Словарный запас карман не тянет
Удивительно, какие все же парадоксы складываются в мозгу по причине бескрайности российских просторов и неисчислимости народа, их населяющего. Из Москвы чудится, что уже не осталось в стране человека, хоть разочек не переступившего государственную границу. Носятся соотечественники по свету, где только не встретишь их, приехавших кто туристами, кто экспатами, в смысле приглашенными иностранными специалистами, а кто и насовсем. В разговорах только и слышишь: Ивановы валят, Петровы чемоданы пакуют, Сидоровы бумаги собирают… Помилуйте, граждане, много ли нас останется?
Но это обманчивый столичный взгляд, решительно опровергаемый статистикой. А она сообщает, что всего чуть больше четверти от суммарного населения страны имеют загранпаспорта (причем обладать документом – не значит им пользоваться). Другими словами, около трех четвертей россиян за границей не были и не факт, что собираются побывать.
С большой долей вероятности можно предположить, что иностранного языка в пригодном для контактов состоянии у них нет, он им попросту без надобности. Однако люди, посещающие разные заграницы, хоть и составляют меньшинство, но несколько десятков миллионов человек как-никак образуют.
В этих записках речь пойдет главным образом не о тех, кто свободно спикает, шпрехает и парлекает, таких к счастью все больше, и продвинутая молодежь сильно улучшает общие показатели. Мы же настроим внимание на иную публику, которая, собственно, и определяет основную тенденцию. Мейнстрим, если кто не понял.
Для зачина и разгона обратимся к середине семидесятых годов, страшно сказать, прошлого века. Именно в ту пору всесоюзная слава накрыла талантливого певца (который сейчас регулярно сидит в жюри музыкальных конкурсов). Как случается с низкорослыми людьми, он любил все крупное: женщин, квартиры, автомобили. Но если дамы и апартаменты были отечественными, то машины, наоборот, иностранными. Однажды ему привезли «из-за бугра» ровно то, о чем он мечтал, – легендарный «Бьюик Роадмастер», отлично сохранившийся американский корабль на колесах.
Полгода звезда рассекала на нем по Белокаменной, вызывая уважение гаишников и лютую зависть коллег, пока социально активные соседи ночью не вышибли кирпичом лобовое стекло. Запчастей к такой тачке было не сыскать, заказа из Америки предстояло ждать год-два, но тут подвернулся счастливый случай: ЦК комсомола организовал марш мира по Соединенным Штатам.
Представителям прогрессивной советской молодежи предстояло пройти пешим порядком по городам и весям и разъяснить простым американцам суть миролюбивой политики Советского Союза. Участие в мероприятии знаменитого исполнителя было абсолютно уместным.
Перелетев через океан, певец дисциплинированно маршировал с товарищами, но едва на пути попадался автомагазин, как он устремлялся туда и, взяв дыхание, выстреливал зазубренную фразу. В переводе она звучала так: «Здравствуйте разрешите представиться я знаменитый русский певец и друг Америки хочу купить у вас за наличные доллары лобовое стекло для автомобиля бьюик роадмастер одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года выпуска уф-ффф».
Произношение было диким, его не понимали, просили уточнений, но что мог пояснить человек, не знающий по-английски ни слова, кроме пары песен битлов, смысла которых, впрочем, тоже не понимал. Кое-как он все же уразумел, что дело тухлое, поскольку запчасть для модели двадцатилетней давности в большом дефиците. Однако в середине акции подфартило: старый негр нашел в старом ангаре вожделенное стекло, и оставшуюся половину марша артист тащил его на себе, обливаясь потом. Пару раз стекло падало из онемевших рук, чудом не раскололось и все-таки добралось до Москвы и было прикручено к «Бьюику». Правда, машину артист после этого разлюбил и продал, зато выучил английский язык, спасибо маршу мира.
Забавная эта история, меж тем, иллюстрирует типичную ситуацию для того времени и того поколения, к которому принадлежит и автор этих строк. Никто в стране не учил иностранные языки (за исключением лишь тех, кто сделал язык своей профессией, но это капля в море). А зачем, в самом деле, было учить? За границу все равно никто не пошлет и не пустит, а если сказочно повезет и попадешь организованным туристом в Болгарию или Польшу, то как-нибудь на пальцах выяснишь, где тут магазин. Случались, конечно, исключения; я знаю человека, положившего жизнь на изучение французского языка, он говорил на нем лучше любого француза, но впервые увидел Париж лишь на шестом десятке.
Так было. Но уже давно выпускают, и партийные комиссии в райкомах не закроют вам выезд по причине давнего развода, да и райкомов-то нет. И за это время можно было выучить не то что английский, а финский, китайский и хинди, а также научиться писать справа налево, как арабы. Кстати, об арабах, – вот вам документальный клип.
Кто ездил на курорт в египетский Шарм-аль-Шейх, тот скорее всего знает магазинчик Duty free. Размещен он не в аэропорту, как обычно, а в самом городке. В течение двух дней после прилета вы имеете право приобрести там несколько бутылок качественного алкоголя, дабы уберечь свой желудочно-кишечный тракт от местной бурды.
Так вот, на моих глазах в магазинчике произошел чудесный диалог между соотечественницей и продавцом-египтянином. Собственно, диалогом его не назовешь, поскольку говорила только дама. «Плохо торгуешь, фараон. У тебя логистика никуда не годится, ты уж мне поверь, я всю жизнь в торговле, – объясняла она на громком русском языке. – Классифицировать товар надо иначе, тогда будешь быстрее обслуживать покупателя. И заработать можно больше, если изменить норматив отпуска продукции в одни руки. Неужели не понимаешь?».
Парень не понимал ни единого слова, только по-восточному сладко улыбался. И тогда россиянка произнесла фразу, которая останется в моей памяти навсегда: «Ладно, я буду объяснять очень медленно, а ты запоминай. Не век же дураком ходить».
Насмеявшись со стоящими в очереди мужиками, я вдруг посерьезнел и вспомнил республики еще советской Прибалтики. В прежние годы часто туда наезжал и видел, что очень многие русские люди, постоянно там живущие, понятия не имели, как по-эстонски, по-латышски, по-литовски спросить: «Который час?». Они никого не хотели задеть, просто не понимали, что незнание местного языка может оскорбить коренных жителей. А если даже и понимали, то не брали в голову. И я абсолютно уверен, что, называя впоследствии русских оккупантами, прибалты мстили, в том числе за пренебрежительное отношение к их языкам.
Союз распался, но дело его живет. И что интересно, находит продолжение в других странах и даже на других континентах. На Брайтон Бич до сих пор русскоговорящая публика не видит смысла учить английский, и лишь самые продвинутые освоили двуязычный микст: «Боря, отнеси аппликейшн, чтобы починили крышу» или «Мила получила эппойнтмент на хорошее место». Зато брайтонские полицейские выучили русский, а куда денешься.
Живущие в германоязычных странах наши люди из принципиальных филологических соображений обходятся без немецкого. А как, в самом деле, его выучишь – с несметным-то числом неправильных глаголов! Аргумент, что «понаехавшие» сербы, турки, румыны и даже китайцы, у которых речевой аппарат вообще не приспособлен к европейской фонетике, бегло общаются на языке Гете, остается без комментариев или срезается фразой: «Ну, это их дело».
