14 июня, лес возле деревни Костровичи
На этот раз на очередную встречу с обер-лейтенантом Мильке Сухих и его бойцы отправились с комфортом – не пошлепали, как обычно, пешком, а покатили на автомобиле. Этот немецкий драндулет, военную машину Kfz-1, еще до боя с немцами пригнали в лагерь Мельников с Макаровым. Как они пояснили, исключительно из лени: захватив по приказу штаба на шоссе «языка» – офицера, ехавшего в этой машине, – они не пожелали топать с ним пешком двадцать километров и воспользовались транспортом. Машина была отличной – надежной и очень проходимой. В партизанский лагерь через заболоченный лес она доехала без проблем.
В общем, особисту надоело терять время, таскаясь пешим ходом, и он решил воспользоваться трофейной техникой. Конечно, имелась опасность получить из кустов автоматную очередь от «оборотней». Но в конце концов на войне как на войне. Можно ведь, и передвигаясь пешком, получить пулю из засады. Зато кроме экономии времени имелся еще один положительный момент. Сухих очень опасался, что «оборотни» могут «засветить» Мильке, пропустив их группу и двинувшись следом. Такую слежку, если ее проводят опытные лесные бойцы, обнаружить практически невозможно. И сгорел бы партизанский секретный агент, как швед под Полтавой. А за автомобилем пешедралом не угонишься.
* * *
Обер-лейтенант на этот раз принес очень интересное сообщение.
– С вашими представителями хочет встретиться один офицер. Думаю, он будет вам очень полезен. Он железнодорожник, имеет непосредственное отношение к организации перевозок. График движения бронепоезда, с которого началось мое знакомство с вами, я получил именно через него. Он знает очень много, куда больше, чем я. Этот человек – тоже из наших. Из эмигрантов. Но есть одна трудность. Он настаивает, чтобы кто-то из ваших людей пришел в Слоним.
– Причины? – осведомился Сухих. Информация заставила его насторожиться. Снова запахло провокацией. Нет, он теперь вполне доверял Мильке. Но ведь и того ГФП могла «раскрыть» и начать использовать.
– Причины у него имеются. С одной стороны, он опасается немцев. К нему несколько иное отношение. Ведь я-то принял немецкое гражданство еще при Веймарской республике. А он жил по нансеновскому паспорту. Но гораздо серьезнее иное. Я-то в Гражданскую воевал строевым офицером, а он служил в контрразведке у Колчака. Сами понимаете. Кто такие партизаны, он знает хорошо – вот и опасается, что вы его просто повесите на ближайшем дереве.
– Интересно, – задумчиво протянул особист. – А что он за человек?
– Циник. Особых убеждений я у него не заметил. К примеру, любит очень ядовито рассказывать об армии Колчака, о том, как тот все бездарно проиграл. Что вообще-то для тех, кто воевал за белых, не свойственно. Как, впрочем, и для остальных. Мы все свое прошлое склонны героизировать. Много пьет. В общем, не слишком приятный в общении человек. И очень недоверчивый. Через меня он работать с вами не хочет.
Сухих задумался. Информация была интересной. С одной стороны, было бы очень заманчиво приобрести еще одного агента. С другой стороны, имелось много опасений. А с третьей – если немцы задумали провокацию… Это был самый неверный путь. Если этому Диксу было хоть что-то известно про новейшую историю России, то он не мог не знать, что люди из белой контрразведки, особенно колчаковской, в СССР пользовались, мягко говоря, не лучшей репутацией. Эта структура действовала вполне в духе Гражданской войны – лучше расстрелять двадцать невиновных, чем упустить одного подозрительного. И личный счет к ней был у многих. Понятно, что человека с такой биографией партизаны встретили бы отнюдь не с распростертыми объятиями.
Но ведь и это не самое главное. В Слоним на встречу надо идти не простому связнику. А вот в этом-то и заключалась главная трудность. Связником может быть кто угодно – старик, женщина или ребенок. А вот мужчина призывного возраста явно вызовет подозрение. Тем более что Слоним – не Минск и даже не Барановичи. В небольшом городе все на виду.
