2 июля, недалеко от Щучина

Обратный рейд проходил удачно. Отряд в быстром темпе передвигался по полям, немцы их не беспокоили. К вечеру достигли довольно крупного лесного массива, где можно было укрыться. Надо было дать людям хотя бы два часа отдыха.

Заодно устроили первичный допрос пленного. Но с ним явно не повезло. Офицер не запирался, поскольку понимал, что тут с ним никто чикаться не станет. Но сказать он мог немного. Это был всего-то лейтенант, который занимался охраной базы. По его словам, внешнюю охрану несли литовцы, причем даже не эсэсовцы, а бойцы каких-то национальных формирований. Секретность на этой базе была что надо, так что пленный всего только мог повторить, что все уже знали. Готовят спецвойска, время от времени их вывозят на восток. Последнюю группу забрали вчера. Единственное ценное, что узнали партизаны, – срок подготовки в последнее время резко сократился. Немцы явно торопились. Ну и разве что некоторые подробности. В лагере находились только люди, вся материальная часть – склады продовольствия и снаряжения, оружия, которым снабжали «оборотней», – располагалась в Василичнях. Здесь же был только минимум оружия, необходимый для занятий. Да и то боеприпасы находились в отдельном помещении, за штабом. Потому «оборотней» и сделали сравнительно легко – им отстреливаться-то было особо нечем.

А больше знать лейтенанту из охраны было и не положено. Может, конечно, особисты и выжмут из него какие-нибудь сведения, но для этого требовалось еще дотащить пленного до базы…

– Теперь предстоит самое интересное. Надо ночью перескочить шоссе на Щучин и рвать что есть сил в сторону железки. Перемахнем ее – а там останется только через Неман переправиться. Но это уже дело техники. Наши там освоились, – подвел итог Голованов, разглядывая карту.

* * *

Шоссе пересекли перед рассветом – и снова двинулись по полевой дороге, которая вела к железнодорожной ветке Мосты – Лида. По пути, правда, встретились две деревни, но фрицы там явно никого не ждали. Охранялись они даже не немцами, а полицаями, которые, сообразив, что люди из приближающейся колонны не питают к ним особых дружеских чувств, просто-напросто разбегались. По пути бойцы, разумеется, уничтожали всю связь, благо висела она на обыкновенных столбах, – дабы опомнившиеся полицаи не сообщили бы куда надо.

Железной дороги они достигли уже днем. Тут было нечто вроде переезда. Возле будки стояли два мотоцикла и паслось несколько солдат. Однако они тоже даже не поняли суть дела – и были уничтожены раньше, чем сообразили, что происходит. Машины беспрепятственно пересекли железку.

На той стороне был лес, да и до Немана оставалось совсем немного. Но по такому лесу машины будут передвигаться со скоростью меньшей, чем у пешехода, да и у самой реки имелась заболоченная пойма, по которой придется тащить раненых на руках. Не говоря о самой переправе. Радист, оказавшись под покровом леса, дал сигнал на базу, чтобы готовили «партизанскую флотилию». Однако Голованов решил больше не испытывать удачу.

– Товарищ майор, надо принять кое-какие меры. Наш выход в эфир могли засечь. А тут ведь от Щучина – всего ничего. Как бы нам в спину не врезали… Так что меры безопасности нужны.

Мин, установленных на шоссе, было мало, но недалеко от переезда зачем-то лежал штабель бревен. Из них-то прямо на переезде и соорудили нечто вроде баррикады. Из нескольких противотанковых гранат партизаны сделали растяжки, которые повесили на это сооружение.

Майор оглядел все это скептически.

– И надолго оно их задержит? Разобрать такую баррикаду – почти столько же, сколько сложить…

– Да нет, немцы теперь уже ученые. Решат, что засада, потом вызовут саперов… Кучу времени тут потеряют.

Дело уже было завершено, когда Мельников, приложив ухо к рельсу, услышал характерный звук.

– Идет какая-то хреновина. Со стороны Мостов.

Это было непонятно. Возле Мостов должен кипеть бой. То есть не кипеть, а так, тлеть – партизаны должны были изображать атаку. Но уж в любом случае они разнесли бы железнодорожные пути. Неужели там ничего не вышло и партизан отбросили? Вот это было совсем неприятно. Тогда и у Немана могла ожидать «теплая» встреча.

– Товарищ майор, пусть машины с ранеными движутся к Неману. А человек двадцать бойцов надо оставить тут… В случае чего – прикроем.

