— Бунт! В рабских загонах бунт! — В рубку корабля вбежал наемник, хмурый и сосредоточенный. — Антуг просит вас обеих прибыть к загону для взрослых.

Сильмара подняла глаза на Наташу и мрачно сказала:

— Ожидала этого. Я тебе еще три дня назад сказала: такое скопление людей разных рас в закрытом пространстве приведет к неприятностям. Говорила? А ты?

— А что я, что я? — раздраженно парировала Наташа. — Будем пытаться убедить! Твои методы слишком жестоки. Чем мы тогда отличаемся от рабовладельцев, если будем избивать этих людей? Я сама была рабыней, знаю, что это такое! А ты ни секунды не была, как ты можешь знать, что они чувствуют? Тебе лишь бы морду набить кому-нибудь!

— Я не знаю, что чувствует рабыня. Но я знаю, что почувствуешь ты, когда они начнут драться между собой и набросятся на охрану! Я не готова терять своих людей из-за того, что мы не смогли как следует наладить дисциплину! Пошли к ним, будем разбираться на месте.

Лицо Сильмары было хмурым, она старалась не смотреть на Наташу. Слова начальницы и подруги неожиданно сильно ее задели, ударив в больное место. Рабыней она не была, да, но хлебнуть в своей жизни помоев ей пришлось по самое горло. Потому упреки Наташи, на ее взгляд, были несправедливы.

Наташа тронула Сильмару за плечо и извиняющимся тоном сказала:

— Ты это… не бери в голову. Я просто раздражена и сама не знаю, чего несу. И мне не хочется принимать жестокие решения. Хорошо помню тот ужас, когда я стала рабыней и от меня ничего, ничего не зависело — даже моя жизнь. Не стоящая порванной банкноты в один кредит. Эти люди сейчас в панике, они не знают, кому и чему верить. После похищения, убийства родственников и соседей у них на глазах эти люди оказываются в незнакомом месте, где насилия и убийства продолжаются. А освободители отказываются везти их домой, мотивируя какими-то надуманными предлогами: двигатели не работают, еще что-то такое непонятное и глупое. Мне очень хочется, чтобы обошлось без кровопролития, учти это, ладно?

— Как получится, — сухо ответила Сильмара и, не глядя на Наташу, ринулась в коридор, к ожидавшим их наемникам.

Наташа быстро пошла следом, едва успевая за высоченной воительницей, успевшей натянуть боевой скафандр и прицепить на предплечье игловик, а на пояс вибромеч и нейрохлыст-болевик.

Длинные коридоры «Мезгрина» вывели их в огромный зал, размером в несколько футбольных полей. Он был разгорожен металлическими стенами, с прозрачным пластиком поверху, армированным металлической сеткой до самого потолка. В отсеках имелись «кормушки», приложив к ним руку, можно было получить дневной рацион питания и сколько угодно жидкости — простой воды, в которую были добавлены подсластители и подкислители. Эта жидкость по вкусу напоминала чуть сладкий зеленый чай с лимоном. Наташа хорошо помнила ее вкус: в свое время ей пришлось выпить этой воды достаточно, чтобы запомнить его на всю жизнь.

Естественные надобности рабы справляли прямо на пол, тут же поглощавший нечистоты и перерабатывавший в питательные брикеты — ничего не должно пропадать зря. Для системы обеспечения нет ничего неаппетитного или нечистого — все состоит из химических элементов, и все можно использовать в дело. Даже трупы. Наташа помнила, как при ней убивали рабов, тут же расчленяли и кидали куски на пол, с чавканьем заглатывающий этот «мусор», чтобы выдать потом брикеты, напоминающие упругое суфле и содержащие все, что нужно организму для нормального существования. И люди их ели. Кто не мог есть эти брикеты, становились питанием для других, тех, кто мог.

В громадном зале стоял гул. Кто-то вопил, в загоне для взрослых дрались — жестоко, страшно, с кровью и выламыванием рук и ног. В подростковых загонах плакали дети и клубился такой вой, что хотелось бежать отсюда, куда глаза глядят, лишь бы выйти из этой атмосферы безнадеги и отчаяния.

— Что случилось? Чего там такое? — спросила Наташа у Антуга, стоявшего рядом с группой наемников, молча наблюдавших за тем, что происходит в загоне, по монитору, висевшему в воздухе.

— Убивают друг друга, — мрачно сказал тот, отсалютовав Наташе и Сильмаре. — Было тихо, и вдруг — какое-то безумие. Кто кого рвет, зачем — не можем понять. В драке участвуют несколько тысяч человек. Я не хочу посылать туда своих людей — эти безумцы задавят их массой. Даже если применить оружие.

— Вырваться из загона они не могут? — Наташа озабоченно постучала по стене помещения.

— Нет. Эти загоны предназначены, чтобы сдержать любое количество невооруженных людей. Рабов. Поэтому они могут драться только в них, не вырываясь на свободу. Но входить туда опасно. Дерутся во всех загонах — и в женских, и в мужских. Началось в мужских, потом безумие переключилось на женские и подростковые. Много трупов. Уже около сотни.

— Чем же они убивают-то? — растерянно спросила Наташа, наблюдая за тем, как люди в загоне визжат, рвут друг друга, кусаются, как дикие звери.

— Душат, ломают шеи, грызут, — мрачно пояснил Антуг. — А некоторые кончают жизнь самоубийством — разбегаются и врезаются головой в стену, разбивая голову.

— О боже… — тихо охнула Наташа — нам только этого не хватало! А в подростковых загонах что?

— То же самое, только в меньших масштабах. Истерия, слезы, драки.

— Силя, что это может быть? — Глаза Наташи, широко раскрытые, смотрели на воительницу с надеждой: может, та, с ее почти столетним опытом, знает ответ. Если не она, то кто?

— Наташ, я не знаю. Все это напоминает отравление каким-то наркотиком… Стоп! Наркотиком! Вы проверяли воду и пищу на содержание наркотических средств?

— Нет. Мы как-то не подумали, — вскинул брови Антуг. — Система обеспечения не выдает наркотики, если только их специально не ввести в ее состав. И наркотиков надо много — на двадцать тысяч человек, это очень много.

— Быстро ищите в информационной базе, какой наркотик дает такой эффект! Скорее! — резко приказала Сильмара, больше не слушая никого вокруг. — Ищите!