– И как же можно осуществить эту встречу? – бросил Сухих пробный камень.
– Разумеется, вам идти нельзя. Это понятно и Белову, так зовут этого офицера. Нужен кто-то из ваших доверенных людей. Теперь вопрос – как проникнуть? На брюхе, как уходили мои солдаты, уже не получится. Немцы после последних событий, – Мильке хмыкнул, – после битвы под Щачей, пересмотрели систему охраны, выявили «дырки». Так что нелегально пытаться проникнуть в город – очень рискованно. Но есть иной вариант. Как говорил один мой однополчанин – кстати, потом перешедший к красным, – наибольшая наглость быстрее всего ведет к успеху. Среди ваших людей есть те, кто хорошо владеют немецким? Идея следующая. Можно попробовать проникнуть в Слоним под видом немецкого офицера. Это безопаснее всего.
– Такой найдется… Когда он допрашивает пленных, они иногда спрашивают, почему этот немец воюет против Великого рейха…
Сухих условным свистом вызвал Мельникова, который, как обычно, охранял подступы к поляне. Тот, как всегда, внезапно, словно призрак, возник из зарослей. Мильке оглядел его критическим взглядом.
– Офицер вермахта из него выйдет сомнительный. Выправки не чувствуется. Да и молод. У немцев в армии таких молодых офицеров нет. Но… Вот если его сделать эсэсовцем… В Ваффен-СС полно всякого сброда. Кстати, в этом случае не страшен даже и не слишком правильный немецкий язык. Среди эсэсовцев множество иностранцев. Соответствующая форма у вас есть? А то в такой вот маскировочной форме в городах военнослужащие не ходят.
– Найдется форма. И документы сделаем.
– Вот возьмите для полного комплекта…
Мильке полез в карман и протянул два значка. На одном из них был изображен танк, на другом – какая-то немецкая символика.
– Это что такое? – удивился Мельников.
– Немецкие награды, – пояснил особист. – Вот эта, насколько я помню, дается за подбитый танк – тем бойцам и офицерам, кто не танкист и не артиллерист. У нас в таком случае дается медаль «За отвагу». Вот эти значки – что-то вроде ихних боевых медалей.
– Именно так, – подтвердил Мильке. – Такие значки в тылу не заработаешь. А с фронтовика спроса меньше. И вот еще…
Обер-лейтенант протянул особисту небольшую овальную железку свинцово-серого цвета. На одной стороне был изображен гитлеровский герб – орел со свастикой, на другой было начертано «Geheimestaatspolizei» – и четырехзначный номер внизу.
– Жетон гестапо! – изумился Сухих. – Никогда не приходилось его держать в руках. Сергей, а тебе?
– Мне тоже. Слыхал я о таких жетонах, но никогда не видел.
– Хорошая вещь, нужная, – пояснил Мильке. – Увидев такую железку, обычно лишние вопросы предпочитают не задавать. Но использовать ее стоит лишь в крайней ситуации. Насколько я знаю, ГФП не любит людей Гиммлера. Могут начать слежку именно как за гестаповцем. Или подстроить какую-нибудь гадость представителю конкурирующей секретной конторы.
Сухих повертел жетон в руках и сунул его в карман гимнастерки.
– А если не секрет, откуда у вас все это?
– Никакого секрета тут нет. Значки – из госпиталя. Есть в Слониме военный госпиталь, там лежат и тяжелораненые фронтовики. Соответственно, некоторые и умирают. Вообще-то вещи положено отправлять родным, а если нет родных, сдавать начальству. Но реально это делается далеко не всегда. Немецкая страсть к порядку сильно преувеличена. В госпиталях полная неразбериха. А там работают русские, так что все возможно сделать…
– Вы серьезно развернулись, – усмехнулся Сухих.
– А что? Все равно ведь если попадусь, расстреляют. Независимо от того, много я сделал или мало. Так уж пусть расстреливают за дело. Да и откровенно говоря, этот процесс увлекает… А значок гестапо достался мне случайно. Примерно неделю назад я вечером обходил посты, мои люди охраняли вокзал. И тут из переулка послышались выстрелы. Мы бросились туда. И обнаружили во дворе мертвеца. Тип средних лет, лысоватый, в гражданском. В карманах имелся аусвайс на польскую фамилию и вот этот жетон. Документы я отдал в комендатуру, а жетон припрятал на всякий случай. Кстати, гестапо в Слониме нет, ближайшие отделения имеются в Барановичах и Волковыске.
