Их союз был единством противоположностей. Он – из крестьян, самостоятельный, независимый, сильная личность с взрывным характером; она – из интеллигентной семьи, тихая, стеснительная. В их жизни бывало всякое: и пьяные загулы мужа, и побои, и нужда, и работа на износ, и безграничное счастье. Возможно, поэтому ни один из последующих браков Федосеевой-Шукшиной не смог принести ей такой полноты чувств и ощущений.

Памятуя о юношеском увлечении боксом, Василий часто сравнивал жизнь с поединком: «Жизнь свою рассматриваю, как бой в три раунда: молодость, зрелость, старость. Два из них надо выиграть. А я один уже проиграл». Во втором раунде судьба отправила его в нокаут, после которого он уже не смог подняться. Но был ли этот удар честным?

Как обычно после внезапной безвременной кончины известного человека от «сердечной недостаточности», в народе поползли слухи – мол, дело нечисто… Выискивая причины, припоминали нелицеприятные высказывания Шукшина по поводу «геноцида русского народа» и слова Георгия Буркова, которые он обронил сразу после того, как обнаружили тело: «Они все-таки убили его!»

К досужим сплетням можно было бы не прислушиваться, если бы не серьезные вопросы, которые следствие оставило без ответов. Почему не было повторного вскрытия в Москве? Почему всех удовлетворил диагноз, поставленный в Волгограде? Лидия Федосеева утверждала: обследование в цековской больнице, которое Василий проходил незадолго до смерти, никаких отклонений в области сердца не выявило. Разговоры на тему «выпивка сгубила» тоже несостоятельны – последние 8 лет актер не пил и называл себя «кузнецом собственного тела».

Одна из понятых вспоминала, что в каюте Шукшина все было перевернуто, а сам он лежал на полу скорчившись, но на милицейском фото помещение уже прибрано и аккуратно лежащий в кровати труп прикрыт одеялом. Может, все-таки были причины у Буркова отвечать отказом на любые просьбы рассказать о той последней ночи? Единственный раз обмолвился он в разговоре с Панкратовым-Черным о странном запахе корицы в каюте друга (характерная примета «инфарктного газа»). Проговорился и тут же взял с него слово никому ничего не рассказывать до своей смерти.

А может, и не было ничего криминального в кончине мастера? Может, просто не выдержала и лопнула та натянутая струна, которую чувствовали в Шукшине все окружающие. То, что с ним произошло, неудивительно для человека, который свою позицию в жизни и творчестве определял словами: «Угнетать себя до гения!»

Василий родился 25 июля 1929 г. в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Его родители были уроженцами той же местности и по социальному положению считались середняками. Родного отца, Макара Леонтьевича, мальчик по малолетству не запомнил: «В 1933 г. отец арестован… Дальнейшую его судьбу не знаю». Смирилась совсем молодая еще мать со своей долей, стала жить ради детей. Ради них Мария Сергеевна вскоре снова вышла замуж за хорошего и работящего Павла Куксина, которого Василий позже вспоминал как человека редкой доброты. И только начала налаживаться жизнь, как грянула война. «Второй отец» Шукшина ушел на фронт, а через год принесли похоронку.

Так и стал 13-летний Василий Макарович главным мужчиной и кормильцем в доме. Характер в связи с этим заимел строгий и основательный. Звать себя просил не Васькой, даже не Васей, а обязательно Василием. После семилетки поступил было в автотехникум, но не окончил. Чтобы кормить семью, работал слесарем-такелажником в Калуге и во Владимире, строил депо на Курской «железке». В положенный срок призвался во флот. После учебки радиотелеграфистов служил на корабле в Севастополе, где за нелюбовь к трепу получил прозвище Молчальник.

Серьезным читателем и начинающим писателем Шукшин стал почти одновременно. В офицерской библиотеке для него готовили длинные списки «нужных книг», а свои первые рассказы он читал товарищам по кубрику. После того как по причине язвенной болезни Василия комиссовали, он вернулся в Сростки, сдал экстерном экзамены за 10 класс и одно время директорствовал в сельской школе, заодно преподавая русский язык и литературу.

