1. Доносы полетели

В 1820 году случилось то, что и должно было случиться, учитывая широкий образ жизни заговорщиков: об их деятельности стало известно властям. Удивительно, что этого не случилось ранее. Возможно, ситуация была та же, что и с Неуловимым Джо. Его не ловили, потому что никому он был на фиг не нужен. А вот в 1820 году все изменилось. Кого-то из членов Союза благоденствия, возможно, шокировали принятые решения. И они решили, что пора сматывать удочки. Но если одни просто «соскочили», то другие предпочли обеспечить себе прощение, заложив всех, кого знали. В 1820 году властям поступает целых три «сигнала». Точнее, два с половиной. «Половина» доноса пришла со стороны. В ноябре корнет лейб-гвардии Уланского полка Александр Ронов обвинил Николая Синявина, капитана лейб-гвардии Финляндского полка, в принадлежности к тайному обществу. Однако доказать свое обвинение Ронов не смог. В итоге он пострадал сам: за поступки, «не свойственные офицерскому званию», его вышибли из полка и сослали в город Порхов под надзор полиции.

Забавно, что потом, много лет спустя, служа по судебному ведомству, Ронов обращался к Николаю I с прошением. Он писал примерно следующее: я ведь вам доносил, а награды никакой мне не было. Просил он немногого – прыгнуть сразу через чин. С IX класса – в VII (по армейской классификации – из штабс-капитанов в подполковники). Но ничего не получил. Возможно, потому, что причастность Синявина к движению так и не была доказана: он общался с членами Союза благоденствия, но за дружбу тогда не судили.

Два более реальных доноса поступили с юга. Это и понятно: там заправлял Пестель. Его неуемная активность внушала опасения. Одно дело – трепаться о свободе, другое – вляпаться черт знает во что… Письма отправили двое – Михаил Грибовский и Александр Бошняк. Оба не только накатали доносы, но и по заданию начальства исполнили роль «барабанов» – осведомителей. В 1821 году записка Грибовского была передана Александру I. Были и другие сообщения. После смерти императора среди его бумаг был найден список некоторых членов Союза благоденствия.

И что же Александр? О его реакции есть разные сведения. Так, историк С. Платонов утверждает: «…когда Император Александр получил первые доклады о заговоре декабристов, он отнесся к ним так, что смутил докладчиков.

– Вы знаете, – сказал он одному докладчику, что я сам разделял и поддерживал эти иллюзии; не мне их карать!

Другому докладчику он ответил невниманием».

Традиционное объяснение: Александр I не придал заговору значения, решив, что это обычные болтуны. Но на самом деле император смотрел на происходящее весьма серьезно. Вот что он пишет княгине Мещерской: «Из писем ваших и кошелевских поручений я усматриваю критику той политической системы, коей я ныне придерживаюсь. Не могу я допустить, что это порицание могло у вас появиться после того, как в 6 месяцев принцип разрушения привел к революции в трех странах и грозит распространиться по всей Европе. Ведь нельзя, право, спокойно сего допускать. Едва ли ваше суждение может разойтись с моей точкой зрения, потому что эти принципы разрушения, как враги престолов, направлены еще более против христианской веры, и что главная цель, ими преследуемая, идет к достижению сего, на что у меня имеются тысячи и тысячи неопровержимых доказательств, которые я могу вам представить. Словом, это результат, на практике примененный, доктрин, проповеданных Вольтером, Мирабо, Кондорсе и всеми так называемыми “энциклопедистами”. Прошу не сомневаться, что все эти люди соединились в один общий заговор, разбившись на отдельные группы и общества, о действиях которых у меня все документы налицо, и мне известно, что все они действуют солидарно. С тех пор, как они убедились, что новый курс политики кабинетов более не тот, чем прежде, что нет надежды нас разъединить и ловить в мутной воде или что нет возможности рассорить правительства между собою, а главное, что принципом для руководства стали основы христианского учения, с этого момента все общества и секты, основанные на антихристианстве и на философии Вольтера и ему подобных, поклялись отмстить правительствам. Такого рода попытки были сделаны во Франции, Англии и Пруссии, но неудачно, а удались только в Испании, Неаполе и Португалии, где правительства были низвергнуты. Но все революционеры еще более ожесточены против учения Христа, которое они особенно преследуют. Их девизом служит: убить… Я даже не решаюсь воспроизвести богохульство, слишком известное из сочинений Вольтера, Мирабо, Кондорсе и им подобных».

