27 мая, штаб партизанского отряда

Все началось с того, что в этот день Сухих с несколькими автоматчиками отправился на встречу с обер-лейтенантом Мильке – расспросить его о местах, лежащих севернее города Мосты. Но тот помочь ничем не мог (или не хотел). По его словам, те места лежали совершенно вне его компетенции. А офицер – не турист, чтобы шляться, куда ему захочется. Зато Мильке сообщил очень интересные вещи. Его вызвал майор Дикс. Вызвал, правда, неофициально – через одного из людей, которые, судя по всему, также работали в ГФП. Лейтенант шел на эту встречу в очень скверном настроении. Неофициальный вызов решительно ничего не значил. Гестапо вермахта вообще предпочитало обделывать свои дела без лишнего шума. Тем более что немецкое начальство – и официальное, и тайное – вело себя необычно. После побега двух солдат-«восточников» все сделали вид, будто так и надо. Разумеется, Мильке подстраховался, выставив виновником побега взводного и еще одного фельдфебеля-немца – из тех, кого если и расстреляют, то не жалко. Но и их не тронули. Конечно, можно все списать на то, что в последнее время и полицаи, и «восточники» бежали довольно часто. В Барановичах, как говорили, постоянно находили листовки, призывающие переходить на сторону партизан. Но все-таки подобное благодушие настораживало.

Дикс принял обер-лейтенанта в каком-то занюханном кабинете в депо. У дверей околачивались двое парней с голубыми погонами, судя по их комплекции и мрачным взглядам, явно занимавшихся чем-то посерьезнее эксплуатации автомобильного транспорта.

– Господин майор… – по-уставному стал докладывать обер-лейтенант.

– Оставьте, у нас разговор неофициальный. И сразу предупреждаю – говорить о нем никому не стоит. Вы меня поняли? Прошу, садитесь, курите, если хотите. А может быть, коньяку?

Мильке еще больше насторожился. Не то было ведомство – полевая тайная полиция, – чтобы всерьез верить хорошему обращению состоящих в нем людей. Недаром солдаты и офицеры вермахта боялись его ничуть не меньше, чем враги рейха. Последний раз подобное чувство Мильке испытывал восемь лет назад. Его, как и других эмигрантов, вызывали для беседы в районное отделение гестапо. Тогда, правда, Мильке признали абсолютно лояльным Третьему рейху и оставили в покое. А что будет теперь?

Дикс отхлебнул коньяку и начал.

– Господин обер-лейтеннант, перед нашей беседой я навел о вас справки – и в результате мне доставили исключительно хорошие отзывы. Да и, между нами говоря, ненадежного офицера не назначат командовать этим сбродом из уголовников и перебежчиков. Тем более, – тонко усмехнулся майор, – ведь если, допустим, мы с вами попадем в руки русских, нас повесят на одном дереве. Меня – как офицера известной службы, а вас – как бывшего белого офицера. Впрочем, никто и не станет выяснять, что вы белый офицер. Всех русских, находящихся на нашей службе, они называют «власовцами». Их не берут в плен даже регулярные части. Я уж не говорю о партизанах. Вы, наверное, обратили внимание, что побег двух солдат из вашей роты был оставлен без каких-либо последствий. По моему распоряжению. Но, кстати, это дело можно и поднять. А Восточный фронт вообще-то – не самое лучшее место на земле. Особенно для вас…

– И что вы от меня хотите?

– Немного. Открою вам карты. Я оставил без последствий побег этих солдат по одной причине: чтобы ваши люди знали – при желании отсюда можно и убежать. Так вот, мне необходимо, чтобы вы обеспечили побег своему солдату. Желательно из тех, кто, как это говорят по-русски, смотрит в лес. Если это будут двое или трое, – неважно. Важно другое – чтобы он перед побегом узнал: в Слоним прибывают эшелоны с войсками, предназначенные для ликвидации партизан. Вот, собственно, и все.

…Эшелоны и в самом деле прибыли из Польши. Правда, они были транзитными. Солдаты много суетились, имитируя выгрузку. Но на самом-то деле высадилось до батальона, не более. Остальные отбыли в восточном направлении. Если учесть, что недавно часть гарнизона была отправлена на восток, прибыль была не очень заметной.

В общем, особист получил еще одну задачку. Тем более что в тот же вечер партизаны одного из пикетов доставили в штаб гражданского из Мостов, своего человека. Он сообщил примерно то же самое. В Мосты пришли эшелоны со стороны Лиды. Там, по его словам, выгрузилось около двух рот. Но тоже царила такая суета, будто выгружали по крайней мере полк. ГФП явно продолжала играть в какие-то игры. Вот только в какие?

* * *

По поводу этой информации в штабе собралось командование соединения; туда же был вызван и особист. В штабной хате кроме командира и комиссара присутствовал и начальник штаба, подполковник Соловейчик. С ним Сухих общался мало. Особист не лез в чисто военные дела, а Соловейчик не жаловал игры особого отдела. Он был военным, так сказать, в чистом виде. Что и демонстрировал своим видом – всегда был гладко выбрит, подтянут и корректен. Еще Соловейчик был знаменит своей курительной трубкой. Но не такой, как у товарища Сталина, а так называемой капитанской – прямой и длинной, выпускающей такие клубы дыма, что казалось – идет паровоз.

