Держи себя в страхе

Каждому живому существу, чтобы выжить и преуспеть, необходимы инструменты. Слону – бивни, змее – хвост, хирургу – пластичные пальцы, боксеру – крепкий лоб.

Чиновнику нужен страх. Иначе нечего ловить.

С этим человеком мы знакомы давно, а встретились случайно на кладбище. Он что-то объяснял каменщикам, выкладывающим ограду на участке для захоронения. На вопрос, чье место, спокойно ответил: «Мое».

Большой руководитель, управлял отраслью в крупной области, чем занимается сейчас, не знаю. Ясно, что думает о вечном.

– Вот приобрел погост в хорошем месте. Смотрю на свою могилку – и не боязно. Я вообще человек не трусливый, в юности и вовсе был сорвиголова. Только на госслужбе пришлось нагнать на себя страха.

Тема зацепила, собеседник вспомнил былое, разговорился. Вот его рассказ.

– Карьерный чиновник должен постоянно испытывать страх, иначе он профнепригоден.

Страх надо холить и лелеять, молиться на него, ибо он – твой верховный охранитель. И стыдиться тут нечего; трусость и страх – разные чувства, низкое и высокое. В первом случае дрожат коленки, во втором – желудок наполняется холодом, ясна разница?

Поскольку я всегда стремился к большой власти, пришлось прорастить в себе основные страхи: перед старшим, от которого зависишь, перед младшим, который метит на твое место, перед равным, который спит и видит тебя обогнать.

Эти полезные фобии приучили меня во избежание проколов и подстав цепко запоминать цифры и документы, быть в курсе последних новостей, до тонкостей разбираться в любом вопросе. Короче, я стал превосходным специалистом, и меня точно стерли бы в порошок, если бы не помощь еще одного страха – страха показать себя умнее других.

А потом наступил День Икс. На областное правительство вынесли абсолютно гробовой для нашего департамента вопрос. Речь шла о развитии безнадежно запутанного транспортного узла. Такие места легче взорвать, чем переделать.

Мой шеф, понимая, что ему кирдык, изо всех сил выталкивал тему из повестки дня, а когда не получилось, провел интригу и смылся в срочную командировку, которую согласовал ему сам губернатор. А докладчиком вписали зама – меня. И вот тут я понял, что такое настоящий страх – до судорог, до паралича. Пугаясь собственной борзости, стал ломать принятые схемы и принципы, стыковал нестыкуемое, потом бегал по другим департаментам с листом согласований и доказывал недоказуемое…

Практически не приходя в сознание от страха, я выступил с докладом. И после обсуждения губер сказал: «А кто отпустил в командировку руководителя департамента? Я? Ну что ж, правильно сделал».

На другой день меня назначили на место шефа. Вот тогда я понял, что под напором страха чиновник может совершить свой самый смелый поступок.

…Собеседник сделал долгую паузу и тихо добавил:

– Даже жаль, что страха теперь совсем не осталось.

И ласково поглядел на свою могилку.

 

Три желания

С самого детства не давала мне покоя и сна одна задачка: почему в ответ на предложение золотой рыбки исполнить любые три желания нельзя первым же желанием потребовать, чтобы желаний было сколько угодно? Простейшее ведь решение, и потом можно всю жизнь просить, просить и просить, пока не надоест. А не надоест никогда. Но что-то ведь мешает старику, который со старухой, или Ивану, который с Царевной-лягушкой, или иным героям мировой сказочной антологии, оказавшимся в подобной ситуации. При том что они, может, и прикидываются дурачками, но на деле очень даже смекалистые.

Одна ученая дама, изучающая фольклор, объяснила мне, что у так называемых бродячих сказочных сюжетов есть непреложные правила. Желаний должно быть ровно три, а не сколько угодно, в противном случае пропадает интрига. Нет логики, есть закон жанра. И, знаете, я смирился. Поскольку в бродячих сюжетах власти обнаружил схожие ситуации, когда герой с высоким IQ в абсолютно выигрышном положении действует во зло себе. Расскажу вам сказку-быль, а вы судите.

