Я лилий нарвала прекрасных и душистых,

Стыдливо-замкнутых, как дев невинных рой,

С их лепестков, дрожащих и росистых,

Пила я аромат и счастье и покой.

И сердце трепетно сжималось, как от боли, А бледные цветы качали головой,И вновь мечтала я о той далекой воле,О той стране, где я была с тобой…

Хочешь знать, как всё это было? —

Три в столовой пробило,

И, прощаясь, держась за перила,

Она словно с трудом говорила:

«Это всё… Ах нет, я забыла,

Я люблю Вас, я Вас любила

Еще тогда!»

– «Да».

Память о солнце в сердце слабеет,

Желтей трава,

Ветер снежинками ранними веет

Едва-едва.

В узких каналах уже не струится — Стынет вода,Здесь никогда ничего не случится. —О, никогда!

Ива на небе кустом распластала Веер сквозной.Может быть, лучше, что я не сталаВашей женой.

Память о солнце в сердце слабеет. Что это? Тьма?Может быть! За ночь прийти успеетЗима.

1

По аллее проводят лошадок.

Длинны волны расчесанных грив.

О, пленительный город загадок,

Я печальна, тебя полюбив.

Странно вспомнить: душа тосковала, Задыхалась в предсмертном бреду.А теперь я игрушечной стала,Как мой розовый друг какаду.

Грудь предчувствием боли не сжата, Если хочешь, в глаза погляди.Не люблю только час пред закатом,Ветер с моря и слово «уйди».2…А там мой мраморный двойник,Поверженный под старым кленом,Озерным водам отдал лик,Внимает шорохам зеленым.

И моют светлые дожди Его запекшуюся рану…Холодный, белый, подожди,Я тоже мраморною стану.3Смуглый отрок бродил по аллеям,У озерных грустил берегов,И столетие мы лелеемЕле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко Устилают низкие пни…Здесь лежала его треуголкаИ растрепанный том Парни.

Я сошла с ума, о мальчик странный,

В среду, в три часа!

Уколола палец безымянный

Мне звенящая оса.

Я ее нечаянно прижала, И, казалось, умерла она,Но конец отравленного жала,Был острей веретена.

О тебе ли я заплачу, странном, Улыбнется ль мне твое лицо?Посмотри! На пальце безымянномТак красиво гладкое кольцо.

Дверь полуоткрыта,

Веют липы сладко…

На столе забыты

Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы желтый… Шорохам внимаю.Отчего ушел ты?Я не понимаю…

Радостно и ясно Завтра будет утро.Эта жизнь прекрасна,Сердце, будь же мудро.

Ты совсем устало, Бьешься тише, глуше…Знаешь, я читала,Что бессмертны души.

Мне с тобою пьяным весело —

Смысла нет в твоих рассказах.

Осень ранняя развесила

Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную Забрели и горько каемся,Но зачем улыбкой странноюИ застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей Вместо счастья безмятежного…Не покину я товарищаИ беспутного и нежного.

Сердце к сердцу не приковано,

Если хочешь – уходи.

Много счастья уготовано

Тем, кто волен на пути.

Я не плачу, я не жалуюсь, Мне счастливой не бывать.Не целуй меня, усталую, —Смерть придется целовать.

Дни томлений острых прожиты Вместе с белою зимой.Отчего же, отчего же тыЛучше, чем избранник мой?

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стертые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

…А я была его женой.

Слава тебе, безысходная боль!

Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал, Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

«Знаешь, с охоты его принесли, Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!.. За ночь одну она стала седой».

Трубку свою на камине нашел И на работу ночную ушел.

Дочку мою я сейчас разбужу, В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя: «Нет на земле твоего короля…»

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем.

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: «Я верный друг!» И моего коснулся платья…Как не похожи на объятьяПрикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц, Так на наездниц смотрят стройных…Лишь смех в глазах его спокойныхПод легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса Поют за стелющимся дымом:«Благослови же небеса —Ты первый раз одна с любимым».

Все мы бражники здесь, блудницы,

Как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку, Так странен дымок над ней.Я надела узкую юбку,Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки. Что нам, изморозь иль гроза?На глаза осторожной кошкиПохожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует! Не смертного ль часа жду?А та, что сейчас танцует,Непременно будет в аду.

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем. И она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха

И напрасно слова покорные Говоришь о первой любви.Как я знаю эти упорные,Несытые взгляды твои!

У меня есть улыбка одна.

Так. Движенье чуть видное губ.

Для тебя я ее берегу —

Ведь она мне любовью дана.

Всё равно, что ты наглый и злой, Всё равно, что ты любишь других.Предо мной золотой аналой,И со мной сероглазый жених.

Мальчик сказал мне: «Как это больно!»

И мальчика очень жаль…

Еще так недавно он был довольным

И только слыхал про печаль.

А теперь он знает всё не хуже Мудрых и старых Вас.Потускнели и, кажется, стали ужеЗрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит, С горькой болью первой любви.Как беспомощно, жадно и жарко гладитХолодные руки мои.

Чернеет дорога приморского сада,

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нем говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями…

Гулять, целоваться, стареть…

И легкие месяцы будут над нами,

Как снежные звезды, лететь.

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти, —

Пусть в жуткой тишине сливаются уста,

И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года Высокого и огненного счастья,Когда душа свободна и чуждаМедлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее Достигшие – поражены тоскою…Теперь ты понял, отчего моеНе бьется сердце под твоей рукою.

Я не любви твоей прошу.

Она теперь в надежном месте.

Поверь, что я твоей невесте

Ревнивых писем не пишу.

Но мудрые прими советы:

Дай ей читать мои стихи,

Дай ей хранить мои портреты, —

Ведь так любезны женихи!

А этим дурочкам нужней

Сознанье полное победы,

Чем дружбы светлые беседы

И память первых нежных дней…

Когда же счастия гроши

Ты проживешь с подругой милой

И для пресыщенной души

Всё станет сразу так постыло —

В мою торжественную ночь

Не приходи. Тебя не знаю.

И чем могла б тебе помочь?

От счастья я не исцеляю.

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

Пленник чужой! Мне чужого не надо,

Я и своих-то устала считать.

Так отчего же такая отрада

Эти вишневые видеть уста?

Пусть он меня и хулит и бесславит, Слышу в словах его сдавленный стон.Нет, он меня никогда не заставитДумать, что страстно в другую влюблен.

И никогда не поверю, что можно После небесной и тайной любвиСнова смеяться и плакать тревожноИ проклинать поцелуи мои.

Путник милый, ты далече,

Но с тобою говорю.

В небесах зажглися свечи

Провожающих зарю.

Путник мой, скорей направо Обрати свой светлый взор:Здесь живет дракон лукавый,Мой властитель с давних пор.

А в пещере у дракона Нет пощады, нет закона.И висит на стенке плеть,Чтобы песен мне не петь.

И дракон крылатый мучит, Он меня смиренью учит,Чтоб забыла дерзкий смех,Чтобы стала лучше всех.

Путник милый, в город дальний Унеси мои слова,Чтобы сделался печальнейТот, кем я еще жива.

А, ты думал – я тоже такая,

Что можно забыть меня,

И что брошусь, моля и рыдая.

Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок В наговорной воде корешокИ пришлю тебе страшный подарок —Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом Окаянной души не коснусь,Но клянусь тебе ангельским садом,Чудотворной иконой клянусьИ ночей наших пламенных чадом —Я к тебе никогда не вернусь.

На пороге белом рая,

Оглянувшись, крикнул: жду,

Завещал мне, умирая,

Благостность и нищету.

И когда прозрачно небо, Видит, крыльями звеня,Как делюсь я коркой хлебаС тем, кто просит у меня.

А когда, как после битвы, Облака плывут в крови,Слышит он мои молитвы,И слова моей любви.

Что ты бродишь неприкаянный,

Что глядишь ты не дыша?

Верно, понял: крепко спаяна

На двоих одна душа.

Будешь, будешь мной утешенным, Как не снилось никому,А обидишь словом бешеным —Станет больно самому.

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что почести, что юность, что свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало, Внимательно взглянула на меня.Ей говорю: «Ты ль Данту диктовалаСтраницы Ада?» Отвечает: «Я».

Тот город, мной любимый с детства,

В его декабрьской тишине

Моим промотанным наследством

Сегодня показался мне.

Всё, что само давалось в руки, Что было так легко отдать:Душевный жар, молений звукиИ первой песни благодать —

Всё унеслось прозрачным дымом, Истлело в глубине зеркал…И вот уж о невозвратимомСкрипач безносый заиграл.

Но с любопытством иностранки, Плененной каждой новизной,Глядела я, как мчатся санки,И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо,Как будто друг от века милыйВсходил со мною на крыльцо.

Не прислал ли лебедя за мною,

Или лодку, или черный плот? —

Он в шестнадцатом году весною

Обещал, что скоро сам придет.

Он в шестнадцатом году весною

Говорил, что птицей прилечу

Через мрак и смерть к его покою,

Прикоснусь крылом к его плечу.

Мне его еще смеются очи

И теперь, шестнадцатой весной.

Что мне делать! Ангел полуночи

До зари беседует со мной.

Не недели, не месяцы – годы

Расставались. И вот наконец

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств,

И до света не слушаешь ты,

Как струится поток доказательств,

Несравненной моей правоты.

I

Один идет прямым путем,

Другой идет по кругу

И ждет возврата в отчий дом,

Ждет прежнюю подругу.

А я иду (за мной беда)

Не прямо и не косо.

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса.

II

Но я предупреждаю Вас,

Что живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом,

Ни тростником и ни звездой,

Ни родниковою водой,

Ни колокольным звоном —

Не стану я людей смущать

И сны чужие навещать

Неутоленным стоном.

За тебя я заплатила

Чистоганом,

Ровно десять лет ходила

Под наганом.

Ни налево, ни направо

Не глядела,

А за мной худая слава

Шелестела.

Нет, ни в шахматы, ни в теннис…

То, во что с тобой играю,

Называют по-другому,

Если нужно называть…

Ни разлукой, ни свиданьем, Ни беседой, ни молчаньем…И от этого немногоХолодеет кровь твоя.

Ты с детства полюбила тень,

Он рыцарь грезы с колыбели.

Вам голубые птицы пели

О встрече каждый вешний день.

Вам мудрый сон сказал украдкой: – «С ним – лишь на небе!» – «Здесь – не с ней!»Уж с колыбельных нежных днейВы лучшей связаны загадкой.

Меж вами пропасть глубока, Но нарушаются запретыВ тот час, когда не спят портреты,И плачет каждая строка.

Он рвется весь к тебе, а ты К нему протягиваешь руки,Но Ваши встречи – только муки,И речью служат вам цветы.

Ни страстных вздохов, ни смятений Пустым, доверенных, словам!Вас обручила тень, и вамСвященны в жизни – только тени.

На земле

– «Забилась в угол, глядишь упрямо…

Скажи, согласна? Мы ждем давно».

– «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!

Оставьте, мама. Мне всё равно!»

Последнее слово

О будь печальна, будь прекрасна,

Храни в душе осенний сад!

Пусть будет светел твой закат,

Ты над зарей была не властна.

Такой как ты нельзя обидеть: Суровый звук – порвется нить!В земле – «Не тяжки ль вздохи усталой груди?В могиле тесной всегда ль темно?»– «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!Оставьте, люди! Мне всё равно!»Над землей – «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?Зло – возмущало ль тебя оно?»– «О Боже правый, со всем согласна!Я так устала. Мне всё равно!»

– «Всё перемелется, будет мукой!»

Люди утешены этой наукой.

Станет мукою, что было тоской?

Нет, лучше мукой!

Люди, поверьте: мы живы тоской! Только в тоске мы победны над скукой.Всё перемелется? Будет мукой?Нет, лучше мукой!

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но всё же

Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.

Было всё в нашем сне на любовь не похоже:

Ни причин, ни улик.

Только нам этот образ кивнул из вечернего зала, Только мы – ты и я – принесли ему жалобный стих.Обожания нить нас сильнее связала,Чем влюбленность – других.

Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то, Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спешиТы мне памятен будешь, как самая нежная нотаВ пробужденьи души.

В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме (В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!Все минуты свои я тобою наполнила, кромеСамой грустной – любви.

Алых роз и алых маков

Я принес тебе букет.

Я ни в чем не одинаков,

Я – веселый мальчик-бред.

Свечку желтую задую, — Будет розовый фонарь.Диадему золотуюЯ надену, словно царь.

Полно, царь ли? Я волшебник, Повелитель сонных царств,Исцеляющий лечебникБез пилюль и без лекарств.

Что лекарства! Что пилюли! Будем, детка, танцевать!Уж летит верхом на стулеОпустевшая кровать.

Алый змей шуршит и вьется, А откуда, – мой секрет!Я смеюсь, и всe смеется.Я – веселый мальчик-бред!

Памятью сердца – венком незабудок

Я окружила твой милый портрет.

Днем утоляет и лечит рассудок,

Вечером – нет.

Бродят шаги в опечаленной зале, Бродят и ждут, не идут ли в ответ.«Всe заживает», мне люди сказали…Вечером – нет.

«Полюбился ландыш белый

Одинокой резеде.

Что зеваешь?» – «Надоело!»

«Где болит?» – «Нигде!»

«Забавлял ее на грядке Болтовнею красный мак.Что надулся?» – «Ландыш гадкий!»«Почему?» – «Да так!»

«Видно счастье в этом маке, Быть у красного в плену!..Что смеешься?» – «Волен всякий!»«Баловник!» – «Да ну?»

«Полюбился он невольно Одинокой резеде.Что вздыхаешь?» – «Мама, больно!»«Где болит?» – «Везде!»

Есть тихие дети. Дремать на плече

У ласковой мамы им сладко и днем.

Их слабые ручки не рвутся к свече, —

Они не играют с огнем.

Есть дети – как искры: им пламя сродни. Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»Они своенравны (ведь искры они!)И смело хватают огонь.

Есть странные дети: в них дерзость и страх. Крестом потихоньку себя осеня,Подходят, не смеют, бледнеют в слезахИ плача бегут от огня.

Мой милый! Был слишком небрежен твой суд: «Огня побоялась – так гибни во мгле!»Твои обвиненья мне сердце грызутИ душу пригнули к земле.

Есть странные дети: от страхов своих Они погибают в туманные дни.Им нету спасенья. Подумай о нихИ слишком меня не вини!

Ты душу надолго пригнул мне к земле… – Мой милый, был так беспощаден твой суд! —Но всё же я сердцем твоя – и во мгле«За несколько светлых минут!»

В декабре на заре было счастье,

Длилось – миг.

Настоящее, первое счастье

Не из книг!

В январе на заре было горе, Длилось – час.Настоящее, горькое гореВ первый раз!

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти

– Нечитанным стихам! —

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Я сейчас лежу ничком

– Взбешенная! – на постели.

Если бы Вы захотели

Быть моим учеником,

Я бы стала в тот же миг – Слышите, мой ученик? —

В золоте и в серебре Саламандра и Ундина.Мы бы сели на ковреУ горящего камина.

Ночь, огонь и лунный лик… – Слышите, мой ученик?

И безудержно – мой конь Любит бешеную скачку! —Я метала бы в огоньПрошлое – за пачкой пачку:

Старых роз и старых книг. – Слышите, мой ученик? —

А когда бы улеглась Эта пепельная груда, —Господи, какое чудоЯ бы сделала из Вас!

Юношей воскрес старик! – Слышите, мой ученик? —

А когда бы Вы опять Бросились в капкан науки,Я осталась бы стоять,Заломив от счастья руки.

Чувствуя, что ты – велик! – Слышите, мой ученик?

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала – тоже!

Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной И маков набрав букет,Что звали меня Мариной,И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила, Что я появлюсь, грозя…Я слишком сама любилаСмеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже, И кудри мои вились…Я тоже была, прохожий!Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий И ягоду ему вслед, —Кладбищенской земляникиКрупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо, Главу опустив на грудь,Легко обо мне подумай,Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли…– И пусть тебя не смущаетМой голос из-под земли.

Ждут нас пыльные дороги,

Шалаши на час

И звериные берлоги

И старинные чертоги…

Милый, милый, мы, как боги:

Целый мир для нас!

Всюду дома мы на свете, Всe зовя своим.В шалаше, где чинят сети,На сияющем паркете…Милый, милый, мы, как дети:Целый мир двоим!

Солнце жжет, – на север с юга, Или на луну!Им очаг и бремя плуга,Нам простор и зелень луга…Милый, милый, друг у другаМы навек в плену!

Вы, идущие мимо меня

К не моим и сомнительным чарам, —

Если б знали Вы, сколько огня,

Сколько жизни, растраченной даром,

И какой героический пыл На случайную тень и на шорох…И как сердце мне испепелилЭтот даром истраченный порох.

О, летящие в ночь поезда, Уносящие сон на вокзале…Впрочем, знаю я, что и тогдаНе узнали бы Вы – если б знали —

Почему мои речи резки В вечном дыме моей папиросы, —Сколько темной и грозной тоскиВ голове моей светловолосой.

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Застынет всё, что пело и боролось, Сияло и рвалось:И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня.И будет всё – как будто бы под небомИ не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине И так недолго злой,Любившей час, когда дрова в каминеСтановятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще, И колокол в селе…– Меня, такой живой и настоящейНа ласковой земле!

– К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?!Я обращаюсь с требованьем верыИ с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет,За то, что мне так часто – слишком грустноИ только двадцать лет,

За то, что мне – прямая неизбежность — Прощение обид,За всю мою безудержную нежность,И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий, За правду, за игру…– Послушайте! – Еще меня любитеЗа то, что я умру.

Не думаю, не жалуюсь, не спорю.

Не сплю.

Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,

Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко, Как зелено в саду.Давно желанного и жданного подаркаНе жду.

Не радуют ни утро, ни трамвая Звенящий бег.Живу, не видя дня, позабываяЧисло и век.

На, кажется, надрезанном канате Я – маленький плясун.Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатикДвух темных лун.

Я с вызовом ношу его кольцо!

– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. —

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз, Мучительно-великолепны брови.В его лице трагически слилисьДве древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей. Его глаза – прекрасно-бесполезны! —Под крыльями раскинутых бровей —Две бездны.

