состава и быстрым шагом направился к переходу на «Пушкинскую». Там он снова потолкался на линии в сторону «Баррикадной», но опять не сел в поезд, а быстро перешел на «Чеховскую». Войдя в один из средних вагонов состава, который следовал в Чертаново, перебежал на «Боровицкой» в первый вагон и доехал до станции «Полянка». За все это время он не заметил за собой никакой слежки, однако настороженность его не оставила.

Потолкавшись у торговых киосков на Большой Полянке, Анзор перешел на противоположную сторону и двинулся к красно-голубой удивительно красивой церквушке Григория Неокесарийского. С видом любителя старины и архитектуры прошелся вдоль фасада храма, осмотрелся и круто повернулся в сторону голубой церкви Успения в казачьей слободе. Ничего подозрительного заметить не сумел. И тогда он свернул в Первый Казачий переулок.

Шел, с подчеркнутым интересом рассматривая шикарные особняки с зеркальными окнами, отгороженные от тротуаров литыми решетками красивых заборов. Читал надписи на вычищенных до солнечного блеска табличках: «Банк Австрия. Кредитанштальт», «Немецкий торгово-промышленный центр». Неторопливым шагом вышел на Большую Ордынку.

Несколько раз, в одну и в другую сторону прошелся мимо Израильского посольства. И окончательно убедившись в отсутствии слежки, уже от храма Святой великомученицы Екатерины, перебежал проезжую часть и двинулся в сторону посольского комплекса.

Он подошел к окну раздачи паспортов и постучал. Амбразура открылась, и Анзор подал туда записку, написанную им заранее.

"Прошу кого-то из дипломатов посольства принять меня срочно. Хочу сообщить сведения, касающиеся безопасности государства Израиль.

Рабинович".

Форточка тут же захлопнулась. Анзор замер, не сходя с места. Спустя некоторое время со стороны ворот посольства к нему приблизился мужчина в черном строгом костюме. Тронул за рукав. Спросил негромко:

— Это вы сейчас передали записку? Пойдемте со мной. Я вас провожу.

Они прошли заветную калитку и оказались на охраняемой территории двора.

Только здесь вежливый сопровождающий поинтересовался, что привело господина Рабиновича в посольство.

— Мне необходимо побеседовать с кем либо из офицеров военного атташата, — торопливо изложил свою просьбу Анзор, и боясь, что его примут за психа или провокатора, тут же пояснил. — Дело касается безопасности вашего государства.

— У вас есть документы? — спросил сопровождающий. Когда и кому он подал знак, Анзор не заметил, но рядом с ними тут же оказался еще один человек — спокойный, однако предельно настороженный. Он пристально следил за тем, как посетитель полез в карман и вытащил паспорт.

— Моя фамилия Нодаришвили, — предупредил Анзор, передавая документ в чужие руки.

— Почему вы назвались Рабиновичем?

— Я считал, что своего вы примите быстрее, — честно признался Анзор.

— Вот как? — усмехнулся сопровождающий. — Пройдемте в приемную.

Десять минут спустя туда же вошел высокий моложавый мужчина.

— Моя фамилия Бен Ари, господин Нодаришвили.

Он увел Анзора в комнату, предназначенную для конфиденциальных бесед.

Анзор не удивился, что собеседник так легко запомнил и произнес его достаточно трудную фамилию.

— Вы просили о встрече с кем-либо из военного атташата? Я именно оттуда. О чем вы собирались поставить нас в известность?

Анзор устало вздохнул.

— Прошу прощения, но мне нужны гарантии, что все, о чем расскажу, не станет известно за стенами посольства.

— Гарантии — это что? Письменное обязательство?

— Мне хватит вашего слова.

— Хорошо, я его дам, но при одном условии. Если вы собираетесь изложить мне план подрывных действий против России и ее правительства, ни о каких гарантиях речь идти не может.

— Нет! — Анзор возбужденно замахал руками. — Ничего такого!

— Тогда говорите. Из этих стен информация бесконтрольно не утекает.

— Один вопрос, мистер Бен Ари. Можно ли выяснить, является ли гражданином Израиля некий Патрик Бадришвили, еврей по матери, грузин по отцу.

— Простите, господин Нодаришвили, вы заявили, что готовы сделать сообщение, касающееся безопасности государства Израиль. Но оказывается, вдруг у вас другие интересы?

— Прошу прощения, это был попутный вопрос. Если вы против, я его снимаю. Хотя именно господин Бадришвили наносит ущерб безопасности государства Израиль.

— Давайте так, господин Нодаришвили, начните с начала. Кто и какой ущерб наносит Израилю?

— Мистер Бен Ари, я читаю газеты и знаю о том, что некий исламский террорист эмиссар известного Бен Ладена, некий шейх Абу Бакр причинил большой вред вашему народу. Так вот, недавно я выяснил, что исключительно благодаря помощи гражданина Грузии Патриция Бадришвили этот убийца нашел убежище на территории Чечни. Сперва по документам, которые были оплачены Бадришвили, под фамилией Ирзаева через Турцию и Аджарию шейх Абу Бакр приехал в Грузию. Затем через села Ардати и Муцо чеченцы-кистинцы переправили террориста в Чечню. Там он сейчас и находится.

Бен Ари — офицер «Моссада» — прекрасно знал, что спецслужбы Израиля уже длительное время пытаются обнаружить следы террориста Абу Бакра, но до сих пор это сделать не удавалось. И вдруг появился Нодаришвили со своим сообщением.

Бен Ари представлял, какой интерес вызовет это известие в Тель-Авиве, но сделал все, чтобы скрыть свою реакцию. Прежде всего он решил выяснить, насколько точно известно грузину о месте пребывания Абу Бакра. Затем надо было понять, какие мотивы побудили Нодаришвили явиться именно в Израильское посольство со своим заявлением. Что это — желание поставить израильские спецслужбы в известность о том, где укрылся террорист, или скрытая попытка чем-то насолить какому-то еврею Бадришвили. Только понимание истинного мотива сообщения позволяло точно определить его ценность.

— Я вас благодарю, господин Нодаришвили, — сказал Бен Ари. — Мне трудно судить, насколько ваше сообщение заинтересует правоохранительные органы моей страны. Оценивать содержание такой информации — дело специалистов. Тем не менее, выражаю вам официальную признательность за искреннее желание содействовать борьбе израильского народа и мировой общественности с терроризмом.

Анзор почтительно склонил голову.

— Кстати, — сказал Бен Ари, — в самом начале беседы вы спросили является ли Патриций Бадришвили гражданином Израиля. Чем был вызван ваш интерес?

— Мне хотелось привлечь внимание посольства к связям Бадришвили с преступным миром.

— Это личное?

Анзор скорбно вздохнул.

— Мужчине стыдно в таком признаваться, но я и моя семья стали жертвами гнусного насилия и преступного рэкета со стороны Бадришвили. В Грузии он известен как видный член преступного сообщества, имеющий клички Бад, Бадри, Бадай и Патриций…

— Сейчас он в Москве?