Там он и познакомился со своей первой женой – учительницей Марией Шумской. Они прожили вместе только год, когда Шукшин решил ехать в Москву. Жене он пообещал вернуться и забрать ее в столицу. Но письма, которые получала молодая женщина от любимого, сначала воодушевляли ее, а потом стали печалить. Она поняла, что Василий назад не вернется, что его закружила городская жизнь и наверняка какая-то дама появилась. Мария не ошиблась. Муж назад не вернулся, но и не расторгнул брак, а заявил в милицию, что потерял паспорт. И выдали ему чистенький, новый, без штампов о женитьбе-разводе. Так, не разведенный с первой женой, он и жил со второй и с третьей. Мария довольно долго ждала мужа, говорят, до сих пор вспоминает, нет-нет да всплакнет.

Летом 1954 г. Шукшин разыскал приемную комиссию сценарного факультета ВГИКа и отдал на рецензию толстую амбарную тетрадь со своими рассказами. Девчонки с кафедры читать поленились, а яркого фактурного парня в сапогах и полувоенной одежде отфутболили на актерский. И уже там узнал Василий, что есть еще и режиссерский факультет. И понял, что режиссером он хочет быть больше, чем сценаристом.

Об экзаменах своих вспоминал так: «Подготовка моя оставляла желать лучшего, эрудицией я не блистал и всем своим видом вызывал недоумение приемной комиссии… Спасла меня письменная работа на тему «Что делается во ВГИКе в эти дни». Отыгрался я в этой работе – все изложил подробно…» Это сочинение до сих пор хранится в архиве института, как и наложенная на него резолюция: «Работа написана не на тему, условия не выполнены, но автор обнаружил режиссерское дарование и заслуживает отличной оценки».

Первая значительная роль Шукшина состоялась в фильме М. Хуциева «Два Федора», который вышел на экраны в 1959 г. Как писал С. Бондарчук: «Его лицо выделялось среди привычных лиц экранных героев. Оно поражало необыкновенной подлинностью. Словно это был вовсе не актер, а человек, которого встретили на улице и пригласили сниматься». На Василия посыпались предложения: «Простая история», «Когда деревья были большими» и др. Только в конце 1960 г. он смог представить к защите свой короткометражный фильм «Из Лебяжьего сообщают», по своему сценарию.

Защита диплома прошла успешно, хотя стремление молодого режиссера быть и швецом, и жнецом, и на дуде игрецом восторгов не вызвало. Стремление молодых талантов делать больше, чем им «положено» на первых порах, пока у них нет «имени», было непривычно. И потому их подчас квалифицировали как «выскочек», «неблагодарных». Одна преподавательница, к примеру, язвительно заметила Шукшину на защите дипломного проекта: «А может, вы еще и музыку к своим фильмам сочинять будете?»

Таким образом, роли в кино у него были, но как режиссер Шукшин будет не известен вплоть до 1964 г. В то же время у «дипломированного молодого специалиста» не было ни московской прописки, ни постоянной работы, ни угла своего, а ему уже больше тридцати…

В те же годы существенные изменения происходили и в его личной жизни. В 1963 г. многие судачили о романе Шукшина с известной поэтессой Беллой Ахмадулиной, которую он даже снял в своей первой картине «Живет такой парень» (она сыграла журналистку). Однако через несколько месяцев их роман благополучно завершился, и судьба свела Шукшина с другой женщиной – Викторией, дочерью известного писателя советской поры Анатолия Софронова, в те времена возглавлявшего журнал «Огонек».

Было ей в ту пору 33 года, она была разведена и трудилась редактором в журнале «Москва». Виктория вспоминала: «Жили мы вместе, но Вася часто был в разъездах, на съемках. Когда приезжал, к нам приходили его друзья: оператор Саша Саранцев, Вася Белов. Я Шукшина очень любила. А он был ревнив. Однажды даже подрался с Саранцевым из-за того, что тот, прощаясь, меня поцеловал. Потом с Васей что-то произошло, он охладел. Я поняла, что мы скоро расстанемся. Сказала об этом ему. И вскоре забеременела».

Видимо, первая серьезная трещина в их отношениях произошла летом 1964 г., когда Шукшин отправился в Судак на съемки фильма «Какое оно, море?». И там судьба свела его с 26-летней актрисой Лидией Федосеевой.