В партизаны подполковник попал так. В начале войны он служил начальником штаба в одном из стрелковых полков на Западном фронте. Когда фрицы двинули, он, как и многие, растерялся. Оно и понятно. Из дивизии дают противоречивые приказы, выполнять которые все равно поздно, потому что обстановка изменилась. Что происходит вокруг, никто не знает. Потом исчезла связь с дивизией, а следом – и с батальонами. Кончилось все тем, что танки прорвались к штабу полка. Командир был убит, комиссар пропал без вести. Соловейчик с группой бойцов пытался прорваться, но получилось неудачно. В бою подполковник растерял всех своих – и пришлось ему вдоволь изучать в одиночку особенности белорусских лесов и болот. Как подполковник однажды признался Асташкевичу, несколько раз он уже собирался пустить себе пулю в лоб, но все-таки решил, что пусть уж лучше немцы тратят на него боеприпасы, чем он сам. В конце концов Соловейчик встретился с отрядом Аганбекова и попросился рядовым. Дескать, солдат я растерял, полк разгромлен, так что ничего, кроме винтовки, мне теперь держать и не следует. Аганбеков сделал его командиром отделения, потом подполковник стал помощником командира отряда. Когда же отряды стали сливаться в соединения, знания Соловейчика понадобились на более серьезном уровне.

Выслушав Сухих, который доложил информацию, сообщенную Мильке, Асташкевич задумался. И потом раздумчиво заговорил:

– Интересно получается. ГФП посылает человека, чтобы нас предупредить. Уже интересно. При этом в Слониме выгружается до батальона. И в Мостах – до двух рот. Всего-то! У нас более шестисот человек. А ведь с нашей бригадой как-то и три полка не смогли справиться. Но при этом он пытается создать впечатление, что выгрузилось именно три полка. Ты веришь этому русско-немецкому оберу?

– Я склонен ему верить. К тому же данные из Мостов предоставил не он. Войска там и в самом деле выгрузились. Они тоже пытались всеми силами изобразить, что их гораздо больше, чем есть на самом деле.

– Комиссар, что думаешь?

– Я даже не берусь судить. Попытка нас испугать, заставить – допустим – переменить место… Но это глупо. Насколько я понимаю, этот Дикс – умный человек. Он должен понимать, что партизан такими вещами не запугаешь.

– Товарищ подполковник! – Асташкевич повернулся к начальнику штаба.

– Я тоже не очень понимаю. Такие действия оправданы на фронте. Создать иллюзию подготовки наступления на одном участке фронта, а нанести его в другом. Но у нас нет фронта. В борьбе с партизанами это бессмысленно.

– Что думаешь, старший лейтенант? Это по твоей части. Тут явно какие-то хитрые игры.

– Я могу высказать только предположения. Вероятно, тут все дело в новом немецком оружии – лесных егерях или, как мы их зовем, оборотнях. Я не военный, но насколько я понимаю, главной слабостью немцев в борьбе с партизанами была плохая разведка. Они двигались, по сути, вслепую. Теперь они этот свой недостаток восполнили. Возможно, они хотят спровоцировать нас, чтобы мы развернули свою оборону – и изучить ее особенности.

Подполковник выпустил из трубки огромный клуб дыма и заговорил с некоторой иронией:

– Разведка боем? Но ведь мы не армия. Мы не строим долговременных оборонительных сооружений. Вскрывать нашу оборону имеет смысл, если непосредственно сзади идут серьезные силы. Но их нет. Сосредоточить их – дело непростое. И тем более сложное дело – их развернуть. Тут нужен не один день.

– Возможно, дело не только в обороне, – ответил особист. – Они ведь могут интересоваться, допустим, и нашими возможными путями отхода. Например, в состоянии ли мы отойти на правый берег Немана. Но, по моему мнению, дело куда более серьезно, чем борьба с нашей бригадой. Мы представляем проблему исключительно для местного тылового командования немцев. По сравнению с другими белорусскими партизанскими соединениями мы достаточно малочисленны. Наши возможности ограничены, в том числе и условиями местности. Создать здесь партизанскую зону нам вряд ли удастся. Однако есть еще одно обстоятельство. Как я уже докладывал, у немцев появилось новое оружие – егеря. Но ведь новым оружием надо научиться пользоваться. Мы – крупное соединение, но все-таки не партизанские бригады и дивизии, которые мешают немцам жить на востоке Белоруссии. Лишних войск у них нет. Вот они и пробуют, так сказать, на модели.

– Логично, – отозвался Соловейчик. – Действительно, бой с крупным партизанским соединением на полигоне смоделировать невозможно. Да и на ящике с песком просчитать тоже проблематично. Точнее, возможно, – но это будет игра в поддавки. Насколько я понимаю, немцам трудно понять главное – мышление партизанских командиров. Но что мы будем предпринимать?

Асташкевич решительно отрубил:

– Как бы то ни было, но нам напомнили о том, что вопросами обороны мы пока занимались недостаточно. Ее у нас, по сути, и нет. Для начала мы начнем разворачивать оборону…

«Беглый» «восточник» появился на следующий день. Мильке оказался прав…

29 мая, дальние подступы к партизанской базе

Сергей Мельников уже третий час лежал в траве и осматривал окрестности. Вроде бы, изучил всё – все деревья в пределах видимости, все кусты и муравейники числом три штуки. Но пока что вокруг было мирно.

В такие часы Сергей очень завидовал Макарову, который тоже где-то сейчас так лежал, что тот не курит. Потому как в засаде не только покурить – почесаться лишний раз нельзя. Иначе какой смысл в подобном лежании? Ведь весь смысл этой игры – кто кого первый засечет: ты врага или он тебя?

