Ну вот мы и дошли до еще одного знакового события первой русской революции — восстания на броненосце «Потемкин». Сегодня его любят представлять упрощенно: дескать, дали матросам плохое мясо в борще, вот они и озверели.
Да что ж это было?
Для начала посмотрим факты, благо ход восстания известен чуть ли не по минутам — как из следственного дела, так и из многочисленных воспоминаний.
«14 июня (1905 года. — А вт.) в 5 часов утра команду подняли на молитву. Затем после завтрака началась утренняя приборка, во время которой матросы увидели, что на привезенном мясе, подвешенном с левой стороны спардека, ползают черви. Они стали высказывать свое возмущение вахтенному начальнику прапорщику Н. Я. Ливинцеву. Коки на камбузе поддержали команду и отказались готовить борщ Н. Я. Ливинцев доложил об этом командиру.
Е. Н. Голиков в сопровождении старшего судового врача, титулярного советника С. Г. Смирнова, поднялся на спардек. Врач осмотрел мясо и признал его годным. Тогда Е. Н. Голиков приказал матросам разойтись и распорядился поставить на спардеке дневального для записи всех недовольных. Затем он приказал промыть мясо в соленой воде, рассчитывая такой «дезинфекцией» успокоить матросов. Но когда кусок вынули из рассола, все с отвращением увидели, что мясо буквально кишит червями. Матросы разошлись, полные злобы. За обедом никто не притронулся к борщу. По просьбе команды кок И. Данилюк приготовил чай с хлебом. Матросы стали покупать продукты в судовой лавке.»
Надо сказать, что такие случаи, как коллективный отказ от принятия пищи, был явлением не слишком редким как в армии, так и на флоте. Это являлось «проступком», то есть нарушением дисциплины, но не слишком уж большим. Обычно умные командиры старались такие вещи спустить на тормозах. К примеру, граф А. А. Игнатьев в своих знаменитых мемуарах приводит такой эпизод. Он, тогда офицер Лейб — гвардии Кавалергардского полка, в 1896 году прибыл с эскадроном своих кавалеристов в Москву на коронацию Николая И. Их разместили в каких‑то московских казармах, где из‑за местного разгильдяйства кавалергардам на обед дали некую несъедобную брандыхлытину. Гвардейцы, избалованные хорошей едой (а кормили их очень неплохо), отказались это есть. Так Игнатьев достал собственные сто рублей (хотя он был совсем не богатым человеком, эта сотня у него была единственной) и послал унтеров в лавку за хлебом и колбасой. Вопрос был снят.
А что сделал командир броненосца «Потемкин» Голиков? «Тогда командир сказал, что прикажет запечатать бак с борщом и отправить к военному прокурору в Севастополь, но матросы, которые откажутся повиноваться, будут повешены. Затем он приказал не желающим бунтовать выйти из рядов к орудийной башне, однако, кроме кондукторов, никто не двинулся с места. Наступил решающий момент. Социал — демократы, не желая раньше времени обострять конфликт и дать повод к выделению "зачинщиков" для расправы, первыми перешли к башне. За ними последовали и остальные матросы.
Через минуту у правого борта оставалось не более 30 человек. Но тут выступил старший офицер И. И. Гиляровский. Вместе с прапорщиком Н. Я. Ливинцевым он остановил перебегавших матросов и приказал записать их фамилии, а остальным велел разойтись. Едва боцманмат В. И. Михайленко начал переписывать матросов, как из толпы у башни послышался крик: "Кто переписывает, тот будет висеть на рее сегодня с Голиковым!". И. И. Гиляровский приказал принести брезент, и матросы поняли, что готовится расстрел.
Из группы обреченных раздались голоса: "Ваше высокоблагородие, не стреляйте, мы не бунтовщики!"»
(Б. Гаврилов, историк)
Возможно, капитан никого расстреливать и не собирался. Тем более, что по закону он мог отдать кого‑то из матросов под суд, но не казнить своей властью. Попугать решил. И доигрался. Матрос А. Н. Матюшенко закричал: «Братцы, что они делают с нашими товарищами? Забирай винтовки и патроны! Бей их, хамов!» И рвануло. Вообще‑то действия капитана мало понятны. Мелкое происшествие он сознательно раздувает до размеров бунта — и в самом деле получает бунт. Дело проясняется, если посмотреть, что творилось на Черноморском флоте.