Антуг защелкал клавишами коммуникатора, развернул экран и начал поиск. Через минуту он возбужденно крикнул:

— Есть! Нашел! Вот оно: «Зехран. Наркотик, часто применяемый в работорговле для того чтобы успокоить рабов, привести их в состояние расслабленности и покорности. В этом состоянии они безропотно позволяют делать с собой все, что угодно, и это облегчает их транспортировку, сортировку и выбраковку. Длительное применение зехрана, более чем две недели подряд, может привести к психозу, истерии, массовым вспышкам агрессии. Этот наркотик очень эффективен, но на короткое время. Рекомендуется перемежать его с горстуром или заналоном, гасящим кумулятивный эффект от использования зехрана и выводящим его из организма рабов.

При возникновении массовой истерии и психозов необходимо выждать сутки, а если психоз сам по себе не стихает, распылить вышеупомянутые средства в воздухе загона. Эффект наступит практически сразу, а полная нейтрализация зехрана — в течение двух часов».

— Мы уже три недели кормим их этой пакостью, — заметила Наташа. — Немудрено, что они взбесились. Где взять этот чертов гортур, или как его там?

— Горстур, — поправил Антуг. — Сейчас отправлю техников к блоку управления системой обеспечения. Они найдут, что сделать. Уверен, у работорговцев есть противоядия. Просто их надо использовать.

— Что мы еще не знаем? — Наташа посмотрела на Сильмару. — И что нам делать? Что с двигателями? Когда мы наладим маршевые?

— Может, и никогда. Позитронный мозг отключен, живой убит. Техники не могут вывести управление маршевыми на шлем управления. Наташ, кому я рассказываю? Ты это знаешь лучше меня. Не нужно было захватывать корабль, брать на себя эту обузу! Теперь мы никуда не можем сдвинуться. Я еще удивляюсь, как это армада до сих пор нас не нашла. Они рыщут по всей Солнечной системе. Спасает только то, что мы затерялись в поясе астероидов. Хорошо хоть сюда сумели дотащиться! Нам нужно куда-то девать этих людей, иначе повторится то же самое, что и сейчас. Мы не может годами держать их, как скот, в загонах. Да и загоны не предназначены на такое длительное содержание рабов — максимум месяц, не более того. Система обеспечения работает на пределе, а скоро начнет испытывать недостаток элементов. И вот тогда будет просто задница. Нам не хватало еще голодных бунтов…

Через пятнадцать минут в стенах загонов открылись отверстия под самым потолком и оттуда повалили белесые клубы газа, похожие на утренний туман. Люди, не обращая внимания на происходящее, продолжая рвать друг друга, вдыхали газ и тут же падали, как будто из них выдернули все кости, — расслабленные, с бессмысленными, остекленевшими глазами. Через пять минут в загонах воцарились тишина и спокойствие.

Загоны автоматически загерметизировались во время выпуска газа, так что наблюдатели снаружи не пострадали. Еще через двадцать минут система обеспечения выкачала загрязненный воздух, потом ударили мощные струи воды, смывавшие кровь и впитавшуюся в тела и одежду отраву, теперь можно было войти внутрь, не опасаясь отравления.

Антуг нажал пластину у входа в загон; открыв вход, пластина двери поднялась вверх, и Наташа с сопровождающими вошли внутрь.

Картина была ужасающей: люди застыли на полу так, как их застала смерть или сон — вцепившись друг в друга, в последнем усилии пытаясь убить, сломать, изувечить. У некоторых раненых толчками выходила кровь из отверстых ран, и Сильмара тут же приказала бойцам цеплять на них медицинских слизней, в надежде спасти хоть часть изувеченных. Наташа в оцепенении смотрела на побоище и думала о том, как бы поскорее избавиться от этой неуправляемой массы людей. Иначе… будет совсем плохо.

Сильмара отдала распоряжение, и бойцы начали вытаскивать из загона трупы убитых. Наташа проводила их взглядом и сумрачно спросила:

— Куда их? В дезинтегратор?

— Нет. В блок загрузки вещества для системы обеспечения. Ну, чего ты смотришь так? Кормить людей чем? Техники сказали, что запаса системы обеспечения хватит максимум на три дня. Все. Хочешь голодного бунта?

— Не хочу. Но питаться трупами…

— Они никогда об этом не узнают. А если узнают, не поверят. И какая разница — трупы или не трупы? Все мы, химические элементы, ничего более. И теперь у нас будет отсрочка. Надолго ли только? Болтаемся тут, как дерьмо в прибрежных волнах… Ждем, когда нас накроют и раздолбают, как…

— Ладно, ладно! Не надо было захватывать базу! Да, повесили себе гирю на ноги! — вспылила Наташа. — Но я не могла смотреть, как увозят моих земляков! Я должна была хоть что-то сделать! Хватит меня этим попрекать!

— Не злись. Ты знаешь, что я права. Когда на кону судьба миллиардов — двадцать тысяч не актуальны. Нужно думать глобально. А теперь мы подставили под удар все свои планы.

— Что предлагаешь? Бросить их здесь? Оставить рабовладельцам и улететь по своим делам?

— Если придется, то да. Уясни себе одно: если припрет, «Мезгрин» со всем содержимым придется бросать.

— Не могу. Не могу! Зачем тогда все?! Зачем эти жертвы? Зачем умерли эти люди?

— То-то же. Прежде чем сделать какой-то шаг — думай. Ты теперь не мозг корабля, ты мозг громадной корпорации, надежда человечества. Будь немного поумнее и подальновиднее, иначе это может закончится катастрофой.

— Как я устала быть надеждой человечества! Боже мой, как устала! Хочется забиться в какую-то нору и никого не видеть! Ни одного человека! Кроме… одного. Только где он, этот один, может, уж и в живых нет…

— Жив. Уверена. Его невозможно убить. И хватит причитать, давай думать, как нам наладить двигатели. Как управлять маршевыми двигателями, если у нас нет ни позитронного, ни живого мозга на этот демоновом «Мезгрине».

— Я нашла! Я знаю! — внезапно закричала Наташа и, возбужденно блестя глазами, повернулась к Сильмаре, задумчиво отчищавшей пятнышко подозрительной бурой массы с рукава скафандра. — Слушай внимательно. Итак, что мы имеем? Один корабль с исправными двигателями, которые не могут работать, потому что нет управляющего мозга. И еще имеем корабль, полностью исправный, на котором есть и мозг позитронный, и мозг живой. Что нужно сделать? Сцепить оба корабля вместе, подключив системы к мозгам «Соргама». И улететь вместе!

— Проблема только в том, как подключить корабли друг к другу, — озабоченно пробормотала Сильмара. — Впрочем, это вопрос технический, решаемый. Молодец, начальница! Ребята, быстро ко мне! Наташа нашла выход из положения!