Сзади и сбоку разносилась веселая перекличка партизан и стук топоров. Там, в ельнике, строили засаду. Так партизаны называли окоп с огневыми точками, который потом искусно маскировали ветками. Смысл ее был в том, чтобы подпустить наступающих немцев как можно ближе, а потом неожиданно врезать огнем им во фланг, а еще лучше – в тыл. Потом, постреляв немного, отойти к другой заранее заготовленной засаде. То есть все тот же принцип, который переняли егеря, – «бей и беги». Партизанам не имело смысла городить нормальные оборонительные сооружения из линий окопов, пулеметных гнезд, дзотов и всего подобного. Нормальную оборону фрицы преодолевать умели, даже если ее держали войска посильнее партизан, у которых не было артиллерии и другого серьезного вооружения. Зато был лес, в котором даже крупные силы врага выглядят не так чтобы очень внушительно.

Партизаны неплохо знали, как организуют немцы «борьбу с бандами». Благо фрицы, как известно, большие любители всяких правил и инструкций. Поначалу, в сорок первом, когда немцы еще полагали, что в лесах прячутся деморализованные остатки разбитых частей (хотя зачастую именно так и было), они просто подходили колонной к лесу, разворачивались в цепь и начинали прочес. Чаще всего партизанские отряды, которые тогда тоже мало что собой представляли, просто снимались и уходили. Поскольку о приближении врага, как правило, было известно заранее, фрицам обычно доставались такие сомнительные трофеи, как брошенные шалаши или землянки. Затем партизаны возвращались назад. То есть немцы просто гоняли партизан с места на место. Конечно, некоторые командиры, не усвоившие законов лесной войны, пытались сражаться «по правилам». Вечная им память.

Со временем фрицы кое-чему научились, а отряды разрослись; постоянно бегать с места на место им стало скучно. Так что антипартизанская операция против крупного соединения выглядела примерно так. Немцы старались блокировать все подходы к лесу, занимая окрестные деревни крупными гарнизонами. Затем лес обстреливали, а иногда и бомбили. Толку от этого не было никакого, но немцам такие акции придавали уверенности. Затем начинался штурм: немцы вступали в лес. И вот тут начинала работать партизанская оборона.

Вся защитная система состояла из засад, огневых точек, завалов и минных полей – и даже таких древних, но эффективных штучек, как «волчьи ямы». Смысл обороны был в том, чтобы разорвать атакующие немецкие части, разбить бой на множество мелких стычек, сделать так, чтобы враг потерял цель. Для партизана знаменитый лозунг «ни шагу назад!» звучит абсурдно. Именно назад, в сторону, в обход – и вдруг ударить с тыла. Это вроде сражений правильного европейского войска с татарской конницей, которая не принимала удар, а рассыпалась на мелкие отряды, кружившие вокруг врага и закидывавшие его стрелами…

На фронте такое не получится, а вот в лесу – сколько угодно. В таком бою знаменитые немецкие командиры теряли управление своими частями. Сергей лично допрашивал пленного немецкого офицера, командира роты, захваченного во время одной из антипартизанских операций. Он честно признался, что в конце концов уже не знал, в какую сторону ему наступать…

Заканчивалось это все по-разному. Нередко отрядам удавалось отбиться – фрицы попросту отступали и на некоторое время оставляли партизан в покое. Когда сильно прижимали, соединение обычно находило «дырку» в окружении. Создать плотное кольцо у фрицев обычно не хватало сил. А в самом тяжком случае отряды разбивались на мелкие группы и проскальзывали, кто как может.

Но партизанская оборона хороша, если ее система немцам неизвестна. Обычно так оно и было. Фрицы бодро перли в лес – и столь же бодро наступали на все разложенные на их пути грабли. Все эти оборонительные сооружения возводились в один-два дня, так что разведать их у неприятеля просто не было времени. Главное даже не во времени, а в том, что немцам, привыкшим воевать по правилам, партизанская логика была попросту непонятна.

Но теперь появились «оборотни». Им-то выявить все партизанские секреты не так уж и трудно. Они умеют воевать в лесу не хуже партизан.

* * *

Вот потому-то Мельников, как и другие разведчики, лежал впереди строящихся укреплений и высматривал наблюдателя. Он должен быть здесь. Две засады с минным полем перед ними строились на основном направлении, откуда будут наступать фрицы. Больше просто неоткуда. Тут от деревни Руда Яворская шла довольно широкая дорога с просекой, упиравшейся в Неман. Она проходила примерно в семи километрах от партизанской базы. Мало того. Вчера Мельников видел валявшийся в траве кленовый листок. А кленов здесь не росло. Вернее, росли – на полкилометра южнее. Лист был свежий, а никто из партизан в последние два дня в этом районе на юг не ходил. Это было запрещено под угрозой расстрела. Даже какой-нибудь немецкий агент не смог бы проскользнуть из отрядов мимо партизанских пикетов. Так что кленовый лист явно занес сюда наблюдатель. Он должен быть где-то тут. Но его не было!

На лоб Мельникова сел очередной комар и стал делать свое кровавое дело. Эх, хорошо, что Сергею попалось место на возвышении, которое продувается ветерком. А то совсем сожрали бы. Стоп! Сергей перевел взгляд на одну кочку, виднеющуюся среди кустов. Кочка как кочка, она и вчера тут была. Но почему над ней столбом стоят комары? Там нет болота. И ведь именно над этой кочкой, а не над соседними. Значит… А вот то и значит!