— Где же ему быть, мистер Бен Ари? Москва — отстойник преступников для всех стран бывшего Советского Союза. Здесь эта публика неплохо устраивается. Надо ли еще что-то добавлять?

— Еще раз благодарю вас, господин Нодаришвили. Ваша информация останется в тайне. Мы проведем проверим вашу информацию. И, даю вам слово, если Бадришвили связан с Абу Бакром, вопрос о его гражданстве и месте пребывания будет рассмотрен в законном порядке.

— Это я и хотел услышать.

Анзор встал, полез в боковой карман и вынул оттуда плотный конверт, в котором обычно хранят фотографии.

— Здесь шейх Абу Бакр. Фото из Грузии. Во время пересечения границы в Батуми. А также в гостях у кистинцев, которые поддерживают чеченских сепаратистов. На них вы найдете и Патрика Бадришвили…

 

11

Мембрана в телефоне дрожала, не в силах вместить всю ярость, которую выплескивал голос генерала Лапшина.

— Ярощук! Ты окончательно охренел или как?

Ярощук ответил бодро, с подчеркнутым рвением старого служаки:

— Или как, Иван Константинович!

— Я те поострю, поострю! Ты опять схватил этого чеченца?

— Товарищ генерал! — голос Ярощука трепетал от верноподданнических чувств. — Как вы приказали, я вашего Исрапилова тут же под зад коленом!

Лапшин, которому не так давно в министерстве намекнули, что возможно у него не получится дослужить до конца года, если он немедленно не умерит несанкционированное рвение, бушевал:

— Какой на хрен Исрапилов?! Ты о ком вспомнил?! Мне доложили, что ты, блин ухапил Удугова?

— Иван Константинович! Клевета! Господин Мовлади Удугов сидит в Грозном в каком-то бункере и носу на свет не кажет. Любая газета…

— Ты умник, я знаю! Ну, оговорился! Повторяю по буквам: Алексей, Дмитрий, Ульяна, Григорий… Адугов. Теперь до тебя дошло? Ты его взял? Где он?

— Адугова брал, Иван Константинович. Честно говорю. Но как взглянул в его документы, тут же и отпустил. Оружие у него было, так и его отдал. Пара фальшивых паспортов на разные фамилии — и эти вернул. Я чеченцев теперь брать боюсь. Знаю, вы же за них горой! Зачем мне лишние неприятности?

— Ярощук! — трубка телефона казалось, раскалилась и жгла руку. — Где он, если ты его отпустил?

— А-а, вон вы о чем, Иван Константинович! В Москва реке. Я его сразу отпустил, а он, видно, на радостях и угодил в воду. Недавно из гибэдэдэ докладывали.

— Где это произошло?

— У поворота улицы Девятьсот пятого года на Краснопресненскую набережную.

— Выезжай туда немедленно! Я еду!

Когда Ярощук приехал на Краснопресненскую набережную, генерал Лапшин был уже там.

— Товарищ генерал, — Ярощук отдал честь, — по вашему приказанию прибыл!

Два офицера дорожно-патрульной службы с растянутой рулеткой в руках замеряли тормозной след, а точнее искали его признаки.

У чугунной ограды, отделявшей реку от узкой пешеходной дорожки, стоял автокран.

Ярощук с генералом подошли к вышибленной в реку чугунной секции парапета и заглянул вниз. Увидел черную крышу автомобиля, торчавшую из воды. На ней стоял дорожный рабочий в сапогах и красной куртке и махал рукой крановщику.

— Извлекают, — сказал офицер дорожной службы, скручивая ленту рулетки. — Отойдите в сторону, а то обольют грязью.

Генерал свирепо посмотрел на Ярощука:

— Почему ты отпустил задержанного?

— Какого? — удивился Ярощук. — У меня их за день набегает десятка два.

Ярощук понял: Лапшин не хочет раскрываться, называя фамилию. Он перекладывал ответственность за происшествие на чужие плечи. Так он будет чувствовать себя спокойнее перед собственным начальством, а также перед теми, кто на это начальство давил сверху, понуждая выпустить преступного сына Ичкерии без всяких процессуальных формальностей.

— Нет, если вы имеете в виду Адугова, так я его выпустил по вашему приказанию. Вернул машину и ключи. Куда он поехал — следить не мое дело. Вам, может быть, об этом известно больше?

— Да? — Лапшин рассвирепел окончательно. — Да! Мне известно больше! Вот он где! Вот! — Генерал указал рукой на реку. — А виноват ты! Я так и буду докладывать.

В это время двигатель автокрана заурчал, тросы натянулись и черная машина начала медленно выдираться из скрывавшей ее воды и грязи. Мутные струи хлынули наружу из всех щелей. Левая — водительская — дверца машины оказалась распахнутой и свободно болталась над пустотой, то прикрываясь, то открываясь во всю ширь.

— А это его машина? — спросил вдруг Лапшин.

— По номер — его, — спокойно ответил Ярощук.

— А как он в реку заехал?

— Кто? Не вижу пострадавшего.

— Вот я и хочу спросить у тебя. Водолаз-то осматривал кузов еще на дне. Там никого не было.

— Чему тогда удивляться, — хмыкнул Ярощук. — Значит утоп. Унесло его течением. Как говорится, концы в воду и в деле точка.

— А кто эти концы в воду сунул?

— Скорее всего, так я думаю, это было выгодно тем, кто просил вас его выпустить. Абрек наверняка что-то знал и вот…

Такая версия очень не понравилась Лапшину. Он знал, что по факту происшествия гаишники заведут расследование, а приплетать свою фамилию к происшествию со неясными и скользкими обстоятельствами ему не хотелось. Это только кажется, что генералы сидят в своих креслах уверенно и твердо. Нет, никто из лиц номенклатурных такой уверенности не испытывает. Каждого прикрывает кто-то другой, сидящий этажом выше. Поэтому суть тактики подковерной борьбы заключается в том, чтобы замарать поначалу звено низовое, а уже потом выставить начальника в роли покровителя дураков.

— Можешь быть свободен. Уезжай, — Лапшин устало махнул рукой, всем видом показывая, что подполковник ему настолько надоел, что на него и смотреть не хочется.

Ярощук козырнул и пошел к машине.

— И напиши на мое имя докладную! — крикнул вдогонку генерал. — Изложи подробно: где, как и почему этот тип был задержан, где, как и когда ты его отпустил. Ты меня понял?

 

12

Ранним утром Ярощук выехал на своем незаметном «жигуленке» за город. На двадцатом километре, свернул с магистрали на узкую лесную дорогу под знак «кирпич», который запрещал въезд на нее, и минут через пять оказался у зеленых железных ворот, перекрывавших проезд на территорию, огражденную таким же зеленым высоким забором.

Ярощук притормозил и стал терпеливо ждать.

Два прибора наружного наблюдения, укрепленные на столбах ворот, бесшумно сдвинулись с места и нацелили свои объективы на стоявший внизу автомобиль.