А вот немцы, напротив, в свое время наш язык учили исправно. Однажды знакомый австрийский адвокат показал мне немецко-русский словарь, и эта книженция явила мне дотоле неведомую методику изучения иностранного языка. Учтивому германцу первым делом предлагают освоить соответственный набор слов и оборотов. Guten Tag! – Здравствуйте! – Sdrasstwujtje! Bitte – пожалуйста – pashallujss-ta. Wieviel kostet? – Сколько стоит? – Sskolka ss-to-it? Schadet nichts! – Ничего! – Nitschewo! Nicht zu ändern, schade! – Ничего не поделаешь, жалко! – Nitschewo nje podjelajesch, shallko!
Зер гут, теперь пора расширить словарный запас, дабы наладить продуктивный контакт с русскоговорящим собеседником. Halt! – Стой! Hände hoch! – Руки вверх! Sind hier Rotarmisten gewesen? – Были ли здесь красноармейцы?
Ну что, не ждали? То ли еще будет! Von wo sind sie gekommen und wohin sind sie abgerückt? – Откуда они пришли и куда ушли? Hatten sie Panzer mit? – Имелись ли у них танки? Sind im Ort Waffen vorhanden? – Спрятано ли в этом месте оружие? Wer von den Bewohnern steht mit den Partisanen in Verbindung? – Кто из населения имеет связь с партизанами?
Далее следуют диалоги на бытовой почве. Wir wollen hier übernachten. – Мы хотим здесь переночевать. Wir brauchen Lebensmittel (Brot, Fleisch, Milch, Mehl, Butter, Eier). Bringen Sie es her! – Нам нужны съестные припасы (хлеб, мясо, молоко, мука, масло, яйца). Принесите!
Тут в голове вспыхивают фрагменты фильмов военных лет: «Матка! Яйко, млеко, брот, а не то я буду делать пу-пу!». В том кино, помнится, фашистов изображали смешными придурками. А между тем, у них был словарь!
Вот и настал момент раскрыть карты, – в смысле, показать обложку этой книжицы, очень удобной для размещения в кармане полевой формы. Немецко-русский солдатский словарь выпущен в Берлине в 1942 году издательством «Миттлер и сын». 3000 слов «для ежедневной жизни» – похоже, они собирались жить у нас ежедневно! Тираж не указан, но и так понятно, что каждого доблестного рыцаря Третьего рейха, ведущего военные действия на территории СССР, необходимо обеспечить таким словарем. Дабы при разъяснениях преимуществ арийской расы над иными или же во время допроса с последующим расстрелом он мог найти взаимопонимание с местным населением.
На обложке сказано: «Война показала, как простыми средствами может общаться немецкий солдат.
Правильно расставленных слов, без учета грамматики, почти всегда достаточно». А в самом низу обложки мелким шрифтом сообщается: стоимость словаря – 40 пфеннигов (по-нашему, копеек), при заказе более 100 экземпляров – скидка до 35 пфеннигов. А что, война тоже счет любит.
Полистаешь такой артефакт – и, сказать по правде, становится жутковато. Это вам не руссо туристо, составляющий со словарем фразу: «Как найти меховой магазин?». Там были ребята посерьезнее, и дело у них было поставлено круто, сумрачный германский гений учел все вероятные обстоятельства, в том числе лингвистическую адаптацию.
Между прочим, не исключаю, что эта букинистическая редкость очень даже может пригодиться в будущем – как аргумент в исторической дискуссии. Допустим, через пару десятилетий, а то и раньше, кто-нибудь запустит версию о вероломном нападении Советского Союза на Германию в 1941 году, и непременно сыщутся олухи или мерзавцы, которые ее поддержат. А кто-то абсолютно искренне в это поверит. О, наше непредсказуемое прошлое! Вот тогда-то следует извлечь на свет словарь 1942-го года, и сразу станет ясно, кто к кому заявился.
Возвращаясь же в день сегодняшний, замечу, что освоить русский язык тому же европейцу в разы сложнее, чем итальянцу – английский, а французу – немецкий. Наш великий и могучий в придачу невероятно труднодоступный – для всех, кроме нас, которым повезло узнать его с рожденья. Так что перед иностранцами, выучившими русский, как сказал поэт, «только за то, что им разговаривал Ленин», а также по множеству иных причин, я снимаю шляпу и сгибаюсь в поясном поклоне. Потому что это действительно очень круто.
И тем экзотичнее выглядят на их фоне существа, к которым с любезной улыбкой обращаются портье или официант, таксист или продавец, а они испуганно спрашивают друг у друга: «Что он сказал?». Или просто отворачиваются и уходят. Или трясут головой: «О'кей, о'кей», демонстрируя якобы полное понимание.
На самом же деле они (да и я в их числе, чего уж скрывать) демонстрируют демоническую лень. Только ею и ничем иным – ни слабыми лингвистическими способностями, ни отсутствием мотиваций, ни нечеловеческой занятостью – объясняется причина, по которой современный человек не в состоянии справиться хотя бы на уровне бытовой болтовни хотя бы с одним иностранным языком. Вовсе не любовь и голод, а матушка-лень правит миром!
Тем ярче на этом ленивом фоне выглядят антиподы. Автор знаком с одним олигархом, вкалывающим от зари до зари, и, честно говоря, я перестал понимать, что ему нужнее – деньги, которых у него и так полно, или сам трудовой процесс, который он уже давно мог бы прекратить без всякого для себя ущерба. Когда-то, в период первоначального накопления капитала, этот человек держался принятого в его кругу правила: «На фиг тебе язык, если можно нанять переводчика». Сейчас ему под семьдесят, он имеет возможность нанять армию лучших синхронистов, но при этом каждое утро по полтора часа занимается с педагогом английским языком и на ночь читает британские газеты. Какого лешего, спрашивается? А такого, что быть олигархом ему мало, он желает осознавать себя человеком мира и испытывать все преимущества открытого общения, без которого невозможно чувствовать себя свободным.
Никто из нас не знает, в какой момент ему позарез понадобится иностранный язык. Я навсегда усвоил это много лет назад, когда жил в городе Ташкенте. Лето в Узбекистане было огнедышащим, а зимы порой лютыми, и вот именно в студеный зимний вечер мы с приятелем слегка заблудились в районе, куда ходить небезопасно. И вскоре были взяты в кольцо гопкомпанией, состоящей из представителей титульной нации и не испытывающей пиетета к «бледнолицым братьям». Парни заинтересованно оглядывали наши приличные по тем временам пальто, мохеровые шарфы и кроличьи шапки. Рвать когти было бесполезно, отбиваться – опасно: могли проткнуть.
И тогда мой приятель, уроженец Ташкента и по профессии актер, принял позу римского патриция и задвинул короткую, но яркую речь. Она была исполнена на прекрасном узбекском языке с вкраплениями узбекской же ненормативной лексики. Братья, сказал приятель, я вижу, вы хотите раздеть нас и оставить умирать на морозе. Так знайте же, что я живу в Ташкенте двадцать пять лет, моя жена узбечка по имени Зухра, мой сын узбек по имени Фархад (это было чистое вранье), я кушаю плов и манты, всем сердцем люблю узбекский народ и жалею, что сам не родился узбеком. Аллах акбар!