Как-то раз в борьбе за знатную должность сошлись два претендента – Царевич и Королевич. У каждого была команда, составленная из политтехнологов, спонсоров, лоббистов, пиарщиков. Но у Царевича еще был Мудрец, по должности рядовой аппаратный чиновник с нерядовым, надо признать, потенциалом. Вскоре после начала схватки стало ясно, что этот скромняга мыслит шире, планирует точнее, вгрызается цепче, договаривается успешнее и вообще может заменить любого игрока, в том числе ловца спонсоров. Царевич высоко оценил значение фактора М – можно сказать, решающего для достижения победы.

Когда же победа была одержана, бывшему претенденту, а теперь полноправному боссу пришло время отблагодарить товарищей по оружию. Перебрав в уме всю команду, Царевич дошел до Мудреца и решил, что тому нужна какая-то особая награда за особые заслуги, он ее честно заслужил. В общем, надо подумать. Но Мудрец уже обо всем подумал и напрямик предъявил Царевичу три желания, которые, надо признать, поразили хозяина, а уж он-то видел в жизни немало наглецов. Итак, соратник желал здесь и сейчас получить должность первого заместителя, допуск к самым лакомым бизнесам и единовременную выплату размером с бюджет небольшого дотационного региона.

Царевич был в глубоком шоке, он собирался щедро одаривать, а к нему пришли требовать. И кто – зарвавшийся подчиненный! Как же ему ответить? Согласиться – он вконец обнаглеет. Отказать – значит, получить врага внутри команды. Остается одно: выгнать взашей, с грохотом и звоном. Тогда и самому спокойнее станет, и другим намек, чтоб не борзели. На том и порешил.

Сюжет старый, как мир, но он интересен именно своим повторением, и читатель при желании может присвоить реальные имена героям нашей сказки. Но кто, скажите, сможет объяснить поведение умного, прозорливого, знающего жизнь и людей персонажа, которого мы – вероятно, все же незаслуженно – вывели под именем Мудреца?

Ведь как все, казалось бы, просто: ты помог шефу взойти на Олимп, он не скрывает, что высоко ценит твое участие и, несомненно, связывает свое будущее с тобой. Но при этом он триумфатор, он преисполнен величия и никогда не скажет: если бы не ты, я бы пролетел.

И что надо сделать тебе? Поцеловать край мантии, подойти к руке, пасть ниц, да просто смочить глаза и сказать: шеф, я так за вас счастлив! И, услышав в ответ: спасибо, брат, в долгу не останусь, протестующее взмахнуть руками: нет-нет, ничего не надо! Правда, тогда могут ничего и не дать, но это вряд ли. Во всяком случае, смирение предоставляет куда больше шансов, чем декларация требований.

Но раз за разом, год за годом, век за веком люди допускают один и тот же просчет. А значит, у бродячих сюжетов власти тоже есть свой закон, который сформулирован задолго до нас: на всякого мудреца довольно простоты. В противном случае пропадает интрига.

 

Ведите себя прилично

Не вчера и не мной замечено, что репутация человека у нас существует отдельно от занимаемой им должности. И это стало уж слишком бросаться в глаза. К примеру, всем понятно, что министр N ну совсем не тянет, да и доказанных грехов за ним не счесть, и скандалов, а он в полном порядке. А раз общественное мнение на карьеру чиновника не влияет, то и стесняться нечего.

Но есть люди другой закваски. Вот Никита Викторович репутацию приличного человека не продаст ни за какие деньги. Хотя и деньги тоже нужны.

Жизнь сложилась так, что к моменту развала Союза наш герой был летами молодым, но профессионально зрелым и не лишенным талантов управленцем. Новая власть, поразмыслив, приняла его в команду и открыла перспективы карьерного роста, которыми Никита Викторович в целом воспользовался, пусть и не поднявшись на пик, но укрепившись в середине аппаратной пирамиды.