Сергей прикинул обстановку. Он находился несколько в стороне от строящихся оборонительных сооружений. Стало быть, если там сидит наблюдатель, он наверняка смотрит в сторону партизанской стройки, – а Сергей находится вне его поля зрения. Мельников пополз с таким расчетом, чтобы зайти в тыл. Для этого пришлось сделать длинный крюк, но в конце концов он стал приближаться в «кочке». Подполз метров на тридцать – то есть на расстояние, с которого из автомата можно стрелять без промаха. «Шмайссер» – хорошая машинка, но не для снайперской стрельбы с больших и даже средних дистанций. И снова вгляделся.

Странно, даже с такого расстояния все смотрелось совершенно естественно. Но лучше уж быть смешным, чем мертвым. Сергей долго прицеливался, затем дал короткую очередь. Потом еще одну. «Кочка» дернулась. Ага! Сергей вскочил и метнулся ближе. Теперь кочка уже явно шевелилась – и Мельников выпустил в нее весь оставшийся рожок… Перезарядив автомат, он стал приближаться. Черт побери! Даже в нескольких шагах камуфляж был полный. Хотя теперь было видно, что там, в «кочке», находится человек.

И лишь в двух шагах Сергей понял, в чем же дело. Наблюдатель был прикрыт камуфляжной накидкой, на которую рукой мастера были нашиты листья и сучки, прикреплены пучки травы. Да уж, умеют ребята работать.

Мельников отбросил ногой продырявленную во многих местах накидку. Хорошо стрелял, похвалил он себя. Аж половина обоймы вошла в спину.

Теперь стала понятна система оборудования наблюдательного пункта. Наблюдатель, скорчившись, сидел в небольшой яме, прикрывшись накидкой. Он перевернул труп и увидел молодое небритое лицо, все покрытое следами от комариных укусов. Сергей подумал, что, возможно, комары помогли ему не только тем, что выдали место наблюдателя. Ошалевший от зуда укусов, немец мог просто не почувствовать, что к нему подбираются сзади. А у егерей должно быть такое чувство. Без него в лесу просто делать нечего. Следом Мельников почувствовал большое уважение к убитому им врагу. Сидеть, скорчившись, не меняя позы, целый день! Гвозди бы делать из этих людей… Да уж, с такими вервольфами придется хорошо повозиться.

К месту боя бежали партизаны.

– Эй, ребята, меня сгоряча не зацепите! – крикнул Мельников.

– Это кто? – посыпались вопросы.

– Да вот, один товарищ решил посмотреть на вашу работу. Я ему объяснил, что подглядывать нехорошо…

– Матерый фашист…

– Не, мужики, вы гляньте, какая накидка!

– А Мельников-то как всегда…

Сергей между тем осмотрел труп. Как и ожидалось, под камуфляжем была только теплая солдатская фуфайка. Ни формы на убитом не было, ни документов при нем – только католический крестик на шее. Который его не спас. И все дела. Из снаряжения у фрица были автомат с пятью запасными обоймами, нож, саперная лопатка и мощный бинокль, который Сергей тут же взял себе в виде приза. Да еще фляга с водой и две плитки шоколада. Нет, мощные все-таки ребята. Это вам не обычные фрицы, которые, если им денек не подвезут горячего питания, начинают сильно переживать.

К месту действия подошел Лавринович, командир отряда, располагавшегося здесь, – человек интеллигентного вида, детский врач по профессии. В соединении он был известен началом своей партизанской карьеры. До сорок второго года Лавринович скрывался у хороших людей в каком-то городке, поскольку работать на немцев решительно не желал. Но тут немецкие власти начали массовые облавы на таких, как он. Доктор вместе с такими же товарищами подался в лес и сколотил партизанский отряд. Одна беда. У тех, кто создавал отряды полугодом раньше, с оружием проблем не было – в местах боев его валялось множество. Но в сорок втором ситуация была уже совсем иная. Немцы, в общем и целом, все собрали. В конце концов им передали винтовки и даже «Дегтярев», которые припрятали еще одни хорошие люди. Но вот чем стрелять? С патронами было совсем плохо. Наконец кто-то сообщил о нескольких ящиках патронов, зарытых возле одной из деревень. Но в деревне стоял крупный гарнизон полицаев. И Лавринович с двумя товарищами, явившись туда среди бела дня, выдали себя за представителей начальства из Куренца, местного райцентра, вырыли патроны, погрузили их на подводу и отбыли в лес. Самое смешное, что никаких документов у них не имелось. Все было проделано на голой наглости. Что лишний раз подтвердило: война открывает в людях таланты, о которых они сами не подозревают.

…Лавринович оглядел убитого, затем повернулся к Мельникову:

– «Казахи» всегда впереди? Молодец, хорошо стреляешь. Но на сегодня твои подвиги закончены. Иди к командиру, там твои дружки уже ждут тебя с нетерпением…

1 июня, район партизанской базы

С раннего утра немцы начали обстреливать из минометов партизанские позиции у брода.

– Метко стреляют, – заметил Жихаревич, глядя, как мина угодила прямо в пулеметное гнездо. В котором, правда, не было ни пулемета, ни пулеметчика. Наблюдатели постарались на славу. Надо сказать, что убитый Мельниковым фриц оказался не единственным из вычисленных наблюдателей. Еще одного спугнули у моста через Щачу, когда он намеревался занять позицию. А остальные отработали на все сто. Обычно немцы во время наступления на партизан стреляли куда придется – и в основном ворон распугивали. А вот теперь они били очень точно. Правда, по пустым позициям, но это не вина немецких артиллеристов.