Два дня шли работы. Пришлось искать кабели, которыми нужно было подключать системы, закреплять корабли, соединяя их в единое целое. Люди работали не покладая рук, падая от усталости и снова подымаясь. Времени оставалось мало: наблюдатели доложили, что большая часть армады во главе с линкором стягивается к тому месту, где укрылись «Соргам», «Мезгрин» и «Хеонг».

Тяжелый крейсер все время находился наготове как единственный щит между кораблями противника и сцепкой, неспособной теперь организовать серьезное сопротивление. «Мезгрин» был медлительным, огромным увальнем, практически беззащитным перед боевыми кораблями. Если только не считать мощной защиты, как у всех транспортников.

Средств нападения у него практически не было: все пространство корабля отдано для размещения груза. Некуда вставлять мегабластеры или размещать большой груз боевых ракет.

На «Хеонге» оставался Олег, денно и нощно несущий вахту, и с десяток землян-добровольцев, которые были наблюдателями и подменяли его, когда он отдыхал.

Сильмара не встречалась с ним уже с неделю и чувствовала себя отвратительно. Ей хотелось поваляться с ним в постели, заняться сексом и просто полежать, обнявшись, и глядя в потолок, поболтать ни о чем, забыв о том, что находишься на войне и от твоего решения зависят тысячи, а может и миллионы, миллиарды жизней.

Но сейчас было не до того. Все, что могла, — изредка поболтать с ним по визору, заперевшись на полчаса в своей каюте. Да воспользоваться симулятором, в который она предусмотрительно записала их любовные ласки и постельные выкрутасы.

Сильмара влюбилась в этого мальчишку, как не влюблялась ни в кого и никогда. Размышляя об этом, она сама удивлялась своей запоздалой страсти, как будто ее душа отыгрывалась за все десятилетия пустой, жестокой, бездушной жизни.

Наташа, глядя на их с Олегом нежные отношения, тихонько усмехалась: и в железной леди есть свои мягкие места. Кто бы мог подумать, что Черная Сильмара может быть способна на такие нежности? Впрочем, почему и нет? Ведь способна она на верную дружбу, почему бы ей не быть способной на любовь? Можно только лишь порадоваться за нее. Не каждому дано любить так искренне и горячо, как любит она.

Наконец все было закончено и наступили ходовые испытания. Это было самым опасным делом во всей операции. Чтобы испытать, работают ли двигатели «Мезгрина», нужно было выйти из-под защиты астероидов на чистое место, вывести корабль за пределы Солнечной системы, а уж потом включить маршевые. И в этот момент корабль был максимально уязвим для вражеских наблюдателей: его легко можно найти любыми средствами обнаружения и даже просто взглядом. Корабль-матка был огромен, сравним по размерам с линкором и сиял в лучах Солнца как небольшая звезда. «Соргам» в сравнении с ним был как маленькая букашка, прицепившаяся к огромному жуку.

Им следовало синхронно включить планетарные двигатели, иначе «Соргам» оборвет своей мощью наведенные техниками крепления и уйдет вперед, уничтожив все, что с таким трудом создано за эти два дня. Семен должен был внимательно контролировать и соразмерять тягу «Мезгрина» и «Соргама», чтобы они не нарушили систему.

Оба корабля окутались голубоватой плазмой и медленно двинулись вперед, выходя из-за большого астероида, можно даже сказать планетоида, в тени которого они прятались все это время. Наташа шумно выдохнула, у нее застучало в висках, и только сейчас она поняла, что долгое время сидела, задержав дыхание. Пока все шло нормально. Выпущенные беспилотники давали на экран картинку сцепки, уходящей в темное звездное пространство. Ходовые бластеры двух сцепленных кораблей исправно расчищали дорогу, уничтожая мелкие и крупные камни, попавшиеся на пути, а защитное поле искрилось от врезавшейся в него сгоревшей космической пыли.

Скорость нарастала, но была еще очень маленькой; ускорить движение люди не могли: «Мезгрин» был слишком большим, а двигатели его слабее, чем у гораздо меньшего «Соргама». Все-таки крейсер есть крейсер. Транспортнику нет нужды разгоняться за считаные минуты или выдавать мощность двигателей такую, что они способны сорвать атмосферу с небольшой планеты. Главное для него — тихо доползти до зоны, свободной от объектов, способных своей гравитацией повлиять на навигацию маршевых двигателей, а потом включить эти самые двигатели и в подпространстве перелететь куда надо, вынырнув в точке назначения.

— Линкор и остальные идут в нашу сторону с большим ускорением! — с тревогой доложил один из наблюдателей. — Мы попались!

— Попались, — угрюмо протянула Сильмара, наблюдая, как крупная искорка в сопровождении россыпи искорок поменьше заметно сдвинулась в сторону сцепки. — Олег, внимание! Прикрывай наш отход! Только не лезь в самую гущу — линкор растопчет тебя, как соплю! Отвлекай!

— Есть! Сделаю, не беспокойся! — залихватски подмигнул парень с экрана, и «Хеонг» стал быстро уходить навстречу преследователям.

У Сильмары защемило сердце от дурного предчувствия. Конечно, тяжелый крейсер — это сила, но у преследователей было минимум три таких крейсера да еще линкор — настоящая планета смерти, неуязвимая для ударов кораблей классом ниже.

Сцепка разгонялась все быстрее и быстрее, но скорость все же была очень мала. Корабли преследователей из маленьких искорок выросли в узнаваемые фигуры, видимые через специальные приборы.

Еще минут десять, и эскадра обрушится на сцепку. Все замерли, следя за происходящим… и тут «Хеонг» вступил в бой.

Вынырнув откуда-то сбоку, из-за планетоида, он обрушился на один из крейсеров, намеревавшихся обогнуть сцепленные корабли и встать перед ними заслоном. Это был крейсер среднего класса, скоростной, но не очень мощно вооруженный. Его защита не выдержала удара бластеров «Хеонга», и в космосе вспух огненный шар, в котором сгорели вместе с телами экипажа его надежды на легкую победу.

Эскорт линкора отошел от громадины флагмана и всей толпой бросился карать супостата, посмевшего напасть на эскадру. «Хеонг» не принял боя и, рискуя врезаться в каменную скалу, спрятался в скоплении астероидов, чтобы появиться снова с неожиданной стороны, виртуозно уворачиваясь от летящих глыб. Он мчался прямо к линкору, по дороге рассыпая мины с антиматерией, в которые тут же врезались два преследующих его крейсера и выбыли из борьбы — мины не смогли уничтожить их полностью, но нанесли серьезные повреждения корпусам кораблей.

