В 1904 году в заваривающуюся кашу добавилась еще одна сила, которая до этого не доставляла особой головной боли правительству. Речь идет о либеральной интеллигенции.
Путь от народников
Истоки русского либерализма лежат там же, где и истоки русской революции — в народническом движении. Начали они с «теории малых дел».
Можно, к примеру, вспомнить Дмитрия Ивановича Шаховского, которого называют «собирателем либерального движения». Он много сделал для того, чтобы либералы стали представлять из себя нечто единое — насколько это вообще возможно для данной публики. Характерно, что Шаховской происходил из старинной дворянской семьи.
Так вот: Шаховской начал с распространенной в те времена «теории малых дел». Он стал работать с народными школами в Тверской губернии. Как он сам писал:
«Мы демократы. Мы желаем полной равноправности. Мы стремимся к возможно полному и всестороннему развитию личности. Мы хотим свободы».
Но потом, как и многих других, его потянуло поиграть в демократические игры. В Российской империи возможностей к этому было немного, но всё же они имелись. Это прежде всего так называемые земства — созданные во времена реформы Александра II органы местного самоуправления. Попасть туда мог далеко не всякий, нужно было иметь определенный имущественный ценз — но у большинства либералов он имелся. Земства ведали школами, больницами и кое — чем еще. Но что самое главное — там кипела столь милая сердцу либералов демократическая жизнь. Еще одной возможностью поиграть в демократию было городское самоуправление — городские Думы. Через эти учреждения прошло большинство лидеров российского либерального движения.
Такие люди, как Шаховской, начали пытаться устанавливать связи между земствами. Это уже было деятельностью на грани легальности. То есть за такое ещё не сажали, но некоторые неприятности на свою голову можно было получить. Именно так и родилось так называемое земское движение, которое было либеральным и оппозиционным.
Впрочем, такие, как Шаховской, были редкостью. Большинство будущих либералов играли в демократию с возможным комфортом. Они боролись за счастье народа, одновременно получая очередные чины.
Тут стоит пояснить: Табель о рангах распространялась в России не только на чиновников, но и на всех государственных служащих — включая, например, преподавателей университетов, инженеров на казенных железных дорогах и предприятиях и так далее. При этом выпускники вузов часто поступали следующим образом: они, как тогда говорили, «зачислялись по министерству», а потом шли работать к частникам, где платили больше. В соответствующем министерстве они должностей не занимали и зарплаты не получали, но чины по выслуге им шли. Так что нередко человек, всю жизнь проработавший, например, частнопрактикующим адвокатом, имел высокий чин государственного служащего.
Так вот: из 105 человек земского движения конца девяностых, о которых имеются сведения, 26 имели чины III–IV класса, 30 — V–VIII и 49 человек — IX–XIV классов.
Психология земцев довольно быстро менялась. Если первоначально они шли «служить народу», то потом уже собирались «вести народ». Такое, впрочем, свойственно и революционерам — но данные господа пошли дальше. Они стали считать, что именно «либеральная интеллигенция» и есть «соль земли русской». То есть, прежде всего, эти господа боролись за свои права. О народе, конечно, тоже вспоминали. Иногда.
Тем более, к началу XX века либеральное народничество окончательно увяло, а на его смену явился западный либерализм. Этому способствовало и то, что на подмогу земцам пришли бывшие марксисты — такие, как знакомый нам Петр Струве. Главной целью либералов стало «сделать, как на Западе» — и тогда всё станет хорошо. Словом, их особенностью было то, что они мечтали реализовать некие идеальные схемы, совершенно не задумываясь — а будут ли они работать в данное время и в данном месте.
В этом смысле очень показательна бывшая марксистка Екатерина Кускова. Еще вращаясь в кругах «экономистов», она прославилась тем, что крупно проговорилась при попытке написать некий манифест российского экономизма. Напомню, что «экономисты» полагали: рабочие не должны заниматься политической борьбой, их дело — бороться за свои конкретные интересы.
Однако из текста Кусковой следовало, что дело рабочих — грудью встать за либералов. На фига? А вот так. Хотя, как мы видели, рабочих вполне устроил бы и царь-батюшка, прояви он хоть какое-то внимание к их интересам.
Собственно, Кускова и попала в историю только потому, что ее стали увлеченно пинать такие блестящие публицисты, как Плеханов и Ленин.
Либеральные идеи начали довольно быстро распространяться среди образованной части российского общества. Причем главным способом их распространения была легальная пресса.