Минуту спустя сработала автоматика и ворота бесшумно открылись.

Миновав их, Ярощук предъявил документы охранникам, один из которых подошел к машине слева, второй страховал его с автоматом в руках. Убедившись, что все в порядке, охранник отдал честь и разрешающе махнул рукой:

— Проезжайте.

Ярощук тронул «Жигуль» и на втором ответвлении центральной дороги лесного городка свернул направо. Подъехал к двухэтажному коттеджу. Вокруг мирно шумел девственный, не тронутый рукой человека березняк.

Сюда, на одну из загородных резиденций военной разведки еще вчера полковник Бойко привез чеченца, который по документам выступал как Джунид-Башир-Руслан.

Сам Бойко встретил Ярощука на крыльце. Протянул руку.

— Салам, мохтарам амер, — поздоровался он с ним на дари. — Привет, уважаемый командир.

— Алейкум ассалам, ман дагарвал, — ответил Ярощук на том же языке. — И вам мир, мой полковник.

Боль и горечь Афганистана до сих пор жили в их душах.

Руслана Адугова привели в небольшую светлую комнату на втором этаже. Старший прапорщик, или как еще говорят «ночной генерал-полковник» с тремя звездочками в один ряд на погонах, снял с задержанного наручники. Адугов сразу стал растирать запястья, натруженные металлом.

Ярощук смотрел на Адугова внимательно и вдруг сказал:

— А ведь я, Жора, всю ночь пытался вспомнить, откуда мне знакомо это лицо. И только сейчас понял.

Он еще раз вгляделся в лицо чеченца и неожиданно по-арабски произнес обращение к аллаху, просящее защиты от шайтана:

— А узу би-Лляхи мин аш-шайтани-р-раджими! Старый знакомый! Вот радость какая! Господин Абдурахман Усманов из Бухары, в которой он никогда не бывал! Он же Давлатмирзаев, Абу Маджид и Адугов. Вот так встреча!

В глубине темных глаз чеченца сверкнули искорки гнева. Или страха.

— Значит, не узнаешь? — спросил Ярощук.

Чеченец старательно избегал острого взгляда Ярощука, что указывало определенно: он вспомнил их первую встречу, но боится в этом признаться.

— Хорошо, — сказал Ярощук. — Сними рубаху. Хочу взглянуть на твое плечо. Помнится, я пометил того Абдурахмана своим тавром.

Злая гримаса перекосила лицо Адугова.

— Зачем снимать? — сказал он. — Это я. Тебе станет легче?

— Мне не легче, а вот тебе — тяжелее.

Ярощук обернулся к Бойко, который внимательно наблюдал за ними.

— Жора, ты сможешь срочно навести справку?

— Попробуем.

Бойко вышел к дежурному, где стоял телефон закрытой связи. Связался с военной контрразведкой. Коротко объяснив ситуацию, попросил своего старого знакомого полковника Михайлова:

— Будь добр, Андрей, просмотри две позиции по афганской войне. Сперва дезертиров чеченцев. Затем чеченцев-военнопленных.

— Тут, — коротко ответил Михайлов.

Несколько минут спустя он сказал в трубку — Слушай, Георгий. Среди военнопленных лиц искомой национальности не обнаружено. А дезертиров двое.

— Фамилии назовешь?

— Погоди, дослушай. Итак, их было двое. Один погиб в бою, а второй вероятно жив.

— Кто?

— Припекает?

— Потому и беспокою.

— Муса Хорхороев. 1968 года рождения. Место рождения — город Кустанай. Военно-учетная специальность — водитель. Осужден военным трибуналом Туркестанского военного округа.

— Фото имеется?

— У нас, как в Греции — есть все…

— Андрей, кинь на мой факс.

— Нет проблем. За тобой бутылка.

— Пива?

— Да, от вас благодарности дождешься, как же…

Факс зашипел, оживая. Наружу поползла распечатка.

Бойко с листом бумаги в руках вернулся в комнату, где Ярощук оставался с Адуговым.

— Так вот, Алексей, господин Давлатмирзаев, Абу Маджид и Адугов это одно лицо — дезертир Муса Хорхороев. Можешь его не любить, но жаловать придется. Как считаешь, Муса?

Хорхороев упрямо поджал губы:

— Отвечать не буду. Требую прокурора и адвоката.

— А, ты сразу требуй сразу все, — сказал Ярощук серьезно. — Чтобы потом не отвлекаться на мелочи. Я запишу. Значит, тебе прокурора, адвоката? Пить предпочитаешь коньяк или виски? Апельсиновый сок надо?

Хорхороев набычился, опустил голову и смотрел на Ярощука исподлобья.

— Я думал, Муса, что ты умнее и сам догадаешься, в чем дело. Увы, придется объяснить. Ты газеты читаешь? Вот просмотри. Материал для размышления.

Он положил перед Хорхороевым свежий номер «Московского комсомольца» и ткнул пальцем в заметку под рубрикой «В номер. Срочно».

"Смерть на вираже.

Искусство проезжать крутые повороты никак не дается столичным водителям. Вчера ночью при выезде с Улицы 1905 года на Краснопресненскую набережную водитель черного «Гранд Чероки» не справился с управлением. Машина сбила чугунный парапет, отделяющий Москву-реку от дороги и с ходу влетел в реку. Судя по силе удара, машина летела со скоростью свыше ста двадцати километров в час. При ударе о преграду дверцы салона распахнулись, водителя выбросило наружу. Несмотря на то, что река здесь не очень глубокая, тело водителя найти не удалось.

Как нам сообщили в Государственной инспекции безопасности дорожного движения, машина зарегистрирована на имя президента мелкооптовой торговой фирмы «Кизлярка» г-на Руслана Адугова…"

Хорхороев прочитал заметку и молча отодвинул газету.

— Думаю, — сказал Ярощук, — теперь тебе не надо объяснять, что мы сейчас беседуем с покойником? Тебя нет физически. Ты утоп. А у тех, кого нет, не имеется и прав. Ни на прокурора, ни на адвоката.

— То, что вы делаете, незаконно.

— Догадливый, — сказал Ярощук, — но из этого ничего не вытекает. У меня при взрыве дома в Печатниках погиб старый знакомый. Как думаешь, та акция была законной? Время расплаты всегда наступает.

— Думаешь, испугал?

— И не пытался. Просто проинформировал.

— Тогда все, что я предложу сейчас, пришло в голову не от страха. Просто я трезво оцениваю реальность и считаю, что лучше с вами пойти на сотрудничество. Но на моих условиях.

— Вот как? И что за условия?

— Прежде мне ответьте, кто будет принимать решение, как со мной поступить? Ваш генерал?

— Тебе трудно поверить, но решения принимаю я, — сказал Бойко и вздохнул. — Каким бы оно ни было, отвечаю за все я.

— А что, над вами уже нет генералов?

— Есть, но с мертвыми душами они предпочитают не связываться. Зачем высокому начальству отвечать за людей, которые утонули?