– Это значит, в городе действуют какие-то подпольщики, раз они убили агента гестапо?
– Вряд ли. Я сперва тоже так подумал, стал осторожно наводить справки: кто этого убитого типа знает. Город-то маленький. Далеко ходить не пришлось. Как оказалось, его отлично знали. Он был мелким гражданским служащим в Барановичах, часто наезжал сюда. Кроме службы, занимался какими-то коммерческими делами, водил дружбу с руководством полиции. С моими бойцами тоже пытался завести знакомство. Думаю, его полицаи и убили, когда догадались, что он из гестапо. Застрелен-то он был из винтовки. Я мало знаю о подпольщиках, но, насколько я помню, в старой России эсеры стреляли из револьверов, а не из винтовок.
– А какие причины полицаям убивать гестаповца?
– Причины могли быть разные. Насколько я знаю, многие полицейские колеблются. В лес начинают посматривать. Тем более, ходят слухи, что в Барановичах не раз находили листовки, в которых призывают полицаев уходить к партизанам, обещают полное прощение. Если в среде слонимских полицейских ведутся нелояльные разговоры, агент гестапо для них очень опасен. Но могли быть и куда более простые причины. В полицию немцы набирали кого попало, в том числе откровенную уголовную сволочь. Эти типы, дорвавшись до власти, и ведут себя соответственно. Коррупция, вымогательство у коммерсантов, воровство продуктов и бензина у немцев, прочие подобные подвиги… Время от времени немцы кое-кого выявляют и расстреливают. Для острастки и, разумеется, чтобы продемонстрировать, что власть заботится о населении. Ведь коммерсанты, особенно из поляков, пожалуй, самые лояльные к немцам люди. Им есть что терять. Насколько я понимаю, в СССР частное предпринимательство не приветствуется. Так что полицаи могли ликвидировать этого типа за то, что он разнюхивал их дела.
– Ну что, Сергей, готов пойти в город? – спросил Сухих.
– Если надо, то всегда готов.
– Тогда давайте уточним детали, – обратился особист к Мильке.
– У вас есть машина, это упрощает дело. Думаю, ему стоит приехать в одиночку. Мне его сопровождать не стоит, на въезде в город нас могут запомнить, а потом кое у кого возникнут вопросы… Когда вы сможете все подготовить?
– Двух дней нам хватит.
– Тогда 11 июня, на Торговой улице. Там есть ресторан только для немецких офицеров. Оставьте около него машину и пройдите один квартал. Там увидите парикмахерскую. Ее хозяин – пан Смазновский. Скажите ему: «Мне нужен лейтенант Белов, у меня к нему письмо». Фамилию называйте с ударением на первом слоге, на прусский лад. Вам ответят: «Нам этот пан знаком, он наш постоянный клиент». Да, вам, Сергей, совет. Ведите себя понаглее. Эсэсовцам это свойственно. Глядите на окружающих свысока. Вы ведь не только солдат элитных войск, вы еще и фронтовик. А все вокруг – тыловые крысы. Это отобьет желание лезть к вам с разговорами. Но, коль придется вести беседу, скажите, что вашу часть перебросили для борьбы с партизанами. И дайте понять, что все остальное – секрет. Немцы уважают секреты. Услышав такое, больше вопросов задавать не будут.
– А кто этот парикмахер Смазновский? – поинтересовался Сухих.
– Это кто-то из людей Белова. Я знаю только то, что он поляк, болтливый, как все парикмахеры, хорошо говорит по-немецки. Внешне – чрезвычайно лояльный к власти человек….
На прощание Сухих задал еще один вопрос:
– Скажите, а как складываются ваши отношения с майором Диксом после не слишком удачной, как вы выразились, битвы при Щаче?
