Мы воевали так же, как и раньше: прыжок — выстрел — отход или, вернее сказать, бегство с запутывание следов. С каждым разом я все больше и больше чувствовал, как пространство, в котором мы воевали, проходит сквозь меня, — и я внутренним взором видел все его изгибы. Пространство-время и я постепенно сливались в единое целое — и я чувствовал, что могу предсказать, как оно будет выглядеть в дальнейшем.

Я смотрел удивленными глазами на мир, и он раскрывался передо мною во всей своей красе. Я видел больше, чем позволяли приборы корабля, и это заслуга той, другой, нечеловеческой, части меня, которая привязана к моему телу и глубоко погружена в пространство-время.

Я знал, что еще ни разу за этот полет не выстрелил мимо, хотя, как и раньше, результаты выстрелов увидеть не успевал.

Постепенно, с течением времени я перестал контролировать ситуацию, а стал все больше и больше управлять ею; наконец, я почувствовал в себе силы и сделал то, о чем давно задумал: я решил изменить технологию атаки планетарной системы на новую: прыжок — выстрел — прыжок — выстрел… и так далее. В таком случае мне не нужно будет тратить время на запутывание следов — за выстрелом следует прыжок в другую вражескую планетарную систему, потом снова выстрел, и так до бесконечности, пока не кончатся силы.

На этот раз я был уверен в успехе, и эта уверенность питала мою решимость!

До того, как я стал применять эту технологию, мы успели сделать около десятка выстрелов; при этом на один выстрел мы тратили до двух суток — часов по сорок-пятьдесят; когда же я стал применять новую технологию, тогда на одну атаку, включающую в себя выстрел и прыжок, у меня начало уходить около восьми с половиной часов. Сам выстрел занимал не больше половины минуты нашего корабельного времени, прыжок — всего несколько минут, а в целом атака с прыжком занимала примерно минут десять. Однако на выходе из туннеля мы попадали уже в другое галактическое время, отстоящее от времени начала прыжка в среднем на несколько часов.

Прыжок всегда действует как машина времени — время на входе и время на выходе из него не совпадают, поэтому, преодолев туннель за пару минут нашего корабельного времени, мы оказывались на несколько часов в будущем. О том, что туннель является машиной времени, я не говорил раньше, не желая раньше времени усложнять свое повествование до поры до времени ненужной информацией, однако сейчас пора сообщить тебе об этом, мой читатель.

Итак, это свойство пространственного туннеля присуще ему благодаря его внутренней логике функционирования: в постоянных туннелях это явление компенсируется аппаратурой, находящейся на другом конце тоннеля, поэтому время на обоих концах таких туннелей течет одинаково. Временные же тоннели, которые используются для перемещений внутри планетарной системы, уже работают как маломощная машина времени, но обычно она не может отправить объект в будущее дальше, чем на минуту; однако когда космический корабль одним прыжком преодолевает расстояние длиной во многие световые годы, тогда разница в течении времени на концах тоннеля достигает значительной величины, — правда, за всю предыдущую историю космических полетов никому не удавалось переместиться в будущее более чем на несколько суток.

Но в моем способе был один важный недостаток: приходилось воевать без отдыха, корабль стрелял день за днем, экипаж работал без передышки, а затем, когда усталость давала о себе знать, мы просто возвращались на базу, где и отдыхали.

Вскоре я понял, что противник будет ждать меня возле центральной звезды планетарной системы — меня или же кого-нибудь другого, — чтобы поразить выстрелом антиматерии и предотвратить атаку на планеты. Но у меня не было выбора — я сам выбрал свой путь и должен был пройти его до конца, даже если в конце меня ждала гибель.

…Вскоре то, чего я больше всего опасался, произошло: у каждой звезды, возле которой мы выпрыгивали, я стал встречать вражеские корабли — их было так много, что некоторые из них почти всегда находились от нас на расстоянии выстрела антиматерией, но самого выстрела ни разу не было. Они не стреляли не потому, что не хотели — они хотели этого, и даже очень, — просто они не успевали прицелиться и выстрелить: мы наносили удар и успевали скрыться в тоннеле до того, как в наш корабль попадет поток античастиц! Все дело в быстроте — промедли мы хоть немного — и корабль вспыхнет, как ядерная бомба!

Я заметил еще вот что — кораблем управлял я один, а остальные лишь слегка помогали мне. Штурман не делал вычислений, так как ему не хватало на это времени, а оба пилота вместе с остальными членами экипажа только старательно выполняли мои приказания, причем иногда хуже, чем если бы они выполнялись в автоматическом режиме. Теперь я уже не могу говорить об экипаже: «мы сделали», «мы выстрелили» или же «мы прыгнули» — они практически ничего не делали, поэтому правильнее будет говорить: «я сделал», «я выстрелил», «я прыгнул» — в дальнейшем именно так я и буду говорить.

…Итак, я стрелял. Враги висели у меня на «хвосте», поэтому я не замедлял свой бег ни на минуту; во мне было (или, может быть, стало?) настолько много сил, что когда все мои люди устали, тогда я поворачивал корабль на базу, и там менял звездолет вместе с экипажем, а сам, не потеряв ни единого мгновения на отдых, со свежей командой вновь вернулся на свой кровавый путь.

Обмен кораблями происходил очень просто: назначенный командующим крейсер подлетал к моему звездолету, затем оба корабля синхронизировали свои курсы, после чего с помощью транспортного робота происходил обмен командирами: я входил внутрь робота и захлопывал за собой дверь, он искривлял пространство, и через три дополнительных геометрических измерения плюс дополнительное время мы перемещались в соседний звездолет; там я выходил, а на мое место заходил капитан второго корабля, и робот перемещал его на мой бывший крейсер.

Когда я впервые доложил руководству о том, что мне нужен новый корабль с неуставшим экипажем, в штабе меня не поняли. Я объяснил им, что я не устал и что пока мои люди будут отдыхать, я могу воевать с другими подчиненными на другом звездолете.

Но когда я доходил до такого порога усталости, что сон и кратковременный отдых были мне просто необходимы, тогда я менял корабль и отдыхал на нем от нескольких часов до двух суток, в то время как мой новый звездолет в одиночестве и в безопасности парил в пустоте.

Необходимо добавить, что когда я прыгал в следующую планетарную систему, я прыгал не туда, куда хотел бы прыгнуть, а туда, куда была возможность прыгнуть, — туда, куда я мог бы попасть одним прыжком, не используя промежуточные прыжки. Поэтому я никогда не знал, где окажусь в следующий раз, — и это было хорошо, потому что противник не успевал приготовиться к встрече. Когда я менял корабли или же отдыхал, тогда меня от преследователей прикрывали свои, и я был в относительной безопасности. Война разрасталась; и новые данные о союзниках, вступивших в войну, и о новых противниках, с которыми предстояло воевать, я получал только в то короткое время, когда менял корабли или же (но это случалось гораздо реже) когда я в космосе неожиданно встречался со своими.

Так продолжалось два с половиной месяца общегалактического времени — я практически не спал, работая без передышек, как и весь остальной экипаж, и менял корабли часов через 14-18 корабельного времени, то есть каждые четыре-пять недель по галактическому исчислению — я просто меньше уставал, чем остальные, и дольше, чем они, мог качественно работать с основным оружием и рассчитывать прыжки — только и всего. Если раньше в среднем я тратил на атаку восемь с половиной часов, включая время на передышку при смене экипажа, то теперь я довел время этого цикла до примерно семи часов двадцати минут. Я практически перестал промахиваться — каждые четыреста сорок минут гибло население одной планетарная системы, вот почему за все это время мной было уничтожено население на более чем двухстах тридцати системах, а общее число погибших составило чуть меньше тысячи семисот триллионов человек, то есть больше пятнадцати миллиардов человек гибло за одну минуту или двести миллионов в секунду! И это были потери только из-за меня одного — а ведь кругом шла война, и людей гибло гораздо больше, чем только от моих рук! Могло показаться, что красным зверем метался я там, между звезд, наводя ужас и сея смерть, но это было не так — я исполнял свой долг, и число погибших от моих рук было каплей в море погибших в той великой войне.