— Мне нужны гарантии. Пусть вас не смущает, если я скажу, что и сам давно уже сыт играми, в которые так долго играл. Вот так сыт, — Хорхороев ребром ладони провел по горлу. — Я всегда был вашим врагом. Это вы знаете. Но иногда интересы врагов могут совпадать. Я дам важные сведения, а вы меня отпустите под мое обязательство больше никогда не выступать против России. То, что в глазах своих я мертв, дает мне возможность выйти из игры. У меня есть заграничный паспорт на другую фамилию. Я исчезну с горизонта навсегда. С вашего и с нашего — чеченского.

— Договор такого рода возможен, если он будет подкреплен действительно серьезными сведениями, которые вызовут наш интерес.

— Сведения серьезные.

— Например?

— Могу указать места расположения секретных арсеналов, заложенных в Урус-Мартановском, Веденском и Итум-Калинском районах на случай ведения партизанской войны.

— Это серьезно. Дальше.

— Так вы принимаете мои условия? Мне необходимы гарантии.

— Как вы их мыслите? Мне дать клятву на Коране?

— Не надо богохульствовать. Достаточно слова чести русского офицера.

— Я его даю.

— Спасибо.

— Итак?

— В настоящее время в горах в районе Тазбичи — это Итум-Калинский район со своей охраной находится шейх Абу Бакр. Когда у вас говорят о Хаттабе, то его роль слишком преувеличивают. Хаттаб — пешка по сравнению с Абу Бакром. Хаттаб, воюя в Чечне, делает деньги и имя борца за веру. А Шейх Абу Бакр эту войну финансирует и контролирует. Все связи с экстремистскими исламскими организациями Саудовской Аравии, Афганистана и эмиратов, а также и денежные потоки оттуда проходят через него. Недавно Абу Бакр профинансировал закупку радиотехники товаров для Шамиля Басаева. По их замыслу в Сванетии на грузинской территории в труднодоступной горной местности будет смонтирован мощный приемо-передающий центр радиосвязи. Для осуществления замысла уже ведутся переговоры с лидерами движения «Свободная Сванетия».

— Это все?

Хорхороев подумал. Посмотрел на Бойко.

— Мне известны охранные системы, которые применены при закладке тайных арсеналов в горах.

— Откуда у тебя такие подробности? — Ярощук не скрыл сомнения.

— Элементарно, — хмыкнул Хорхороев. — Я сам через фирму «Кизлярка» покупал сейсмомагнитометрическую аппаратуру «Дуплет» и получал консультации специалистов по монтажу системы. — Хорхороев облизал пересохшие губы. — Можно мне попить?

Бойко встал, прошел к стенному шкафчику, открыл, достал початую бутылку «Тархуна». Вернулся к столу. Налил зеленоватую жидкость в стакан. Хорхороев взял его и жадно, большими глотками, выпил. Поставил стакан на место и вытер губы тыльной стороной кисти.

— Может, вы теперь будете задавать свои вопросы?

— Муса, — Ярощук смотрел на чеченца с сомнением, — ты по всему не дурак. Почему же так глупо подставился со мной у мадам Зеркаловой?

Хорхороев брезгливо поморщился:

— Это был план Исрапилова. Он озверел, когда его задержали. А Казбек не прощает обид.

— И ты ему поддался?

— Что значит «поддался»? Я не частное лицо. В нашей организации строгий порядок подчинения.

— Выходит, тебе приказали меня убрать?

— Задержать.

— А почему не ликвидировать сразу? Нанять киллера и…

— Это конечно проще, но Исрапилову хотелось спустить с вас шкуру.

— Кто такая Зеркалова?

— Курва на содержании.

— Она знала о ваших планах?

— Шлюх в такие дела не посвящают.

— Где сейчас Исрапилов?

— Уехал.

— Смылся?

— Можно сказать и так.

— Его что-то испугало?

— Ему посоветовал Бадришвили.

— А это еще что за тип?

— Казбек начинал карьеру на Кавказе в группе Бадришвили.

— В банде?

— Не спорю.

— Как были связаны Исрапилов с Артемьевым?

Ярощук задал вопрос так, будто ему точно было известно, что Исрапилов не случайно оказался на месте взрыва, который погубил Артемьева. Хорхороев так и понял.

— С полковником? Артемьев должен был передать нам радиовзрыватели и пластид.

 

13

— Странно, — сказал Бойко, когда они с Ярощуком остались вдвоем, — иногда мне кажется, что даже в простые дела вмешивается мистика.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты опознал в Хорхороеве старого знакомого. Хорхороев здесь назвал тебе имя Абу Бакра и Патрика Бадришвили. А мне незадолго до твоего появления звонили из израильского посольства. И дали ориентировку, что именно Бадришвили переправил в Чечню через Грузию этого самого шейха.

— Причем тут израильское посольство? — Ярощук посмотрел на Бойко с интересом.

— Сотрудничаем с ними… в вопросах борьбы с терроризмом.

— Вот уж чего не знал! Даже странно…

— Ничего странного. Именно с Израилем в этом деле мы лучше всего понимаем друг друга. В Тель-Авиве ведь хорошо знают, что такое исламский терроризм. Да, постой…

Бойко замолчал. Взгляд его стал отрешенным. Он о чем-то напряженно думал. — Постой. Постой…

— Стою, — усмехнулся Ярощук, откидываясь на спинку стула. — Не переживай.

— Алексей! — оживился Бойко. — Есть идея! Шикарная. Ты знаешь во сколько оценена голова шейха Абу Бакра?

— Какой реакции ты ожидаешь? Чтобы я спросил: сколько, а когда ты скажешь, то охнул бы от удивления?

— Удивиться можно. Миллион долларов — это впечатляет, хотя дело в другом. Если собрать крепкую группу лихих ребят, можно материально обеспечить себя до конца дней.

— Но для этого надо взять Абу Бакра за бороду, так? Извини, это не по мне. Ты знаешь, я авантюрист, но не до такой степени, как тебе кажется. Миллион на кон просто так не выставляют. А если выставили, значит практически невыполнимая дело не просто серьезное, но по-настоящему трудное. Такая сумма дается за операцию высшей категории сложности.

— Но разве я тебе говорил, что стоит потрясти дерево и с него посыплются баксы? Сложность операции я представляю не хуже тебя.

— Так в чем же дело? Не кажется тебе, что вы тут пытаетесь чесать правое ухо правой рукой через левое плечо. У вас солидная контора, могли бы сами собрать мобильную группу и — вперед!

— Группу? Из кого? — Бойко скептически хмыкнул. — Из генералов?

— У вас что, перевелись майоры и капитаны?

— Есть, конечно. Но ты не учел три фактора. Первый, — Бойко стал загибать пальцы. — Премию в миллион баксов установило правительство иностранного государства. Поэтому посылать штатное подразделение, обязав его работать на чужого дядю, никто не осмелится. Если будут потери, попробуй объясни общественности, в чьих интересах выполнялось задание. Второе. Те генералы, которых я знаю, от миллиона долларов не откажутся, но только в случае, если ты им его принесешь в кейсе. И третье. Капитаны и майоры, которые смогут сделать это дело добровольно, свой приз генералам отдавать не захотят.

