Начну с житейской истории. Дочка одной моей знакомой, наслушавшись, видимо, в школе историй про прекрасную жизнь в дореволюционной России, заявила маме:

— Вот жила бы я до революции, танцевала бы на балах!

На что знакомая долго смеялась и пояснила:

— При нашем происхождении ты в лучшем случае во время этих балов мыла бы на кухне посуду!

Так оно и было. Кто-то до революции жил хорошо, а большинство — не очень. Но все обстоит еще интереснее — государя-императора в феврале 1917 года не стал защищать никто! Ни дворяне, ни крестьяне, ни генералы, ни предприниматели. С чего бы это?

 

Мина под державу

Подходить к теме Гражданской войны придется издалека. С совсем другой революции — 1905–1907 годов, о которой нынче предпочитают не вспоминать. Если попросить человека, который что-то о ней знает, перечислить основные события этой революции, то обычно называют следующие: «кровавое воскресенье», восстание на броненосце «Потемкин», манифест 17 октября, октябрьское восстание в Москве.

Все эти события важные, можно сказать знаковые. Но основные дела разворачивались совсем в иные местах. Прежде всего — это бесчисленные крестьянские восстания, которые длились аж до 1907 года. Во-вторых — это всеобщая политическая стачка, которая и вынудила Николая II объявить тот самый манифест. Итак, основными действующими лицами в этой революции являлись рабочие и крестьяне, не объединенные на тот момент ни в какие политические партии — революционеров всех видов, включая знаменитых эсеров-террористов, было в 1905 году ничтожно мало, а их влияние на народ — и того меньше.

Проблемы с крестьянами накапливались давно. Как известно, большинство их до 1861 года являлись крепостными (если не помещичьими, то государственными), и их положение было немногим лучше положения чернокожих невольников в Америке. То, что такую ситуацию нужно менять, понимал еще Николай I. Однако освободить крестьян ему не позволил откровенный саботаж тогдашней элиты. Александр II все-таки их освободил, хоть и ему это далось очень нелегко.

Как известно, освобождение прошло весьма коряво. Крестьяне, оказалось, вынуждены платить так называемые «выкупные платежи» за землю, которые превышали стоимость этой самой земли в четыре раза! Плюс к тому на них навалились еще и налоги. В общем, всяческие выплаты съедали, по разным оценкам, от 90 до 110 (!) % их доходов. Понятно, что о какой-то нормальной жизни говорить тут трудно.

Такое освобождение случилось отнюдь не только из-за жадности помещиков или тупости чиновников. Хотя имели место и тупость, и жадность. Но основная причина куда проще и циничней. Напомню, что в те времена зерно являлось для России одним из основных экспортных товаров — и имело то же значение для экономики, что нынче нефть и газ. Основной закон экономики — большие предприятия, в том числе и сельскохозяйственные, эффективнее, чем маленькие. Так что крестьян сознательно обрекали на разорение. Предполагалось, что земля окажется в руках помещиков, а мужички пойдут к ним батраками.

По сути, освобождение крестьян преследовало ту же самую цель, что и позже — столыпинская реформа. Но если Петр Аркадьевич Столыпин делал ставку на кулака, то есть на «крепкого хозяина», то за полвека до него российские власти поставили на помещиков. Надеясь, что они перейдут от феодальных к капиталистическим методам хозяйствования.

Только вот ничего из этого не вышло. В Новороссии возникло какое-то количество успешных крупнотоварных сельскохозяйственных предприятий, но большинство обитателей «вишневых садов» в новых условиях эффективно хозяйствовать оказались решительно неспособны. И земля осталась у крестьян, вместе со всеми долгами.

Тут еще стоит напомнить, что земля была у мужиков в коллективной собственности. Существовала так называемая общцна, в которой землю раз в несколько лет перераспределяли по числу работников, а иногда и едоков. Понятно, что при такой системе пытаться вводить какие-то улучшения в земледельческий процесс просто смысла не имеет.

Имела община и еще одну отрицательную сторону — крестьяне старались иметь как можно больше детей в семье. Чем больше детей — тем больше земельный надел. Даже при невероятно высокой детской смертности 8-10 детей в семье были нормой. (Для сравнения: загляните в роман Шолохова «Тихий Дон». В нем речь идет не о крестьянах, а о казаках, у которых были совсем иные имущественные отношения. Там во всех семьях — 2–3 ребенка. Что для русской деревни — очень мало.)

Тем не менее крестьяне упорно боролись за сохранение общины. Прежде всего потому, что она являлась определенной социальной гарантией. Одинокого старика или сироту в ней не бросали. Не менее важно и то, что община служила защитой от нечистоплотных дельцов. Крестьяне вполне понимали, что всяческим проходимцам ничего не стоит выманить у них землю.

Кстати, вышедших после столыпинской реформы из общины «хуторян» мужички в 1917 году погромили еще раньше, чем помещиков — потому как видели в них предателей. И в этих погромах зачастую принимали участие… дети тех самых «крепких хозяев». А что? Отношения в семьях далеко не всегда были идиллическими. А ведь отец мог завещать им свою землю, а мог и не завещать. Или передать ее кому-то одному. А в общине все-таки была гарантия, что какой-то надел тебе выделят.

В общем-то, это была совершенно тупиковая экономическая и социальная ситуация. Правительство пыталось бороться с ней — например, организовывать переселение в Среднюю Азию и в Сибирь, — но выходило как-то не очень. Точнее, кое-кто переселился, а некоторые даже преуспели на новых местах. Но их была ничтожная доля от «лишних людей», отягощавших сельскую Россию.

Как следствие всех этих проблем (а не только сложного климата), голод в российской деревне был совершенно заурядным явлением.

Вот статья из Нового энциклопедического словаря. (Под общ. ред. акад. К. К. Арсеньева. Т. 14. СПб.: Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон, 1913.)

Уж это издание никак нельзя назвать «революционной пропагандой».