Лида родилась в Ленинграде 25 сентября 1938 г. «Нас было трое детей, папа один работал, – вспоминала она впоследствии. – Иногда на завтрак, обед и ужин – только вареная картошка без масла и хлеб. И я как-то даже попрошайничала на Невском проспекте! Ходила с протянутой рукой просила 5 копеек на мороженое». В 1957 г. девушка приехала в столицу и поступила во ВГИК. Тогда же начала сниматься: в 1959 г. на экраны страны вышла картина «Сверстницы», в которой Федосеева сыграла одну из главных ролей.

В том же году во время съемок очередного фильма в Киеве она познакомилась с актером киностудии им. Довженко Вячеславом Ворониным и в 1960 г. родила от него девочку, которую назвали Настей. Однако рождение ребенка отрицательно сказалось на ее учебе в институте – вскоре за систематические пропуски занятий Федосееву отчислили. Пришлось ее супругу идти на поклон к декану актерского факультета ВГИКа. Этот поход завершился успехом – Лиду восстановили в институте и зачислили в мастерскую С. Герасимова.

Между тем возвращение Федосеевой в столицу сыграло с молодой семьей злую шутку. Так как муж продолжал жить в Киеве, а жена в Москве (при этом их дочка жила у бабушки), виделись они крайне редко и в конце концов отвыкли друг от друга. Причем от дочери мать «отвыкла» так основательно, что когда та в 1998 г. была осуждена на 3,5 года за контрабанду героина, Лидия заявила: «Настю я не видела почти 30 лет, и тот факт, что журналисты вмешиваются в мою личную жизнь, возмущает всех, кто меня знает. В переписке мы не состоим, но раз в 5 лет я получаю от нее письма, примерно одни и те же: “Мама, у меня нет денег, я попала в тюрьму”».

Поэтому считается, что к 1964 г., когда Федосеева закончила ВГИК и уехала сниматься в картине «Какое оно, море?», ее брак с Ворониным успел превратиться в чистую формальность. Когда Лидия узнала, что ее партнером по фильму будет Шукшин, она расстроилась. Разговоры о пьяных загулах этого человека давно ходили в киношной среде, поэтому ничего хорошего от встречи с ним актриса не ждала. Был даже момент, когда она просила режиссера подыскать, пока не поздно, замену Василию, иначе они все с ним намаются. Но режиссер заверил ее, что все будет нормально.

Первая встреча Шукшина и Федосеевой произошла в поезде по дороге в Судак. Она ехала в одном купе со своей дочкой Настей и операторами картины. Шукшин пришел к ним в гости, причем пришел не с пустыми руками – принес с собой бутылку вина. Лида потихоньку наблюдала за ним: «глаза у него зеленые – веселые, озорные и хулиганистые. Компания оказалась на редкость приятной, и я запела “Калину красную”. Он вдруг странно посмотрел на меня и подхватил… Когда же все заснули, чувствую, как кто-то входит в купе. Смотрю – Вася. Тихонько присаживается ко мне и говорит: “Ну, давай, рассказывай о себе”. Всю ночь мы проговорили».

Несмотря на внезапно вспыхнувшее в нем чувство к молодой актрисе, Шукшин и на этих съемках позволял себе напиваться. Правда, делал это в свободное от работы время. В кадр же он всегда входил свежий. Нагрянувший в Крым к дочери Воронин вспоминал, как состоялся его первый разговор с Василием: «“Мы, – сказал Шукшин, – с Лидой сошлись”. Никакой новости в этом не было. Конечно же, Федосеева уверила Шукшина, что с бывшим мужем, то есть со мной, она разошлась, хотя в тот момент официально такого не было… В общем, мне было жаль Васю, потому что она просто использовала шанс, чтобы устроить свою личную жизнь в Москве… Потом, когда Шукшин это наконец понял, стал, как она сама признавалась, “вокруг дома гоняться за ней с колом”».

Между тем в феврале 1965 г. у Виктории Софроновой родилась девочка. Ее назвали Катей. Узнав об этом, Шукшин приехал в роддом и передал кормящей матери… бутылку портвейна. Виктория уже знала, что ее Василий встречается с другой женщиной, и во время выписки из роддома потребовала от него сделать выбор. Ничего вразумительного Шукшин сказать не смог. И она его выгнала, а позже вспоминала: «Вася оказался меж двух огней. Он жил то с Лидой, то со мной. Ему дали квартиру в Свиблове, и когда у него что-то с ней не заладилось, она ушла, он пригласил нас с Катей к себе. Мы приехали, но мне было там неуютно, к тому же Вася пил. Мы уехали к себе».