В его лице я рыцарству верна, – Всем вам, кто жил и умирал без страху! —Такие – в роковые времена —Слагают стансы – и идут на плаху.

День угасший

Нам порознь нынче гас.

Это жестокий час —

Для Вас же.

Время – совье, Пусть птенчика прячет мать.Рано Вам начинатьС любовью.

Помню первый Ваш шаг в мой недобрый дом,С пряничным петухомИ вербой.

Отрок чахлый, Вы жимолостью в лесах,Облаком в небесах —Вы пахли!

На коленях Снищу ли прощенья заСлезы в твоих глазахОленьих.

Милый сверстник, Еще в Вас душа – жива!Я же люблю словаИ перстни.

Лежат они, написанные наспех,

Тяжелые от горечи и нег.

Между любовью и любовью распят

Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век

И слышу я, что где-то в мире – грозы, Что амазонок копья блещут вновь.– А я пера не удержу! – Две розыСердечную мне высосали кровь.

Безумье – и благоразумье,

Позор – и честь,

Всё, что наводит на раздумье,

Всё слишком есть —

Во мне. – Все каторжные страсти Свились в одну! —Так в волосах моих – все мастиВедут войну!

Я знаю весь любовный шепот, – Ах, наизусть! —– Мой двадцатидвухлетний опыт —Сплошная грусть!

Но облик мой – невинно розов, – Что ни скажи! —Я виртуоз из виртуозовВ искусстве лжи.

В ней, запускаемой как мячик – Ловимый вновь! —Моих прабабушек-полячекСказалась кровь.

Лгу оттого, что по кладбищам Трава растет,Лгу оттого, что по кладбищамМетель метет…

От скрипки – от автомобиля — Шелков, огня…От пытки, что не все любилиОдну меня!

От боли, что не я – невеста У жениха…От жеста и стиха – для жестаИ для стиха!

От нежного боа на шее… И как могуНе лгать, – раз голос мой нежнее,Когда я лгу…

Мне нравится, что Вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не Вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной —

Распущенной – и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что Вы при мне Спокойно обнимаете другую,Не прочите мне в адовом огнеГореть за то, что я не Вас целую.Что имя нежное мое, мой нежный, неУпоминаете ни днем, ни ночью – всуе…Что никогда в церковной тишинеНе пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо Вам и сердцем и рукой За то, что Вы меня – не зная сами! —Так любите: за мой ночной покой,За редкость встреч закатными часами,За наши не-гулянья под луной,За солнце, не у нас над головами, —За то, что Вы больны – увы! – не мной,За то, что я больна – увы! – не Вами!

Два солнца стынут, – о Господи, пощади! —

Одно – на небе, другое – в моей груди.

Как эти солнца, – прощу ли себе сама? — Как эти солнца сводили меня с ума!

И оба стынут – не больно от их лучей! И то остынет первым, что горячей.

Цыганская страсть разлуки!

Чуть встретишь – уж рвешься прочь!

Я лоб уронила в руки

И думаю, глядя в ночь:

Никто, в наших письмах роясь, Не понял до глубины,Как мы вероломны, то есть —Как сами себе верны.

Узкий, нерусский стан —

Над фолиантами.

Шаль из турецких стран

Пала, как мантия.

Вас передашь одной Ломаной черной линией.Холод – в весельи, зной —В Вашем унынии.

Вся Ваша жизнь – озноб, И завершится – чем она?Облачный – темен – лобЮного демона.

Каждого из земных Вам заиграть – безделица!И безоружный стихВ сердце нам целится.

В утренний сонный час, – Кажется, четверть пятого, —Я полюбила Вас,Анна Ахматова.

Голоса с их игрой сулящей,

Взгляды яростной черноты,

Опаленные и палящие

Роковые рты —

О, я с Вами легко боролась! Но, – что делаете со мнойВы, насмешка в глазах, и в голосеХолодок родной.

Цветок к груди приколот,

Кто приколол, – не помню.

Ненасытим мой голод

На грусть, на страсть, на смерть.

Виолончелью, скрипом Дверей и звоном рюмок,И лязгом шпор, и крикомВечерних поездов,

Выстрелом на охоте И бубенцами троек —Зовете Вы, зоветеНелюбленные мной!

Но есть еще услада: Я жду того, кто первыйПоймет меня, как надо —И выстрелит в упор.

В гибельном фолианте

Нету соблазна для

Женщины. – Ars Amandi [1]

Женщине – вся земля.

Сердце – любовных зелий Зелье – вернее всех.Женщина с колыбелиЧей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба! Губы – близки во мгле…– Бог, не суди! – Ты не былЖенщиной на земле!

Легкомыслие! – Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мне вбрызнул смех,

и мазурку мне вбрызнул в жилы.

Научив не хранить кольца, — С кем бы Жизнь меня ни венчала!Начинать наугад с конца,И кончать еще до начала.

Быть как стебель и быть как сталь В жизни, где мы так мало можем…– Шоколадом лечить печаль,И смеяться в лицо прохожим!

Заповедей не блюла, не ходила к причастью.

– Видно, пока надо мной не пропоют литию, —

Буду грешить – как грешу – как грешила: со страстью!

Господом данными мне чувствами – всеми пятью!

Други! – Сообщники! – Вы, чьи наущения – жгучи! – Вы, сопреступники! – Вы, нежные учителя!Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи, —Богу на Страшном суде вместе ответим, Земля!

Гибель от женщины. Вот знак

На ладони твоей, юноша.

Долу глаза! Молись! Берегись! Враг

Бдит в полуночи.

Не спасет ни песен Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.Тем ты и люб,Что небесен.

Ах, запрокинута твоя голова, Полузакрыты глаза – что? – пряча.Ах, запрокинется твоя голова —Иначе.

Голыми руками возьмут – ретив! упрям! — Криком твоим всю ночь будет край звонок!Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам!Серафим! – Орленок!

И взглянул, как в первые раза

Не глядят.

Черные глаза глотнули взгляд.

Вскинула ресницы и стою. – Что, – светла? —Не скажу, что выпита дотла.

Всё до капли поглотил зрачок. И стою.И течет твоя душа в мою.

И другу на руку легло

Крылатки тонкое крыло.

Что я поистине крылата,

Ты понял, спутник по беде!

Но, ах, не справиться тебе

С моею нежностью проклятой!

И, благодарный за тепло, Целуешь тонкое крыло.

А ветер гасит огоньки И треплет пестрые палатки,А ветер от твоей рукиОтводит крылышко крылатки…И дышит: душу не губи!Крылатых женщин не люби!

К озеру вышла. Крут берег.

Сизые воды в снег сбиты,

На голос воют. Рвут пасти —

Что звери.

Кинула перстень. Бог с перстнем! Не по руке мне, знать, кован!В серебро пены кань, злато,Кань с песней.

Ярой дугою – как брызнет! Встречной дугою – млад – лебедьКак всполохнется, как взмоетВ день сизый!

Кабы нас с тобой да судьба свела —

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

Не один бы нам поклонился град,

Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!

Как последний сгас на мосту фонарь — Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.Присягай, народ, моему царю!Присягай его царице, – всех собой дарю!

Кабы нас с тобой да судьба свела, Поработали бы царские на нас колокола!Поднялся бы звон по Москве-рекеО прекрасной самозванке и ее дружке.

Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру, Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…И пылила бы дороженька – бела, бела, —Кабы нас с тобой – да судьба свела!

Коли милым назову – не соскучишься!

Богородицей – слыву – Троеручицей:

Одной – крепости крушу, друга – тамотка,

Третьей по морю пишу – рыбам грамотку.

А немилый кто взойдет да придвинется, Подивится весь народ, что за схимница!Филин ухнет, черный кот ощетинится.Будешь помнить цельный год – чернокнижницу!

Черт: ползком не продерусь! – а мне едется! Хочешь, с зеркальцем пройдусь – в гололедицу?Ради барских твоих нужд – хошь в метельщицы!Только в мамки – не гожусь – в колыбельщицы!

Коль похожа на жену – где повойник мой? Коль похожа на вдову – где покойник мой?Коли суженого жду – где бессонница?Царь-Девицею живу – беззаконницей!

Много тобой пройдено

Русских дорог глухих.

Ныне же вся родина

Причащается тайн твоих.

Все мы твои причастники, Смилуйся, допусти! —Кровью своей причастны мыКрестному твоему пути.

Чаша сия – полная, – Причастимся Святых даров!Слезы сии солоны,– Причастимся Святых даров!

Тянут к тебе матери Кровную кровь свою.Я же – слепец на паперти —Имя твое пою.

Разлетелось в серебряные дребезги

Зеркало, и в нем – взгляд.

Лебеди мои, лебеди

Сегодня домой летят!

Из облачной выси выпало Мне прямо на грудь – перо.Я сегодня во сне рассыпалаМелкое серебро.

Серебряный клич – звонок. Серебряно мне – петь!Мой выкормыш! Лебеденок!Хорошо ли тебе лететь?

Пойду и не скажусь Ни матери, ни сродникам.Пойду и встану в церкви,И помолюсь угодникамО лебеде молоденьком.

Собирая любимых в путь,

Я им песни пою на память —

Чтобы приняли как-нибудь,

Что когда-то дарили сами.

Зеленеющею тропой Довожу их до перекрестка.Ты без устали, ветер, пой,Ты, дорога, не будь им жесткой!

Туча сизая, слез не лей, — Как на праздник они обуты!Ущеми себе жало, змей,Кинь, разбойничек, нож свой лютый.

Ты, прохожая красота, Будь веселою им невестой.Потруди за меня уста, —Наградит тебя Царь Небесный!

Разгорайтесь, костры, в лесах, Разгоняйте зверей берложьих.Богородица в небесах,Вспомяни о моих прохожих!

Ты, мерящий меня по дням,

Со мною, жаркой и бездомной,

По распаленным площадям —

Шатался – под луной огромной?

И в зачумленном кабаке, Под визг неистового вальса,Ломал ли в пьяном кулакеМои пронзительные пальцы?

Каким я голосом во сне Шепчу – слыхал? – О, дым и пепел!Что можешь знать ты обо мне,Раз ты со мной не спал и не пил?

…Я бы хотела жить с Вами

В маленьком городе,

Где вечные сумерки

И вечные колокола.

И в маленькой деревенской гостинице — Тонкий звонСтаринных часов – как капельки времени.И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансардыФлейта,И сам флейтист в окне.И большие тюльпаны на окнах.И может быть, Вы бы даже меня любили…

Посреди комнаты – огромная изразцовая печка, На каждом изразце – картинка:Роза – сердце – корабль. —А в единственном окне —Снег, снег, снег.Вы бы лежали – каким я Вас люблю: ленивый,Равнодушный, беспечный.Изредка резкий трескСпички.

Я пришла к тебе черной полночью,

За последней помощью.

Я – бродяга, родства не помнящий,

Корабль тонущий.

В слободах моих – междуцарствие, Чернецы коварствуют.Всяк рядится в одежды царские,Псари царствуют.

Кто земель моих не оспаривал, Сторожей не спаивал?Кто в ночи не варил – варева,Не жег – зарева?

Самозванцами, псами хищными, Я до тла расхищена.У палат твоих, царь истинный,Стою – нищая!

Откуда такая нежность?

Не первые – эти кудри

Разглаживаю, и губы

Знавала – темней твоих.

Всходили и гасли звезды, Откуда такая нежность? —Всходили и гасли очиУ самых моих очей.

Еще не такие гимны Я слушала ночью темной,Венчаемая – о нежность? —На самой груди певца.

Откуда такая нежность? И что с нею делать, отрокЛукавый, певец захожий,С ресницами – нет длинней?

Мировое началось во мгле кочевье:

Это бродят по ночной земле – деревья,

Это бродят золотым вином – гроздья,

Это странствуют из дома в дом – звезды,

Это реки начинают путь – вспять!

И мне хочется к тебе на грудь – спать.

Из Польши своей спесивой

Принес ты мне речи льстивые,

Да шапочку соболиную,

Да руку с перстами длинными,

Да нежности, да поклоны,

Да княжеский герб с короною.

– А я тебе принесла Серебряных два крыла.

А пока твои глаза

– Черные – ревнивы,

А пока на образа

Молишься лениво —

Надо, мальчик, целовать

В губы – без разбору.

Надо, мальчик, под забором

И дневать и ночевать.

И плывет церковный звон По дороге белой.На заре-то – самый сонМолодому телу!(А погаснут все огни —Самая забава!)А не то – пройдут без славыЧерны ночи, белы дни.

Летом – светло без огня, Летом – ходишь ходко.У кого увел коня,У кого красотку.– Эх, и врет, кто нам поетСпать с тобою розно!Милый мальчик, будет поздно,Наша молодость пройдет!

Не взыщи, шальная кровь, Молодое тело!Я про бедную любовьСпела – как сумела!Будет день – под образаЛедяная – ляжу.– Кто тогда тебе расскажетПравду, мальчику, в глаза?

В лоб целовать – заботу стереть.

В лоб целую.

В глаза целовать – бессонницу снять. В глаза целую.

В губы целовать – водой напоить. В губы целую.

В лоб целовать – память стереть. В лоб целую.

И в заточеньи зимних комнат

И сонного Кремля —

Я буду помнить, буду помнить

Просторные поля.

И легкий воздух деревенский, И полдень, и покой, —И дань моей гордыне женскойТвоей слезы мужской.

Мое последнее величье

На дерзком голоде заплат!

В сухие руки ростовщичьи

Снесен последний мой заклад.

Промотанному – в ночь – наследству У Господа – особый счет.Мой – не сошелся. Не по средствамМне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто – Раз руки не умеют красть! —С тобой, нелепейшая роскошь,Роскошная нелепость! – страсть!

Расцветает сад, отцветает сад.

Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.

Из обрядов всех чту один обряд:

Целованье рук.

Города стоят, и стоят дома. Юным женщинам – красота дана,Чтоб сходить с ума – и сводить с умаГорода. Дома.

В мире музыка – изо всех окон, И цветет, цветет Моисеев куст.Из законов всех – чту один закон:Целованье уст.

Co мной не надо говорить,

Вот губы: дайте пить.

Вот волосы мои: погладь.

Вот руки: можно целовать.

– А лучше дайте спать.

He смущаю, не пою

Женскою отравою.

Руку верную даю —

Пишущую, правую.

Той, которою крещу На ночь – ненаглядную.Той, которою пишуТо, что Богом задано.

Левая – она дерзка, Льстивая, лукавая.Вот тебе моя рука —Праведная, правая!

Маска – музыка… А третье

Что любимое? – Не скажет.

И я тоже не скажу.

Только знаю, только знаю – Шалой головой ручаюсь! —Что не мать – и не жена.

Только знаю, только знаю, Что как музыка и маска,Как Москва – маяк – магнит —

Как метель – и как мазурка Начинается на М.

– Море или мандарины?

Писала я на аспидной доске,

И на листочках вееров поблеклых,

И на речном, и на морском песке,

Коньками по льду и кольцом на стеклах, —

И на стволах, которым сотни зим, И, наконец, – чтоб всем было известно! —Что ты любим! любим! любим! – любим! —Расписывалась – радугой небесной.

Как я хотела, чтобы каждый цвел В веках со мной! под пальцами моими!И как потом, склонивши лоб на стол,Крест-накрест перечеркивала – имя…

Но ты, в руке продажного писца Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!Непроданное мной! внутри кольца!Ты – уцелеешь на скрижалях.

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче – всё косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел, —

Все жаворонки нынче – вороны!

Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая.О, вопль женщин всех времен:«Мой милый, что тебе я сделала?!»

И слезы ей – вода, и кровь — Вода, – в крови, в слезах умылася!Не мать, а мачеха – Любовь:Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая…И стон стоит вдоль всей земли:«Мой милый, что тебе я сделала?»

Вчера еще – в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою!Враз обе рученьки разжал, —Жизнь выпала – копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду Стою – немилая, несмелая.Я и в аду тебе скажу:«Мой милый, что тебе я сделала?»

Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?»«Отцеловал – колесовать:Другую целовать», – ответствуют.

Жить приучил в самом огне, Сам бросил – в степь заледенелую!Вот что ты, милый, сделал мне!Мой милый, что тебе – я сделала?

Всё ведаю – не прекословь! Вновь зрячая – уж не любовница!Где отступается Любовь,Там подступает Смерть-садовница.

Самo – что дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое…– За всё, за всё меня прости,Мой милый, – что тебе я сделала!

Душа, не знающая меры,

Душа хлыста и изувера,

Тоскующая по бичу.

Душа – навстречу палачу,

Как бабочка из хризалиды!

Душа, не съевшая обиды,

Что больше колдунов не жгут.

Как смоляной высокий жгут

Дымящая под власяницей…

Скрежещущая еретица,

– Савонароловой сестра —

Душа, достойная костра!

Твои …… черты,

Запечатленные Кануном.

Я буду стариться, а ты

Останешься таким же юным.

Твои …… черты, Обточенные ветром знойным.Я буду горбиться, а тыОстанешься таким же стройным.

Волос полуденная тень, Склоненная к моим сединам…Ровесник мой год в год, день в день,Мне постепенно станешь сыном…

Нам вместе было тридцать шесть, Прелестная мы были пара…И – радугой – благая весть:……. – не буду старой!

От гнева в печени, мечты во лбу,

Богиня верности, храни рабу.

Чугунным ободом скрепи ей грудь, Богиня Верности, покровом будь.

Всё сладколичие сними с куста, Косноязычием скрепи уста…

Запечатленнее кости в гробу, Богиня Верности, храни рабу!

Дабы без устали шумел станок, Да будет уст ее закон – замок.

Дабы могильного поверх горба: «Единой Верности была раба!»

На раздорожии, ребром к столбу, Богиня Верности – распни рабу!

Знакомец! Отколева в наши страны?

Которого ветра клясть?

Знакомец! С тобою в любовь не встану:

Твоя вороная масть.

Покамест костру вороному пыхать, Красавице искра в глаз!– Знакомец! Твоя дорогая прихоть,А мой дорогой отказ.

1

Дно – оврага.

Ночь – корягой

Шарящая. Встряски хвой.

Клятв – не надо.

Ляг – и лягу.

Ты бродягой стал со мной.

С койки затхлой

Ночь по каплям

Пить – закашляешься. Всласть

Пей! Без пятен —

Мрак! Бесплатен —

Бог: как к пропасти припасть.

