Глава о том, что можно быть большим начальником и при этом лазить за мячом в сугроб

Вообразите: январь, мороз под тридцать, полвосьмого утра, темень непроглядная. Над футбольным полем жутковато светят фонари, машина счищает снег с обледенелого покрытия. Из раздевалки выползают тени в спортивных костюмах и вязаных шапочках. В этих мрачных, невыспавшихся мужчинах не сразу узнаешь разнокалиберных начальников — членов футбольного клуба правительства Москвы. Зачем явились, уважаемые? Ступайте по домам, доспите пару часиков, какой к чертовой бабушке футбол в таких бесчеловечных условиях!

Но вот разбрелись по своим половинам, прозвучал свисток. Мяч понемногу закатался между сонных ног. Вот кто-то первым побежал. За ним другой, третий. Вот кто-то, зажмурившись, боднул головой летящий навстречу мяч — и тут же проклял себя последними словами. Вот со стоном: «Чтоб я пропал!» плюхнулся на бок вратарь…

И вот, наконец, тугой, холодный, скользкий, рыжий, чтоб виднее был на снегу, препротивный утренний мяч вприпрыжку отправился к воротам и, никем по пути не остановленный, затих в сетке. Радостно крякнули одни, злобно зафырчали другие — и началась рубка.

Прошло полтора часа, и те же действующие лица, неузнаваемо довольные и веселые, пропитанные кислородом и освещенные ярким зимним солнцем, шумной ватагой валят в раздевалку. И каждый благодарит себя за то, что отогнал собственную лень и притащился-таки на футбол.

А что говорить о футболе летнем! О росе на утренней травке, о скворце, присевшем на перекладину ворот, о широких трусах, развевающихся на теплом ветру. Сколько невыразимого блаженства таит в себе подножка, отправляющая тебя носом в теплую июльскую лужу. Или хлесткий удар мячом в пах, после которого, откинувшись на спину, открываешь величие синих небес.

Летний футбол — игра фантазии. Фантазия превращает немолодых людей в героев их юности. И вот ты уже Алик Шестернев, головой выносящий мяч из-под перекладины. Или Лева Яшин, кончиками пальцев достающий одиннадцатиметровый. Или Витя Понедельник, забивающий через себя в падении. И какая к чертям разница, что от твоей головы мяч влетел в собственные ворота, или, пытаясь вытащить пенальти, ты вообще сиганул не в тот угол, или, играя ножницами через себя, острием, то бишь носком, угодил не в мяч, а в лоб защитнику.

Кем-то наверняка видит себя и Ю. М. С кого-то ведь срисована его манера игры: праздно бродить неподалеку от штрафной площадки противника, затем как бы нехотя принять мяч, стоя спиной к воротам, и вдруг, резко развернувшись и взмахнув руками, рвануть вперед. Это коронный номер Лужкова.

И еще, конечно, штрафной удар. Метров с семи, а лучше с трех от линии штрафной площадки. Лужков разбегается издалека и любит, чтобы перед ним кто-то из нападающих имитировал удар. Прекрасно понимая, что на эту обманку никто не попадется. Так и есть: стенка стоит не дрогнув.

А Ю. М. уже близко. Он бежит по длинной дуге, под странным углом. Движется не по науке — полупрыжками, глядя в землю. Неправильно, слишком далеко ставит опорную ногу. И даже не бьет, а снизу подцепляет мяч носком, и тот взмывает над стенкой. Летит долго и странно, вроде парашюта, и полное впечатление, что взять такой удар ничего не стоит. И только когда мяч подлетает к вратарю, тот, выпрыгнув, вдруг с ужасом понимает, что не достает. С небес мяч падает в ворота.

Лужков стремится к результату даже в ничего не значащих, самых миролюбиво-товарищеских матчах. Ю. М. ненавидит проигрывать и готов тянуть игру (судейский свисток-то у него!), пока поражение не станет очевидным. Тогда подъехавшие к концу матча мэриевские чиновники поглубже в портфели прячут бумаги, приготовленные на подпись Лужкову. Сегодня с ними лучше не лезть.