И случилось чудо. Из глаз братвы выкатились и тут же замерзли на щеках слезы. Нас обняли, довели до остановки и усадили в автобус, предварительно согрев портвейном под названием «Хирса», мы ответно растрогались и подарили им дефицитные кожаные перчатки, а приятель пригласил на спектакль «Разбойники», в котором, согласно его аннотации, Фридрих Шиллер поведал о любви германского басмача к узбекской ханум, дочери бая.
Умение общаться на чужом языке не только полезно, но и экономически выгодно, в первую очередь для тех, кто обустраивается за границей. Потому что иначе ты моментально становишься добычей оборотистых местных ребят, которые всегда готовы ввести тебя, безъязыкого, в новую жизнь. Эти сталкеры охотно решают все вопросы (вид на жительство, оформление гражданства, организация бизнеса или работы по найму, банковские счета, транши, кредиты, страховки, жилье, транспорт, медицина, устройство детей и прочее, и прочее), выворачивая твои карманы и кошельки, да еще и осмеивая тебя за глаза. Приезжих русских они держат за воров и убеждены, что их надо стричь и доить по полной. Главная задача – лишить мигранта какой-либо самостоятельности, чтобы без поводыря он не мог даже вызвать такси или купить телефонную симку.
Мало-мальски пообтершиеся за границей россияне подтвердят, что большинство действий для адаптации на новом месте без особых затруднений можно сделать самому, единственное непременное условие – знание языка. Без него никуда. А уж тем, кто ведет бизнес за границей, умение говорить и особенно понимать крайне необходимо, поскольку не исключен риск, что твоего переводчика элементарно перекупят и ты подпишешь контракт, не заметив ловушки, что и случается сплошь и рядом.
На незнании мигрантами языка построена целая образовательная индустрия, где неплохо зарабатывают лингвистические курсы, школы, репетиторы, причем год от года возрастает сложность экзаменов, которые требуется сдать, если нужно устроиться на определенные виды работ, получить вид на жительство или гражданство. Тем, кто не сдал, приходится снова и снова брать уроки, снова и снова экзаменоваться, – в общем, кормить дядю.
У меня для вас есть и хорошая новость: глобализация привела к тому, что сейчас считается нормальным говорить на самом что ни есть простом языке. Более других упростился язык интернационального общения, то бишь английский. В крупных международных организациях, где совместно работают дети разных народов, не приветствуется слишком трудный для понимания коллегами язык, поэтому, предположим, употребление глагола в past perfect continious может быть сочтено если не нарушением политкорректности, то, во всяком случае, проявлением неучтивости.
Короче, весь мир идет нам навстречу, а мы все тупим. Или попросту комплексуем: неловко в зрелом возрасте строить корявые фразы, не знать или забывать простые имена существительные, неловко, остановившись на улице, копаться в словаре или кричать в айфон русские слова и ждать перевода. Мы стыдимся своей языковой инвалидности, хотя по отношению к иноземцу местные, как правило, очень лояльны; если видят, что человек не понимает, говорят медленно и помогают жестами.
Наблюдая за россиянами, живущими за рубежом, я не раз вспоминал наш вошедший в классику изъян: ленивы и нелюбопытны. О лени мы уже толковали, но как объяснить отсутствие любопытства, как не пуститься в путешествие, если прямо перед тобой столько занимательного? А все очень просто: смысл путешествий в том, чтобы общаться с тамошней публикой, задавать вопросы, понимать ответы; без языка немыслимо ощутить колорит места, одно лишь созерцание природы и достопримечательностей из окна автомобиля быстро прискучит. Но многие наши обойтись не могут без русскоговорящего гида; одни же они пойдут лишь в тот музей, где им дадут наушники с пояснениями на единственном известном им языке.
По той же причине мигранты зачастую замыкаются в кругу соотечественников. Даже романы заводят только со своими, объясняя это близостью менталитета. У меня есть знакомая москвичка, живущая сейчас в Барселоне, – сказав, что она молода и хороша собой, я погрешу против истины. Тем не менее, ее взаимности долго добивался местный кадр – талантливый, известный живописец и живописный мачо. Он очень старался и достиг-таки успеха, но вскоре она его бросила. «С ним и поговорить-то не о чем» – такое дала объяснение.
Мой встречный вопрос – «А на каком именно языке тебе с ним не о чем поговорить?» – был слегка бестактным, но абсолютно логичным, ибо испанского она не знала, а уровень ее английского не позволял обсуждать что-либо сложнее ресторанного меню. В отличие от художника, который владел четырьмя языками и в угоду подруге начал учить русский. «Вот когда выучит, тогда и посмотрим», – сказала моя знакомая, закрыв тему.
Но не все так безнадежно, остались еще веселые и находчивые люди, которые даже неблагоприятные обстоятельства обращают себе на пользу. Я знаком с молодым парнем, который приехал летом подзаработать на остров Кипр. Устроился в большом отеле мальчиком на побегушках, ночью прямо там попытался обчистить часовой бутичок, попался и сел на год. Из тюряги вышел с прекрасным английским, а также свободным греческим языками. Оказывается, он нашел для себя неплохую нишу: стал переводчиком у зэков, представленных киприотами, русскими и даже бывшими колонизаторами – англичанами.
Случаются и менее радикальные, хотя не менее эффектные способы погружения в иноязычную среду. У популярной газеты открылась вакансия собственного корреспондента в Лондоне. Должность была почетной и ответственной, но и соискатель оказался под стать – талантлив, энергичен и честолюбив. А то, что он никогда в жизни не имел дела с английским языком, редакцию не беспокоило; на то и профи, чтобы выруливать из любого положения.
В отличие от редакции, наше посольство в Англии не скрывало недовольства: присылают не пойми кого, лучше бы агент ГРУ под видом газетчика приехал, тот хотя бы точно с языком. Короче, сгустился тревожный фон, который новоявленному собкору надо было развеять. И вскоре посольских ушей достиг слух из британских источников, что русская газета прислала корреспондента исключительных достоинств – прекрасно воспитанного, с тонким, истинно британским юмором и к тому же с блестящим английским.
Слух требовал проверки, которую незамедлительно провели и установили следующее. Собкор был неоднократно замечен на респектабельных лондонских тусовках, одет с иголочки, держался свободно, время от времени причаливал к компаниям, обсуждающим светские сплетни, и, точно угадав момент, восклицал: «Really? Incredible!» («В самом деле? Потрясающе!»). После чего одаривал рассказчика благодарной улыбкой и быстро, не дав возможности втянуть себя в разговор на пока еще непонятном языке, перемещался к следующей компании, где с блеском повторял придуманный им дивертисмент.
Похоже, парень не прост, решили посольские. Откуда им было знать, что все предметы в его квартире оклеены стикерами с англоязычными названиями, а сама квартира, от спальни до туалета, набита словарями и учебниками. Через полгода собкор был принят премьер-министром Англии и без переводчика взял у него интервью, утерев нос посольским и продемонстрировав уникальную методику создания репутации, которой не учат ни карьерного дипломата, ни шпиона.
Его пример – другим наука. Хотя кому-то и не наука. Да и кто я такой, чтобы убеждать вас учить иностранные языки, когда сам уже который год не могу довести свой инглиш до желательного уровня. Короче говоря, пусть каждый сам решает, нужен ли ему язык. Многие безъязыкие умудряются обходиться за границей одним русским, а это, я вам скажу, большое искусство, подтверждающее исключительные способности наших людей к выживанию в любых обстоятельствах.