Странная вещь получается. Как видим, Александр I даже слишком переоценивает опасность: связывает декабристов с международным революционным движением. На самом деле никакого такого движения не было – революции имеют причиной отнюдь не заговор неких сил. Но тогдашние консервативные политические деятели мыслили именно так, как Александр I. Недаром именно в 1820 году между Россией, Пруссией и Австрией был заключен Священный Союз, главной целью которого была борьба с революционными движениями всех стран.

Но все-таки Александр I не попытался вытащить заговорщиков на белый свет. Это – первая из многочисленных загадок, связанных с декабристами. Вразумительное объяснение есть только одно: он на это не решился.

Я уже упоминал о том, что самодержавие наследственного монарха – вещь достаточно условная. Ему приходится считаться с интересами элиты. А ведь руководители декабристов были выходцами именно из этой среды. А если доказательств не обнаружится? Тогда он восстановит против себя значительную часть знати. Александр I хорошо помнил, каким образом он очутился на троне; это воспоминание часто мешало ему действовать решительно. Опасение, что кто-то попробует сыграть в подобную игру и с ним, останавливало императора.

Есть и еще одна версия: императору упорно противодействовали. Кое-кому декабристы были нужны… Но об этом я пока не буду распространяться: не из желания заинтриговать читателя, а потому, что пока это будет выглядеть слишком вольным предположением. Но запомните этот факт. Дальше к нему добавятся другие.

Возможно, все так бы и кончилось ничем. Но 16 октября 1820 года произошло еще одно «знаковое» событие – бунт Семеновского полка.

Вообще-то к декабристам он не имеет ровно никакого отношения. Как и вообще к политике. Причины бунта были чисто житейские. На полк был поставлен новый командир – полковник Шварц. По жизни он был редкой сволочью и повел себя по отношению к солдатам весьма круто. Хотя, по одной из версий, делал он это не из природной злобности, а из желания подтянуть дисциплину, которая в полку изрядно расшаталась. И несколько перестарался. Вечером 16 октября 1820 года головная «государева рота» Семеновского полка самовольно собралась на перекличку, принесла жалобу на полковника и отказалась повиноваться. Вот, собственно, и все.

Но бунт воинской части – это всегда бунт. В результате полк был расформирован, а солдаты разосланы в разные части. Шварца от греха подальше законопатили в глубинку. На Украине очутились гвардейские офицеры и солдаты, которые, понятное дело, были весьма недовольны таким поворотом карьеры. Они стали питательным материалом для восстания.

Александр I воспринял бунт Семеновского полка очень болезненно: он почувствовал себя преданным собственной гвардией. К тому же император увидел в этом восстании происки все тех же непонятных «революционных сил». Это подвигло его на действия. Правда, он ограничился полумерами. В 1821 году любые тайные общества были запрещены. Это, кстати, ознаменовало конец русского масонства. Но не в масонстве дело: Союз благоденствия доживал последние дни.

 

2. Большой атас

В январе 1821 года лидеры заговорщиков собрались в Москве на очередной съезд. Сборище проходило на квартире братьев Фонвизиных – на старом месте, пригретом еще со времен «Московского заговора». Присутствовали почти все отцы-основатели. Вот только Пестеля не было. По непонятным причинам от его управы приехали другие люди, которые отнюдь не разделяли бешеного радикализма Павла Ивановича.

На этот раз все началось в мажорном ключе. Бунт Семеновского полка, казалось, свидетельствовал о том, что товарищи идут правильным путем. Пламя разгорается, народ поднимается. Надо только поднажать – и процесс пойдет. Теперь необходимо сосредоточиться на работе в армии – среди солдат. На это, как всегда, особенно напирал неугомонный Якушкин. В общем, настроение было приподнятое.

Но настроение внезапно обломил полковник Федор Граббе. Он выступил с чрезвычайным сообщением, суть которого сводилась к утверждению: «все пропало, гипс снимают, клиент уезжает». Правительство знает об Обществе.