С другой стороны, огонь вели только лишь из ротных минометов. А ведь обычно немцы страсть как не любят атаковать без поддержки артиллерии. Но орудий у них, видимо, просто не имелось. Даже танк из Мостов не подогнали.

Аганбеков сидел в окопе на правом берегу и смотрел в бинокль. Вот в лесу замелькали серо-зеленые немецкие мундиры.

– Огонь!

Рявкнули два отрядных батальонных миномета. На лесной опушке взметнулись фонтаны земли. Дальше минометы пошли лупить по полной. Повалилась подсеченная разрывом мины сосна. Одновременно с флангов ударили пулеметы и пошли садить винтовки. Что же касается автоматчиков, то они помнили строгий приказ Аганбекова: дождаться, пока фрицы сунутся в воду.

Но фрицы не сунулись. Довольно быстро они отошли, подбирая раненых. Снова начали стрелять минометы. На этот раз они уже пытались накрыть реальные позиции партизан, но те, не будь дураки, их уже поменяли. Словом, игра пошла как обычно. Примерно через полчаса немцы снова появились на опушке. И все повторилось по второму кругу. С той разницей, что на этот раз немцы даже не стали вылезать из леса. Опять пошли минометы. Партизанам было забавно сознавать, что в этот раз преимущество в артиллерии на их стороне. Одновременно с той стороны начали бить пулеметы, но минометы Аганбекова постоянно заставляли немецких пулеметчиков менять позиции. Так дело и пошло. Обстрел, изображение атаки, потом снова обстрел…

Мостки через Щачу немцы тоже пытались атаковать. Заминированный мост, разумеется, тут же взлетел на воздух. Но немцы продолжали постреливать, держа партизан в напряжении. Река тут была узкой. И если немцам удалось бы оттеснить партизан от берега, построить новый мост было бы нетрудно. Фрицы укрывались за деревенскими домами и время от времени высовывались и щедро тратили боеприпасы. Но под пули лезть не спешили.

* * *

Самые интересные дела начались с востока. Так оно и должно было быть.

…Группа разведчиков из отряда Лавриновича и примкнувший к ним радист Ловчин с ночи находились на кромке леса, на холмике в двух километрах от села Юревичи. Место было очень удобным – отсюда просматривались две доступных для автомобилей дороги, по которым можно было попасть в партизанский лес. Вчера их срочно вызвали в штаб и приказали немедленно передвигаться в эту вот точку. За ночь пришлось отмахать аж тридцать верст – чтобы теперь сидеть и наблюдать за дорогами.

Собственно, интересовала-то разведку только одна, южная. Вторая, огибая лес, шла вдоль Немана через очень глухие места. Чтобы приблизиться по ней к партизанской базе, требовалось оставить за своей спиной изрядный кусок лесного массива. Немцы, наученные горьким опытом, не поступали так с сорок первого года. Тогда-то они были неученые. Но потом всегда опасались получить удар с тыла.

Хотя… Не зря ведь разведчикам был дан приказ наблюдать за двумя дорогами. Собственно, основным делом было даже не наблюдать, а охранять радиста от возможного появления «оборотней». Около восьми часов показалась колонна немецких машин под предводительством легкого броневика. Так, шестнадцать грузовиков. Значит, до двух рот. Сейчас они должны повернуть… Но… На южную дорогу двинулась половина машин и броневик. Остальные пошли к Неману. Странно. Именно в подобном случае требовалось передать «немцы идут на наши позиции». Но приказ есть приказ. Один из разведчиков пробрался к радисту.

– Юра! Передавай первый вариант! Восемь машин к Неману!

Радист начал передачу, а разведчик вернулся на наблюдательный пункт. Черт! По дороге шла еще одна мощная колонна грузовиков, которая двинулась к Неману. Разведчик бросился к радисту, но его срезала автоматная очередь, выпущенная почти в упор.

Радист и двое других часовых бойцов уже были мертвы. А люди в камуфляже скрылись в лесу…

* * *

Примерно через два часа немцы, прибывшие на восьми машинах (то есть численностью до роты), начали атаку партизанских позиций. Благодаря Сергею на первую засаду они нарвались – и тут же отхлынули. Броневик начал садить из своей автоматической пушки, снаряды которой легко разметали бревенчатое сооружение. Но партизаны не стали этого дожидаться и оставили первую позицию еще до начала открытия огня. Немцы двинулись вперед – но тут в броневик, который пытался переехать поваленное дерево, сумели засадить из бронебойки, хорошо замаскированной в кустах. Пуля попала в мотор. Машина продолжала стрелять, но двинуться-то она уже не могла! Немецкая пехота медленно, но верно нажимала, перебегая от дерева к дереву. Немцы стали грамотно обходить огневую точку, но получили из другой, которую оборудовали ночью… Атака захлебнулась, фрицы отхлынули, но не успокоились.

И все пошло так же, как и у брода. Минометный обстрел – и снова вялая попытка атаки. Немцы, возможно, действовали бы куда активнее, знай они, что партизан на позициях было не слишком-то и много…

* * *

Лавринович, выслушав приказ верхового, прискакавшего из штаба, двинул свой отряд к Неману. Отряд занял позицию в лесу, возле дороги, которая шла вдоль реки. Это было самое маловероятное место для немецкой атаки. Немцы страсть как не любили наступать по подобным местам. Нельзя сказать, что тут была такая уж глухомань – по-настоящему больших лесов в округе вообще не имелось. Но тем не менее лесной массив, разбавленный болотами, тянулся на несколько километров. Дорога так и обрывалась в лесу – она вела к какому-то разрушенному промышленному сооружению. Но, чтобы атаковать, последние километры немцам все равно пришлось бы переть через чащу. Зато они выходили в тыл к партизанам, прямиком к партизанскому штабу. Особых оборонительных сооружений у тех здесь не было.