Поэтому автор прекращает взывать к разуму и обращается к чувствительному читательскому сердцу. Представьте себя в России. Ваш русский язык богат, полон нюансов и оттенков, на нем вы предъявляете миру свой интеллект, характер, манеры, с его помощью созидаете свою судьбу, заводите товарищей и побеждаете врагов, достигаете высот в профессии, обретаете уважение, успех, благополучие, любовь. Именно язык – ваш лучший друг и ваше главное оружие, он делает вас венцом природы, с ним вы можете все.
Но всего один лишь шаг через государственную границу – и ваши неисчислимые достоинства летят кошке под хвост. Вы становитесь плоским, как холодный блин. Остроумец превращается в тугодума, эрудит – в неуча, вы теряете круг равного общения, и даже стамбульский брадобрей, венецианский гондольер и парижский гарсон мягко, но внятно выкажут вам свое превосходство. В этот момент безумно хочется им нахамить. Но, черт возьми, даже в этом вы беспомощны!
И вот тут-то вам является глубинный смысл с детства знакомой пословицы: язык мой – враг мой.
Две полоски на правом виске
В лондонском театре «Виктория Пэлэс», как обычно, аншлаг. Идет «Билли Эллиот» – знаменитый мюзикл о мальчике из шахтерского поселка, мечтающем о карьере балетного танцовщика. Пока суровый отец и старший брат участвуют в британской забастовке горняков, Билли вместе с девочками втихаря учится крутить фуэте, тем самым перекручивая предначертанную ему линию жизни. Он не создан для того, чтобы спускаться с шахтерами под землю, – он способен летать над землей.
Под музыку Элтона Джона исполнитель заглавной роли чередует классические балетные па с чечеткой, рок-н-роллом и акробатическими прыжками через голову. Его, готовую звезду мировой сцены, зовут Броди Донохер. От роду ему одиннадцать лет.
А в девятом ряду сидят Роман Сергеевич с сыном Алешей, которому тоже одиннадцать. Бывшие питерцы, а ныне лондонцы с шестилетним стажем смотрят на сцену, но каждый думает о своем.
У Алеши проблема: в парикмахерском салоне он выстриг по моде две полоски на правом виске. За это классный руководитель устроил ему жестокую экзекуцию перед всем классом. В частной школе, где учится Алеша, расписана, помимо дресс-кода, каждая деталь: нельзя носить кольца и иные украшения на руках, в ушах, в носу, на губе и языке, нельзя делать татушки, красить волосы и ногти. Короче, диктат.
Полоски на виске учитель приравнял чуть ли ни к оскорблению Ее Королевского Величества. Утоптав мальчишку по полной, он настрочил его родителям официальное, с печатью школы, письмо, где назвал поступок их сына безответственным, провокационным и вызывающим. Ответ требовался в обязательном порядке.
Именно его и обдумывает сейчас Роман Сергеевич, глядя, как на сцене батя-шахтер внушает учительнице танцев, что не даст сделать из своего пацана гомосека на пуантах. И в голову лезет не покаянный а, напротив, наступательный текст: я исправно плачу школе пять тысяч фунтов стерлингов за семестр, у сына хорошая успеваемость, а вы из-за мелкой детской причуды публично унизили его и теперь ждете, чтобы дома его розгами высекли?! Нет, стоп, после такого письма парня за Можай загонят. Точнее, за шахтерский поселок в северо-восточном графстве Дарен, где происходит действие спектакля.
И тут Роману Сергеевичу является красивая мысль. Он ответит учителю так: сходите, досточтимый сэр, на мюзикл «Билли Эллиот», и вы поймете, как важно предоставить подростку возможность для самовыражения, с которого и начинается формирование самостоятельной личности. Пусть утрется!
Фантазия ведет Романа Сергеевича дальше, и он рисует себе отца Броди Донохера. Его сынишка, родившийся не с золотой ложкой во рту, а с шилом в противолежащем месте, вкалывает каждый день за крупное вознаграждение. Но в одиннадцать лет звезде пока не нужны яхта, джет и эскорт-сопровождение, поэтому деньги за несовершеннолетнего сына получает отец. И тратит, как захочет. Повезло мужику. А я должен из-за своего недоросля вести идиотскую переписку с его педагогом, чтоб ему.
Отец Броди наверняка строго следит, чтобы его парень исправно нес трудовую вахту. Детские капризы типа: «У меня температура, можно, я не пойду?» тут не прокатят. Не явишься на спектакль, – ну, что же, тебе в спину дышат три мальчика-дублера, знающие роль назубок. Стоит раз дать слабину, и узнаешь, почем фунт – только уже не стерлингов, а лиха.
С другой стороны, Броди, наслушавшись оваций, наверняка подхватил звездняк, может нахамить папаше и даже послать его подальше, а гонорары распорядится переводить на собственный счет. И какая-нибудь лига защиты прав детей его тут же поддержит. То ли дело Алешка – послушный, ласковый мальчик. Пока не вундеркинд, а дальше – кто ж его знает. И Роман Сергеевич ласково гладит полоски на голове сына.
Как не у себя дома
Они не входят в первую сотню российского списка Форбс, они замыкают третью тысячу. Оба, само собой, любят деньги, но еще больше любят их тратить. По этой причине в клуб самых богатых вовек не попадут, но Павел и Петр, старые приятели и, что важно, не конкуренты, согласны с формулой: много – это когда хватает. Им – хватает.
Вот и сейчас, встретившись в Нью-Йорке, они устраивают себе развлечение, которое живущие здесь россияне именуют «кролик». Название происходит от английского crawling – «ползком» и означает блуждание из бара в бар, пока держат ноги. По ходу процесса Павел с Петром обсуждают свои новые покупки.
– Ты ведь знаешь, – говорит Петр, – я всегда хотел особняк посреди Европы. Искал во Франции, Бельгии, Швейцарии, а выбрал Австрию. Сказочный участок рядом с Венским лесом.
– Супер, – одобряет Павел, которому не терпится потянуть одеяло на себя. – А я с первых денег мечтал о вилле у моря. Тоже долго искал, от Адриатики до Атлантики, остановился на Испании, сто километров от Барселоны.
Вот так они и бродят по питейным заведениям, показывают фотки домов, интересуются подробностями. А этажей сколько? А земли? А почем? А как соседи?
– Соседи гады, – вдруг напрягается Петр. – Стучат на меня, «телеги» пишут.
Позади уже пять баров, в кровь проникла сыворотка правды, и старые товарищи меняют презентационный тон.
На сказочном месте Петру нужен был сказочный дом, пусть и за сказочные деньги. Но размашистому русскому объяснили, что тут не Рублевка: местные градостроительные законы жестко ограничивают высоту здания. И выходит максимум два этажа с потолками немногим выше, чем в хрущевских пятиэтажках. Зато вглубь копай хоть пять ярусов, только сперва проведи геологические изыскания. «Я что, из подземного бункера буду природой любоваться?» – надрывно произносит Петр.
«А мне где прикажешь купаться?» – вторит ему Павел и начинает свой горестный рассказ. Он приобрел участок с уже готовой виллой на первой линии, то есть у самого синего моря. Целый год превращал жилище на тысячу «квадратов» в дом-мечту, заплатив по сути вторую цену, и, наконец, дело дошло до главной фишки: личного пляжа с персональным выходом в море. Чтобы за изгородью из карликовых пальм и туй возлежать нудистом в окружении русалок из эскорт-агентства. А свою водную стихию нужно огородить сеткой, она защитит не от акул, которых здесь нет, а от неорганизованных пловцов. Но чудесный план обломала строительная полиция, разъяснив, что вся береговая зона является государственной собственностью, на ней не то что пляж, а даже личную скамеечку вкопать не моги.
