Ехать было приятно. Нед сидел рядом со здоровенным лекарем, смотрел по сторонам и наслаждался солнцем, ветерком с гор, видом прелестных девушек, проносящихся мимо и косящих на молоденького капрала, рассматривал дома и магазинчики, по слогам читая вывески. Все это время друзья, по поручению сержанта, обучали его грамоте, и он быстро схватил суть, так, как будто учился не один год. Он уже мог писать – правда, медленно, и читал, тоже медленно. Прогресс его был настолько велик, что вызвал удивление у друзей. Они сообщили, что сами учились искусству письма и чтения в начальной школе целый год.

Лекарь зычно кричал, требуя дорогу, и с мостовой разбегались прохожие, искусно матеря «проклятых солдафонов», на что получали витиеватые фразы, состоящие практически из одних матерных слов. Лекарь был мастером-ругателем. Армейская служба, как заметил Нед, очень способствовала развитию этих способностей.

К месту, где проживали и работали маги, повозка прибыла примерно через полтора часа, проехав через весь город до самой окраины, туда, где в домах, построенных за высоким забором, жили семьи офицеров и маги – белые и черные, лечащие и тренирующиеся в своих боевых умениях. Тут же находилась и агара – школа магии. Корпус подмял под себя в том числе и агару, поставив обучение на службу армии.

Повозку внутрь не впустили, приказав оставить этих кляч снаружи. Солдат же выстроили в колонну по два человека и повели на территорию военного городка.

Нед остался снаружи, у лошадей, ожидать, когда появится первый излеченный, пострадавший на ниве любовных приключений. Он надеялся, что Ойдар и Арнот будут в первых рядах излеченных – ему было скучно, а с ними веселее убивать время на посту.

Лошади, привязанные к коновязи у входа в городок, спокойно стояли, опустив голову и выражая всем своим видом безнадежность существования. Нед послушал их мысли, но кроме простых, тупых мыслей типа «Овод! Плохой! Жарко. Стоять» – ничего не услышал. Скучища!

Мостовая, чисто выметенная перед военным городком, напомнила ему о том, как он однажды нырнул в море возле мыса и, занырнув особенно глубоко, заметил брусчатую дорогу, ведущую в глубь океана. Она была в точности похожа на эту улицу возле военного городка – как две капли воды. Спросить, откуда взялась эта подводная дорога и куда вела, было не у кого – к тому времени Силан уже умер, а с остальными людьми он на такие темы не общался.

Отвернувшись от мостовой, Нед поднял голову вверх и стал смотреть в небо, привалившись к фургону. Небо было чистым, синим, будто вымытым тряпкой с хозяйственным солдатским мылом – вонючим, но оттирающим и пот, и кровь.

Через короткое время и небо надоело рассматривать, тем более что, кроме двух пролетевших птичек, ничего интересного там не происходило. Одна из птичек, пролетая, пустила белую струю, и Нед загадал: если попадет на голову лошади – все будет хорошо. А если не попадет, то… Не попала. Тогда он стал себя уговаривать, что не успел загадать до конца, а значит – не считается. На том и сошелся со своей совестью, хихикнув про себя, как десятилетний ребенок.

Опуская глаза, Нед заметил вывеску: «Предсказания мастера магии Ситары Салудской. Предскажу ваше будущее по руке – недорого и точно!»

Нед немного постоял, раздумывая – надо ли это ему? Потом оглянулся по сторонам и, оставив привязанных лошадей, решительно зашагал через улицу к облупленной белой двери, на которой была нарисована черная мантия.

Подойдя к двери, заколебался – надо ли ему входить? Как-то он слышал от ребят, что не всех магов относят к магам. То есть есть люди, которые магами не считаются, но имеют определенные магические способности – например, дар предсказания. Впрочем, половина из них настоящие аферисты, вытягивающие деньги из простаков. А может, и больше, чем половина.

Нед боялся, что предсказательница сдаст его магам. Но ужасно хотелось узнать свою судьбу! Ведь он все-таки был юношей, почти мальчишкой, склонным к необдуманным поступкам. И Нед толкнул дверь.

Нежно зазвенел колокольчик, и Нед погрузился в атмосферу прохлады, благовоний, запаха древности, шедшего от старых свитков, рядами выстроившихся на полке позади широкого стола, уставленного магическими принадлежностями.

Нед вздрогнул при виде такого явного признака мага, владеющего этими сокровищами, шагнул назад – но было поздно. Проход перекрывала толстенная женщина, толще даже, чем лекарь Жересар. Она приветливо смотрела на Неда и думала:

«Какой интересный, симпатичный паренек! О боги, где мои двадцать лет?! Я бы тебя не выпустила, впилась бы в твои румяные губки, оседлала бы, как необъезженного жеребца, и пока не высосала досуха – ты бы отсюда не ушел! И как мило краснеет! Никогда бы не подумала, что нынешние юноши умеют так краснеть. Пехотинец, о Динас! Несчастный мальчик. Из них выживает всего треть. Если не меньше. Вероятно, пришел узнать, доживет ли до конца контракта. Милый ты милый… откуда же я знаю? Тетушка Ситара пережила лучшие годы, теперь озарения у нее являются слишком редко, чтобы иметь массу клиентов. Но жить-то как-то надо!»

