1. Пьяный проспится, дурак — никогда

Наполеон вполне искренне полагал, что свою роль на исторической сцене он уже отыграл. Остров Эльба, находящийся всего в 50 километрах от Корсики, казалось, подсказывал суеверному Наполеону: откуда начал — туда и вернулся. Это был маленький, довольно уютный клочок суши с тремя городками и несколькими деревнями. Народ на нем жил добродушный и смирный, и присутствие в качестве повелителя такого большого человека им очень польстило. Наполеон зажил тихо и спокойно. Время от времени к нему приезжали мать и сестра. А иногда — и Мария Валевская. В общем, эдакая провинциальная идиллия. Которая, возможно, продолжалась бы много лет. Но жизнь сложилась по-другому. И главными виновниками новых европейских потрясений были пришедшие на смену Наполеону правители.

Ситуация, сложившаяся вокруг двора Жозефины, когда и при новой власти она оставалась первой дамой страны, была очень символична. И могла бы послужить серьезным предупреждением новой власти. Александр, умнейший и хитрейший дипломат, ничего не делал просто так. И посещая Жозефину, он как бы показывал вернувшимся эмигрантам их настоящее место. Только вот теперь Францией руководили люди, до которых не доходили не только такие изящные дипломатические ходы, но не дошел бы и удар молотком по голове. Пришедшие к власти Бурбоны НИЧЕГО не понимали. Вообще.

В этой книге не раз упоминалось, что верхушка роялистской эмиграции была той еще компанией. Среди видных эмигрантов находилось немало мужественных и ярких людей. Но вот ее главные лидеры…

Двадцать лет эта шантрапа болталась между несколькими европейскими странами, и главным их занятием было — клянчить деньги у всех, кто согласится их дать. И с надеждой глядеть на европейские державы: когда те соберутся, прогонят Наполеона и вернут их на родину. Как у любых эмигрантов, важным их занятием были бесконечные интриги и кухонные склоки. Это всегда бывает характерно, что французские эмигранты не оставили после себя ничего — ну, хотя бы одного приличного антиреволюционного и антинаполеоновского памфлета. Сплошная муть. Они достали всех. К примеру, русское дворянство, сперва раскрывшее эмигрантам объятия, уже скоро стало глядеть на них с откровенным отвращением. Недаром Александр I, самый умный из «антинаполеоновских» монархов, до последнего момента противился возвращению на престол Бурбонов. И почти сразу же после их воцарения горько пожалел, что поддался уговорам.

Если свергнутый Людовик XVI был наделен мозгами очень экономно, то его племянник вообще оказался полным нулем. Вдобавок он двадцать лет болтался по чужим углам и, понятное дело, о том, как управлять государством, представление имел весьма смутное. Но Его Величество был хотя бы тихим. Ему было шестьдесят лет, он был тучен и страдал подагрой. Король предпочитал не гнать волну, потому что имел одну маленькую и по-человечески понятную мечту — дожить свои дни в тишине и покое. А вот брат короля, герцог д'Артуа, при столь же впечатляющих умственных способностях был к тому же типом весьма агрессивным, злобным и деятельным. А что может быть хуже деятельного дурака?

Умнейший циник Талейран, сам немало способствовавший реставрации, почти сразу же заметил: «Бурбоны ничего не поняли и ничему не научились». В самом деле, вернувшись, король и его компания желали, чтобы все пошло по-старому. Вычеркнуть двадцать лет из истории и вернуть, как было. Забавно, что они даже свои указы датировали годами правления Наполеона. Мол, не было такого, это все приснилось. Их можно сравнить с какой-нибудь сегодняшней бабушкой, выходящей под заменами Анпилова. Ей кажется: стоит махнуть рукой — и советская власть вернется…

Правда, развернуться Бурбонам не давали. К этому приложил руку и Александр I. Он прекрасно понимал, кто собрался теперь вокруг французского трона, и каких дров они могут наломать, дай им волю. Поэтому русский император буквально из-под палки заставил короля подписать новую Конституцию. Это роялистским «ультра» сильно не понравилось. Но с русским царем спорить им было не по зубам. Так что фактически вся созданная Наполеоном политическая и экономическая система осталась в неприкосновенности.