— Что же ты предлагаешь?

— Собери толковых ребят. Добровольцев, не имеющих заработка на гражданке, но имеющих опыт спецопераций — и вперед!.

— А что? Предложение и в самом деле забавное, — задумчиво произнес Ярощенко. — Придется поспрошать Хорхороева поподробнее — как и что. Потом дам ответ.

 

14

Ярощук принял решение и позвонил старому приятелю полковнику запаса Денису Резванову. Они условились встретиться на Пушкинской площади в начале Тверского бульвара.

Ярощук вспомнил о Резванове не случайно. Тот родился и вырос в Гудермесе, мальчишкой выучил чеченский язык, восприняв с детской непосредственностью не только строй речи, но и ее диалекты.

За двадцать лет службы военный контрразведчик Резванов участвовал в афганской и первой чеченской войнах и приобрел немалый боевой опыт.

В Чечне он не раз проникал в горные районы, где располагались тайные базы боевиков. Не менее важным Ярощуку казалось то, что Резванов близко знал боевых офицеров, которых можно привлечь в состав диверсионной группы.

Измеряя шагами знаменитый Твербуль — Тверской бульвар, — они ходили около двух часов, в деталях обсуждая предложение провести операцию, оценивая степень ее риска, возможности успеха и вероятность неудачи.

— Если я тебя понял, — говорил Резванов, — операция будет проводиться в интересах иностранного государства. А насколько это легально для нас, офицеров спецслужб?

— Я первым делом для себя выяснил этот вопрос у Бойко. Он аккредитован в посольствах тех иностранных государств, с которыми Россия имеет договоры о совместной борьбе с терроризмом. В ряде случаев он готовит специальные бумаги — меморандумы, запросы, ответы на аналогичные документы для других спецслужб. Однако в случаях, когда возникает необходимость в неформальном обсуждении проблемы, он имеет право обращаться к тем, с кем ведет дела. И привлекать себе в помощь любых специалистов.

— Это именно тот случай?

— Да. Взять Абу Бакра — значит подрубить крылья Бен Ладану. Этот бородач засел в Афганистане, а щупальцы его и в китайском Синузене, в югославском Косово, в Израиле и в Чечне. Шейх Абу Бакр — один из тех, кто организовал несколько взрывов на территории Израиля. Объявлен в международный розыск как по линии Интерпола, так и через взаимодействующие спецслужбы. Если бы речь шла о Басаеве или Хаттабе, то эти фигуранты должны нести ответственность перед Россией. На шейха Абу Бакра у нас нет серьезных материалов. Он оказался в Чечне, с одной стороны, чтобы укрыться от розыска, с другой — поднять свой авторитет активного борца с неверными среди своих сторонников. Однако на деле его роль сводится к контролю за финансовыми потоками, идущими в Чечню из экстремистских мусульманских организаций. Самое большее, что ему можно инкриминировать — нарушение госграницы и незаконное пребывание на территории России. Затевать спецоперацию для задержки Абу Бакра никто не станет. Это связано с большими расходами и риском. В то же время за голову этого террориста Израиль объявил награду в миллион долларов. Он их допек, и они хотят с ним посчитаться. Как думаешь, стоит потрудиться за такой приз?

— Потрудиться стоит, но требуется объяснение, почему в ГРУ сами не могут сколотить группу? Может, просто кому-то выгодно подставить других, чтобы в случае чего списать на них неудачу?

— Я задавал Бойко этот вопрос. Он все объясняет просто. Причем, я уверен, объясняет абсолютно честно. Ты прикинь, сколько начальников от командира спецназа до министра обороны, стоит в цепи, по которой пойдет бумага о разрешении на проведение акции, а затем вернется доклад об успехе ее или провале? И каждый, прежде чем завизировать документ, подумает о себе, о том, что сулит ему удача и чем будет грозить неудача. Ты уверен, что пять-десять инстанций бумага к министру пройдет в один день, и что все начальники охотно поставят свою подпись под ней, а не отбросят наше предложение в сторону? Ты уверен, что этого не произойдет на последнем этапе, когда министру не захочется брать на себя ответственность за дело, провал которого грозит политическим скандалом?

Резванов потер руки и хрустнул костяшками пальцев.

— Алеша, то что ты предлагаешь, звучит заманчиво. Но чтобы провести такую операцию, нужен лидер. Боевой командир с опытом. Который знает, что такое горы и водил там людей.

— Вот и подумай о таком. За твоими плечами две войны. Наверняка знаешь толковых офицеров.

— Из всех, кого знаю, душа расположена к одному. Я уже делал однажды на него ставку.

— И выиграл?

— Если бы нет, чего о нем вспоминать? Может слыхал о разгроме чеченской бандгруппы под Ковыльной?

— Об этом разве писали?

— Алексей! Если нам где-то дают по морде — это читабельный материал для газет. Если мы кому-то по рогам врежем, об этом можно и промолчать. Или дать две строчки мелким шрифтом.

— Как зовут этого твоего приятеля?

— Полуян.

— Попробуй, прозондируй его отношение. Только не тяни.

 

15

Резванов и Ярощук ехали к Полуяну вместе. Пятьсот километров одолели в один прогон. С магистрали свернули на дорогу, не знавшую ремонта по меньшей мере десяток лет. Поэтому участки асфальта казались здесь странными проплешинами на пыльной дороге, вьющейся между полей, заросших высоким бурьяном. И вдруг на одном из перекрестков, от указателя со стрелкой "Фермерское хозяйство «Медведь», в глубину полей потянулась прямая дорога с прекрасным твердым покрытием.

— Нам туда, — сказал Резванов и повернул налево.

Проехали метров пятьсот и увидели треугольный знак, изображавший две черные округлые выпуклости, которые водители между собой называют то титьками, то бюстгальтером.

Резванов притормозил, поскольку увидел, что к ним приближалась голубенькая «Нива» — бодрый сельскохозяйственный бегунок.

«Нива» остановилась посреди дороги, не доехав до «Жигулей» метров двести. Из машины вышли двое. Тот, что был слева, поднял руку ладонью вверх вперед, предлагая остановиться.

Резванов вышел из машины, Ярощук остался на месте.

— Господа, вы к кому? Здесь частная территория и сквозного проезда нет.

— Суров! — насмешливо воскликнул Резванов, узнав в крепком загорелом мужчине старого знакомого. — Ох и Суров, бродяга! Игорь, что не узнаешь?

Но Полуян уже узнал Резванова и шагнул к нему, держа правую руку на отлете, — это чтобы рукопожатие началось со звонкого шлепка.

— Денис Егорыч! Чертушка! Значит, если мы не идем в ЧК, то оно само к нам является? Или опять чеченцы близко?