– Ну что, птенчик, хочешь узнать свою судьбу? – приветливо сказала предсказательница. – Присаживайся, сейчас я тебе погадаю. Все расскажу как есть – тетушка Ситара лучший предсказатель на всю округу! (Была! – грустно подумала Ситара. – Когда-то подавала надежды даже на белого мага! Но… не получилось. Слаба.) Всего три серебреника – и я все тебе обскажу, все как положено, как будет. У меня глаз видит на годы вперед! Видишь мой глаз? – Она подалась вперед, как десантный пятимачтовый корабль, и оттянула веко, демонстрируя свой прозорливый глаз. – Вот! Он все видит!

– Я, пожалуй, пойду, – попробовал защититься Нед, – у меня всего лишь серебреник. Больше нет! Такая важная дама вряд ли будет гадать за один серебряный пул!

«Эта хренова важная дама и дешевле гадала, – уничижительно подумала Ситара. – Впору в проститутки идти работать, клиентов на предсказания ни хрена нету! А ты про серебреник толкуешь! Пора продавать магические вещи и жить на скопленную заначку. Вот жизнь настала! Только кому я в проститутках нужна, старая колода! Давай свой серебреник и не крути мозги – костьми лягу, а не выпущу! Еще зеленщику надо отдать пять медяков да молочнику семь – где я тебе их возьму?!»

– Ничего, ничего, присаживайся – для тебя скидка! Раз ты такой молодец, вояка! Вот сюда, сюда, давай свой серебреник… ага, молодец. Присаживайся и расслабься. Чего ты все в окно смотришь? – Ситара повернулась и поглядела туда, где под окном стояли унылые армейские лошади. – А! Ты охраняешь повозку! Да не бойся, ни один в здравом уме не тиснет эту дурацкую лекарскую повозку – ее все знают. Небось опять Жересар парней с дурной болезнью припер – как увольнительная, так сразу человек двадцать на следующий день сюда тащат. Привезли болезнь откуда-то с южного континента, так она здесь так прижилась – стоит только парнишке макнуть свое хозяйство, через пять часов уже в сортир сходить не может! Говорят, организмы у нас, замарцев, такие восприимчивые. Чернокожие так сильно не болеют, им плевать на эту пакость. Учти – не лазь на кого ни попадя, хотя бы принюхивайся. Если воняет – беги от нее как от огня! «Чего я ему все это рассказываю? Парнишке небось и жить-то осталось от силы полгода, а то и меньше – лазь на кого хочешь, мальчик мой, пробуй что хочешь – жизнь твоя так коротка, что можешь и не успеть. Не слушай старую дуру…»

– Ну что же, давай руку. Услуга оплачена, получи.

От женщины пахло потом, какими-то благовониями и дешевой пудрой, которой она подмазала свисающие брылами щеки. Она слегка задыхалась, как все толстые люди, но глаза ее смотрели молодо и весело.

Нед вначале пожалел, что сюда зашел. Нет, не потому, что пришлось отдать серебреник – деньги у него были, и достаточно много по меркам солдат, но не хотелось чувствовать себя дураком, обманутым на деньги. Но когда послушал мысли Ситары, ему стало не жалко этого серебреника. Она была хорошей женщиной. А еще – искренне заботилась о нем и переживала за него. А так мало в этом мире людей, которые переживают за него, и среди них нет ни одной женщины. Ему так всегда хотелось, чтобы у него была мать…

Нед протянул руку, Ситара взяла ее своими на вид пухлыми руками, оказавшимися неожиданно сильными и жесткими, закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Некоторое время ничего не происходило, затем она нараспев стала говорить:

– Вижу, как ты стоишь на поле боя, красивый, могучий и воинственный, и враги падают вокруг тебя-а-а-а…

Вдруг она замолчала, дернулась и так вцепилась в руку Неда, что у того заломило ладонь, потом выдохнула, открыла глаза и напряженным голосом сказала:

– Вас двое. Он – страшен. Черен, как смерть! Бойся его! Он попытается завладеть твоей душой, уничтожить тебя! Не поддавайся! Думай своей головой! Чувствуй сердцем! Тебя ждут испытания, кровь, огонь, потери и обретения… и великое будущее. Если ты выживешь. Бойся! Бойся его!

Ситара затряслась, потом застыла, отбросила руку Неда и с минуту сидела молча, как будто потеряла дар речи. Нед попробовал прощупать ее мысли – их не было. Женщина как будто умерла или заснула глубоким сном. Потом подняла глаза и продолжила:

– Тебя ждет путешествие за море. Не трогай кинжала!

– Какого кинжала? – не выдержал Нед. Ситара вздрогнула и вытаращилась на него, как будто видела впервые:

– Какого еще кинжала?

– Ну, ты сказала – не трогай кинжала. Какого кинжала?

– Я не знаю, – растерялась предсказательница, – меня озарило. Честно сказать – это бывает все реже и реже. Последний раз – полгода назад, когда я предсказала городскому казначею, что его жена изменит с конюхом. Он не дал мне денег за предсказание и еще обругал – мол, такая славная девушка, как его Юста, не может изменить! А когда так случилось и все раскрылось – обвинил меня, что это я ее заколдовала! Неблагодарная тварь! А ты что услышал?

– Ну… про кинжал какой-то, про поездку за море. Что бы это значило?

– А я откуда знаю? – виновато развела руками Ситара. – Твое предсказание, тебе и понимать. Тут вот какая вещь, сынок… большинство предсказаний таковы, что, пока событие не произойдет, ты не узнаешь, как его предотвратить. Мне кажется, что боги нарочно так делают, чтобы люди не могли изменить предначертанную им судьбу. Что будет, если все узнают, что им нужно делать, а что нет? Ведь тогда они смогут избежать того, что готовит бог. А это неправильно.