– Да, пожалуй, и никак. Я видел его один раз в ресторане, он очень вежливо поздоровался – и все. Но мое непосредственное начальство стало относиться ко мне очень предупредительно. Видимо, меня начали считать человеком ГФП. Это и к лучшему. Никто не станет задавать вопросов, с какой целью я постоянно езжу на казенной машине за город. У меня, конечно, есть объяснение…
– А какое, можно узнать?
– Самое правдивое. В этой деревне живет одна симпатичная девушка… Я добился ее освобождения от угона в Германию. Всем все понятно. На обратном пути я хорошо хлебну коньяка, чтобы было видно – я неплохо провел время. Но все-таки чем меньше у начальства вопросов, тем лучше. К тому же почему вы решили, что это сражение было расценено как провал? Разумеется, я не знаю, какие выводы сделали в ГФП, но в газетах кричат о блестящей победе над партизанами. Возможно, Дикс убедил свое начальство, что именно так дело и обстоит.
17 июня, Слоним
На КПП при въезде в город никаких вопросов не возникло. Фельдфебель бегло просмотрел документы и с явным уважением поглядел на Сергея, одетого в потертый полевой мундир Ваффен-СС, украшенный боевыми регалиями (кроме перечисленного выше особист добавил на мундир Мельникова еще и значок за ранение). Глядя на такую беззаботность, разведчику стало даже немного обидно. В тридцати километрах действовало крупное партизанское соединение – а они тут и в ус не дуют.
Мельников, сохраняя, как ему советовали, надменный вид, бросил:
– Фельдфебель, вы знаете, где тут находится улица… Тор… Тор-говая? Черт бы побрал эти русские названия!
– Так точно, штурмфюрер, знаю! Надо проехать следующим образом…
Поблагодарив начальника поста величавым кивком головы, Мельников направил машину в Слоним.
* * *
…В городах такого размера Сергей не бывал с самого начала войны. Поэтому вокруг он смотрел не только внимательно, но и с большим любопытством.
Город был так себе, состоящий в основном из одноэтажных домов, только ближе к центру стали появляться строения в два этажа. Удивляло большое количество церквей – как православных, так и католических. Судя по всему, большинство из них были действующими. Мелькнуло и сильно обгоревшее здание культового вида, стены его были расписаны по-немецки всякими похабными словами. Синагога, наверное.
Война Слоним, можно сказать, и не разрушила – наши откатились по этой территории, практически не задерживаясь. Но о войне напоминало множество патрулей – как немецких, так и состоящих из полицаев. Впрочем, мирные жители, которых было на улицах немало, двигались, не обращая на патрули никакого внимания. Еще было заметно, что многие дома пусты. То ли в них жили те, кто успел уйти на восток, то ли евреи, которые теперь… понятно где. Говорят, раньше в этих местах их жило много.
Более всего поразило Мельникова довольно большое количество магазинов и прочих частных лавочек. Выглядели они большей частью довольно убого, но тем не менее имелись. Впрочем, что удивляться? Советская власть была тут меньше двух лет. Понятно, что при немцах многие частники, вынужденные в тридцать девятом прикрыть лавочки, тут же снова закрутили свои коммерческие дела. По словам разведчиков, бывавших в городах на востоке Белоруссии, в них тоже завелась кое-какая коммерция, но там все было куда скромнее. Всякие рестораны и казино для немецких офицеров там держали, в основном, те же немцы. Интересно, а как тут?
Улица Торговая была почти в самом центре. Указанное заведение «только для немцев» Мельников нашел почти сразу. Это было двухэтажное кирпичное здание, в котором помещался то ли ресторан, то ли казино. Над подъездом висели два немецких флага, под которыми скучали двое часовых. Что самое главное – вокруг притулилось несколько машин, в том числе одна – родная сестра той, на которой приехал разведчик. Словом, место бойкое, внимание на людей в форме тут никто не обращал.