Такое положение полностью его устраивало и устраивает до сих пор. Ему не нужен первый вагон власти, он не раз видел, как из него на полном ходу вылетали и пребольно шлепались жутко важные персоны. А Никита Викторович старается избегать моральных травм и вообще любых ударов, способных поколебать его репутацию. Потому что репутация – важный рычаг его индивидуального предприятия, не означенного ни в одном государственном реестре и даже не имеющего статуса юридического лица.

По роду службы Никита Викторович довольно долго сотрудничал с представителями малого и среднего бизнеса, создавал условия для их производительного труда. И в один прекрасный день осознал, что «рубит фишку» лучше самих предпринимателей. Его рекомендации спасали от краха, помогали перенастроить производства и выйти в прибыль.

Его влияние и связи уберегали курируемую сферу от чрезмерного усердия контролеров и ревизоров.

Разумеется, мысль о том, что за его счет идет обогащение других людей, менее сообразительных и умелых, чем он сам, не раз постукивала в его мозгу. Поэтому когда в первый раз одновременно со словами сердечной благодарности Никита Викторович получил плотно запечатанный пакет, он не возразил. Это было справедливое вознаграждение за участие в проекте.

Впоследствии он никогда не нарушал принятого правила, – ни с малым предпринимательством, ни с большим, который ему за усердие тоже поручили курировать. Никаких взяток, казнокрадства, вымогательства и прочих пошлостей, только «заработанная» плата (именно так он формулировал), пропорциональная оказанной помощи. Иногда заранее оговоренная, иногда оставленная на усмотрение партнера, который, само собой, должен догадываться о вреде скупости.

При этом Никита Викторович никогда не ставил знак равенства между собой и бизнесменом. Для последнего нет верхних пределов, ему нужны все деньги мира; в этом, собственно, и состоит призвание капиталиста. У чиновника, считал наш герой, совсем иные задачи: нужно обеспечить себе и близким достойную жизнь, соорудить приятную и опять-таки справедливую ренту. И никаких личных яхт, вилл на Лазурке и самолетов, – все это есть у дружески настроенных партнеров, которые всегда рады гостям.

Надо заметить, что эти самые партнеры не раз предлагали мозговитому Никите Викторовичу хорошие должности в своих компаниях, готовы были даже уступить долю. Но человека с твердыми моральными принципами этим не прельстишь, он ясно осознавал: тот, кто сегодня дожидается аудиенции в его приемной, завтра, зачислив экс-чиновника в штат своей компании, растопчет его самолюбие и заставит пахать до посинения.

А вот этого Никита Викторович себе никак не желал, ценя душевное равновесие и не напрягаясь без крайней нужды. Он сроду не представлял себя на месте карьерного нефтяного магната, ибо всегда знал, что ни за какие деньги не согласится растрепать полжизни на буровых.

Вот так он и жил, да и сейчас живет. Он хочет не так мало и не так много: считаться приличным человеком. Во всех смыслах.

Хотя каждый волен вложить в это понятие свой смысл.

 

Неточность – невежливость некоролей

Каждый, кто хотя бы немного недоволен собой, имеет склонность с чем-либо в себе бороться. С ленью, например, с робостью, вспышками ярости, заниженной или, напротив, преувеличенной самооценкой, с доверчивостью или мнительностью, со своим дурным характером, наконец. Кто с чем.

Что касается Глеба Карловича, то он уже давно борется с собственной пунктуальностью. В том смысле, что очень хочет и всячески старается перестать быть пунктуальным. Ненавидит точность, которую вырабатывал долго и упрямо, мечтает от нее освободиться – и не может.

Когда-то очень давно, еще в юности, не будучи уверенным в отпущенных ему дарованиях, он полюбил расхожую фразу футбольных комментаторов: «Порядок бьет класс». И принялся этот порядок в себе устанавливать. Планировал жизнь на день, неделю, месяц, год, на длинные жизненные периоды. Шло время, кругом мелькали события и люди, генсека сменил президент, в стране поменялся государственный строй, пошли кризисы и передышки, – а Глеб Карлович все планировал и неуклонно исполнял. Он свято верил, что, если в том месте, где никогда не было, нет и вообще не может быть нефти, долго-долго бурить, обязательно забьет фонтан.