* * *

Партизаны и десантники засели на опушке леса вдоль железной дороги. И очень вовремя: со стороны Мостов показалась бронедрезина, тащившая пассажирский вагон. Но это было совсем иное сооружение, нежели то, которое команде Голованова уже приходилось видеть. Да и многие партизаны ту дрезину видели… Та – это просто броневик на железнодорожных колесах. Эта же представляла собой более массивное сооружение, явно специального железнодорожного назначения. На высоком корпусе торчала башня от Т-26, из бортов торчали пулеметы. Склепали фрицы из трофеев, пронеслось в голове Голованова. Черт возьми, это сколько ж мы в сорок первом оставили немцам техники?..

– Слушай, Сергей, а это не наши друзья, которые «возили» оборотней? – пробормотал Голованов.

Между тем на бронедрезине заметили баррикаду; и так ползшая не слишком быстро стальная коробка замедлила ход. Орудие рявкнуло, дав выстрел по баррикаде. Потом еще один. Пулеметы молчали.

Это было совсем не по правилам. Партизаны привыкли к тому, что наткнувшись на заграждение на путях или даже на какой-то намек на засаду, фрицы начинали лупить по округе из всех калибров, не жалея снарядов и патронов. А эта консервная банка вела себя как-то очень уж неактивно. И вообще откуда она тут взялась? И тут высказал предположение Мельников:

– Слушай, я думаю, что она шла от Василичней с очередной партией «оборотней». Опередила нас на день. А возле Мостов наткнулась на взорванные пути и прочую войну. В открытый бой им, наверное, вступать не велено. Вот они и решили отойти куда-нибудь в Лиду, а потом добраться окольными путями.

– Так, а не стреляет-то почему?

– Видать, уже настрелялись по самое не могу. Боекомплект-то у них тоже не резиновый.

– Оно и лучше. Тогда надо их пощипать. В конце-то концов мы именно и шли, чтобы вдарить по этим «оборотням». Надо добить оставшихся…

Между тем из вагона начали выскакивать солдаты. Они были не в камуфляже, а в обычной немецкой форме. Видимо, командир решил, что сдавать задом опасно, но торчать неподвижной целью на железнодорожной насыпи, ожидая подмоги, еще неприятнее. Партизаны открыли огонь. Кто-то из немцев свалился. Остальные заметались…

Один приятель отца Мельникова любил повторять: «Узкий специалист подобен флюсу». Видимо, тут был именно тот случай. Немцев всерьез учили воевать в лесу из засады, но оказавшись в совершенно нештатной ситуации, они вели себя не самым грамотным образом. Впрочем, в такой ситуации грамотно себя никто не ведет.

Десантники открыли огонь из пулеметов и по окнам вагона. Оттуда отвечали, но как-то вяло. Не менее вяло вела себя и бронедрезина. Башня повернулась и дала три выстрела в сторону леса, башенный пулемет разразился очередью и затих. Но это было, что называется, из пушки по воробьям. Остальные пулеметы огрызались короткими очередями. Видимо, Мельников был прав: немцы столкнулись с мало привычной им необходимостью экономить патроны. Да и сектор обстрела у пулеметов был так себе…

Дрезина дернулась вперед. Видимо, немецкий командир принялся маневрировать. Со стороны вагона раздался дикий крик. А, понятно: кто-то сдуру залег на рельсах под колесами – а теперь под этим самые колеса и угодил. Маневрировала дрезина очень неуверенно. Впереди у нее вообще не было огневых средств, кроме танковой башни. Сзади к тому же ей заслонял обзор и обстрел вагон. А слишком близко приближаться к баррикаде дрезина не решалась. Подвинувшись метров на тридцать вперед, она медленно стала сдавать обратно.

– Жаль, огнеметов нет, – бросил Мельников.

В самом деле, во время вчерашнего боя двое оставшихся в живых огнеметчиков израсходовали весь бензин и бросили ставшее бесполезным оружие.

– Эх, вспомним сорок первый! – бросил появившийся откуда-то майор. – Эй, Михайлов, Никифоров, Редько! Берем амуницию – и вперед!