Закипевший котел .
Сначала о флоте вообще. В Российской империи это был элитный род войск. Достаточно сказать, что первое звание мичмана, которое гардемарин получал, выходя из Морского корпуса, по Табели о рангах было чином X класса и соответствовало армейскому поручику — то есть на два ранга выше, чем в армии (первый армейский чин, подпоручик, соответствовал XII классу). Попасть не дворянину в Морской корпус было практически невозможно. Так что публика на кораблях ходила специфическая.
С матросами тоже было интересно. Их старались брать из рабочих. В 1905 году количество таких на Черноморском флоте составляло 30 % всех матросов. По сравнению с процентом рабочих к населению империи — это очень много. Причина тут проста — тогдашние корабли, в особенности броненосцы, были набиты сложными механизмами. Учить обслуживать эти механизмы «деревенского Ваню» — дело очень муторное и малоперспективное. Рабочие же уже по своей работе имели опыт общения с разными механизмами, зато у них была своеобразная психология. К этому времени забастовка уже являлась одной из любимых фабрично — заводских забав.
Служба на кораблях была очень тяжелой, в том числе и в бытовом плане. Но дело не только и не столько в трудностях. Как уже говорилось, рабочие имели чувство собственного достоинства, а в России «нижний чин», в общем‑то, считался не совсем человеком. Например, у входа в севастопольский городской парк висели таблички с надписями: «Собак не водить. Нижним чинам вход воспрещен». Кроме того, матросам было запрещено ходить по главным улицам — по Большой Морской и Екатеринославской, по Историческому и Приморскому бульварам.
А вот такую вещь я уже вообще отказываюсь понимать: матросам было запрещено посещать места героической обороны Севастополя во время Крымской войны! Это ж какой дебил с адмиральскими орлами до такого додумался?! Читая подобное, начинаешь понимать, что при Сталине называлось «вредительством».
Разумеется, революционеры такого не упустили. В одной из социал — демократических листовок говорится:
«Но как вам не стыдно делать подобные распоряжения?.. За что же тогда наши деды и прадеды положили головы и орошали своею горячею кровью все здешние курганы, а нам теперь воспрещаете посещать эти места?.. Зачем же вы просили в 1903 году деньги у нижних чинов на сооружение памятников, а теперь не пускаете их в те места, где поставлены эти памятники?»
А ведь в самом деле.
В общем, обстановочка была той ещё. И, как и следовало ожидать, начались конфликты. В июле 1903 года случился бунт на учебном крейсере «Березань». Его участники потребовали улучшить питание, угрожая открыть кингстоны и потопить крейсер. Офицеры с большим трудом успокоили команду. И это была только видимая часть айсберга.
19 января 1905 года командующему Черноморским флотом адмиралу Г. П. Чухнину был подан рапорт о политической неблагонадежности команд. Его резолюция гласила:
«Вообще, я давно слышу о боязни начальствующих лиц своих же собственных команд, которую они и при мне не скрывают, почему прежде всего предлагаю, чтобы они проводили должное время среди своих подчиненных нижних чинов, следили бы за ними и водворяли бы воинскую дисциплину, чтобы не бояться нижних чинов».
Заметим, этот рапорт подан до начала основных событий революции.
Адмирал отреагировал с большим умом и сообразительностью. Он запретил матросам иметь любые книги. Лучший подарок революционерам сделать было трудно. Представьте, какой- нибудь агитатор говорит матросам:
— А потому, ребята, вам книги запрещают, чтобы вы правды не узнали.
И достает брошюру Ленина.
Цусима все эти настроения подогрела. Реакция на нее среди матросов была куда сильнее, чем у гражданских. Выходило: эти офицеры, ко всему прочему, и воевать не умеют, они нас утопят.
Кстати, какую‑то более — менее внятную политико — воспитатель- ную работу на флоте начали проводить лишь через несколько лет, когда уже было поздно. А в 1905 году, видимо, полагали, что у матросов мозги под бескозырками отсутствуют. Хотя, скорее, они отсутствовали под иными адмиральскими фуражками.