Эти мины обладали своим мозгом и, когда чужие корабли пролетали мимо, включали двигатели, догоняя противника и присасываясь к корпусам. Олег выбросил весь запас мин, имевшийся на корабле. Они были довольно дорогой штукой, гораздо дороже обычных ракет с антиматерией, но Боран, бывший хозяин корабля, мог позволить себе такие траты.

За несколько минут Олег умудрился вывести из строя практически всю эскадру, за исключением линкора. Преследователи теперь были больше озабочены своими проблемами, бросив преследование землян. Но флагман упорно двигался вперед, презрительно не обращая внимания на удары «Хеонга». Тот бил со всех бластеров, но не мог пробить защиту новейшего корабля, выпущенного со стапелей всего два года назад. Сильмара посмотрела в базе данных — это был линкор «Грун Дегар», владелец его неизвестен. Имелась информация, что эту боевую махину можно было нанять за кругленькую сумму. Весьма кругленькую. И только очень и очень богатые организации, состоящие из целых планетных систем, могли воспользоваться его услугами — по причине их дороговизны, конечно.

Ответные выстрелы линкора сорвали защиту «Хеонга», как если бы у того вместо защиты был бумажный китайский зонтик. От полного уничтожения корабль спасла обшивка, частично погасившая удар. Она испарилась, но выдержала, сохранив жизнь экипажу. Похоже, что на линкоре стояли новейшие усилители бластерного огня, подобные тем, что имелись и на «Соргаме». «Хеонг» завертелся вокруг своей продольной оси и поплыл, как мертвая скала-астероид, в сторону скопления подобных скал.

Сильмара до боли закусила кулак, глядя на экран остановившимися глазами. Она была серой, как бетонная стена, и Наташа испугалась, что у подруги откажет сердце. Девушка бросилась к ней, стала теребить, но Сильмара мягко отодвинула Наташу от себя и, показав на приближающийся неотвратимо, как смерть, линкор, хрипло сказала:

— Что он делает?! Да демоны — что же он делает, придурок?!

Наташа обернулась и увидела, что «Хеонг» ожил. Его корма выпустила облако плазмы, неровно пульсирующее, как будто генераторы работали вразнобой и не могли выдать полную мощность, затем корабль, набирая скорость, начал движение в сторону линкора. Он был чуть впереди и справа от дредноута, и суммарная скорость, довольно большая, позволила ему быстро приблизиться к линкору.

Тот сделал еще два мощных выстрела — правда без усилителей, но они все-таки пробили защиту «Хеонга» и частично разрушили обшивку впереди, ничуть не повлияв на разгон крейсера. «Хеонг», не снижая скорости, преодолел защиту линкора и со всего размаха врезался в его бок, проламывая толстенную броню и застревая в ней, как стрела, пущенная из лука арчера.

Внезапно на экране рубки появилось лицо Олега. Оно было окровавлено, и парень тяжело дышал, поправляя на голове шлем управления. Рубка «Хеонга» едва просматривалась сквозь клубы дыма, и Олег, откашливаясь, с трудом сказал:

— Силя, прости! Я сделал все, что мог! Я тебя люблю! Прощайте, ребята! Русские не сдаются!

Он махнул рукой, и тут вспыхнул ярчайший свет, ослепивший онемевших наблюдателей. Вместо «Хеонга» в боку линкора виднелась красная, испускающая свет рана, а экран визора подернулся рябью. «Хеонга» больше не существовало.

Сильмара онемела — на ее глазах умер тот единственный, с кем она хотела связать свою жизнь. Ее любовь, ее жизнь. И она завыла, как зверь, потом упала на пол и стала бить по нему кулаками, разбивая их в кровь. Наташа, бледная, как мел, приказала Антугу и охранникам держать женщину, пока она что-нибудь не сделала с собой, затем вызвала из системы обеспечения медицинского робота, и тот сделал воительнице успокоительный укол. Десять человек с трудом справлялись с Сильмарой, разбрасывавшей их, как котят, в своем приступе безумия. Наконец она обмякла и застыла в беспамятстве, скрючившись на полу в позе зародыша.

Все остальные вопросительно уставились на Наташу, ожидая приказаний. Теперь их жизнь и жизнь двадцати тысяч человек в «Мезгрине» зависела от нее, простой девчонки, волей судеб оказавшейся заброшенной на вершину власти.

Наташа посмотрела в лица соратников и, откашлявшись, сдавленным голосом приказала:

— Вперед! Только вперед! Он выиграл нам время! Нам нужно выйти из системы, и черта с два они нас возьмут!

Она сказала и тут же с ужасом увидела, как подбитый линкор подернулся облаком плазмы и начал разгоняться, следуя за ними. К нему подтянулись крейсера, частично подремонтировавшиеся после минной атаки, и вся эскадра с нарастающей скоростью приближалась к обреченной сцепке.

Наташа сжала кулаки так, что ногти воткнулись в ладони, из глаз потекли слезы: неужели все напрасно?! Неужели ВСЕ?! Ну, не может, не может так быть, это несправедливо! И тут тонкий, ехидный голосок прорезался в голове: «А ты что думала, жизнь справедлива? Дуреха! Ты давно должна была убедиться в обратном!»

Теперь оставалось лишь беспомощно смотреть, как все быстрее к ним движется Смерть, принявшая в этот раз вид потрепанного, но вполне бодрого полуторакилометрового неправильного шара.

Тишину в рубке прервал голос Антуга:

— У них двадцатикратный запас прочности. Похоже, их капитан обезумел от злости. У него ведь четверть корабля разлетелась! Но двигатели целы, и генераторы целы. Не повезло нам.

Наташа как будто очнулась от сна:

— Семен! Рви кабели! Полный ход!

— А «Мезгрин»? Он же уйдет в космос!

— Пусть уйдет. Им нужны мы. Лучше эти люди побудут пока рабами, чем трупами. Живы будем — вытащим их. Наши бойцы все на «Соргаме». Рви! Полный ход! Уходим!

Корабль буквально затрясся. Новые двигатели, которые развивали мощность, сравнимую с мощностью двигателей тяжелого крейсера, рванули так, что все кропотливо наваренные на корпуса кораблей крепления порвались, как гнилые нитки. «Мезгрин» получил дополнительное ускорение и помчался из Солнечной системы куда-то в глубокий космос.

«Это не страшно, — подумала Наташа. — Семен наверняка засек направление его движения, так что поймать корабль потом не составит труда. Сто процентов. Ходовые бластеры работают, так что метеориты ему не грозят. Защитное поле тоже работает. Система обеспечения кормит. Месяц они продержатся наверняка. А в наше время это очень много. За месяц может многое случиться».