– С чьей стороны – неправильно? – неожиданно для себя спросил Нед.

– Хм-м, верно… ну да, с точки зрения богов – неправильно. А со стороны людей – все правильно. Ты умный мальчик.

– Так если все равно все предсказания неверные, туманные и годятся лишь для болтовни – так зачем гадать?

– А вот тут вопрос интересный! – оживилась Ситара. – Не все предсказания туманны. Иногда бывает так, что предсказание идет заранее, задолго до события, и становится ясно, что делать. Почему так происходит? Говорят – боги попускают. Дают избранному понять, что заключено в предсказании. А в остальном, конечно, пустой треп и болтовня под магический антураж. Вот как у меня, – усмехнулась женщина, – но я твой серебреник отработала сполна. Ты получил предсказание. И тебе пора – гляжу, там твои товарищи с помятыми рожами вываливаются из ворот. Беги, сынок! И удачи тебе! Уцелей!

– Спасибо, тетушка Ситара, – усмехнулся Нед и добавил: – Уверен, в молодости вы были замечательной красоткой. Жаль, что я поздно родился.

– Ха-ха-ха… уморил! Молодец! Настоящий мужчина! Или сюда, я тебя обойму – м-м-ма! Сотри поцелуй, а то подумают чего… да и пусть подумают – у вас, пацанов, это считается за доблесть – соблазнить красотку. Можешь напридумать чего-нибудь. Ладно, дай я вытру. Ну какой ты душка… покраснел от поцелуя в щечку. Вот так, теперь чистенький! Беги, сынок!

Ситара проводила парнишку увлажнившимся взглядом, вздохнула и, стерев непрошеную слезу, принялась собираться на рынок. Нужно было по дороге зайти к племяннице, забрать у нее перелицованное платье – та промышляла пошивом. Потом уже на базар – раздавать долги. Сегодня получился неплохой день.

* * *

– Ты где бродишь? – Ойдар был благостен и доволен, как кот. – Вышли, а тебя нет! Все, закончилась беда! Мы здоровы и веселы!

– Вижу, – хмыкнул Нед. – Стоило бы оставить вас в болезном состоянии на недельку. Для памяти, так сказать. Чтобы думали наперед!

– Ну что ты, как старый дед? Думали, думали! Думаю! Арнот, ты думаешь? Вот видишь – и он думает. Где тут поблизости лавка… купить бы мазиса, а?

– Опять? Мало тебе было нажраться, ты еще хочешь и обкуриться? Сиди тут и никуда не лезь, – нахмурился Нед, – проблем только не хватало! Лучше расскажи, как там было. Что за маги, чего делали…

– Маги? Маги как маги… ты что, магов не видал? Обычные на вид люди. Приличный такой дядька в мантии, начал руками водить и чего-то бормотать, а перед этим дал выпить какой-то гадости. Кстати, очень горькой. Как побормотал – меня будто огнем обожгло! Я аж ойкнул. А он вроде тебя: «Терпи, не надо было лезть куда ни попадя!» Ну вот и все – «Следующий!»

– У меня то же самое, – встрял Арнот, приглаживая торчащие вихры. – И знаешь, у нас еще и похмелье прошло. Так хорошо стало… Больше не буду так нажираться. Фу, гадко даже вспомнить! Все-таки куда ты ходил?

– О будущем спрашивал. Видишь тут тетку на перекрестке – она предсказательница. За серебреник рассказала мне будущее.

– И что сказала? – Глаза друзей заблестели от любопытства. – Ну, не потаи, расскажи!

– Ничего. Ну чего вы рожи скорчили? Ничего не рассказала, несла какой-то бред – то не бери, это не хватай, и все. Сказала – скоро отправлюсь за море.

– Тю-ю-ю… да это любой болван знает! – разочарованно протянул Ойдар. – На то и морская пехота, чтобы отправляться за море! Аферистка хренова! Плакал твой серебреник!

– Плакал, – легко согласился Нед. – Ну и пусть. Мне было интересно, а ей помог.

– Добряк он у нас, – хмыкнул друг, – и не подумаешь, что это он не так давно человеку оторвал башку! Кстати, ты так и не сказал – зачем ты это сделал? Все за спиной судачат, не могут понять. Зачем вдруг такое зверство? Ну зашиб бы его, и все, правда, Арнот?

– Правда. Даже смотреть было страшно. Ты был такой холодный, а глаза – как будто две черные дыры в Преисподнюю! Точно, точно! Даже белков не было видно – черные дыры, и все! Я близко сидел, все видел, так на меня кровь из перерубленной шеи попала – меня чуть не вырвало! Ты – был не ты. Мне неделю сны плохие снились – вроде как ты встал с кровати, идешь по темной казарме и отрываешь головы у парней. А потом возвращаешься и говоришь: «Ты все видел! Теперь ты должен умереть!»

Арнот передернулся и замолчал, глядя в небо и жуя травинку, сорванную где-то по дороге. Нед нахмурился, уперся глазами в землю – он не знал, что ответить друзьям. Потом повернулся и тихо забрался на облучок фургона, положив руки на колени и глядя вдаль, по улице, спускающейся к морю.