Что такое война в пределах одной планеты? Это — гибель максимум миллиарда человек в течение нескольких военных лет . А что такое настоящие звездные войны? Это — гибель сотен миллиардов за одну секунду!

Вот, что такое звездные войны; но совсем не об этом думали люди, когда впервые выходили в космос, совсем не об этом!

…Я не успевал думать, не успевал понять и что-либо осмыслить — все мое время уходило на убийства, причем убийства правильные, убийства по закону и одобренные обществом. Я не видел погибших, не слышал их стонов и криков о помощи, я не видел их глаз, в которых были ужас и отчаяние, — я ничего не видел!

Один человек, убитый твоими собственными руками, в психологическом плане для тебя значит больше, чем сотня, погибшая на большом расстоянии.

Убитые мной — были абстрактными цифрами, и потому это мне делать было легко — так же легко, как и другим солдатам.

…А потом я оказался в Солнечной системе, но о ней нужно рассказать особо. Во-первых, все ее планеты находились на тех же орбитах, что и при возникновении, а во-вторых, ни одна планета целиком не принадлежала ни одному какому-нибудь государству: на Земле, к примеру, сотни государств имели свои владения; Марс, Венера с Меркурием и спутники планет-гигантов были вдоль и поперек исчерчены линиями государственных границ. Солнечная система во время Первой Галактической войны еще не была объявлена зоной, свободной от войны, но после того, что я там совершил, люди одумались и разоружили ее, поэтому во время следующей большой войны — Второй Галактической — Солнечная система уже была демилитаризованной и ценности в военном отношении совершенно не представляла.

…Так получилось, что я прыгнул и оказался возле Солнца. Земля — Родина человечества, на которой я ни разу не был раньше, — светилась теплым голубоватым светом. Я знал, что на Венере нет территорий, которые принадлежали бы нам или нашим союзникам — там были только владения враждебных нам государств, поэтому нанести удар по Венере мне представлялось вполне возможным. Сама Земля была с другой стороны Солнца, вот почему гравитационный удар повредить ей не мог. Все же Земля у нас, людей, одна-единственная и неповторимая, а потому я хоть выстрелил, но с таким расчетом, чтобы основная часть энергии псевдозвезды рассеялась бы в виде нейтрино и антинейтрино и лишь малая часть ее пошла бы на образование гравитационного удара. У Венеры нет естественных спутников, но зато было великое множество небольших планетарных тел, отбуксированных людьми из пояса астероидов и вращавшихся вокруг нее. К слову, около всех планет Солнечной системы к Первой Галактической войне вращалось уже довольно много таких спутников, сделанных из больших и малых астероидов, а затем заселенных и обжитых людьми.

И вот, атакуя по точно таким же принципам, как и раньше, я выстрелил в один из спутников Венеры…

В этом моя вина, и я признаю ее — я попал не в спутник, а в саму Венеру, и в ужасе ждал, что же будет дальше.

Я слишком уверился в собственных силах и собственной непогрешимости, иначе я бы никогда не сделал этого: нападать на Венеру не стоило потому что, во-первых, войска в Солнечной системе находились лишь в частичном состоянии войны — звездолеты имели право сражаться исключительно антиматерией и не имели права прибегнуть к основному оружию — это делалось для безопасности нашей Родины — Земли — от возможных колоссальных разрушений или даже полной гибели в результате применения основного оружия. Но безопасность эта была кажущейся — ведь и неуправляемый, полусожженный античастицами корабль, несущийся на субсветовой скорости, вполне может врезаться в планету и нанести ей чудовищную травму; а во-вторых, некоторые нейтральные государства, владения которых находились на Венере, с течением времени вступят в войну на нашей стороне — и получилось, что я практически самовольно использовал основное оружие, повредив нашим потенциальным союзникам.

Вот что такое чистая агрессия: едва сумев сориентироваться по принципу «свой-чужой», так сразу же наносится удар! Да, война — не фунт изюма, а бешеная рубка звездолетов — это отнюдь не то, что вкладывает в это понятие обычный человек, никогда не сидевший в командирском кресле и не державший в своих руках судьбы триллионы жизней!

…Неподалеку от меня сражалось несколько небольших групп кораблей, потоки антиматерии, как мечи богов, вспарывали космос; на меня пока еще никто не нападал, а тем временем Венера стала взрываться изнутри.

Гравитационная энергия псевдозвездой практически не выделялась; вещество планеты постепенно разогревалось от тепла все увеличивавшихся в количестве ядерных реакций, пока, наконец, с поверхности планеты не стали вздыматься огненные факелы, выбрасывая в космос куски планеты. Я не хотел этого, и мне было горько осознавать, что в этом повинен только я один. Взрывающаяся Венера была той ложкой дегтя, которая испортила мне целую бочку меда.

Планета, названная так в честь богини любви, превратилась в маленькую звездочку — она полыхала и полыхала, а затем стала распадаться на куски, которые в свою очередь тоже стали разваливаться на части. Венера постепенно превращалась в облако раскаленной пыли, вытягиваясь вдоль своей орбиты; облако росло и росло, полыхая, как огромный ядерный костер, и увеличиваясь до гигантских размеров, а вещество облака все так же продолжало взрываться.

— Что ты наделал? Зачем тебе это было нужно? — кричали на меня мои соседи по рубке.

— Так получилось… Я не хотел… — оправдывался я.

А они и дальше продолжали «клевать» меня, растравляя горечь неудачи…

Что мне делать — я не знал: все плохое, что только можно было сделать, я уже сделал; теперь нужно исправлять содеянное, необходимо как-то улучшать ситуацию… — и ум мой судорожно заметался в поисках ответа…

Внезапно, посредине этого кошмара, меня осенила ну просто-таки великолепная мысль:

— Заткнитесь, — оборвал я своих подчиненных, — мы садимся на Землю.

— Зачем? — удивились они.

— Там я узнаю мнение о случившемся у народа!

Офицеры поразились моему решению, но замолчали и вернулись к своим приборам. Я запросил Землю о посадке открытым текстом для того, чтобы нам никто не мешал садиться — и мне это удалось: корабли противника, пролетающие рядом, огонь не открывали, и мы, соответственно, не обостряли ситуацию тоже. В то время, как на Земле думали, давать ли нам право на посадку или же нет, мы постепенно сбрасывали свою околосветовую скорость: корабль сделал несколько больших кругов, постепенно замедляясь и сближаясь с планетой.

И вскоре скорость у нас была уже совсем незначительная и вполне достаточная для посадки, поэтому тормозящее многотысячекратное ускорение мы выключили, и у нас появилась возможность ходить по кораблю. Я приказал транспортному роботу принести мою одежду, оделся и, сев на свое кресло, стал ждать посадки. Корабль вошел в стратосферу. Вскоре нам дали разрешение на посадку, но не там, где мне хотелось, поэтому я решил сам посадить корабль туда, куда считал нужным.

— Где мы будем садиться? — спросил меня штурман.

— Возле «вечного» города, — ответил я.

— А почему именно там?

— Я думаю, — начал вслух рассуждать я, — что там живут именно те люди, у которых действительно можно спрашивать — ведь у них перед глазами вся тысячелетняя история человечества.

— Но есть много других мест, — резонно возразили мне.

— Я это знаю, но нужно же какое-нибудь выбрать — я выбираю это место, а значит, садиться мы будем именно там!

Мы снизились и вошли в атмосферу над Атлантическим океаном, потом полетели над Африкой — все шло согласно расчетам — наша скорость была еще слишком велика для посадки, но она быстро падала в плотных слоях атмосферы.

— Нас спрашивают, что мы собираемся делать, — доложил мне второй пилот.

— Скажи им, что мы еще не решили, — ответил я.

Крейсер летел уже над Средиземным морем, потом под нами проплыл большой гористый остров, после чего за узкой полосой моря возник он — «вечный» город. Корабль пролетел рядом с ним, потому что я не хотел садиться ни в самом городе, ни в его окрестностях — там слишком шумно и слишком много народа — короче говоря, там не та обстановка, в которой можно обсуждать серьезные вопросы. Звездолет заскользил через горы, я приметил небольшую деревушку и решил приземлиться именно здесь.