(Час – который?)

Ночь – сквозь штору

Знать – немного знать. Узнай

Ночь – как воры,

Ночь – как горы.

(Каждая из нас – Синай

Ночью…)

2 Никогда не узнаешь, что жгу, что трачу– Сердец перебой —На груди твоей нежной, пустой, горячей,Гордец дорогой.Никогда не узнаешь, каких не-нашихБурь – следы сцеловал!Не гора, не овраг, не стена, не насыпь:Души перевал.О, не вслушивайся! Болевого бредаРтуть… Ручьевая речь…Прав, что слепо берешь. От такой победыРуки могут – от плеч!О, не вглядывайся! Под листвой падучейСами – листьями мчим!Прав, что слепо берешь. Это только тучиМчат за ливнем косым.Ляг – и лягу. И благо. О, всe на благо!Как тела на войне —В лад и в ряд. (Говорят, что на дне оврага,Может – неба на дне!)В этом бешеном беге дерев бессонныхКто-то на смерть разбит.Что победа твоя – пораженье сонмов,Знаешь, юный Давид?

Ты, меня любивший фальшью

Истины – и правдой лжи,

Ты, меня любивший – дальше

Некуда! – За рубежи!

Ты, меня любивший дольше Времени. – Десницы взмах! —Ты меня не любишь больше:Истина в пяти словах.

Ятаган? Огонь?

Поскромнее, – куда как громко!

Боль, знакомая, как глазам – ладонь,

Как губам —

Имя собственного ребенка.

Дней сползающие слизни,

…Строк поденная швея…

Что до собственной мне жизни?

Не моя, раз не твоя.

И до бед мне мало дела Собственных… – Еда? Спанье?Что до смертного мне тела?Не мое, раз не твое.

1

Вы счастливы? – Не скажете! Едва ли!

И лучше – пусть!

Вы слишком многих, мнится, целовали,

Отсюда грусть.

Всех героинь шекспировских трагедий Я вижу в Вас.Вас, юная трагическая леди,Никто не спас!

Вы так устали повторять любовный Речитатив!Чугунный обод на руке бескровной —Красноречив!

Я Вас люблю. – Как грозовая туча Над Вами – грех —За то, что Вы язвительны и жгучиИ лучше всех,

За то, что мы, что наши жизни – разны Во тьме дорог,За Ваши вдохновенные соблазныИ темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый, Скажу прости,За то, что Вас – хоть разорвись над гробом!Уж не спасти!

За эту дрожь, за то что – неужели Мне снится сон? —За эту ироническую прелесть,Что Вы – не он.

2 Под лаской плюшевого пледаВчерашний вызываю сон.Что это было? – Чья победа? —Кто побежден?

Всё передумываю снова, Всем перемучиваюсь вновь.В том, для чего не знаю слова,Была ль любовь?

Кто был охотник? – Кто – добыча? Всe дьявольски-наоборот!Что понял, длительно мурлыча,Сибирский кот?

В том поединке своеволий Кто, в чьей руке был только мяч?Чье сердце – Ваше ли, мое лиЛетело вскачь?

И все-таки – что ж это было? Чего так хочется и жаль?Так и не знаю: победила ль?Побеждена ль?

3

Сегодня таяло, сегодня

Я простояла у окна.

Взгляд отрезвленней, грудь свободней,

Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно быть, Устала попросту душа,И как-то не хотелось трогатьМятежного карандаша.

Так простояла я – в тумане — Далекая добру и злу,Тихонько пальцем барабаняПо чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже, Чем первый встречный – этот вот,Чем перламутровые лужи,Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица И попросту бегущий пес,И даже нищая певицаМеня не довела до слез.

Забвенья милое искусство Душой усвоено уже.Какое-то большое чувствоСегодня таяло в душе.4Вам одеваться было лень,И было лень вставать из кресел.– А каждый Ваш грядущий деньМоим весельем был бы весел.

Особенно смущало Вас Идти так поздно в ночь и холод.– А каждый Ваш грядущий часМоим весельем был бы молод.

Вы это сделали без зла, Невинно и непоправимо.– Я Вашей юностью была,Которая проходит мимо.5Сегодня, часу в восьмом,Стремглав по Большой Лубянке,Как пуля, как снежный ком,Куда-то промчались санки.

Уже прозвеневший смех… Я так и застыла взглядом:Волос рыжеватый мех,И кто-то высокий – рядом!

Вы были уже с другой, С ней путь открывали санный,С желанной и дорогой, —Сильнее, чем я – желанной.

– Oh, je n\'en puis plus, j\'etouffe [2] — Вы крикнули во весь голос,Размашисто запахнувНа ней меховую полость.

Мир – весел и вечер лих! Из муфты летят покупки…Так мчались Вы в снежный вихрь,Взор к взору и шубка к шубке.

И был жесточайший бунт, И снег осыпался бело.Я около двух секунд —Не более – вслед глядела.

И гладила длинный ворс На шубке своей – без гнева.Ваш маленький Кай замерз,О Снежная Королева.

6 Ночью над кофейной гущейПлачет, глядя на Восток.Рот невинен и распущен,Как чудовищный цветок.

Скоро месяц – юн и тонок — Сменит алую зарю.Сколько я тебе гребенокИ колечек подарю!

Юный месяц между веток Никого не устерег.Сколько подарю браслеток,И цепочек, и серег!

Как из-под тяжелой гривы Блещут яркие зрачки!Спутники твои ревнивы? —Кони кровные легки!7Как весело сиял снежинкамиВаш – серый, мой – соболий мех,Как по рождественскому рынку мыИскали ленты ярче всех.

Как розовыми и несладкими Я вафлями объелась – шесть!Как всеми рыжими лошадкамиЯ умилялась в Вашу честь.

Как рыжие поддевки-парусом, Божась, сбывали нам тряпье,Как на чудных московских барышеньДивилось глупое бабье.

Как в час, когда народ расходится, Мы нехотя вошли в собор,Как на старинной БогородицеВы приостановили взор.

Как этот лик с очами хмурыми Был благостен и изможденВ киоте с круглыми амурамиЕлисаветинских времен.

Как руку Вы мою оставили, Сказав: «О, я ее хочу!»С какою бережностью вставилиВ подсвечник – желтую свечу…

– О, светская, с кольцом опаловым Рука! – О, вся моя напасть! —Как я икону обещала ВамСегодня ночью же украсть!

Как в монастырскую гостиницу – Гул колокольный и закат —Блаженные, как имянинницы,Мы грянули, как полк солдат.

Как я Вам – хорошеть до старости — Клялась – и просыпала соль,Как трижды мне – Вы были в ярости!Червонный выходил король.

Как голову мою сжимали Вы, Лаская каждый завиток,Как Вашей брошечки эмалевойМне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикам Водила сонною щекой,Как Вы меня дразнили мальчиком,Как я Вам нравилась такой…8Свободно шея поднята,Как молодой побег.Кто скажет имя, кто – лета,Кто – край ее, кто – век?

Извилина неярких губ Капризна и слаба,Но ослепителен уступБетховенского лба.

До умилительности чист Истаявший овал.Рука, к которой шел бы хлыст,И – в серебре – опал.

Рука, достойная смычка, Ушедшая в шелка,Неповторимая рука,Прекрасная рука.9Ты проходишь своей дорогою,руки твоей я не трогаю.Но тоска во мне – слишком вечная,Чтоб была ты мне – первой встречною.

Сердце сразу сказало: «Милая!» Всe тебе – наугад – простила я,Ничего не знав, – даже имени! —О, люби меня, о, люби меня!

Вижу я по губам – извилиной, По надменности их усиленной,По тяжелым надбровным выступам:Это сердце берется – приступом!

Платье – шелковым черным панцирем, Голос с чуть хрипотцой цыганскою,Всe в тебе мне до боли нравится, —Даже то, что ты не красавица!

Красота, не увянешь за лето! Не цветок – стебелек из стали ты,Злее злого, острее острогоУвезенный – с какого острова?

Опахалом чудишь, иль тросточкой, — В каждой жилке и в каждой косточке,В форме каждого злого пальчика, —Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя, Открываю тебе и миру яВсe, что нам в тебе уготовано,Незнакомка с челом Бетховена!

10 Могу ли не вспомнить яТот запах White-Rose [3] и чая,И севрские фигуркиНад пышащим камельком…

Мы были: я – в пышном платье Из чуть золотого фая,Вы – в вязаной черной курткеС крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли Вы Лицом – без малейшей краски,Как встали, кусая пальчик,Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивый, Под тяжестью рыжей каски,Не женщина и не мальчик, —Но что-то сильней меня!

Движением беспричинным Я встала, нас окружили.И кто-то в шутливом тоне:«Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили,И нежно в моей ладониПомедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо, Уже предвкушая стычку, —Я полулежала в кресле,Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу, И я поднесла Вам спичку,Не зная, что делать, еслиВы взглянете мне в лицо.

Я помню – над синей вазой — Как звякнули наши рюмки.«О, будьте моим Орестом!»,И я Вам дала цветок.

С зарницею сероглазой Из замшевой черной сумкиВы вынули длинным жестомИ выронили-платок.11Все глаза под солнцем – жгучи,День не равен дню.Говорю тебе на случай,Если изменю:

Чьи б ни целовала губы Я в любовный час,Черной полночью кому быСтрашно ни клялась, —

Жить, как мать велит ребенку, Как цветочек цвесть,Никогда ни в чью сторонкуГлазом не повесть…

Видишь крестик кипарисный? – Он тебе знаком —Всё проснется – только свистниПод моим окном.12Сини подмосковные холмы,В воздухе чуть теплом – пыль и деготь.Сплю весь день, весь день смеюсь, – должноВыздоравливаю от зимы.

Я иду домой возможно тише: Ненаписанных стихов – не жаль!Стук колес и жареный миндальМне дороже всех четверостиший.

Голова до прелести пуста, Оттого что сердце – слишком полно!Дни мои, как маленькие волны,На которые гляжу с моста.

Чьи-то взгляды слишком уж нежны В нежном воздухе едва нагретом…Я уже заболеваю летом,Еле выздоровев от зимы.13Повторю в канун разлуки,Под конец любви,Что любила эти рукиВластные твои

И глаза – кого – кого-то Взглядом не дарят! —Требующие отчетаЗа случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой Страстью – видит Бог! —Требующую расплатыЗа случайный вздох.

И еще скажу устало, – Слушать не спеши! —Что твоя душа мне всталаПоперек души.

И еще тебе скажу я: – Всё равно – канун! —Этот рот до поцелуяТвоего был юн.

Взгляд-до взгляда – смел и светел, Сердце – лет пяти…Счастлив, кто тебя не встретилНа своем пути.14Есть имена, как душные цветы,И взгляды есть, как пляшущее пламя…Есть темные извилистые ртыС глубокими и влажными углами.

Есть женщины. – Их волосы, как шлем, Их веер пахнет гибельно и тонко.Им тридцать лет. – Зачем тебе, зачемМоя душа спартанского ребенка?15Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать – куда Вам путьИ где пристанище.

Я вижу: мачта корабля, И Вы – на палубе…Вы – в дыме поезда… ПоляВ вечерней жалобе —

Вечерние поля в росе, Над ними – вороны…– Благословляю Вас на всеЧетыре стороны!16В первой любила тыПервенство красоты,Кудри с налетом хны,Жалобный зов зурны,

Звон – под конем – кремня, Стройный прыжок с коня,И – в самоцветных зернах —Два челночка узорных.

А во второй – другой — Тонкую бровь дугой,Шелковые коврыРозовой Бухары,Перстни по всей руке,Родинку на щеке,Вечный загар сквозь блондыИ полунощный Лондон.

Третья тебе была Чем-то еще мила…

– Что от меня останется В сердце твоем, странница?17Вспомяните: всех голов мне дорожеВолосок один с моей головы.И идите себе… – Вы тоже,И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите! Стерегите не меня поутру!Чтоб могла я спокойно выйтиПостоять на ветру.

Да, я одна. В час расставанья

Сиротство ты душе предрек.

Одна, как в первый день созданья

Во всей вселенной человек!

Но, что сулил ты в гневе суетном, То суждено не мне одной, —Не о сиротстве ль повествует намПризнанья тех, кто чист душой.

И в том нет высшего, нет лучшего, Кто раз, хотя бы раз, скорбя,Не вздрогнул бы от строчки Тютчева:«Другому как понять тебя?»

Об одной лошаденке чалой

С выпяченными ребрами,

С подтянутым, точно у гончей,

Вогнутым животом.

О душе ее одичалой, О глазах ее слишком добрых,И о том, что жизнь ее кончена,И о том, как хлещут кнутом.

О том, как седеют за ночь От смертельного одиночества.И еще – о великой жалостиК казнимому и палачу…

А ты, Иван Иваныч, – Или как тебя по имени, по отчествуТы уж стерпи, пожалуйста:И о тебе хлопочу.

Не хочу тебя сегодня.

Пусть язык твой будет нем.

Память, суетная сводня,

Не своди меня ни с кем.

Не мани по темным тропкам, По оставленным местамК этим дерзким, этим робкимЗацелованным устам.

С вдохновеньем святотатцев Сердце взрыла я до дна.Из моих любовных святцевВырываю имена.

Забились мы в кресло в сумерки —

я и тоска, сам-друг.

Все мы давно б умерли,

да умереть недосуг.

И жаловаться некому

и не на кого пенять,

что жить —

некогда,

и бунтовать —

некогда,

и некогда – умирать,

что человек отчаялся

воду в ступе толочь,

и маятник умаялся

качаться день и ночь.

Прекрасная пора была!

Мне шел двадцатый год.

Алмазною параболой

взвивался водомет.

Пушок валился с тополя, и с самого утравокруг фонтана топалав аллее детвора,

и мир был необъятнее, и небо голубей,и в небо голубятникипускали голубей…

И жизнь не больше весила, чем тополевый пух, —и страшно так и веселозахватывало дух!

Тихо плачу и пою,

отпеваю жизнь мою.

В комнате полутемно,

тускло светится окно,

и выходит из угла

старым оборотнем мгла.

Скучно шаркает туфлями

и опять, Бог весть о чем,

всё упрямей и упрямей

шамкает беззубым ртом.

Тенью длинной и сутулой

распласталась на стене,

и становится за стулом,

и нашептывает мне,

и шушукает мне в ухо,

и хихикает старуха:

«Помереть – не померла,

только время провела!»

И отшумит тот шум и отгрохочет грохот,

которым бредишь ты во сне и наяву,

и бредовые выкрики заглохнут, —

и ты почувствуешь, что я тебя зову.

И будет тишина и сумрак синий… И встрепенешься ты, тоскуя и скорбя,и вдруг поймешь, поймешь, что ты блуждал в пустынеза сотни верст от самого себя!

Мне снилось: я бреду впотьмах,

и к тьме глаза мои привыкли.

И вдруг – огонь. Духан в горах.

Гортанный говор. Пьяный выкрик.

Вхожу. Сажусь. И ни один не обернулся из соседей.Из бурдюка старик-лезгинвино неторопливо цедит.

Он на меня наводит взор (Зрачок его кошачий сужен).Я говорю ему в упор:«Хозяин! Что у Вас на ужин?»

Мой голос переходит в крик, но, видно, он совсем не слышен:и бровью не повел старик, —зевнул в ответ, и за дверь вышел.

И страшно мне. И не пойму: а те, что тут, со мною, возле,те – молодые – почемуне слышали мой громкий возглас?

И почему на ту скамью, где я сижу, как на пустую,никто не смотрит?.. Я встаю,машу руками, протестую —

И тотчас думаю: «Ну что ж! Итак, я невидимкой стала?Куда теперь такой пойдешь?» —И подхожу к окну устало…

В горах, перед началом дня, такая тишина святая!И пьяный смотрит сквозь меняв окно – и говорит: «Светает…»

И всем-то нам врозь идти:

этим – на люди, тем – в безлюдье.

Но будет нам по пути,

когда умирать будем.

Взойдет над пустыней звезда, и небо подымется выше, —и сколько песен тогдамы словно впервые услышим!

Унылый друг,

вспомни и ты меня

раз в году,

в канун Иванова дня,

когда разрыв-трава,

разрыв-трава,

разрыв-трава

цветет!

Старая под старым вязом,

старая под старым небом,

старая над болью старой

призадумалася я.

А луна сверлит алмазом, заметает лунным снегом,застилает лунным паромполуночные поля.

Ледяным сияньем облит, выступает шаткий призрак,в тишине непостижимойсам непостижимо тих, —

И лучится светлый облик, и плывет в жемчужных ризах,мимо,мимо,мимо,рук протянутых моих.

Из последнего одиночества

прощальной мольбой, – не пророчеством

окликаю вас, отроки-други:

одна лишь для поэта заповедь

на востоке и на западе,

на севере и на юге —

не бить

челом

веку своему,

Но быть

челом века

своего, —

быть человеком.

Я гляжу на ворох желтых листьев…

Вот и вся тут, золота казна!

На богатство глаз мой не завистлив, —

богатей, кто не боится зла.

Я последнюю игру играю, я не знаю, что во сне, что наяву,и в шестнадцатиаршинном раена большом привольи я живу.

Где еще закат так безнадежен? Где еще так упоителен закат?..Я счастливей, брат мой зарубежный,я тебя счастливей, блудный брат!

Я не верю, что за той межою вольный воздух, райское житье:за морем веселье, да чужое,а у нас и горе, да свое.

Я думаю: Господи, сколько я лет проспала

и как стосковалась по этому грешному раю!

Цветут тополя. За бульваром горят купола.

Сажусь на скамью. И дышу. И глаза протираю.

Стекольщик проходит. И зайчик бежит по песку, по мне, по траве, по младенцу в плетеной коляске,по старой соседке моей – и сгоняет тоскус морщинистой этой, окаменевающей маски.

Повыползла старость в своем допотопном пальто, идет комсомол со своей молодою спесью,но знаю: в Москве – и в России – и в мире – никтовесну не встречает такой благодарною песней.

Какая прозрачность в широком дыхании дня… И каждый листочек – для глаза сладчайшее яство.Какая большая волна подымает меня!Живи, непостижная жизнь,расцветай,своевольничай,властвуй!

На Арину осеннюю – в журавлиный лёт —

собиралась я в странствие,

только не в теплые страны,

а подалее, друг мой, подалее.