Одним из ключевых звеньев этой пожизненной программы была пунктуальность. Никуда и никогда не опаздывай, твердил он себе; пусть у тебя хоть сто встреч на дню в разных концах города, – успевай. Десятилетиями просыпался со списком дел в голове, включал счетчик и мчался, сверяясь с секундной стрелкой. Измотанный гонкой, возвращался домой и, засыпая, перебирал в памяти завтрашние встречи.

Но понемногу стал замечать безответность своих стараний. Люди не спешили увидеться с Глебом Карловичем. Они постоянно опаздывали, сбивая его графики. При этом многие даже не извинялись. Апофеозом стал случай, когда человек, который очень долго добивался встречи, опоздал на полтора часа и, войдя, небрежно бросил: «К Путину вызывали».

Мало того. Наш герой стал замечать, что, когда пригласившие и заинтересованные в тебе люди видят, что ты прибываешь вовремя, твои акции тут же падают в цене. Встречающая сторона должна трепетно ожидать, а твоя пунктуальность сообщает ей, что не такая уж ты важная птица. И еще неизвестно, кто тут проситель.

Самый же обидный вывод состоял в том, что непунктуальные люди ничего не теряют. Встречи все равно проходят, вопросы все равно решаются, но при этом они и нервы берегут, и обед не пропускают. Ценят свое время, а до чужого никому нет дела.

Короче говоря, он начал борьбу со своей пунктуальностью. Усилием воли заставлял себя выезжать попозже, надеясь застрять в пробке, но, как на грех, пробки расступались перед ним, и приходилось прибывать вовремя. Однако унизительнее всего были ситуации, когда он все-таки опаздывал, но тут выяснялось, что его визави еще не подошел. Или его вызвали к Путину.

И что было делать? Сохранять старую привычку к точности – накладно для нервной системы и неэффективно. Переламывать себя об колено, наверное, поздно. Да, откровенно говоря, и не хотелось, поскольку Глебу Карловичу всегда нравились точные люди. Педанты. Перфекционисты. Хотя они скорее всего тоже злились на себя.

Приятель, имеющий домик в Греции, рассказал ему, что, если вызываешь сантехника починить текущий кран или сливной бачок, тебе отвечают: придет завтра. И на твой вопрос, когда именно завтра, искренне удивляются. Что значит, когда? Сказано же – завтра.

Вероятно, так и стоит жить. Но до этой высоты Глеб Карлович пока не дорос. Надо вписать в план.

 

Помни свои долг неоплатный

Он окликнул меня из-за столика летнего кафе, устроенного прямо у его дома. Очень удобно: спустился на лифте в домашних тапках и сиди себе на солнышке, попивай капучино.

Признаться, я удивился, что он помнит мое имя, – с людьми, не входящими в круг его интересов, он был небрежен и говорил о рядом стоящем человеке «он». А тут вдруг позвал к себе за столик.

До недавнего времени Владимир Аркадьевич работал первым заместителем префекта столичного административного округа. Его непосредственный начальник, всей душой любя ненапряжную жизнь, с радостью передоверил активному первому заму реальное управление округом. И наш герой включил обороты на полную.

В округ чередой пошли крупные инвестиционные проекты, построили элитный жилой район, футбольный стадион европейского класса, расширили магистральные трассы, отреставрировали дюжину исторических палат, на небывалую высоту подняли торговое, сервисное и увеселительное обслуживание жителей.

Владимир Аркадьевич пахал как каторжный, но славы не искал. Напротив, любую похвалу переводил на шефа: вот, мол, истинный творец, а мыто так, подмастерья. Префект это ценил и не особо приглядывал за тем, как идет личное экономическое развитие его первого зама, хотя пересудов на эту тему было немало. Мы с вами тоже не станем заглядывать в карман делового и успешного человека. Отметим лишь одну пикантную черту: Владимир Аркадьевич никогда ни за что не платил.