– Ты что, обиделся? Да не переживай ты так, – виновато сказал Ойдар, – мы всегда за тебя, что бы ни было. Это мы по-свойски… ты такой таинственный человек… мы вот про себя тебе все рассказали. А ты про себя – ничего. Нет-нет, мы все равно тебя любим, ты как брат нам. Но… ладно, не буду на эту тему. Хочешь, расскажу, как там, в городе офицеров?

– Ну и как там? – оживился Нед.

– Хорошо. Ну чего ты лыбишься? Правда хорошо – везде клумбы с цветами, чисто, дорожки посыпаны мелким щебнем. Дамы гуляют с дочками. Дочки – м-м-м-м-м! Так бы и отдался! Сразу пяти! Нет – десяти! Нет – сотне! Такие славные, такие чистенькие… просто мечта! А на нас как глядели – во все глаза! Небось таких красавцев, как мы, не видали, держат их взаперти…

– Тут каждая собака знает, что после увольнения толпу придурков везут к магам-лекарям на лечение, – подмигнул Нед, – мне предсказательница сообщила. Так что не придумывай себе фантазий. Для них ты был тупым солдафоном, в придачу – с дурной болезнью. Вот.

– Вот всегда ты так! – скорчив жалобную физиономию и помотав головой, ответил Ойдар. – Ни капли романтики в тебе, и где только тебя такого воспитывали?

– В деревне, – неожиданно для себя ответил Нед. – Палками, камнями, пинками и подзатыльниками. Как приличествует воспитывать сироту-арда. Ненавистного арда, пирата и разбойника.

– А боевое искусство ты изучил там? Или у ардов? Молчу, молчу! О! Еще порция здорового «мяса войны»! Ну что, парни, повторим как-нибудь наш забег по трактирам? Нет? Да ладно… неделя пройдет, и забудете! Я лично – точно забуду!

* * *

После поездки к магам жизнь в подразделении Неда вошла в свою колею. Подъем на рассвете, умывание, завтрак, тренировки до обеда, два часа отдыха и снова тренировки, пока не начнешь падать от усталости. Впрочем – теперь практически никто не падал. Из рыхлых, нетренированных новобранцев получились жесткие, как вырезанные из сухого дерева бойцы. Лишний жир ушел, а у тех, у кого его и не было, – наросли мышцы, которые легко таскали здоровенные копья и пуд железной брони, которую напяливали на плечи. Да, солдаты уже тренировались в стальной броне – наплечники, кольчуга, поножи, тяжелый шлем, закрывающий даже переносицу и выступающий с боков. Так он лучше укрывал от удара, но зато приходилось больше вертеть головой – сектор обзора уменьшался минимум в два раза.

Солдат обучали владеть всем оружием, которое имелось на вооружении корпуса пехоты, – от ножей до арбалетов, но при этом все-таки основным было распределение по специализации. Отработка движений до автоматизма, до такого состояния, когда человек выполняет что-то не думая, совершенно бессознательно. Сигнал! Поворот. Сигнал! Разворот. И так бесконечно, бесконечно, до безумия, до кипения мозгов на летнем жарком солнце.

Здесь оно было жарче, чем в Черном Овраге, – сказывалась близость к югу. Солдаты, обливающиеся потом, вышагивали и вышагивали по плацу, бегали трусцой в атаку, кололи, рубили, стреляли – бесконечно, бесконечно. Три седмицы их не выпускали в город – не потому, что последний раз сильно почудили, ерунда все это, ничего страшного не было. Сильно – это когда убили с десяток человек и сожгли десять трактиров. (И такое бывало! Хевераду тогда пришлось подмазывать кое-кого, чтобы вонь не дошла до короля, делать дорогие подарки и возмещать ущерб в двукратном размере. Виновные потом заплатили своей шкурой, а то и жизнью…) Нет. Не потому. Говорили, что через пару месяцев придется отплывать на границу с Исфиром, и командование торопилось вбить в своих солдат как можно больше знаний. И не потому, что Хеверад так любил своих солдат – большие потери личного состава дурно повлияют на его образ знающего, дельного офицера и кое-кто может подумать, что он не по праву занимает свое, такое денежное место. А он в отставку еще не собирался. Деньги были, да – особняки в столице, круглый счет в имперском банке, свое дело, которым управлял брат Хеверада, свой небольшой флот купеческих кораблей… но ведь чем больше имеешь, тем больше хочется. Терять стабильный источник дохода, когда деньги сами плывут в руки, – это было бы просто глупо.

Так что несчастных новобранцев дрючили до такой степени, что лекарь Жересар в один из последних дней седмицы решился и пошел на прием к полковнику, чтобы высказать свое мнение по этому вопросу. А что ему терять? Дальше будки лекарской да санитарного фургона на поле боя не сошлют. Жалованье, ему положенное, не отнимут. Уволят? Да кто пойдет на эту должность, когда можно просто нормально продавать порошочки чихающим горожанам и не думать о том, что завтра к тебе выстроится очередь больных солдат, притом забесплатно.

– Прошу разрешения войти, господин полковник! – прогудел лекарь, протискивая могучее тело сквозь дверной проем, не предназначенный для его габаритов.

– Давай, Жересар! Проходи! Что случилось? – полковник оторвал взгляд от кипы бумаг, где говорилось о последних поставках продуктов для нужд корпуса. Полковник никогда не оставлял бумаги на счетовода – лично проверял каждый счет и, надо сказать, очень преуспел в купеческом деле подсчета и учета. Да иначе и быть не может – это же его хлеб с маслом!