И дождь хлестал всю ночь напролет, и ветер всю ночь упрямствовал,дергал оконные рамы,и листья в саду опадали.

А в комнате тускло горел ночник, колыхалась ночная темень,белели саваном простыни,потрескивало в старой мебели…

И все, и все собирались они, — возлюбленные мои тенипировать со мной на росстани…Только тебя не было!

Кончается мой день земной.

Встречаю вечер без смятенья,

И прошлое передо мной

Уж не отбрасывает тени —

Той длинной тени, что в своем Беспомощном косноязычьи,От всех других теней в отличье,мы будущим своим зовем.

Нет мне пути обратно!

Накрик кричу от тоски!

Бегаю по квадратам

Шахматной доски.

Через один ступаю: Прочие – не мои.О, моя радость скупая,Ты и меня раздвои, —

Чтоб мне вполмеры мерить, Чтобы вполверы верить,Чтобы вполголоса выть,Чтобы собой не быть!

Прямо в губы я тебе шепчу – газэлы,

Я дыханьем перелить в тебя хочу – газэлы.

Ах, созвучны одержимости моей – газэлы!

Ты смотри же, разлюблять не смей – газэлы.

Расцветает средь зимы весна – газэлой,

Пробудят и мертвого от сна – газэлы,

Бродит, колобродит старый хмель – газэлы, —

И пою тебя, моя газель, – газэлой!

Без оговорок, без условий

Принять свой жребий до конца,

Не обрывать на полуслове

Самодовольного лжеца.

И самому играть во что-то — В борьбу, в любовь – во что горазд,Покуда к играм есть охота,Покуда ты еще зубаст.

Покуда правит миром шалый, Какой-то озорной азарт,И смерть навеки не смешалаТвоих безвыигрышных карт.

Нет! К черту! Я сыта по горло Игрой – Демьяновой ухой.Мозоли в сердце я натерлаИ засорила дух трухой, —

Вот что оставила на память Мне жизнь, – упрямая игра,Но я смогу переупрямитьЕе, проклятую! …Пора!

Ночь. И снег валится.

Спит Москва… А я…

Ох, как мне не спится,

Любовь моя!

Ох, как ночью душно Запевает кровь…Слушай, слушай, слушай!Моя любовь:

Серебро мороза В лепестках твоих.О, седая роза,Тебе – мой стих!

Дышишь из-под снега, Роза декабря,Неутешной негойМеня даря.

Я пою и плачу, Плачу и пою,Плачу, что утрачуРозу мою!

Она беззаботна еще, она молода,

Еще не прорезались зубы у Страсти, —

Не водка, не спирт, но уже не вода,

А пенистое, озорное, певучее Асти.

Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу, Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,Но знаю, я в мыслях твоих ворожуСильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.

О, где же затерянный этот в садах городок (Быть может, совсем не указан на карте?),Куда убегает мечта со всех ногВ каком-то шестнадцатилетнем азарте?

Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь, И хмеля над нами кудрявые арки,И жажда, которой уж нечем помочь,И небо, и небо страстнее, чем небо Петрарки!

В канун последней иль предпоследней весны – О, как запоздала она, наша встреча! —Я вижу с тобой сумасшедшие сны,В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!

Тоскую, как тоскуют звери,

Тоскует каждый позвонок,

И сердце – как звонок у двери,

И кто-то дернул за звонок.

Дрожи, пустая дребезжалка, Звони тревогу, дребезжи…Пора на свалку! И не жалкоПри жизни бросить эту жизнь…

Прощай и ты, Седая Муза, Огонь моих прощальных дней,Была ты музыкою музыкДуше измученной моей!

Уж не склоняюсь к изголовью, Твоих я вздохов не ловлю, —И страшно молвить: ни любовью,Ни ненавистью не люблю!

Ты помнишь коридорчик узенький

В кустах смородинных?..

С тех пор мечте ты стала музыкой,

Чудесной родиной.

Ты жизнию и смертью стала мне — Такая хрупкая —И ты истаяла, усталая,Моя голубка!..

Прости, что я, как гость непрошеный, Тебя не радую,Что я сама под страстной ношеюПод этой падаю.

О, эта грусть неутолимая! Ей нету имени…Прости, что я люблю, любимая,Прости, прости меня!

«Будем счастливы во что бы то ни стало…»

Да, мой друг, мне счастье стало в жизнь!

Вот уже смертельная усталость

И глаза, и душу мне смежит.

Вот уж, не бунтуя, не противясь, Слышу я, как сердце бьет отбой,Я слабею, и слабеет привязь,Крепко нас вязавшая с тобой.

Вот уж ветер вольно веет выше, выше, Всё в цвету, и тихо всё вокруг, —До свиданья, друг мой! Ты не слышишь?Я с тобой прощаюсь, дальний друг.

Он ходит с женщиной в светлом,

– Мне рассказали. —

Дом мой открыт всем ветрам,

Всем ветрам.

Они – любители музык — В девять в курзале.Стан ее плавный узок,Так узок…

Я вижу: туманный берег, В час повечерья,Берег, холмы и вереск,И вереск.

И рядом с широким фетром Белые перья…Сердце открыто ветрам,Всем ветрам!

И впрямь прекрасен, юноша стройный, ты:

Два синих солнца под бахромой ресниц,

И кудри темноструйным вихрем,

Лавра славней, нежный лик венчают.

Адонис сам предшественник юный мой! Ты начал кубок, ныне врученный мне, —К устам любимой приникая,Мыслью себя веселю печальной:

Не ты, о юный, расколдовал ее. Дивясь на пламень этих любовных уст,О, первый, не твое ревниво, —Имя мое помянет любовник.

Окиньте беглым, мимолетным взглядом

Мою ладонь:

Здесь две судьбы, одна с другою рядом,

Двойной огонь.

Двух жизней линии проходят остро, Здесь «да» и «нет», —Вот мой ответ, прелестный Калиостро,Вот мой ответ.

Блеснут ли мне спасительные дали, Пойду ль ко дну, —Одну судьбу мою Вы разгадали,Но лишь одну.

Скажу ли Вам: я Вас люблю?

Нет, Ваше сердце слишком зорко.

Ужель его я утолю

Любовною скороговоркой?

Не слово, – то, что перед ним: Молчание минуты каждой,Томи томленьем нас одним,Единой нас измучай жаждой.

Увы, как сладостные «да», Как все «люблю Вас» будут слабы,Мой несравненный друг, когдаСкажу я, что сказать могла бы.

В этот вечер нам было лет по сто.

Темно и не видно, что плачу.

Нас везли по Кузнецкому мосту,

И чмокал извозчик на клячу.

Было всё так убийственно просто: Истерика автомобилей;Вдоль домов непомерного ростаНа вывесках глупость фамилий;

В Вашем сердце пустынность погоста; Рука на моей, но чужая,И извозчик, кричащий на остов,Уныло кнутом угрожая.

Утешительница боли – твоя рука,

Белотелый цвет магнолий – твоя рука.

Зимним полднем постучалась ко мне любовь, И держала мех соболий твоя рука.

Ах, как бабочка, на стебле руки моей Погостила миг – не боле – твоя рука!

Но зажгла, что притушили враги и я, И чего не побороли, твоя рука:

Всю неистовую нежность зажгла во мне, О, царица своеволий, твоя рука!

Прямо на сердце легла мне (я не ропщу: Сердце это не твое ли!) – твоя рука.

Снова знак к отплытию нам дан!

Дикой полночью из пристани мы выбыли.

Снова сердце – сумасшедший капитан —

Правит парус к неотвратной гибели.

Вихри шар луны пустили в пляс И тяжелые валы окрест взлохматили…– Помолись о нераскаянных, о нас,О поэт, о спутник всех искателей!

Этот вечер был тускло-палевый, —

Для меня был огненный он.

Этим вечером, как пожелали Вы,

Мы вошли в театр «Унион».

Помню руки, от счастья слабые, Жилки – веточки синевы.Чтоб коснуться руки не могла бы я,Натянули перчатки Вы.

Ах, опять подошли так близко Вы, И опять свернули с пути!Стало ясно мне: как ни подыскивай,Слова верного не найти.

Я сказала: «Во мраке карие И чужие Ваши глаза…»Вальс тянулся и виды Швейцарии,На горах турист и коза.

Улыбнулась, – Вы не ответили… Человек не во всем ли прав!И тихонько, чтоб Вы не заметили,Я погладила Ваш рукав.

Не небо – купол безвоздушный

Над голой белизной домов,

Как будто кто-то равнодушный

С вещей и лиц совлек покров.

И тьма – как будто тень от света, И свет – как будто отблеск тьмы.Да был ли день? И ночь ли это?Не сон ли чей-то смутный мы?

Гляжу на всё прозревшим взором, И как покой мой странно тих,Гляжу на рот твой, на которомПечать лобзаний не моих.

Пусть лживо-нежен, лживо-ровен Твой взгляд из-под усталых век, —Ах, разве может быть виновенПод этим небом человек!

Словно дни мои первоначальные

Воскресила ты, весна.

Грезы грезятся мне беспечальные,

Даль младенчески ясна.

Кто-то выдумал, что были бедствия, Что я шла, и путь тернист.Разве вижу не таким, как в детстве, яТополей двуцветный лист?

Разве больше жгли и больше нежили Солнца раннего лучи?Голоса во мне поют не те же ли:«Обрети и расточи»?

Богу Вы, стихи мои, расскажете, Что, Единым Им дыша,Никуда от этой тихой пажитиНе ушла моя душа.

С пустынь доносятся

Колокола.

По полю, по сердцу

Тень проплыла.

Час перед вечером В тихом краю.С деревцем встреченнымЯ говорю.

Птичьему посвисту Внемлет душа.Так бы я по светуТихо прошла.

Даль стала дымно-сиреневой.

Облако в небе – как шлем.

Веслами воду не вспенивай:

Воли не надо, – зачем!

Там, у покинутых пристаней, Клочья не наших ли воль?Бедная, выплачь и выстониПервых отчаяний боль.

Шлем – посмотри – вздумал вырасти, Но, расплываясь, потух.Мята ль цветет, иль от сыростиЭтот щекочущий дух?

Вот притянуло нас к отмели, — Слышишь, шуршат камыши?..Много ль у нас люди отняли,Если не взяли души?

На каштанах пышных ты венчальные

Свечи ставишь вновь, весна.

Душу строю, как в былые дни,

Песни петь бы, да звучат одни

Колыбельные и погребальные, —

Усладительницы сна.

Сегодня с неба день поспешней

Свой охладелый луч унес.

Гостеприимные скворешни

Пустеют в проседи берез.

В кустах акаций хруст, – сказать бы: Сухие щелкают стручки.Но слишком странны тишь усадьбыИ сердца громкие толчки…

Да, эта осень – осень дважды! И то же, что листве, шурша,Листок нашептывает каждый,Твердит усталая душа.

Голубыми туманами с гор на озера плывут вечера.

Ни о завтра не думаю я, ни о завтра и ни о вчера.

Дни – как сны. Дни – как сны. Безотчетному мысли покорней.

Я одна, но лишь тот, кто один, со вселенной Господней вдвоем.

К тайной жизни, во всем разлитой, я прислушалась в сердце моем, —

И не в сердце ль моем всех цветов зацветающих корни?

И ужели в согласьи всего не созвучно биенье сердец,

И не сон – состязание воль? – Всех венчает единый венец:

Надо всем, что живет, океан расстилается горний.

Смотрят снова глазами незрячими

Матерь Божья и Спаситель-Младенец.

Пахнет ладаном, маслом и воском.

Церковь тихими полнится плачами.

Тают свечи у юных смиренниц

В кулачке окоченелом и жестком.

Ах, от смерти моей уведи меня, Ты, чьи руки загорелы и свежи,Ты, что мимо прошла, раззадоря!Не в твоем ли отчаянном имениВетер всех буревых побережий,О, Марина, соименница моря!

Вал морской отхлынет и прихлынет,

А река уплывает навеки.

Вот за что, только молодость минет,

Мы так любим печальные реки.

Страшный сон навязчиво мне снится: Я иду. Путь уводит к безлюдью.Пролетела полночная птицаИ забилась под левою грудью.

Пусть меня положат здесь на отмель Умирать, вспоминая часамиОбо всем, что Господь у нас отнял,И о том, что мы отняли сами.

Видно, здесь не все мы люди-грешники,

Что такая тишина стоит над нами.

Голуби, незваные приспешники

Виноградаря, кружатся над лозами.

Всех накрыла голубая скиния! Чтоб никто на свете бесприютным не был,Опустилось ласковое, синее,Над садами вечереющее небо.

Детские шаги шуршат по гравию, Ветерок морской вуаль колышет вдовью.К нашему великому бесславию,Видно, Господи, снисходишь ты с любовью.

На самое лютое солнце

Несет винодел,

Чтобы скорей постарело,

Молодое вино.

На самое лютое солнце – Господь так велел! —Под огнекрылые стрелыВыношу я себя.

Терзай, иссуши мою сладость, Очисти огнем,О, роковой, беспощадный,Упоительный друг!

Терзай, иссуши мою сладость! В томленьи моемГрозным устам твоим жадноПодставляю уста.

Как неуемный дятел

Долбит упорный ствол,

Одно воспоминанье

Просверливает дух.

Вот всё, что я утратил: Цветами убран стол,Знакомое дыханьеНапрасно ловит слух.

Усталою походкой В иное бытиеОт доброго и злогоТы перешел навек.

Твой голос помню кроткий И каждое моеНеласковое слово,Печальный человек.

Тень от ветряка

Над виноградником кружит.

Тайная тоска

Над сердцем ворожит.

Снова темный круг

Сомкнулся надо мной,

О, мой нежный друг,

Неумолимый мой!

В душной тишине

Ожесточенный треск цикад.

Ни тебе, ни мне,

Нам нет пути назад, —

Томный, знойный дух

Витает над землей…

О, мой страстный друг,

Неутолимый мой!

Господи! Я не довольно ль жила?

Берег обрывист. Вода тяжела.

Стынут свинцовые отсветы.

Господи!..

Полночь над городом пробило. Ночь ненастлива.Светлы глаза его добела,Как у ястреба…

Тело хмельно, но душа не хмельна, Хоть и немало хмельного винаБыло со многими роспито…Господи!..

Ярость дразню в нем насмешкою, Гибель кличу я, —Что ж не когтит он, что мешкаетНад добычею?

В душе, как в потухшем кратере,

Проснулась струя огневая, —

Снова молюсь Божьей Матери,

К благости женской взывая:

Накрой, сбереги дитя мое, Взлелей под спасительной сеньюСамое сладкое, самоеЗлое мое мученье!

Лишь о чуде взмолиться успела я,

Совершилось, – а мне не верится!..

Голова твоя, как миндальное деревце,

Всё в цвету, завитое, белое.

Слишком страшно на сердце и сладостно, – Разве впрямь воскресают мертвые?Потемнелое озарилось лицо твоеНестерпимым сиянием радости.

О, как вечер глубок и таинственен! Слышу, Господи, слышу, чувствую, —Отвечаешь мне тишиною стоустою:«Верь, неверная! Верь, – воистину».

Жила я долго, вольность возлюбя,

О Боге думая не больше птицы,

Лишь для полета правя свой полет…

И вспомнил обо мне Господь, – и вот

Душа во мне взметнулась, как зарница,

Всё озарилось. – Я нашла тебя,

Чтоб умереть в тебе и вновь родиться

Для дней иных и для иных высот.

Молчалив и бледен лежит жених,

А невеста к нему ластится…

Запевает вьюга в полях моих,

Запевает тоска на сердце.

«Посмотри, – я еще недомучена, Недолюблена, недоцелована.Ах, разлукою сердце научено, —Сколько слов для тебя уготовано!

Есть слова, что не скажешь и на ухо, Разве только что прямо уж – в губы…Милый, дверь затворила я наглухо…Как с тобою мне страшно и любо!»

И зовет его тихо по имени: «Обними меня! Ах, обними меня…Слышишь сердце мое? Ты не слышишь?..Подыши мне в лицо… Ты не дышишь?!..»

Молчалив и бледен лежит жених, А невеста к нему ластится…Запевает вьюга в полях моих,Запевает тоска на сердце.

Каждый вечер я молю

Бога, чтобы ты мне снилась:

До того я полюбилась,

Что уж больше не люблю.

Каждый день себя вожу Мимо опустелых комнат, —Память сонную бужу,Но она тебя не помнит…

И упрямо, вновь и вновь, Я твое губами злымиТихо повторяю имя,Чтобы пробудить любовь…

Выставляет месяц рожки острые.

Вечереет на сердце твоем.

На каком-то позабытом острове

Очарованные мы вдвоем.

И плывут, плывут полями синими Отцветающие облака…Опахало с перьями павлиньимиЧуть колышет смуглая рука.

К голове моей ты клонишь голову, Чтоб нам думать думою одной,И нежней вокруг воркуют голуби,Колыбеля томный твой покой.

Как воздух прян,

Как месяц бледен!

О, госпожа моя,

Моя Судьба!

Из кельи прямо На шабаш ведьмВлечешь, упрямая,Меня, Судьба.

Хвостатый скачет Под гул разгулаИ мерзким именемЗовет меня.

Чей голос плачет? Чья тень мелькнула?Останови меня,Спаси меня!

«Приобрела я человека от Господа»,

И первой улыбкой матери

На первого в мире первенца

Улыбнулась Ева.

«Отчего же поникло лицо твое?» – Как жертва пылает братнина! —И жарче той жертвы-соперницыЗапылала ревность.

Вот он, первый любовник, и проклят он, Но разве не Каину сказано:«Тому, кто убьет тебя, всемероОтмстится за это»?

Усладительней лирного рокота Эта речь. Ее сердце празднует.Каин, праотец нашего племениБезумцев – поэтов!

Как пламень в голубом стекле лампады,

В обворожительном плену прохлады,

Преображенной жизнию дыша,

Задумчиво горит твоя душа.

Но знаю, – оттого твой взгляд так светел, Что был твой путь страстной – огонь и пепел:Тем строже ночь, чем ярче был закат.И не о том ли сердцу говорят

Замедленность твоей усталой речи, И эти оплывающие плечи,И эта – Боже, как она легка! —Почти что невесомая рука.

Часы остановились. Движенья больше нет.

Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.

На скатерти холодной неубранный прибор, Как саван белый, складки свисают на ковер.

И в лампе не мерцает блестящая дуга… Я слушаю молчанье, как слушают врага.

Ничто не изменилось, ничто не отошло; Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.

Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг.

И всё, чем мы за краткость, за легкость дорожим, — Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим.

Застыло, каменея, как тело мертвеца… Стремленье – но без воли. Конец – но без конца.

И вечности безглазой беззвучен строй и лад. Остановилось время. Часы, часы стоят!

Моя душа во власти страха

И горькой жалости земной.

Напрасно я бегу от праха —

Я всюду с ним, и он со мной.

Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день.Лишь тучи, низко набегая,Дают ей мертвенную тень.

И ветер, встав на миг единый, Дождем дохнул – и в миг исчез.Волокна серой паутиныПлывут и тянутся с небес.

Ползут, как дни земных событий, Однообразны и мутны.Но сеть из этих легких нитейТяжеле смертной пелены.

И в прахе душном, в дыме пыльном, К последней гибели спеша,Напрасно в ужасе бессильномОковы жизни рвет душа.

А капли тонкие по крыше Едва стучат, как в робком сне.Молю вас, капли, тише, тише…О, тише плачьте обо мне!

Медный грохот, дымный порох,

Рыжелипкие струи,

Тел ползущих влажный шорох…

Где чужие? где свои?

Нет напрасных ожиданий, Недостигнутых побед,Но и сбывшихся мечтаний,Одолений – тоже нет.

Все едины, всё едино, Мы ль, они ли… смерть – одна.И работает машина,И жует, жует война…

У каждого, кто встретится случайно

Хотя бы раз – и сгинет навсегда,

Своя история, своя живая тайна,

Свои счастливые и скорбные года.

Какой бы ни был он, прошедший мимо, Его наверно любит кто-нибудь…И он не брошен: с высоты, незримо,За ним следят, пока не кончен путь.

Как Бог, хотел бы знать я всё о каждом, Чужое сердце видеть, как свое,Водой бессмертья утолить их жажду —И возвращать иных в небытие.

И мы простим, и Бог простит.

Мы жаждем мести от незнанья.

Но злое дело – воздаянье

Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост: Не надо мстить. Не нам отмщенье.Змея сама, свернувши звенья,В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит, Но грех прощения не знает,Он для себя – себя хранит,Своею кровью кровь смывает,Себя вовеки не прощает —Хоть мы простим, и Бог простит.

Окно мое высоко над землею,

Высоко над землею.

Я вижу только небо с вечернею зарею,

С вечернею зарею.

И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным…Оно не сжалится над сердцем бедным,Над моим сердцем бедным.

Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю,Стремлюсь к тому, чего я не знаю,Не знаю…

И это желание не знаю откуда, Пришло откуда,Но сердце хочет и просит чуда,Чуда!

О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает:Мне бледное небо чудес обещает,Оно обещает,

Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете…Мне нужно то, чего нет на свете,Чего нет на свете.

Всегда чего-нибудь нет, —

Чего-нибудь слишком много…

На всё как бы есть ответ —

Но без последнего слога.

Свершится ли что – не так, Некстати, непрочно, зыбко…И каждый не верен знак,В решеньи каждом – ошибка.

Змеится луна в воде, — Но лжет, золотясь, дорога…Ущерб, перехлест везде.А мера – только у Бога.

Тринадцать лет! Мы так недавно

Его приветили, любя.

В тринадцать лет он своенравно

И дерзко показал себя.

Вновь наступает день рожденья… Мальчишка злой! На этот разНи празднества, ни поздравленьяНе требуй и не жди от нас.

И если раньше землю смели Огнем сражений зажигать —Тебе ли, Юному, тебе лиОтцам и дедам подражать?

Они – не ты. Ты больше знаешь. Тебе иное суждено.Но в старые мехи вливаешьТы наше новое вино!

Ты плачешь, каешься? Ну что же! Мир говорит тебе: «Я жду».Сойди с кровавых бездорожийХоть на пятнадцатом году!

Сошлись чертовки на перекрестке,

На перекрестке трех дорог

Сошлись к полночи, и месяц жесткий

Висел вверху, кривя свой рог.

Ну, как добыча? Сюда, сестрицы! Мешки тугие, – вот прорвет!С единой бровью и с ликом птицы, —Выходит старшая вперед.

И запищала, заговорила, Разинув клюв и супя бровь:«Да что ж, не плохо! Ведь я стащилаУ двух любовников – любовь.

Сидят, целуясь… А я, украдкой, Как подкачусь, да сразу – хвать!Небось, друг друга теперь не сладкоИм обнимать да целовать!

А Вы, сестрица?» – «Я знаю меру, Мне лишь была б полна сумаЯ у пророка украла веру, —И он тотчас сошел с ума.

Он этой верой махал, как флагом, Кричал, кричал… Постой же, друг!К нему подкралась я тихим шагом —Да флаг и вышибла из рук!»

Хохочет третья: «Вот это средство! И мой денечек не был плох:Я у ребенка украла детство,Он сразу сник. Потом издох».

Смеясь, к четвертой пристали: ну же, А ты явилась с чем, скажи?Мешки тугие, всех наших туже…Скорей веревку развяжи!

Чертовка мнется, чертовке стыдно… Сама худая, без лица«Хоть я безлика, а всё ж обидно:Я обокрала – мудреца.

Жирна добыча, да в жире ль дело! Я с мудрецом сошлась на грех.Едва я мудрость стащить успела, —Он тотчас стал счастливей всех!

Смеется, пляшет… Ну, словом, худо. Назад давала – не берет.«Спасибо, ладно! И вон отсюда!»Пришлось уйти… Еще убьет!

Конца не вижу я испытанью! Мешок тяжел, битком набит!Куда деваться мне с этой дрянью?Хотела выпустить – сидит».

Чертовки взвыли: наворожила! Не людям быть счастливей нас!Вот угодила, хоть и без рыла!Тащи назад! Тащи сейчас!

«Несите сами! Я понесла бы, Да если люди не берут!»И разодрались четыре бабы:Сестру безликую дерут.

Смеялся месяц… И от соблазна Сокрыл за тучи острый рог.Дрались… А мудрость лежала праздноНа перекрестке трех дорог.

Мне повстречался дьяволенок,

Худой и щуплый – как комар.

Он телом был совсем ребенок,

Лицом же дик: остер и стар.

Шел дождь… Дрожит, темнеет тело, Намокла всклоченная шерсть…И я подумал: эко дело!Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю. Не слышно что-то. Не видал.Вот жалость… Жалость понимаю.И дьяволенка я поймал.

Пойдем, детеныш! Хочешь греться? Не бойся, шерстку не ерошь.Что тут на улице тереться?Дам детке сахару… Пойдешь?

А он вдруг эдак сочно, зычно, Мужским, ласкающим баском(Признаться – даже неприличноИ жутко было это в нем) —

Пророкотал: «Что сахар? Глупо. Я, сладкий, сахару не ем.Давай телятинки да супа…Уж я пойду к тебе – совсем».

Он разозлил меня бахвальством… А я хотел еще помочь!Да ну тебя с твоим нахальством!И не спеша пошел я прочь.

Но он заморщился и тонко Захрюкал… Смотрит, как больной…Опять мне жаль… И дьяволенкаТащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий, Не то дитя, не то старик.И всё твердит: «Я сладкий, сладкий…»Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком Совсем сжился я наконец.Он в полдень прыгает козленком,Под вечер – темен, как мертвец.

То ходит гоголем-мужчиной, То вьется бабой вкруг меня,А если дождик – пахнет псинойИ шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил: Хотел того, мечтал о том…А с ним мой дом… не то, что ожил,Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно, И нежно-сонно, и темно…Мне с дьяволенком сладко-скучно…Дитя, старик, – не всё ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий, Как разлагающийся гриб.Такой он цепкий, сладкий, липкий,Всё липнул, липнул – и прилип.

И оба стали мы – едины. Уж я не с ним – я в нем, я в нем!Я сам в ненастье пахну псинойИ шерсть лижу перед огнем…

Небеса унылы и низки,

Но я знаю – дух мой высок.

Мы с тобой так странно близки,

И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога, Она меня к смерти ведет.Но люблю я себя, как Бога, —Любовь мою душу спасет.

Если я на пути устану, Начну малодушно роптать,Если я на себя восстануИ счастья осмелюсь желать, —

Не покинь меня без возврата В туманные, трудные дни.Умоляю, слабого братаУтешь, пожалей, обмани.

Мы с тобою единственно близки, Мы оба идем на восток.Небеса злорадны и низки,Но я верю – дух наш высок.

Единый раз вскипает пеной

И рассыпается волна.

Не может сердце жить изменой,

Измены нет: любовь – одна.

Мы негодуем иль играем, Иль лжем – но в сердце тишина.Мы никогда не изменяем:Душа одна – любовь одна.

Однообразно и пустынно, Однообразием сильна,Проходит жизнь… И в жизни длиннойЛюбовь одна, всегда одна.

Лишь в неизменном – бесконечность, Лишь в постоянном – глубина.И дальше путь, и ближе вечность,И всё ясней: любовь одна.

Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа – верна,И любим мы одной любовью…Любовь одна, как смерть одна.

Изнемогаю от усталости,

Душа изранена, в крови…

Ужели нет над нами жалости,

Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую, Как тени, тихо, без следа,Неумолимою дорогоюИдем – неведомо куда.

И ноша жизни, ноша крестная. Чем далее, тем тяжелей…И ждет кончина неизвестнаяУ вечно запертых дверей.

Без ропота, без удивления Мы делаем, что хочет Бог.Он создал нас без вдохновенияИ полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная, Бессильно веря в чудеса,А сверху, как плита могильная,Слепые давят небеса.

Сердце исполнено счастьем желанья,

Счастьем возможности и ожиданья, —

Но и трепещет оно и боится,

Что ожидание – может свершиться…

Полностью жизни принять мы не смеем,

Тяжести счастья поднять не умеем,

Звуков хотим, – но созвучий боимся,

Праздным желаньем пределов томимся,

Вечно их любим, вечно страдая, —

И умираем, не достигая…

Не страшно мне прикосновенье стали

И острота и холод лезвия.

Но слишком тупо кольца жизни сжали

И, медленные, душат как змея.

Но пусть развеются мои печали,

Им не открою больше сердца я…

Они далекими отныне стали,

Как ты, любовь ненужная моя!

Пусть душит жизнь, но мне не душно. Достигнута последняя ступень.И, если смерть придет, за ней послушноПойду в ее безгорестную тень: —Так осенью, светло и равнодушно,На бледном небе умирает день.

Мне мило отвлеченное:

Им жизнь я создаю…

Я всё уединенное,

Неявное люблю.

Я – раб моих таинственных, Необычайных снов…Но для речей единственныхНе знаю здешних слов…

Две нити вместе свиты,

Концы обнажены.

То «да» и «нет» не слиты,

Не слиты – сплетены.

Их темное сплетенье

И тесно, и мертво,

Но ждет их воскресенье,

И ждут они его.

Концов концы коснутся —

Другие «да» и «нет»

И «да» и «нет» проснутся,

Сплетенные сольются,

И смерть их будет – Свет.

Я в тесной келье – в этом мире

И келья тесная низка.

А в четырех углах – четыре

Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны, И всё плетут, плетут, плетут…И страшен их однообразныйНепрерывающийся труд.

Они четыре паутины В одну, огромную, сплели.Гляжу – шевелятся их спиныВ зловонно-сумрачной пыли.

Мои глаза – под паутиной. Она сера, мягка, липка.И рады радостью зверинойЧетыре толстых паука.

На лунном небе чернеют ветки…

Внизу чуть слышно шуршит поток.

А я качаюсь в воздушной сетке,

Земле и небу равно далек.

Внизу – страданье, вверху – забавы. И боль, и радость – мне тяжелы.Как дети, тучки тонки, кудрявы…Как звери, люди жалки и злы.

Людей мне жалко, детей мне стыдно, Здесь – не поверят, там – не поймут.Внизу мне горько, вверху – обидно…И вот я в сетке – ни там, ни тут.

Живите, люди! Играйте, детки! На всё, качаясь, твержу я «нет»…Одно мне страшно: качаясь в сетке,Как встречу теплый, земной рассвет?

А пар рассветный, живой и редкий, Внизу рождаясь, встает, встает…Ужель до солнца останусь в сетке?Я знаю, солнце – меня сожжет.

Освещена последняя сосна.

Под нею темный кряж пушится.

Сейчас погаснет и она.

День конченый – не повторится.

День кончился. Что было в нем? Не знаю, пролетел, как птица.Он был обыкновенным днем,А все-таки – не повторится.

Ни воли, ни умелости,

Друзья мне – как враги…

Моей безмерной смелости,

Господь, о помоги!

Ни ясности, ни знания, Ни силы быть с людьми…Господь, мои желания,Желания прими!

Ни твердости, ни нежности… Ни бодрости в пути…Господь, мои мятежностиИ дерзость освяти!

Я в слабости, я в тленности Стою перед Тобой.Во всей несовершенностиПрими меня, укрой.

Не дам Тебе смирения, — Оно – удел рабов, —Не жду я всепрощения,Забвения грехов,

Я верю – в Оправдание… Люби меня, зови!Сожги мое страданиеВ огне Твоей Любви!

Опять он падает, чудесно молчаливый,

Легко колеблется и опускается…

Как сердцу сладостен полет его счастливый!

Несуществующий, он вновь рождается…

Всё тот же, вновь пришел, неведомо откуда, В нем холода соблазны, в нем забвенье…Я жду его всегда, как жду от Бога чуда,И странное с ним знаю единенье.

Пускай уйдет опять – но не страшна утрата. Мне радостен его отход таинственный.Я вечно буду ждать его безмолвного возврата,Тебя, о ласковый, тебя, единственный.

Он тихо падает, и медленный и властный… Безмерно счастлив я его победою…Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,Тебя люблю… За что люблю – не ведаю.

Печали есть повсюду…

Мне надоели жалобы;

Стихов слагать не буду…

О, мне иное жало бы!

Пчелиного больнее, Змеиного колючее…Чтоб ранило вернее, —И холодило, жгучее.

Не яд, не смерть в нем будет; Но, с лаской утаенною,Оно, впиваясь, – будит,Лишь будит душу сонную.

Чтобы душа дрожала От счастия бессловного…Хочу – святого жала,Божественно-любовного.

Стоны,

Стоны,

Истомные,

Бездонные,

Долгие звоны

Похоронные,

Стоны,

Стоны…

Жалобы,

Жалобы на Отца…

Жалость язвящая, жаркая,

Жажда конца,

Жалобы,

Жалобы…

Узел туже, туже,

Путь всё круче, круче,

Всё уже, уже, уже,

Угрюмей тучи,

Ужас душу рушит,

Узел душит,

Узел туже, туже, туже…

Господи, Господи, – нет!

Вещее сердце верит!

Боже мой, нет!

Мы под крылами Твоими.

Ужас. И стоны. И тьма… а над ними

Твой немеркнущий Свет.

Совсем не плох и спуск с горы:

Кто бури знал, тот мудрость ценит.

Лишь одного мне жаль: игры…

Ее и мудрость не заменит.

Игра загадочней всего И бескорыстнее на свете.Она всегда – ни для чего,Как ни над чем смеются дети.

Котенок возится с клубком, Играет море в постоянство…И всякий ведал – за рулем —Игру бездумную с пространством.

Играет с рифмами поэт, И пена – по краям бокала…А здесь, на спуске, разве след —След от игры остался малый.

Качаются на луне

Пальмовые перья.

Жить хорошо ли мне,

Как живу теперь я?

Ниткой золотой светляки Пролетают, мигая.Как чаша, полна тоскиДуша – до самого края.

Морские дали – поля Бледно-серебряных лилий…Родная моя земля,За что тебя погубили?

А Вы никогда не видали?

В саду или в парке – не знаю,

Везде зеркала сверкали.

Внизу, на поляне, с краю,

Вверху, на березе, на ели.

Где прыгали мягкие белки,

Где гнулись мохнатые ветки, —

Везде зеркала блестели.

И в верхнем – качались травы,

А в нижнем – туча бежала…

Но каждое было лукаво,

Земли иль небес ему мало, —

Друг друга они повторяли,

Друг друга они отражали…

И в каждом – зари розовенье

Сливалось с зеленостью травной;

И были, в зеркальном мгновеньи,

Земное и горнее – равны.

Преодолеть без утешенья,

Всё пережить и всё принять.

И в сердце даже на забвенье

Надежды тайной не питать, —

Но быть, как этот купол синий, Как он, высокий и простой,Склоняться любящей пустынейНад нераскаянной землей.

К простоте возвращаться – зачем?

Зачем – я знаю, положим.

Но дано возвращаться не всем.

Такие, как я, не можем.

Сквозь колючий кустарник иду, Он цепок, мне не пробиться…Но пускай упаду,До второй простоты не дойду,Назад – нельзя возвратиться.

Мешается, сливается

Действительность и сон,

Всё ниже опускается

Зловещий небосклон —

И я иду и падаю, Покорствуя судьбе,С неведомой отрадоюИ мыслью – о тебе.

Люблю недостижимое, Чего, быть может, нет…Дитя мое любимое,Единственный мой свет!

Твое дыханье нежное Я чувствую во сне,И покрывало снежноеЛегко и сладко мне.

Я знаю, близко вечное, Я слышу, стынет кровь…Молчанье бесконечное…И сумрак… И любовь.

Смотрю на море жадными очами,

К земле прикованный, на берегу…

Стою над пропастью – над небесами, —

И улететь к лазури не могу.

Не ведаю, восстать иль покориться, Нет смелости ни умереть, ни жить…Мне близок Бог – но не могу молиться,Хочу любви – и не могу любить.

Я к солнцу, к солнцу руки простираю И вижу полог бледных облаков…Мне кажется, что истину я знаю —И только для нее не знаю слов.

О, ночному часу не верьте!

Он исполнен злой красоты.

В этот час люди близки к смерти,

Только странно живы цветы.

Темны, теплы тихие стены, И давно камин без огня…И я жду от цветов измены, —Ненавидят цветы меня.

Среди них мне жарко, тревожно, Аромат их душен и смел, —Но уйти от них невозможно,Но нельзя избежать их стрел.