— Ты как в воду глядишь, — засмеялся Резванов и принял ладонью шлепок руки Полуяна. — Рад тебя видеть, Игорь Васильевич! Вижу — крепок, бодр, улыбаешься.

— Считаешь, пора раскулачивать, верно?

— За что?

— Раскулачивали не за что, а во имя справедливости. Вот сейчас у меня есть пчелы, а у тебя нет. Раскулачишь, не будет ни у тебя, ни у меня. Зато восторжествует идея равенства и справедливости.

— Ладно, кончай политграмоту. Мы вот с другом приехали к тебе всерьез поднабраться ума-разума. Посмотрим, может, и в нас пчеловоды проснутся.

— Ну, ну, валяйте, попытайтесь. Если хватит пороху. Знакомься, это мой компаньон — Иван Медведев.

— И вся земля тут твоя?

— Наша. Здесь когда-то располагалась радиолокационная станция ПВО. Охраняемая территория. Казарма. Склады. Вокруг поля, посадки липы. Прекрасное место для медосбора.

— А это? — Резванов указал на табличку с надписью «ЗОНА ПОСТА. СТРЕЛЯЮТ!» Ты понавешал предупреждений?

— Зачем? Просто оставил, что было раньше. Я ведь совладелец хозяйства на паях. Но предупреждение соответствует правде.

— Приходилось?

Полуян усмехнулся.

— Не раз. Любителей меда развелось больше, чем у меня пчел.

— Рэкетиры? Как вы от них спасаетесь?

— Помаленьку отстреливаемся.

— А местные власти как? Администрация? Милиция? Помогают?

— Власти тоже любят медок.

— Обирают?

— Не без этого.

— И вы это терпите?

— А куда денешься? Ладно, обо всем потом. Поехали.

За холмом, который они перевалили, открылся вид на поля гречихи, на липовую рощу и пруд. На его берегу стояли два новеньких кирпичных домика, двухэтажных, аккуратных, без прибамбасов, которые отличают коттеджи новой московской финансовой знати, строящей свои загородные обиталища так, чтобы те кричали: «Во, какой я! Во, сколько наворовал!»

— С дорожки за стол, — предложил Полуян и провел гостей на застекленную веранду, с которой открывался прекрасный вид на озеро и рощу за ним. — Женщины наши в город, так что прошу прощения, если что будет не так.

На столе появились самовар, тарелки с яблоками, домашние закуски и разносолы, несколько хрустальных ладей, заполненных медом разных цветов — янтарно-прозрачным, темноватым, белесым…

— Свой огород, — сказал Полуян и рукой обвел стол. — Угощайтесь.

Начали с водочки, которую на стол, преодолев сопротивление хозяина, выставил Резванов.

— «Гжелочка» же! — объяснил он. — Вез из столицы специально для встречи.

Застольный разговор длился около часа, но хозяин понимал, что гости ходят вокруг да около. Наконец, не выдержал.

— Вы, как я понимаю, тоже своего рода рэкетиры и ко мне тоже за медком? Только признаться боитесь.

— Почему боимся? — Резванов открыто улыбнулся. — Все верно, только мы не за медком, а за самим пчеловодом. Хотим пригласить тебя на прогулку. Небольшая такая, понимаешь ли, диверсионная операция.

— Понял! — усмехнулся Полуян. — Изложил доходчиво! А с чем ее едят, эту вашу диверсию?

— Нам разрешено сообщить тебе подробности только после получения согласия повоевать еще разок. Короче, мы должны толкнуть тебе кота в мешке, не предупреждая заранее — здоровый он или бешеный. Насколько я тебя знаю, на таких условиях ты нас сразу пошлешь подальше и будешь прав. Но, мы Игорь нарушим данные нам полномочия ради того, чтобы ты имел возможность увидеть открытые карты.

— Может, все-таки не стоит, господа полковники? Я выслушаю, не соглашусь, а у вас начнутся неприятности…

— Игорь Васильевич, не волнуйтесь, — вмешался Ярощук. — Достаточно будет вашего слова.

— Нет, мужики, слова давать не буду. Так что даже не начинайте. Поживите у меня, отдохните, от столичной суеты.

— Не торопись, Игорь, — настаивал Резванов, — я решил посвятить тебя в дело уже тогда, когда предложил твою кандидатуру. Поэтому и приехал сюда. А теперь ты советуешь все закончить, даже не узнав сути предложения?

Влетевшая в окно пчела, погудев над головой Резванова, вдруг села ему на переносицу и, перебирая мохнатыми лапками, поползла к кончику носа.

— Сиди спокойно, — строго сказал Полуян, — Она сама улетит. А ты попробуй лучше огурцы. С медом — это нечто!

Резванов отрицательно качнул головой.

— На мой взгляд, мед уже сам по себе — нечто. Макни в него резиновый ластик, и проглотишь за милую душу. Так что огурцы пусть идут с солью, а медок — с чайком. Да, кстати, чай-то у тебя есть?

— Резванов, что за вопрос?!

 

16

Резванов излагал Полуяну причины, которые побудили обратиться к нему. Назвал и сумму приза за шейха Абу Бакра, хотя сделал это в конце, чтобы у Полуяна не возникло мысли, будто весь расчет построен на том, будто его решили соблазнить деньгами. Но все это — в общих чертах, без многих важных подробностей. Детали — это потом. Когда будет согласие.

Однако Полуян обратил внимание на другое.

— С чего это вы приехали именно ко мне с таким предложением? Только честно.

— Все еще не доверяешь?

— Скорее удивляюсь. Мы ведь тут не отрезаны от мира. По вечерам в ящик смотрим. Показывают наших спецов в Чечне, ай да ну! Крутые в сиську: ложись перед ними и не шевелись. Может, проще простого взять готовую группу и — вперед? А вы к отставному подполковнику, да еще с неснятой судимостью.

Резванов усмехнулся.

— Ты как был идеалистом, так и остался. Конечно, взять готовую команду проще, только кто ее даст? Все спецы кому-то подчинены. Начни их выпрашивать, не оберешься вопросов: кого, куда, зачем, почему? Потом подсунут тебе таких, которые меньше всего подходят для дела. Не мне тебе объяснять…

— Короче, предлагаешь снова надеть форму и взяться за автомат? А я, между прочим, отдал своим близким распоряжение. Когда будут хоронить, пусть делают это где и как угодно. Однако есть два условия — без креста и попа и ни в коем случае не надевать на меня военную форму. А теперь ты вдруг предлагаешь мне обрядиться в нее живому! Мне это надо?

— Форма, дорогой, это в первую очередь знаки различия — погоны, нашивки, награды… Надевать ее от тебя никто не потребует. А камуфляж — он нейтрален. Сегодня в нем даже бомжи расхаживают.

— Спасибо, утешил. Особенно сравнением с бомжами…

Сказать, что Полуяна не заинтриговал Резванов, значило бы покривить душой.