— Ну что, Наташ, уходим?

— Нет, — отрезала девушка. — Я за орудия, ты пилотируешь. Идем на линкор! Он, сука, заплатит мне за Олега!

— Наташ, мы погибнем, — спокойно заметил Семен. — Так-то я не против, но умереть надо не глупо, а со смыслом.

— Смысл есть, — неожиданно вмешался Антуг. — Она знает, что делает. Смотри: с той стороны, где Олег разрушил корабль, защитное поле совсем слабое, бледное. И бластеров там нет, уничтожены. Мы добьем эту тварь, прежде чем подойдет второй линкор — вон он, видите, на пределе видимости. У нас есть около получаса. Капитан подбитого линкора, похоже, обезумел от злости, это тоже хорошо, это работает на нас. У нас хороший шанс надрать им зад! Удачи, Наташа!

— Удачи нам всем, — пробормотала девушка и надела шлем управления.

Тут же в ее голову полилась информация о корабле: наполнение накопителей, мощность двигателей, остаток горючего, состояние узлов крейсера. Она привычно проверила все узлы — корабль был в превосходном состоянии. Проверила наполнение усилителей бластеров — под завязку. Ракеты — почти полный комплект. Минный погреб — тоже. Ну что же, поехали!

— Давай, — крикнула Наташа. — Семен, на цель! Заходим со стороны слепого глаза! Давай на полный!

Корабль, как будто ему дали пинок под зад, рванулся вперед, не обращая внимания на попытки кораблей эскорта линкора осыпать его ракетами. Мощная, усиленная защита легко отбивала эти космические торпеды, а лучи бластеров крейсеров свиты этого монстра скользили по защитному полю, выбивая искры и прогибая поле почти до самого корпуса.

«Соргам» сыпал мины, как из прохудившегося мешка, и несколько крейсеров уже получили свой заряд в корму, затихнув надолго, а может, и навсегда. Линкор пытался развернуться к атакующему неповрежденным боком, но у него это не очень получалось — масса корабля была слишком велика по сравнению с нападавшим.

«Соргам» сблизился с врагом на расстояние максимально эффективного удара и выпустил два заряда из мегабластеров, усиленные дополнительной накачкой. Эффект был таким, как если бы подросток изо всей силы ткнул суковатой палкой в центр переспелого арбуза. Защита не выдержала, и весь удар пришелся на не защищенную ни броней, ни полем внутреннюю часть корабля, пробив в нем раскаленные, истекающие расплавленным металлом тоннели, сквозь которые были видны звезды, вечные, колючие, как иглы.

Линкор умер. Умерли его генераторы, умерли системы обеспечения, осталась лишь оболочка, в которой шли процессы высвобождения энергии из многочисленных емкостей. Не помогли и легендарная прочность корпуса, многократное дублирование всех связей — лучи мегабластеров, как кинжал, пронзили все внутренности гиганта и умертвили его так же эффективно, как если бы человеку в мозг воткнули отравленный кинжал.

Наташе удалось убить сразу два мозга — и позитронный, и живой, поразить генераторы энергии и гравидвигатели. Если бы не было этой гигантской впадины, пробитой Олегом, если бы он не пожертвовал жизнью своей и жизнями добровольцев, никогда даже самый сильный корабль из известных в мире не смог бы победить это чудо инженерной мысли. Но — что есть, то есть. Гигант был мертв.

«Соргам» едва успел избежать столкновения с мертвым линкором, изнутри которого исходило малиновое свечение и в котором время от времени что-то взрывалось, и по широкой дуге ушел в открытый космос, избегая встречи со второй эскадрой, также ведомой линкором.

«Какой он… я… маленький…»

«Не такой уж и маленький! — возмутился Слава. — По нашим меркам, вполне крупное тело, крупнее многих! Все пропорционально, все работает».

«А это чего у него за отросток?» — Щупальце Гены ткнулось в пах новорожденному.

«Это? Хмм… я тебе потом расскажу, — замялся Слава. — Вкратце — служит для размножения и для отправления естественных надобностей. Да хватит его разглядывать — потом посмотришь. В зеркале. Давай-ка мы с тобой займемся делом. Ты готов к перемене тела? Не передумал? Впрочем, уже поздно. Куда мне его девать? Братца, так сказать… жалко выбрасывать-то».

«Готов. Мне что делать? Как-то помогать тебе?»

«Просто лежи, не болтай, не отвлекай меня. Как все будет готово — ты сам поймешь. А до тех пор лежи и наслаждайся покоем».

«Понял. Жду». — Гена закрыл глаза, его щупальца обвисли, и он как будто растекся по гравиплощадке.

Слава улегся рядом со своей копией, выращенной в лаборатории за феноменально короткий срок. (Куда там мастерам с планеты Нитуль! Как только доберется до своих, тут же забабахает тела своим пилотам — заслужили мужики. Теперь он сможет обеспечить их любыми телами, какими захотят. Даже телами двадцатилетней красотки. Впрочем, трансвеститов среди них вроде как не наблюдалось.)

Выйти из тела и зависнуть информационным облаком стало уже плевым делом. Столько раз он это делал, что со счету сбился. А вот перекачать личность Гены — это задача посложнее. В первую очередь нужно его усыпить. На всякий случай. Мало ли — вдруг подсознательно начнет сопротивляться перекачке, и все пойдет прахом. У Славы уже был опыт перекачки личности, но объекты, если можно их так назвать, находились в бессознательном состоянии.

Гена уснул после стандартного посыла ко сну. Как обычный человек. А не двухсоттонная помесь крокодила, акулы и спрута.

Объем информации, заключенной в его мозгу, слегка напугал Славу. Мириады ячеек, заполненных информацией, скопившейся за сотни тысяч лет, а может, и за миллионы. Непосильная нагрузка для мозга человека. Он вообще может ее не выдержать!

Заставил себя успокоиться. Сосредоточился на проблеме. Решил: а зачем Гене информация за то время, что он плавал едва разумным «крокодилом», носителем паразита? Надо лишь найти конец ниточки, размотать ее и остановиться, когда пойдут воспоминания о бессмысленном и тупом существовании бывшего оператора станции. И снова возобновить их с того момента, как Гена пытался нормально утолить голод двумя случайными знакомыми. Славой и Лерой.

