22 июня, где-то в районе литовской границы

Дорога назад оказалась гораздо проще. В самом деле, если б знали точное расположение базы, – не пришлось бы скакать, как зайцы, по полям. Первые пятнадцать километров группа прошла вниз по реке, вдоль проволочного заграждения. Это была типичная елово-сосновая глухомань, то и дело переходящая в болото. Не хуже, чем в Белоруссии.

Граница же выглядела все так же запущенно; ее состояние чуть улучшилось лишь километров через пятнадцать – видимо, недалеко лежали уже более оживленные места. Один-единственный патруль партизаны заметили уже под вечер. Это были двое солдат в какой-то не очень понятной форме. Явно не немецкой. Ребята выглядели расхристанно, двигались вдоль ограждения как будто на прогулке, покуривая и громко переговариваясь на непонятном языке. Наверное, «охрану границы» несли какие-нибудь литовские полицаи или кто-то вроде них. И несли они службу, явно не особо утруждая себя. Что, кстати, лишний раз подтверждало: никаких партизан в окрестностях нет. Мельников – вот уж кого любопытство до добра не доведет! – снова порывался взять «языка», чтобы выяснить, что это за «товарищи» такие тут шатаются, – но его удалось удержать.

Дальше река и заграждение расходились. Первая поворачивала на юг, второе – на запад. Партизаны продолжили путь вдоль реки, потом, завидев впереди деревню, перешли на левый берег, – чтобы в случае чего не оказаться отрезанными водной преградой от дороги домой.

Местность на той стороне оказалась вполне подходящая. Вдоль речной поймы тянулась полоса леса. Ночью партизаны пересекли довольно крупную грунтовую дорогу, хорошо раскатанную колесами многочисленных транспортных средств. Но по ночному времени она была пустынна. Хоть тут и не действовали партизаны, немцы, очевидно, предпочитали не рисковать и с темнотой без крайней нужды по дорогам не перемещались. С рассветом партизаны ушли от реки и двинулись по лесу прямо на юг – в сторону Мостов по слегка заболоченному лесу. И вот тут-то партизаны услышали, что по лесу кто-то идет. Этот кто-то, в количестве одного человека, двигался перпендикулярно их курсу. Пер шумно, продираясь с бесцеремонностью медведя сквозь густой ельник. Вскоре он показался в пределах прямой видимости. Это был высокий человек в донельзя оборванной одежде военного образца без каких-либо знаков различия. Оружия при себе незнакомец на первый взгляд тоже не имел.

– Стоять! Руки вверх! – скомандовал Мельников, показываясь из-за елки.

Тот, вздрогнув, остановился, огляделся – и поднял руки, лишь увидев направленное на него дуло автомата.

– Кто такой?

Неизвестный между тем осматривал Мельникова и его товарищей, которые тоже вышли на открытое пространство, и явно совершал какие-то мыслительные действия. Между тем Мельников окинул его взглядом, дабы составить первое впечатление. Выглядел мужик неважно. Заросший щетиной и худой. Но более всего Сергея заинтересовала его одежда. Это была несомненно военная форма. Несмотря на ее чрезвычайно потрепанный и замызганный вид, в глаза бросалось: форма была совершенно незнакомая. Ни наша, ни немецкая и ни словацкая. Совсем иной силуэт – какой-то мешковатый.

– Так ты кто такой? – снова задал вопрос Мельников. Потом повторил его на немецком.

– Вы… Русские? Коммандос? – наконец открыл рот неизвестный. Говорил он на немецком, но с ужасающим акцентом. А значение последнего слова Сергей вообще не понял.

– Мы русские. Но я жду ответа на свой вопрос.

Мужик снова заколебался, но, видимо, решил, что другого выхода нет, и выдал:

– Я… Ричард Фишер, сержант Военно-воздушных сил США. Бежал из плена.

Мельников ожидал услышать что угодно, но только не это. Поэтому он обратился к товарищам:

– Этот тип говорит, что он американец, летчик. Что бежал из плена.

– Значит, следующий, кого мы встретим в лесу, будет китаец, – хмыкнул Голованов. – Что за бред? Но форма у него и в самом деле странная.

– Погоди-ка… – вмешался Макаров. Он внимательно оглядел незнакомца. – А ведь точно. Нам в Москве хронику показывали. Там было и про союзников. Вот их солдаты – они, в общем, похоже одеты.

– Тогда обыщи его на всякий пожарный, и поговорим.

– Чистый, – доложил старшина. – Ни оружия, ни документов, вообще ничего.

– Ну что, Сергей, скажи, пусть этот американский летчик рассказывает, как он сюда попал. Может, уже второй фронт открыли, пока мы бегали по лесам.

По-немецки Фишер, или кто он там на самом деле, изъяснялся плохо, но, в общем, понять его было можно. История получалась такая.