Открывая дорогу бизнесам различного профиля, он совершенно искренне полагал, что все они ему должны. А потому не платил за завтраки, обеды и ужины, за стрижку, макникюр и педикюр, за ремонт и мойку машины, за все виды медицинских услуг, за обучение детей, за туристические вояжи, за бани, массажи и сопутствующие аксессуары. Автомобильный парк и объекты недвижимости в этот перечень не попадали, это уже было бы слишком, но тут первый заместитель префекта вводил внятную систему скидок.

Ну, а уж о том, чтобы оплачивать заказ в придомашнем кафе, куда он позвал меня попить кофе, естественно, и речи быть не могло.

Разговор наш, однако, вышел грустным. Дело в том, что первый заместитель префекта перестал быть таковым. Сменилась власть, пришлось уйти. Теперь Владимир Аркадьевич числился в одной из созданных им фирм, не напрягался, старался найти удовольствие в новой жизни. Но не находил, вот беда!

Все, кого он выпестовал, кого вскормил, кто раньше обмирал при одном его имени, поголовно оказались предателями. И теперь он истово жаловался мне на человеческую неблагодарность. Но я знал и другое: сойдя с должности, Владимир Аркадьевич не оставил вельможных замашек. То есть по-прежнему никому не платил.

Контрагентам, однако, это надоело. И вот однажды в стоматологической клинике набрались духу и выставили бывшему чиновнику счет. В ответ он нахамил. Ему предложили удалиться. Он понял, что бунт необходимо подавить, иначе зараза мгновенно распространится по округу. Напряг старые связи. Не сработало. И перед Владимиром Аркадьевичем стали закрываться двери.

Читатель скажет: так ему и надо, халявщику и жмоту. Но вся штука в том, что по природе своей он вовсе не был жадным человеком. Просто стал жертвой ошибки, наивно посчитав, что кормление должно осуществляться по гроб жизни.

Ему даже можно посочувствовать, как это сделал я, когда он полез в бумажник, чтобы оплатить кофе.

 

Не откажите мне в любезности

Вахтанг Георгиевич всего за полгода работы руководителем департамента в краевом правительстве изменился до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, что высокая должность способна превратить душевного, дружелюбного мужчину в холодного, мрачного типа, абсолютно нечувствительного к чаяниям ближних.

Но не ждите, читатель, обличений по поводу того, что власть портит человека. Напротив, автор призывает вас к сочувствию, которого Вахтанг Георгиевич, сами убедитесь, достоин.

Но по порядку. Еще не стихли поздравления с давно ожидаемым повышением, как в приемной нашего героя образовалась группа граждан. Тут были одноклассник и однокурсник, бывшие сослуживцы, сосед по даче, участковый терапевт, футбольный тренер младшего сына и дама бальзаковского возраста, которая на вопрос секретарши, как ее представить, ответила: «Он знает».

Новый руководитель принял всех, каждый раз лично выходя в приемную и открывая объятия. Аудиенции закончились ближе к ночи. На столе Вахтанга Георгиевича лежал перечень личных просьб: поспособствовать служебному росту, помочь в продвижении бизнеса, положить в больницу жену, пособить с получением льготного жилья… Одноклассник и дама, которую «он знает», попросили денег с неопределенным сроком возврата.

Природная добросердечность смешалась с эйфорией карьерного взлета, и на следующее же утро наш герой методично приступил к выполнению просьб. Оказание гуманитарной помощи, однако, прервало сообщение секретарши, что пришли новые гости.

Дальнейший ход событий читатель легко предугадает. Полноводная река ходоков обвила горло руководителя департамента и давила его с нарастающей силой. Вахтанг Георгиевич честно старался поддержать отдельно взятых просителей, но довольно скоро уяснил две важные вещи.

Во-первых, многие из тех, кому он помог, остались недовольны и распустили слух, что он плевать хотел на старых товарищей. Это было незаслуженно и обидно. А во-вторых, практика показала, что стоит походатайствовать за кого-то перед коллегами-руководителями или партнерскими структурами, как тебе тут же выкатят три встречных просьбы, и каждую придется удовлетворить – нередко вопреки ведомственным интересам.