Свет вечерний лучи бросает Сквозь кровавый шелк на листы…Тело нежное оживает,Пробудились злые цветы.

С ядовитого арума мерно Капли падают на ковер…Всё таинственно, всё неверно…И мне тихий чудится спор.

Шелестят, шевелятся, дышат, Как враги, за мною следят.Всё, что думаю, – знают, слышатИ меня отравить хотят.

О, часу ночному не верьте! Берегитесь злой красоты.В этот час мы всё ближе к смерти,Только живы одни цветы.

О, берегитесь, убегайте

От жизни легкой пустоты.

И прах земной не принимайте

За апельсинные цветы.

Под серым небом Таормины Среди глубин некрасотыНа миг припомнились единыйМне апельсинные цветы.

Поверьте, встречи нет случайной, — Как мало их средь суеты!И наша встреча дышит тайной,Как апельсинные цветы.

Вы счастья ищете напрасно, О, Вы боитесь высоты!А счастье может быть прекрасно,Как апельсинные цветы.

Любите смелость нежеланья, Любите радости молчанья,Неисполнимые мечты,Любите тайну нашей встречи,И все несказанные речи,И апельсинные цветы.

В моей душе нет места для страданья:

Моя душа – любовь.

Она разрушила свои желанья,

Чтоб воскресить их вновь.

В начале было Слово. Ждите Слова. Откроется оно.Что совершалось – да свершится снова,И вы, и Он – одно.

Последний свет равно на всех прольется, По знаку одному.Идите все, кто плачет и смеется,Идите все – к Нему.

К Нему придем в земном освобожденьи, И будут чудеса.И будет всё в одном соединеньи —Земля и небеса.

Порой всему, как дети, люди рады

И в легкости своей живут веселой.

О, пусть они смеются! Нет отрады

Смотреть во тьму души моей тяжелой.

Я не нарушу радости мгновенной, Я не открою им дверей сознанья,И ныне, в гордости моей смиренной,Даю обет великого молчанья.

В безмолвьи прохожу я мимо, мимо, Закрыв лицо, – в неузнанные дали,Куда ведут меня неумолимоЖестокие и смелые печали.

Господь. Отец.

Мое начало. Мой конец.

Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне,

Во Имя Сына прошу я ныне

И зажигаю пред Тобой

Мою свечу.

Господь. Отец. Спаси, укрой —

Кого хочу.

Тобою дух мой воскресает. Я не о всех прошу, о Боже,Но лишь о том,Кто предо мною погибает,Чье мне спасение дороже, —О нем, – одном.

Прими, Господь, мое хотенье! О, жги меня, как я – свечу,Но ниспошли освобожденье,Твою любовь, Твое спасенье —Кому хочу.

I. Спасение

Мы судим, говорим порою так прекрасно,

И мнится – силы нам великие даны.

Мы проповедуем, собой упоены,

И всех зовем к себе решительно и властно.

Увы нам: мы идем дорогою опасной.

Пред скорбию чужой молчать обречены, —

Мы так беспомощны, так жалки и смешны,

Когда помочь другим пытаемся напрасно.

Утешит в горести, поможет только тот, Кто радостен и прост и верит неизменно,Что жизнь – веселие, что всё – благословенно;Кто любит без тоски и как дитя живет.Пред силой истинной склоняюсь я смиренно;Не мы спасаем мир: любовь его спасет.II. Нить Через тропинку в лес, в уютности приветной,Весельем солнечным и тенью облита,Нить паутинная, упруга и чиста,Повисла в небесах; и дрожью незаметнойКолеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно;Она крепка, тонка, прозрачна и проста.Разрезана небес живая пустотаСверкающей чертой – струною многоцветной.

Одно неясное привыкли мы ценить. В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной,Мы ищем тонкости, не веря, что возможноВеличье с простотой в душе соединить.Но жалко, мертвенно и грубо всё, что сложно;А тонкая душа – проста, как эта нить.

Душа моя угрюмая, угрозная,

Живет в оковах слов.

Я – черная вода, пенноморозная,

Меж льдяных берегов.

Ты с бедной человеческою нежностью Не подходи ко мне.Душа мечтает с вещей безудержностьюО снеговом огне.

И если в мглистости души, в иглистости Не видишь своего, —То от тебя ее кипящей льдистостиНе нужно ничего.

Блевотина войны – октябрьское веселье!

От этого зловонного вина

Как было омерзительно твое похмелье,

О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянный сном,Народ, безумствуя, убил свою свободу,И даже не убил – засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой. Смеются пушки, разевая рты…И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,Народ, не уважающий святынь.

1

Я не безвольно, не бесцельно

Хранил лиловый мой цветок,

Принес его длинностебельный

И положил у милых ног.

А ты не хочешь… Ты не рада… Напрасно взгляд я твой ловлю.Но пусть! Не хочешь, и не надо:Я всё равно тебя люблю.2Новый цветок я найду в лесу,В твою неответность не верю, не верю.Новый, лиловый я принесуВ дом твой прозрачный, с узкою дверью.

Но стало мне страшно там, у ручья, Вздымился туман из ущелья, стылый…Только шипя проползла змея,И я не нашел цветка для милой.3В желтом закате ты – как свеча.Опять я стою пред тобой бессловно.Падают светлые складки плащаК ногам любимой так нежно и ровно.

Детская радость твоя кротка, Ты и без слов сама угадаешь,Что приношу я вместо цветка,И ты угадала, ты принимаешь.

Она не погибнет – знайте!

Она не погибнет, Россия.

Они всколосятся, – верьте!

Поля ее золотые.

И мы не погибнем – верьте! Но что нам наше спасенье:Россия спасется, – знайте!И близко ее воскресенье.

По Слову Извечно-Сущего

Бессменен поток времен.

Чую лишь ветер грядущего,

Нового мига звон.

С паденьем идет, с победою? Оливу несет иль меч?Лика его я не ведаю,Знаю лишь ветер встреч.

Летят нездешними птицами В кольцо бытия, вперед,Миги с закрытыми лицами…Как удержу их лёт?

И в тесности, в перекрестности, — Хочу, не хочу ли я —Черную топь неизвестностиРежет моя ладья.

Пойдем на весенние улицы,

Пойдем в золотую метель.

Там солнце со снегом целуется

И льет огнерадостный хмель.

По ветру, под белыми пчелами, Взлетает пылающий стяг.Цвети меж домами веселымиНаш гордый, наш мартовский мак!

Еще не изжито проклятие, Позор небывалой войны,Дерзайте! Поможет нам снять егоСвобода великой страны.

Пойдем в испытания встречные, Пока не опущен наш меч.Но свяжемся клятвой навечноюВесеннюю волю беречь!

О Ирландия, океанная,

Мной не виденная страна!

Почему ее зыбь туманная

В ясность здешнего вплетена?

Я не думал о ней, не думаю, Я не знаю ее, не знал…Почему так режут тоску моюЛезвия ее острых скал?

Как я помню зори надпенные? В черной алости чаек стон?Или памятью мира пленноюПрохожу я сквозь ткань времен?

О Ирландия неизвестная! О Россия, моя страна!Не единая ль мука крестнаяВсей Господней земле дана?

Простят ли чистые герои?

Мы их завет не сберегли.

Мы потеряли всё святое:

И стыд души, и честь земли.

Мы были с ними, были вместе, Когда надвинулась гроза.Пришла Невеста. И НевестеСолдатский штык проткнул глаза.

Мы утопили, с визгом споря, Ее в чану Дворца, на дне,В незабываемом позореИ наворованном вине.

Ночная стая свищет, рыщет, Лед по Неве кровав и пьян…О, петля Николая чище,Чем пальцы серых обезьян!

Рылеев, Трубецкой, Голицын! Вы далеко, в стране иной…Как вспыхнули бы ваши лицаПеред оплеванной Невой!

И вот из рва, из терпкой муки, Где по дну вьется рабий дым,Дрожа протягиваем рукиМы к вашим саванам святым.

К одежде смертной прикоснуться, Уста сухие приложить,Чтоб умереть – или проснуться,Но так не жить! Но так не жить!

Безумные годы совьются во прах,

Утонут в забвенье и дыме.

И только одно сохранится в веках

Святое и гордое имя.

Твое, возлюбивший до смерти, твое, Страданьем и честью венчанный,Проколет, прорежет его остриеБагровые наши туманы.

От смрада клевет – не угаснет огонь, И лавр на челе не увянет.Георгий, Георгий! Где верный твой конь?Георгий святой не обманет.

Он близко! Вот хруст перепончатых крыл И брюхо разверстое Змия…Дрожи, чтоб Святой и тебе не отметилТвое блудодейство, Россия!

Мы, умные, – безумны,

Мы, гордые, – больны,

Растленной язвой чумной

Мы все заражены.

От боли мы безглазы, А ненависть – как соль,И ест, и травит язвы,Ярит слепую боль.

О черный бич страданья! О ненависти зверь!Пройдем ли – ПокаяньяЦелительную дверь?

Замки ее суровы И створы тяжелы…Железные засовы,Медяные углы…

Дай силу не покинуть, Господь, пути Твои!Дай силу отодвинутьТугие вереи!

В вечерний час уединенья,

Уныния и утомленья,

Один, на шатких ступенях,

Ищу напрасно утешенья,

Моей тревоги утоленья

В недвижных, стынущих водах.

Лучей последних отраженья, Как небывалые виденья,Лежат на сонных облаках.От тишины оцепененьяДуша моя полна смятенья…О, если бы хоть тень движенья,Хоть звук в тяжелых камышах!

Но знаю, миру нет прощенья, Печали сердца нет забвенья,И нет молчанью разрешенья,И всё навек без измененьяИ на земле, и в небесах.

Предутренний месяц на небе лежит.

Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит.

На дерзостный лик я смотрю неустанно, И он отвечает улыбкою странной.

И странное слово припомнилось мне, Я всё повторяю его в тишине.

Печальнее месяца свет, недвижимей, Быстрей мчатся кони и неутомимей.

Скользят мои сани легко, без следа, А я всё твержу: никогда, никогда!..

О, ты ль это, слово, знакомое слово? Но ты мне не страшно, боюсь я иного…

Не страшен и месяца мертвенный свет… Мне страшно, что страха в душе моей нет.

Лишь холод безгорестный сердце ласкает, А месяц склоняется – и умирает.

Глухим путем, неезженным,

На бледном склоне дня

Иду в лесу оснеженном,

Печаль ведет меня.

Молчит дорога странная, Молчит неверный лес…Не мгла ползет туманнаяС безжизненных небес —

То вьются хлопья снежные И, мягкой пеленой,Бесшумные, безбрежные,Ложатся предо мной.

Пушисты хлопья белые, Как пчел веселых рой,Играют хлопья смелыеИ гонятся за мной,

И падают, и падают… К земле всё ближе твердь…Но странно сердце радуютБезмолвие и смерть.

Мешается, сливается Действительность и сон,Всё ниже опускаетсяЗловещий небосклон —

И я иду и падаю, Покорствуя судьбе,С неведомой отрадоюИ мыслью – о тебе.

Люблю недостижимое, Чего, быть может, нет…Дитя мое любимое,Единственный мой свет!

Твое дыханье нежное Я чувствую во сне,И покрывало снежноеЛегко и сладко мне.

Я знаю, близко вечное, Я слышу, стынет кровь…Молчанье бесконечное…И сумрак… И любовь.

Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,

Как ветер черный, поешь: ты мой!

Я древний хаос, я друг твой давний,

Твой друг единый, – открой, открой!

Держу я ставни, открыть не смею, Держусь за ставни и страх таю.Храню, лелею, храню, жалеюМой луч последний – любовь мою.

Смеется хаос, зовет безокий: Умрешь в оковах, – порви, порви!Ты знаешь счастье, ты одинокий,В свободе счастье – и в Нелюбви.

Охладевая, творю молитву, Любви молитву едва творю…Слабеют руки, кончаю битву,Слабеют руки… Я отворю!

В своей бессовестной и жалкой низости,

Она как пыль сера, как прах земной.

И умираю я от этой близости,

От неразрывности ее со мной.

Она шершавая, она колючая, Она холодная, она змея.Меня изранила противно-жгучаяЕе коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я! Неповоротлива, тупа, тиха.Такая тяжкая, такая вялая,И нет к ней доступа – она глуха.

Своими кольцами она, упорная, Ко мне ласкается, меня душа.И эта мертвая, и эта черная,И эта страшная – моя душа!

Мой друг, меня сомненья не тревожат.

Я смерти близость чувствовал давно.

В могиле, там, куда меня положат,

Я знаю, сыро, душно и темно.

Но не в земле – я буду здесь, с тобою, В дыханьи ветра, в солнечных лучах,Я буду в море бледною волноюИ облачною тенью в небесах.

И будет мне чужда земная сладость И даже сердцу милая печаль,Как чужды звездам счастие и радость…Но мне сознанья моего не жаль,

Покоя жду… Душа моя устала… Зовет к себе меня природа-мать…И так легко, и тяжесть жизни спала…О, милый друг, отрадно умирать!

Не слушайте меня, не стоит: бедные

Слова я говорю; я – лгу.

И если в сердце знанья есть победные, —

Я от людей их берегу.

Как дети, люди: злые и невинные, Любя, умеют оскорблять.Они еще не горные – долинные…Им надо знать, – но рано знать.

Минуют времена узаконенные… Заветных сроков ждет душа.А до времен, молчаньем утомленные,Мы лжем, скучая и – смеша.

Так и теперь, сплетая речь размерную, Лишь о ненужностях твержу.А тайну грозную, последнюю и верную, —Я всё равно Вам не скажу.

В зеленом шуме листьев вешних,

В зеленом шорохе волны,

Я вечно жду цветов нездешних

Еще несознанной весны.

А Враг так близко в час томленья И шепчет: «Слаще – умереть…»Душа, беги от искушенья,Умей желать, – умей иметь.

И если детски плачу ночью И слабым сердцем устаю —Не потеряю к беспорочьюДорогу верную мою.

Пусть круче всход – белей ступени. Хочу дойти, хочу узнать,Чтоб там, обняв Его колени,И умирать – и воскресать.

Ярко цокают копыта…

Что там видно, у моста?

Всё затерто, всё забыто,

В тайне мыслей пустота…

Только слушаю копыта,

Шум да крики у моста.

Побежало тесно, тучно, Многоногое Оно.Упоительно – и скучно.Хорошо – и всё равно.И слежу, гляжу, как тучноМчится грозное Оно.

Покатилось, зашумело, Раскусило удила,Всё размыло, всё разъело,Чем душа моя жила.И душа в чужое телоПролилась – и умерла.

Жадны звонкие копыта, Шумно, дико и темно,Там – веселье с кровью слито,Тело в тело вплетено…Всё разбито, всё забыто,Пейте новое вино!Жадны звонкие копыта,Будь что будет – всё равно!

Расточитесь, духи непослушные,

Разомкнитесь, узы непокорные,

Распадитесь, подземелья душные,

Лягте, вихри, жадные и черные.

Тайна есть великая, запретная. Есть обеты – их нельзя развязывать.Человеческая кровь – заветная:Солнцу кровь не ведено показывать.

Разломись оно, проклятьем цельное! Разлетайся, туча исступленная!

Бейся, сердце, каждое – отдельное, Воскресай, душа освобожденная!

«Красным углем тьму черчу,

Колким жалом плоть лижу,

Туго, туго жгут кручу,

Гну, ломаю и вяжу.

Шнурочком ссучу, Стяну и смочу.Игрой разбужу,Иглой пронижу.

И я такая добрая, Влюблюсь – так присосусь.Как ласковая кобра я,Ласкаясь, обовьюсь.

И опять сожму, сомну, Винт медлительно ввинчу,Буду грызть, пока хочу.Я верна – не обману.

Ты устал – я отдохну, Отойду и подожду.Я верна, любовь верну,Я опять к тебе приду,Я играть с тобой хочу,Красным углем зачерчу…»

Невозвратимо. Непоправимо.

Не смоем водой. Огнем не выжжем.

Нас затоптал – не проехал мимо! —

Тяжелый всадник на коне рыжем.

В гуще вязнут его копыта, В смертной вязи, неразделимой…Смято, втоптано, смешано, сбито —Всё. Навсегда. Непоправимо.

Не март девический сиял моей заре:

Ее огни зажглись в суровом ноябре.

Не бледный халкидон – заветный камень мой, Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной.

Ноябрь, твое чело венчает яркий снег… Две тайны двух цветов заплетены в мой век,

Два верных спутника мне жизнью суждены: Холодный снег, сиянье белизны, —

И алый гиацинт, – его огонь и кровь. Приемлю жребий мой: победность и любовь.

Нет, никогда не примирюсь.

Верны мои проклятья.

Я не прощу, я не сорвусь

В железные объятья.

Как все, пойду, умру, убью, Как все – себя разрушу,Но оправданием – своюНе запятнаю душу.

В последний час, во тьме, в огне, Пусть сердце не забудет:Нет оправдания войне!И никогда не будет.

И если это Божья длань — Кровавая дорога —Мой дух пойдет и с Ним на брань,Восстанет и на Бога.

Припав к моему изголовью,

ворчит, будто выстрелы, тишина;

запекшейся черной кровью

ночная дыра полна.

Мысли капают, капают скупо; нет никаких людей…Но не страшно… И только скука,что кругом – всё рыла тлей.

Тли по мартовским алым зорям прошли в гвоздевых сапогах.Душа на ключе, на тяжком запоре,Отврат… тошнота… но не страх.

Всё это было, кажется в последний,

В последний вечер, в вешний час…

И плакала безумная в передней,

О чем-то умоляя нас.

Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым,А поздние распахнутые стеклаОтсвечивали голубым.

Ты, выйдя, задержался у решетки, Я говорил с тобою из окна.И ветви юные чертились четкоНа небе – зеленей вина.

Прямая улица была пустынна, И ты ушел – в нее, туда…Я не прощу. Душа твоя невинна.Я не прощу ей – никогда.

Струись,

Струись,

Холодный ключ осенний.

Молись,

Молись,

И веруй неизменней.

Молись,

Молись,

Молитвой неугодной.

Струись,

Струись,

Осенний ключ холодный…

Есть счастье у нас, поверьте,

И всем дано его знать.