Но, тем не менее, роялисты с упертой настойчивостью стремились сделать все ошибки, которые только можно. Казалось, они задались целью озлобить против себя всех.

Начали с армии — основе правления Наполеона. Император, за исключением небольшого промежутка времени, все время воевал или готовился к войне. Все богатства, вся слава империи шли от армии. Понятно, что это была элита. Так вот, после реставрации, для затравки, на эту многочисленную касту обрушилась неприятная вещь под названием «сокращение офицерских кадров».

По большому счету Бурбоны, осуществляя это мероприятие, были правы. Армия была огромной. Новой власти, которая и в мыслях не держала с кем-то воевать, такая огромная машина была не нужна. Кроме того, наполеоновской армии откровенно боялись. В ней Бурбонов, мягко говоря, не слишком-то любили. В общем, проблема сокращения была актуальна. Но ведь эту чрезвычайно болезненную процедуру можно проводить по-разному. В 1814 году во французской казне деньги имелись. Значит, имелась возможность спустить это дело на тормозах. И провести «конверсию» мягко, постаравшись максимально сгладить острые углы. Но куда там! Огромное число офицеров просто-напросто вышвырнули.

Подобное массовое увольнение профессиональных военных — всегда мина замедленного действия. Вспомним Германию после Первой мировой войны. Там тоже вышвырнули на улицу десятки тысяч офицеров. Чем все это кончилось — известно: они по первому зову пошли туда, где им обещали, что офицеры вскоре снова будут нужны…

Но и тем, кто остался в кадрах, жизнь медом не показалась. В начале книги я описывал порядки в дореволюционной французской армии. Бурбоны стали возрождать эти славные традиции. По-человечески их можно понять. Ну, как не порадеть человеку, рядом с которым ты двадцать лет подряд отирался на задворках европейских дворов? Как не пропихнуть его на какую-нибудь выгодную должность, да повыше чином? И стали пропихивать. Представьте себе состояние наполеоновских генералов и офицеров, участвовавших в великих сражениях, прошедших всю Европу. А тут над ними сажают какого-то нуля в военном деле, который не нюхал пороху, зато всю великую эпоху отсиживался за спинами противников.

Основные массы населения, крестьяне, были еще более недовольны. Правда, у Бурбонов все же хватило соображения не устраивать перераспределения собственности. Талейран, руководивший после реставрации правительством и всеми силами пытавшийся держать Бурбонов в рамках, понимал: если такое только начать, то лучше сразу паковать чемоданы. При первых попытках нового передела земли новую власть просто сдуло бы с трона. Да и Александр бы такого не допустил. Ни к чему ему была вторая серия всефранцузского бардака. Он-то, в отличие от Бурбонов, умел делать выводы из происходящего.

Но белые «ультра» ничего в упор не понимали. Это, впрочем, объяснимо. Единственное, что они всегда умели, так это транжирить деньги. Людовик XVIII, следуя примеру дяди, попытался облегчить напряжение среди своих дружков, создав много высокооплачиваемых халявных должностей. Но, как сказал поэт, «пряников сладких всегда не хватает на всех». Так что главным пунктом мечтаний «ультра» стало возвращение «законных» земель их прежним владельцам.

Если нельзя гадить — можно вонять. И роялисты самозабвенно принялись за это дело. О переделе земли твердили постоянно, устно и письменно.

Вот представьте себе картину. Приезжает в какую-нибудь французскую деревушку прежний помещик, которого тут уже давным-давно забыли. Прогуливается он, значит, по полям и такую речь ведет:

— Ну, что, мужички, теперь на троне у нас законный король-батюшка. Так что скоро земли, которые вы у меня отобрали, возвращать придется.

Потешив таким образом душеньку, возвращенец уезжает. Оставляя крестьян в тягостном недоумении.