— Остановимся над площадью, — сказал я.

Корабль завис над площадью, громадный, черный, безмолвный и такой чуждый всему этому радостному миру под жаркими лучами южного солнца, что казался порождением иного, враждебного мира. Мы видели, как люди выходили из домов, собираясь на солнцепеке, и, задрав головы, смотрели на нас. Гравитационные конденсаторы постепенно разряжались, но колоссальный звездолет висел в воздухе, совершенно не опускаясь, казалось, что бронированный исполин может висеть здесь, в воздухе, не поддерживаемый ничем, хоть целую вечность.

Я зашел внутрь транспортного робота, мы переместились на площадь, и я вышел из него. Я специально не надел форму с наградами, чтобы не сбивать местных жителей с толку — я оделся по-гражданскому. Их было немного — около двух десятков человек — я подошел к ним и принялся говорить, а в небе, в ярком синем, безоблачном небе, светилось вытянутое пятно — то, что еще недавно было Венерой:

— Я виноват перед вами, люди, — начал я, — и поэтому пришел просить у вас прощения. По собственной глупости я уничтожил Венеру, и она сейчас сгорает там, в небе, — я указал рукой на яркое облако. — Я виноват перед вами, людьми, и прошу вас, простите меня.

— А зачем ты это сделал? — спросил меня кто-то.

— Я был глуп и самонадеян, — ответил я. — Я стрелял в один из спутников, которые находятся возле Венеры, но попал в саму планету и раскаиваюсь в совершенной ошибке.

— А почему ты берешь всю вину на себя? — спросили меня. — Разве ты был один?

— Я командир корабля — это первое, и, кроме того, стрелял лично я — а это второе, — пояснил я, — вот почему вся вина лежит исключительно на мне.

— И что же ты хочешь от нас? — снова спросили меня.

— Вы — народ, и я прошу у вас прощения за совершенную мной ошибку.

По небу плыли редкие облака, своей белизной оттеняя чистую голубизну высокого неба; сухой жаркий воздух был насыщен пряными запахами цветов и терпкими запахами трав; от звона цикад, казалось, дрожала земля, переливчато пели птицы; свежий воздух жизни вливался в мои уставшие от кондиционированной атмосферы корабля легкие; красной кометой, размером со среднее облако, догорала Венера, а они все молчали — они молчали, стояли передо мной и думали, пока, наконец, один из них не решился прервать затянувшееся молчание и спросил:

— Как тебя зовут?

— Какая разница, — ответил я, — ведь я весь перед вами — к чему вам мое имя?!

— Бог простит, — сказал кто-то.

— Но я спрашиваю не у бога, а у вас!

Над площадью вновь повисло тягостное молчание, в группе были две пожилые женщины; наконец, одна из них сказала мне:

— Ты совершил ошибку и признал ее. Ступай с миром — ты прощен!

— Спасибо, бабушка! — воскликнул я. — От всей души тебе большое спасибо!

Я вернулся на корабль и объявил всем, что народ меня простил. Мы улетали: корабль медленно поднимался в космос, и моя совесть была чиста — я покаялся и получил прощение. Венера превратилась в облако горячей пыли, которую солнечный ветер скоро разнесет без следа. Люди восстановят Венеру, но это произойдет уже после моей смерти, а пока мы вышли из атмосферы Земли, включили основной двигатель и начали набирать скорость — мы возвращались на войну.

…Снова и снова я стрелял, и люди гибли, а я несся вдаль, и путь мой был путем крови и смерти. Раз за разом основное оружие делало свое дело, а я мчался вперед, и ночь, звездная ночь, укрывала меня своим крылом…

Я стал замечать, что все меньше и меньше пользуюсь приборами в момент прыжка или выстрела, из-за чего среднее время моего кровавого цикла вновь сократилось и стало теперь около семи часов — и если раньше, за восемь часов, противник не успевал что-либо противопоставить мне, то теперь и подавно!

…Однажды, когда я менял корабль, мне сообщили, что моя жена убита, а ребенок похищен и находится неизвестно где.

Я ждал чего-либо подобного, и вот оно случилось… Что поделаешь — противник нанес мне ответный удар — тот, на который он был способен: одолеть меня в открытом бою он не смог, и поэтому решил повлиять на меня таким вот жестоким способом. Война — это война; правила на ней есть, но они не строгие и их часто нарушают, предпочитая воевать до победы и без правил. Успех на войне окупает все, или вернее сказать, почти все, поэтому для его достижения хороши почти все средства — в руководстве неприятельской разведки, осуществившей эту акцию, наверняка рассчитывали, что это известие выбьет меня из колеи, и я уже не смогу столь безжалостно быстро и точно атаковать их планеты, но они просчитались.

Я наверняка гораздо больше переживал бы от этого известия, если бы был человеком, и если бы я доподлинно не знал, что в другой Вселенной с моими родными все в порядке, а так я отнесся к своей трагедии достаточно сдержанно. Раз за разом я снова и снова уходил в боевой поход и имел возможность отмстить, но я не думал о мести — я выполнял свой долг — только и всего — потому, что так было надо!

Так прошло еще больше десяти месяцев, за это время мной было убито почти восемь тысяч триллионов человек — я изливал свою исполинскую силу на этот мир, и он трепетал передо мною! К тому времени я уже знал, что только один экипаж военного корабля смог уничтожить двести девяносто триллионов людей на планетах; многие корабли смогли записать на свой счет лишь по десять-двадцать триллионов загубленных жизней, что по сравнению с моим результатом было каплей в море.

Я чувствовал, что за время боевых действий мои силы чрезвычайно выросли, и вот однажды, просто, чтобы проверить себя, я напрягся и попытался перебросить корабль в прошлое. Интересно, смогу ли я это сделать?

Я отправил звездолет в средневековье… — и внезапно перед нами возникла Солнечная система, на ней не было никаких следов человеческой деятельности, Венера была на своем месте, а в эфире царила полная тишина. Мои спутники чрезвычайно удивились — они не понимали, что случилось. Похоже — к моему удивлению и радости — что у меня получилось! Я посчитал, что еще слишком рано что-либо объяснять своим спутникам, поэтому приказал:

— Подлетим к Земле — а там разберемся.

…Звездолет сбрасывал скорость. Сначала мы пролетели мимо Земли, затем сделали еще несколько витков, пока корабль не затормозился настолько, что смог медленно двигаться над стратосферой планеты, после чего мы стали постепенно снижаться: вошли в атмосферу и перешли на горизонтальный полет на высоте немногим выше самых высоких земных гор.

…Мы смотрели вниз и не видели ни больших городов, ни раскинувшихся вширь полей, ни заводов — селения были небольшими, дороги узкими, а возделываемые земли — крохотными прямоугольниками. В районе Северного моря я еще больше уменьшил скорость полета, и теперь корабль практически перестал двигаться относительно поверхности Земли.

У нас не было специальных приборов, чтобы рассмотреть подробности, но кое-что нам удалось разглядеть на седой поверхности этого студеного моря: мы увидели четыре корабля, неторопливо переваливающиеся по неспокойного валам волн. На кораблях было по одной мачте с полосатым парусом — эти деревянные корабли были скорее похожи на большие лодки, чем на настоящие морские суда; носы у этих посудин были украшены какой-то резьбой, а по обеим сторонам корабля сидели люди и гребли длинными веслами. Мне стало все понятно — я захотел увидеть средневековье — и вот они — викинги — прямо передо мной.

Я направил звездолет к Евразии, и за несколько дней такого медленного «туристического» полета все наши люди успели побывать в рубке и посмотреть туда, вниз, на свое далекое прошлое. Они рассматривали небольшие грязные поселения, которые наши предки считали городами, и в которых замусоренные улочки пахли, наверное, так, что запах, который стоял в них, наверняка мог сбить с ног любого человека из моего экипажа!