Мельников вылез из машины, прихватив с собой автомат и толстую, очень красивую палку. Наличие первого объяснить можно было легко – он же ехал через партизанские леса. Второе порекомендовал ему Сухих, опасавшийся за отсутствие у Мельникова должной военной выправки. В самом деле, с выздоравливающего раненого какой спрос? В таком сочетании – боевого оружия и недолеченной раны – не было ничего необычного. Мельников и сам встречал среди убитых и пленных немцев офицеров даже с протезом вместо кисти руки. Особенно в последнее время. Как признался один из них, в фатерлянде, в Германии, фронтовику было как-то неуютно…Лучше уж среди своих, на фронте.
Хромать Мельников умел. Он вообще много чего умел в смысле лицедейства. Еще в школе Сергей влюбился в одноклассницу, мечтавшую стать Любовью Орловой и потому не вылезавшую из драмкружка, расположенного в местном Доме культуры. Вот Сергей и подался в этот самый драмкружок. Самое смешное, что руководитель, интеллигент из «бывших», к его однокласснице отнесся с полным равнодушием. А вот от Мельникова был в восторге.
– Молодой человек! У вас явный талант! Вы вполне сможете стать профессиональным актером! – часто повторял он на репетициях.
Становиться актером у Сергея и в мыслях не было: он мечтал стать офицером-танкистом. Так что кружок он скоро бросил. Но вот этот природный актерский талант не раз выручал Мельникова за годы партизанской деятельности. Особенно когда Мельников надевал форму врага. Вот и теперь, он, кажется, уловил стиль и манеру поведения: двигался, сильно прихрамывая, но очень гордо выпрямившись, бросая вокруг надменные взгляды – на этих тыловых крыс, которые тут жиреют, в то время когда истинные сыны рейха проливают свою кровь на фронте, сражаясь против большевистских варваров.
Впереди показался патруль. А вот это уже неприятно. Двое солдат во главе с унтер-офицером, на шеях у них висели фельджандармские гридни. Эти могут и пристать. У них прав много. Но жандармы посторонились перед раненым фронтовиком, почтительно ему откозыряв. Хотя патрули вроде бы имели право не приветствовать офицеров, если те непосредственно к ним не обращались. Уважают, гады! Или, хоть и жандармы, но с эсэсами предпочитают не связываться.
Парикмахерская отыскалась в здании, первый этаж которого был отштукатуренным, а второй – сложенным из почерневших бревен. Узнать место было нетрудно. Над дверью висело изображение ножниц и гребня. Это даже китаец поймет.
Мельников толкнул входную дверь, где-то над головой звякнул колокольчик – и разведчик огляделся. В помещении никого не наблюдалось. Оно было небольшим, но очень опрятным. Имелось одно кресло, рядом с которым громоздились всякие парикмахерские причиндалы и сильно пахнущие флакончики. На стене красовался портрет Гитлера, большой, но написанный не очень уверенной рукой. А вот напротив… Это была листовка на трех языках, в которой за голову «предводителя бандитов» Асташкевича предлагалась награда – 100 тысяч марок и 50 килограммов соли. Ну и как всегда – спирт, керосин, спички. За год командир бригады поднялся в цене в десять раз.
Мельком Сергей глянул в зеркало – и слегка ошалел. Оттуда на него смотрел малознакомый человек, более всего похожий на снимки его отца в молодые годы. Оно, конечно, понятно. В такое вот большое зеркало Сергей в последний раз гляделся еще до войны. Партизаны при бритье обходились, в лучшем случае, автомобильными зеркальцами, снятыми с немецких машин. Понятно, что за два года – и каких года! – человек в его возрасте сильно взрослеет. Но дело было не только в этом. Еще возвращаясь обратно со встречи с Мильке, Сухих начал проявлять сильное беспокойство по поводу молодости Сергея.
– Ну, не бывают такими молодыми немецкие офицеры! Пусть даже эсэсовцы. У них ведь, прежде чем стать офицером, надо послужить рядовым и унтером…
– Но, товарищ старший лейтенант, бывают ведь люди, которые выглядят моложе своего возраста, – возразил Макаров. – Вот у нас был старший лейтенант, ему уже двадцать пять исполнилось, а смотрелся он как новобранец.