Фишер был бортстрелком на разведывательном самолете, который действовал в составе сил, обеспечивавших проход конвоев. Что он там делал конкретно, Фишер по-немецки сказать не мог (или делал вид, что не мог). Пытаясь объяснить, он сбивался на другой язык, которого никто из присутствующих не знал. Понятно было то, что в середине 1942 года Фишера сбили где-то возле Норвегии. Немцы выловили его из воды и отправили в лагерь военнопленных. Там у парня возникли какие-то трения с начальством – и его перевели в Восточную Пруссию, в какой-то небольшой городок. В плену Фишеру шибко не понравилось, и он решил бежать. Для этого сделал вид, что исправился. Немцы ему поверили, и даже разрешили водить грузовик. На котором Фишер как-то и сдернул, предварительно накопив перед этим некоторый запас продовольствия.

– Куда ж ты бежал? Ты имел представление, что происходит на фронте? – спросил его Мельников.

– Нет, не имел. Нам давали газеты до конца прошлого года. Потом перестали давать. Но доходили сведения, что русские нанесли немцам поражение и теперь наступают.

– Так, а куда ты тогда бежал?

– На восток. Я знал одно – где-то на востоке сражаются русские. Я решил, что рано или поздно туда дойду.

– Скорее никогда б не дошел, если б нас не встретил, – усмехнулся Мельников и перевел товарищам услышанное.

– Что-то он врет, – покачал головой Голованов. – Ведь даже отсюда фронт как минимум в пятистах километрах. Если не больше. А от Восточной Пруссии… Кто-нибудь вообще знает, где эта чертова Восточная Пруссия?

– Она-то как раз не так чтобы очень далеко. Насколько я помню географию, она вон туда – километров, может, триста, – Макаров показал на северо-запад. – Другое дело, что если он, как говорит, шел строго на восток, то слегка уклонился. Градусов так на тридцать-тридцать пять.

– Он шел на Одессу, а вышел к Херсону, – прокомментировал Голованов. – На три румба, значит, сбился с курса. Это бывает. Серега, спроси его, он хоть представлял, сколько требовалось пройти до наших?

Мельников спросил.

– Я ничего не знаю о географии России. Я просто шел на восток.

– Ребята, а я ему верю, – сказал Мельников. – Слишком уж это все дико для легенды провокатора. К тому же он ведь не к отрядам вышел. А эти края – не наша зона действий. Кто ж знал, что мы именно сегодня будем проходить через именно этот лес? Я думаю, он и в самом деле сбежал из лагеря. А то, что он решился на такую безумную затею… Что делать, если парень географии не знает? Он мог думать, что Сталинград – это где-то рядом. Да и знаем мы, что такое слухи, особенно когда речь идет о победе. Помнишь, Семен, мы ведь тоже после Сталинграда думали, что не сегодня-завтра наши придут? Может, у них там, в лагере, решили, что фрицы уже побежали по всему фронту.

– А как он столько пропер через фрицев и не попался? – продолжал сомневаться Макаров.

– Э, браток, в сорок первом попавшие в окружение и не столько проходили… – отозвался Голованов. – И многие тоже фактически без оружия. Вот один политрук к нам пришел – считай, всю Белоруссию прошел пешедралом. А из оружия у него был наган с двумя патронами. Да и вообще – дуракам везет.

Тем не менее Мельников задал этот вопрос. На что Фишер ответил, что несколько раз ему помогали поляки. Кормили и показывали дорогу.

– Я ж говорю, бывает. И не то видали. Как говорили при старом режиме, Бог пронес, – подвел итог Голованов. – В любом случае возьмем его с собой. Нам недалеко идти осталось, а в отряде разберутся. Гриша, у тебя там вроде должна была еще жратва оставаться. Дай ему поесть, а то он, судя по всему, давно этим не занимался.

Макаров вытащил банку мясных консервов, вскрыл ее финкой и протянул американцу вместе с ложкой. Судя по скорости, с которой тот уплетал еду, поститься ему и в самом деле пришлось немало.

– Ну что, можно двигать дальше? – спросил Голованов, когда американец поел.

– Погоди, я только объясню ему, что и как, – отозвался Мельников, который вдруг сообразил, что американец ведь не знает положения дел.

– Послушайте, сержант. Мы находимся в немецком тылу. До нашей базы путь далекий и небезопасный. Поэтому строго выполняйте то, что мы вам скажем.

– Да, да, я понимаю, я сразу понял, что вы коммандос, – закивал американец.

Сергей уже второй раз слышал это слово.

– А кто такие коммандос?

– Это… Ну, такие, как вы, только английские. – Фишер замялся, ему явно не хватало немецких слов. – Они прыгают с парашютом в тыл врага и сражаются в тылу.

– Слышь, ребята, этот тоже принял нас за парашютистов.

– А за кого ему нас принимать? Откуда ему знать, кто такие партизаны?

Однако американец знал.

– Партизаны? – переспросил он, услышав знакомое слово. – Я слышал о партизанах, о них среди немцев и в Пруссии ходят страшные слухи.