– Вынужден доложить, господин полковник, что, если в ближайшее время корпусу не будет дан отдых, вы рискуете остаться без части солдат. Налицо переутомление – бойцы в течение трех седмиц с утра до ночи выполняют тяжелые упражнения, и накопленная усталость – физическая и моральная – скоро даст о себе знать. Поверьте мне, знаю по опыту предыдущих лет. Если мы собираемся выставить на войну здоровые полки, должны давать им хотя бы один день в седмицу на отдых. Это мое мнение. Мы просто загоняем людей, часть заболеет, оставшиеся на ногах не смогут выполнять свои боевые задачи так, как нужно, появившись перед противником в виде полудохлых ослов. Кроме того – увеличение времени тренировок на все время светового дня, принятое по распоряжению штаба корпуса, не позволяет солдатам восстановиться в должной мере. Они спят по пять-шесть часов, и это после тяжкого труда от рассвета до заката. Это невозможно. Каждый день в лекарскую стоит очередь из больных, которым приходится давать освобождение от занятий, и каждый день несколько человек оказываются на плацу без сознания от переутомления и перегрева. Мы потеряем корпус. Это мое мнение.

– Я вижу, что это твое мнение, а не чужое, – усмехнулся полковник, вставая из-за стола. Он подошел к открытому окну, белым платочком отер лоб, покрытый испариной, постояв, сказал в пространство: – Да… жарковато. Ни ветерка, ни дождика… впрочем – дождь нам тоже не нужен.

Потом обернулся и, внимательно посмотрев на лекаря, спросил:

– Что, так плохо?

– Еще хуже, – прогудел лекарь, – как бы помирать не начали. Я удивляюсь, что до сих пор никто не надумал бунтовать. Видать, вожаков не нашлось.

«Нашлось! – подумал полковник. – Еще как нашлось! Только они уже на том свете… ты многого не знаешь, дружище Жересар».

– Что, считаешь, нужно снизить напряжение?

– Да. Непременно. Сделать занятия десятичасовыми, как и раньше, и каждый седьмой день на восстановление – отдых, увольнительная для отличившихся парней. Не для всех, конечно. Пусть отдыхают дельные солдаты, те, кто выше всех в показателях, а остальные стремятся их догнать. Таких хватает – например, тот же Нед Черный! Помните такого, господин полковник? Ну тот, победитель, что голову оторвал своему противнику? Парень очень дельный, правильный! Даже вина не пьет. К грязным девкам не шастает. Всегда молча делает дело, без стонов и жалоб, а его взвод самый умелый и боевой. Молодец, парнишка! Я хотел его к себе забрать, предлагал, и не один раз, в помощники. Увы – отказывается. Говорит, не собирается становиться лекарем. Похоже, хочет сделать военную карьеру. Но речь не о нем – общее состояние бойцов на сегодняшний день оставляет желать лучшего. Моя обязанность доложить вам о состоянии дел в нашем полку. Все лекари, что у меня в подчинении, того же мнения. Все десять человек. Я закончил.

Полковник снова сел на свое кресло, поставил руки на локти, взял пальцы в замок и опустил вниз свою холеную голову с безупречно расчесанным пробором. Долго молчал, потом посмотрел на лекаря и сказал:

– Ты считаешь, будет лучше, если их прибьют на поле боя? Ну хорошо, предположим, мы снизили накал тренировок. Но у нас через два месяца отплытие. С какими солдатами мы туда пойдем? С недоучками? Мне плевать, что их перебьют, – они знали, на что идут! Но король на нас рассчитывает, и что? Мы не выполним задачу! Что о нас потом скажут? Кем нас назовут?

«Тебя назовут, скотина! – про себя кинул Жересар. – За свой зад боишься? А мальчишек подставить – нет? Загубить их здесь выматывающими тренировками не боишься? Ну что же ты за такой идиот-то?!»

Полковник снова помолчал и, посмотрев на хмурого лекаря, добавил, помягчев голосом:

– Я понимаю твою заботу о личном составе полка и корпуса в целом, но пойми – твоя задача лечить, а моя задача – выполнять боевые задачи. Я вообще не понимаю, почему обсуждаю с тобой такие вещи. Видимо, просто потому, что знаю тебя уже двадцать лет и знаю, что ты всегда заботился о подчиненных. Жересар, дружище, брось ты эти глупые мысли! Занимайся своим делом и не лезь куда тебе не надо!

– Нулан, я знал тебя еще лейтенантом, когда-то мы дружили, ты не забыл? – пошел ва-банк лекарь. – Не будь идиотом, ты загубишь мальчишек, тебе не с кем будет выходить на бой! Ты что, не понимаешь, что даже коню надо отдыхать, иначе он свалится мертвым?! У тебя что, башка не работает, или ты забыл, как сам падал в обморок, когда майор Шетцель заставлял тебя с твоим подразделением бегать по горам по палящей жаре? И ты честно бегал со своими солдатами, пока не свалился со скалы и не сломал руку! А сколько солдат тогда погибло, потому что самодур решил сделать из них сверхчеловеков и не верил, что не всем это доступно?! Что с тобой стало, Нулан? Где тот лейтенант, который лично сопровождал солдата в лазарет и ругался с начальством из-за того, что твоих подчиненных несправедливо обидели? После того, как ты женился на дочке министра, ты резко изменился и стал купцом от армии, а не солдатом! Одумайся!