Тут же съезд прервали и побежали по московским дворам собирать всех имеющихся местных членов Союза благоденствия. Когда собрали, то вопрос встал один: роспуск Общества.

Впоследствии советские историки объясняли это как хитрый финт ушами. Мол, старую организацию распустили, чтобы запутать власти и заодно избавиться от ненадежных членов. А потом создали две новые структуры…

Справедливости ради стоит отметить, что эту идею первыми озвучили в своих воспоминаниях декабристы. Оно и понятно: мемуары писались через много лет, а кому не хочется выглядеть героем? Но только вот на следствии декабристы, сдавая друг друга и рассказывая о том, что было и чего не было, как-то не упоминали об этом хитром маневре. Ликвидировали Союз благоденствия – и все тут.

Так оно и было. Члены Союза малость струхнули – и тут же распустили свою организацию. Причина такой поспешности лежит в массе новых членов, которых завербовали декабристы. А они, эти новые члены, были, прямо скажем, своеобразными людьми. Кроме идеалистов и тусовщиков в Союз благоденствия рядами и колоннами пошли карьеристы: организацию возглавляли не последние люди в тогдашнем обществе. К тому же они изо всех сил надували щеки, давая понять, что за ними стоят еще более высокие господа. Одна из целей Союза благоденствия была пролезать всюду, куда только можно. Понятно, что по мере возможности декабристы пропихивали своих подельщиков наверх. Это была хорошая перспектива. В те времена связи – семейные, дружеские, клановые – значили для карьеры чрезвычайно много. Поэтому для тех, кто их «по жизни» не имел, очень заманчивой была возможность приобрести нужный плацдарм (в виде Союза благоденствия) для штурма служебных высот. Впоследствии об этом с горечью повествовал Сергей Трубецкой. Вспомним в очередной раз великую комедию «Горе от ума» и представим, что Молчалин служил не у консерватора Фамусова, а, к примеру, у декабриста генерала Орлова. Так он был бы левее всех левых, революционнее всех революционеров. И первым бы побежал записываться во все тайные общества.

Когда эти люди почуяли, чем дело пахнет, они поспешно высказались за ликвидацию Союза благоденствия. Мол, нельзя так нельзя. И разбежались.

Но дело, конечно же, этим не кончилось: все слишком далеко зашло. И вот тут-то настал звездный час Павла Пестеля. От его управы на съезд ездили некие Иван Бурцов и Николай Комаров, люди весьма тихие. Они согласились с мнением съезда: нельзя так нельзя. И это мнение привезли в Тульчин.

Но Павел Иванович был не из тех, кто так просто сдается. Такие люди если уж берутся за дело – доводят его до конца. Поэтому еще до собрания, на котором членам управы предстояло узнать о новости, Пестель имел серьезный разговор с подельщиком – Алексеем Юшневским. Это был весьма интересный персонаж. По сравнению с другими декабристами он был почти «стариком» – в 1821 году ему исполнилось тридцать пять лет. По должности он был главным интендантом Второй армии и имел генеральский чин. Его убеждения – дело темное, как достаточно темен и его послужной список. Несколько раз над ним нависала угроза служебного расследования. В чем может быть заподозрен военный снабженец? Понятно, в чем. Один раз господина Юшневского даже уволили со службы. Но потом снова взяли. В общем, своеобразный человек. И вот еще что интересно: Юшневский, как и Пестель, тоже мотался со «специальными поручениями» в Бесарабию. Все это сильно отдает шпионскими играми. Ну, а где начинается разведка, там трудно понять – где свои, где чужие. Есть сведения, правда, недоказанные, что господа Пестель и Юшневский слегка работали и на турок. А что? Логика у революционеров во все времена едина. Главное – это революция. А кто под это деньги дает – какая разница?

Что же касается методов, которыми Юшневский намеревался бороться за свободу народа, то здесь тоже все предельно ясно. Выслушав Пестеля, он сказал: все, что происходит, – к лучшему. Слабаки отсеются, сильные духом – останутся…

Павел Иванович увидел, что судьба дает ему уникальный шанс. До этого, – хотя он и продавил в среде декабристов свою ультрареволюционную тему, – Пестель понимал: все это не слишком надежно. В организации есть люди, более авторитетные, чем он, которые придерживаются иных убеждений. Зато теперь старой структуры больше не было!