– Так-то оно так. Но ведь что выходит? Выглядит он молодо, выправка у него… Одна такая мелочь, может, и сошла бы, но в сумме складывается очень подозрительная картина…
– Так в чем вопрос, товарищ старший лейтенант? – вмешался Голованов, крутивший баранку. – У нас в госпитале есть такая санитарка Нина. Она ж в Минске в театре гримершей работала! Все уши мне прожужжала про этот театр.
– Моряков исправит только могила, – усмехнулся Сухих. – Где есть женский пол, там ищи поблизости кого-нибудь в тельняшке… Ладно, как прибудем на базу, зови эту Нину…
Нина и в самом деле оказалась гримером из Минского драматического театра. Мало того, у нее даже нашелся кое-какой грим. Как оказалось, еще с полгода назад партизаны подбили машину, в которой ехали немецкие артисты – поднимать дух доблестных солдат вермахта. Один из бойцов зачем-то прихватил несколько баночек с гримом. Видимо, просто потому, что красивые. А потом эти баночки перешли к Нине. Она же их сохранила и таскала с собой – из ностальгии по довоенной жизни. В итоге на лице Мельникова Нина что-то слегка подрисовала…
Особист был удовлетворен.
– Вот, сразу стал лет на пять старше! Такой парень уже может носить высокое звание штурмфюрера Ваффен-СС!
* * *
…Откуда-то выскочил невысокий лысоватый человек неопределенного возраста.
– Что угодно господину офицеру? – спросил он по-немецки.
– Вы Смазновский?
– Именно я…
В глазах парикмахера мелькнул испуг. Ну да. Эсэсовцев в городе нет. Так что визит офицера с рунами в правой петлице напугает и вполне натурального немецкого приспешника.
Мельников назвал пароль. Парикмахер с облегчением сказал отзыв, потом запер входную дверь.
– Господин… пан офицер, пройдемте ко мне.
Они прошли по узкому темному коридору, поднялись по скрипучей лестнице и оказались в комнате, тесно заставленной мебелью. Откуда-то доносился запах тушеной капусты.
– Я мигом, только приведу пана Белова… Только предупрежу своих, чтобы они сюда не совались…
* * *
Вернулся парикмахер минут через двадцать. Следом за ним вошел немолодой, высокий и худой лейтенант. Канты на его погонах были черного цвета. Значит, сапер или железнодорожник.
– Вот и пан Белов, – сказал хозяин. – Я жену отправил в гости к подруге, а детей – на улицу. Да и сам пойду. Знаете ли, кто меньше знает, тот лучше спит.
Парикмахер исчез, а Белов тем временем внимательно и явно со знанием дела разглядывал Сергея.
– Что ж, маскировка хорошая, – наконец начал он разговор. – Внушает доверие. Так и кажется, что вы сейчас начнете кричать про героическую смерть за фюрера и Тысячелетний рейх. С вами можно иметь дело. Итак. Моя биография, я думаю, вам известна со слов Мильке.
– Примерно, – кивнул Мельников.
– Значит, у вас должен быть резонный вопрос: почему я хочу с вами сотрудничать?
Сергей снова кивнул.
– С людьми, которые друг другу не доверяют, лучше всего играть честно. Так вот, я спасаю свою шкуру.
– Поняли после Сталинграда, что война немцами проиграна? – с некоторой иронией спросил Мельников. Собеседник эту иронию почувствовал.
– Да черт с ней, с войной! – желчно усмехнулся Белов. – Гитлеру ее, конечно, уже не выиграть. Это непонятно только людям, у которых такие мундиры, как на вас. Но… Войны заканчиваются по-разному. Может, Гитлер и заключит мир со Сталиным. Может, и еще что-нибудь случится. Это меня не сильно волнует. Меня больше волнует СД, которое может мной заняться.
– Именно СД, а не ГФП? – заинтересовался Мельников. Сергей не слишком разбирался в этих немецких конторах, но все же про ГФП или про гестапо он был неплохо наслышан. А вот СД было полной экзотикой. Сухих в порядке просвещения молодежи упоминал, что это нацистская политическая разведка и контрразведка. Вот, собственно, и все, что Сергей о ней знал.
– А именно ведомство господина Шелленберга, – подтвердил Белов. – Впрочем, могут добраться и люди Канариса. Дело в том, что я работал на ваших союзников. На англичан.