На поле Ю. М., конечно, начальник. Ему не принято возражать, можно только жаловаться и выпрашивать штрафные. При этом он равный среди равных и, если надо, спокойно лезет за мячом в глубокий сугроб. Но горе тому, кто решит, что Лужков смешивает футбол и службу. Ты можешь сыграть, как Зидан в финале чемпионата мира-98, и удостоиться прилюдных дифирамбов от мэра, а через часок-другой он, глазом не моргнув, вкатит тебе строгий выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии.

Что наша жизнь? Игра. И не всегда с хэппи эндом.

…Сначала никто ничего не заподозрил. На поле выбежал молодой парень. «Здрасьте, я из газеты, можно поиграть?»

Народ удивленно переглянулся. «Вообще-то здесь принято спрашивать разрешение у одного человека», — пояснили шустрику. «Знаю, знаю, — радостно известил парень. — Юрий Михалыч знает, он не против». И начал за руку со всеми здороваться.

— Но учти, — ответил на рукопожатие полузащитник, — мы тут не понарошку играем.

— На деньги, — уточнил вратарь, и команды, посмеиваясь, разошлись по своим половинам.

Вышедший Лужков дал свисток, и матч начался.

Он прошел не лучше и не хуже подобных. Резвый новичок побегал в защите, после окончания матча мэр построил игроков на бровке, газетный фотокор сделал снимок, и все отправились в душ.

Вскоре этот снимок вместе с репортажем того самого парня появился в «Комсомольской правде». Мэра автор не обидел: Ю. М. технично забивал голы, напортачившего партнера поругивал «козлом», по-честному штрафовал самого себя за нарушение правил, бился до победного и вообще выглядел весьма симпатично. Что касается прочих игроков, то они слились в красно-синюю однородную массу, озабоченную лишь тем, как потрафить Лужкову — любой ценой, включая грубую лесть и нежное непротивление проходам мэра. Что, впрочем, ничуть не мешало членам московского правительства и примкнувшим к их футбольному клубу VIP-персонам от души материть друг друга.

На снимке тем не менее никто не выглядел обиженным. Напротив, приветливо улыбались муниципальные чиновники и другие члены клуба — промышленники, известные в прошлом футболисты, строители, депутаты Мосгордумы, журналисты, люди искусства, водители… В центре кадра, естественно, разместился мэр, он же старший тренер, капитан и судья. Рядом с ним, по левую руку, «нарисовался» бизнесмен Александр Чудаков. Это, между прочим, еще надо исхитриться — сфотографироваться рядом с Лужковым, желающих «примкнуть» всегда хватает. Чудаков сумел, и его лицо отразило крайнюю степень удовольствия.

Это был его последний снимок. Через месяц он умер. Точнее сказать, погиб — сильнейший инсульт в пятьдесят один год.

За два дня до гибели Чудаков футболил вовсю, изводил партнеров, не дающих пас. Наконец, добил отскочивший от вратаря мяч и завопил: «Ну, вот и вся игра!».

Будто сам себе напророчил…

Почти весь клуб пришел проститься с Александром Борисовичем, с Сашей. И возле гроба, глядя на троих сыновей Чудакова, на вдову, на заходящуюся в плаче мать, каждый, быть может, думал, что, случись такое с ним, приятно было бы воспарившей душе видеть стоящую вокруг твоего отбегавшего тела футбольную команду. Не группу товарищей, но товарищей по команде.

Двумя годами раньше, летом 98-го, в клубе тоже был траур. Прямо во время игры от сердечного приступа умер сорокапятилетний Руфат Садыхов. На поминках рядом с Лужковым сидел за столом и крестился, глядя на портрет Руфата, Павел Павлович Бородин. Кто тогда мог знать, что через год эти два человека разорвут отношения и даже станут прямыми противниками на выборах мэра Москвы.

Но эта тема достойна отдельной главы.