– Ты чего себе позволяешь, скотина! – Полковник привстал из-за стола, его лицо покраснело, а глаза чуть не выкатывались из орбит. – Я выгоню тебя из армии с желтым предписанием за невыполнение приказа командования и нарушение субординации! Забыл, кто ты есть?!

– Это ты забыл, кто ты есть! – заревел лекарь. – Ты купчина от армии, а я – лекарь, без которого все тут развалится и все солдаты передохнут, как куры у нерадивого крестьянина! Идиот! Я не держусь за это место, на, возьми! – Лекарь сорвал с себя белый халат с эмблемой лекаря и бросил его на стол. – Надевай и лечи! А я пойду в город, начну частную практику, и вертел я на одном месте ваш корпус и тебя вместе с ним! Лечите, калечьте, что хотите делайте, идиоты! Только когда король спросит тебя, почему твой корпус морской пехоты передох, как крольчатник от морового поветрия, ты и скажи: я загнал их на тренировках! А лекарей у меня нет – я по своей глупости всех разогнал! Тащи сюда своих драгоценных магов – всех трех магов-лекарей, и пусть копаются в задницах у солдат! Не хрена им сидеть у себя в агаре! Все, я на этом закончил! Вычтешь из жалованья – подавись!

Жересар повернулся и, не обращая внимания на ошеломленного полковника, быстрым шагом, сотрясая пол тяжестью своего могучего тела, вышел из кабинета полковника. Прошел мимо писарей, делающих вид, что они ничего не слышали, мимо адъютанта, лейтенанта Сиртака, племянника жены полковника, вышел на плац и зашагал к лекарской, отбивая сжатым кулаком ритм движения. Внутри у него все кипело, а перед глазами вертелись красные круги. То ли от жары, то ли от ярости, не зря его когда-то называли Бешеным – с тем же лейтенантом Хеверадом немало голов поразбивали по трактирам. Весело гуляли. Дружили. Пока тот не стал вельможным и важным, женившись на дочери вельможи. Тут и дружба закончилась. Не может вельможа дружить с каким-то там военным лекаришкой.

Жересар почти дошел до лекарской, когда его догнал запыхавшийся посыльный:

– Господин лекарь, постойте! Господин лекарь! Господин полковник просит вернуться.

– Чего ему надо? – хмуро бросил Жересар, глядя на молодого парнишку, сына кого-то из офицеров штаба.

– Не могу знать, господин лекарь! – ответил посыльный, и его мальчишеское лицо осветилось улыбкой. – Он нам не докладывает! Это же господин полковник!

– Ладно, – хмыкнул лекарь, – сейчас приду. Беги, скажи вашему… господину полковнику.

Посыльный кивнул и унесся по плацу, вздымая пыль начищенными до блеска сапогами. Жересар вздохнул и медленно побрел в штаб.

Полковник сидел за столом возле окна, и перед ним стояла бутылка вина, из которой он уже изрядно отпил. Тут же лежали фрукты, вяленая копченая рыба, засахаренные и соленые орешки всевозможных видов – их полно на рынке, и они хорошая закуска к вину.

Полковник сумрачно посмотрел на ввалившегося Жересара, помолчал, затем глухо сказал:

– Дверь прикрой плотнее и запри на защелку.

– Убивать будешь? – хмыкнул лекарь. – Так я без боя не сдамся.

– Идиот! Прикрой! Не по чину мне пить со всяким лекарским отребьем, – ухмыльнулся Хеверад. – Бери чистый стакан. Из одного стакана не буду с тобой пить – возишься там со всякими заразными солдафонами. Пей! – Он побулькал из бутылки и, повернувшись, налил и себе. – Давай, за старое время, за нас молодых! Пей, не строй из себя целку! Вот так!

Вино легко провалилось в глотки, и полковник с удовлетворением заметил:

– Коллекционное, исольское. Там виноградник на склоне горы, с него собирают винограда всего ничего. И делается пять бочек вина. Для короля. Ну и… бочку для меня. А что? Я не заслужил, что ли? Двадцать лет верой и правдой, двадцать лет в самых дерьмовых местах! И всегда корпус побеждал, ведь всегда, скажи, мой бывший… старый друг. Я ведь всегда умел воевать! Да, я делаю деньги, да, я везде ищу выгоду, но и службу не забываю! Никто не может меня обвинить, кроме старого… бывшего друга. Знаешь, дружище… с годами ты перестаешь верить людям. Все время кажется, что они что-то хотят от тебя. Какую-то выгоду. Частенько так и бывает. И ты сам уже думаешь – а что этот человек может дать мне? Зачем он мне? Какую выгоду он может мне дать? Один ты у меня остался – несешь все, что тебе в голову взбредет. Больше и поговорить-то не с кем. С женой? Напыщенная дура – сидит в столице и заводит шашни с молоденькими придворными гвардейцами. Мне все докладывают. Дети? Я им не нужен – папаша, сидящий в захолустье, солдафон с провинциальными манерами. Зато они – манерные, пахнущие духами… противно! Противно, Жера! Деньги? Да у меня столько денег, что тебе и не снилось! И зачем, зачем они мне?! Честное слово – я был счастливее, когда мы с тобой отбивались вдвоем от целого отделения мечников! Помнишь, как ты выкинул в окно этого здоровилу с табуретом? Эх-х… веселое было время! И мы были молоды. Сегодня представил себе, что тебя нет, – и на душе стало гадко. Больше никого из тех, кому веришь, рядом. Одни лизоблюды, жополизы, льстивые и лживые твари. Налей вина… обоим. Давай – еще за старые времена. Тогда и девки были красивее, и море чище, и дружба крепче, и солдаты покрепче.