Вот уж чего не терпят землевладельцы, так это неопределенности. Да, при Наполеоне было тяжело. И парней в армию пачками забирали. Но был порядок! Император сказал «ваша земля». И точка. А теперь… Настроение подогревали и вернувшиеся солдаты. Отдохнув и залечив раны, они начали рассказы о своих подвигах, больше похожие на чудесные сказки. И, конечно, рассказы об императоре Наполеоне, под знаменами которого все это совершили. «У нас была великая эпоха»…

Кто еще? Предприниматели и высший свет. Первым тоже при новой власти мало не показалось. Сначала они приветствовали окончание континентальной блокады и открытие морских дорог в колонии. Но потом — волками взвыли. В то время одной из важнейших функций любого европейского государства была «защита отечественного производителя». С помощью таможенных тарифов. То есть те или иные товары иностранных конкурентов не пускали на внутренний рынок, просто повышая ввозные пошлины. Так поступали все, в том числе и Россия. Только не Франция Бурбонов. Главным конкурентом продолжала оставаться Англия. Но как могли король и его окружение попереть против своих благодетелей! В общем — сплошное разорение и убытки…

А тогдашние великосветские нравы характеризует такой факт. Эмигрантские дамы «высшего света» публично осмеяли и оскорбили жену маршала Нея. Который даже среди полководцев Наполеона считался «храбрейшим из храбрых». Это, кстати, тоже характерно: мужа тронуть никто из мужчин не осмелился, кишка была тонка, а женщин к ответу не призовешь. Запомним этот факт. Потому что именно Ней сыграет ключевую роль в возвращении Наполеона.

И, наконец, последнее, чтобы уже все было понятно до конца. Если не считать убежденных роялистов, то более всего уходу Наполеона радовались представители творческих профессий — журналисты, адвокаты, писатели. То есть те, кого в любой стране более всего на свете волнует «свобода слова». Потому что именно она их кормит. Император прессу не любил и работать с ней то ли не умел, то ли не считал нужным. Напомню, что, придя к власти, он из шестидесяти газет оставил четыре. Поэтому пишущая братия наступившей свободе радовалась. Однако быстро выяснилось, что «свобода слова» при Бурбонах — примерно такая же, как была у нас при Ельцине. То есть можно писать всё, что угодно, если это «всё» — за президента. Наступала эпоха откровенного мракобесия. В авангарде здесь шли даже не просто церковники, а ярые клерикалы (разница между ними примерно такая же, как между патриотом и фашистом).

В общем, против Бурбонов оказались ВСЕ. Противостоявшая им кучка отмороженных «ультра» — не в счет. Они ничего не могли и ничего не умели.

 

2. Тигр готовится к прыжку

Не стоит, конечно, думать, что Наполеон вот так вдруг проснулся утром, попил кофе и решил, что пора возвращаться. Он был азартный игрок и часто играл ва-банк, но очертя голову, не зная броду, в воду не лез. С самого начала он понимал, что Бурбоны — не ахти какой подарок для Франции. Но все-таки даже Наполеон недооценил поначалу их совершенно запредельную глупость. Он не предполагал, что страна дойдет до белого каления так скоро.

А во Франции сложа руки не сидели. Примерно с начала 1815 года во Франции стал складываться против Бурбонов заговор. Далеко не все его участники желали возвращения императора. Но были и такие. И они довольно быстро наладили с островом Эльба информационный обмен. Теперь Наполеон мог узнавать о том, что творилось в стране и мире не по газетам, а из более серьезных источников.

Что происходило во Франции, мы уже знаем. Но и в мировой политике тоже было нехорошо. Едва победив Наполеона, члены коалиции начали ссориться. И чем дальше, тем больше. Причина была проста и вечна, как пирамиды: победители делили добычу. Так бывает почти всегда. И после двух мировых войн в XX веке, сразу же после подписания мира начиналась всё та же грызня. Каждый тянул в свою сторону.

А Наполеон не торопился. Он рассчитывал на то, что участники коалиции чем дальше, тем перессорятся больше. А может, и до войны между ними дойдет. Тогда — совсем хорошо. Ему теперь вполне подходил классический принцип всех путчистов: «чем хуже, тем лучше».

Как-то, гуляя на острове Эльба около своего дворца, он остановился около стоявшего на часах гренадера (ему разрешили вывезти на остров два батальона старой гвардии, и заметьте — солдаты добровольно поехали за ним в ссылку).

— Что, старый ворчун, тебе тут скучно?

— Нет, государь, но не очень и развлекаюсь.

— Это не всегда будет продолжаться, — тихо сказал ему Наполеон.

Его снова манила перспектива большой игры.