Тем временем на побережье снова пошли сплошной чередой стачки, которые устраивали те же самые рабочие, что и носили матросскую форму. К весне 1905 года бастовали рабочие Евпатории, Феодосии, Керчи, Николаева, Севастополя, Бердянска, Таганрога. Короче, атмосфера на берегу тоже накалялась. А матросов от берега отгородить невозможно.
Разумеется, революционеры старались использовать сложившуюся ситуацию. Более всего это удалось социал — демократам. У эсеров дело не складывалось — подпольная работа в армии, а в особенности на флоте, требует упорства и терпения, каковыми качествами социалисты — революционеры не отличались. У эсдеков с этим обстояло лучше.
Еще в начале 1904 года при Севастопольском комитете РСДРП был создан специальный Центральный флотский комитет («Централка»), в него вошел и один из будущих участников восстания на «Потемкине» — матрос Г. Н. Вакуленчук.Работа этой структуры имела некоторый успех.
2 декабря 1904 года помощник начальника Таврического губернского жандармского управления ротмистр Н. А. Васильев в донесении сообщал: «За флотской группой идет наблюдение, пока не давшее результатов: партия эта крайне конспиративна, а наблюдение за ней с трудом возможно».
Дело тут, конечно, не в эдакой неуловимости «красных» матросов. Работать на кораблях жандармам, по многим причинам, было сложно. А структур вроде особых отделов в царском флоте так и не создали до 1917 года. (В армии они появились лишь в начале Мировой войны).
Нельзя сказать, что успехи революционеров были особо грандиозными. Так, на «Потемкине» на момент восстания из 788 матросов 30 считали себя социал — демократами, из них 13 — большевиками, в том числе и «комитетчик» Вакуленчук. Но Матюшенко, начавший восстание, являлся «революционером вообще», по психологии — скорее анархистом. То есть: «Бей их, гадов, а там поглядим».
С апреля большевики начали готовить восстание на Черноморском флоте. Кстати, «Потемкину» в нем отводилась не самая главная роль. Тем не менее, кое — какие приготовления матросы сделали. К примеру, возле оружейной, где хранились винтовки, были припрятаны пожарные топоры — чтобы в случае чего не мучиться с выносом дверей, и так далее. На других кораблях тоже кое‑что делали.
Всё это отнюдь не значит, что восстание обязательно состоялось бы. Далеко не все члены «Централки» стремились к немедленным активным действиям. К тому же командование флотом тоже принимало меры. Оно пачками списывало на берег матросов, заподозренных в неблагонадежности. Да и, в конце концов, далеко не факт, что небольшое количество социал — демократов сумело бы поднять матросов в «час икс». Но.Разумеется, офицеры если не знали, то догадывались, что в матросских кубриках творится что‑то не то. Причем у флотских офицеров интересоваться политикой традиционно было не принято — то есть они совершенно не представляли, что вообще происходит. Люди откровенно нервничали. Именно этим и объясняется, что капитан Голиков отреагировал так, как он и отреагировал.
Итак, 13 мая броненосец и сопровождавшая его миноноска № 267 прибыли для учебных стрельб к Тендровской косе, что примерно в 260 километрах от Севастополя и в 60 — от Одессы. В тот же день появилось и злополучное мясо. Оно было куплено в Одессе, куда за ним ходила миноноска, где находился ревизор с «Потемкина» мичман А. Н. Макаров с командой матросов.
А в городе творилось черт те что.
Как раз 13 июня там началась всеобщая стачка. Волновалась и армия. 13 июня 400 солдат гарнизона собрались на митинг, на котором постановили не стрелять в народ и вообще помочь рабочим, если те выйдут на улицу.
«Найти достаточное количество провизии в таких условиях оказалось нелегко. Матросы обошли весь город, но безрезультатно. Тогда они предложили мичману вернуться на Тендру и взять мясо из флотских холодильников. Однако ревизор приказал купить несвежее мясо в магазине Копылова. Его вполне устраивала цена, а плохому качеству он не придавал значения».(Гаврилов)Б.
Сообщение о стачке добавило напряжения как среди матросов, так и среди офицерского состава. А на следующий лень случились уже описанные события.