И немцы это явно знали. Они перли нагло, будучи уверены, что их тут ждут только слабые партизанские заслоны. Вчера так оно и было.

Лавринович терпеливо ждал, пока колонна целиком окажется напротив его отряда.

– Пожалуй, огонь, – негромко сказал командир. Лес потряс грохот многочисленных автоматных и пулеметных очередей, разбавленных гулкими винтовочными выстрелами. Партизаны били с очень короткой дистанции. Полетели гранаты. Две машины почти сразу загорелись, из кузовов начали выпрыгивать немцы. Многие тут же падали под огнем. В бинокль Лавриновичу было видно, что кроме немцев имелись и полицаи. И если доблестные солдаты вермахта пытались укрыться за машинами и открыть ответный огонь, то их приспешники спешили побыстрее убраться оттуда, где стреляют. Не очень понимая, что убираться-то некуда. На той стороне дороги за жидкой полоской деревьев лежала заболоченная пойма Немана.

Бой вошел в затяжную фазу. Обе стороны щедро тратили боеприпасы. Немцам приходилось туго. Единственными их укрытиями были грузовики. А партизаны били из леса. Но враги держались упорно, не давая тем приблизиться. Впрочем, Лавринович еще до начала боя строго-настрого приказал своим бойцам не высовываться и не лезть на рожон. Куда они денутся?

Вскоре Лавринович отдал приказ заходить с флангов, чтобы вытеснить немцев в пойму. Партизаны начали постепенно подбираться между деревьями. Немцам теперь оставалось либо погибнуть возле своих машин, либо отправиться купаться в пойму… Но они очень упорно держались – хотя было очевидно, что партизаны огибают их полукольцом и вскоре вырываться будет уже поздно.

И вот тут оказалось, что фрицы упорствовали совсем не зря. Внезапно среди партизан стали рваться мины от ротных минометов. Это там, у брода, они были малополезны, но тут наносили серьезный ущерб. Из леса началась пулеметная пальба со стороны, откуда ее совсем не ожидали. Стало понятно, что с востока наступает еще одна свежая немецкая часть.

Тут уже в очень гнусном положении оказался отряд Лавриновича. Немцы ударили ему во фланг, а бойцы, увлеченные дожиманием прижатых к пойме немцев, слишком растянулись. Правый фланг партизан оказался практически полностью уничтоженным. Теперь у врагов были все преимущества. Они перли слитной цепью, а партизаны оказались каждый сам по себе. Немцы поступили хитро: в виде наживки подкинули партизанам первую колонну, подождали, пока отряд втянется с ней в бой – и нанесли удар железным молотком по голове…

Лавринович рванулся вперед. Укрывшись за стволом мощного дуба, он дал очередь в сторону приближающихся между деревьями немцев и заорал:

– Отходим!

Партизаны, огрызаясь, стали откатываться назад. Уцелевшие за машинами немцы тоже оживились и открыли мощный огонь, поддерживая своих. Фрицы особо вперед не лезли, но методично напирали. Партизаны продолжали отходить, перебегая от дерева к дереву и отстреливаясь, теряя людей. Наконец, они оказались только перед одним фронтом. Со стороны базы начали подходить на помощь бойцы из отряда Стефаненко. Их было немного – но теперь требовалось только продержаться, пока подтянутся остальные. Немцы, почувствовав, что огонь партизан усиливается, прекратили наступление. Выставили сильный заслон и начали отход к своим машинам. Партизаны их не преследовали. Черт их знает, какие еще гадости припасены у немцев?

* * *

Пока на востоке только еще закипал бой, «особистская» тройка разведчиков и еще пятеро бойцов из «казахов» выполняли особое задание. Они сидели в засаде, прикрывая западный фланг отряда. Место, которое они держали, было своеобразным. Неман и Щача подходили тут друг к другу очень близко, перешеек между ними не превышал семисот метров. А с учетом труднопроходимой топи в пойме Щачи нормального леса оставалось метров двести. Дальше реки снова расходились – и Щача петляла еще километров пять, прежде чем впадала в Неман. Все это междуречье наполовину состояло из болот. Длинная болотина тянулась и перед перешейком. Немцев отсюда традиционно не ждали. Однако от «оборотней» можно было ждать чего угодно. Потому-то Аганбеков и настоял на том, чтобы прикрыть эту междуречную низину. Восемь бойцов заняли место на опушке соснового леса. Дальше был пологий травянистый склон, который без четких границ переходил в поросшую кустами заболоченную равнину. Пройти по ней можно – там, если не считать отдельных бочагов, было примерно по колено.

Наблюдая за расстилавшимся перед ними пейзажем, бойцы прислушивались к звукам боя у брода, который шел примерно в двух километрах отсюда. Там было все в порядке. Бухали винтовки, тявкали пулеметы, гремели разрывы и выли минометные мины.

А вот они лежали в лесу и прохлаждались. Аганбеков специально разъяснил им:

– В большом бою вы не лучше и не хуже остальных. Без вас справимся. А вот за этой чертовой перемычкой приглядите. Как мне кажется, немцы на этот раз не упустят случай навестить нас оттуда.

Вот и сидели они теперь, рассредоточившись по лесному перешейку, готовясь встретить гостей. Встречать было чем. Свою малочисленность партизаны компенсировали хорошим вооружением. На восемь человек у них было два MG, у остальных – по автомату и винтовке на каждого.