Пока что спешить было — не в его интересах. Однако поторопиться все-таки пришлось. До Наполеона дошли две новости — плохая и очень плохая. Заговор против Бурбонов составлялся, что называется, на шару. Много болтали. Знали о нем уже чуть ли не все. Антикоролевская партия могла получить чувствительный удар поддых. С дугой стороны, союзники императора все еще боялись. Не верили они, что он успокоился. Поэтому на Венском конгрессе, в ходе которого обсуждалось «устройство послевоенной Европы», то и дело всплывал вопрос: а не следует ли законопатить Наполеона куда-нибудь подальше от Франции? Есть сведения, что к нему даже собирались подослать убийц. Вот был матерый человечище! Его боялась вся Европа, даже когда Наполеон оставался во главе лишь двух батальонов солдат на крохотном клочке суши.

В общем, Бонапарт решил рискнуть. Последней каплей стал разговор с матерью, когда она в очередной раз прибыла на остров. Как мы помним, несмотря на отдельные разногласия, Наполеон продолжал с мнением мадам Летиции считаться. И он рассказал ей все.

— Я не могу умереть на этом острове и кончить свое поприще в покое, который был бы недостоин меня, — говорил он. — Армия меня желает. Все заставляет меня надеяться, что, увидев меня, армия поспешит ко мне. Конечно, я могу встретиться с офицером, который верен Бурбонам, который остановит порыв войска, и тогда я буду кончен в несколько часов. Этот конец — лучше пребывания на этом острове… Я хочу отправиться еще раз попытать счастья. Каково ваше мнение, мать?

Можно представить, насколько труден был для Летиции ответ. Ведь на Эльбе сын был хотя бы жив. А тут он снова ввязывался в авантюру, и такую, по сравнению с которой все его предыдущие игры были просто чепухой.

— Позвольте мне быть минутку матерью, потом я вам отвечу…

Она долго молчала, а потом сказала:

— Отправляйтесь, сын мой, и следуйте своему назначению. Может быть, вас постигнет неудача и сейчас же последует ваша смерть. Но вы не можете здесь оставаться, я это вижу со скорбью. Будем надеяться, что Бог, который вас сохранил среди стольких сражений, еще раз сохранит вас.

Наполеон начал действовать. У него имелись два батальона Старой гвардии плюс еще рота солдат, охранявшая остров. В том, что все эти люди последуют за ним, император не сомневался. Итак, под его началом оказалось около 1100 человек. Согласитесь, для переворота — маловато. Особенно если учесть, что он должен был пройти теперь практически через всю Францию. Но Наполеон не сомневался в том, что ему это удастся. По его мнению, во Франции опасность была лишь в одном: что какой-нибудь фанатик-белый его убьет. Но на такие шансы уже можно было ставить.

И грандиозная авантюра началась. Несколько малых судов отошли от острова Эльба. Вокруг него курсировали английские и французские корабли, но судьба и тут была за Наполеона. Англичане ему на пути не попались. Встретились французы. Но они пропустили десант без помех.

И понеслось!

 

3. Шаги Командора

Этот поход лучше всего описывать в виде хроники.

1 марта 1815 года суда подошли к французскому берегу неподалеку от Канна (того самого, «фестивального»). Первыми, кого высадившиеся увидели на берегу, были таможенные стражники. Те приветствовали императора. Император отправил в город людей за продовольствием. Его мигом подвезли, не задавая лишних вопросов. Далее Наполеон решил двигаться глухими горными дорогами. Но перед тем, как начать марш, он приказал отпечатать в типографии воззвания к армии и народу. Расчет был правильный. Пока весть распространяется, в горах его никто не достанет. Ведь главный риск был именно в первые дни.

А в Париже было весело. О появлении во Франции Наполеона телеграф принес известие через четыре дня после его высадки. Значения этому не придали ровно никакого. Подумали — Наполеон на Эльбе совсем умом тронулся. Поэтому правительство сделало очередную глупость: напечатало об этом событии в газетах. То есть помогло противнику, «пропиарив» его за свой собственный счет. Ну, и получили…

Это был взрыв. Париж совершенно ошалел. Город зашевелился, как это всегда бывает, поползли слухи и контрслухи. Роялисты же, по своему обыкновению, тут же начали смазывать салом пятки.