Крамола между строк
Газет в Российской империи выходило много и разных. Были официозные — такие, как «Правительственный вестник» и «Русский инвалид». Были проправительственные — вроде «Московских ведомостей». Имелись многочисленные бульварные — например, «Московский листок» и «Копейка». И либеральные — такие, как «Русь» и «Русское слово».
О последней газете стоит сказать особо. Ее издавали отнюдь не политически озабоченные граждане, а знаменитый издатель И. Д. Сытин, являвшийся прежде всего успешным коммерсантом. Сытин что ни делал — всё было на высшем уровне. Вот и у этой газеты имелась отлично налаженная корреспондентская сеть — как в России, так и за рубежом. Недаром «Русское слово» называли «фабрикой новостей». Тираж ее в 1904 году составлял 117 тысяч экземпляров, а к 1916 году вырос уже до фантастического по дореволюционным меркам размера в 739 тысяч. Для серьезной газеты того времени — запредельный тираж.
До 19 октября 1905 года прессе в России жилось не слишком весело. Александр II отменил предварительную цензуру, но карательная цензура сохранилась, усилилась при Александре III и таковой оставалось при Николае. Причем она была очень жесткой. За нарушения газеты нещадно штрафовали, конфисковывали номера, могли и закрыть (хотя последнее случалось нечасто: газетчики знали границы дозволенного). Что же касается штрафов и конфискаций, то их очень быстро научились использовать в своих целях. Время от времени газеты выдавали что-нибудь «нецензурное», номер конфисковывали — но, имея своих людей в типографии (а все приличные газеты располагали собственными печатными мощностями), очень легко заныкать от конфискации несколько сотен номеров. Потом эти номера продавались из-под полы по цене, доходившей иногда до 15 рублей (обычная цена солидного издания составляла 10–15 копеек). Так что и штраф «отбивался», и, что главное — газета получала рекламу как пострадавшая за правду. А это в нашей стране всегда любили.
Но обычно журналисты действовали менее радикально, в рамках цензуры. Один из вечных способов — это подборки новостей. Тут ведь главное — какие новости выбирать. Как известно любому журналисту, можно так подобрать совершенно достоверные факты из жизни страны или города, что происходящее будет выглядеть как филиал рая на земле. А можно наоборот, и получится: вокруг не жизнь, а ад кромешный. К примеру, «Русское слово» во времена русско — японской войны перепечатывала новости из «Таймс», от их японских корреспондентов. Да и погромов на страницах «Русского слова» случилось куда больше, чем в действительности. Прямого вранья не было — но ведь любую уличную драку можно описать как погром. Как рассказывал один из участников очередной забастовки: «По пути к заводоуправлению дали по морде проходившему мимо еврею» — вот тебе и «национальный конфликт».
Но самым интересным явлением, появившимся в либеральной прессе, стал жанр, получивший у акул пера термин «русская журналистика». Хотя на самом деле его стоит назвать «интеллигентской». Суть его вот в чем.
Журналист по определению оперирует фактами. Конечно, эти факты могут быть тенденциозно подобраны, перевраны и даже просто выдуманы. Но в статье они должны быть.
Либеральные публицисты зачастую обходились без фактов. Статьи представляли из себя сочинения на тему: «Что я думаю по этому поводу». Особенную популярность жанру придавало то, что с либеральной прессой часто сотрудничали известные писатели. А тогда считалось, что если писатель рассуждает «от фонаря» — так оно и надо. Он же писатель, он лучше всех знает. Тем более, из писателей лепили идолов. Взять, к примеру, самую известную историю — «отлучение» Льва Толстого. На самом-то деле в Определении Священного синода было сказано: «Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого». Никакой анафемы по отношению к нему не провозглашалось, ее впоследствии выдумал либеральный писатель и журналист А. Куприн. Зато шума- то было сколько! Даже знакомый нам жандармский генерал Спиридович полагал это большой ошибкой — по его сведениям, Толстого оппозиционеры не шибко читали, а после данного Определения Синода он стал чуть ли не иконой интеллигенции, вроде академика Сахарова в «перестройку».
Разумеется, применялся и эзопов язык. Либеральная интеллигенция быстро выучилась читать между строк. А ведь между строк можно прочесть все что угодно. В семидесятые годы XX века существовал такой анекдот:
— Как надо издавать книги для интеллигенции?
— Они должны состоять из чистых страниц. Интеллигенты всё равно прочтут там, что хотят.
Вот и читали — о том, что у нас всё плохо, а вот на Западе.