– И не лень им палить, – пробормотал Макаров, вслушиваясь в стрельбу, которая, затихнув было, загремела с новой силой.

В своей партизанской жизни Макаров с немецким наступлением еще не сталкивался, а потому не усвоил привычки фрицев поддерживать свой боевой дух артиллерийским или, на худой конец, минометным огнем, хоть особого толку с этого не было. А на фронте он воевал с финнами. Те были не слишком богаты артиллерией, особенно в карельской глуши, – и просто так снарядами не разбрасывались.

Внезапно Макаров услышал едва слышный свист Мельникова, который находился на лесистом выступе, ближе всех к противнику. В самом деле, среди кустов появились люди…

Сергей наблюдал в свой трофейный бинокль. Первыми в поле зрения попали трое в знакомых камуфляжных куртках. Это были точно «оборотни» – они шли без касок. Как и все егеря, которых он видел живыми или мертвыми. А для немцев это было нетипично. Увидеть немецкого солдата без каски в боевой обстановке – это значило стать свидетелем очень редкого явления. Среди партизан ходила байка, что у немцев отсутствие на голове стального горшка в бою приравнивается к самострелу со всеми отсюда вытекающими.

…Вслед за «оборотнями» из кустов появились еще двое, тоже в камуфляже, но уже в касках, покрытых сверху маскировочными чехлами. Правда, силуэты у бойцов были несколько иные. Другой фасон костюмчика, что ли? Один из тех, кто в каске, махнул рукой, – и между кустами замелькали обычные мундиры… Э, не обычные. Малость посерее, чем пехотные серо-зеленые мундиры. Эсэсы, что ли?

Всего их было человек двадцать пять при трех пулеметах. Немного.

Немцы приближались между кустами; егеря достигли травянистого склона и осмотрелись. Поверив, что здесь их никто не ждет, один из «оборотней» махнул рукой. И тут ударили два партизанских пулемета. Егеря оказались ушлыми ребятами. Один, правда, свалился, но двое других тут же упали на землю и откатились в кусты, где были почти незаметны. Из двух камуфляжников в касках зацепило одного. Другой метнулся и успел залечь. Остальные оказались в очень скверной ситуации – они находились в болоте, хорошо заметные с возвышения. А главное – им было ни залечь, ни укрыться. Болото же…

Мельников оставил в покое автомат. Он не являлся сторонником длинных перестрелок, считая, что проблему надо решать быстро и сразу. Для этого требовалось лишить немцев огневой мощи, которая заключалась в пулеметах. А потому Сергей взял в руки винтовку. Это была немецкая «снайперка» с отличной оптикой. Первым же выстрелом он свалил пулеметчика, который еще не успел установить свою машинку – потому как не в грязь же ее ставить… К сожалению, пулемет не исчез в грязи, а остался лежать на какой-то кочке. Поэтому Сергей сосредоточился на том, чтобы никого к пулемету не подпускать. За этой работой он положил еще одного фрица – видимо, второго номера пулеметного расчета. Макаров стрелял из автомата, но немецкая машинка била на пределе прицельной дальности. Попытался огрызнуться второй немецкий пулемет, который таки фрицы как-то установили, – и Голованов сосредоточил огонь своего пулемета на нем. Но накрыл пулеметчика кто-то из винтовки. Бухнул выстрел – и немец ткнулся головой в кочку.

Третий пулеметчик, здоровенный детина, видимо, не найдя, куда пристроить свой агрегат, стал стрелять с рук. Занятие это называется «артель “Напрасный труд”». Попасть куда-то из MG с рук можно только чудом. Но в конце концов его достала пулеметная очередь. Наши-то били, находясь в нормальной, горизонтальной позиции.

Потеряв еще несколько человек, немцы стали поспешно отходить. А что им еще оставалось делать? Единственным смыслом этого похода по болоту был внезапный выход в тыл «казахам» – или уничтожение их минометов. Но если внезапности не получилось, оставалось только лишь удирать. Вот они и удирали, двое оставшихся в живых автоматчиков, иногда оборачиваясь и посылая короткие очереди. Хоть это и не имело особого смысла. Те же, кто с винтовками, просто быстро драпали. Куда стрелять-то? Лес…

* * *

На других участках так ничего существенного и не случилось. На востоке напротив партизанских позиций немецкая рота в конце концов отступила, даже не взорвав броневик. Отошли немцы и от брода, так и не попытавшись насесть по-серьезному. Было понятно, что эти атаки всего лишь отвлекали партизан от главного удара.

На перешейке разведчики и примкнувшие к ним ребята положили двенадцать человек. Точнее, в бою убили девять. Но на петлицах у солдат обнаружились руны «зиг». Какой партизан будет возиться с ранеными эсэсами? (Но, что интересно, два егеря из трех ушли.) Из раненых оставили только одного – в подарок для товарища Сухих. Его обнаружили последним. Немец был ранен в ногу; товарищ, видимо, тащил, но его настигла пулеметная пуля. Так они оба и лежали в болоте.

– Приходится мараться тут со всякой сволочью, – бормотал Голованов, помогая вытаскивать раненого из болота, а потом и оказывая ему первую помощь.

В ожидании, пока из лагеря «казахов» прибудет подвода (не тащить же фрица на себе три версты!), Мельников решил провести допрос. Из документов следовало, что перед ним – Фридрих Нильс, обершютце.