Зазвенели стаканы из дорогого синего хрусталя, старые друзья выпили, похрустели орешками, потом Жересар, улыбнувшись в бороду, прогудел:

– Ты меня позвал, чтобы поплакаться в жилетку? Можно было и к любовнице для этого сходить, уткнуться ей носом в гладкий зад и пожаловаться на тяжелую жизнь. Чего мне-то все это высказываешь? Я не могу нарушать субординацию!

– Да перестань, что ли… ну, бывает, погорячился. Какого демона теперь будешь строить рожи, как маленькая девочка? Меня тоже можно понять – мне нужно сделать дело. И в кратчайшие сроки. Да, я понимаю, что солдаты изнемогают, но ведь это сейчас им плохо, а потом, в бою, они выживут, получив обучение здесь! У нас мало времени! Король шлет депеши, требуя отправить в бой необученных солдат – похоже, что дело на границе просто дерьмовое, и ему надо заткнуть дыру корпусом морской пехоты, которая – заметь! – не проиграла ни одной войны! Согласись, в этом есть и моя заслуга! Пять лет, как я командую этим корпусом, пятнадцать лет я шел к этой должности и занимаю ее по праву. Никто не может лучше, чем я, командовать этим подразделением, никто! Мы лучшие! И вот теперь от меня требуют, чтобы я сунул этих мальчишек в пекло – необученными, хилыми, нетренированными! Как эта сторона жизни для тебя? Или ты только видишь, как на плацу они падают от изнеможения? А если они упадут с разрубленной башкой или с выпущенными кишками – это тебе как? Так лучше? Ты, главный лекарь корпуса, умный человек – неужели ты этого не понимаешь? Да, я зарабатываю деньги. Но ты видел, чтобы мои солдаты голодали? Чтобы у них не было одежды или обуви? Чтобы им не хватало кольчуг или поножей? То-то же… меня можно обвинять в чем угодно, но только не в непрофессионализме.

– Ладно, я тоже погорячился. Я не знал, что все так хреново. Но я точно тебе говорю – надо немного снизить напряжение, надо давать отдыхать парням. Я больше двадцати лет в лекарях, знаю, что говорю. День отдыха нужен – пусть расслабляются. Иначе может быть бунт.

– Не будет никакого бунта, – отмахнулся полковник, – наливай, ага… вот так… будем здоровы! Да сгинут враги! Помнишь, как мы поднимали тост в «Серебряной лошади»? Там тогда такая красотка была… мы еще с арбалетчиками подрались, а потом мирились, выпивали. Эх, бросить бы все! Надоело!

– Ведь не бросишь, – усмехнулся лекарь, промакивая усы платком, – затянуло тебя это болото. Не оторвешься от своих денег.

– Деньги, деньги… Кстати, ты тоже имеешь от пирога, не тебе говорить о деньгах! Каждую неделю, аккуратно, в мешочке. Что нахмурился? Так-то… не надо о деньгах. Давай думать о том, как сделать лучше. Да, придется пойти у тебя на поводу, старая скотина, не соблюдающая субординации! Кстати, еще заорешь так на всю канцелярию – я прикажу тебя палками высечь! Ты что, дурак, что ли? На всю округу ревешь? Мне на тебя положено орать, тебе на меня – нет! Ладно, забыли… А вообще-то мог бы и извиниться перед вышестоящим начальством!

– Извини, высокостоящий, – улыбнулся лекарь, – виноват, голос такой у меня. Говорила мама – иди учиться на певца, сейчас бы стоял в храме Динаса и забот-хлопот не знал, только выводил псалмы, и все. И понесли же меня демоны в эти лекари! У тебя еще вино есть? Что-то оно меня не забирает. А так-то вкусное, ты всегда понимал толк в вине.

– А то ж! Это только ты все норовил пива нахлебаться да какой-то гнусности в кружку налить. Учил тебя, учил отличать хорошее вино, да так и не научил.

– Да какое там хорошее? Обычно на фронте жрешь винище тройной перегонки, что для промывания инструментов. Хряпнешь стакан, и на душе полегчало. Нам не до изысков.

– Ладно тебе прибедняться… небось уже скопил приличную сумму. То-то ты про свою практику заговорил. Тоже небось надоело мотаться по командировкам. Как там Элза, здорова?

– Да слава богам, все нормально, – помягчел лекарь, – детьми занимается. Ругается – пропадаю целыми днями на службе, как безмужняя жена живет.

– Эх, какая красотка была! – причмокнул полковник. – Я тогда просто зубами скрипел, когда она в тебя влюбилась!

– Она тебя вначале любила, – грустно усмехнулся лекарь, – а когда поняла, что тебе нужна как любовница, а не как жена, – ушла ко мне. А ты женился на своей…

– Не надо про ту стервь, – поморщился полковник. – Вот, все есть – деньги, положение, а счастья нет. Нет его, дружище. Завидую тебе. Любимая жена, любящие дети – что еще нужно для жизни? Давай-ка еще нальем – за любовь!