И теперь Павел должен с полотенцем через плечо брести на общедоступный пляж и, как лох-турист, брать лежак за три евро. Продать бы к черту этот дом, но недвижимость в Испании в разы подешевела, а за полцены отдавать жаба душит.
Петр сочувствует старому товарищу. В Австрии цены хоть и не падают, но жить тяжело. Подъезд на автомобиле к собственному дому запрещен, это, оказывается, нарушает экологию. Есть общая с соседями парковка, там оставляй свою тачку и по экологически чистой тропинке топай восвояси. Как-то жена вернулась с шопинга, поставила «порше» на стоянку, тут зарядил ливень, а у нее каблуки двенадцать сантиметров, так она с бутиковыми пакетами шлепнулась в лужу. Что началось!
– Надо нам было селиться в Барвихе, – подводит итог Павел. – Жили бы как люди.
– Ничего, поборемся, – упирается Петр. – Я тут подсчитал сколько денег пойдет на штрафы, если я все их порядки нарушу. Цифра не маленькая, но в принципе подъемная. А соседи пусть бухтят, я все равно по-немецки нихт ферштеен.
Нюрнбергский трибун
Есть у меня знакомый историк, который учит друзей правильно путешествовать. Он убежден, что мифический гений места на самом деле существует, и если вам интересны крупные фигуры прошлого, нужно посещать те места, где они совершали или задумывали судьбоносные поступки. Приятель на полном серьезе верит, что пространственное окружение оказывает влияние на личность, формирует психологию, взгляды, амбиции.
Сам он на останках римского форума постигал натуру Юлия Цезаря. В парижском Фонтенбло проникал в мысли Наполеона Бонапарта. Во дворце Долмбахче входил в положение Кемаля Ататюрка. Он изучал интересных ему персонажей, погружаясь в реальные декорации площадей – Святого Петра в Ватикане, Тяньаньмэнь в Пекине, Сан-Марко в Венеции. Или вчитываясь в предметный мир знаменитых тюрем – Тауэра, Бастилии, Шпандау.
В отличие от него, у меня с этим делом вышел полный облом. Я вдумчиво готовился к путешествиям, читал книги, шерстил Интернет, но стоило оказаться на точке и приготовиться к погружению в исторические бездны, как мелкий бес начинал нашептывать разную фигню о скидках в магазинах, и что бы заказать на обед, и не познакомиться ли с дамой, которая, выпучив глаза, слушает бредни гида. Короче, медиум из меня получился никудышный, и я совсем было потерял надежду, как судьба всего на один день завела в германский город Нюрнберг.
Во дворец юстиции, где проходил международный трибунал над нацистскими преступниками, в тот день не пускали, и я, не ожидая ничего интересного, скорее по инерции поехал взглянуть на странный объект – так называемую территорию партийных съездов. Пустое поле в 11 квадратных километров с каменной Циппелин-трибуной, ни тебе входных билетов, ни видовых открыток, да и посетителей кот наплакал. Дошел до середины трибуны, поднялся на выдвинутую вперед площадку – кафедру фюрера, повернулся лицом к полю и, простояв так несколько минут, почувствовал странное наваждение. Как будто начался спиритический сеанс, и из небытия явился тот, кто с этого самого места восемь десятилетий назад произносил свои экстатические речи.
Не особо верю в мистику; скорее всего, из кладовок моей памяти просто высыпались факты, сюжеты, кадры кинохроники, благо Вторая мировая – это не троянская война и не крестовые походы. Но, как бы то ни было, со мной заговорил Адольф Гитлер, вождь Национал-социалистической немецкой рабочей партии, рейхсканцлер Германии…
…Я, рейхсканцлер Германии, мужчина в расцвете сил, вижу, как наполняется людьми придуманное мной огромное пространство. Мои соратники идут плотными рядами по центральной оси – Большой улице, минуя Храм памяти павших в Первой мировой войне (Германия должна смыть пораженческий позор, вернуть былое величие), строящийся Дворец съездов, один в один римский Колизей (образы имперского прошлого пробуждают героическое вдохновение). Скоро эти люди выйдут на поле Цеппелина, где два десятилетия назад одноименный граф посадил свой дирижабль, это чудо немецкой технической мысли, а теперь по моему указанию создана квадратная площадь размером в двенадцать футбольных полей. Она опоясана трибунами, самая высокая из них предназначена для руководителей партии, и центральное место здесь – мое. Отсюда я буду говорить с народом.
А народ – вот он, прямо передо мной. Принимая в расчет пьедестал, где я нахожусь, – подо мной. Во всех смыслах. На поле и трибунах может разместиться триста тысяч человек – чем не народ? Сюда съезжаются активисты со всей Германии. Вот только вид у них так себе: один тощий, другой с пивным пузом, маршируют скверно… Но Альберт Шпеер молодец, не зря я назначил его главным архитектором Рейха, это он придумал шествие с факелами, – огонь в темноте выравнивает разноперую публику и даже создает готическое таинство. Это отлично передала кинорежиссер
Лени Рифеншталь, сняв по моему заказу фильм «Триумф воли» о съезде НСДАП. Грандиозная картина, хотя и денег стоила тоже грандиозных.
Та же Рифеншталь, кстати, познакомила меня с молодыми архитекторами из бюро Шпеера. По вечерам они музицировали и придумывали, как подключить гитару к электричеству. Умница Лени сразу поняла, что оглушительная электромузыка – это сила, способная возбуждать молодых людей, собирать стадионы. Я поддержал проект, назвав его Der Rock, в переводе с немецкого – «юбка». В честь красивой юбки, которая была на Рифеншталь.
Настает время моего выхода. Он обставлен как помпезная кульминация съезда, единение вождя, партии и народа. Сотня зенитных прожекторов бьет в ночное небо, трещат и ухают барабаны, я вскидываю руку в нацистском приветствии, и море людей взрывается ответным ревом. Это, знаете ли, заводит. Я гениальный оратор и знаю, как разъяснить внемлющей толпе новый немецкий порядок. Люди должны быть подняты над буднями, – так я всегда учу своих приближенных.
В минуты ораторского экстаза я еще не знаю, что отменю назначенный на 39-й год съезд НСДАП в связи с началом похода на Восток, а больше партийных форумов уже не последует, и строительство моего Колизея будет приостановлено до победы Третьего рейха, которая так никогда и не наступит. Да и кто бы догадался, что через десять лет скульптурная свастика, венчающая трибуну, с которой я обращаюсь к своему народу, будет ритуально взорвана теми, кто победит нас в долгой войне, а затем в Нюрнберге, самом немецком из немецких городов, как я его всегда называл, начнется судебный процесс, и десять партайгеноссе пойдут на виселицу, а Герман Геринг, стоящий сейчас за моей спиной, успеет принять капсулу с ядом. Альберт Шпеер получит двадцать лет и отсидит полный срок. Лени Рифеншталь доживет до 101 года, причем уже старухой будет с аквалангом снимать подводный мир.