7 марта Наполеон приблизился к Греноблю, первому «райцентру» на его пути. Возле города дорогу ему преградили три полка. То есть около шести тысяч человек. Но самое главное — у его противников были пушки. То есть исход сражения мог быть только один…

Пожалуй, это был самый критический момент во время всего похода на Париж. Победу здесь могла одержать только моральная сила. Да, собственно, на нее-то император и рассчитывал, начиная свой путь.

Наполеон приказывает солдатам держать ружья дулом вниз. И сам идет впереди.

Командир полка был в панике. Он видел, что его солдаты не готовы сражаться с императором. И справедливо рассудил, что если он скомандует «огонь!», то еще неизвестно, в кого полетят пули. Он решил принять соломоново решение: отойти. Но не сумел. К городу уже скакали кавалеристы, кричавшие:

— Друзья, не стреляйте! Вот император!

А потом к строю вплотную подошел и сам Наполеон.

Он расстегнул сюртук.

— Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!

Это была победа! Солдаты, плюнув на всё, бросились приветствовать Наполеона. И дело даже не в том, что его «армия» сразу увеличилась в несколько раз. Был сделан почин. А дальше… Это было как снежный ком: чем дальше, тем проще. И когда молва о произошедшем в Гренобле разлетелась по Франции, солдаты уже знали что им делать, когда Наполеон подойдет.

В Гренобле Наполеон произнес речь, в которой он заявил, что теперь он стал другим и войн больше вести не собирается. Просто, мол, он увидел, что Бурбоны всех достали, вот и пришел с ними разобраться. Верил ли он сам в то, о чем говорил? Возможно — да. Но ведь в разных обстоятельствах человек мыслит по-разному…

Наполеон разослал приказания по местным полкам, велев им присоединиться к нему. Те с готовностью присоединились. Теперь у него было еще небольшое, но уже реальное войско. А потому дело пошло куда веселее.

Этот поход был триумфом. Сельское население встречало его с полным восторгом. Любая помощь оказывалась моментально. Наполеон потом честно признался, что был попросту ошарашен. Начиная эту авантюру, он твердо рассчитывал на успех. Но не представлял, что это пойдет не только без сучка и задоринки, но и в обстановке, приближающейся к карнавальной. Теперь Наполеон не боялся уже ничего и никого. Оставалось лишь дойти до Парижа и усесться на трон.

На пути лежал Лион, тогда — второй после Парижа город Франции.

Бурбоны направили туда уже знакомого нам графа д'Артуа. Нашли кого посылать! Из Бурбонов именно его в народе ненавидели более всех. Он почему-то думал, что, сказав пламенную речь, поведет солдат на Наполеона. Туда же послали маршала Макдональда одного из тех, кто добровольно перешел к Бурбонам еще до отречения Наполеона.

10 марта Макдональд построил местный гарнизон, показал им королевского братца, толкнул речь и призвал солдат кричать «да здравствует король!» Ответом ему было гробовое молчание. На военном языке это значит: да пошел ты, мы твои приказы выполнять не станем. Граф со скоростью пули рванул из города. Макдональд все еще надеялся на что-то. И зря. Потому что части Наполеона уже входили в город. Его солдаты бросились навстречу полкам императора. Пришлось бежать и маршалу.

14 марта Наполеон встретился с еще одним своим старым боевым товарищем — маршалом Неем. Это был последний козырь Бурбонов. Ней был известен как «храбрейший из храбрых» и пользовался в армии большим авторитетом. К тому же Ней искренне полагал, что Наполеону во Францию возвращаться не стоит. Он-то знал императора. И полагал, что начнется новый этап войн. Но, с другой стороны, вспомните, как дворцовая сволочь оскорбила жену Нея. Подобные люди такого не прощают. Да, он не хотел возвращения Наполеона. Но, с другой стороны, понимал, что с Бурбонами ему — не по пути. И потому, хотя он и обещал «привезти Наполеона в клетке», никто не знает, что он думал на самом деле. Возможно, что он еще не сделал выбор и решил оценить обстановку на месте.

А там все сразу стало ясно. Ней, старый вояка, тут же сообразил, что ни солдаты, ни офицеры сражаться с Наполеоном не желают. Все его аргументы отскакивали от них, как горох о стену.

Ночью же случилось то, что должно было случиться. Части начали уходить на «ту сторону». Последней каплей была записка, которую с верховым прислал Нею сам император: «Я вас приму так, как принял на другой день после сражения под Москвой. Наполеон».