Он конечно, смирился бы с тем, если бы Резванов уехал, так и не сообщив ему всего, что мог, но осадок неудовлетворенности остался бы в душе надолго. А теперь его колебания походили на сомнения той девственницы, которой и хочется, и колется. Проницательный Резванов сумел это заметить. Он понял: Полуян не ушел в глухую защиту, а лишь принял оборонительную стойку.

— Ладно, сильно уговаривать тебя не стану. Но еще кое-какой информацией поделюсь. Тебе о чем-нибудь говорит такая фамилия Дага Берсаев?

— Если ты имеешь в виду того, который готовил диверсию в нашу Ковыльную, тогда да.

— Он самый. Так вот, есть шанс встретиться. Лично.

— Забавно, — с усмешкой ответил Полуян.

— Но в прицеле все же не Дага, а шейх Абу Бакр.

— Ты уже назвал это имя. Но я слышу о нем впервые. Он, как я понимаю, и есть наш главный клиент?

— Затем и приехали чтобы тебя с ним познакомить.

— Вы своего добились. Заинтриговали.

— Ты с компьютером как? — спросил Резванов.

— Чать-то не в тундре проживаем, — съерничал Полуян. — С лектричеством. И писюк имеем.

— Да ладно тебе! — деланно обиделся Резванов. — Я ведь без подначек.

— А я так и понял, — хмыкнул сказал Полуян. — Ну давай уж, не темни, излагай все.

— Отлично. Вот тебе мой ноутбук. А вот дискетки. Досье по Чечне. Прогляди для интереса. Потом обсудим все остальное.

Резванов включил компьютер и передал Полуяну.

— Поработай…

 

17

Аслан Масхадов, президент Чечни, для Полуяна не представлял ровным счетом никакого интереса. Но проглядел — так, на вякий случай. Для освежения в памяти.

Потом он набрал в рамке «Найти» слово «Басаев»На экране тут же возникли строки текста. Несколько медленнее электронная память выводила на экран фотографию фигуранта.

Басаев был запечатлен на фоне каменистого кряжа с портативной рацией в руке. Было видно, что снимок отнюдь не репортажный и фотограф не случайно поймал в объектив главаря чеченских террористов. Басаев самодовольно позировал перед камерой. Он стоял, одетый в новенькую, хорошо отутюженную камуфлированную форму — ни замина, ни складочки — на голове пятнистая кепочка с мягким козырьком. Ее перетягивала широкая зеленая лента с хорошо читаемой арабской надписью «Аллах акбар». Большая черная борода с проседью, рано поседевшие виски. Однако внимание на себя обращало улыбчивое выражение лица: Басаев не просто позировал, он самолюбовался.

За фотографией следовал текст.

"Басаев Шамиль Салманович. Родился в 1965 г. в селе Дышне-Ведено Веденского района Чечено-Ингушской АССР. Считается, что Дышне-Ведено возник на правом берегу реки Хулхулау в прошлом веке как хутор, в котором селились беглые русские, которые в столице Имамата Шамиля — Ведено возводили фортификационные сооружения. Таким образом есть предположение, что сам Басаев потомок этнических русских, принявших ислам. Его род среди вайнахских тейпов особой влиятельностью не пользуется.

Окончил школу в 1982 г. В Советской армии проходил службу в пожарной команде батальона аэродромного обслуживания. После увольнения из армии в 1987 принят в Московский институт инженеров землеустройства. Из-за отсутствия упорства и недостаточного уровня знаний образовал большую академическую задолженность и уже в 1988 его отчислили из института. Однако за год проживания в Москве преуспел в налаживании связей в криминальных кругах чеченской диаспоры. Это помогло ему сколотить достаточно неплохой стартовый капитал и приобрести известность у тех, кто в последующем стал определять политику, направленную на отделение от России.

В октябре 1991 года, прекрасно представляя, что имеет немного шансов на победу, выставляет свою кандидатуру на президентских выборах в Чечне. На выборах большинство голосов получил Джохар Дудаев.

9 ноября 1991 года участвовал в криминальном угоне пассажирского самолета ТУ-154 из аэропорта Минеральные Воды в Турцию. Акция по заявлению террористов проводилась против введения чрезвычайного положения в Чечне. Вернувшись из Турции в Грозный получил назначение на должность командира специального полка президентской гвардии с присвоением воинского звания полковника.

Следующей ступенью карьеры стало назначение на должность командующего сводных добровольческих отрядов, сведенных в подразделения так называемых войск Конфедерации Народов Кавказа (КНК), которые финансировались дудаевским правительством.

Уже через пять дней после начала войны в Абхазии Басаев прибыл в Гудауты с первым боевым отрядом КНК.

В августе 1992 года он, оставаясь командующим войсками КНК, получает должности заместителя министра обороны Абхазии и командующего Гагринским фронтом.

В Абхазии Басаев скомпрометировал себя тем, что по его вине в одной из боевых операций не была вовремя оказана поддержка осетино-кабардинскому отряду добровольцев. В результате из ста человек на поле боя осталось более половины бойцов. За это Басаева публично избил и по-русски выматерил командир того батальона, который заместитель министра обороны Абхазии обрек на гибель.

В апреле 1994 года в одном из лагерей в Афганистане, под руководством пакистанских военных инструкторов Басаев прошел подготовку для ведения диверсионных действий. С началом междуусобной войны в Чечне в 1994 году выступил на стороне Джохара Дудаева, узурпировавшего власть, и получил под командование специальную бригаду и звание бригадного генерала.

20 июня 1995 года провел глубокий рейд на территорию Ставропольского края и захватил город Буденновск. Началу рейда предшествовала религиозная церемония, которая прижизненно объявляла участников операции «шахидами» — мучениками, погибшими за веру.

Ворвавшись в Буденновск, отряд Басаева уничтожил отдел внутренних дел, захватил районную больницу вместе с больными и медицинским персоналом, объявив всех заложниками.

На беспрепятственный уход отряда террористов Басаев получил личное разрешение премьер-министра России Черномырдина.

Возвращение басаевцев из рейда стало триумфальным. Боевики его отряда, сознававшие, что шли на смерть, вернулись домой живыми и здоровыми. Это означало что на самого Шамиля Басаева и его дела снизошла милость Аллаха…"

Со следующей фотографии на Полуяна смотрело знакомое по телевизионным картинкам лицо арабского террориста Хаттаба. Рассматривать его не было ни причины, ни желания. Ткнув в клавишу «Page Down», Полуян убрал фото и начал читать справку.

"Хаттаб — псевдоним полевого командира интернационального мусульманского отряда ваххабитов, действующего на территории Чечни.

Настоящее имя — Хабиб ар-Рахман. Родился в шатре кочевников-бедуинов в пустыне Саудовской Аравии. Точное место неизвестно, поскольку такое не фиксируется. Подростком был направлен семьей на обучение в США. Имеет иорданское подданство.

Боевую деятельность в террористических мусульманских организациях начал под руководством Шейха Азама. С 1988 принимал участие во всех крупных операциях афганских моджахедов против Советской армии (Джелалабад, Хост). Был несколько раз ранен.