А по истечении всего нескольких десятилетий (исторически ничтожный срок!) в том же трибунале, где судили моих соратников, будут идти бракоразводные процессы, сакральная же территория съездов обветшает, и только байкерские моторы изредка нарушат здешнюю тишину, да еще и рок-концерты, хотя ни зрители, ни музыканты понятия не имеют, кому обязаны названием «рок»…
…Дух фюрера смолк и пропал, а я еще долго стоял на его кафедре – черная энергия фашистского поля не отпускала. В тот миг я как никогда отчетливо понимал, что человек по фамилии Гитлер реально мог изменить к худшему мою жизнь. Сломать ее об колено. И даже, уничтожив кого-то из родителей, сделать так, чтобы я вообще не родился на свет. Конечно, в исторической ретроспективе то же самое могли сделать и другие – начиная с какого-нибудь хана Батыя и заканчивая тем же Бонапартом, но они все же отстояли далеко. А Гитлер был совсем рядом.
И когда я спускался по растрескавшимся ступеням Циппелин-трибуны, в голове стучала только одна мысль: а ведь у него могло получиться.
Сольный номер на разогреве
Билеты на концерт были какие-то странные: не указано ни ряда, ни номеров кресел. Грише это сразу не понравилось, но жена Галя объяснила, что купила билеты по специальной скидочной акции, места дадут прямо перед началом, и будут они, как ей пообещали, не дальше двадцатого ряда партера. Гриша не понял, какой смысл на самого Рода Стюарта продавать билеты с дисконтом, но, с другой стороны, за четыре года жизни в Бостоне он уже привык к разным непоняткам.
Ладно, главное – сам концерт; Род будет петь шлягеры из старых голливудских фильмов. Гриша точно поймает кайф, а заодно вспомнит молодость, когда в качестве солиста не особо популярного ВИА «Струны души» тоже хотел перепеть Синатру и даже начал репетировать, но в Москонцерте запретили западную пропаганду. А теперь вот безо всякой пропаганды бегаешь тут, в штате-черт-его-подери-Массачусете, на подхвате у бывшего московского фарцовщика и звенишь мелочью в карманах.
У американцев на зрелища не наряжаются, но Гриша с Галей пришли при полном параде. Зал быстро заполнялся, и Галя попросила билетершу проводить их на места. Тетка завертелась, куда-то убежала и перед третьим звонком вернулась с администратором, молодящимся типом с уже не модной прической «ирокез» на голове. Они с Гришей натренированным оком мигом опознали друг в друге соотечественников, но радоваться встрече не было причин, поскольку ирокез без церемоний попросил супругов подняться на третий ярус, причем побыстрее, потому что концерт вот-вот начнется. Галя стала бормотать – дескать, мне объясняли, мне обещали, но администратор настойчиво теснил их к выходу. А перед самой дверью фамильярно сказал Грише на родном наречии: «Это шоу-бизнес, чувак».
А вот этого делать ему не следовало.
Гриша вцепился ступнями в пол и выгнул грудь колесом.
– Шоу-бизнес, говоришь? – отчетливо произнес бывший фронтмен. – А ты от Брянской филармонии по стройкам коммунизма чесал?
Ирокез замер с открытым ртом.
– Что молчишь? В Уссурийске у Кола Бельды на разогреве лабал? Или в Сыктывкаре у Толкуновой?
Администратор натужно улыбнулся, вытянул вперед руку, но Гриша перехватил кисть и сжал ее намертво.
– Перед выходом брюки феном гладил? А голову в раковине мыл? В чистом поле перед сусликами выступал, чтобы бригадир полеводов тебе в ведомости расписался?
Люди в зале с нарастающим интересом наблюдали, как Гриша теснил контрагента.
– Отвечай, фраерок, – поддал Гриша легкой уголовщины. – На зоне шефские концерты работал? «Лаванду» на бис двадцать раз подряд для зэков, а? В замерзшем автобусе задницу на ухабах отбивал? Аппаратуру паяльной лампой отогревал?
Зрители в зале не понимали смысла инцидента, но чутье подсказывало им, что правда за Гришей. С мест раздались одобрительные междометия. Администратор усек, что дело его кислое, и зашептал:
– Ну, хорош, завязывай, сейчас все будет. Посажу в амфитеатре.
Свет в зале начал плавно гаснуть, но Гришу было уже не унять. Давно уснувший в нем артист поймал поддержку зала и ожил.
– Ты укуренного басиста на своем горбу к наркологу таскал? – голос звучал как в лучшие годы. – Бэк-вокалистку из петли вытаскивал? Барабанщика в венерический диспансер устраивал? Я тебе сейчас налажу шоу-бизнес, узнаешь у меня, козлина, как народ дурить! Честных тружеников бостонщины!
– Пятый ряд, партер, два лучших места, для шерифа округа держал! – взвыл администратор.
Вулкан стих. «Шоу мает гоу он!» – громко подвел итог Гриша. Галя гордо взяла мужа под руку, и вслед за потрепанным ирокезом они прошествовали в сторону сцены. Зрители аплодировали, некоторые даже стоя. Вышедший на сцену Род Стюарт решил, что это ему.
Последний приют с хорошей скидкой
Не сказать, что Петр Афанасьевич с Марией Денисовной сразу оценили роль скидок в их жизни. Сын, перетянувший их за собой в Германию, хорошо зарабатывал и от души баловал предков, но дела бизнеса позвали его в Австралию. Родители лететь за тридевять земель наотрез отказались, остались в ставшем привычным Бонне.
Так они жили-поживали, все чаще используя свои медицинские страховки. Сын регулярно звонил, но денег присылал все меньше, – что-то у него там не заладилось. Сдача в аренду квартиры на Кутузовском проспекте плюс российские пенсии, конечно, облегчали дело, но снижать уровень жизни на закате этой самой жизни очень не хотелось. Вот тогда-то их и охватила скидочная лихорадка.
Кто ж из нас не любит сезонные распродажи, всевозможные сейлы-дисконты, но все хорошо в меру. Петр же Афанасьевич с Марией Денисовной перешли грань. День и ночь напролет они шерстили все виды рекламы, выискивая то продукты (дешевле всего купить перед окончанием срока годности и тут же съесть), то одежду (надо не лениться и объехать все окрестные аутлеты), то домашнюю утварь… Когда у Марии Денисовны окончательно накрылся фен, Петр Афанасьевич до тонкостей изучил рынок бытовой техники и заказал с максимальной скидкой новую модель из Китая. Товар шел полгода, все это время жена сушила волосы над газовой плитой.
А еще ведь есть билеты в театр, абонементы в бассейн, туристические путевки, и все это тоже можно приобрести совсем не дорого. Нужно только бороться и искать, найти и не сдаваться.
Однажды Петр Афанасьевич, читая за завтраком рекламную газету, вскричал: «Майн готт!», что прозвучало как архимедова «Эврика!». На местном католическом кладбище с большой скидкой был выставлен на продажу участок для семейного захоронения. Очень удобно: как раз на две персоны, и от дома всего три остановки на трамвае. Мало того: с дополнительной скидкой предлагалась гранитная могильная плита. На которой – внимание! – абсолютно бесплатно можно было выгравировать имена, даты, а также вмонтировать фото счастливых обладателей погоста.
Упустить такой случай было невозможно. В тот же день супруги сделали ритуальное приобретение. Дело оставалось за малым: какие даты написать на камне. Если с годом рождения все было понятно, то насчет времени ухода оставались некоторые сомнения. А надо вам знать, что эта коллизия происходила еще в 1997 году, Петру Афанасьевичу было семьдесят, Марии Денисовне – на два года меньше.