«Голод в России …Вплоть до середины XIX в. наименее обеспеченными хлебом и наиболее страдавшими от голодовок являются губернии белорусские и литовские… Но уже с середины XIX в. центр голодовок как бы перемещается к востоку, захватывая сначала черноземный район, а затем и Поволжье. В 1872 г. разразился первый самарский голод, поразивший именно ту губернию, которая до того времени считалась богатейшей житницей России. И после голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, Нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение XIX в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозерных и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в XX в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907,1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)…»

Кстати, первыми о проблеме недоедания в деревне в полный голос заговорили не экономисты и даже не революционеры, а военные. Это и понятно — в армии нужен сильный солдат. Будущий главнокомандующий генерал В. Гурко привел данные с 1871 года (то есть с введения всеобщей воинской обязанности) по 1901 год. Он сообщил, что 40 % крестьянских парней впервые в жизни пробуют мясо в армии. Какое уж тут здоровье.

Неудивительно, что крестьяне с большим интересом глядели на земли помещиков. В том числе — и в достаточно благополучной Новороссии. И подумывали — а не пора «барам» поделиться?

Основания к этому были. Ведь в чем изначально суть дворянского землевладения? Дворянин получал поместье, а за это обязан был служить Отечеству. Но еще с Петра III, то есть с середины XVIII века, дворянин мог служить, а мог и пить водочку в своей усадьбе. Причем видели-то крестьяне чаще всего именно последних. Неудивительно, что к этим людям относились как к паразитам. Ну вот не было в русском народе уважения к «священной частной собственности».

Так что восстания крестьян проходили регулярно, но в 1905 году их число просто зашкалило. Всего за 1905 год было зарегистрировано 3228 крестьянских выступлений, за 1906 г. — 2600, за 1907 г. — 1337.

И не стоит думать, что то был «бессмысленный русский бунт», что крестьяне из тупой ненависти громили и поджигали помещичьи усадьбы. Не так все было. Совсем не так. Устраивая бунты, крестьяне очень четко осознавали свою цель. Цель была — вытеснить помещиков, вынудить их убраться.

При этом крестьянские выступления оказались неплохо организованными, хотя никаких революционеров, а уж тем более «иностранных агентов» или «масонов», там не было и в помине. (Представьте себе японского шпиона, который в русский глубинке подбивает крестьян на бунт). Люди у нас всегда отличались способностью к самоорганизации.

Обычно дело происходило следующим образом. Крестьяне из нескольких деревень, предварительно договорившись, собирались в каком-нибудь месте, а потом быстро и решительно проводили «акцию». Изымали зерно, фураж и прочие припасы, грузили их на телеги — и быстро исчезали. При этом нередко у крестьян загодя имелись списки — как добычу распределять. Кстати, бывали случаи, когда мужики заранее давали знать помещику, чтобы тот исчез с горизонта.

Вот что пишет тогдашний исследователь Т. Шанин:

«Крестьянские действия были в заметной степени упорядочены, что совсем не похоже на безумный разгул ненависти и вандализма, который ожидали увидеть враги крестьян, как и те, кто превозносил крестьянскую жакерию [4] . Восставшие также продемонстрировали удивительное единство целей и средств, если принимать во внимание отсутствие общепризнанных лидеров или идеологов, мощной, существующей долгое время организации, единой общепринятой теории переустройства общества и общенациональной системы связи».

Первоначально усадьбы не жгли. Но потом вошли во вкус. По разным подсчетам, за 1905–1907 гг. в Европейской России было уничтожено от 3 до 4 тысяч дворянских усадеб — от 7 до 10 % их общего количества. Причем, что интересно, по числу разгромленных помещичьих усадеб выделились Саратовская, Самарская, Тамбовская, Курская, Киевская и Черниговская губернии. То есть далеко не самые бедные. При этом помещиков не убивали и даже обычно не били.

Самым важным для нашей темы является следующее. Остановить эту волну удалось лишь П. А. Столыпину с помощью чрезвычайных законов. И останавливали весело.

Лавину крестьянских восстаний можно было остановить лишь двумя способами. Первый — каким-либо образом облегчить положение крестьян. Но российские власти оказались на это не способны, а потому в 1917 году и кончили так бесславно. Второй способ — жестко пресечь беспорядки военной силой. И по всей Руси великой «на подавление» двинулись карательные отряды. Действовали они предельно жестко. Вот, к примеру, как происходило «умиротворение» в окрестностях Москвы.

Командир Лейб-гвардии Семеновского полка полковник Мин выделил шесть рот под командой 18 офицеров и под начальством полковника Римана. Этот отряд был направлен в рабочие поселки, заводы и фабрики по линии Московско-Казанской железной дороги. Отправляя эту часть полка в кровавый поход, полковник Мин отдал приказ, в котором предписывалось буквально следующее: «…арестованных не иметь и действовать беспощадно. Каждый дом, из которого будет произведен выстрел, уничтожать огнем или артиллериею».

Жесткость Мина понять можно — все это происходило сразу после ноябрьского вооруженного восстания. Другое дело, что господа гвардейские офицеры из карательных отрядов, мягко говоря, несколько увлекались карательными мерами, особо не разбираясь, кто прав, кто виноват. И так происходило по всей стране.

«По приезде на станцию Перово несколько солдат, под личной командой Римана, штыками закололи пом. нач. станции. Как фамилия жертвы — мне не известно.

Со слов офицеров полка слышал, что на ст. Голутвино был расстрелян машинист Ухтомский и еще 30 человек. В расстреле Ухтомского, если не ошибаюсь, участвовали солдаты и офицеры 9 роты, под командой капитана Швецова. Как зовут Швецова — не помню. Из разговоров офицеров мне было известно, что особыми зверствами отличался Аглаимов — адъютант одного из батальонов. Аглаимова зовут Сергей Петрович. Зверство его выражалось в том, что собственноручно из нагана расстреливал взятых в плен, за что получил высший орден Владимира 4-й степени. Наряду с Аглаимовым такими же зверствами отличались братья Тимроты».

(Из протокола дополнительного допроса обвиняемого Шрамченко Владимира Владимировича, произведенного в ПП ОГПУ в ЛВО г. Ленинград, 27 ноября 1930.)

«В деревню прибыл карательный отряд. Его командир, уланский ротмистр, приказал выдать зачинщиков. Когда его приказание не было выполнено, солдаты схватили нескольких крестьян и повесили. Хотя двоих из них, братьев Семеновых, вообще не было в деревне во время разгрома усадьбы. После всех мужчин подвергли порке».

(П. Колосов, очевидец)

Именно так во время Гражданской войны действовали белые. Опыт имелся.