И тогда Вахтанг Георгиевич начал сворачивать благотворительную программу. Сначала продолжал обещать, но ничего не делал, а затем изобрел красивую формулировку и, к примеру, на просьбу трудоустроить чье-либо чадо, отвечал: «Сделаю, но твоя очередь – 148-я».

Случались, конечно, укусы совести, но ровно до того момента, как ему нанесли визит представители гордого грузинского землячества, к которому Вахтанг Георгиевич имел не более чем этническое отношение. Тем не менее он с почтением принял депутацию и выслушал свод пожеланий, где, в частности, значились предоставление льготной аренды для сети хинкальных, спонсирование патриотического телесериала «Витязь в тигровой шкуре» и выделение места на Новодевичьем кладбище для уважаемого человека из Кутаиси.

Проводив гостей, Вахтанг Георгиевич задумчиво просвистел «Чито-грито» из «Мимино» и вызвал секретаршу писать приказ.

На следующий день проход в здание департамента был жестко ограничен, на этаже руководства посадили охрану, над входом в приемную шефа установили видеокамеру и начали ремонт старого лифта – для подъема и спуска исключительно Вахтанга Георгиевича.

И тогда люди сказали: забронзовел. А он и не спорил.

 

Дорога, которую выбрал отец

Трудно не заметить, что появляется все больше новых людей со старыми фамилиями. К почтенной публике выходят распорядители нефтяных и газовых струй, повелители заводов, портов и компаний сотовой связи, контролеры финансовых потоков и банкиры, которые носят фамилии больших государственных мужей. Можно было бы объяснить сей факт простым совпадением, если бы отчества молодых людей не корреспондировались с именами упомянутых персон. Как поет Макаревич, «в этой жизни случайностей нет».

Вы угадали, читатель: это – дети. Их дети.

На привилегированной детской площадке трется немало прелюбопытных ребят. От мажоров, рожденных с золотой ложкой во рту, до жадных и жестоких флибустьеров. Очень пестрая компания. И лишь одно объединяет «племя младое, незнакомое»: дорога их жизни укатана папиным катком.

Это, конечно, облегчает движение. Но ничего не гарантирует.

Когда Илья Сергеевич получил первую в жизни руководящую должность, его сын Сергей пошел в первый класс. Когда спустя четверть века отец вышел на пик карьеры, сына убили. Двое дядек без всяких масок вошли в офис, застрелили Сергея и спокойно ушли.

Илья Сергеевич поднял на ноги силовиков, но никого не сыскали. И теперь каждый час, каждую минуту отец задает себе один и тот же вопрос: виновен ли он в смерти сына?

Еще когда Сергей оканчивал школу, отец рассчитал траекторию жизни единственного наследника. Причем судьбу сына он накрепко связал с собственной судьбой.

Надо заметить, что планировать и строить карьеру Илья Сергеевич умел. Он тонко чувствовал, когда разумно перейти из бизнеса в законодательную власть, оттуда скользнуть в исполнительную (как говорят, «на землю»), затем поиграть в политику, чтобы в подходящий момент приземлиться в федеральном агентстве с перспективой переезда в Белый дом.

При этом полагал, что тех усилий, которые он затрачивает на свое продвижение, должно хватить и на поддержку Сергея. Отцу нужен был сын-партнер, твердо стоящий на ногах. Поэтому никакой учебы и жизни в Лондоне, вскапывай отечественную грядку, учись дружить и враждовать, приобретать и терять, терпеть и побеждать. А английский можно выучить и в Москве.

Будучи человеком разносторонним и оборотистым, после каждого очередного назначения Илья

Сергеевич создавал под собой то малое предприятие, то скромный холдинг, то непубличный банк. Эти фирмы обеспечивались заказами в соответствии с его текущими возможностями, а возглавлял их, естественно, сын.

Сергей ответственно выполнял волю родителя, трудился много и усердно, правда, без вдохновения. Душа не лежала. Когда-то давно он увлекался зоологией, готов был день и ночь возиться со зверьем, но Илья Сергеевич эту блажь истребил. Его концепция требовала от сына иных навыков.