Ознакомившись с бумагами, Сергей мрачно поглядел на пленного. Тот был не слишком похож на истинного арийца – темноволосый и не ахти какого мощного сложения. По крайней мере по сравнению с егерями, да и с самим Мельниковым, он смотрелся не очень. Да, те эсэсы, которых ему доводилось видеть, обычно были высокими и спортивными ребятами. Впрочем, ему доводилось слышать, что в войска СС гребут теперь без особого разбора. Немец вроде бы был готов к разговору. С одной стороны, он понял, что его не убьют, с другой – слышал, как пристреливали раненых.

– Номер части? – резко бросил Мельников.

– 28-й охранный полк СС.

– Где расположен?

– Два наших взвода стоят в этом городе… в Мостах.

– Дальше.

– Вчера двум отделениям было приказано принять участие в операции против партизан. Командовал обершарфюрер Бирон, наш командир. Нам придали трех этих… Я не знаю, кто они. Точнее, нас придали им. Командовали они, наш обер-лейтенант выполнял их указания. Мы переправились через реку на лодках. Эти, которых нам придали, уверяли обершарфюрера, что на нашем пути нет партизан. Что они это точно знают. Дальше вам все известно.

– Какая была задача?

– Уничтожить минометы противника и по возможности содействовать переправе наших частей на этот берег.

– Ну что он хорошего сказал? – поинтересовался Голованов.

Сергей повторил.

– Ха, тогда понятно. Похоже, на эту операцию фрицы собирали с бору по сосенке всех, кого могли найти…

Как оказалось позже, начальство придерживалось того же мнения.

* * *

Состоявшееся вечером в штабе совещание, на котором кроме командования соединения присутствовали командиры отрядов и начальник особого отдела, было весьма бурным. Мнения высказывались разные. Менее всех понимал Егор Стефаненко. Он был смелым и решительным командиром отряда, но совершенно не вникал во все эти хитрости. Он знал одно – что немцев надо бить. Аганбеков понимал больше.

Наконец, по приказу Асташкевича, итог подвел подполковник Соловейчик.

– Я теперь готов согласиться с мнением товарища начальника особого отдела, что это, строго говоря, была не операция против нашего отряда, а своего рода экспериментальный бой, навязанный нам противником. Цель – отработка взаимодействия со специальными антипартизанскими частями. По нашим сведениям, противник не обладает в этом районе силами, достаточными для полномасштабной операции против нашего соединения. Поэтому немцы, собрав не слишком значительное количество войск, пытались провести дезинформацию о якобы крупной операции. Цель – вынудить нас развернуть оборону. Мы намеренно оставили в ней слабое место, рассчитывая, что противнику станет о нем известно. Вынужден признать, что противник нас переиграл. Он разгадал наш замысел. Наши наблюдатели были уничтожены и не сумели предупредить нас о прибытии подкреплений. Стоит отметить, что относительно успешному для нас исходу боя мы обязаны тем, что особый отдел раскрыл дезинформацию противника. В ином случае мы сосредоточили бы гораздо более значительные силы возле Руды Яворской – и, возможно, не сумели бы отразить удар противника с тыла. В этом случае наши отряды, рассредоточенные на оборонительных позициях, не смогли бы вовремя выдвинуться на защиту штаба. Тогда наши потери были бы неизмеримо больше.

Лучше всего действовал старший лейтенант Аганбеков, который намеренно оставил оголенным свой фланг. Разведчики противника обнаружили это и, вероятно, решили, что мы не ожидаем их удар через болото. В результате замысел врага был сорван поставленным заслоном.

– Выводы какие?

– Выводы неутешительные. С помощью лесных егерей противник может легко находить наши слабые места и наносить там главный удар… Даже при атаке относительно немногочисленных сил противника мы понесли очень серьезные потери.

* * *

После совещания Аганбеков и Стефаненко остановились возле штаба перекурить.

– Слушай, я все-таки не понял, в чем такая опасность этих «оборотней», кроме того, что они в наших из кустов стреляют? – спросил Стефананко. – Подполковник все так научно излагает…

– Ну, смотри. Раньше фрицы перли на нас вслепую. А если вслепую атаковать – то нужно много войск. Во-первых, их не всегда могут собрать, а во-вторых, на всех машин у немцев не хватает. Мотопехота им и на фронте нужна. Значит, пехом прут. Мы видим, куда прут, и действуем сообразно с этим. А тут выходит – егеря немецкому начальству сообщают: лучше ударить там-то и там-то. Они пару батальонов на машины – и получай прикурить. Да еще наших дозорных уничтожают, чтобы предупредить не успели. Понял?

– Я еще не понял. Так фрицы таким малым числом могли нас разгромить, если бы не сведения особиста? – недоверчиво спросил командир, не испытывающий любви к особым отделам.

– Разгромить бы не разгромили, все-таки сил у них было немного. Но по голове нам могли бы дать так крепко, как мы с сорок второго года не получали. Помнишь, как нас тогда прижали к болоту? Едва ведь выскочили. Вот и тут фрицы тоже могли нам устроить большой праздник, – ответил Аганбеков.

Стефаненко тяжело задумался.

– Да, невеселые времена настали. Мы уж успокоились. Думали-то, мы теперь хозяева леса и фриц нам больше не страшен. А выходит, повоевать еще придется…

В самом деле, тот факт, что немцы были отброшены, никого особо не радовал. Потери были и в самом деле тяжелые. Отряд Лавриновича потерял более половины своего состава. Для партизан, которые редко ходят в атаку и не привыкли терять в бою много людей, это было тяжелым ударом. И жестоким уроком.