Пришедший на пост премьер-министра Петр Аркадьевич Столыпин понимал, что тот беспредел необходимо вводить в какие-то рамки. 19 августа 1906 года Столыпин подписал указ о введении военно-полевых судов. Вообще-то указ должна была утвердить Государственная Дума, но действовать он начал сразу же после подписания.

Сам Столыпин обосновывал свой указ так:

«Власть — это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка… Где аргумент бомба, там естественный ответ — беспощадность кары. Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя его ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете».

Власти всех уровней отнеслись к новому закону с большим одобрением. Через шесть дней после его издания, 26 августа, Николай II повелел военному министру объявить командующим войсками высочайшее требование: безусловно применять закон о военно-полевых судах. Вместе с тем командующие войсками и генерал-губернаторы предупреждались, что они будут лично ответственны перед «его величеством» за отступления от этого закона.

Региональные власти не отставали. Так, например, прибалтийский генерал-губернатор 14 декабря 1906 г. писал: «В настоящее трудное время от всех без исключения офицеров надлежит требовать проявления мужественного сознания необходимости действовать решительно в постановлении приговоров, суровость коих нужно признать необходимою для пресечения преступной деятельности отбросов населения, стремящихся поколебать основы государственного строя».

Что же представляли из себя военно-полевые суды? Они были двух видов: военно-окружные и собственно военно-полевые. В первом случае каждый из таких судов состоял из 5 строевых офицеров, назначаемых начальником гарнизона. Обвинительный акт заменялся приказом о предании суду. Заседания проходили при закрытых дверях, приговор выносился не позже чем через двое суток и в течение 24 часов приводился в исполнение по распоряжению начальника гарнизона.

В случае военно-полевого суда все было точно так же, только судей назначал командир полка, осуществлявшего карательную операцию на данной территории. Разница происходила из-за того, что часто на «умиротворение» бросали части, прибывшие из других мест. Прежде всего — гвардейские, которые не желали подчиняться местному начальству.

Вот как оценивал деятельность этих структур один из современников:

«Военно-полевой суд не был стеснен в своей деятельности процессуальными формами. Он являлся прямым отрицанием всего того, что носило название "гарантии правосудия". Вместо публичности заседания была введена исключительная замкнутость всего процесса разбирательства при недопущении на заседание даже и тех немногих лиц (например, родных подсудимых), с присутствием которых мирилось рассмотрение дела при закрытых дверях в обычном суде. Отменялось объявление приговора в присутствии публики. Вместо обвинительного акта представлялось краткое распоряжение генерал-губернатора о предании военно-полевому суду. Не было судоговорения, так как исключалось присутствие на заседании как прокурора, так и защитника. О независимости судей из числа офицеров, назначенных по усмотрению начальства, не могло быть и речи. Они были связаны требованием политики царизма выносить приговоры к смертной казни. Известно, что попытки не подчиняться этим требованиям влекли за собой репрессии для некоторых членов военно-полевого суда».

Насчет «репрессий» несколько преувеличено — но вот то, что офицеры, проявляющие «либерализм» (то есть пытавшиеся разобраться), с треском вылетали со службы или переводились в разные медвежьи углы — известно.

Надо сказать, что Николай II пытался смягчить предлагаемые Столыпиным меры: «Напоминаю Главному военно-судному управлению мое мнение относительно смертных приговоров. Я их признаю правильными, когда они приводятся в исполнение через 48 часов после совершения преступления — иначе они являются актами мести и холодной жестокости». Однако мнение императора во внимание принято не было. Приговоры выносились по старому доброму рецепту: «Ты разберись и накажи кого попало».

Так бывает очень часто. Высшая власть может говорить что хочет — а на местах действуют как считают нужным. Тем более что, в отличие от товарища Сталина, Николай II не брал на себя труд проверять: выполняются его распоряжения или нет.

Напрашивается параллель со знаменитыми «особыми тройками» тридцатых годов. Мы нередко в этой книге столкнемся с тем, что большевики очень много позаимствовали из опыта предшественников. Но при ближайшем рассмотрении сравнение оказывается отнюдь не в пользу столыпинских чрезвычайных судов. Не все знают, кто именно состоял в советских «особых тройках». Так вот, в них входили следующие товарищи: начальник управления НКВД данного района, первый секретарь партии и прокурор. То есть присутствовал юрист — человек, который знал законы и юридическую практику. Не стоит думать, что его присутствие было чисто формальным. Сегодня как-то не принято упоминать, что «особые тройки» нередко выносили и оправдательные приговоры. Присутствие юриста демонстрирует, по крайней мере, желание властей хоть в какой-то мере соблюдать закон. Иначе зачем было вообще огород городить? Посадить в «тройку» трех чекистов — и спокойно шлепать приговоры конвейерным методом…

Но вернемся к столыпинским военно-полевым судам. Как уже было сказано, здесь действовала «особая пятерка», состоящая даже не из военных юристов, а из строевых офицеров. Военные — это люди совсем иной профессии, имеющие совершенно иную психологию. Они не только не знают законов, но и не имеют, и не могут иметь опыта ведения следствия. А вот решительности у военных всегда много.

Что же касается царских офицеров, там дело обстояло еще веселее. Ни в гимназиях, ни в военных училищах не преподавали обществоведения или чего-либо вроде «основ государства и права». Более того, в офицерской среде культивировалось презрение к полиции и жандармам (впрочем, как и к юристам). Так что знания «судей» о следственных действиях и о судебной процедуре были минимальными.

К тому же — чем во все времена отличаются армейские начальники? Стремлением выполнить приказ и доложить об исполнении. Поэтому в военно-полевые суды назначали тех, кто работает максимально быстро и не задает лишних вопросов.

Можно вспомнить и психологию тогдашних господ офицеров. На «умиротворение» были брошены прежде всего гвардейские части — с их подчеркнуто элитарным духом. Как вспоминают многочисленные очевидцы, большинство гвардейских офицеров воспринимали происходящее как «бунт черни». Бунтует быдло? Вешать и пороть. Пороть и вешать. Это ничем не отличалось от того, как впоследствии уже совсем иные люди «давили контру». В обоих случаях сначала приводили приговор в исполнение, потом разбирались. Или не разбирались.