Трое бойцов во главе с командиром выскочили из леса и стали, пригнувшись, передвигаться в сторону дрезины – с таким расчетом, чтобы их не достали боковые пулеметы. Один свалился – то ли его зацепили с башни, то ли те несколько немцев, которые отстреливались теперь из-за насыпи. Но остальные оказались в «мертвой зоне». Под колеса дрезины полетели две гранаты. Одновременно о броню башни разбилась бутылка с зажигательной смесью. Бронедрезина, казалось, подпрыгнула и покосилась. Бронированная дверь в борте открылась, оттуда вывалился человек в горящей одежде. Майор и его бойцы вели огонь по кому-то с той стороны. Очевидно, и там имелась дверь, откуда тоже выскакивали немцы.

– Пора их дожимать, – крикнул Голованов. – Только надо живым кого-нибудь взять. Отсюда-то мы его допрем…

К этому времени к майору присоединилось еще несколько десантников, они заняли позицию на рельсах; теперь немцы, укрывшиеся на насыпи, оказались под перекрестным огнем. Кто-то из них пытался отойти от железной дороги, но на той стороне была заболоченная поляна, поросшая кустиками по колено. Так что далеко они не ушли.

Партизаны же под прикрытием двух пулеметов перебежками приближались к вагону. Оттуда еще доносилась стрельба.

– Эй, пассажиры, выходи сдаваться! – крикнул Мельников. – У нас огнеметы! Сожжем вас к чертовой матери.

– А какая разница, где нам помирать? – послышался в ответ насмешливый голос.

– Мы – парашютисты, а не партизаны. Мы гарантируем вам жизнь.

Возникла пауза (пулеметы с началом переговоров тоже замолчали). Потом в вагоне раздалась короткая автоматная очередь, а за ней выстрел из пистолета.

– Все, сдаюсь, – заговорил все тот же голос.

Из окна вылетел автомат. Потом – из двери – пистолет. И вскоре показался с поднятыми руками высокий офицер в майорской форме.

Он оглядел стоящих неподалеку бойцов. И выдал:

– Ого, я вижу, вы и в самом деле парашютисты. У таких, как вы, могут быть и огнеметы. А я ведь слишком поздно обо всем догадался… Тогда я правильно сделал, что сдался. Лучше быть расстрелянным, чем сгореть заживо. К тому же у нас и патроны заканчивались.

– Где остальные? – спросил Голованов.

– «Вервольфы» не сдаются. Не то у них воспитание. Они предпочли пустить себе пулю в лоб.

Пленного погнали в лес, а Мельников и еще несколько партизан проникли в вагон. Это был обычный вагон от дачного поезда, ничем особо не укрепленный. Только по низу, под окнами вдоль стен, были пристроены стальные листы. Видимо, «оборотни» рассчитывали больше на «авторитет» бронедрезины и на скрытность передвижения. Или, может, просто по халатности, которой в вермахте было ничуть не меньше, чем в Красной армии.

Между окон стенки вагона были испещрены пулевыми отверстиями. Мертвых тел было восемь. Шестеро – в немецкой форме без знаков различия, здоровенные парни; двое – помельче, с погонами фельдфебелей. Не так уж и много их тут было, оказывается. На полу валялись рюкзаки камуфляжного цвета, автоматы и пропасть стреляных гильз. Имелись и снайперская винтовка, и ручной пулемет. Странно, из пулемета никто не стрелял…

* * *

…Две роты немецкой пехоты, поддержанные сотней полицаев, наступали со стороны Щучина в полном соответствии со знаменитым принципом: а не слишком ли быстро мы бежим? К этому времени в Щучине уже успели появиться сведения о загадочной автоколонне, численность которой полицаи с перепугу преувеличили раз в десять. Да еще добавили бронетехнику. Майору, командовавшему операцией преследования, очень не хотелось нарваться на засаду. Да и вступать в открытый бой тоже не хотелось. Он знал цену своим бойцам, далеко не первого разбора. В гарнизон тылового города напихали всякую шелупонь. А вот эти невесть откуда взявшиеся русские были явно не «бандитами из леса». К тому же к этому времени уже все знали о высаженном десанте, который гулял по тылам как хотел. Секретность базы «оборотней», а также разграничение сфер компетенции между разными начальниками (в Белоруссии – одни, в Литве – другие) привела к тому, что никто ничего не понимал – откуда эти русские десантники и что им вообще надо. Впрочем, неуловимость партизан и их способность появляться ниоткуда и исчезать в никуда уже стала легендой среди тыловиков. Особенно тех, кто всерьез с ними не сталкивался. Более всего комендант Щучина боялся, что русские появятся возле его города. По большому счету, он был только рад, что русские ушли куда-то подальше от него.