Пестелю, можно сказать, повезло. Ему не пришлось, как Ленину, идти на раскол. Ситуация сама сложилась в его пользу. Он становился безусловным лидером! За что, собственно, Пестель и боролся последний год.

Собрание Тульчинской управы было бурным. Пестель толкнул замечательную речь. Суть ее сводилась к следующему: московская организация превысила свои полномочия. Она имела право реорганизовывать Союз, но распускать его права не имела. Это все, конечно, словесная эквилибристика. Как впоследствии скажет анархист Кропоткин, «права не дают – их берут». Вот Пестель и взял то, что лежало под ногами. Его бурно поддержал Юшневский. В отличие от Пестеля он говорил очень эмоционально. В том смысле, что если даже все уйдут, он один будет представлять собой Союз.

По сути, была создана новая структура, в которой Пестель наделил себя диктаторскими полномочиями. Умеренные могли отдыхать. Что они и сделали. Упомянутые Бурцов и Комаров больше никак в движении не засветились: уж слишком «веселыми» показались им новые игры.

На волне энтузиазма приняли такую людоедскую программу, что страшно становится. Спихнуть царя и учредить республику – это бы еще ладно. Но на всякий случай решили ПОЛНОСТЬЮ истребить всю царскую фамилию.

Широко шагали ребята. Напомню, что даже большевики в своих планах до такого не доходили. Да, в результате они уничтожили императорскую семью. И в этом, конечно, нет ничего хорошего. Но они этого не планировали заранее. Так уж сложилось. Гнусно вышло, кто спорит. Но все-таки… В судебной практике четко различается умышленное убийство и убийство, совершенное в состоянии аффекта. Повторюсь: я не собираюсь оправдывать большевиков, я просто хочу обратить внимание на то, что Пестель и его подельщики мыслили круче. России очень повезло, что у них ничего не вышло.

 

3. Планов громадьё

Пестель просчитал еще одну вещь. Субкультура – штука очень затягивающая. Освободиться от нее не так-то просто: сколько организаций ни распускай, рано или поздно кто-то решит, что есть смысл продолжить дело… Павел Иванович не сомневался, что многие из тех, кто в Питере и Москве сгоряча проголосовал за роспуск Союза благоденствия, через некоторое время захотят начать все заново. Сам Пестель, кстати, никогда не считал, что в 1821 году создал новую организацию. Он-то как раз был убежден, что продолжает старое дело. Но принято считать, что на юге Российской империи возникло так называемое Южное общество декабристов. Все присутствующие, кроме возмущенно удалившихся «меньшевиков», провозгласили себя «боярами». В соответствии с игровой традицией в иерархию ввели еще «мужей» и «братьев». В общем, от привычки к раздаче виртуальных званий и чинов декабристы не отказались до самого конца.

В руководители пролезли Пестель и Юшневский. Третьим оказался Никита Муравьев. Вообще-то он сидел в Питере. Но этим заговорщики как бы перебрасывали мост в будущее.

Так оно и оказалось. Муравьев начал раскручивать дела в столице. Там появилась вторая организация – Северное общество.

Но южное крыло заговорщиков куда больше походило на реальную подпольную структуру. Дело тут не только в особенностях личных качеств «южан» и «северян». Тому более способствовали условия: на севере войска располагались в столице, где было больше как простых человеческих удовольствий, так и перспектив. Южное общество имело две управы (отделения), расположенных в таких «центрах цивилизации», как города Тульчин и Васильков. Как вы догадываетесь, эти славные населенные пункты не были похожи на Рио-де-Жанейро. Скука гораздо чаще делает людей революционерами, чем это принято думать. Чем там заниматься-то? Пьянками, картами и… революцией. Прибавьте к этому еще обычную обиду провинциальных военных на «зажравшуюся столицу». Тем более что многие офицеры оказались на юге недавно, будучи переведенными из гвардии.