– Вот, ребята, какая, оказывается, идет о нас громкая слава, – ухмыльнулся Голованов. – Ладно, двигаем вперед. Когда еще доберемся…

* * *

Когда они подходили к железке, Мельников шестым чувством, которое не раз спасало опытных бойцов, почувствовал опасность. Он дал сигнал остальным замереть, а сам приблизился к опушке леса. И убедился, что это самое чувство его не подвело. На краю леса красовались кусты явно искусственного происхождения. Приглядевшись, Сергей увидел, что среди них мелькнули каски. Ага, вот и в стороне еще… Это были пулеметные расчеты. Наверняка, где-то сидят и другие фрицы. Замаскировались они хорошо, но сделали большую ошибку: готовились встретить подрывников, если те появятся на полосе железки, но явно не ожидали партизан с той стороны, откуда пришли разведчики.

Отодвинувшись в глубь леса, Мельников сообщил, что видел:

– Фрицы засаду возле железки устроили. Не на нас.

Партизаны поняли друг друга. По уму, стоило бы снова углубиться в лес и попытаться перейти железную дорогу в ином месте. В конце концов они были разведчиками, выполнявшими особое задание – и несли с собой важные сведения. Но… Мельников вообще любил пошуметь. А Голованов и сам был раньше подрывником, он-то в подобные засады попадал не раз и не два. Да и, честно говоря, надоело партизанам прятаться по кустам. В общем, началось именно то, что армейские командиры называли «партизанщиной». Тройка бойцов ползком двинулась к опушке. Перед этим, поколебавшись, Мельников вынул из кобуры «парабеллум» и протянул американцу.

– Заляг тут. Если кто появится у нас в тылу – стреляй. Это будет сигнал тревоги. Потом отходи в нашу сторону.

Рассредоточившись, партизаны приблизились к месту предполагаемой засады, стремясь обойти ее с трех сторон. Дело начал Мельников, швырнувший гранату в «заросли», где притаился пулеметный расчет. Тут же из-за деревьев послышались автоматы его товарищей. Грохнула и вторая граната, брошенная Головановым. Однако он кинул неточно – один из фрицев вскочил и ринулся в сторону железной дороги. Далеко, правда, не убежал. Тут же в ответ послышалась винтовочная и автоматная пальба. Видимо, немецкие пехотинцы замаскировались где-то на вырубке, тянущейся вдоль железки. Пока все было как обычно. Враги, хоть их и было куда больше, стреляли наугад в лес. Можно было отходить. Но вот тут-то им не повезло. Они промедлили, увлекшись перестрелкой. И получили… На полотне железной дороги откуда ни возьмись появилась бронедрезина. Это был легкий броневичок, поставленный на железнодорожные шасси. Легкая пушка и пулемет бронемашины начали садить по лесу. И это бы еще ничего. Но к бронедрезине были прицеплены две платформы, с которых начали соскакивать солдаты. Особо вперед они не лезли, но стали упорно продвигаться в лес, стремясь охватить партизан. Их командир, видно, сообразил, что атакующих немного. Перебегая от ствола к стволу, партизаны начали отход в лес. И тут со спины послышались пистолетные выстрелы, а вслед за ними – огонь винтовок. Мельников поспешно двинулся туда. И вовремя. Навстречу ему бежал американец, по нему стреляли с фланга, из чащи леса. Бежал парень неумело. То, что по нему не попали, можно было объяснить только тем, что летчик родился под счастливой звездой. Сергей дал в тут сторону очередь, поменял магазин и, перебежав к другому дереву, дал еще одну. После чего схватил союзника за плечо.

– От дерева к дереву! Отступай вон в ту сторону!

* * *

…Оторваться от врага удалось довольно быстро. Немцев было все-таки немного. Чем дальше они углублялись в лес, тем менее уверенно себя чувствовали. К тому же бронедрезина лупила вслепую, и фрицам явно не улыбалось попасть под огонь собственного орудия. Дело решила вспыхнувшая вдруг в тылу оживленная перестрелка. Видимо, два немецких отряда, не разобравшись, стали стрелять друг в друга. Потом пальба в лесу стихла. Только бронежелезка все расходовала свой боезапас для очистки совести, поливая лесной массив.

В конце концов все четверо оказались на противоположной опушке леса. Их никто не преследовал.

– Чуть не вляпались, – подвел итог Макаров, вытирая с лица кровь. Его задело не пулей, а щепкой, отбитой пулей от дерева.

– Сообразительные стали фрицы, – отозвался Мельников. – Видать, половину десанта высадили заранее, чтобы нас обойти. А этот, американец-то, – ничего парень. В лесу он, конечно, как корова на льду. Это понятно. Летчик, сын неба, что с него взять. У нас в сорок первом летчики тоже попадались… Но главное – не растерялся.

Янки и в самом деле выглядел прилично. Он тяжело дышал, но даже старался улыбаться.

– Когда по тебе стреляют зенитки – это куда страшнее, – пояснил он на своем ужасном немецком.

Голованов вздохнул.

– Хуже всего, ребята, что наше возвращение задерживается. Фрицы теперь долго не успокоятся. Но, с другой стороны, возможно, кого-то из наших подрывников мы и спасли от пулеметной очереди в упор…

* * *

В самом деле, чтобы пересечь железку, пришлось сделать изрядный крюк. Бронедрезина еще долго патрулировала район возле перебитой засады, постреливая направо и налево. Но и в этом был определенный плюс. Пока немцы развлекались таким образом, поезда по ветке не шли.