Мы видели степи и леса, пустыни и моря; мы видели крестьян-землепашцев и их сеньоров, видели многотысячные табуны коней и быков, пасущихся на свободе; видели кибитки и юрты кочевников… а по морям плыли галеры, ладьи и пироги, полные товаров и воинов; по пустыням шествовали караваны верблюдов, переходя от одного оазиса к другому; среди торосов и льдов пробирались закутанные в меха охотники на тюленей и белых медведей; в межгорных долинах тоже жили люди и выращивали что придется… — люди были везде, и занятые своими делами жители Земли той далекой эпохи и не подозревали о том, что сейчас их далекие потомки смотрят на них из-за облаков. Прошлое — тонкая и ранимая материя, я тоже читал фантастику о путешествиях во времени, поэтому у меня и в мыслях не было не то что вступить в контакт с нашими предками, но и даже спуститься хотя бы до уровня гор.

Итак, я полностью овладел временем, и отныне я могу перемещаться сам и перемещать в нем любые другие, пока еще не слишком массивные объекты — теперь я смогу увидеть не только сколько сахара и какой сорт чая находится в кружке, которая сама, в свою очередь, тихо-мирно стоит себе в закрытой комнате соседнего дома, но и то, кем и когда был положен сахар, где был выращен чайный лист, как его собирали и сушили, из какой свеклы появился сахар, и как он был переработан на заводе и продан в магазине; также я смогу увидеть кем и когда был положен в кружку чай, какая обстановка была в то время в кухне и какой она была раньше и будет после чаепития; кроме того, я могу увидеть когда и кем будет выпит этот чай, и какие при этом им будут произнесены слова, и как ответит на них собеседник, и куда денется выброшенный после чаепития чай, и где окажется каждая чаинка, и что случиться с каждой из них в будущем… и так до бесконечности.

Возможность получать абсолютно достоверную информацию напрямую из первоисточника вне зависимости от его положения во времени и пространстве плюс наличие способностей для путешествий во времени — это то, чего в принципе лишены люди, и прочие им подобные существа, а у меня есть эти возможности, ибо я уже немного поднялся на гору всемогущества, и взбираюсь дальше вверх.

Я размышлял о себе и понял одну очень важную для меня вещь — все мои прошлые победы основаны на тех возможностях, которых у людей сейчас в принципе нет. Начиная с первого выстрела по планетам, я все время использовал свою нечеловеческую сущность. Я — нечеловек — применял свое могущество для того, чтобы сражаться с людьми, у которых моих сил не было. Это несправедливо и нечестно, но исправлять совершенное нет смысла, потому что весь этот мир — копия, а вот дальше действовать таким же образом неверно и подло.

Я вспомнил, что и раньше в голову мне уже приходили подобные мысли, но я не смог (или не успел) додумать их до конца. Нужно заканчивать… лично мне необходимо выходить из этой войны — от моих выстрелов погибло немногим меньше десяти квадриллионов людей, и это более чем достаточно для одного человека. Свой долг я выполнил, и выполнил хорошо; никто из живущих в мое время не достиг и не достигнет таких результатов во время этой войны; да что там достигнет — никто и не приблизится к моему ужасному «рекорду», хотя война — не спорт, и рекордам здесь делать нечего. Конечно, я бы мог достичь результата в десять квадриллионов погибших человек — это было бы круглое число; мог достичь и большей цифры, но война в моем понимании — это не цифры на бумаге, а боль и смерть живых страдающих людей, а потому я решил остановиться, ибо осознал, что не имею больше морального права продолжать воевать против них. Я не могу не использовать свою нечеловеческую сущность: она всегда во мне — она является частью меня, а значит «отключить» ее и продолжать воевать, но уже в качестве «обыкновенного человека» я не могу, поэтому мне пора прекращать все это: пора прекращать разрушать, пора завершать свою службу в звездном флоте…

Я перебросил корабль в то самое место и время, откуда мы отправились в прошлое — экипажу я объявил, чтобы они о викингах и прочем средневековье никому не распространялись, иначе окажутся рабами в каком-нибудь рабовладельческом государстве и умрут в нем еще до наступления нашей эры.

Я говорил неубедительно, но знал, что свое обещание я смогу выполнить, и они поверили моим словам потому, что увиденное собственными глазами прошлое человечества, заставило их поверить мне.

Между мной и моими людьми разверзлась пропасть, но я не жалел об этом — я вообще практически ни о чем не жалел… Я был уверен в том, что если кто-нибудь из них проговорится об увиденном, то я выполню свое обещание, не переживая ни о ком: ни о нем самом, ни о его родных — между мной и моим экипажем разверзлась пропасть — я предупредил их о правилах «игры», и если они нарушат их, то наказание будет быстрым и неотвратимым, как топор палача.

Следует сказать, что в дальнейшем я совершенно не отслеживал жизни членов своего экипажа, — я считал, что достаточно сильно напугал их, и инстинкт самосохранения не позволит им раскрыть мою тайну; а если же кто-нибудь из них и проговорится случайно, то ему никто не поверит: доказательств путешествия во времени ни у кого из нас нет, поэтому в худшем для меня случае возможно всего лишь возникновение слухов, и если они дойдут до меня, то я, владея временем, легко вычищу их, отправив несдержанного болтуна в рабство еще до того момента времени, как он впервые осмелится открыть рот и предать меня. Кстати говоря, как мне кажется, вплоть до самой моей смерти никто из моих подчиненных не сделал этого — так что мне, к моей огромной радости, так и не пришлось придавливать боевых товарищей своим колоссальным могуществом, — а после моей кончины мне уже было все равно!

Мы вернулись на базу. Я посадил корабль и объявил, что больше воевать не намерен. Меня хотели отправить в психиатрическую клинику, но я отказался, причем отказался в очень категорической и агрессивной форме; моя репутация, известная в определенных кругах, была ужасна и необъяснима, поэтому командование оставило меня в покое и перевело в запас.

Из мыслей ответственных лиц я узнал, что уголовное дело, начатое из-за моих убийств, официально считается не раскрытым, а неофициально — и раскрыто не будет. Я вернулся домой, к своим родным, встретился с друзьями, и положил цветы на могилу жены.

В течение последующих нескольких недель меня еще несколько раз награждали — и мое государство, и союзники, — в итоге, я оказался награжденным множеством самых разнообразных орденов и медалей (и это наполняло мое сердце гордостью, а разум — печалью, ибо я прекрасно осознавал, за что я получил их!), причем среди них было по несколько наивысших наград как от нашего, так и от союзных нам государств! Так я стал всеми признанным национальным героем: время песен и стихов, сложенных в мою честь, и книг, написанных обо мне, придет позже; придет и время, когда после моей смерти моим именем будут называть улицы, города, астероиды и планеты, — а война идет и дальше, война продолжается, ну а мне нужно строить новую жизнь.

Я вернулся в свой дом, но как мне жить дальше, не знал. Меня практически не беспокоила вероятность того, что противник может уничтожить планетарную систему вместе со мной: чему быть — тому не миновать, а у меня не было временя, чтобы беспокоиться о мелочах такого рода: я считал, что в случае чего, мой «отец» поможет мне. А тем временем, я попробовал перенестись на планету Хала, и мне это удалось; затем я вернулся и для проверки своих новых способностей вновь отправился на Халу и обратно — итак, отныне я могу существовать в разных мирах в виде разных существ и переносить себя из одного мира в другой без помощи «отца».

Я также обнаружил, что могу появляться и исчезать когда и где захочу, перемещаясь в другое место. Это выглядело так — стоишь, к примеру, на улице среди людей, потом исчезаешь, а затем появляешься в другом месте, делаешь там свои дела, после чего возвращаешься обратно, в ту же самую точку пространства и времени — а моего отсутствия на улице прохожие не заметят потому, что его-то и не было: я не отсутствовал на улице ни единой секунды! Однако, пока еще я мог перемещаться на небольшие расстояния — примерно до пяти-десяти тысяч световых лет длиной. То же самое я мог делать не только с самим собой, но и с любыми другими предметами, — главное, чтобы их масса была не слишком велика: пока я не могу передвигать планеты и звезды, но со временем научусь делать и это. Забавно, должно быть, выглядит такое перемещение для стороннего наблюдателя — только что объект был в одном месте, а теперь он уже в совершенно другом, причем без всяких усилий, — как в сказке!