«Столыпинский режим уничтожил смертную казнь и обратил этот вид наказания в простое убийство, часто совсем бессмысленное убийство по недоразумению», — так описывал происходившее С. Ю. Витте.

Военно-полевые суды просуществовали восемь месяцев. Весной 1907 Дума указ не утвердила, и они прекратили свое существование. Да и революция к тому времени уже явно шла на спад.

Каков же итог? Только военно-окружными судами были приговорены к смертной казни 4797 человек (из них повешены 2353 человека). По другим данным, эти числа равны 6193 и 2694 соответственно. Военно-полевыми судами — более тысячи, да без суда и следствия, по распоряжениям генерал-губернаторов расстреляно 1172 человека.

По сравнению с последующими событиями бурного XX века — не так уж и много. Но главный вопрос не в абсолютных цифрах, а в реакции общества на происходившее. А она оказалась очень бурной. Прежде всего, был сильно подорван престиж армии, что аукнулось в 1917 году. Но хуже оказалось иное.

Т. Шанин пишет: «Тем, кому в 1905 г. было от 15 до 25 лет, в 1918 г. исполнилось, соответственно, от 28 до 38 лет. К этому времени многие уже успели отслужить в армии, стали главами дворов, т. е. вошли в ядро общинного схода. Основными уроками, которые они вынесли из опыта революции 1905–1907 гг., были враждебность царизма к их основным требованиям, жестокость армии и "власти", а также их собственная отчужденность от "своих" помещиков и городских средних классов».

И когда в Гражданскую войну приходили белые (заметим, с абсолютно теми же настроениями), крестьяне реагировали соответственно.

«Можно документально подтвердить эту сторону российской политической истории, просто перечислив самые стойкие части красных. Решительные, беззаветно преданные и безжалостные отряды, даже когда они малочисленны, играют решающую роль в дни революции. Их список в России 1917 г. как бы воскрешает список групп, социальных и этнических, которые особенно пострадали от карательных экспедиций, ссылок и казней в ходе революции 1905–1907 гг.

Перечень тех, против кого были направлены репрессии со стороны белой армии, во многом обусловившие поражение белого дела, столь же показателен, как и состав Красной Армии — двух лагерей классовой ненависти, и так же явно вытекает из опыта революции 1905–1907 гг.»

(Т. Шанин).

Кстати, программа действий была выработана крестьянами уже в первую русскую революцию. Вот что сказано в наказе схода деревни Куниловой Тверской губернии своим депутатам в Государственную Думу в 1906 году:

«Если Государственная Дума не облегчит нас от злых врагов-помещиков, то придется нам, крестьянам, все земледельческие орудия перековать на военные штыки и на другие военные орудия и напомнить 1812 год, в котором наши предки защищали свою родину от врагов французов, а нам от злых кровопийных помещиков».

Что и случилось в конце 1917 года.

Стоит отметить, что у крестьянской общины был еще один враг — кулаки. Сегодня нам рассказывают, что, дескать, кулак — это просто работящий крестьянин, который вкалывал, когда другие на печи лежали. Возможно, так обстояло дело во времена коллективизации. Но в предреволюционные годы ситуация была совсем иная.

Термин «кулак» придумали не революционеры, а именно крестьяне — еще в XIX веке. Имелся и синоним — «мироед». То есть человек, «заедающий» общество.

Кулаки — это представители «сельской буржуазии». Сельским хозяйством они либо совсем не занимались, либо оно играло для них далеко не главную роль. И уж точно — сами в поле кулаки не работали. Они занимались «бизнесом». А какой в деревне может быть бизнес? На какой-нибудь лавочке или даже кабаке много денег не заработаешь — хотя и эти заведения кулаки держали — для вида. Главным же источником доходов было ростовщичество. А покажите мне народ, в котором любят ростовщиков? К примеру, махновцы, в большинстве весьма зажиточные даже по украинским меркам крестьяне, очень серьезно воевали с кулаками — а те поддерживали белых.

Кроме того, кулаки скупали земли у разорившихся помещиков. А крестьяне-то сами рассчитывали их рано или поздно получить!

Так что трудно сказать, кого в деревне больше ненавидели — кулаков или помещиков. Другое дело, что и в Гражданскую войну, и в коллективизацию коммунисты приклеивали этот ярлык кому хотели — именно потому, что ненависть к кулакам сохранилась в народе очень надолго.

 

Этот проклятый рабочий вопрос

Перейдем ко всеобщей политической забастовке, разразившейся в 1905 году. Надо сказать, что это мероприятие, сравнимое по эффективности с вооруженным восстанием. Но если в XX веке в мире случилось огромное число разных восстаний, то всеобщих национальных забастовок было… две! Что понятно. Для восстания достаточно найти и вооружить несколько сотен или тысяч отморозков и послать их в нужном направлении. А всеобщая забастовка — это когда бунтуют все рабочие, или, по крайней мере, подавляющее большинство предприятий. Зато и справиться с ней куда сложнее. Восстание, в конце концов, можно подавить с помощью войск. А вот справиться с крупной забастовкой военной силой невозможно. Выгонять штыками людей на работу? Так ведь никаких штыков не хватит.

Недаром Николай II все лето и осень 1905 года круглосуточно держал под парами свою яхту, готовый в любой момент сбежать в Англию. Хотя вообще-то трусом он не был.

Бастовали не только рабочие, но, разумеется, основными-то фигурантами были они.

…О жизни рабочих в последнее время говорится бездна вранья. Приводятся откуда-то взятые невероятные цифры зарплат, которые сравниваются с ценами на продукты — и оказывается, что они просто как сыр в масле катались. Правда, количество забастовок в начале XX века было сравнимо с количеством крестьянских восстаний. Выходит, не понимали люди своего счастья?

На забастовку может подняться и хорошо зарабатывающий человек — если, например, полагает, что ему не доплачивают. Но в России положение было иным. Лучше всего об этом говорят события «кровавого воскресенья». В данном случае речь идет речь не о самом расстреле. (Об этой весьма дурно пахнущей темной истории можно написать отдельную книгу). Речь идет о самом факте манифестации. Тысячи рабочих и членов их семей шли к царю жаловаться на жизнь. Прекрасно зная, что, возможно, по ним будут стрелять — намерения властей ни для кого не являлись секретом. Довольный жизнью работяга на такое не пойдет, и никакие революционные агитаторы его не убедят. Для тех, кто полагает иначе, — попробуйте вывести на несанкционированную демонстрацию хотя бы один цех. Тогда поговорим.