В том счастье, что мы о смерти

Умеем вдруг забывать.

Не разумом, ложно-смелым.

(Пусть знает, – твердит свое),

Но чувственно, кровью, телом

Не помним мы про нее.

О, счастье так хрупко, тонко: Вот слово, будто меж строк;Глаза больного ребенка;Увядший в воде цветок, —И кто-то шепчет: «Довольно!»И вновь отравлена кровь,И ропщет в сердце безвольномОбманутая любовь.

Нет, лучше б из нас на свете И не было никого.Только бы звери, да дети,Не знающие ничего.

Я хочу умереть молодой,

Не любя, не грустя ни о ком;

Золотой закатиться звездой,

Облететь неувядшим цветком.

Я хочу, чтоб на камне моем

Истомленные долгой враждой

Находили блаженство вдвоем.

Я хочу умереть молодой!

Схороните меня в стороне От докучных и шумных дорог,Там, где верба склонилась к волне,Где желтеет некошеный дрок.Чтобы сонные маки цвели,Чтобы ветер дышал надо мнойАроматами дальней земли…Я хочу умереть молодой!

Не смотрю я на пройденный путь, На безумье растраченных лет:Я могу беззаботно уснуть,Если гимн мой последний допет.Пусть не меркнет огонь до конца,И останется память о той,Что для жизни будила сердца…Я хочу умереть молодой!

Да, это был лишь сон! Минутное виденье

Блеснуло мне, как светлый метеор…

Зачем же столько грез, блаженства и мученья

Зажег во мне неотразимый взор?

Как пусто, как мертво!.. И в будущем всё то же… Часы летят… а жизнь так коротка!..Да, это был лишь сон, но призрак мне дорожеЛюбви живой роскошного цветка.

Рассеялся туман, и холод пробужденья В горячем сердце кровь оледенил.Да, это был лишь сон… минутное виденье…Но отчего ж забыть его нет сил?

В кудрях каштановых моих

Есть много прядей золотистых —

Видений девственных и чистых

В моих мечтаньях огневых.

Слилось во мне сиянье дня Со мраком ночи беспросветной, —Мне мил и солнца луч приветный,И шорох тайн манит меня.

И суждено мне до конца Стремиться вверх, скользя над бездной,В тумане свет провидя звездныйИз звезд сплетенного венца.

Земная жизнь моя – звенящий,

Невнятный шорох камыша.

Им убаюкан лебедь спящий,

Моя тревожная душа.

Вдали мелькают торопливо В исканьях жадных корабли.Спокойно в заросли залива,Где дышит грусть, как гнет земли.

Но звук, из трепета рожденный, Скользнет в шуршанье камыша —И дрогнет лебедь пробужденный,Моя бессмертная душа.

И понесется в мир свободы, Где вторят волнам вздохи бурь,Где в переменчивые водыГлядится вечная лазурь.

То не дева-краса от глубокого сна

Поцелуем любви пробудилась…

То проснулась она, молодая весна,

И улыбкой земля озарилась.

Словно эхо прошло, – прозвучала волна, По широким полям прокатилась:«К нам вернулась она, молодая весна,Молодая весна возвратилась!..»

Смело вдаль я гляжу, упованья полна, — Тихим счастием жизнь осветилась…Это снова она, молодая весна,Молодая весна возвратилась!..

Нивы необъятные

Зыблются едва,

Шепчут сердцу внятные,

Кроткие слова.

И колосья стройные В мирной тишинеСны сулят спокойные, —Но не мне, не мне!

Звезды блещут дальние В беспредельной мгле;Глуше и печальнееСтало на земле.

И томят мгновения В мертвой тишине.Ночь дает забвение, —Но не мне, не мне!

В душу закралося чувство неясное,

Будто во сне я живу.

Что-то чудесное, что-то прекрасное

Грезится мне наяву.

Близится туча. За нею тревожно я Взором слежу в вышине.Сердце пленяет мечта невозможная,Страшно и радостно мне.

Вижу я, ветра дыхание вешнее Гнет молодую траву.Что-то великое, что-то нездешнееСкоро блеснет наяву.

Воздух темнеет… Но жду беззаботно я Молнии дальней огня.Силы небесные, силы бесплотные,Вы оградите меня!

Ароматной прохладой весны

Потянуло в окно отпертое;

Всё прозрачней становятся сны,

Скоро солнце взойдет золотое.

Ночь еще и темна, и тиха, Но – мгновенье, и утро проснется,И призывный рожок пастухаПо росистым лугам пронесется.

Слышен взмах осторожный крыла От дремоты очнувшейся птицы…О, как жизнь хороша и светла,И отрадно сиянье денницы!

И природы мне чудится зов: Поскорее бы в рощу и в поле,Надышаться дыханьем цветов,Побродить и помыслить на воле.

Дрожь листвы возвещает рассвет… Но роятся и медлят виденья…И не знаю я – сплю я иль нет,И томительно жду пробужденья.

Сон мой полон весенних затей И весеннею негой волнуем…О, мой друг, эти грезы рассей,Ты меня разбуди – поцелуем!

Быть грозе! Я вижу это

В трепетанье тополей,

В тяжком зное полусвета,

В душном сумраке аллей.

В мощи силы раскаленной Скрытых облаком лучей,В поволоке утомленнойДорогих твоих очей.

В любви, как в ревности, не ведая предела, —

Ты прав, – безжалостной бываю я порой,

Но не с тобой, мой друг! С тобою я б хотела

Быть ласковой и нежною сестрой.

Сестрою ли?.. О, яд несбыточных мечтаний, Ты в кровь мою вошел и отравил ее!Из мрака и лучей, из странных сочетаний —Сплелося чувство странное мое.

Не упрекай меня, за счастие мгновенья Другим, быть может, я страданья принесу,Но не тебе, мой друг! – тебе восторг забвеньяИ сладких слез небесную росу.

Ты не думай уйти от меня никуда…

Нас связали страданья и счастья года!

Иль напрасно любовью горели сердца,

И лобзанья, и клятвы лились без конца!

Если жить тяжело, можно страх превозмочь, Только выберем темную, темную ночь,И, когда закатится за тучу луна, —Нас с высокого берега примет волна.

Разметаю я русую косу мою И, как шелковой сетью, тебя обовью,Чтоб заснул ты навек под морскою волнойНа груди у меня, неразлучный со мной!

Лионель, певец луны,

Любит призрачные сны,

Зыбь болотного огня,

Трепет листьев и – меня.

Кроют мысли торжество Строки легкие его,Нежат слух, и дышит в нихЗапах лилий водяных.

Лионель, мой милый брат, Любит меркнущий закат,Ловит бледные следыПролетающей звезды.

Жадно пьет его душа Тихий шорох камыша,Крики чаек, плеск волны,Вздохи «вольной тишины»,

Лионель, любимец мой, Днем бесстрастный и немой,Оживает в мгле ночнойС лунным светом и – со мной.

И когда я запою, Он забудет грусть свою,И прижмет к устам свирельМой певец, мой Лионель.

Мой светлый замок так велик,

Так недоступен и высок,

Что скоро листья повилик

Ковром заткут его порог.

И своды гулкие паук Затянет в дым своих тенет,Где чуждых дней залетный звукОтветной рифмы не найдет.

Там шум фонтанов мне поет, Как хорошо в полдневный зной,Взметая холод вольных вод,Дробиться радугой цветной.

Мой замок высится в такой Недостижимой вышине,Что крики воронов тоскойНе отравили песен мне.

Моя свобода широка, Мой сон медлителен и тих,И золотые облака,Скользя, плывут у ног моих.

Да, верю я, она прекрасна,

Но и с небесной красотой

Она пыталась бы напрасно

Затмить венец мой золотой.

Многоколонен и обширен Стоит сияющий мой храм;Там в благовонии кумиренНе угасает фимиам.

Там я царица! Я владею Толпою рифм, моих рабов;Мой стих, как бич, висит над неюИ беспощаден, и суров.

Певучий дактиль плеском знойным Сменяет ямб мой огневой;За анапестом беспокойнымЯ шлю хореев светлый рой.

И строфы звучною волною Бегут, послушны и легки,Свивая избранному мноюБлагоуханные венки…

Так проходи же! Прочь с дороги! Рассудку слабому внемли:Где свой алтарь воздвигли боги,Не место призракам земли!

О, пусть зовут тебя прекрасной, Но красота – цветок земной —Померкнет бледной и безгласнойПред зазвучавшею струной!

Мне не надо наслаждений

Мимолетной суеты.

Я живу среди видений

Очарованной мечты.

Только ангел темной ночи Свеет к ложу моему, —Я замру, вперяя очиВ неразгаданную тьму.

И с тоской неутолимой В полусонной тишинеКто-то близкий и любимыйНаклоняется ко мне.

Я шепчу ему с тревогой: – «Сгинь, ночное колдовство!Ангел ночи, ангел строгий,Бдит у ложа моего».

Но в смущении бессилья Чистый ангел мой поник,И трепещущие крыльяЗакрывают бледный лик.

Горячий день не в силах изнемочь.

Но близится торжественная ночь

И стелет мрак в вечерней тишине.

Люби меня в твоем грядущем сне.

Я верю, есть таинственная связь, — Она из грез бессмертия сплелась,Сплелась меж нами в огненную нитьИз вечных слов: страдать, жалеть, любить.

Еще не всплыл на небо лунный щит, Еще за лесом облако горит,Но веет ночь. – О, вспомни обо мне!Люби меня в твоем грядущем сне.

Я хочу быть любимой тобой

Не для знойного сладкого сна,

Но – чтоб связаны вечной судьбой

Были наши навек имена.

Этот мир так отравлен людьми, Эта жизнь так скучна и темна…О, пойми, – о, пойми, – о, пойми,В целом свете всегда я одна.

Я не знаю, где правда, где ложь, Я затеряна в мертвой глуши.Что мне жизнь, если ты оттолкнешьЭтот крик наболевшей души?

Пусть другие бросают цветы И мешают их с прахом земным,Но не ты, – но не ты, – но не ты,О властитель над сердцем моим!

И навеки я буду твоей, Буду кроткой, покорной рабой,Без упреков, без слез, без затей.Я хочу быть любимой тобой.

Не убивайте голубей!

Их оперенье белоснежно;

Их воркование так нежно

Звучит во мгле земных скорбей,

Где всё – иль тускло, иль мятежно.

Не убивайте голубей!

Не обрывайте васильков! Не будьте алчны и ревнивы;Свое зерно дадут вам нивы,И хватит места для гробов.Мы не единым хлебом живы, —Не обрывайте васильков!

Не отрекайтесь красоты! Она бессмертна без курений.К чему ей слава песнопений,И ваши гимны, и цветы?Но без нее бессилен гений, —Не отрекайтесь красоты!

Я – жрица тайных откровений,

Во тьме веков мне брезжит день.

В чудесной были воплощений,

В великой лестнице рождений —

Я помню каждую ступень. Я – жрица откровений тайных,Слежу за цепью роковойМоих путей необычайных,

Не мимолетных, не случайных, Но предначертанных Судьбой.Я – откровений тайных жрица.

И мир – пустыня для меня, Где стонут жертва и убийца,Где страждущих белеют лицаВ геенне крови и огня.

Мне душно в хижине моей!

Мне тяжела моя неволя.

О, дай вернуть отраду поля

И зацветающих степей!

Мне душно в хижине моей.

О, будь огнем моих созвучий, Моей звездой, моей судьбой!Веди меня в простор могучий,Где туча гонится за тучейИ смерч вздымает за собой.Веди меня на жизнь и бой!

Твои уста – два лепестка граната,

Но в них пчела услады не найдет.

Я жадно выпила когда-то

Их пряный хмель, их крепкий мед.

Твои ресницы – крылья черной ночи, Но до утра их не смыкает сон.Я заглянула в эти очи —И в них мой образ отражен.

Твоя душа – восточная загадка. В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь.И весь ты – мой, весь без остатка,Доколе дышишь и живешь.

Приди! Испей из чаши сладостной.

Свой дух усталый обнови.

Я буду светлой, буду радостной,

Я буду гением любви.

Я дам лазурные мгновения. Приди – и сердце обновиПолетом вольного забвенияМеж белых роз моей любви.

С ее опущенными веждами

И целомудренным лицом —

Она идет, блестя одеждами,

Сияя радужным венцом.

И мысли ей вослед уносятся,

С воскресшим трепетом в груди —

Мольбы, молитвы, гимны просятся:

«Взгляни, помедли, подожди!»

В скорби моей никого не виню.

В скорби – стремлюсь к незакатному дню.

К свету нетленному пламенно рвусь.

Мрака земли не боюсь, не боюсь.

Счастья ли миг предо мной промелькнет, Злого безволья почувствую ль гнет, —Так же душою горю, как свеча,Так же молитва моя горяча.

Молча пройду я сквозь холод и тьму, Радость и боль равнодушно приму.В смерти иное прозрев бытие,Смерти скажу я: «Где жало твое?»

Вчера, гуляя у ручья,

Я думала: вся жизнь моя —

Лишь шалости да шутки.

И под журчание струи

Я в косы длинные свои

Вплетала незабудки.

Был тихий вечер, и кругом, Как бы в дремоте перед сном,Чуть трепетали ивы, —И реяли среди цветовСтада стрекоз и мотыльков,Беспечно-шаловливы.

Вдруг слышу шорох за спиной… Я оглянулась… Предо мной,И стройный, и высокий,Стоит и смотрит на меняОчами, полными огня,Красавец черноокий.

«Дитя, зачем ты здесь одна? Смотри, взошла уже луна,Огни погасли в селах…»А я в ответ: «Среди цветовПасу я пестрых мотыльков,Пасу стрекоз веселых». —

И рассмеялся он тогда: «Дитя, оставь свои стадаПасти самой природе;Пойдем со мной в прохладный грот…Ты слышишь? – Соловей поетО счастье и свободе…

Под вечный лепет звонких струй Там слаще будет поцелуй,Отраднее молчанье;И не сомнется твой венок,И не сотрется бархат щекОт нежного лобзанья!»

Мне странен был язык страстей, — Не тронули души моейМольбы и заклинанья;Как лань пустилась я домой,Стараясь страх умерить мойИ груди трепетанье…

С тех пор потерян мой покой! — Уж не брожу я над рекойВ венке из незабудок,Борюсь с желанием своим, —И спорит с сердцем молодымНеопытный рассудок…

Мой тайный мир – ристалище созвучий

На высотах свободной красоты.

Гудит их спор, то – властный и могучий,

То – чуть звенящий, сладостно-певучий,

То – как щиты, что бьются о щиты.

Мои мечты – лучистые виденья, Стряхнувшие земной тяжелый прах.Как фимиам небесного кажденья —Они парят к вершинам возрожденьяНа розовых и голубых крылах.

Моя душа – живое отраженье О небесах тоскующей земли.В ней – ярких звезд лучистые вторженья,В ней – чистых жертв благие всесожженья,В ней лавр и мирт победно расцвели.

Ты изменил мне, мой светлый гений,

В полете ярком в живой эфир.

Моих восторгов, моих стремлений

Унес с собою блаженный мир.

Нет больше звуков, нет больше песен. Померкло солнце над тьмой земной:По острым скалам – угрюм и тесен —Змеится путь мой – передо мной.

Хочу я грезить о счастье новом, Хочу я вспомнить о дне былом, —Но кто-то, скорбный, в венце терновом,Мне веет в душу могильным сном.

Пальмы листьями перистыми

Чуть колеблют в вышине;

Этот вечер снами чистыми

Опьяняет душу мне.

За горами темно-синими Гаснет радужный закат;Ветер, веющий пустынями,Льет миндальный аромат.

Грозный там, в стране загубленной, Он притих на склоне дня…Мой желанный, мой возлюбленный,Где ты?.. Слышишь ли меня?

Помня клятвы незабытые — Быть твоею иль ничьей,Я спешу к тебе, залитаяБлеском розовых лучей.

Тороплюсь сорвать запястия, Ожерелье отстегнуть…Неизведанного счастияЖаждет трепетная грудь, —

Сбросить бремя жизни тягостной, Прах тернистого пути.О мой светлый, о мой радостный,Утомленную впусти!

Я войду в чертог сияющий, Где, на ложе мирт и роз,Ты покоишься, внимающийЛепетанью райских грез.

Выну масти благовонные, Умащу твою главу,Поцелую очи сонные,Грезы райские прерву.

Я войду в твой храм таинственный. Ласки брачные готовь.Мой прекрасный, мой единственный,Утоли мою любовь!

Люблю тебя со всем мучением

Всеискушающей любви! —

С самозабвеньем, с отречением,

Поверь, пойми, благослови.

Не отступала, не роптала я. Что смерти страх? Что жизни гнет?Люблю! – пока душа усталаяОгнем любви не изойдет.

В венке цветущем вечных былей

Бессмертный лавр – любовь моя!

То – белизна саронских лилий,

То – отблеск ангельских воскрылий,

То – блеск нагорного ручья.

Она пройдет свой путь кремнистый Непобедима и верна —Как шорох нивы золотистой,Как вздох волны, живой и чистой,Как снов полночных тишина.

Во тьме незнанья и сомненья Алмазный луч – любовь моя!То – белых горлиц оперенье,То – звезд серебряное пеньеО довершенье бытия.

Я жажду наслаждений знойных

Во тьме потушенных свечей,

Утех блаженно-беспокойных,

Из вздохов сотканных ночей.

Я жажду знойных наслаждений, Нездешних ласк, бессмертных слов,Неописуемых видений,Неповторяемых часов.

Я наслаждений знойных жажду, Я жду божественного сна,Зову, ищу, сгораю, стражду,Проходит жизнь, – и я одна!

Юный мой сад и цветущ, и богат,

Розы струят в нем живой аромат,

Яркие – будто раскрытые жадно уста,

Матово-бледные, – девственных плеч красота,

Чуть розоватые, – щек заалевшихся цвет,

Есть и другие, – которым сравнения нет.

Нет им сравненья, но дышат они и цветут, В зное томятся – и бури, как счастия, ждут.. . . . . . . . . .Вихри, сомните махровые венчики роз!Тучи, несите им громы сверкающих гроз!.Жгите их, молнии, чистым небесным огнем, —Пусть отживают весенним ликующим днем! —В полном расцвете, без жалких утрат,Пусть умирает и гибнет мой сад!