Там, в мире Халы, я попробовал превращаться в различных зверей, птиц и рыб, и мне это удалось; в мире Земли я тоже смог сделать то же самое — теперь мое бытие в действительности стало больше, чем просто жизнь одного существа: я уже перестал быть ограниченным своей смертью и моему внутреннему взору открылись необъятные перспективы.

Однажды, когда я еще был у себя дома и собирался вновь отправиться на Халу, мне позвонили. Неизвестный не включил изображение и не представился, он начал прямо:

— Это мы убили твою жену и похитили ребенка.

— И что же вы хотите? — спросил его я.

— Чтобы ты знал это и в дальнейшем хорошо себя вел.

Не медля ни секунды, я проследил, где находится мой собеседник, забрался в его мозг и через мгновение уже знал все. Оказывается, они переправили моего ребенка на свою территорию, где он и погиб вместе с населением всей планетарной системы под ударами наших войск. Жену мою они тоже хотели похитить, вернее сказать, они хотели похитить жену с ребенком для последующего шантажа, но им помешала охрана — хорошо, что я вовремя предупредил спецслужбы! — но из-за этого ситуация вышла из-под контроля: возникла перестрелка, во время которой были убиты несколько нападавших, все охранники и моя жена, а малыш уведен оставшимися в живых похитителями.

После возвращения с войны я несколько раз проходил возле того магазина, в котором и разыгрались эти события, но следов жаркой перестрелки уже не увидел: еще до моего возвращения в магазине и близлежащих окрестностях сделали ремонт, заделав дыры в стенах, убрав обожженные ветки деревьев и по-новому настелив полы. А ведь тогда там разыгралось настоящее сражение: и те, и другие были вооружены лучевым оружием, поэтому когда все кончилось, тогда по всей площади схватки были разбросаны части людских тел: и бойцов, и случайных потерпевших, и прибывшего на место наряда полиции. Но чего же они хотят от меня? Непонятно, однако противник пытается как-то использовать моего ребенка, стараясь убедить меня в том, что он жив — что ж подыграем ему для начала, а там видно будет:

— Я буду хорошо себя вести, — ответил я.

Я намеренно не обострял ситуацию, зная, что всегда успею это сделать.

— Отдыхай, я потом позвоню, — сказал неизвестный и повесил трубку.

Судя по всему, они как-то использовать меня в своих целях, но что у них за планы, я пока не знаю, однако война все еще продолжается и, скорее всего, ничего хорошего мне от них ждать не приходится. Хорошо, пусть в этом мире мой малыш погиб, но весь этот мир все равно недолговечен — зато в оригинальной Вселенной он жив, и жива моя жена, и жив я сам; а в эти игры пусть они играют с другими — я могу быть по-настоящему опасен не только в бою!

У меня была информацию из мозга этого человека, поэтому я знал все, что знал он. Используя ее, я вышел на тех людей, с кем он был связан, а затем на тех, с кем были связаны они. Это мне напомнило путешествие по глобальной компьютерной сети — от одной ссылке к другой. Так я искал по их мозгам, заглядывая в души, пока, наконец, я узнал все — это была террористическая организация, связанная с разведкой одного из враждебных нам государств. Я узнал, что они планируют сделать со мной — моя жизнь была в опасности, но просто убить они меня не хотели; они хотели, чтобы моя смерть оказала влияние на общество в целом. Сейчас они ждали дальнейшей помощи из вражеского государства, а этот и последующие в дальнейшем звонки должны будут для начала нарушать мое душевное равновесие. Я не смог проникнуть непосредственно в саму разведывательную организацию, которая и была инициатором всего этого — и убийства жены, и похищения ребенка — потому, что эти люди находились слишком далеко от меня: мои нечеловеческие способности распространялись тем дальше, чем более спокойным было пространство-время, они сходили на нет вблизи разрывов псевдозвезд и значительно ослаблялись возле пространственных тоннелей; они не были безграничными, но они то постепенно, то скачкообразно возрастали с течением времени — но пока, враги мои, их у меня вполне достаточно для вас!

Мои противники совершенно не догадывались о колоссальной силе моего арсенала и, конечно же, не знали, что я уже готов применить его — я досконально разобрался кто есть кто, и наметил цели… Мне захотелось пить, и я налил себе кружку воды. Вообще говоря, любого человека я могу устранить очень многими спсобами: во-первых, убить, во-вторых, изменить его душу, в-третьих, сделать так, чтобы его убили другие, в-четвертых, устроить ему несчастных случай или же какую-нибудь катастрофу; в-пятых, можно сделать так, чтобы он в принципе не родился; и в-шестых, его можно переместить куда-нибудь подальше как во времени, так и в пространстве. Я пил воду и думал, что же мне делать дальше: второй вариант мне нравился больше всех остальных — я, конечно, могу изменить и перенастроить каждому из них мозги так, чтобы они стали безвредными, но это делать долго и сложно; потом я подумал о том, что все эти мои экстраординарные способности даны мне вовсе не для того, чтобы переделывать людей — людей много, а я один! Но все же, в качестве тренировки, я решил переделать мозг того, кто звонил мне, изменить его мировоззрение, его реакции, короче говоря, изменить его душу, а остальных просто убить.

Я так и сделал, а потом допил воду и вымыл кружку. Со временем я еще не раз оценю результаты своей работы — как этому человека живется с новой душой, и не допустил ли я каких-нибудь неточностей и погрешностей. Я сделал ему вполне хорошую душу, как у обычного нормального человека, и по-моему мнению, ему будет легче жить с ней, чем с той душой, которая была у него до моего вмешательства.

Мне кажется, что тяжелые удары войны, раз за разом обрушиваясь на меня, «сбивали» с меня «шелуху» человеческого бытия, обнажая бытие истинное, присущее мне лишь с недавних пор — бытие Властелина Миров, поэтому мои мысли и мои поступки постепенно утрачивали человеческую логику, приобретая иную логику — логику бога. Да, война вызвала к жизни во мне те силы, которые я имел раньше, но которыми боялся воспользоваться — и вот я рождаюсь из оболочки человека — и кем я буду — еще не знаю…

А людей я убил тем же способом, что и раньше — оборвал несколько нервов в определенных местах, и жизнь прервала свое течение в их телах — множество человек умерло мгновенно, в один и тот же миг. Я взял жизни у тех людей, которые были непосредственно связаны с моим делом, а также у тех, кто лишь еле-еле касался его; однако ничьих родственников я не трогал. Отныне я буду жить гораздо спокойнее — мало кто еще раз осмелится навредить мне!

Через несколько дней ко мне в дом зашли двое — они были из службы безопасности главы нашего государства. «Чистильщики» просканировали меня и мое жилище специальными приборами, но ни оружия, ни чего-либо подслушивающего и подглядывающего не нашли, о чем и доложили начальству, после чего мы стали ждать «гостей». Спустя некоторое время к дому подъехали две машины, меня подвели к одной из них, и мы сели в нее. Как мне объяснили мои провожатые, второй автомобиль будет нужен для отвода глаз и поэтому самостоятельно поедет другой дорогой. Тем временем, мы выехали за город, и там, возле опушки леса, нас ждали несколько больших машин — на таких обычно ездят правительственные чиновники. Я перешел в одну из них — там меня ждал глава нашего государства — он наверняка хотел переговорить со мной, но так, чтобы никто не знал о нашей встрече. Я полагаю, что в окрестностях все прощупано и просмотрено соответствующими службами, иначе ему глупо было бы приходить ко мне с такими мерами предосторожности, однако на всякий случай я тщательно осмотрел и окрестности, и мысли окружающих нас людей, а уж мозг моего собеседника я просмотрел с особой тщательностью — итак, теперь я знаю цель нашей встречи и могу спокойно обдумывать свои будущие слова и свое будущее поведение еще до начала разговора.

В закрытом наглухо купе машины не было никого, кроме нас двоих; мы обменялись ничего не значащими репликами, а затем перешли на серьезные темы.

— Что у тебя там произошло в доме молитвы? — спросил меня собеседник.

