Ночью думы муторней. Плотники не мешкают. Не успеть к заутрене — Слишком рано вешают. Лучше ляг да обогрейся — Я, мол, казни не просплю… Сколь веревочка ни вейся — А совьешься ты в петлю! (Владимир Высоцкий)

Когда вспоминают чрезвычайную жестокость Гражданской войны, редко задумываются: а почему так происходило? Причин, конечно, много. Но одна из них в том, что крестьяне и рабочие, воевавшие на стороне красных, в детстве или в юности были свидетелями действий карательных отрядов и столыпинских воен- но — полевых судов во времена революции 1905–1907 годов. Жители деревень и рабочих предместий платили по старым счетам. С процентами.

Хотя Столыпин был прав: «Сперва успокоение, потом реформы». Только вот вышло из этого… Потому что действовали по принципу: «Разберись, кто виноват, и накажи кого попало».

Ответный ход

Лавину крестьянских восстаний можно было остановить лишь двумя способами. Первый — провести‑таки аграрную реформу. Но российские власти оказались на это не способны, потому в 1917 году и кончили так бесславно. Второй способ — пресечь беспорядки военной силой. По всей Руси великой «на подавление» двинулись карательные отряды. Действовали они предельно жестко. Вот, к примеру, как происходило «умиротворение» в окрестностях Москвы.

Командир лейб — гвардии Семеновского полка «полковник Мин выделил шесть рот под командой 18 офицеров и под начальством полковника Римана. Этот отряд был направлен в рабочие поселки, заводы и фабрики по линии Московско — Казанской железной дороги. Отправляя эту часть полка в кровавый поход, полковник Мин отдал приказ, в котором предписывалось буквально следующее: "…арестованных не иметь и действовать беспощадно. Каждый дом, из которого будет произведен выстрел, уничтожать огнем или артиллериею"».

Жесткость Мина понять можно — дело происходило сразу после Декабрьского вооруженного восстания. Другое дело, что офицеры, мягко говоря, несколько увлекались карательными мерами, особо не разбираясь, кто прав, кто виноват. И так происходило по всей стране.

«По приезде на станцию Перово несколько солдат, под личной командой Римана, штыками закололи пом. нач. станции. Как фамилия жертвы — мне не известно. Во время взятия в штыки начальника станции присутствовал.

Со слов офицеров полка слышал, что на ст. Голутвино был расстрелян машинист Ухтомский и еще 30 человек. В расстреле Ухтомского, если не ошибаюсь, участвовали солдаты и офицеры 9 роты, под командой капитана Швецова. Как зовут Швецова — не помню. Из разговоров офицеров мне было известно, что особыми зверствами отличался Аглаимов — адъютант одного из батальонов. Аглаимова зовут Сергей Петрович. Зверство его выражалось в том, что собственноручно из нагана расстреливал взятых в плен, за что получил высший орден Владимира 4–й степени. Наряду с Аглаимовым такими же зверствами отличались братья Тимроты. Из разговоров с Поливановым или Сиверсом в ДПЗ узнал, что они находятся за границей».

(Из протокола дополнительного допроса обвиняемого Шрамченко Владимира Владимировича, произведенного в ПП ОГПУ в ЛВО, г. Ленинград, 27 ноября 1930 года.)

Поясню. «Взятие в штыки» означает, что солдаты ворвались на станцию и перекололи всех, кто не успел убежать.

На селе все происходило примерно так же.

«В деревню прибыл карательный отряд. Его командир, уланский ротмистр, приказал выдать зачинщиков. Когда его приказание не было выполнено, солдаты схватили нескольких крестьян и повесили. Хотя двоих из них, братьев Семеновых, вообще не было в деревне во время разгрома усадьбы. После всех мужчин подвергли порке».

(П. Колосов)

Что‑то знакомое, не правда ли? Именно так во время Гражданской войны действовали и красные, и белые. Опыт имелся.

Чрезвычайные меры

Пришедший на пост премьер — министра Петр Иванович Столыпин понимал, что подобный беспредел необходимо вводить в какие‑то рамки. 19 августа 1906 года он подписал указ о введении военно — полевых судов. Вообще‑то указ должна была утвердить Государственная дума, но действовать он начал сразу же после подписания.

Сам Столыпин обосновывал свой указ так.

«Власть — это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка… Где аргумент бомба, там естественный ответ — беспощадность кары. Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя его ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете».

Власти всех уровней отнеслись к новому закону с большим одобрением. Через шесть дней после его издания, 26 августа, Николай II повелел военному министру объявить командующим войсками его требование о безусловном применении закона о военно- полевых судах. Вместе с этим командующие войсками и генерал- губернаторы предупреждались, что они будут лично ответственны перед «его величеством» за отступления от этого закона.

Региональные власти не отставали. Так, например, Прибалтийский генерал — губенатор 14 декабря 1906 г. писал: «В настоящее трудное время от всех без исключения офицеров надлежит требовать проявления мужественного сознания необходимости действовать решительно в постановлении приговоров, суровость коих нужно признать необходимою для пресечения преступной деятельности отбросов населения, стремящихся поколебать основы государственного строя».

Что же представлял из себя военно — полевой суд? Эти суды были двух видов: военно — окружные и собственно военно — полевые. В первом случае каждый из таких судов состоял из 5 строевых офицеров, назначаемых начальником гарнизона. Обвинительный акт заменялся приказом о предании суду. Заседания военноокружного суда проходили при закрытых дверях, приговор выносился не позже чем через двое суток и в течение 24 часов приводился в исполнение по распоряжению начальника гарнизона. Во втором варианте все было точно так же, но судей назначал командир полка, осуществлявшего карательную операцию на данной территории. Разница происходила из‑за того, что часто на «умиротворение» бросали части, прибывшие из других мест. Прежде всего — гвардейские, которые не желали подчиняться местному начальству.

