Каждый год осенью, помирившись с Кириллом в очередной раз, Маша ехала в Москву на выставку. Работала там от правительственной организации Испании. Денег получала – уйму, а то, что происходило там – как-то надолго оставалось в памяти. Командировка дело особое. Целую неделю отсутствия в Петербурге, и ты полностью выпадаешь из жизни, обретаешь незнакомую реальность, которая, кроме случайно встреченных тобой людей, возможно, никто и не заметит потом, но зато самой – столько мыслей и впечатлений.

В поезде до трех часов ночи Маша болтала со случайным дяденькой в костюме. Он рассказывал, как в 90-е годы работал водителем, и как тогда водителей останавливали прямо на дорогах и просто стреляли в упор. Маша охотно ему верила. На Машу он смотрел, как испытывал. Скользил взглядом по платью, багажу, телефону. Сначала – некоторое презрение в глазах, потом – уважение. Странно, но ожидаемого равнодушия, он не проявлял, был скорее заинтересован поболтать и рассказать что-нибудь.

Утром Маша проснулась в пять утра. В купе подсадили какого-то не по возрасту серьезного студента. Он рассказывал ей, как сам поступил в Москву, как «живет в общаге», как много у него друзей. Одет он был модно, «с иголочки». Маша поймала себя на мысли, насколько забавно, что студенту пришло в голову одеться именно так. Бойкий, смешливый, просто как из кинофильма пятидесятых годов про то, как парень из деревни едет в Москву. Маша даже как-то вся приосанилась, приободрилась, словно собралась затянуть задушевную песню, или встретиться с ним у метро на следующий день и прийти туда в платочке в горошек.

Поехала в гостиницу. Номер почему-то не был забронирован, не сработала компьютерная система. С трудом договорилась и, опасливо поглядывая на часы в мобильном телефоне, помчалась обратно к метро, которое в Москве, как известно, особое. Во-первых, точная копия представленного ужаса, показанного в «Ночном Дозоре». То есть там, в отличие от петербургского метрополитена, жутко – всегда. Темно, мутно. Дикое, неописуемое количество странного народа почти как в странах Третьего Мира, всех возрастов и социального положения, и вечное ощущение того, что живой она, Маша, оттуда не выберется, даже если захочет. Зато скорость передвижения по городу прибавляется неимоверная. По платформе Ленинградского вокзала Маша начинала бежать в три раза быстрее, чем обычно, уверенно расталкивая прохожих, и всем видом демонстрируя, что она-то точно знает, куда продвигается, и что она, наконец, – в столице.

До Крокуса Маша добралась быстро. Народу в выставочном зале было так много, что сразу почувствовала себя настоящей деловой женщиной. Испанская делегация, состоящая исключительно из красивых идальго, встретила ее дружелюбно и сразу поставила у стойки – раздавать материалы гостям конференции. Гостей было так много, что в какой-то момент Маша поняла, что на практике означает «высасывать энергию». За три часа беспрерывной раздачи материалов о лучших курортах Испании, ей показалось, что на ней оставили все грехи человечества. Усталые работники туристических фирм с чемоданами (туда они складывают раздаточные материалы). Случайные старушки, забредшие сюда в поисках значков и сувениров, а главное – сумочек, которые испанцы попросили раздавать бесплатно, чтобы каждый из гостей Крокуса стал, наконец, ходячей рекламой их бизнеса. Нищие, пробравшиеся сюда случайно и просящие бесплатные значки и деньги.

Яркая девушка сразу привлекла Машино внимание. Звали ее Ириной, и показалась она Маше самой родной душой на планете. Столько энергии из нее исходило, так блистала она своим желанием что-то делать. Была она в тот момент для Маши истинным воплощением фильма «Москва слезам не верит». Копия Муравьевой, да еще и директор крупнейшей туристической фирмы Москвы. Она подошла к Маше, хлопнула ее по плечу и сказала, что сейчас же раздаст все материалы, кому нужно и что знает о туризме все со времен основания Римской империи. Она тут же подключила к работе человек десять молодых московских юнцов в рубашечках и галстучках, которые стали быстро и услужливо раздавать проспекты и дружелюбно кивали Маше почему-то с чувством нескрываемого уважения на лице. По окончанию рабочего Ирина снова подошла к Маше и сказала, что зовут ее Сафронова – Родригес, что ее муж – испанец, а сама она намеревается сегодня отобедать в Британском Посольстве.

– Как мы получим приглашения? – спросила Маша.

– Просто. Ты позвонишь и на хорошем французском языке скажешь им, что ты – жена посла Бразилии, работаешь на вот этой выставке в Крокусе и хочешь, чтобы пригласительные билеты в количестве двух – нам принесли прямо сейчас к стенду.