Тем временем творческая энергия Шукшина трансформировалась в целый ряд новых литературных и кинематографических проектов. Вышла новая книга его рассказов под названием «Там вдали…», в 1966 г. на экранах появился его новый фильм – «Ваш сын и брат», который через год был удостоен Госпремии РСФСР им. братьев Васильевых.

Мысли о России привели Шукшина к идее снять фильм о Степане Разине. По словам Федосеевой, Василий внимательно изучал труды о второй крестьянской войне, конспектировал источники, выбирал народные песни, изучал обычаи середины и конца XVII в. и совершил ознакомительную поездку по разинским местам Волги. В марте 1966 г. он подал заявку на литературный сценарий «Конец Разина», и эта заявка первоначально была принята. Однако высокое начальство внезапно изменило свои планы и съемки фильма заморозило. При этом были выдвинуты доводы, что «сейчас нужнее фильм о современности», а кроме того, двухсерийная картина на историческую тему потребует огромных денежных затрат.

Лидия вспоминала о тогдашнем состоянии мужа: «Вася мог 2–3 недели пить, был агрессивный, буйный. Я выгоняла из дома всех, кого он приводил. На себе его не раз притаскивала. Был даже случай, когда увидела мужа лежащим около дома, а я тогда была беременная. Лифт не работал. Что делать? Взвалила на себя и потащила. Думала, рожу. До этого два года у нас не было детей, для меня это было трагедией. Когда же в мае 1967 г. родилась Маша, он бросил на время пить. Дети его спасли…»

Через год в семье Шукшиных на свет появилась еще одна девочка – Оля. Это радостное известие застало режиссера в окрестностях Владимира на съемках очередной картины – «Странные люди». В основу ее легли три его рассказа: «Чудик», «Миль пардон, мадам!» и «Думы». В это время Василий едва не потерял свою старшую дочь. Однажды он пошел с ней гулять и, встретив приятеля, зашел на минуту в кафе отметить встречу. Машу он оставил на улице и забыл о ней. А когда вышел из кафе, девочки нигде не было. В ужасе протрезвевший отец обегал весь район, пока не нашел дочку. Что пережил – никому не рассказывал, но это так его потрясло, что он поклялся никогда больше не пить, и свое слово держал до самой смерти.

Между тем, Шукшин продолжал борьбу за сценарий о Разине, но кинематографическое руководство считало, что тратить немалые деньги на историческую картину нерентабельно и даже политически преступно. Василию не отказывали, но и зеленого света не давали. Он бился, впадал в депрессию, снова озарялся надеждой и продолжал работать: писать рассказы, сценарии, снимать фильмы: «Печки-лавочки», «Калина красная»…

Один раз Шукшин изменил своим принципам и отправил жену одну на кинофестиваль в Варну (обычно супруги везде ездили вместе), а сам уехал в Волгоград, заканчивать съемки в картине С. Бондарчука «Они сражались за Родину». Сыграть в этом фильме Василия уговорил М. Шолохов: «Я видел ваши кинопробы. Это замечательно! Ваш Лопахин лучше моего, написанного». Отказать знаменитому писателю Шукшин не мог… Больше Лида мужа живым не видела – 2 октября 1974 г. здоровый сибиряк умер во сне, как определили врачи, от «сердечной недостаточности».

Федосееву вызвал из Болгарии Бондарчук. Причем в телеграмме, отправленной на ее имя, говорилось лишь о «плохом самочувствии» мужа. Сообщить, что Шукшин скончался, Бондарчук так и не решился. Когда в Москве Лида узнала всю правду, она едва не рассталась с жизнью. Страшное горе долго скрывали от Маши и Оли. Непросто проходили и похороны – власти упорно не хотели хоронить актера на Новодевичьем кладбище, потому что он не был народным артистом СССР. И лишь вмешательство Шолохова заставило чиновников сдаться – Василия Макаровича похоронили в центре Новодевичьего, неподалеку от могил актрисы Л. Орловой и министра культуры Е. Фурцевой.

Смерть мужа и отца круто изменила жизнь всей семьи. Как-то незаметно стали исчезать те, кто называл себя его друзьями, появились трудности с деньгами. И все-таки семья выстояла. Старшая дочь закончила институт иностранных языков, но по специальности не работала. Броская внешность и актерские гены родителей сделали свое дело – Маша стала сниматься в кино и вести популярную телепередачу «Жди меня». Сегодня это счастливая мать двух детей – 10-летней Ани и годовалого Макара, верный союзник Лидии Николаевны.