Обсудив имеющиеся болезни, порешили так: до миллениума как-нибудь дотянем, а вот первое десятилетие следующего века точно не перешагнем. Поэтому на плите напротив даты рождения через дефис нужно выбить: «200_». Тот из супругов, кто переживет другого, дозакажет последнюю цифру. Ну, а когда и он удалится в мир иной, дети завершат композицию.
Они всей душой полюбили собственный последний приют и часто его навещали, любуясь своими ламинированными фотографиями в овальных рамочках, именами и цифрами жизни, глубоко врезанными в темно-серый гранит и покрытыми позолотой. Как ни странно, именно здесь страх смерти на время оставлял их.
Так они пересекли границу двух столетий и подошли к концу нулевых. В 2008-м Петр Афанасьевич и Мария Денисовна начали вопросительно поглядывать друг на друга, – дескать, пора, чего ты тянешь? А когда наступил 2010-й, отправились к кладбищенской администрации узнать, нельзя ли на надгробии переделать «200» на «201». Всего-то одну цифирку. Можно, сказали им, но придется целиком стесывать и полировать лицевую сторону камня, а потом заново выбивать и золотить все буквы и цифры. Супруги показали договор, по которому эти работы ранее были выполнены бесплатно, но им разъяснили, что на новый подряд старые скидки не распространяются, и выдали счет на 1350 евро. Петр Афанасьевич и Мария Денисовна отказались от заказа и, душимые жабой, удалились восвояси, бормоча что-то про бесплатный сыр.
Они живы доныне и теперь все чаще радуются, что не стали ничего переделывать. А то не ровен час доживешь до следующего десятилетия и придется менять «201» на «202_». Так никаких денег не хватит.
Райское наслаждение для аппарата
Вот только не надо рассказывать, как вольготно и припеваючи живется российскому чиновнику. Все познается в сравнении, – есть места, где наша госслужба покажется каторгой. Так начал свой полный горечи и зависти рассказ мой случайный собеседник – служащий среднего ранга, несущий вахту в одной из московских префектур. На остров Кипр он прибыл ранней осенью с небольшой делегацией коллег для изучения опыта территориального управления, яснее говоря – на недельную халяву, изобретенную бюрократами еще при царе Горохе.
Мы познакомились, оказавшись на соседних пляжных лежаках, назавтра моему визави надо было возвращаться на родину, и он делился свежими впечатлениями от командировки, в которой, к несчастью, пришлось не только валяться под пальмами и вкушать в тавернах местную водку – зиванию, но и конструктивно общаться с кипрскими служаками. Мало им трехсот солнечных дней в году, моря под боком и прочих райских наслаждений, ворчал мой знакомец, – так они тут просто с жиру бесятся! Что и было проиллюстрировано примерами, подлинность которых я на всякий случай проверил, а заодно, заинтересовавшись темой, и сам подсобрал фактов, которые оказались поистине экзотическими.
Итак, некто Сотирис Хаджииоанну (имя подлинное, хотя московский рассказчик называл его «Сортирис») сделал публичное заявление, что ему решительно нечем заняться на службе. Пять лет числится лектором в инспекции условий труда, и чуть ли не главная его обязанность – измерять высоту перил и ограждений. Получая за это 5000 евро в месяц, Сотирис вынужден решать судоку, чтобы убить время.
А следом объявился еще один бунтарь-одиночка – сотрудник министерства энергетики, торговли, промышленности и туризма Марио с Друшиотис (имя тоже достоверное). Он обратился с открытым письмом аж к президенту страны и чистосердечно заявил, что считает неприемлемым бездельничать на работе. За те же 5000 евро в месяц, кстати. Государство сэкономило бы, если бы сказало мне, чтобы я оставался дома, и просто выплачивало бы мне зарплату, пошутил в письме отважный киприот. Тогда бы не пришлось расходовать электроэнергию для кондиционера.
Теперь подсчитайте, сколько минут после подобного воззвания продержался бы на работе российский чиновник. А вот на острове Афродиты выгнать госслужащего можно только в двух ситуациях: поймать на хищении (случай исключительно редкий) или доказать несоответствие занимаемой должности (это вообще чистейшая утопия). При отсутствии данных условий вас не только не посмеют тронуть, но обязаны будут регулярно поднимать зарплату и повышать в должности. При этом выдавая премиальные за своевременный приход на работу и умение пользоваться компьютером (это не шутка!), а также оплачивая больничный лист сроком до пяти месяцев в году.
Подсчитано, что на десять работающих жителей острова приходится один чиновник. А поскольку семьи здесь традиционно многочисленные, включающие всю родню, получается, что в каждой ячейке общества имеется свой госслужащий. И ссорясь с ним, ты
ввязываешься в конфликт с целым кланом, а кому это нужно? Короче, аппаратчики прекрасно защищены со всех сторон, и встать в их ряды – голубая мечта трудоспособного киприота.
Апофеозом этой кадровой политики считается история, которую знает весь кипрский люд. Важная дама служила в системе министерства внутренних дел, занималась вопросами миграции. Ничего не нарушая, поднялась до поста руководителя, наделенного правом принимать решения. И тут выяснилось, что вверенных ей мигрантов она сильно не любит, а пуще других – широко представленную на Кипре славянскую популяцию, к белокурой представительнице которой, как болтают злые языки, мигрировал ее муж.
Однажды россияне, обитающие на Кипре, получили извещение, что вид на жительство продлен им не будет. Иными словами, сворачивайте ваши бизнесы и валите. Ребята не поняли, пошли к местному начальству (вам, дескать, наши деньги больше не нужны?), начальство, даже не поставленное в известность о миграционном произволе, ужаснулось, извинилось за ошибку и обещало немедленно выгнать вон нерадивую чиновницу, посягнувшую на святое.
Думаете, уволили? Даже выговор толком объявить не смогли! И еще немало лет каждый вновь назначенный министр безуспешно пытался освободиться от зловредной подчиненной, которая в конце концов спокойно удалилась на пенсию. Возможно, показав на прощанье своим оппонентам уместный в данном случае жест.
Брак по-итальянски
По мужу Клаудиа носит роскошную фамилию Барберини. Могущественное и древнейшее флорентийское семейство дало миру вагон патрициев, нобилей, князей, герцогов, принцев, кардиналов и даже Папу Римского. Что касается родословной Клаудии и ее старшей сестры Лючии, она была представлена потомственными российскими пролетариями. Фамилию, впрочем, они носили тоже звучную: Прялкины.
Вообще попадись такая история не автору этих строк, а, например, Тургеневу или Бальзаку, – быть бы мировому бестселлеру. Ну, а я просто перескажу сюжет. Карло Барберини, итальянский инженер, наладчик сложного промышленного оборудования, работал по контракту в Сербии. Там же, в Белграде, служила поварихой в российском консульстве Люся Прялкина. Пути их сошлись, Карло был неоднократно и вкусно накормлен, после чего сделал предложение. Так возникла Лючия Барберини.
Они часто наведывались к Прялкиным в Москву. Карло очень нравился родителям, а с младшей сестрой Клавой они вообще крепко подружились. Когда она выходила замуж за Николая, дальнобойщика с тоже звучной фамилией Шарамыгин, Карло подарил ей ожерелье из родовой коллекции. А через два года стал крестным их первенца.