Сюда же подверстывалась и литература, которая в те времена была неотделима от газет — в них печатались художественные произведения, и многие известные писатели начинали именно в газетах. Примером может служить история с повестью Куприна «Поединок», которая была напечатана в мае 1905 года (время-то какое!) в сборнике «Знание» и вызвала страшную полемику. Речь шла не о художественных достоинствах и даже не о том, правду написал автор или приврал — тем более, что слов коллег героев повести, провинциальных офицеров, слышно не было, хотя бы потому, что военнослужащим было запрещено печатать что-либо без разрешения начальства. Так что ругались на «принципиальном уровне». С одной стороны, люди в генеральских погонах говорили о «нападках на армию», с другой — никогда не служившие интеллигенты радовались: как он по ним, «армеутам», проехался. Тогдашние либералы относились к армии примерно так же, как и нынешние. С тех пор все произведения Куприна старательно читали между строк.
Кстати, стоит упомянуть и о дальнейшей судьбе жанра «русской журналистики». Впоследствии его с успехом переняли «черносотенные» издания, еще позже он прописался в эмигрантских газетах. В России всплеск его наблюдался в «перестройку», ныне жанр откочевал в Интернет, где стал достоянием графоманов.
Речи о свободе под осетрину
Тем временем либералы сподобились организоваться. Это произошло 2–4 августа 1903 года в швейцарском городе Шаффхау- зен, где был образован так называемый «Союз освобождения». Ядром новоиспеченной организации стала редакция журнала «Освобождение», выходившего за границей. Из известных людей в числе отцов — основателей имелись уже знакомые нам Шаховской, экс — марксисты Струве и Кускова. Кроме того, присутствовали и известные в будущем философы Бердяев, Булгаков, Вернадский, а также будущий председатель первого состава Временного правительства князь Львов.
Программа предусматривала:
— создание конституционной монархии; избирательные права;
— право народностей на самоопределение;
— принудительное отчуждение частновладельческих земель.
То есть типичный либеральный букет. Кстати, последний, «аграрный» пункт был вызван отнюдь не заботой о народе. Три года спустя за это же выступал и Витте. Просто — напросто развитие капитализма и помещичье землевладение оказывались несовместимыми.
К 1905 году отделения «Союза освобождения» имелись в 22 городах. Что касается тактики, тут вышло хуже. Было предложено только два метода борьбы за либеральные идеалы: проведение нелегальных земских съездов и проведение публичных массовых кампаний. Правда, до некоторого времени всё это так и осталось декларацией — ведь посадить могут… Так что деятельность «освобожденцев» сводилась к распространению упомянутого журнала. Разумеется, совсем не в тех масштабах, как «Искра». Протаскивали через границу пару — тройку номеров, давали почитать знакомым и очень гордились своим героизмом. А больше делать было и нечего. Именно в этом одна из причин сочувствия либералов эсеровскому терроризму. Они просто надеялись, что за них всё сделают другие. Власть, мол, испугается — и начнет реформы.
Дело пошло только во второй половине 1904 года. Этому способствовали два обстоятельства. С одной стороны — уже упомянутое общественное возбуждение, вызванное неудачными действиями русских войск на фронте. С другой — после убийства Плеве пост министра МВД занял князь Петр Дмитриевич Святополк — Мирский.
«Князь Святополк- Мирский по уму и по характеру совершенно не был пригоден к должности, на которую он был призван. Либерал по мышлению, он, вступив в половине сентября месяца в должность, изменил с высочайшего одобрения курс внутренней политики в сторону либерализма, заявив на всю Россию, что отныне таковая будет базироваться на доверии власти к обществу. Была объявлена политическая "весна"».А. Спиридович
На самом-то деле генерал Спиридович несколько преувеличивает, что неудивительно — свои мемуары он писал уже в эмиграции, после всех революций. Началось всё так. 16 сентября 1904 года, при представлении ему чинов министерства, новый глава МВД произнёс речь, в которой обещал в основу своей деятельности положить «искренно благожелательное и искренно доверчивое отношение к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще».
Собственно, ничего конкретного Святополк — Мирский не сказал. Обычные общие фразы, которые можно понимать как угодно. Вот либералы и поняли, как им угодно. С чего-то решили, что министр МВД обещает широкие реформы — и либеральную интеллигенцию пробило на составление петиций. Писали их все, кто мог. Содержание было примерно одинаковым: конституция + демократические свободы. Напомню, что именно «освобож- денцы» подбросили Гапону идею петиции. Не из каких-либо провокационных целей, а просто для интеллигентов поставить подпись под очередной петицией уже означало совершить большой гражданский поступок. То, что рабочие сделаны из другого теста, они просто не понимали.