Потому неудивительно, что Южное общество оказалось гораздо более серьезной структурой. Просто ввиду его удаленности от культурных столиц о нем меньше писали и меньше помнят. А ведь восстание Черниговского полка – это было куда круче, чем мятеж на Сенатской площади. Кстати, из пятерых повешенных трое – «южане».

Но личности, конечно, тоже были немаловажны. Как ни крути, самым упертым и серьезным деятелем среди декабристов был Павел Пестель. Уже упоминавшийся Юшневский, в отличие от вялых северян, также проявлял повышенную активность.

Стоит назвать еще двоих видных деятелей Южного общества, которые также кончили очень плохо. Во-первых, Сергей Муравьев-Апостол, пожалуй, самый «тихий» из тех, кто повис на кронверке Петропавловской крепости. Он был искренне верующий человек, по взглядам – идеалист, искренне мечтающий осчастливить человечество. При этом, в отличие от того же Пестеля, он был добрым человеком. Впрочем, это ничего не меняет. Опыт показывает, что именно такие вот идеалисты, когда приходит пора, становятся пострашнее самых крутых отморозков-прагматиков.

Вторым примечательным деятелем был Михаил Бестужев-Рюмин. Образование он получил иностранное и по-французски говорил и писал куда лучше, чем на родном языке. Впрочем, тогда в среде высшего дворянства это было обычным делом…

Интереснее его умственные качества. Точнее, их полное отсутствие. Бестужев-Рюмин был дураком, так сказать, классическим. Из тех, от кого в России наряду с дорогами все беды. Он был постоянным предметом насмешек других декабристов, эдаким мальчиком для битья. Матвей Муравьев-Апостол даже упрекнул как-то брата Сергея:

– Я не узнаю тебя, брат. Позволяя такие насмешки над Бестужевым, ты унижаешь себя, и чем он виноват, что родился дураком?

Тем не менее Бестужев-Рюмин был одним из руководителей самой активной, Васильковской управы. Он в полной мере пострадал за свою глупость, потому что так до конца и не осознал, во что вляпался. Возможно, он угодил в заговорщики от обиды: службу свою Бестужев-Рюмин начинал в гвардейском Семеновском полку, и после бунта его, как и многих офицеров, перевели от греха подальше в провинцию. Ну не обидно ли?

Честно говоря, подробно описывать все это мельтешение так же «весело», как историю КПСС. Читать, я думаю, еще скучнее. Так что перейдем к более интересным делам: к тому, что декабристы собирались делать.

Первой и главной задачей Южного общества было максимальное увеличение своих рядов. Но не просто так, ради того, «чтобы было побольше». Пестель мыслил конкретно: задачу он видел в привлечении офицеров, имеющих под началом войска. Потому что ни Пестель, служивший тогда адъютантом, ни интендант Юшневский реальной силы за своей спиной не имели. А вот Сергей Муравьев-Апостол был командиром батальона Черниговского полка.

Свой пост он использовал на полную катушку: стал привлекать офицеров и пытаться перетянуть на свою сторону солдат. Для армейского командира это не слишком трудно, у него много возможностей: послабления по службе, награды и все такое прочее. Как отмечалось потом на следствии, дисциплина в его части была та еще, зато все нарушения господин подполковник прикрывал.

Но это – тактика. А что же со стратегией? Первоначально план был все тот же, старый: начать с Питера, дождаться междуцарствия, а потом столичные ломанут – и заставят наследника престола отречься. Впрочем, довольно быстро Пестель и Юшневский решили: ждать междуцарствия слишком долго, стоит попробовать и так. А армия должна будет только поддержать переворот.

«Братьям» и сочувствующим дальнейшая судьба царского дома виделась следующим образом: всех членов царской фамилии посадят на корабли и отправят в «дальние края». Но лидеры знали, что далеко они не уплывут: по дороге с ними что-нибудь случится. Дело в том, что личной ответственности за цареубийство никто из декабристов брать на себя не хотел: они понимали, что для России это будет крутенько. Прежде был Лунин – да он уже в этих играх не участвовал. Так что создавать отряд «камикадзе», о котором ранее мечтал Пестель, было не из кого. Другое дело, если корабль утонет… Никто ни в чем не виноват.