– За это надо выпить, – кивнул лекарь, – а тебе не хватит? Солнце еще высоко, служба…

– Я что, пьяный, что ли?! Да ты вспомни, сколько я мог выпить! Ну да – не больше тебя, тебя вообще перепить невозможно, но я тоже был хорош! После трех бутылок вина я еще мог драться против пятерых придурков! Где сейчас у молодежи такая сила, такая мощь?! Дохляки, уроды… в обморок падают от жары! Хотя вон тот самый Нед – зверь! Как он оторвал башку этому бойцу! Песня! И ты знаешь – я ему предлагал стать призовым бойцом – он отказался. Говорит – не хочу убивать людей! Ты слышал? Он не хочет убивать людей! А пошел в армию! Это просто смех! А парнишка-то мне понравился. Говоришь, правильный? Мне тоже так показалось. Слушай, а может, засунем парня в офицерскую школу? Чего пропадать его способностям? Хотя – он же неграмотный…

– Грамотный. Уже грамотный. Научился, и очень быстро. Парень шустрый, разумный, отделение его боится и уважает. Знаешь, как глянет – они аж вздрагивают. И ведь не бьет, не гоняет – скажет этак тихо, спокойно, а они бегут исполнять. Это настоящий офицер – если доживет.

– Если доживет, – эхом откликнулся полковник, – вернемся с исфирской границы, я его попробую отправить в столицу, в офицерскую школу. Там есть такое, когда особенно выделившихся на военных действиях безродных солдат по представлению командования принимают на обучение. Это еще дед нынешнего короля завел. Всегда имеется нехватка хороших воинских кадров. Я сам-то не больно родовитый – обедневшие дворяне из захолустного городка. Мой папаня продал весь скот, чтобы дать взятку директору офицерского училища, и меня взяли. А сколько дерьма я там хлебнул – как же, ни коня нормального, ни обмундирования. Все в увольнительную по кабакам, а я сижу в комнате, зубрю тактику и стратегию. Не на что мне по кабакам шастать. Отец-то потом недолго прожил. Как знал – когда отправлял меня, говорит: «Сынок, я не смог дать тебе то, что заслуживают потомки Хеверадов. Прости меня. Отдаю все, что могу. Поминай меня хорошим словом, не забывай. Возьми сам, что тебе причитается от жизни. Я верю в тебя!» Он умер, когда я был на летних маневрах, даже не сумел приехать на похороны. Брат его хоронил. Говорят – сердце отказало. Когда мать умерла, он сильно сдал, болел. Ушел быстро, просто сгорел.

– Я помню, Нул, ты рассказывал. Я ничего не забыл, – мягко сказал лекарь и жалеюще посмотрел на полковника, положившего голову на скрещенные руки. – Мне пора. Сейчас небось там уже толпа страждущих стоит у дверей после славного потогонного обучения.

– Да, иди. – Полковник смахнул влагу с глаз, потер покрасневшее лицо ладонями. – Сократим обучение до десяти часов в день, каждую седмицу будет выходной – вот только в город будем выпускать не всех. Только тех, кто заслужил. И тех, кто не провинился прошлый раз в увольнении. Те, кто не пойдет, пусть сидят здесь, завидуют. Дополнительный стимул к хорошей службе. Насчет парня, ну этого… Неда – может, правда к себе возьмешь? Я приказом переведу, и все. Убьют ведь демоненка!

– Насильно? Насильно не буду переводить. Знаешь – не все желают ковыряться в грязи, в дерьме, как лекари. Что толку, если заставить это делать? Пусть служит. Вот только…

– Что? Говори…

– Может, его произвести в сержанты? Ты же можешь это сделать. Легко. За особые заслуги.

– А какие заслуги? – усмехнулся полковник. – Отрывание головы противника?

– Ну-у… какие-нибудь. Я понаблюдаю. Кстати, можно просто с формулировкой за беспорочную службу. И все. Пусть все видят, как мы возвышаем тех, кто хорошо служит, кто пример для других солдат!

– А не будет воспринято другими сержантами как возвышение выскочки? Они-то получили свои звания в боевых действиях, а до этого лет по пять проходили простыми солдатами и капралами!

– А тебе не все равно их мнение? Ты кто, полковник или зачуханный лекарь?

– Хе-хе… правду говоришь… зачуханный лекарь! Вот за что тебя люблю – никогда не подмазывался, не играл на дружеских чувствах, ничего материального от меня не хотел, не то что остальные. Что думаешь – то и говоришь. Сделаю. Ради дела. Не ради дружбы или самого этого парня, а ради службы. Такие кадры надо беречь, а в сержантах у него больше шансов выжить. И времени свободного теперь у него будет больше – пусть учится. Ты заставляй его читать, пусть учит хорошие манеры – офицеру пригодятся. Армии нужны хорошие офицеры. Кто-то ведь должен на самом деле воевать, а не обтирать паркет во дворцах!

– Это точно, – кивнул лекарь и поднялся со стула. – Пойду, все. Хорошо посидели.

– Да, хорошо. Мне сразу легче стало, как с тобой поговорил. А то так на душе гадко было, так гадко, что и словами не сказать! Пойду сейчас посплю с часок. Отдам команды по распорядку, прикажу подготовить документы на парня, и спать. Жара, что-то меня слегка развезло. Скажи канцелярским крысам, чтобы зашли сюда, я тут буду приказывать! – Полковник расстегнул ремень штанов, ослабил ворот мундира и блаженно откинулся на спинку кресла. В голове шумело, мир качался, и ему было очень хорошо.