Салон автомашины был большой и удобный… я подумал, а затем, приняв решение, ответил:

— Я не обязан никому давать отчета ни о чем.

— За это можно сесть в тюрьму, и сесть надолго, — попробовал хоть как-то повлиять на меня мой собеседник.

— Попробуй, рискни, — ответил я ему, — но мне кажется, что ты пришел сюда не за этим.

Как я уже говорил раньше, из его мыслей я уже знал, за чем он пришел ко мне, но ждал, пока он сам не скажет это.

— Не надо ссориться, я пришел не за этой мелочью, — примирительно сказал собеседник. — Просто мне непонятно — вот я и спросил.

— Хорошо, я объясню тебе: я просто доказал следователю и всем остальным людям, что могу убить человека , — подвел черту я. — Итак, я ответил на твой второстепенный вопрос, поэтому спрашивай о главном!

Мы недолго сидели в молчании:

— Я приехал к тебе за советом, — сказал он.

— А почему именно ко мне? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Ты мудр и жесток!

— Жесток?! О, нет! — изумился я. — Вы все меня совсем не поняли: я не жесток, потому что жестокому человеку нравится боль и страдания других, а мне — нет. Когда мне надо сделать что-либо подобное, я никогда не испытываю радостного наслаждения, а лишь делаю то, что должен сделать; и ты, и любой другой человек на моем месте сделали бы то же самое!

Так в чем же заключается твое дело?

— Война скоро закончится нашей победой, но некоторые люди, которые по плану должны были погибнуть во время войны, сдались, да так, что мы не смогли им отказать. Они — и военнопленные, и жители сдавшихся планетарных систем — сдались, — и теперь живы! Их много, очень много: счет идет уже на секстиллионы. Нам не нужны пленные — нам нужны их планеты, но они продолжают сдаваться, и мы не знаем, что с ними теперь делать.

— Пусть живут — это естественно, — ответил я. — А когда война закончится, их мнение тоже придется учитывать, как бы это ни было вам противно.

— Хотелось бы их уничтожить, но не всех, конечно, а часть — то есть жителей тех планет, на которых мы в последствии сами бы хотели жить, — наконец-таки глава нашего государства подошел к главной цели нашего разговора.

— Как так?! — удивился я тому, что меня совершенно не удивляло, ибо я уже знал об этом из его мыслей.

— Уничтожить, — пояснил он, — но так, чтобы никто ничего не знал и не подозревал. Это легче всего сделать во время боевых действий, — наконец-таки прямо, без всяких виляний из стороны в сторону, сказал он.

Да, люди говорят о том, что они стали лучше, однако их дела опровергают их слова — а на что еще можно надеяться, если вид «человек разумный» в звездную эпоху остался точно таким же, каким и был в каменном веке! Биологическая основа вида осталась той же самой, а значит…

— Это же преступление против человечества! — воскликнул я.

— Да, я знаю все это. Но нам — я говорю от имени всех государств нашего блока — хотелось бы твоего совета — делать нам это или же нет? — спросил он; и я знал, что это и было целью всего нашего разговора.

Да, злодеи хитро придумали — переложить ответственность за свои кровавые дела на меня, а самим остаться с «чистой» совестью!

— Ответ «нет»! — резко подчеркнул я. — Но если предположить ответ «да», то каким образом вы собираетесь это делать? — спросил я.

— Всем этим людям мы скажем, что отправляем их на переселение — оно, естественно, будет происходить через тоннели. Обреченные по системе туннелей будут доставлены к основному туннелю, который выйдет прямо на звезду. В результате, люди сядут, как обычно, в вагончики и, пройдя через тоннели, сгорят в звезде — ни криков, ни слез, ни трупов. Со звездой же не случится ничего, ибо суммарная масса уничтожаемых людей хоть и будет достаточно велика, но все же она будет многократно меньше массы самой звезды.

Строителям, которые будут делать главный тоннель, и транспортникам, которые будут перевозить людей, необходимо объяснить, что в вагонах, предназначенных для перевозки населения и имеющих соответствующее клеймо — «Для людей», будут перевозиться человеческие трупы с планетарных систем, население которых полностью погибло во время войны, и на самом деле в некоторых вагончиках действительно будут погибшие люди, но в остальных… — там будут пока еще живые люди, сдавшиеся нам в плен, и ради уничтожения которых все это и будет затеяно.

Сбор разлагающейся биомассы с погибших планетарных систем будет осуществляться следующим образом: специальные роботы, управляемые квалифицированными операторами, будут собирать мертвых людей и тела крупных животных на этих планетах и перемещать их в вагоны. Трупы нужно уничтожать для того, чтобы погасить разыгравшиеся эпидемии; при этом должны быть использованы вагоны «Для людей», а не грузовые потому, что грузовые вагоны нужны нашей промышленности для обеспечения потребностей в военных перевозках.

Получается все очень логично — останки уничтожаются для улучшения экологии (в противном случае эти планеты еще многие десятилетия будут непригодны для жизни), а пленные перемещаются в специальные лагеря; а то, что из-за неразберихи с вагончиками и те, и другие будут сожжены — не наша вина. Никаких документов нигде не останется — мы будем отдавать только устные приказания, чего вполне достаточно для исполнения во время войны и для того, чтобы не оставлять никаких следов. Часть пленных, порядка 10-20%, конечно же, останется в живых и благополучно прибудет туда, куда и переселялись — они в действительности будут помещены в лагеря, где их будут кормить и лечить, а после войны выпустят, так что все получается достаточно чисто и логично, поэтому ни о каком преступлении речь в принципе не должна возникнуть — речь может идти только лишь о технических ошибках и накладках, вызванных войной — только и всего. Победителей судить будет некому — это не суд над проигравшей стороной, а для суда истории останется больше вопросов и троеточий, нежели ответов; но в чем заключается главная проблема, так это в моральной стороне вопроса — и мы бы хотели, чтобы ты помог нам разобраться с этим.

— Наши союзники знают обо всем этом? — уточнил я, выделив интонацией слово «всем».

— Да, и они согласны, — ответил собеседник. — Мы все ждем от тебя решения этого вопроса.

— Я буду думать, — решил я. — Отвезите меня домой — когда я решу эту проблему, тогда я свяжусь с вами.

— Вот тебе номер, набери его и назови себя, — глава государства дал мне бумажку, — и тебя сразу же соединят со мной. И поторопись — тебя ждут, да и война заканчивается!

— Всему свое время.

Меня отвезли домой — да, они задали мне серьезную задачу, но я был уверен в том, что успешно решу ее.

Я долго думал над этой проблемой, пока не нашел решение, но мне мало было встречи только лишь с главой нашего государства — мне нужны были все они, все лидеры государств нашего блока, поэтому я позвонил и сообщил нашему главе, что мне нужна личная встреча со всеми руководителями союзных государств, которые в курсе этого вопроса, плюс он сам, и он с удивлением пообещал.

…Мы встретились в большой комнате. Разговор с ними я начал так:

— Вы все представляете государства и можете говорить от имени своих народов. Я знаю, что вы хотите уничтожить пленных, — это преступно, и поэтому я спрашиваю всех вас: «Хотите ли вы это сделать или же вам это надо?»

Они посовещались, и один из них ответил за всех:

— Мы не уверены, что нам это именно «надо», скорее, мы просто «хотим».

— В таком случае вы хотите переложить всю моральную ответственность за принятие решения на меня — что ж, я согласен, но я должен до конца понять ситуацию. Для этого сделаем так — я разрешаю уничтожить пленных, но каждый из присутствующих здесь должен назвать мне имя одного своего родственника, который умрет вместе с ними, и я лично проконтролирую то, чтобы он действительно умер без обмана.

Они задумались надолго и всерьез. Чтобы им не мешать, я вышел в соседнюю комнату и стал ждать, — от их решения зависели не только судьбы каких-то далеких и потому абстрактных людей, а и, что еще более важно, судьбы их близких — это и было одной из моих целей — слить воедино далекое и близкое, чужое и родное…

Ожидание затянулось, я уже был близок к тому, чтобы заглянуть в их души и их мысли, но решил не делать этого — пусть то, что там происходит, будет тайной для меня — так даже интереснее, ведь я всегда могу восстановить все эти их разговоры в полном объеме, переместившись в прошлое.