В разгар петиционной лихорадки на сцену выступил «Союз освобождения» с весьма необычной акцией.
В Российской империи на любое публичное собрание требовалось разрешение полиции. Давались эти разрешения не слишком охотно. К тому же, на любом таком мероприятии мог присутствовать полицейский или жандармский офицер, который имел право закрыть собрание, едва только ему покажется, что ораторы говорят что-то не то.
Но русские люди умеют выкручиваться. Был найден обходной путь. Сообразили, что не существует никаких ограничений на проведение банкетов.
Банкеты в те времена играли огромную роль в жизни «общества». Многолюдные застольные посиделки проводили все, кто мог, и по любому поводу. На них не только выпивали и закусывали, но и говорили речи, причем не как-нибудь, с бокалом в руке, а всерьез. В любом приличном ресторане имелся банкетный зал, в котором, кроме всего прочего, стояла кафедра. Такая же, как в университетских аудиториях. И вот участники банкета по очереди вылезали на нее и толкали заранее приготовленные речи по бумажке. Честно говоря, я не очень понимаю, когда они успевали что-то съесть и выпить. Но успевали.
Вот такие мероприятия и стали проводить с 20 ноября. Повод нашелся легко — двадцатилетие введения судебных уставов (я не знаю, что это такое, но какая разница).
Итак, в банкетных залах собирались за накрытыми столами солидные господа и толкали речи о необходимости введения свобод и конституции. Принимали резолюции о проведении политических реформ. Всего прошло более 120 таких собраний в 34 городах.
Революционеры, да и крайне правые тоже, изрядно поглумились над этой кампанией. Дескать, вот суть либералов — рассуждают о свободе под осетрину и заливного поросенка. Хотя меньшевики банкетную кампанию поддерживали. Крайне правых же более всего возмущало, что эти банкетные речи были совершенно определенно ориентированы на западные газеты. Либералы ведь были искренне убеждены, что «Запад нам поможет».
Тем не менее, шум вышел изрядный. В некоторых городах банкеты пытались запретить, что уже вызывало откровенное веселье. Дескать, а свадьбы когда запретят?
Но простой шумихой дело не ограничивалось. Банкеты проводились по корпоративному принципу, так что именно на них родилась идея создания профессиональных союзов, которые и стали вскоре возникать. Правда, к собственно синдикалистскому движению эти организации не имели никакого отношения. Они изначально создавались не для борьбы за права каких-либо категорий работников, а исключительно для политической борьбы. Да и за что могли еще бороться такие структуры, как Союз писателей и Союз адвокатов? За повышение гонораров? А такие, как Союз еврейского равноправия и Союз равноправности женщин?
Забавно: те же люди, которые всячески пытались отвадить рабочее движение от политической борьбы, создавали как раз резко политизированные «профсоюзы».
8–9 мая 1905 года на съезде в Москве был образован так называемый «Союз союзов». Впрочем, к нему примкнули и более серьезные организации: Союз инженеров и техников, Всероссийский союз железнодорожников, Союз рабочих печатного дела, Союз служащих правительственных учреждений, Союз учителей, Союз медицинского персонала, Союз конторщиков и бухгалтеров.
Поскольку далеко не у всех собравшихся были либеральные взгляды, имелись там и левые, все сошлись на требовании Учредительного собрания. Именно с той поры это самое собрание стало «священной коровой» оппозиции.
Между тем в стране поднималась волна забастовок, во главе многих из них уже вполне уверенно чувствовали себя ребята из РСДРП, в том числе и большевики, которые либералов терпеть не могли. Так что данные господа, в том числе и «Союз освобождения», не желавшие выпускать из рук такой инструмент воздействия, как назревающая всеобщая забастовка, тоже вспомнили о рабочих. К примеру, включили требование о 8–часовом рабочем дне.
А процесс политизации либералов продолжался.
«Московские новости:Газета «Новости дня»
Третьего дня в думе происходило собрание гласных', организующихся в особую политическую партию. По своим политическим убеждениям эта группа близко подходит к земской конституционно — демократической партии, но, тем не менее, гласные думы не могут примкнуть к этой партии ввиду того, что в ее программе совершенно обходяться молчанием вопросы муниципальные и вопросы рабочего класса. Благодаря этим соображениям, гласные вынуждены объединиться в отдельную самостоятельную партию, которой присваивается название партия народной свободы».
Речь идет о зарождении знаменитой партии кадетов, которая оформилась позже.