Впоследствии Пестель решил не ждать милостей от петербуржцев. На пару с Юшневским он разработал гораздо более конкретный план, имеющий, кстати, больше шансов на успех. Дело в том, что в 1826 году планировалась поездка императора на юг с заездом в южную армию. Вот тогда-то и предполагалось арестовать царя и заставить его отречься. Потом одна часть повстанцев должна была захватить Киев, другая – двинуть на Москву и попытаться заставить Сенат принять нужные решения. Примечательно, что при таком раскладе государь был бы по определению обречен: от Украины до Москвы войскам как минимум две недели пути. Так долго держать ситуацию в подвешенном состоянии было бы просто опасно. Такова логика переворота: чем больше хаоса, тем легче дело выгорает.

А зачем декабристам Киев, который тогда был просто губернским городом? Южное общество отличалось еще одним: резкой сменой отношения к национальному вопросу. Как вы помните, ранние декабристы были по своим взглядам националисты, если не сказать шовинисты. Ведь первый раз о цареубийстве заговорили, когда возник «польский вопрос». А теперь позиция Южного общества меняется на противоположную. Они завязывают тесные контакты с польскими националистами.

Тут стоит обратить внимание на одну вещь. В советские времена у значительной части советской творческой интеллигенции была совершенно непонятно откуда взявшаяся трогательная любовь к полякам. При полном отсутствии ответных чувств. Поэтому про «польских патриотов», таких как Тадеуш Костюшко, написано много – и все в превосходной степени. При этом как-то старались не замечать, что – с точки зрения польских националистов – к их стране должны были отойти вся нынешняя Белоруссия и половина Украины. Спросите украинцев или белорусов – как они к такому относятся? Много интересного услышите…

Для тогдашней России подобный расклад был просто немыслим. Но революционерам типа Пестеля с кем бы ни сотрудничать – все сойдет. Мало того, большинство польских заговорщиков отнюдь не горели желанием освобождать крестьян. Они-то мечтали о «доброй старой Польше», когда дворяне делали, что хотели, и ни перед кем не отчитывались.

Переговоры проходили забавно: каждая из сторон изо всех сил надувала щеки. Декабристы отчаянно преувеличивали свои возможности. По их словам, у них было уже все схвачено. Поляки рассказывали, что англичане щедро снабжают их деньгами и оружием. Так было – но позже. Да и то англичане больше обещали, чем реально что-то давали.

Но, как бы то ни было, декабристы и поляки морочили друг другу головы. Хотя, по сути, они стоили друг друга. Когда в 1831 году в Варшаве началось восстание, оно проходило так же бездарно, как и мятеж на Сенатской площади. Интересно, что первым в сношения с поляками вошел Бестужев-Рюмин, об умственных способностях которого уже упоминалось.

Восстание в Польше должно было начаться одновременно с выступлением Южного общества; Пестель выдвинул требование: «с цесаревичем (имеется в виду Константин Александрович. – А. Щ.) поступят так же, как и с остальными членами императорской фамилии». До чего в результате договорились высокие стороны, так до конца и неясно.

К 1823 году Пестель начинает испытывать нечто вроде депрессии: несмотря на суету, работа идет ни шатко ни валко. Из громадья планов удавалось что-то сделать процентов на десять – в лучшем случае. Пестель стал подумывать о различных альтернативных вариантах дальнейшего устройства жизни. Были у него мысли и о самоубийстве, и об уходе в монахи. Но более его привлекал такой вариант: пойти «куда следует» – и сдать всех. И отнюдь не от раскаяния. Совсем наоборот. По его мысли, это вызвало бы мощный общественный резонанс. Так сказать, будут новые победы, будут новые бойцы. Именно с тех пор Пестель стал говорить, что если попадется, то сдаст всех: чем больше арестуют и повесят – тем лучше. И он на самом деле сдал всех, не забывая, правда, себя, любимого, «отмазывать» изо всех сил.

Но эти настроения все-таки были мимолетными. Пестель стал наведываться в Петербург, и то, что он там увидел, весьма его порадовало. Пришли новые люди – совсем иного закала, готовые если не на все, то на очень многое…