Не все просто и в жизни, и в отношениях с матерью у младшей дочери. Закончив театральный вуз (пока училась, переходила из ВГИКа в ГИТИС и обратно), Оля так и не стала актрисой. В последнее время она почувствовала тягу к журналистике, поступила в Литературный институт и думает заняться исследованием творчества своего талантливого отца. Если раньше дочь не могла удержаться от критических выпадов по поводу частых замужеств мамы: «Неужели она не понимает, что все эти многочисленные мужья женятся не на ней, а на ее известной фамилии?», то теперь Оля сама стала мамой маленького Василия, причем фактически незамужней. Естественно, многое в поступках матери ей стало понятно и близко.

Что же касается «многочисленных мужей» Федосеевой, то их было всего два: оператор Михаил Агранович и художник поляк Марек. С Михаилом Лида познакомилась на съемках фильма «Трын-трава», который снимался в 1976 г., спустя два года после смерти Шукшина. По окончании съемок они уже не расставались. Уйдя из семьи, Агранович переехал в квартиру Федосеевой и официально зарегистрировал с ней брак. «Молодожены» счастливо прожили почти 9 лет, хотя вместе они, пожалуй, «не смотрелись»: высокий, стройный, красивый, с черной, как у цыгана, бородой Михаил, очень быстрый и подвижный, и полная, неторопливая Лидия Николаевна. Агранович, кстати, был моложе Федосеевой на 9 лет.

С поляком Мареком Лиду опять-таки сблизило кино. Невысокий, с русой бородой, прекрасно говоривший по-русски, Марек, в отличие от Михаила, как бы числился в семье на вторых ролях. Он был вежлив, воспитан, влюблен без ума в жену и порой вел себя как ее взрослый сын (разница в возрасте у них составляла около 16 лет) – послушно и зависимо. В конце концов он начал пить и, окончательно спившись, возвратился на родину. Развод был долгим и мучительным для обоих, так как они были не только зарегистрированы, но и повенчаны. Последнее обстоятельство родило серьезную проблему – церковь отказалась расторгать брак католика и православной. В конце концов после поездки Лидии в Польшу дело удалось уладить.

О романе Федосеевой с Бари Алибасовым ходило множество разговоров и сплетен. Что здесь правда, что – вымысел, не знает, пожалуй, никто. Но вот что говорила об этом сама Лидия: «Бари – сильный и крепкий мужик. Из тех, кто не подведет и не обманет. Нам хорошо вдвоем, честное слово!» Тем не менее, вместе они пробыли только три года. Для Алибасова это огромный срок: «Прежде мои отношения с какой-либо женщиной – не важно, женой или подругой – исчислялись всего лишь какими-то месяцами. На большее меня ни разу в жизни не хватило. А с Лидой расстались, потому что возникло недоверие. Все проходит…»

«Все мои мужья очень похожи на Шукшина, – уверяла Федосеева журналистов. – Хотя, кроме Бари Алибасова, никто из них не напоминает Василия Макаровича внешне. Они всегда привлекали меня тем, что первый “неформальный” разговор начинался с того, что люди говорили: “Вот я читал Шукшина…” И я видела, что человек искренне его любит и хочет знать о нем больше… Мне просто везло с моими талантливыми мужьями, хотя они были разной профессии и разной национальности. Но в них всех было… сострадание русскому народу. Эти люди очень близки мне по духу, по слову, по делу и по отношению».

Сейчас она производит впечатление женщины, живущей в ладу с самой собой: «Я стараюсь так жить. Но мне все время кажется: я недостойна того, что люди так ветречают и любят меня. За что ж меня любить-то? Что я такого сделала? Ну, сыграла в шукшинских фильмах…» Еще она считает себя очень счастливым человеком, а ее друзьям кажется, что «покойный Шукшин будет с Лидой всю жизнь. Не случайно даже четверть века спустя после его смерти в их квартире все осталось стоять так, как было при его жизни – мебель, вещи, иконы, книги. И кажется, еще минута, другая – и в уютную их кухоньку войдет Шукшин, как в кино (помните?), потрет друг о друга ладони и, хитро прищурившись, скажет: “Ну, а теперь шаркнем по маленькой!”»