Итак, восстание началось. Моряки бросились на батарейную палубу и разобрали винтовки.
«Но патронов не было. Несколько обойм, спрятанных заранее за иконой Николая Угодника, разобрали моментально. Тогда машинный ученик П. И. Глаголев взломал замок оружейного погреба, а подручный хозяина трюмных отсеков Я. Медведев вынес оттуда патроны».(Б. Гаврилов)
Матросы довольно быстро овладели кораблем. В ходе восстания и сразу после него были убиты семь офицеров (из 27), в том числе — капитан и судовой врач. Последнему дорого обошлось его заключение о качестве мяса. Остальных арестовали. Потери среди матросов — четверо убитых (в том числе большевик Вакуленчук) и трое раненых.
До кучи восставшие пальнули пару раз из мелкокалиберной пушки по миноноске — восстание началось и там.Надо сказать, что восстание на «Потемкине» поддержали не все. Активно участвовали примерно 300 матросов, против были около 60 человек плюс 10 кондукторов. Последние являлись сверхсрочниками, «полуофицерами», их всё на службе устраивало. 400 человек не занимали вообще никакой позиции.
Матрос Л. И. Летучев, во время событий бывший «салагой», вспоминал:
«Восстание на броненосце "Потемкин" застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был "за", потому что не понимал и не разбирался в нем.
Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нес вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всем этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении».
В командиры броненосца восставшие против воли назначили штурмана, прапорщика Д. П. Алексеева. Фактически же всем заправляла комиссия из 25 человек во главе с А. Н. Матюшенко.
После чего встал вопрос: «А дальше‑то что»? Мнения были разные. Но с одной стороны, в Одессе бунтовали народные массы, с другой — кораблям требовались уголь, вода и продовольствие.
Он шел на Одессу, а вышел к Констанце .
А в Одессе царил полный бардак. По сравнению с этими событиями забастовка 1903 года была мелкими беспорядками. На этот раз бастовали все кто мог. Полиция и казаки оказались бессильными, войска митинговали в своих казармах и совершенно не рвались наводить порядок. Рабочие разгуливали по улицам с красными флагами, причем на этот раз лозунги были политическими: «Долой самодержавие!».
Что касается руководства забастовкой, то с этим было вообще никак. Одесса и в 1903 году отличалась крайней пестротой политической палитры, а теперь стало еще веселее. К тому же местные жандармы, имея кое — какой опыт, ещё на ранней стадии развития событий подмели местное руководство РСДРП и социалистов — революционеров. Развитию забастовки это ничуть не помешало — но теперь никто не знал, что делать.
Вот в такое интересное время, 15 мая 1905 года, на одесском рейде стали броненосец «Потемкин» и миноноска № 267. Арестованных офицеров отправили на берег, а потом задумались: что теперь делать? Наиболее последовательные революционеры выступали за то, чтобы высадить в город десант. Но далеко не все матросы горели желанием активно участвовать в революции. «Пассивные» являлись, в большинстве, «салагами». Пока они оставались на корабле, то находились под влиянием старослужащих, но была опасность, что стоит им оказаться на берегу, как многие попросту разбегутся.
При виде броненосца народные массы стали стекаться в порт. Часть из них пришла по призыву экипажа «Потемкина» — грузить на корабль уголь, часть — помитинговать. Кто‑то стремился, пользуясь случаем, пограбить портовые склады — а ведь среди них были и винные. Так что началась нормальная классовая борьба — грабежи вскоре переросли в пожары.
Тем временем власти слегка пришли в себя и начали стягивать в Одессу войска из других мест. Солдаты окружили порт и открывали огонь, не особо разбираясь. В основном, пострадали те, кто пытался спастись от пожаров. По официальным данным администрации, в эти дни в городе от разных причин погибло 1260 человек. Рассеяв толпу, солдаты куда‑то оттянулись.
Повстанцы на броненосце продолжали занимать непонятную позицию. Они отправились к городскому начальству — сообщить, что намерены похоронить Вакуленчука. Те ничего возразить не могли. У броненосца имелось четыре 305–мм, шестнадцать 152–мм, четырнадцать 75–мм, два 63–мм, шесть 47–мм и два 37–мм орудия. Особенно впечатляют четыре орудия главного калибра — снаряд из такой пушки напрочь сносит многоэтажный кирпичный дом. Поскольку корабль шел на стрельбы, с боеприпасами у него было всё хорошо. Так что похороны разрешили. Для церемонии было выделено 15 матросов, по пути на кладбище к ним присоединилась толпа в 15 тысяч человек.