Так как же обстояло дело с положением рабочих? Среди них и в самом деле было некоторое количество тех, кто очень хорошо зарабатывал. К примеру, один из первых рабочих-большевиков Иван Бабушкин сам писал, что, работая слесарем, зарабатывал около 100 рублей в месяц. Это жалованье чиновника VIII класса или армейского капитана. Однако таких людей, обычно специалистов высочайшей квалификации, было ничтожно мало, и работали они, как правило, на заводах, связанных с тяжелым машиностроением, — а подобных предприятий имелось в России очень немного. Основная же масса — это малоквалифицированная рабочая сила.

Особенно тяжело приходилось «фабричным» — работникам легкой промышленности. Их обычная зарплата составляла 10–12 рублей. И не надо сравнивать с ценами на колбасу и осетрину, как это любят делать. Продукты в преимущественно аграрной России были дешевы. Но человеку, кроме того, надо одеваться, платить за жилье (а оно, например, в Питере было очень дорогим), за дрова и керосин.

Прибавим к этому, что предприниматели находили множество способов увеличить свои доходы. На многих предприятиях были в ходу, говоря современным языком, «срочные контракты». И если человек подряжался, допустим, на полгода, то расчет он получал только в конце срока. Но кушать-то хочется каждый день! Нет проблем — для этого есть заводская лавка, в которой выдадут «под запись». Правда, цены там куда выше и качество продуктов хуже — но куда деваться?

Еще один способ получения «сверхприбылей» — штрафы. Вот сообщения профсоюзов (опубликованы в газете «Пролетарий, 1908, № 39):

«Штрафуют за случайный выход на лестницу, за питье чаю в 5 часов, за переход из одной мастерской в другую и даже за долгое пребывание в ватер-клозете (фабрика Хаймовича в Санкт-Петербурге). Штрафуют за мытье рук за 5 минут до гудка, за курению табаку от 1 до 2 руб. (Кабельный завод). Штрафуют за ожог, причиненный самому себе (Трубочный завод). Штрафуют за "дерзость", за "грубость", и штрафы превышают часто двухдневный заработок».

Тут главным были даже не материальные потери. Рабочие видели, что их всячески пытаются обжулить. Как они после этого должны были относиться к хозяевам? Так что агитация социал-демократов встречала большое понимание.

Кстати, количество рабочих было невелико — около 3,5 миллиона человек. Это примерно 10 % населения Российской империи. Согласно марксистской теории, ни о какой социалистической революции при таком соотношении социальных групп (классов) речи идти просто не могло. Но тем не менее…

Впрочем, не хлебом единым жив человек. Я уже упоминал представителя «рабочей аристократии» Ивана Бабушкина, который двинул в большевики. А вот его товарищ по борьбе — Марк Елизаров. Тоже рабочий не из последних. Ему от завода была выделена казенная квартира. Она сохранилась — и, думаю, многие хотели бы получить от своего предприятия такую жилплощадь. Но вот тоже стал последователем Ленина. С чего бы это?

А все дело в том, что рабочий был совершенно бесправен. Никакого КЗОТа в России не существовало (точнее, при Александре III были приняты кое-какие «рабочие законы», но они повсеместно нарушались). Но говоря уже о том, что не существовало ни больничных листов, ни оплачиваемых отпусков, ни пенсий для рабочих.

К тому же Россия была сословным обществом. И рабочий чувствовал себя в ней человеком второго сорта. Тому же Елизарову, уникальному специалисту, «тыкал» любой чиновник, который только и умел, что переписывать бумажки. Потому что у чиновника была на голове фуражка с кокардой, и он являлся «вашим благородием». И это было не следствием обычного чиновничьего хамства. Данное явление некоторые историки определяют как «социальный расизм».

Социальным расизмом верхушка российского общества была заражена очень сильно. И не только дворяне, но и вообще «образованные». Вот что писал, например, Н. А. Бердяев, столь любимый интеллигенцией в перестройку:

«Культура существует в нашей крови. Культура — дело расы и расового подбора… "Просветительное" и "революционное" сознание… затемнило для научного познания значение расы. Но объективная незаинтересованная наука должна признать, что в мире существует дворянство не только как социальный класс с определенными интересами, но как качественный душевный и физический тип, как тысячелетняя культура души и тела. Существование "белой кости" есть не только сословный предрассудок, это есть неопровержимый и неистребимый антропологический факт».

Если это не расизм, то что тогда расизм?

Это рабочим не нравилось (а среди них были люди куда более умные и образованные, чем казалось снобу Бердяеву). И тут приходили товарищи марксисты и популярно объясняли, почему все так происходит и с кем надо бороться. Правда, до осени 1917 года рабочие шли чаще не к большевикам, а к более умеренным меньшевикам. Но настал момент, и они очень быстро «полевели» — аж до анархистов.

Замечу, кстати, что у царских чиновников было какое-то совершено феноменальное непонимание сути «рабочего вопроса». Даже до 1905 года они все забастовки списывали на агитацию революционеров, хотя революционеров тогда было — кот наплакал. Впрочем, так удобнее. Ведь агитаторов можно поймать, а социальные реформы — это куда сложнее.

 

Предприниматели и чиновники

Еще один популярный миф — это миф о русских промышленниках. Обычно приводятся темпы роста промышленности, которые были выше, чем в большинстве стран, и делается вывод: «если б не революция, то мы бы в скором времени их догнали и перегнали». Хотя, вообще-то, кроме роста промышленности бывают и кризисы… И если присмотреться к тогдашней России, оказывается, что чуть ли не все изделия сложнее паровоза почему-то являлись импортными. Вспомним, сколько во время Первой мировой войны было в России построено танков? Ни одного. И ровно столько же произведено ручных пулеметов. Лучший в мире на тот момент тяжелый бомбардировщик «Илья Муромец» был изготовлен в количестве… 20 штук! Потому что просто-напросто негде было его производить.

Но дело даже не в этом. Обычно говорят — не беда, научились бы! Догнали б и перегнали! А вот ничего бы не вышло. По одной простой причине: только клинические либералы полагают, что в мире существует честная конкуренция. Бизнес — это война. А «честная война» бывает только в романах для юношества.