Мне донесся в час заката

Аромат твоих кудрей;

Ты меня любовью брата

Оживи и отогрей.

Приходи на луг цветистый, Где бесшумно под ногойДрок струится золотистыйБлаговонной пеленой.

Где меж крестиков гвоздики Блекнет, сломленный борьбой,В цепких листьях павиликиКолокольчик голубой.

Там, над ложем красной кашки, С гулким звоном вьется шмель,Желто-белые ромашкиСтелют мягкую постель.

Там зыбучим покрывалом Травы сонные цветут,Там печальным, там усталымЗреет ласковый приют.

Будь мне другом иль влюбленным, Но безмолвствуй о любви,Поцелуем исступленнымСветлых снов не отрави.

Дай забыться в грезах чистых И, проснувшись поутру.Разбуди в цветах росистых —Не подругу, а сестру.

Был труден путь. Был зноен день.

До полдня длилось восхождение,

И, вот, обещанная сень

Пред нами встала, как видение,

И мы вошли в нагорный сад, Где, разрастаясь в изобилии,Жасмины пряные кадят,Меж роз и мирт сияют лилии.

Врата златые заперты. Нам сладко млеть в благоухании.Под нами – травы и цветы.Над нами – лавры и латании.

Но полдень пышет здесь огнем, — В саду, повиснувшем над бездною.Богиня властная есть в нем, —Земной кумир – с короной звездною.

Мы служим ей – как божеству, Несем ей гимны и кажденияВ горячих снах и наяву —В стихийных бурях наслаждения.

Мы ей поем, мы ей кадим, Светло-блаженные, как гении.И наши души, будто дым,Исходят в медленном томлении.

Мы служим ей – как божеству. Нам снятся жуткие видения.И львы, желтея сквозь листву,Лежат на страже пробуждения…

Огонь созвучий,

Аккордов пенье,

О, вальс певучий,

Мое забвенье.

Ты льнешь украдкой

Мечтою ложной,

Ты – отдых сладкий

Души тревожной.

Кольцом неверным

Сомкнуты звенья,

В движенье мерном

Покой забвенья.

В огне созвучий,

В живом стремленье —

И трепет жгучий,

И утоленье.

1. Жрец Солнца

Великий Маг стоял на львиных шкурах,

Весь пламенем заката озаренный,

Одетый пышно в пурпур и виссон;

На голове священная тиара,

Златой убор египетских царей,

Венчала смоль и серебро кудрей;

Гирлянды лавра, царственно спадая

С могучих плеч, спускались до земли;

В руке его блистал, как луч полдневный.

Магический несокрушимый жезл;

А на руке, как символ высшей власти,

Горел огнями перстень Соломона,

Алел рубин в оправе золотой.

Над ним легко, из перьев ястребиных, Незримою вращаемы рукой,По воздуху качались опахала.Так он стоял. И жертвенник пред нимСтруил благоуханье кинамонаИ ладана, и красного сандала.Так он стоял, – служителем добра,Пред алтарем всерадостного Солнца, —И светел был, и дивен лик его!2. Жрица Луны Но в час, когда слабеет дня влиянье,К нему вошла я жрицею Луны,Как дым мое белело одеянье…Был бледен лик… Шаги – едва слышны.

Тройной змеей сверкало ожерелье: Всё – лунный камень, жемчуг и алмаз.Я принесла ему на новосельеЗемную грусть, небесное веселье, —Полынь и дрок, расцветшие для нас.

Благоуханьем сладостным алоэ Его мечты я властно вознеслаВ мой мир, где слито доброе и злое,Где вечно-сущим кажется былое —Вне времени, как вне добра и зла.

Открыв чела жемчужное убранство, Я подняла туманную фату.В моих очах нашел он постоянство,В улыбке – вечность, в мыслях – чистоту.

И, вот, запели арфы в отдаленье, Как будто сильф провеял по струнам.Двух гордых душ – желанье и томленье,Двух чуждых сил – воззванье и стремленьеСлились в один бессмертный фимиам.

И гимны Солнцу были позабыты… О, свет неверный! Женственные сны!К нему вошла я жрицею Таниты —И он познал могущество Луны.

Ты хочешь власти? – Будет власть.

Лишь надо клад тебе украсть.

Ты руку мертвую зажги —

И мертвым сном уснут враги.

Пока твой факел будет тлеть,

Иди, обшарь чужую клеть,

Для чародея нет преград, —

Пой гримуар, найдется клад!

Ты другом в сердце уязвлен? Тебя страдать заставил он?Ты плачешь кровью, потому —Что отомстить нельзя ему?Но Я с тобой. Ночной поройТы книгу черную открой,Для чародея нет забот,Пой гримуар – твой друг умрет!

Жена чужая хороша? О ней болит твоя душа?Ты не заспишь, ты не запьешьЕе пленительную ложь?Но пусть другой скорбит о ней,Влачит до гроба тягость дней,Для чародея нет забот,Пой гримуар – она придет!

Ляг, усни. Забудь о счастии.

Кто безмолвен – тот забыт.

День уходит без участия,

Ночь забвеньем подарит.

Под окном в ночном молчании Ходит сторож, не стуча.Жизнь угаснет в ожидании,Догорит твоя свеча.

Верь, не дремлет Провидение, Крепко спят твои враги.За окном, как символ бдения,Слышны тихие шаги.

Да в груди твоей измученной Не смолкает мерный стук.Долей тесною наученный.Сжатый холодом разлук.

Это – сердце неустанное Трепет жизни сторожит.Спи, дитя мое желанное,Кто безмолвен – тот забыт.

Дитя мое, грядущее туманно,

Но всё в тебе, от самых юных лет,

Неодолимо, властно, непрестанно

Мне говорит, что будешь ты – поэт.

Дитя мое, узка моя дорога, Но пред тобой свободный ляжет путь.Иди, иди в сады живого богаОт аромата вечного вдохнуть!

Там, высоко, на девственной вершине, Где, чуть дымясь, почили облака,Растет цветок, нетронутый доныне,Взыскуемый, как в прежние века.

Пусть говорят, что путь твой – путь безумных, От вечных звезд лица не отврати.Для пестрой лжи услад и оргий шумныхНе отступай от гордого пути.

Пусть говорят, что сны твои обманны. Дитя мое, и жизнь, и смерть – обман.Иди, иди в лазурные туманы!За ним, за ним, цветком небесных стран!

Найдешь его – и узришь мир безбрежный У ног своих! – Но помни и внемли:Тогда, мой сын, сойдя с вершины снежной,Неси твой дар в святую скорбь земли.

Слышишь, как птицы щебечут в саду? —

Мчится на розовых крыльях рассвет.

В тихом саду я блаженство найду,

Влажных ветвей ароматный привет.

Слышишь дрожанье пурпуровых струн? — Алой зари колесница плывет.День возрожденный прекрасен и юн,Грез обновленных воздушен полет.

Властно ликующий гимн зазвучал. Властному зову душою внемли.Это – мгновенье великих начал!Это слиянье небес и земли!

О свет прощальный, о свет прекрасный,

Зажженный в высях пустыни снежной,

Ты греешь душу мечтой напрасной,

Тоской тревожной, печалью нежной.

Тобой цветятся поля эфира. Где пышут маки небесных кущей.В тебе слиянье огня и мира,В тебе молчанье зимы грядущей.

Вверяясь ночи, ты тихо дремлешь В тумане алом, в дали неясной.Молитвам детским устало внемлешь, —О свет прощальный, о свет прекрасный!

Идут, идут небесные верблюды,

По синеве вздымая дымный прах.

Жемчужин-слез сверкающие груды

Несут они на белых раменах.

В вечерний час, по розовой пустыне, Бесследный путь оставив за собой,К надзвездной Мекке, к призрачной МединеСпешат они, гонимые судьбой.

О, плачьте, плачьте! Счет ведется строго. Истают дни, как утренний туман, —Но жемчуг слез в сокровищницу богаПеренесет воздушный караван.

Говорят, я мила… Говорят, что мой взгляд

То голубит, то жжет, как огнем.

Звонкий смех мой весельем звучит, говорят…

Ты не любишь? Так что же мне в нем!

Говорят, небеса вдохновенье дарят Часто музе капризной моей.Моя жизнь для людей дорога, говорят…Ты не любишь? Так что же мне в ней!

В одни глаза я влюблена,

Я упиваюсь их игрою;

Как хороша их глубина!

Но чьи они – я не открою…

Едва в тени густых ресниц Блеснут опасными лучами —И я упасть готова ницПеред волшебными очами.

В моей душе растет гроза, Растет, тоскуя и ликуя…Я влюблена в одни глаза…Но чьи они – не назову я.

Тяжел мне вечный шум житейской суеты

И утонченный яд беседы злой и праздной,

Пустой калейдоскоп, всегда однообразный,

Мучительной для глаз и яркой пестроты.

Он утомляет ум, несет усталость взгляду…

Люблю я тихие часы с тобой вдвоем,

Когда, счастливые, молчим мы – об одном,

Впивая сумерек спокойную отраду.

Благословляю я святую тишину,

Что дышит нежностью задумчивой и ясной.

И наши две души сливаются в одну,

Как две мелодии в гармонии согласной!

Если ты покинут и один,

И забыт безжалостной судьбою, —

Знай, остался верный друг с тобою,

Твой слуга, – твой добрый господин.

Он в твое смиренное жилище

Принесет довольство и покой,

Вкус придаст твоей убогой пище,

Разлучит усталый ум с тоской.

Он пошлет блаженный дар забвенья,

Если гнет в душе твоей лежит!

Тихой ночью, в час отдохновенья,

Нежно он глаза твои смежит.

С ним – зима холодная теплее,

Слаще – отдых, солнце – веселее!

Верный друг, хранитель добрый твой, —

Это труд, труд честный и живой!

Я бродила в полях… а кругом тишина

Свои сладкие сети плела.

И чуть-чуть мне касался волос ветерок,

Точно ласковым взмахом крыла.

По отлогим холмам зеленели поля,

Голубели полоски овса,

И узорным ковром – самотканым ковром

Расстилалась цветов полоса.

Аромат свой медвяный сливали в одно

Алый клевер и тмин кружевной;

Испаренья земли и дыхания трав

Поднимались душистой волной,

Пробегал ветерок по цветущим полям,

Стебли шелковых трав шевеля;

И лилось щебетанье невидимых птиц,

Будто пели, звенели поля.

Я мятежною грудью припала к земле,

И душа моя стала светла…

А кругом тишина, точно нежная мать,

Надо мной свои сети плела.

Какая ласковая осень!

Покой мечтательный везде,

Кармин, и серебро, и просинь

Играют блестками в воде,

Скользят, мерцают в влаге зыбкой,

Не ярко, нежно, всё нежней —

Как бы с усталою улыбкой

Последних тихих, теплых дней.

Прозрачны краски небосвода,

Ясна задумчивая даль…

Какая ширь, простор, свобода —

Какая нежная печаль!

На красный ствол сосны нарядной,

Как стрелы, падают лучи,

Они уже не горячи

Порою осени прохладной.

Пустеет. Ночью огоньки

Уж друг от друга далеки;

И окна ставнями забиты

И – как глаза во сне – закрыты!

Эта ночь не похожа на ночь:

Это – день, утомленный без сна.

В бледно-розовом небе встает

Только призрак луны – не луна.

И скользит мимо полной луны

Облаков голубая гряда…

Так скользят мимолетные сны,

Исчезая вдали без следа.

Тишина… Тишина… Тишина…

Самый воздух загадочно-нем,

И как будто бы тихо дрожат

В нем слова позабытых поэм.

Как дивно рдеют небеса,

Закатной роскошью блистая,

И пышный пурпур – золотая

Перерезает полоса.

Но над зарей – совсем высоко —

Уж нет ни света, ни теней;

Там ночь темнее и темней —

Там странно, холодно, жестоко.

Еще сияет красота, Еще глаза блестят пороюИ смех невольною игроюРумянит яркие уста.Но там – в душе – совсем глубоко,Где недоступно для людей —Там всё темнее и темней,Там странно, холодно, жестоко.

Ты в жизнь мою нечаянно проник.

Тебя мое доверье осветило.

Но слабого величие смутило,

И ты бежишь, как от горы родник.

Не возвращайся, больше не узнаю. Твои черты – они подобны всем.Лишь только раз доступен нам Эдем,И нет путей к утраченному раю…Твои слова для сердца тишина.Ты здесь, иль далеко – я одна.

Не выйдет тот, кто раз попал в мой сад.

Меж гротов, спящих вод, аллей, беседок —

Везде цветы, но аромат их едок,

И неспокоен сон цветущих гряд.

Подобный страстной мысли – сад глубок. Среди прогалин блещут клумбы лилий.А там, где ветви солнце заслонили,Болотных роз сплетается венок.

Из города ведет в мой темный сад Воздушный мост, над пропастью висящий,На дне ее бежит поток шумящий.Чернеют камни, как чудовищ ряд.

Неверен путь ко мне в мой сад манящий, Но от меня дороги нет назад.

Безмолвное отрадно мне признанье

Храню его. Я говорю без слов:

Люблю любовь, как робкий вздох цветов,

Как звезд вечерних бледное мерцанье.

О, полюби и ты мое молчанье! Слова мертвы и тяжелей оков.Слова – души обманчивый покров,В словах – любви с угрозой сочетанье.

Покуда ты любовь свою таил, Я верила – ей нет предела в мире.Она была светилом меж светил,Далеким сном, пылающим в эфире.

Но ты нашел пределы и слова. Зажегся день. Звезда любви – мертва.

И в этом вся моя вина,

Что каждый взгляд твой понимаю,

И в этом вся моя вина,

Что боль как радость принимаю.

Он так далек, прощальный вечер,

Но я той памяти верна —

Тебя люблю я бесконечно,

И в этом вся моя вина.

И в этом вся моя печаль,

Что без тебя мне одиноко,

И в этом вся моя печаль,

Что жду тебя не зная срока,

Я за тобой пойду стократно,

Сквозь все года, сквозь все невзгоды…

Тебя люблю я безоглядно,

И в этом вся моя беда!

Я верила, что в мертвенной долине

У нас с тобой мечты всегда одне,

Что близких целей, отдыха на дне

Равно страшимся, верные святыне.

Товарищ мой… Врагом ты стал отныне. Жила слепой в бездонной глубине.Ты – сновиденьем был в солгавшем сне,Я – призрак создала в своей гордыне.

Но ты расторг сплоченный мною круг. Отдай слова, которым не внимал ты.Отдай мечты. Как мне, им чуждым стал ты, —Мой враг – моя любовь – источник мук…

Иль может быть, всё это сон и ныне — И ты не враг? И ты, как я, в пустыне?

– Я тебя никому не отдам.

Разве это не ты мне сказал?

– Я тебя никому не отдам!

А вчера и сегодня отдал.

Тишине, что стоит за спиной,

Вместе с ней мы глядим тебе вслед.

Одиночество разве со мной?

Без тебя одиночества нет!

– Я тебя никому не отдам!!!

Разве это не ты мне сказал?

– Я тебя никому не отдам!

А вчера и сегодня отдал…

Пустынный зал. Витрины. Свет и мгла

Здесь борются, как боги Зороастра.

Стремится к свету легкая пилястра.

Брожу одна и к вазе подошла.

Две длинные валюты, два крыла, Как руки из сквозного алебастра,Средина округленная, как астра,Два нежных разветвленья у ствола.

С волнением нежданным пред тобою, О, бледная подруга, я стою.Как ты чиста! Влюбленною мечтоюЛовлю мечту прозрачную твою.

Ты чутко спишь. Ты ждешь неутомимо… Всегда одна. Часы проходят мимо…

Страшит меня довольство обладанья

И достиженья мертвенный покой.

Ужасней, чем забвенья мрак пустой,

Час дерзко утоленного желанья.

Обманный час! О если б на свиданья Молитвы приносили мы с собой, —Молитвы ласк! Стремясь к любви душой,Мы для любви любили бы страданья.

От смертных жал бегу к своим мечтам И легкие ищу прикосновенья:Взгляд нежности – нетленный цвет мгновенья, —

Безмолвный поцелуй – венок в мой храм. О, приходи для неземных сближений,Для тщетных ласк, для чистых обнажений.

Люблю я не любовь – люблю влюбленность,

Таинственность определенных слов,

Нарочный смех, особый звук шагов,

Стыдливость взоров страсть и умиленность.

Люблю преодоленную смущенность В беспечной трате прожитых часов, —Блужданье вдоль опасных берегов —И страх почуять сердцем углубленность.

Люблю мгновенно созданный кумир: Его мгновенье новое разрушит.Любовь – печаль. Влюбленность – яркий пир.

Огней беспечных разум не потушит. Любовь как смерть. Влюбленность же как сон.Тот видит сновиденья, кто влюблен.

Люблю твои глаза и грустный их привет.

Узнав, что ты меня казнишь пренебреженьем,

Они в знак траура оделись в черный цвет

И на печаль мою взирают с сожаленьем.

Востока бледного не красит так заря,

Так неба мирного не красит Веспер ясный,

Один в вечерний час над западом горя,

Как эти грустные глаза, твой лик прекрасный.

Так пусть в твоей груди, беря пример с очей,

И сердце гордое исполнится печалью.

Печаль тебе к лицу. Всё в красоте твоей

Прелестней быть должно под траурной вуалью.

Я черной звать готов богиню красоты,

Уродливыми всех, кто создан не как ты.

Я нежно Вас люблю, но сердцем, не глазами:

Лишь недостатки зрит мой неподкупный взор,

А сердце любит их. Всё то, что в Вас, что с Вами,

Оно клялось любить глазам наперекор.

Спокойный голос Ваш мне слуха не чарует,

Блаженства не сулит пожатье Ваших рук,

И чувственный восторг мне крови не волнует,

Когда наедине Вас жду, мой строгий друг.

Но сердце ни уму, ни чувствам не подвластно.

Его желание – одной лишь Вам служить.

И, гордость позабыв, безропотно и страстно

Любить я осужден, пока дано мне жить.

В страданиях моих одна лишь есть отрада:

Любовь – мой грех; в любви познал я муки ада.

Примечания

1

Искусство любви (лат.).

2

О, я больше не могу, я задыхаюсь! (Фр.)

3

«Белая роза» (название модных в то время духов) (англ.).