Но тут начались проблемы. Несколько матросов, которых послали за мясом на городские бойни, были арестованы полицией. И тогда революционеры на «Потемкине» решили немного пострелять.
«От команды броненосца "Князь Потемкин — Таврический".
Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем под одну крышу на борьбу за свободу; пришел последний час нашего страдания, — долой самодержавие!
У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен».
Впрочем, не все потемкинцы поддерживали такие развеселые действия. В итоге нашли компромиссный вариант: броненосец выпустил несколько снарядов из 152–миллиметровок. Именно тогда над кораблем был поднят красный флаг. Снаряды произвели впечатление, но всё же это был не обстрел орудиями главного калибра.
Впрочем, этого хватило, чтобы арестованных выпустили. Более никаких активных действий против города восставшие не предпринимали. Им стало не до этого.
17 июня из Севастополя подошла эскадра в составе броненосцев «Три Святителя», «Георгий Победоносец», «Двенадцать Апостолов», минного крейсера «Казарский» и миноносок за номерами 255,258,272 и 273. Задача у эскадры была простой: либо принудить «Потемкин» сдаться, либо пустить его на дно. Силы были явно неравны, особенно если учесть, что на мятежном крейсере не имелось офицеров. А артиллерийская стрельба на море — искусство, требующее очень серьезной квалификации.
И тут случился эпизод, вошедший в историю под названием «немой бой». «Потемкин» прошел сквозь строй судов, блокирующих выход в море — по нему не было сделано ни одного выстрела. Броненосец тоже не стрелял. Потом таким же манером он вернулся обратно. На этот раз к «Потемкину» присоединился броненосец «Георгий Победоносец», который тоже встал на рейде — правда, команда последнего вскоре передумала бунтовать и предпочла занять нейтральную позицию. Что касается остальной эскадры, то она на полном ходу ринулась обратно в Севастополь, пока ещё кто- нибудь не взбунтовался. И не зря. 19 июня случилось восстание на учебном судне «Прут» — правда, без особых последствий.
Недаром и. о. прокурора симферопольского окружного суда В. В. Новицкий 1 июля писал прокурору одесской судебной палаты А. И. Поллану:
«Черноморский флот в настоящем его составе представляет грустное зрелище: высшее начальство растерялось и буквально не знает, что делать, младшие офицеры бранят начальство и всю вину за происшедшее сваливают на него, матросы сознают, что они господа положения, что их боятся, и ведут себя вызывающе. Одним словом, полное разложение флота, чреватое в будущем грозными событиями».
Что же касается «Потемкина», то на нем возобладали умеренные настроения. Броненосец под Андреевским флагом (заметим — не под красным) ушел в румынский порт Констанцу для того, чтобы попробовать достать уголь и продовольствие. Не получив, сходил за этим же в Феодосию. Там он загрузился, но никаких попыток совершить какие‑то резкие действия команда уже не предпринимала. Революционный порыв большинства матросов иссяк. 25 июня крейсер снова пришел в Констанцу, где матросы сдались румынским властям.
Миноноска № 267 вернулась из Констанцы в Россию. «Потемкин» румыны вернули России (правда, в несколько «раскулаченном» виде), а вот матросов не выдали. Судьбы у них сложились по — разному. С лидером мятежников, А. М. Матюшенко, мы еще встретимся.
Восстание «Потемкина» изрядно радикализировало обстановку в стране — ведь стало казаться: уже шатается армия. Что, как вскоре выяснилось, было не совсем так.
В дальнейшем произошли еще несколько военных восстаний. 14 ноября — на крейсере «Очаков» под командованием лейтенанта П. П. Шмидта; два раза в Кронштадте — в октябре 1905–го и в июле 1906 года; в Свеаборге (Финляндия) — также в июле 1906 года. Заметим — во всех случаях бунтовали матросы. Как и впоследствии — в 1917–м.