Так вот, западные фирмы отнюдь не стали бы терпеть, пока у них вырастут конкуренты. Начали бы давить любыми способами. Методов существует множество, тем более что российская промышленность контролировалась западным капиталом. Даже знаменитая фирма «Треугольник», производившая галоши, принадлежала немцам…

В 1910 году иностранные банки в металлургии владели 88 % акций. 67 % из этой доли принадлежало парижскому консорциуму из трех банков, а на все банки с участием русского капитала приходилось 18 % акций. В паровозостроении 100 % акций находилось в собственности двух банковских групп — парижской и немецкой. В судостроении 96 % капитала принадлежало банкам, в том числе 77 % — парижским. В нефтяной промышленности 80 % капитала было в собственности у групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель». В руках этих корпораций находилось 60 % всей добычи нефти в России и 3/4 ее торговли. И самое грустное, что многие представители российской элиты откровенно лоббировали интересы тех или иных западных фирм.

Отличились наши славные предприниматели и в Первую мировую войну. Начальник Главного артиллерийского управления генерал А. А. Маниковский писал, что русские промышленники во время войны проявили непомерные аппетиты к наживе и «безмерно обогатились в самую черную годину России». За трехдюймовый снаряд частным предприятиям переплачивали 5 рублей 49 копеек, а за 6-дюймовый — от 23 до 28 рублей.

И почему Маниковский после революции пошел служить в Красную Армию? Вот бы узнать…

И тут мы плавно переходим к проблеме, до слез знакомой нынешним россиянам — к бюрократии.

Как известно, начало правления Николая I ознаменовалось восстанием декабристов. Поэтому гвардии, тогдашней «кузнице кадров», император не доверял — и решил создать альтернативу. Именно при нем бюрократическая система приобрела свой законченный вид.

К сожалению, Николай Павлович не знал или не учел, что бюрократия — это не «государственная машина», а саморазвивающийся организм, живущий по собственным законам. Не зря в конце жизни он с горечью сказал: «Россией управляют столоначальники». Именная высшая бюрократия «замылила» при нем освобождение крестьян, именно из-за нее была проиграна Крымская война.

После Николая I столоначальники так и продолжали управлять. Причем канцелярская система была совершено чудовищной даже по нашим временам. И главная беда не в том, что чиновники брали взятки и воровали. Дело в другом.

Служить чиновником в Российской империи было очень неплохо. Все слышали о Табели о рангах. Так вот: человек, попавший в эту систему, то есть получивший первый чин, мог не беспокоиться о дальнейшей судьбе и спокойно трудиться в своей канцелярии вплоть до пенсии. (У чиновников она была.) Конечно, кто-то двигался по карьерной лестнице быстрее, кто-то медленнее. Но если чиновник не совершал что-нибудь уж совсем запредельное, то он гарантированно, через определенные временные промежутки, получал следующий чин — а значит, прибавление к жалованью и даже ордена. (В Российской империи давались за выслугу ордена.)

Так вот: были ли эти господа заинтересованы в каких-то переменах? А оно им надо? Над ними не капало.

Не стоит думать, что в Российской империи не существовало людей, которые не понимали, куда все катится. Существовали — и очень много. Но все попытки что-либо изменить вязли в бюрократической трясине. Для этого есть множество способов. К примеру, проблему можно заболтать. Можно пустить ее обсуждение по бесконечному канцелярскому морю. Можно, наоборот, старательно довести ее до полного абсурда. Во многом это похоже на СССР в период «застоя». Тогда тоже, начиная с середины семидесятых, все попытки что-либо изменить бюрократия успешно проваливала. Результат известен.

Вспомним и о воровстве. Сегодня профессиональные борцы с жидомасонами любят поговорить о «еврейском капитале», давившем русских предпринимателей. Приводятся факты различных афер, которые прокручивали «лица еврейской национальности». Хотя, к примеру, очень даже русский предприниматель С. И. Мамонтов на строительстве Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги украл 10 миллионов казенных рублей.

Но дело даже в том, кто сколько воровал. За каждым гешефтмахером стоял русский, вполне православный чиновник. Когда Империя заняла Манчжурию, то она устроила базу в китайском Порт-Артуре на Ляодунском полуострове, построила порт Дальний. Накануне войны с Японией 1904–1905 гг. барон Гораций Евзелевич Гинзбург (Гинцбург) завел выгодный бизнес — стал поставщиком угля для русского флота. Драл он с казны как за поставки первосортного кардиффского уголька, а сам покупал низкокачественный японский, который нещадно дымил, демаскируя русские корабли, давал кучу золы и не обеспечивал высокой скорости хода. Разницу Гинзбург прикарманивал.

Вот гад-то, морда масонская! Но: этот уголь ведь кто-то из военно-морского начальства у него принимал! Царским наместником на Дальнем Востоке сидел адмирал Алексеев с кучей сановников. И тут одно из трех: либо Гинзбург с ними делился, либо чиновники не соответствовали занимаемым должностям, либо они не желали ничего делать. Выбирайте любое объяснение.

Вообще, о «подвигах» российской элиты можно писать очень много. Так, великий князь Алексей Александрович фактически развалил флот. Вот, к примеру, одна его замечательная фраза. При докладе начальника Морской академии А. Епанича об отчислении ряда офицеров Алексей заявил: «Неужели из-за того, что эти офицеры не имеют установленных баллов, их надо отчислить из академии? Вот я никаких этих девиаций, навигаций и прочих не знаю, а я генерал-адмирал». Именно при нем морские офицеры стали рассматривать свою службу как возможность комфортабельных морских круизов за казенный счет. Что, как известно, закончилось Цусимой.

Великий князь Сергей Михайлович развалил артиллерию. Он откровенно «пробивал» принятие на вооружение французских пушек — разумеется, не за так. А у французов были свои тараканы в мозгах. Они пренебрегали тяжелой артиллерией, которая оказалась важнейшим оружием Первой мировой войны. В итоге в русской армии катастрофически недоставало крупнокалиберных орудий.

По сути, все эти высокопоставленные сиятельства жили про принципу «после нас — хоть потоп». И потоп состоялся…

 

Последний император

О Николае II существуют очень разные мнения. Оставим в стороне тех, кто с придыханием говорит «его императорское величество». Но даже у некоторых монархистов личность последнего императора вызывает резко отрицательную реакцию. Дескать, профукал, сволочь, страну!