– Работали?
– Понятно, что бывших разведчиков не бывает. Но все это было в другом месте и в другое время. А тут я один, если не считать нескольких исполнителей вроде пана Смазновского. Но мне удалось узнать из определенных источников, что арестованы кое-какие люди, которые обо мне кое-что знают… Не тут, в Берлине. Но в СД работают очень упорные ребята. В конце концов они могут выйти и на меня.
– И вы хотите… перейти на нашу сторону?
– Да уж не стесняйтесь в выражениях. Да, я хочу перебежать на вашу сторону. Но… Я знаю правила игры. В любой разведке они едины. Ваше ГПУ, или как оно у вас теперь называется, не станет ставить меня к стенке или направлять в Сибирь только в одном случае – если убедится в моей полезности.
Мельников начал понимать, что вляпался в игру, которая намного превосходит его квалификацию. Немецкая разведка, английская разведка… Насколько можно верить вот такому типу? Оставалось одно: говорить как можно меньше, слушать – больше.
– Вы понимаете, все решает мой начальник… – начал он.
– Я все понимаю. Также я понимаю и то, что любой подобный разговор начинается с какого-нибудь ценного подарка. И у меня он для вас есть. Вы знаете, что против партизан в этом районе действуют засекреченные боевые группы?
– Кое-что знаем. Но только одни слухи…
– Это подразделения, специально подготовленные для борьбы с партизанами.
– Да? Это уже интересно. И кто они такие? – изобразил удивление Сергей.
– Спецсоединение «Вервольф». Их местная база находится в Зельве, откуда они действуют против партизан. Но главная база не здесь. Их доставляют сюда – и, возможно, в другие места – мелкими группами. По мере надобности. Их главный центр находится в районе Василичней. Это на запад от железнодорожной ветки Мосты – Лида.
Мельников молчал, обдумывая ответ. Информация совпадала с тем, что он слышал от священника. Но Белов расценил его молчание по-своему.
– Вас интересуют источники? Я офицер железнодорожных войск. Так что мне кое-что известно. Немцев подводит их маниакальная страсть к секретности. Из Зельвы два или три раза двигалась на северо-запад бронедрезина с прицепленным к ним пассажирским вагоном. Им давали «зеленую улицу». Для железнодорожника, который еще и разведчик, определить, куда она ходила, не представляет особых трудностей. Все остальное я собрал по крупицам.
– Информация ценная, – искренне сказал Сергей.
– Вот так и доложите своему начальству. Теперь о связи. Действовать будем через Смазновского. Он хороший парикмахер, да и вообще – немцы ему доверяют…
* * *
Выезд из города ничем не отличался от взъезда в него. Поскольку сюда Сергей проследовал через КПП без вопросов, он направил машину по той же дороге. Ведь тут его наверняка запомнили. И в самом деле, фельдфебель проглядел документы невнимательно. Лишь предупредил:
– Штурмфюрер, дорога может быть опасна, в лесах полно партизан.
– Что мне ваши бандиты? – презрительно усмехнулся «штурмфюрер». – Вас бы на фронт, дармоедов, вы бы не тряслись тут от каждого шороха!
И надавил на газ.
* * *
Мельников двинулся по дороге, ведущей через поля, в сторону леса, до которого было примерно километра два. И уже подъезжая к загородившему горизонт лесному массиву, он нарвался на интересное свидание…
Навстречу ему двигалась телега, на которой сидели три немецких солдата. Один правил лошадью, двое, держа винтовки наготове, сидели по краям телеги. А между ними находился… Сеня Одесский. Судя по всему, ехал он с ними отнюдь не для дружеских бесед. Но – черт его знает! Кто их, воров, поймет. Неясностей Мельников не любил. Поэтому он притормозил машину, прихватил с сиденья автомат и направился к телеге.
– Кто такие? Кого везете? – рявкнул он.