Ней сделал выбор. И произнес перед солдатами короткую речь, суть которой сводилась к одному: «Да здравствует император!»

Наполеон в таком выборе Нея и не сомневался. Он знал своих людей. Поэтому еще за несколько дней до перехода к нему маршала он подготовил для него точный приказ, куда идти и что делать.

Это был последний кирпич в стене. Защищаться Бурбонам было нечем.

20 марта Наполеон вошел в Париж. Тут встреча императора превзошла всё. Более всего это было похоже на сегодняшний психоз во время приездов поп-звезд. Но тогда мозги у людей были не так вывихнуты, как теперь — и подобного современники не видели ни до, ни после. В апофеозе экстаза толпа, оттеснив конвой, вынула Наполеона из кареты и на руках донесла до дворца.

Вся эта потрясающая хроника великолепно отразилась в заголовках газет. Вот как сообщали о продвижении Наполеона одни и те же газеты, где сидели одни и те же редакторы:

«Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан»,

«Людоед идет к Грассу»,

«Узурпатор вошел в Гренобль»,

«Бонапарт занял Лион»,

«Наполеон приближается к Фонтенбло»,

«Его Императорское Величество ожидается сегодня в своем верном Париже»…

Это, кстати, к слову о «свободе прессы».

 

4. Фортуна показала фигу

Итак, Бурбоны бежали. Наполеон снова сидел на троне, и сидел так же прочно, как и в 1801 году. Народ ликовал. Но приближенные императора отмечают в нем новое качество — какую-то возникшую вдруг нерешительность. Ослабел как-то его всепобеждающий напор. Казалось бы, судьба только что доказала свою к нему любовь, подарив невиданный триумф. И дело даже не в том, что положение Франции было очень нерадостным. В конце концов, из «худших выбирались передряг». Но императора мучил вопрос, который, пожалуй, он никогда себе до той минуты не задавал: а что делать дальше? Он-то был не Людовик XVIII и не граф д'Артуа. И прекрасно понимал, что нельзя просто так вычеркнуть год своего отсутствия. Что же делать теперь?

Жизненный опыт — штука, имеющая и оборотную сторону. Именно поэтому в революциях побеждают молодые. Они прут вперед, а там — будь, что будет. Когда Наполеон пришел к власти в первый раз, ему было 32 года. И он шел напролом. Но в 46 лет повторить такое — значительно труднее. Потому что уже известно, чем все закончится.

Теперь он пришел к власти на волне народного энтузиазма. Но Наполеон наверняка отлично сознавал, что на самом-то деле в нем видели некоего «идеального Наполеона». Который у каждого был свой. Бурбоны всем надоели, и во время их правления об императоре вспоминали только хорошее. Каждый свое.

И Наполеон честно попытался стать другим. Он обещал мир. И попытался его обеспечить. Император предложил всем странам коалиции мирный договор на основе принципа: «кто что имеет, тот тем и владеет». Два года назад такое приняли бы с восторгом. Но вот теперь из этого ничего не вышло. Слишком уж страшным было его внезапное возвращение, вызвавшее по всей Европе новый шок. Да и в «мирного» Наполеона верилось как-то не очень. Это сегодня он «белый и пушистый», а дальше что? Вот, к примеру, выходит из тюрьмы уголовник — и искренно мечтает «завязать». А дальше глядь — опять начал воровать и грабить…

Наполеон попытался сыграть в демократию. И начал создавать нормальную конституционную монархию. Но и это не получилось. Ну, не терпел Бонапарт по жизни демократических институтов! Да и не поверили ему.

С колокольни сегодняшнего дня не очень понятно, почему он даже по-настоящему не разобрался с теми, кто его предал. Эх, не те тогда были времена! Это в следующем веке диктаторы учтут ошибки великого предшественника. И будут превентивно мочить правых и виноватых.

Наполеон в свои «сто дней» вообще старался не делать резких движений. Такое впечатление, что он боялся испытывать судьбу дальше. Возможно, он уже чувствовал, что выбрал свой лимит везения…

Впрочем, по-настоящему Наполеон ничего решить так и не успел. Снова приходилось воевать. Коалиция решила, хоть кровь из носа, довести на этот раз дело до полного завершения. Силы двигались огромные. Но теперь уже выхода не было. Снова приходилось драться.