В Чечне с 1995 года. Участвовал в боях у Харачоя (1995), у Шатоя и Ярышмарды (1996).

Организовал и руководил нападением на российский военный гарнизон в Буйнакске в ночь с 21 по 22 декабря 1998 года.

Содействовал превращению дагестанских аулов Карамахи и Чабанмахи в военные базы ваххабитов.

Укреплению влияния Хаттаба в кругах дагестанских экстремистов способствовала его женитьба на Фатиме Бидаговой, дочери мухтара — старейшины аула Карамахи.

В Чечне авторитет Хаттаба укрепила дружба с семейством Басаева. Отец известного террориста Шамиля — Салман подарил Хаттабу дом в ауле Дышне-Ведено и назвал его приемным сыном. Это резко усилило позиции арабских и афганских наемников в чеченских событиях.

Отряд Хаттаба вырос за счет привлечения молодежи и на его базе в ауле Сержень-Юрт создан центр подготовки диверсантов «Кавказ» или «Саиб Абу аль-Вакас».

Воспитывая у подчиненных ему диверсантов силу духа, Хаттаб лично проводит пытки и казни. Кровавые расправы с теми, кто не одобряет и не поддерживает идеи ваххабизма сделали Хаттаба символом религиозного фанатизма и терроризма…"

 

18

— Хорошо, общий фон ясен, — сказал Полуян, возвращаясь к своим гостям. — Но кто он, этот тип, ради которого все затевается? Кто-то очень серьезный? Почему на него нет справки? Я все просмотрел, что мог.

— Мы ее получим в случае, когда подтвердим свою полнейшую готовность к операции.

— Неужели о нем так ничего и не известно?

— Известно, но весьма немногое. Причина проста: в сфере интересов наших спецслужб этот фигурант пока не оказывался. Тем не менее, кое что мы установили. В публикациях «Кто есть кто в Саудовской Аравии» фамилии основных владельцев крупного капитала имеют обычно окончания «ибн Сауд». Это вроде фирменной марки, свидетельствующей о принадлежности человека к правящей королевской фамилии. Поэтому исследователи в первую очередь обращают внимание на чужаков. Среди них — Бен Махзуф, сколотивший и оставивший наследникам капитал в семь миллиардов долларов. Затем следует Усама бен Ладен с четырьмя миллиардами. Это фанатик, которого на Западе называют террористом номер один. Он окончил университет Абдулы Азиза в Джидде. Во время войны в Афганистане за свой счет перебросил туда десять тысяч наемников из Саудовской Аравии, Египта, Пакистана, Судана, Йемена, Алжира. С того времени арабские наемники, благодаря Ладену, появляются всюду, где ведут войну исламисты. Теперь он финансирует боевиков в Чечне. Затем идет Абу Бакр, верный приспешник Усамы, его эмиссар. На войне сколотил состояние в сто миллионов. Оба они объявлены американскими спецслужбами в розыск в связи с террористическими актами против посольств США в Кении и Танзании.

— Командиры, — Полуян оглядел гостей, — А ведь вы меня всерьез заинтриговали! Но есть одно сомнение. Вы говорили о деньгах. Это в духе нашего времени: все на продажу. Но меня беспокоит юридическая сторона дела. При желании, а такое желание неизбежно возникнет у тех, кто узнает о нашем призе, группу по закону можно объявить преступной организацией. И тогда потянется целый букет статей Уголовного кодекса. Таких как, скажем, организация преступного сообщества, бандитизм и даже терроризм. На этом фоне обвинения в убийствах и захвате заложников — а такие деяния в ходе акции просто неизбежны — покажутся детскими забавами на фоне первых трех обвинений.полохи над

Резванов посмотрел на Полуяна с искренним удивлением.

— Игорь, можно подумать, что ты готовился к нашему разговору и штудировал при этом Уголовный кодекс! Если честно, я потрясен.

— А ты не трясись. Чтобы защитить свое право заниматься производством, обороняться от грабителей и чиновников, которые зачастую оказываются одними и теми же людьми, мне пришлось купить Свод законов и читать его вечерами вместо Священного писания. Если тебе все ясно, ответь на мой вопрос.

— Постараюсь тебя успокоить. Для придания акции законного характера с группой военных профессионалов будет заключен контракт на проведение диверсионной акции в горных районах Чечни. Это даст группе возможность вооружиться, передвигаться с оружием по территории России, наконец, вести боевые действия против незаконных вооруженных формирований.

— Кто с нами заключит такой контракт?

— Давай пока не будем об этом. Во всяком случае, его заключит с нашей группой контора, облеченная законом на такие действия.

Полуян молча протянул руку Резванову и положил ее вверх открытой ладонью. Резванов щелкнул по ней двумя пальцами.

— Забито. И еще вопрос. Кто из вас вышел на это дело?

— Я, — сказал Ярощук, еще и не подозревая в какое опасное положение мог поставить и себя, и миссию по привлечению к делу Полуяна.

— Как это произошло?

Ярощук потянулся и свел вместе лопатки за спиной. Он засиделся и у него побаливал позвоночник.

— Трудно сказать, как оно произошло. Меня хотели прихватить на живца. На одну актрисульку…

— Я знаю, как это бывает, — усмехнулся Полуян. — Меня самого тоже однажды именно так и закадрили. «Меня надо убить, — это она говорила. — Я так утомилась…» И все натурально! Ах, девочка-очаровашка…

«Меня надо убить. Я так утомилась», — эти слова Валентины Зеркаловой Ярощук очень хорошо запомнил, и странное совпадение его сразу заставило насторожиться.

— Откуда эти слова?

— Эти-то? — равнодушно ответил Полуян. — Из «Чайки». Антон Павлович Чехов, — в голосе Полуяна звучала ирония.

Резванов смотрел на Ярощука страшными глазами, пытаясь хоть как-то передать ему свое беспокойство, остановить его но тот ничего еще не понял.

— Как фамилия твоей жены? — спросил он. — Если не секрет, конечно.

— В суровой армейской жизни она носила фамилию Полуян. А вот в счастливых своих мечтах называла себя народной артисткой Зеркаловой… Валентина Зеркалова — так должны были бы писать крупным шрифтом на афишах. Вроде Алла Тарасовой. Правда, дождаться этого ей, кажется, не удалось. Впрочем, я не знаю, давно потерял ее из виду. И не жалею, честно говоря…

Ярощук глубоко вздохнул, поперхнулся и закашлялся. Полуян участливо стукнул его по спине, помогая одолеть кашель. А Ярощук обалдело думал: «Как это я не ляпнул фамилии актрисульки! Вот было бы дело!»

Чтобы уйти подальше от фамилии, прозвучавшей в разговоре, и отвлечь от нее внимание, Ярощук спросил:

— А кто из вас от кого ушел? Ты от нее или она от тебя?

— Мужику трудно сознаваться, что от него уходит женщина, но ушла она.

Ярощук вздохнул.

— В жизни всегда есть место подлости.