Вот как оценивал деятельность этих структур один из современников.

«Военно — полевой суд не был стеснен в своей деятельности процессуальными формами. Он являлся прямым отрицанием всего того, что носило название "гарантии правосудия". Вместо публичности заседания была введена исключительная замкнутость всего процесса разбирательства при недопущении на заседание даже и тех немногих лиц (например, родных подсудимых), с присутствием которых мирилось рассмотрение дела при закрытых дверях в обычном суде. Отменялось объявление приговора в присутствии публики. Вместо обвинительного акта представлялось краткое распоряжение генерал — губернатора о предании военно — полевому суду. Не было судоговорения, так как исключалось присутствие на заседании как прокурора, так и защитника. О независимости судей из числа офицеров, назначенных по усмотрению начальства, не могло быть и речи. Они были связаны требованием политики царизма выносить приговоры к смертной казни. Известно, что попытки не подчиняться этим требованиям влекли за собой репрессии для некоторых членов военно — полевого суда».

Насчет «репрессий» несколько преувеличено — но вот то, что офицеры, проявляющие «либерализм» (то есть пытавшиеся разобраться), с треском вылетали со службы или переводились в разные медвежьи углы — известны.

Надо сказать, что Николай II пытался смягчить предлагаемые Столыпиным меры. «Напоминаю Главному военно — судному управлению мое мнение относительно смертных приговоров. Я их признаю правильными, когда они приводятся в исполнение через 48 часов после совершения преступления — иначе они являются актами мести и холодной жестокости». Однако мнение императора во внимание принято не было — казнили всё равно в течение суток. Так бывает очень часто. Высшая власть может говорить что хочет — а на местах действуют так, как считают нужным. Тем более, что, в отличие от товарища Сталина, Николай II не брал на себя труд проверять: выполняются его распоряжения или нет.

Напрашивается сравнение со знаменитыми «особыми тройками» тридцатых годов. При ближайшем рассмотрении это сравнение оказывается отнюдь не в пользу столыпинских чрезвычайных судов. Не все знают, кто входил в «особые тройки». Так вот, в них входили следующие товарищи: председатель НКВД данного района, первый секретарь партии и прокурор. То есть присутствовал юрист — человек, который знал законы и юридическую практику, и не стоит думать, что его присутствие было чисто формальным. Не все знают, что «особые тройки» нередко выносили и оправдательные приговоры. Другое дело, что беспредела в тридцатых было выше крыши, но это совсем иная тема. Все- таки присутствие юриста демонстрирует, по крайней мере, желание властей хоть в какой‑то мере соблюдать закон. Иначе зачем было вообще огород городить? Можно сажать по три чекиста и спокойно шлепать приговоры конвейерным методом…

Вешать и пороть

Но вернемся к столыпинским военно — полевым судам. Как уже было сказано, здесь действовала «особая пятерка», состоящая даже не из военных юристов, а из строевых офицеров. Военные — это люди совсем иной профессии, имеющие совершенно иную психологию. Они не только не знают законов, но и не имеют, да и не могут иметь опыта ведения следствия. А вот решительности у военных всегда много.

Что же касается царских офицеров, то там дело обстояло еще веселее. Ни в гимназиях, ни в военных училищах не преподавали обществоведения или чего‑то вроде «основ государства и права». Более того: в офицерской среде культивировалось презрение к полиции и жандармам, равно как и к юристам. Так что сведения о следственных действиях и о судебной процедуре у «судей» были минимальными. К тому же чем во все времена отличаются армейские начальники? Стремлением выполнить приказ и доложить об исполнении. Поэтому в военно — полевые суды назначали тех, кто работает максимально быстро и не задает лишних вопросов. Можно вспомнить и психологию тогдашних господ офицеров. На «умиротворение» были брошены прежде всего гвардейские части с их подчеркнуто элитарным духом. Как вспоминают многочисленные очевидцы, большинство гвардейских офицеров воспринимали происходящее как «бунт черни». Бунтует быдло? Вешать и пороть. Пороть и вешать. Это ничем не отличалось от того, как впоследствии уже совсем иные люди «давили контру». В обоих случаях сначала приводили приговор в исполнение, потом разбирались. Или не разбирались.

«Столыпинский режим уничтожил смертную казнь и обратил этот вид наказания в простое убийство, часто совсем бессмысленное убийство по недоразумению», — так оценил происходившее Витте.

Военно — полевые суды просуществовали восемь месяцев. Весной 1907 года Дума указ не утвердила, и они прекратили свое существование. Да и революция к тому времени уже явно шла на спад.

Каков же итог их работы? Только военно — окружными судами были приговорены к смертной казни 4797 человек, из них повешены 2353 человека. (По другим данным, эти числа равны 6193 и 2694 соответственно.) Военно — полевыми судами — более тысячи, кроме того, без суда и следствия, по распоряжениям генерал- губернаторов, расстреляно 1172 человека.

По сравнению с последующими событиями бурного XX века — не так уж и много. Но ведь главный вопрос — это реакция общества на происходившее. А она оказалась очень бурной. Прежде всего, был сильно подорван престиж армии, что аукнулось в 1917 году. Но хуже иное: когда перед участниками Гражданской войны вставала необходимость жестких мер, они знали, как действовать. Только вот масштабы были куца более серьезные…