Наконец, они приняли решение, и пригласили меня выслушать его. Мужчины явно постарели за это время — решение далось им очень нелегко.

— Мы согласны, — сказал один из них. — Мы уже наметили родственников — вот список, — и протянул мне лист бумаги.

— Итак, — начал говорить я, взяв в руки бумажку и скомкав ее, — вы согласны пожертвовать жизнями ваших родных во имя интересов народов… — и после этого вы утверждаете, что вы «хотите», а не вам «надо»?! Так «хотеть» нельзя! Следовательно, я делаю вывод о том, что уничтожение пленных в вашем понимании является необходимым и отказаться от него вы не в силах, а раз вы не можете иначе, то значит незачем спрашивать моего совета, а также незачем подставлять под удар своих родственников — делайте то, без чего вы не не можете обойтись!

Вы сами нашли ответ на поставленный вами же вопрос — я только помог вам в этом.

— Значит, мы можем сделать это? — спросил один из них, пристально глядя на смятую бумагу у меня в руках.

— Не «можем», а «должны», исходя из вашей логики; а раз «должны» — значит делайте и несите за это ответственность перед собственной совестью!

У них полегчало на душе прямо моих на глазах:

— Да будет так! Спасибо тебе! — говорили они мне.

Теперь, по-моему мнению, настал психологический момент для того, чтобы узнать от них все: они должны рассказать мне то, о чем я уже знаю из их мыслей — они должны знать свое место, ибо как ни крути, а все они — пыль под ногами таких, как я.

— Не за что, — отвечал им я на благодарности, — вы все сделали сами — я лишь немного помог вам. А теперь вы можете рассказать мне о том, что вы собираетесь сделать с некоторыми народами, которые живут в ваших государствах.

Учитывая то, о чем мы только что говорили, намек был абсолютно ясен всем присутствующим — они несказанно удивились, а затем один из них не выдержал и спросил:

— Откуда ты узнал об этом?

— Объясните мне все — это приказ! — отрезал я.

Они не могли противиться моей воле, особенно после того, что только что произошло, и поэтому быстро сдались, признав мое превосходство.

— Хорошо, я расскажу тебе все, — сказал мне глава нашего государства. — Ты ведь сам знаешь, что большинство государств многонациональные и практически в каждом из их есть один или несколько народов, которых лучше бы не было для окружающих… — и современная война предоставляет нам шанс для этого!

Никто не говорит о том, что «народ виноват», ибо народ не может быть виноват; и никто не говорит о том, что «народ надо уничтожить», ибо никто его уничтожать не собирается. Полностью уничтожать народы нельзя не столько потому, что это является преступлением с точки зрения морали и закона (хотя на мораль вполне можно наплевать, а закон обойти, обмануть или же принять другой, более удобный), а для того, чтобы когда с течением времени ситуация поменяется (а она век за веком все-таки меняется!), то самим не быть уничтоженными. Объявлять целые народы «хорошими», «плохими», «прогрессивными», «дикими», «расово полноценными» или же «расово неполноценными», а также «цивилизованными» или же «нецивилизованными» нельзя, во-первых, потому что приклеенный к народу ярлык клеймит все без исключения его представителей, а это неправильно, ибо люди, слагающие его, различны — среди них есть и гении тоже! — а во-вторых, потому что этот ярлык проводит грань между народами, подвигая одних на агрессивные действия по отношению к другим, а эта межнациональная рознь является обоюдоострым оружием — победитель в сегодняшнем противостоянии через несколько веков — да что там веков! — уже он в следующей войне вполне может стать проигравшим… — и тогда горе ему!

В межнациональных отношениях необходимо вести себя очень аккуратно и тактично, помня о том, что все народы равны в правах между собой и одинаково ценны для человечества в целом. Все многообразие рас, народов и народностей является тем наследием, которое мы получили от предков, и не нам менять сложившееся в течение тысячелетий положение дел, вот почему мы просто планируем поступить с этими народами точно так же, как мы поступили с теми народами, которые находятся вне территории государств-победителей и с которыми мы воюем сейчас. Мы считаем, что численность определенных народов нужно уменьшить до определенного предела (для каждого народа он свой) вне зависимости от того, живут ли представители этого народа во враждебных нам государствах или же они проживают внутри наших государств, освободив занятые ими планеты для других народов. Военными методами мы добиваемся поставленной цели только для тех народов, которые населяют территории за границами наших государств, однако военные методы неприемлемы для народов, которые находятся среди нас. Уменьшение численности народов и захват их планетарных систем — вот цель современной войны, а где проживает данный народ — в государстве-победителе или же в проигравшей стране — не имеет принципиального значения. Все, что мы осуществляем сейчас, мы планировали сделать еще когда задумывали эту войну, и мы убеждены в правильности принятых нами решений.

— Ни я, ни они, — он широким жестом обвел всех присутствующих, — никто ничего нового не выдумал из того, что бы ни было сделано до нас; и раньше (из истории ты это помнишь!) очень часто государство давило, подавляло и напрямую воевало с одним из своих народов в пользу другого. Мы делаем то же самое, но современные технологии позволяют нам провести эту операцию быстро, радикально и аккуратно.

Представителям выбранных народов будет объявлено, что они должны будут в неукоснительном порядке отправлены на переселение на освободившиеся планетарные системы, хотя на самом деле с ними поступят точно так же, как и с пленными: часть из них — процентов 80-90 — будет переправлена не на планеты, а на звезду, где они и погибнут. Потерю множества квадриллионов жизней можно будет легко объяснить ошибками в управлении потоками вагончиков из-за неразберихи вызванной войной — все произойдет точно также, как и с пленными, и будет объяснено оставшимся после войны людям аналогично ситуации с пленными, о которых мы только что говорили с тобой. После войны мы публично накажем кого-нибудь из транспортного руководства, а когда пройдет время, компенсируем им это наказание сторицей, но уже тихо и без прессы. Вот, что мы хотим сделать и что мы сделаем — теперь ты знаешь все и, интересно знать, каково будет твое мнение обо всем этом?

— Я знаю, что когда вы спрашивали у меня совета относительно пленных, вы одновременно спрашивали меня и об этих народах — их можно назвать несчастными, но разве счастливее их те, кто в этой страшной войне потерял своих лучших представителей?

Я спокоен, что бы ни случилось — я всегда спокоен, и поэтому чувства и тех, и других близки мне…Не утаивайте от меня ничего и никогда — я все равно узнаю правду!

А ответ я вам уже дал: раз вы решили — значит делайте, а в свое время история все расставит на свои места!

…Вскоре война закончилась. Она длилась недолго — больше двух лет, но ее итоги были значительны…

…Корабли возвращались, и ожидание встречи с близкими заполнило собой все эти дни.

Корабли возвращались, неся в себе печать безмолвных боев в бездне и печаль о тех, кто навсегда остался в ней.

Корабли возвращались, и радостью наполнялись сердца людей.

Корабли возвращались, корабли возвращались…

Истерзанное пространство нашего звездного острова постепенно начинало приходить в себя…

Планетарные системы Галактики, уставшие от мощи крейсеров, пробовали робко дышать полной грудью, еще не полностью веря своему счастью, — пришел мир.

…Был один большой всеобщий праздник — все ликовали. Состоялся парад Победы, в котором участвовали представители всех союзных государств; затем последовала мирная конференция, во время которой державы-победительницы делили завоеванные планеты: все происходило примерно так, как главы правительств договорились перед войной, — как и было решено заранее, многие нейтральные государства тоже получили дополнительные земли.

На послевоенной конференции отметили, что ни один народ не был уничтожен, хотя некоторые и потеряли более девяноста девяти процентов своей численности.

Были также обнародованы некоторые числовые итоги войны.

До войны численность человечества составляла около 437 миллиардов триллионов человек или 437*1021 людей. Воевало около 1,6% всего человечества, то есть 7*1021 человек или немногим больше 1,7*1020 кораблей. Примерно 84,3% человечества погибло, таким образом, осталось 15,7% от предвоенной численности или же 68,6*1021 человек. Война продолжалась 827 суток, то есть в среднем за одну секунду гибло 960 триллионов человек.