Итак, поехали: Слава потянул за ниточку первых воспоминаний… вот Гена пробил скорлупу яйца и высунулся наружу… В инкубаторе было тепло, сыро, хорошо… ползали несколько таких же, как он, розовых кожистых существ с маленькими забавными щупальцами. Хотелось есть, а еще больше — бежать искать воду! Инстинкт, который не истребить тысячелетиями жизни в техноцивилизации. Вот открылась крыша, и огромные ласковые щупальца дежурного врача стали размещать новорожденных по их яслям…

Информация вытекала все быстрее и быстрее, направляясь, как по трубопроводу, в голову нью-Славы, удобно раскладываясь там по ячейкам памяти.

Первые выпавшие зубы… выросшие щупальца… Первое разочарование: оказывается, их поколение последнее. Никто не хочет размножаться, никто не хочет заводить детей. Нет желающих стать демиургами и работать на станции. Люди уходят, запираются в своих домах, и больше их никто не видит.

Пустые ячейки, совсем пустые — разрушенные, серые… нет кусков мозга, съедены черной тварью… Опять картинка — Тиамас, друг, тускло смотрит безжизненным взглядом мертвых глаз. Ушел, предатель! Один, совсем один… Пустая станция, долгие годы, десятилетия… Развлечение — создать такую-то тварь. А потом вот такую. А эта получится? Получилась. Но свойства не те. Уничтожить… Хорошо, что заложил в их программу безусловное подчинение сигналу. Они не знают, эти игрушки, что в любой момент могу позвать, и они прилетят, прибегут, сделают все, что скажу.

Бог? Я — бог? Наверное. Этакий божок… Но — скучно. Опять скучно. Лететь куда-то? Мертвые планеты, существа, грызущие камни и выпускающие кислород? Сколько раз это было? Сто? Тысячу? Или сто тысяч?

Планеты слились одна в одну… годы текут, как река, унося воспоминания, события… а какие события? Нет событий. Трудно быть богом? Не трудно. Но — скучно. На станции одни безмозглые твари. А если? Но это насилие… И что? Почему не собрать здесь множество рас и посмотреть, что они будут делать? Получилось забавно: корабли, притянутые гравилучом, пойманные, как зверьки, садятся на поверхность станции. А я им рыбу, рачков, животных — пусть живут, размножаются. Ведь это наши дети! Пусть радуются… только вот воевать нельзя, нет. И игрушек вам нельзя — вы можете ими пораниться. Можете слегка подраться — не возбраняется. Но войну? Нет, запрещено.

Встречи с прибывшими… неоднозначные ощущения. Одни сразу пытаются меня убить, другие попросту не замечают. Глупые! С чего вы решили, что человек не может иметь любую форму, какую он хочет?! Дети, дети…

Все чаще хочется поплавать в одиночестве… застыть в толще воды озера Башни… отрешиться от мира и висеть в полузабытьи. Годы… столетия… тысячи лет… Кто я? Зачем я? Поел — снова долгое забытье. Харты. Харты зовут — какие-то существа пытаются попасть в их город. Пришлось их съесть, этих агрессоров. Снова сон, до-олгий, долгий.

Эти двуногие — зачем на берегу?! Ох, больно! Он опасен! Уничтожить! Уничтожить! Слава… его звать Слава? Друг? Друг… Забытое слово.

Больно! Ох, больно! Рвота, кровь… вокруг облако испражнений с кровью и рачки… целая стая, жадно хватает! Какая гадость! Кем я стал?! О Вселенная! Кем я стал?! Животное! Гигантское страшное животное! Умереть! А станция? Что будет с ней? Высшее достижение расы — что с ней? Кому-то надо оставить! Кто-то должен быть Наследником, оператором станции! Кто-то должен нести жизнь по Вселенной! А надо ли? Зачем? Как зачем?! Разве не предназначение живого разумного существа — нести жизнь Вселенной? А кто мне это сказал? Не помню. Но знаю: прежде чем умереть, я должен оставить станцию Наследнику. Передать все, что я знаю и умею. А что я знаю? Да ничего не знаю. Ну… почти ничего. Разрозненные воспоминания, кое-какие умения. Ну и что, что почти ничего? Знания не должны пропасть. Пусть даже их и немного. Я должен их передать. Слава! Больше некому. Хорошее существо. Хоть и победил меня. Есть кому оставить Наследие. Тем более что больше-то и некому. Не хартам же?

Слава вошел в свое тело и открыл глаза. Он был опустошен и морально, и физически. За два часа через него прошла целая жизнь, целая эпоха, и не человеческая, а существа, абсолютно чуждого человеку. Ящеры, откладывающие яйца, — что может быть более чуждым? И одновременно он понимал: вероятно, когда раса становится настолько разумной, настолько старой, что старее ее нет во всей Вселенной, она перестает быть расой. Она становится чистым разумом, над расами, этаким вселенским разумом. Вселенским разумом? Богом? Может быть, и так…

Землянин медленно встал с возвышения, на котором лежал, и посмотрел на Гену, вернее, на вместилище Гены, того, прежнего Гены — огромное, многотонное тело, оплывшую груду мяса. Глаза Гены были полуприкрыты — он был мертв.

Слава, перекачивая информацию, не оставлял ничего взамен. Он не копировал, он просто выдирал все, что было в ячейках памяти. И с последним битом информации ушла и жизнь. Они договорились с Геной сделать именно так. Иначе в мире появились бы два Гены: один в старом, разлагающемся теле и другой — в теле землянина. И потом два человека мучительные недели, месяцы ждали бы, когда скончается старый Гена, не в силах избавить его от страданий. Все понятно и логично, но у Славы защемило сердце. Он подошел к мертвому гиганту и, прощаясь, похлопал его по костяной броне. Прощай, последний из Предтеч. Покойся с миром.

Новый Гена лежал с закрытыми глазами и спокойно дышал. Слава видел, как поднимается его грудь и вздрагивает нижняя губа. Подойдя к лежащему человеку, «оригинал» с интересом осмотрел его с разных сторон и остался удовлетворен увиденным.

Дубль-Слава оказался не таким мощным и мускулистым, как его прототип, и понятно почему. Мускулистость «оригинала» обусловлена долгими страшными, изнурительными тренировками, а тот, что вырос из его клеток за одну ночь, был просто парнем лет под тридцать, с добродушным, открытым лицом, довольно крепким, ширококостным, с мускулами, которые легко превратятся в те, что имеет Слава-1, если им дать необходимую нагрузку. Если бы кто-то со стороны смотрел на этих двоих, он бы решил, что перед ним близнецы, только один из них помассивнее и жестче лицом. И только близкие люди опознали бы «оригинал», правда хорошенько присмотревшись.

— Вставай, хватит валяться! — Слава бесцеремонно похлопал Гену по щеке. — Не спишь ведь!