Отец действовал аккуратно: финансирование сыновьих компаний обкладывалось тендерными и иными документами, а суммы никогда не зашкаливали. Однако на очередном успешном витке карьеры Илья Сергеевич решил, что хватит мельчить, пора создавать для Сергея по-настоящему крупный бизнес. По опыту старших товарищей.

Сергей не был в восторге от этой идеи, она его даже напугала, но отец, как всегда, нашел верные слова – о качественно ином масштабе, о семейных ценностях. Сын с тяжелым сердцем согласился. Дальнейшее вам известно.

Люди, знавшие эту историю изнутри, говорили, что новое дело превратило Сергея в неврастеника, он наделал больших глупостей и сам навлек беду. Не исключали, впрочем, что убийство сына было предупреждением папе, хотя это и маловероятно.

А Илья Сергеевич иногда жалеет, что не пустил Сергея на биофак. Сейчас он был бы уже директором зоопарка.

 

Ежегодное послание себе

За пару недель до нового года Дмитрия Ивановича охватывает аналитический пыл. Он кладет перед собой два листа бумаги и начинает работу. На левом листе записывает то, что сделано в году уходящем, на правом – то, что предстоит совершить в наступающем. Бумага разграфлена на жизненно важные разделы: работа, здоровье, финансы, семья, дети, родители, образование, спорт, отдых… Этот свод, включающий подробный отчет и перспективный план, назван Дмитрием Ивановичем емко и солидно: «Конструкция жизни».

К этому, безусловно, продуктивному занятию, позволяющему не терять главные цели и поддерживать порядок на всех направлениях, наш герой приучил себя с младых ногтей, причем это было его ноу-хау. Само собой, за прожитые с той поры десятилетия конструкция существенно укрупнилась. С улучшением благосостояния появился раздел «недвижимость», с ухудшением отношений с женой возник засекреченный от случайных глаз раздел «отношения». Графа «работа» получила название «карьера», «друзья» были переименованы в «связи, контакты», «отдых» превратился в «путешествия», а «финансы» разделились на «активы», «инвестиции» и «диверсификацию рисков».

Согласно требованиям времени, Дмитрий Иванович ввел разделы «имидж», «PR», «IT», а также открыл раздел «Понты», в соответствии с которым по-скорому изучил особенности виноделия, сигарокурения и морских яхт класса «люкс». С взрослением наследников раздел «дети» усыхал, а графа «родители», к прискорбию, пропала вовсе.

Однако, заполняя и анализируя свою отчетноплановую документацию, Дмитрий Иванович стал ловить себя на том, что стройную конструкцию раскачивают отвлекающие мысли. О смысле жизни и прочих абстракциях. На первую позицию переместилось «здоровье», вытеснив аж на четвертое место извечного лидера – «финансы». Вторую строчку неожиданно заняла «семья», рокировавшись с «карьерой». «Имидж», «PR» и «IT» хором ушли в отходы, а взамен «Понтов» возникли таинственные «Мировая классика», «Религия» и совсем уж неожиданные «Домашние растения и животные».

Кто знает, что еще придет Дмитрию Ивановичу в его поседевшую и усталую голову. Заменяя элементы под воздействием вдохновения или депрессии, он, тем не менее, сохранит устойчивость конструкции. И в декабре наш герой наверняка сядет трудиться над ежегодным посланием самому себе, но вот незадача: какой-нибудь бес-искуситель, заглядывая ему через плечо, шепнет: «Хватить дурить, сожги эти бумаги, развей пепел по декабрьскому ветру, напейся у елки и проснись наутро с больной, но легкой головой. Ты уже все выполнил, всем все доказал, – так хотя бы на Новый год сделай то, ради чего ты все эти годы так старался, – подари себе свободу!»

И Дмитрий Иванович задумается: а и правда – не послать ли все это подальше, не напиться ли, в самом деле? Но рассеянный взгляд упадет на раздел «здоровье», где он только что начертал: «Исключить алкоголь».