Кампания началась удачно. Наполеон с прежним блеском нанес коалиции два поражения. Но последняя победа имела роковые последствия. Разбив 16 июня у Линьи пруссака Блюхера, император послал маршала Груши в погоню за его уходящим корпусом. А главные силы встретились 18 июня с английской армией у селения Ватерлоо. За день перед боем погода была совершенно омерзительная. Лил проливной дождь. И почва размокла.

Эта последняя битва Наполеона не стала его лебединой песней. В ней проявлялась всё та же его нерешительность. Он долго медлил с началом атаки — и это оказалось его очень большой ошибкой.

Но вот, наконец, началась одна из самых известных битв мировой истории. Она шла со страшной яростью и переменным успехом. Англичане, укрепившиеся на холме, держались геройски. Не менее храбро сражались и французы. Они упорно продвигались, несмотря ни на что. Был момент, когда командующему англичан герцогу Веллингтону казалось, что все кончено. Но англичане продолжали держаться. Наполеон послал в бой все резервы, включая гвардию. И тут подошли пруссаки. Но Наполеон продолжал атаковать. Он ведь рассчитывал, что вслед за пруссаками придут и его войска. Ситуация находилась в состоянии неустойчивого равновесия. Подойди к французам подкрепления — они бы выиграли эту битву. Император ждал их до последнего. Но Груши не пришел.

Помните битву при Маренго, когда Наполеона спасло от разгрома появление дивизии Дезе, которую никто не ждал? Здесь положение сложилось с точностью до наоборот. Он ждал подкреплений. И можно было бы победить, если бы подошел Груши… В первом случае судьба улыбнулась Наполеону, второй раз — повернулась к нему спиной.

До сих пор споры об этом не утихают. То ли французский маршал потерял пруссаков, а преследовал какой-то незначительный отряд и, будучи исполнительным до тупости, даже услышав шум битвы, двигался куда-то не туда. То ли он просто предал Наполеона. Это, в конце концов, не слишком важно. Судьба была теперь не за Бонапарта.

Разгром последовал полный. Сохранив порядок, ушла только уцелевшая часть гвардии. Остальные французы бежали.

Хотя на самом-то деле в этот раз песенка Наполеона все равно долго бы не пелась. Ну, разбил бы он англичан с пруссаками. Ведь подходили еще австрийцы и русские… Да и вообще, коалиция на этот раз взялась за дело всерьез. Союзники готовились выставить в общей сложности миллион человек! По тем временам — совершенно фантастическая численность армии. Против таких не просто больших, а гигантских батальонов не помогло бы уже ничего.

Но для Наполеона этот разгром означал именно то, что «звезда» его погасла навсегда. Всю дорогу до столицы он провел словно в полудреме. И когда приехал в Париж, выглядел, как сдувшийся воздушный шарик. Что-то в нем окончательно сломалось.

Он уже ничего не хотел и никуда не стремился? Просто ждал, что будет дальше? Он еще попытался получить от палаты депутатов особые полномочия… Парламент был против.

Сторонники предложили ему стать диктатором Франции, а брат Люсьен — расстрелять депутатов из пушек. Народ, в принципе, был ко всему готов. Потому что все видели: к ним в обозах союзников снова везут Бурбонов. Но Наполеон — отказался. Он свое — уже отыграл.

22 июня Наполеон вторично отрекся от престола и поехал в сторону Атлантического океана. Император решил уехать в Америку. В бухте Рошфор его ждали два фрегата, выделенные морским министром. Но бухту блокировал английский флот.

Наполеону предложили еще два способа избегнуть плена. Сперва — провезти его на маленьком судне. Наполеон на это не пошел. Второй план был еще более отчаянным. Командир фрегата «Медуза» вызвался ввязаться в бой с англичанами. Это было верное самоубийство, но за то время, пока англичане топили бы «Медузу», второй фрегат, на котором находился бы Наполеон, успел бы выйти в море. Бонапарт отказался снова. Он пояснил, что теперь он является частным человеком, а жизнь простого гражданина не стоит таких жертв.

15 июля 1815 года Наполеон сдался англичанам. Его эпоха закончилась уже навсегда.