Меж тем, в семье Барберини дела разладились. Для немолодого Карло это был первый брак, он очень хотел детей, но не получалось. Контракт в Сербии закончился, они вернулись во Флоренцию, и там, вдоволь наругавшись, развелись. При этом экс-муж не тромбовал Лючию, не требовал, чтобы она отказалась от фамилии Барберини, а даже напротив – арендовал для нее квартиру, устроил на работу и всячески помогал, подтверждая свое благородное происхождение.
А в Москве беды шли чередой. Умерли Прялкины-старшие, а вскоре тридцатидвухлетний Николай Шарамыгин скончался во сне от сердечного приступа. Клава с двумя маленькими детьми едва сводила концы с концами. Сестра вытащила их на неделю в Италию – развеяться. Карло устроил веселый тур по Тоскане, а незадолго до отъезда пригласил Клаву на беседу и огорошил. Никуда ехать не надо, сказал он, мы с тобой поженимся, но это будет чистая формальность, чтобы ты с детьми могла остаться в Италии. Спать со мной никто не просит, мы просто друзья, и я хочу помочь.
У Клавы помутился рассудок, она поведала все сестре, и Люся приказала: «Соглашайся немедленно! Раз он пообещал, все сделает. Это ж аристократ, понимать надо!» – «А что, если у меня будет двойная фамилия – Барберини-Шарамыгина?» – робко спросила Клава. В ответ сестра взглянула на нее как на полоумную.
Так что теперь во Флоренции живут как минимум пятеро Барберини: Карло, Лючия, Клаудия и двое ее детей, усыновленных знатным синьором. А вскоре их будет шестеро, потому что русские женщины благодарны, и формальный брак переформатировался в самый что ни на есть натуральный. Клаудия и Карло ждут мальчика, и супруга мечтает, чтобы он пошел в отца. А то московские товарки болтали: итальянцы мелочные, итальянцы жадные… Они не знают Барберини, дуры!
Бедный, бедный мистер Холмс
Тот факт, что за свои пятьдесят лет Василий Витальевич ни разу не посетил Великобританию, ровно ни о чем не говорит; мало ли кто где не был. Он, может, и сейчас не записался бы в туристическую группу, если бы ни сильное, прямо-таки неотвязное желание посетить одну-единственную достопримечательность. Не Вестминстер, не Тауэр, поднимай выше – музей Шерлока Холмса.
Великий сыщик завладел умом и сердцем Васи в далеком детстве, такое случалось со многими, но у нашего героя фанатичная любовь растянулась на всю жизнь. Он капитально проштудировал в подлиннике всего Конан Дойла, для чего выучил английский язык, который ему вообще-то даром не был нужен. И вот теперь нет сил как захотелось припасть к подлиннику. Если, конечно, считать подлинником вымышленного героя.
Отчасти этому желанию способствовала легкая путаница в мозгах, привнесенная телевизором. Василий Витальевич не пропускал ни одной новой версии «шерлокиады». Холмсы являлись на любой вкус: атлет, дерущийся в боях без правил; молодой социопат с айфоном и лэптопом; излечившийся наркоман, живущий под присмотром докторши-китаянки по имени Джоан
Ватсон… Сэр Артур Конан Дойль был писателем с небедной фантазией, но даже он стал как-то мелковат рядом с авторами современных интерпретаций.
Что касается нашего московского героя, то, не считая себя консерватором, он отдавал предпочтение классическому отечественному сериалу. Василий Витальевич считал не случайным то, что его имя-отчество вторит именам Василия Ливанова и Виталия Соломина. Но, как бы там ни было, устав от множественных мистификаций, он возжелал вдохнуть подлинный аромат Викторианской эпохи.
Ни свет ни заря, дабы не торчать в очереди, он прибыл на Бейкер-стрит. Однако все пошло не по плану. Дом 22 lb не желал быть найденным. В канаве ковыряли трубу двое британских трудяг. «Какой еще Холмс?» – переспросил один, а другой, более просвещенный, пояснил: «Кажется, где-то недалеко». Василий Витальевич собрался обидеться за Шерлока, но рядом стала собираться очередь, в основном из китайцев, и нужный дом был опознан. Просто 22lb стоял впритык с 237.
На этом странности не кончились. Осмотрев гостиную, Василий Витальевич заметил, что привычный и понятный ему Холмс как-то выпадает из антуража с буколическими гравюрами и пасторальными гобеленами, фарфоровыми и бронзовыми статуэтками, кувшинчиками и флакончиками, подушечками и салфеточками, зеркалами и канделябрами, чайниками и чашечками. И уж тем более сыщик никак не монтируется с веселеньким унитазом – белым с синими узорами, чисто гжель.
Правда, в незначительном количестве имелись предметы, сообщающие об уме и мужестве квартиранта. Бинокль и лупа, пистолеты, ученые книги и газеты с криминальной хроникой. Для пущей брутальности – рога на стене. Ну, и, само собой, фирменные холмсовские штучки: трубка, скрипка и ноты Бетховена, хотя о Бетховене, отметил про себя Василий Витальевич, у Конан Дойла ни слова. А вот следов наркоты, которые обязательно должны были присутствовать, московский эксперт не обнаружил, зафиксировав еще одно отступление от оригинального текста.
Вся эта интерьерная утварь превращала обитель гения в лавку старьевщика. И сам Шерлок Холмс становился пошлым, безвкусным мещанином – в советско-осуждающем понимании этого слова. Живущий здесь человек ни за что не схватился бы насмерть с профессором Мориарти.
А с другого этажа доносились визги. Там размещались манекены в человечий рост – правонарушители, изобличенные Холмсом. Некоторые прямо в гробах. Всю эту уголовную сволочь можно было похлопать по противным рожам, прилечь рядом с гробом, сделать селфи. Китайцы были очень довольны.
Но Василий Витальевич осерчал не на них, а на местных, на англичан. Создать мировую легенду – и так бездарно ее слить! Причем прямо по месту жительства. Где, спрашивается, вкус и стиль? Камин, трубка, коньяк, «Эту тайну Стэплтон унес с собой в могилу». А? «Лестрейд, у нас есть устрицы, парочка куропаток и небольшой выбор белых вин». Где все это было – здесь, на блошином рынке? Вот так приедешь из Москвы подышать эпохой, а вдыхаешь нафталин!
Из энциклопедической памяти нашего героя выпрыгнула фраза, которую произнесла миссис Хадсон после известия о гибели квартиранта в котле Рейхенбахского водопада: «Бедный, бедный мистер Холмс». Удивительно к месту.
Ну, раз так, сэры и пэры, защитить мистера Холмса сумеют в России. Поскольку изо всех достойных людей иностранного происхождения, с которыми мы дружим с детства, он самый близкий. Ближе французских мушкетеров, ближе испанца Дон Кихота, ближе индейца Оцеолы, вождя племени семинолов. Конечно, наше все – это А. Пушкин, но в пару к нему и Ш. Холмс.
Выходя на улицу через магазинчик сувениров, где китайцы покупали шапки с козырьком, трости и зонтики, Василий Витальевич увидел три большие матрешки с лицами Ливанова, Соломина и Рины Зеленой. Уважают, горделиво подумал он, и купил всю троицу. Стоило недешево, зато будет что привезти домой.