Мельников давно заметил, что на немцев очень хорошо действует безапелляционный приказной тон. Как говорил Голованов, «натура у них такая, они не могут представить, что командовать будет тот, кто не имеет на это права». Да и эсэсовский мундир снова сработал… Один их солдат, гефрайтер, вытянулся и доложил:
– Гефрайтер Генрих Вебер. Конвоируем захваченного партизана. Банда была обнаружена возле населенного пункта Хо-ро-счевитши. Трое убиты, один захвачен, штурмфюрер!
Между тем Сергей разглядел, что у вора связаны не только руки, но и ноги. Так что везли его в ГФП явно не для душевного общения. И вот черт его знает, почему Мельников решил это сделать…
– Где остальные ваши солдаты?
– В этом населенном пункте, штурмфюрер!
Хорошевичи лежали в стороне от его маршрута, дорога в них вела вдоль опушки леса. Значит, Сергею на дороге камрады этих фрицев не встретятся. Это и решило дело.
Сергей глянул на вора, и тот каким-то своим блатным чутьем понял все. Он вдруг внезапно прыгнул назад с телеги. Никто из конвойных такого не ожидал. Гефрайтер обернулся, второй стал поднимать винтовку… Этого хватило разведчику, чтобы вскинуть автомат и дать две длинных очереди. Первая достала конвойных, вторая предназначалась для возницы. Мельников метнулся за телегу, где лежал Сеня. Ноги у него оказались завязаны плохо – и через две минуты он запрыгнул в машину, которая рванула в сторону леса. Автомобиль проскочил развилку на Хорошевичи и вскоре влетел под кроны деревьев. Дальше путь шел по отвратительной грунтовке. Где-то тут его должны ждать Голованов с Макаровым.
Они его и ждали, выскочив на дорогу из засады.
– Это ты, что ли, там стрельбу устроил? – с места в карьер начал Голованов. – Вот так всегда – не можешь без эффектов… А это кто?
– Да вот, старого приятеля повстречал.
– А… Это ты, вор в законе… – протянул Голованов, разглядев сидящего рядом с Сергеем Сеню. – Серега, ты его что, в Слониме на рынке купил?
– Фрицы в плен тащили. Жалко его как-то стало…
– Жалко у пчелки, – усмехнулся Голованов. – Слышь, ты как у фрицев очутился? – спросил он вора.
– Как-как? Обыкновенно. Хотели мы в Хорошевичи за жратвой наведаться. Наведались вот. Туда немцы зачем-то приехали. Всех моих постреляли, а меня повязали. А Серега-то ваш, что, решил и у фрицев подработать? И как там у них зарплата?
– Тебе ходить не советую. – Мельников развязал руки вора. – Тебе, дураку, повезло, что не полицаи тебя конвоировали. Они б тебя положили в телегу, как все на Руси делают. Тогда я твою морду просто не разглядел бы.
– Ну что ж, спасибо, кореша, за помощь. Винтовочку-то дадите?
Только тут Мельников сообразил, что, как он ни торопился убраться с места, где поднял стрельбу, все-таки кинул две винтовки в машину. Партизанская привычка.
– Бери, черт с тобой. А ты куда, снова в одиночное плавание? А то ведь можешь меня второй раз и не встретить…
– Да ладно! Уж как-нибудь. Но ты помни – воры не забывают, что для них сделали.
Вскинув винтовку на плечо, Сеня двинулся в лес.
* * *
Сухих выслушал доклад Мельникова с большим интересом.
– Так, стало быть, информация, которой он поделился, интересна, а главное, совпадает с тем, что мы знаем. – Он развернул карту. – Василични – вот они. Десять километров от железной дороги, к деревне от главной магистрали идет местная ветка. Удобно. Тогда понятно, почему гоняют бронездрезину. Погрузил – и поехали. В любом случае, эти сведения – не для нас. Далеко. К тому же – за Неманом. А что касается самого этого типа, Белова… Меня еще в Москве предупреждали: мы можем столкнуться тут с английской разведкой. Англичане – ведь такие… Они себе на уме. Но, возможно, Белова и в самом деле прижало. Или просто перетрусил так, что за каждым углом мерещится гестаповец.
– А если это фрицы какую-то провокацию затеяли? – спросил Мельников.
– Не похоже. Хотя, конечно, все может быть. Но что ж с того? Поиграем.