Во Французском Посольстве не взяли трубку, но Ирина не унималась и набрала другой телефон, уже другого, судя по всему, посольства, сказав, что она «госпожа Родригес» и ей нужно два приглашения.

Что было потом? Потом Маша и госпожа Родригес шли на прием все-таки не в посольство, а в ресторан, где устраивала ужин русская туристическая компания, шли московскими улочками, переворачивая ногами кленовые листья, так звучно и красиво шуршащие у них под ногами. «Кооперативы» – сугубо московское предприятие, для петербуржцев мало привычное. Впрочем, Кирилл говорил Маше, что нечто похожее происходило с ним и в Нью-Йорке, где они с девушкой за вечер могли запросто побывать на трех мероприятиях и отлично поужинать. Для Маши тогда это было новостью, а гордая физиономия Ирины, которая прошествовала в огромную освещенную залу, вызвало совершенно непомерный восторг по поводу размахов столицы. На ужине было все. От поросят до сотни салатов, вина и фруктов. Плясали там тоже отменно, и Маша даже не заметила, как три часа танцевала с самым красивым испанцем из группы, и даже не заметила, что он битый час шептал ей «поедем в гостиницу». В гостиницу она не поехала, а погрузилась с Ириной в машину, которую та просто остановила на улице и куда они, месте с десятью другими пассажирами, сели и поехали к станции метро.

На следующий день, проснувшись рано утром, Маша не чувствовала ни ног, ни рук. Как-то добравшись до Крокуса, стала снова терпеливо раздавать брошюру преходящей публике. Появился посол Испании, который учтиво поговорил с ней, узнав дальнейшие планы на жизнь, а потом также бесшумно удалился, вежливо кивнув на прощание. На смену ему пришла все та же Ирина.

– Планы на вечер? – бодро спросила она.

Планов у Маши не было. Ирина понимающе покивала и предложила отобедать ночью в клубе около Киевского вокзала, куда Маша воодушевленно направилась после десяти вечера, когда стемнело. В Москве много темных двориков. Там так рано темнеет, что если кто-то покрадется и начнет убивать, не услышишь, не почувствуешь. На согнутых ногах Маша добрались до клуба, где ее с двумя бокалами шампанского встретила все та же Ирина, кивающая в сторону зала и таинственно прищуриваясь.

К полуночи танцы на сцене были уже совсем – эротическими, а Ирина бросала взгляды в сторону пожилого бизнесмена и говорила, что если она не познакомиться с ним сейчас и он не влюбится в нее на всю жизнь, Маша может завтра публично вылить ей ведро воды на голову.

Воды в Москве – сколько угодно. Утром к их стенду почему-то подъехала огромная тачка с питьевой водой в бутылочках, которую пять бравых юношей отгрузили и поставили вокруг их места обитания. Ирина отдавала распоряжения, всем своим видом давая Маше понять, что о прошлом вечере нет возможности говорить, так как у нее, у Ирины – «бешенные неприятности». Оказалось, что она была официальным представителем всей туристической Испании в Москве, ее испанский офис находится на Красной площади, а побывать ей там, к сожалению, не удалось ни разу за три года, пока она занимала столь высокий пост, так как за это время у нее «правда-правда, не было ни секунды». Зарплату она получала достойную, но это никак не могло скрасить дела, потому как она и так ничего не успевает, да и успеть не может. К часу дня Ирина вдруг сказала ей, что ужасно устала, и в компании попавшихся по дороге двух московских студенток с филологического факультета, они ушли с выставки и направились в ресторан.

Ночью Маша и госпожа Родригес гуляли в Китай-городе. Госпожа Родригес долго рассказывала ей о том, что сейчас, именно сейчас этот самый офис – опечатывают. На следующий день ее уже не было, и очень воспитанный испанец с улыбкой констатировал, что Ирина оставила на столе в самом присутственном месте свой лифчик, который они и изъяли вчера вечером из офиса, а офис после столь скандального события, естественно, – опечатали. Больше Маша ее никогда не видела. А Москва, Москва как будто бы перестала без нее существовать. Маша приезжала в столицу много раз. Единственное, что она могла сделать для города, были вечерние посещения выставок, куда она сопровождала первокурсниц московского филфака, и где решительно знакомила их с молодыми людями, всегда представляясь, как госпожа Родригес. Фамилия имела успех, а студентки были в восторге. Маша всегда помнила эту яркую женщину, которая, оказывается, на тот момент собиралась выйти замуж за троюродного брата президента Испании. Где она теперь – Маша не знала, но свято верила, что ее подруга все-таки претендовала на испанскую корону.