— Лллл… жжжж… вввв… ушшманст… ууу… аааа… — начал тот бормотать и шипеть, а у Славы упало сердце: неужели не получилось? Идиот?!

«Нормально все! Я пытаюсь научиться говорить, как вы, с помощью речевого аппарата! Ты забыл, что я не умею делать ничего, как вы?»

«О! Так ты не потерял псионические способности?!»

«Интересное дело! Если ты изначально, с рождения ими обладал, как я могу их потерять? Ты мне дал их вместе с телом».

«Ну, давай тренируйся».

— Ээээ… уууу… шшшш… — Гена еще минут десять пытался что-то сказать, потом отчаялся, и заявил: «Не могу! Неужели так сложно? Надо учиться пользоваться этим телом. Это предстоит тебе — учить меня. И не скажу, что это будет легко. Я никогда не передвигался на двух конечностях. И еще — ты вообще-то подумал, что будешь делать дальше? Ну вот, ты — демиург. Дальше что? Твои планы?»

«Мои планы? Как-то нужно добраться до моей планеты. Мы не знаем, в какой части Вселенной она находится, вот в чем проблема. И еще — как передвинуть станцию туда, куда мне нужно?»

— Пшшшш… хссссс… ээээээ…

Слава вздрогнул, испуганно посмотрев на голого Славу-2, издающего странные, подозрительные звуки. Лицо того гримасничало, оскаливалось, а глаза закрывались и открывались. Только через пару секунд он сообразил: Гена смеется, что тот тут же и подтвердил псионическим посылом:

«Насмешил! Кстати, смеяться в твоем теле забавно. А как надо смеяться? Ну-ка, покажи мне!»

— Хо-хо-хо… ха-ха-ха… — натужно изобразил Слава и слегка раздраженно спросил псинически: — «Ты чего так смеялся-то? Чего я смешного сказал?»

«Ты не слушал меня! Тебе достаточно просто пожелать, чтобы станция переместилась туда, куда ты хочешь. И ВСЕ! Если, конечно, в ее базе данных есть координаты твоей планеты. Не забывай, эта станция одна из нескольких, оплодотворявших планеты. Возможно… впрочем, будем надеяться, что координаты у нее есть. Нужно представить свою систему, свою планету, и… полетел!»

«Скажи, а на каком расстоянии я могу связываться со станцией? Ну, например, я улетел на другую планету на корабле — мозг меня услышит? И кстати, чего он все время молчит?»

«А зачем ему говорить? Он исполняет твои желания, этого достаточно. У него нет функции свободной воли и не должно быть. Ты и только ты оперируешь системами станции. Что касается расстояния — не знаю. Зависит от твоих способностей. Одни операторы могли связываться со станцией в пределах планетарной системы, другие — только на поверхности станции. Это индивидуально. Пойми: вся эта станция есть твой новый орган, придаток твоего тела! Привыкни им пользоваться, как своими конечностями. Ведь когда ты идешь, не задумываешься, как тебе переставить ту или иную конечность? Ты просто идешь. Это сложнейшая штука сделана с одной-единственной целью — выполнить твои пожелания. Но эти пожелания не должны быть плохими, учти это. Ты должен делать добро».

«А что есть добро? И что есть зло? Ну-ка, ну-ка, интересно! Если мы убиваем животных и едим их, с точки зрения животных, что мы творим? Или, например, с точки зрения тех людей, которые желают взять в рабство, убивать, мучить моих однопланетников, что есть добро и что есть зло? Я ведь хочу их уничтожить. Это будет добро или зло? Тебе не кажется, что все это относительно?»

«Хмм… над этим вопросом ломали головы сотни тысяч лет сотни тысяч лучших умов, — усмехнулся Гена, — а какого ответа ты ждешь от обычного оператора станции-демиурга?»

«Простого. Простого ответа. Что есть добро и что есть зло, с точки зрения бывшего… бога? Как он понимает, что такое добро, а что такое зло?»

«С моей точки зрения, говоришь? — усмехнулся Гена. — Я боюсь, что моя точка зрения может повлиять на твою. Ты сам должен определить, что есть добро, а что есть зло. Хотя я точно знаю, что для себя ты это определил уже давно. И еще: я рад, что не ошибся и нашел себе достойную замену. Раз ты задаешь себе такие вопросы — значит, ты и есть тот, кто достоин принять Наследие нашей расы».

«„Нашей расы“, „нашей расы“ — а как называлась ваша раса? Мы все время говорим о вас, но я так и не узнал название вашей расы!»

«Ты смешной мальчишка. — Гена опять зашипел, заухал, и у него получилось что-то вроде „санта-клаусского“ „хо-хо-хо“. — Мы назывались ЛЮДИ! Человечество! Разве ты не понял?! Я же тебе все время втолковываю: все расы называют себя ЛЮДЬМИ! И мы не исключение. И вы».

«Понятно… — слегка растерянно протянул Слава. — Вот что. Нам с тобой нужно на корабль. Я сейчас скажу ему, чтобы он перелетел на остров. Нет, лучше на материковый берег, а потом пусть вышлет флаер. Только как нам попасть наверх? У тебя ведь жабр теперь нет».

«Жабры — не проблема. Можно было бы вживить их в считаные часы. Не забывай, какими возможностями обладаешь. Только я этого не хочу. Жить как ваша раса, как простой ее представитель, как те, кого мы когда-то создали, — вот что интересно. Амфибией я уже жил, это скучно».

«Можно было бы сделать тебя метаморфом, как я. Хоть наша Лаборатория и поскромнее… гораздо скромнее, но тоже кое-что может. Разве тебе не приятно в любой момент стать тем, кем ты захочешь? Принять любую форму, сохраняя свой разум?»

«Позже. Может, когда-нибудь».

«Так, по теме: как нам выбраться наверх сквозь толщу воды? Конечно, я мог бы сплавать за флаером, нырнуть и перевезти тебя на Шаргион, но… хмм… почему я не спросил раньше? А как вы перемещались по поверхности станции? Неужели все время сидели взаперти в помещениях? И вообще, эта планета была раньше станции или же станцию сделали как планету?»

«Я подробностей не помню, что делали и как делали, — по понятным причинам; знаю только, что создатели станции взяли приличный нежилой планетоид и встроили в него то, что было необходимо. И теперь у нас практически неограниченный запас строительного материала для всего, что нужно. Станция сама себя строит, перестраивает по желанию оператора. Ты можешь выкопать моря, можешь воздвигнуть горы, можешь превратить поверхность в гладкую площадку. Ты можешь все. Только не забывай о тех существах, что живут наверху. А что касается транспорта — пожелай, чтобы он появился. Ну? Чего медлишь?»