ТАКОЙ войны еще не было в истории.

С точки зрения всех этих больших цифр оказывается, что мой личный вклад составляет всего лишь одну десятитысячную долю процента всех потерь человечества, в то время как удачное торпедирование подводной лодкой одного или нескольких кораблей в Первую или во же Вторую Мировую войну с суммарным числом погибших порядка нескольких тысяч человек дает одну сотую процента всех убитых на той войне, то есть в тысячу раз больше, чем у меня. Я не рассматриваю варианты, связанные с ядерной бомбардировкой потому, что это — уникальное оружие, и массово оно не применялось, в отличие от торпед и основного оружия звездных крейсеров, применявшихся повсеместно, — в противном случае разрыв составлял бы не в тысячу, а в десятки тысяч раз. Выходит, что с исторической точки зрения мой личный результат оказался просто ничтожен — и, ко всеобщему удивлению, так оно и есть на самом деле!

Нужно не забывать еще и о том, что я смог достичь столь высоких результатов благодаря своей нечеловеческой сущности; максимальные же результаты за прошедшую войну были гораздо меньше моего — примерно триллионов по триста-четыреста на корабль, что составляет настолько незначительную величину, сравнивая которую с результатом успешных действия подводников, мы получим, что процент убитых относительно всех погибших у самых лучших из современных команд звездолетов в несколько сот тысяч раз меньше, чем у моряков! Таким образом, несмотря на столь большие цифры потерь, оказывается, что прошедшая война мало чем отличалась от предыдущих — где-то больше, где-то меньше: процент общих потерь для всего человечества больше, а относительная успешность действия одного экипажа (как уже было показано выше) гораздо меньше, но все же, учитывая более чем 80% погибших (чего и близко не было раньше!), следует еще раз подчеркнуть:

ТАКОЙ войны еще не было в истории.

…Большая война — долгий мир.

Теперь люди будут долго наслаждаться тишиной и покоем — вплоть до тех пор, пока не придет следующая большая война — Вторая Галактическая. За это время разгорятся и погаснут многие из мелких конфликтов, во время которых будут гибнуть люди, но большинство населения все же будет жить в относительном мире и спокойствии.

Давно еще, когда люди только делали первые робкие шаги в космосе, они уже мечтали о встречах с другими цивилизациями и о проблемах, связанных с этим; — а оказалось, что в Галактике, кроме нас, нет другого разума, и самая большая проблема для человека — это он сам, и прошедшая война выявила это очень наглядно. Сколь ни были бы сложными отношения с другими цивилизациями, трудно поверить, что человечество может потерять из-за них больше восьмидесяти процентов своей численности за два года!

Люди — сложные существа и иногда относятся друг к другу по принципу: «Человек человеку — волк».

…Наверняка все люди на протяжении этой войны обращались с просьбой о помощи или же о спасении к сверхъестественным существам, к богам, но…

Бог есть там, где есть вероятность, и бога нет там, где есть закономерность!

Что должно произойти, то и произойдет: молись — не молись — все это бесполезно; но что может произойти, то может и не произойти, следовательно молитва, повышая кажущуюся вероятность наступления благоприятного события, является основой впечатления того, что обращение к сверхъестественным силам помогло. Однако в экстремальных и, тем более, критических ситуациях за помощью обращаются все: и верующие, и атеисты, и остальные, но помощь не приходит ни к кому — я знаю это, ибо сам практически бог; просто когда обращаются 100% человек, а помощь приходит к 10% или пусть даже к 90%, то у спасшихся и у тех, кому они об этом рассказали, складывается впечатление, что все, кто обратился ко всевышнему, получили помощь, а те, кто не обратился, — погибли, но погибшие не могут сказать, что они тоже молились, однако ничего не получили, ибо они — мертвы, а значит доказательство получения помощи спасшимися ложно. Люди в своих повседневных рассуждениях редко учитывают вероятность событий, поэтому рассматривая любую войну, следует отметить, что жизнь и смерть во время нее хотя в определенной мере и зависят от боевого опыта солдата, от качества техники, которая управляется им, а также еще от множества объективных факторов, однако жизнь и смерть в это страшное время все-таки в определенной мере вероятностное событие — кому выпал орел, а кому и решка. Но, несмотря на все вышесказанное, обращаться к сверхъестественным силам необходимо, ибо обращение к ним может стимулировать человека на выработку собственных дополнительных сил, обусловленных появившейся надеждой, а возможности организма в определенных условиях могут быть исключительно велики, поэтому молиться надо; и верить в действенность своей молитвы надо тоже… — но если ты не веришь ни в бога, ни черта, тогда верь в себя, и не молись никому… — и я не знаю, какой из этих путей наилучший — каждому своя дорога!

Человек четко различает вероятностные события и закономерности: к первым относятся практически вся повседневная жизнь людей, а ко вторым — научные законы, поэтому с просьбами о счастье, успехе, удаче и прочем все люди время от времени обращаются к сверхъестественным силам, однако никто не обращается к ним с просьбой нарушить общеизвестные закономерности мира: на вращающейся вокруг светила планете за днем следует ночь, а за ночью — день, — и никто не молится о том, чтобы всегда был день! Также никто из людей не может жить вечно, поэтому никто и не просит бесконечной жизни, а просят лишь как можно более долгой жизни, в здравом уме и с определенным уровнем здоровья.

Таким образом, бог — это надежда на то, что благоприятная вероятность сбудется, то есть ситуация начнет развиваться по вероятности спасения, помощи, удачи, приобретения и так далее; в противоположность богу дьявол (сатана) — это надежда на то, что сбудется неблагоприятная вероятность, то есть ситуация станет развиваться в вероятном направлении гибели, ошибки, неудачи, разрушения и так далее.

Если надеться на бога, то это означает надеяться на благоприятную вероятность, одновременно «как бы отдаляя» от себя неблагоприятную альтернативу, то есть «противодействуя» дьяволу. Надежда на бога — это волевой, моральный, психический и часто физический акт — это поступок, который требует от человека затрат энергии (как психической, так и физической), в результате чего у надеящегося складывается внутреннее ощущение от проделанной работы против неблагоприятного развития событий. Это внутреннее ощущение вступает во взаимодействие с принципом справедливости, в результате чего получается такого рода утверждение: «я противодействовал дьяволу, затратив на это силы, и было бы несправедливо, чтобы бог, ради которого я старался, не помог мне» — и эта вера в победу, в удачу дает дополнительные силы, которые повышают вероятность благоприятного исхода.

Бог — понятие для человека вероятностное, в то время как Повелитель Миров — понятие для человека и вероятностное, и закономерное: мы можем устанавливать и менять фундаментальные закономерности для подвластных нам миров, мы можем менять физические основы миров, из-за чего изменятся константы и функции природных законов; однако над определенными закономерностями нашего (нашего, а не вашего) мира мы не властны, поэтому с точки зрения нашего мира мы — тоже вероятностные существа.

…Однако я отвлекся от своего повествования, и теперь возвращаюсь к нему: настало «светлое» будущее, но не для всех, а только для нас, то есть для каждого пятого…

Оглядываясь назад, я вижу первые войны, такие «небольшие и добрые», и чем ближе к нашему времени, тем более разрушительными становятся конфликты, и я с ужасом думаю, что ждет нас дальше? Какой будет война, когда человечество расселится по тысячам тысяч галактик? Кто знает… Разум отказывается охватывать столь большие размеры, но я верю, что несмотря ни на что, со временем в душе мы будем становиться все лучше и лучше; и если иногда мы, люди, будем бросаться друг на друга, как лютые звери, то это будет всего лишь тягостный эпизод в большой и красивой жизни человечества.

Война и мир — две стороны одной медали, называемой «жизнь народов». Тошно все время жить в мире и столь же ужасно все время воевать — такова внутренняя логика существования общества за миром следует война, а за ней снова мир — и так без конца…

Война закончилась, и настал долгожданный мир — нет больше сводок с фронта, нет больше военных потерь — настало мирное время, и жизнь продолжается.