Однако не все так просто.

Надо сказать, что после Февраля 1917 года пресса и мемуаристы понаписали о последнем царе столько, что очень трудно разобраться, где правда, а где откровенное вранье. Тем более что в России всегда очень любят валить свои грехи на начальство.

Конечно, то, что Николай был профнепригоден и не соответствовал своей должности, сомнений не вызывает. Что о своей семье он думал больше, чем о государстве, — тоже очевидно. Но зададим вопрос: а все-таки, какие есть конкретные претензии к Николаю II как государственному деятелю? Что он не сделал ничего хорошего, это понятно. Но вот что он мог бы сделать — и не сделал? Или — что мог бы совершить на его месте государь с более сильным характером?

Самое простое (и самое распространенное мнение) — дескать, надо было не либеральничать, а перевешать всех революционеров, и было бы всем благо. Разумеется, если бы на Невском развесили на фонарях эсеров, на Садовой — социал-демократов, а на Литейном — анархистов, особой беды бы не случилось. (Хотя заметим, что большевиков очень долго никто всерьез не воспринимал. Их теории казались не слишком опасным бредом.) Но и никаких проблем бы это не решило! Пришли бы другие, причем куда более многочисленные и свирепые.

Есть некая «точка невозврата», после которой репрессии только озлобляют. Примеров в истории — тьма. Например, кубинская революция. Батиста расстреливал людей пачками по малейшему подозрению — и чем все закончилось? Высадился бородатый Фидель с 60-ю (!) бойцами — и победил.

К концу XIX века Россия эту «точку невозврата» уже прошла…

Заметим, кстати, что большинство фигурантов Октябрьского переворота — люди более молодого поколения, нежели Ленин и Троцкий. Не стали бы они большевиками, сделались анархистами или еще кем-нибудь, и устроили бы под черными знаменами не революцию, а тот самый «русский бунт». Делов-то… Кстати, анархисты в 1905–1907 годах были уничтожены практически подчистую. А летом 1917 года их снова стало как грязи.

Подобное искоренение крамолы имеет еще одну опасность. Тезис Столыпина: «сперва успокоение — потом реформы» по сути верен. Но вот беда — трудно реализуем. Потому что вместе с «успокоением» к властям всех уровней приходит и расслабленность — дескать, врагов изничтожили, что еще нужно? Тут требуется очень четкое понимание ситуации и сильная воля, чтобы эту расслабленность преодолеть.

Что еще можно было сделать? Дать больше свободы и прав Государственной Думе, о чем кричали либералы? Мы еще увидим, что эти господа натворили после Февральского переворота, когда получили возможность порулить. Так бы они начали это делать раньше — только и всего…

Еще одна версия — Николай II не послушал Витте, Столыпина… (вписать имена по желанию). Но и тут не все не так просто. Возьмем, к примеру, идола национал-патриотов Столыпина. О его реформах написано множество страниц, в которых на каждое «за» есть вполне аргументированное «против», и наоборот. Но главное — реформы-то в итоге провалились! Потому что Столыпин был убит? Возможно. Но его убийство — это очень темная история, нити от которого явно ведут «наверх», в частности в руководство МВД. Кому-то его деятельность очень сильно мешала. К тому же против Столыпина в момент его назначения на пост премьера повели яростную кампанию правые и ультраправые. И аргументы у них были хорошие — ничего менять не надо, и так все отлично. А к ним император прислушивался. Так что Столыпина «съели» бы в любом случае.

Теоретически у Николая (или, допустим, у иного царя) был один путь — провести решительную чистку элиты и чиновничьего аппарата сверху донизу. Не останавливаясь перед методами и невзирая на лица. То есть устроить «тридцать седьмой год» в начале XX века. Но, как вы понимаете, это было невозможно. Такие вещи проходят только после революций, когда все воспринимают насилие как должное. К тому же с Николаем тоже что-нибудь могло случиться — удачное покушение, например.

В реальности же император, будучи, что бы там ни говорили, неглупым человеком, прекрасно осознавал, что практически любая попытка какой-либо реформаторской деятельности ведет только лишь к дестабилизации обстановки в стране. И он принял, может быть, и не самое лучшее решение — «не гнать волну». Пусть страна простоит, сколько она простоит. И лет тридцать она бы еще простояла. Но тут случилось роковое для Российской империи событие — началась Первая мировая война.

 

Отступление. Несостоявшиеся защитники

Речь пойдет о тех людях, которые одиннадцать лет подряд клялись в случае чего поднять в защиту монархии народные массы. В организации которых охранным отделением, полицией и Николаем II лично было вбухано огромное количество денег. Я имею в виду Великий и Ужасный «Союз русского народа» и подобные ему организации, которые носят общее название «черносотенцы».

В нынешнее время самые глупые из национал-патриотов пытаются реабилитировать «союзников» (так себя называли черносотенцы). Дескать, ничего плохого эти ребята не делали. И реабилитаторы правы. «Союзники» ничего не делали. Вообще.

Если спросить людей: кто такие черносотенцы, 99 человек из 100 ответит — это те, кто устраивал еврейские погромы. Что, вообще-то, неверно. Основные еврейские погромы проходили на юге России летом и осенью 1905 года, а «Союз русского народа» (СРН) возник только в декабре того же года. 21 ноября был создан его Главный Совет, председателем которого стал А. И. Дубровин. То есть за летние погромы данная организация отвечать никак не может.

Между тем, как писал министр юстиции И. Г. Щегловитов: «Правительство возлагало на правые организации величайшие надежды, усматривая в них опору существующего порядка…»

Начало было, казалось бы, веселое и многообещающее. СРН провел ряд многотысячных митингов в поддержку государя императора.

В 1906 году начали возникать «союзные» дружины, призванные бороться с революционерами. Правда, толку от них было… Единственное достижение упомянутых дружин — убийство 18 июля 1906 года боевиками СРН депутата Государственной Думы М. Я. Герценштейна. Заметим — убитый был членом партии кадетов. Это очень характерно. Не большевика и не эсера убили. По той причине, что революционеры могли очень сурово отомстить, а кадеты являлись типично интеллигентской партией…

Да вышло все как-то гнусно. Нашли для убийства какую-то шпану, которая чуть ли не на следующий день после «дела» разболтала о нем в кабаке. Убийцам обещали за «работу» деньги, которые так и не заплатили, но не в том дело. По сравнению с развеселыми левыми боевиками это выглядит как-то жалко.