Слава молча кивнул и сообщил невидимому сверхмозгу, что ему нужно добраться до корабля сквозь толщу воды так, чтобы не замочить ножки и не утопить своего приятеля. Землянину показалось, что могучий разум слегка усмехнулся, приняв заказ…

Через минуту в лабораторию, где они находились, вплыл прозрачный, слегка опалесцирующий шар, в котором стояли два кресла, как будто выросшие из его стенок. Слава подошел к шару — тот был диаметром метра три, — приложил ладонь к прозрачной стенке, ощутив тепло. Стенка как будто слегка вздрогнула под его рукой, и землянин с удивлением обернулся к своему дублю, с усмешкой наблюдавшему за его действиями:

«Он что… живой?!»

«Почему бы и нет? Смотри-ка, нам с тобой сиденья поставили. Я всегда обходился без них. У меня было что-то вроде небольшой лежанки, наподобие той, на которой я лежу. Впрочем, она может легко модифицироваться. Стоит только…»

«Пожелать! — перебил Слава. — Я уже это понял, не повторяйся. Давай-ка мы оденемся как следует. Вернее, ты оденешься как следует. У нас не принято разгуливать с голым задом, болтая детородным органом. То есть… не всегда принято это делать, но иногда… Тьфу! В общем, по ходу действия узнаешь. Бери, надевай!» — Слава кинул на грудь Гене шорты и майку, принесенные хлопотливым роботом-черепашкой, с удовольствием отметив, что стал вживаться в образ оператора-демиурга. Рраз! — и сдемиургил штаны и рубаху. Для станции — плевое дело.

«Ты думаешь, я знаю, как этими штуками пользоваться?» — с сомнением сказал Гена и стал неловко просовывать ноги в штанины, глядя на то, как одет Слава. В конце концов, ему удалось нацепить штаны, и он довольно усмехнулся: — «Вот! Первый шаг по вживанию в вашу цивилизацию сделан!»

«Теперь делай второй шаг и третий — натягивай майку и надевай сандалии. И сядь, чего все лежа делаешь?»

«Не знаю… боюсь! Мне кажется, что я сейчас же свалюсь с высоты и разобьюсь насмерть! Я же никогда не ходил на задних ногах!»

«У нас нет задних ног, просто ноги. Вста-а-вай! Нужно привыкать. Давай-ка я тебе помогу…»

Слава подошел к беспомощному клону и, взяв его за руку, легко посадил на лежанке. Тот поморщился и ворчливо заметил:

«Понежнее будь! Больно сделал! Костяной брони у меня больше нет, так что… Ох, что-то в глазах замелькало…»

«Голова закружилась. Ну ничего, сейчас пройдет. Прошло? Вот так. Ага, майку сюда… нет, задом наперед надеваешь. Вот так надо. Сандалии — смотри — вот так защелкиваешь, оп-па! Красавец-мужчина. Кстати, у вас любовь там была? Дружба, я знаю, была. А любовь?»

«Оплодотворение… Женщин уже было мало, так что совокупляться не с кем. А искусственным образом воспроизводить расу считалось неэтичным. Так что…»

«Такты что, девственник? Я имею в виду: ты не совокуплялся с женщинами и у тебя никогда не было детей?»

«Ну, не совокуплялся, да! И что? Где их было взять? Последняя женщина, которую я видел, растворилась во Вселенной, когда мне было десять лет, и я еще не набрал хитин для панциря. А у нее от старости уже щупальца отваливались! О совокуплении с такой рухлядью и мысли не было. Потом… потом я сразу попал на обучение управлению станцией. А тут одни коллеги мужского пола. При том — у нас нет… не было такого яростного желания воспроизводиться. По крайней мере, мне так это вспоминается. Но я могу ошибаться, память дырявая. А что такое любовь?»

«Надеюсь, что ты это узнаешь, — усмехнулся Слава и предложил: — Все же вставай. Я тебя поддержу, и мы попробуем походить по залу, потренироваться. Надо, чтобы ты хоть как-то умел передвигать свое тулово по миру. Не лежать же всю жизнь на печи, как Илья Муромец».

«А это кто такой? Тоже переселенец в другое тело? У тебя уже был опыт вселения других рас в тело вашей расы?»

«Не совсем. Потом как-нибудь расскажу. А теперь спрыгивай. Ага, так… оп-па! Держись! Шажок, еще шажок! Ну, ты, брат, прямо-таки спортсмен! Шагай, шагай! Да не волочи ноги! Наступай всей ступней! Вот так! Вот, вот! Пошел, пошел сам! Ух… ну ничего, слегка побился. Больно? Сейчас пройдет. Зато сам немного прошел. Делаешь успехи. Скоро будешь как лось бегать!»

«Что такое „лось“? — Слава показал картинку. — М-да… так бегать я вряд ли буду. А на голове у него что — антенны?»

«Рога это. Надеюсь, у тебя их никогда не будет. Но, если мы вскорости не появимся на корабле, у меня они появятся. Розовые. Есть у меня такое ощущение…»

«Почему розовые?»

«Узнаешь. Всему свое время. Это непереводимые идиоматические выражения. Вставай… ага… молодец. Смотри-ка, и вправду уже шагаешь, как заправский ходок! Ну, почти ходок… не падаешь — и то хорошо. Теперь пошли в вашу коляску. Не подскажешь, какой у нее принцип работы?»

«Обычный принцип. Садишься и думаешь, куда хочешь лететь. Учти: шар может летать только в том секторе пространства, где ты связан с мегамозгом. Это он тебя поднимает в воздух. Или в стратосферу. Он, как щупальцем, переносит тебя в пространстве. Оборвется связь и ты в неуправляемом шаре полетишь, куда тебя потянут природные силы притяжения. Понял?»

«Понял. То есть чисто местечковое средство передвижения».

«Можно сказать и так. Но он может летать и в космосе, вокруг планеты. Воздуха, правда, надолго не хватит. Впрочем, можно заказать шар с большим автономным запасом воздуха. Этот же получает кислород из воды, из атмосферы».

«Ну что же, будем использовать то, что есть. Осторожнее… вот так… садись… лучше тебя привязать, ага. Вот!» — Слава удовлетворенно осмотрел белые ремни-тяжи, высунувшиеся из кресла Гены и притянувшие его к спинке так, что он не мог пошевелиться. Потом облегченно вздохнув, уселся в свое кресло, и шар, зарастив отверстие шлюза, через которое люди вошли внутрь, плавно приподнялся над полом и двинулся вперед, к выходу из зала.