Со спадом революции дело пошло еще хуже. СРН начал раскалываться. 8 ноября 1908 года В. М. Пуришкевич создал новую организацию — «Русский народный союз имени Михаила Архангела». В конце концов «союзники» выпихнули и отца-основателя — в августе 1912 года был зарегистрирован устав «Всероссийского дубровинского союза русского народа».

Идейные разногласия между этими группировками трудно различить даже в большую лупу. Главная причина расколов — личные амбиции и, что еще важнее — деньги не могли поделить.

Государь император Николай II очень хорошо понимал, что отделен от народа массой чиновников, и сильно по этому поводу переживал. В «союзниках» он увидел «настоящий русский народ». Который, значит, свободен от социалистических идей и полностью предан своему Государю. Поэтому финансирование было открыто по полной.

«В отчете за 1915 год "Перечень изданий, лиц и учреждений, которым оказано пособие" состоял из 82 единиц. Сумма выдач составила 1122 тыс. рублей Вот несколько таких выдач. Замысловский [13] получил 5 тыс. рублей, саратовская "Волга" — 13,3 тыс., "Голос Руси" — 100 тыс., "Земщина" — 145 тыс., "Колокол" — 20 тыс., Пуришкевич — 31 тысяч.

20 января царь "высочайше повелел" дополнительно отпустить на субсидирование правой печати 300 тыс. руб.»

(А. Аврех, историк)

Деньги шли хорошие — а результаты деятельности СРН и прочих правых организаций не вдохновляли. Вот что пишет А. В. Герасимов, начальник Охранного отделения:

«Я немедленно отправил телеграфный запрос во все жандармские и Охранные отделения с просьбой дать точную справку об организациях СРН и специально о лицах, которые подписали названные [14] телеграммы. Ответы были получены более из 100 пунктов. В большинстве они были просто убийственны для СРН. Состав отделов и подотделов СРН обычно не превышал 10–20 человек. Руководителями были часто люди опороченные, проворовавшиеся чиновники или исправники, выгнанные за взятки со службы; некоторые до настоящего времени состояли под судом и следствием».

Ему вторит С. П. Белецкий, директор Департамента полиции: «Результаты проверки были неутешительны; деятельность означенных организаций выражалась главным образом в форме участия в церковных торжествах и посылке телеграмм царю и отдельным министрам, сами же организации в большинстве распались, большинство деятелей осталось старых, новых идейных работников почти не прибавилось».

Собственно, единственное, в чем преуспели «союзники», — это в издании многочисленных газет, которых, как правило, никто не читал, кроме самих авторов. Зато там платили очень хорошие гонорары. Недаром среди дореволюционных акул пера термин «черносотенный журналист» означал не «реакционера», а беспринципного халтурщика, который пишет что угодно, лишь бы гонорар платили.

На самом-то деле рекламу «союзникам» создавали прежде всего либералы, которые визжали как резаные от любого залихватского высказывания черносотенцев. «Союзникам» либеральные вопли были тоже выгодны — именно благодаря им черносотенцы выглядели крутыми и ужасными. В биологии такое положение дел называется симбиозом. Самый близкий нам пример такого взаимовыгодного сотрудничества: в сегодняшней России «борцов с русским фашизмом» куда больше, чем этих самых фашистов. Борцы получают гранты на свою борьбу, горстка «фашистов» — неслабую рекламу, и всем хорошо…

Разумеется, лидеры правых понимали, что дело идет как-то вкось. Понимали они и другое — что на страну накатывается революция, и допустить того не хотели. Не все лидеры правых организаций являлись циничными прожирателями государственных денег, и в 1915 году была сделана попытка реанимировать ультраправое движение, и даже созван съезд монархических организаций, проходивший в Москве с 21 по 23 ноября 1915 года.

Все выглядело очень серьезно. На съезде присутствовали два митрополита (из трех): петроградский и московский, а кроме них, все наличные ультраправые члены Думы и Государственного совета. Однако все равно получилось не очень хорошо. Дело в том, что в черносотенных организациях было много людей, которые придерживались такой идеологии: «мы за царя, но против чиновников». Это отметил даже В. И. Ленин, который русских националистов очень не любил. В статье «О черносотенстве» в сентябре 1913 г. он писал: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». А руководство-то занимало куда более лояльную позицию. Так что среди «союзников» давно тлел конфликт.

В итоге, хотя съезд и не закончился скандалом и расколом, все равно образовалась оппозиция, которая провела 26 ноября в Нижнем Новгороде свой съезд. У них был такой план: дойти до императора и объяснить, что именно они настоящие патриоты… Фактически это был очередной раскол.

Политические организации раскалываются по-разному. Одна схема — как это случилось с большевиками и меньшевиками, а позже, с левыми и правыми эсерами, — когда сторонники разных течений в той или иной пропорции расходятся по новым структурам. Но бывает и по-иному. Когда после раскола большинство активистов говорит: «А пошли вы все…» — и исчезает в никуда.

С «союзниками» именно так и вышло. Ну надоела им эта грызня! От ультраправых организаций остался только фасад, за которым уже ничего и никого не было. Но тем не менее до самого конца, до Февраля, лидеры черносотенцев в многочисленных телеграммах и «адресах» уверяли Николая II, что народ за него, что все как один, что народ его в трудную минуту поддержит.

Итог? Никто из «союзников» императора не поддержал! Ни один человек! Страшная «черная сотня» оказалась бумажным тигром. Больше ее никто в истории не видел. Точнее, считается, что некоторое время после запрещения в марте 1917 года «союзники» находились в подполье, но никто не может сказать, что они там делали. Скорее всего — собирались и ругали власть.

В время Гражданской войны некоторые деятели в белом тылу издавали газеты «союзного» направления. Так ведь болтать — не мешки таскать. И уж тем более — не с винтовкой в бой идти. Все попытки создать монархические отряды, предпринимавшиеся, к примеру, при Колчаке генералом М. К. Дитерихсом, выглядели очень жалко. Хотя шума было много.