В итоге, когда немцы подтянулись к переезду и разминировали дорогу, пока саперы возились с завалом, партизаны и десантники уже давно растворились в лесу. Так что фрицы обнаружили только трупы и развороченную бронедрезину. И хотя следы машин четко вели в лес, вид уничтоженного бронесредства окончательно похоронил в немецком командире желание предпринимать какие-то активные действия. У него-то никаких средств усиления не имелось. Лезть в лес не хотелось. Оставалось только собирать мертвых и докладывать наверх о случившемся.

И тут снова сыграла роль немецкая любовь к секретности. Знай его непосредственное начальство, КОГО захватили в плен русские, они, возможно, отдали бы приказ атаковать десантников невзирая ни на что. Но в Лиде ничего не знали, а у тех, кто сидел в Мостах, в данный момент имелись свои заботы.

Партизаны, разрушив все три железнодорожные ветки, начали атаку города. Этого немцы, в общем-то, ожидали. Мосты через Неман – да и сам одноименный город – были важнейшими стратегическими пунктами, особенно в свете предстоящего большого наступления вермахта. Оно, разумеется, уже ни для кого не было секретом. Так что попытка противника перерезать эту транспортную артерию была вполне логичной.

Поэтому все силы были брошены на то, чтобы отбить партизан. Потом, убедившись, что русские не так уж активно атакуют – скорее обозначают активные действия, – немцы решили, что «бандиты» хотят еще раз повторить свою хитрость: атаковать другой мост через Неман, который один раз они уже взрывали. Его как раз недавно закончили восстанавливать. И войска стали перебрасывать туда… Сведения о десанте внесли немало сумбура. По всей военной логике, он направлялся, чтобы ударить в тыл Мостов. Тем более что крупных десантов за всю войну в этих местах ни разу не высаживали. В городе готовились к обороне.

В общем, никому не было особого дела до раскуроченной бронедрезины…

Тот же день, партизанская база

Последний километр до реки выдался самым трудным. Всем кроме небольшого заслона, оставленного на краю поймы, пришлось тащить раненых на руках. Да и трофеи бросать было жалко. Но партизаны проходили и не такое. Да и десантники не на плацу воевали. Зато дальше все пошло как надо. «Партизанская флотилия» уже ждала возле берега. К этому времени ее изрядно расширили и усовершенствовали. За три-четыре ходки она могла перебросить на тот берег всех.

– Вот это да! – восхитился майор Зинчук. – Умеете, ребята… У вас еще и нашим солдатам придется учиться.

– То есть? – не понял Голованов.

– Так ведь когда вперед двинем, сколько рек придется форсировать! И Днепр, и вот этот самый Неман. Да и в Германии, наверное, тоже реки есть… Мне вот, честно говоря, раньше доводилось видеть совсем не таких партизан. А таких, которые больше в глухомани отсиживались, у которых было на трех человек две винтовки и три обоймы. Я уж расстроился – думал, тоже придется здесь, как медведь, невесть сколько сидеть. А вы, я гляжу, развернулись. По тылам фрицев шастаете, как на учениях. С вами я партизанить не против.

– Мы тоже начинали не особо богато. А вы, товарищ майор, где войну начинали? А то про сорок первый вспомнили…

– Я-то? Под Вязьмой. Тоже с неба наступал. Да только не так удачно. Там и гранаты, и бутылки пришлось вдоволь покидать. Мало кто оттуда вышел.

Тем временем Мельников увидел возле лодок знакомых ребят из отряда Аганбекова.

– У вас-то тут как?

– Мы на той стороне развлекались. Да дел-то, в общем, никаких. Мы как начали мины кидать, фрицы ушли в глухую оборону. Они там такого наворотили… Колючка, окопы, дзоты… Без танков и не сунешься. Но нам-то командир приказал особо не высовываться. Пару раз вылезали, вроде как в атаку. Да тут же отходили. Все больше лупили в белый свет. Мы по ним, они по нам. Один наш миномет, правда, разнесли к чертовой матери. В общем, знатно фрицев напугали. Потом отошли без особых трудностей. А вы как?

– Все, что надо, сделали. Вот видишь, небесных жителей с собой привели, десантников. Так что пограничники у нас есть, моряки у нас есть, даже танкисты есть; теперь и десантники будут.

* * *

На ту сторону Голованов с товарищами и майор Зинчук переправились одними из последних. Командир проследил, чтобы все его люди погрузились на средства переправы, а уж потом направился к лодке.

На левом, «партизанском», берегу все было уже тихо. Раненых давно унесли, лодки торопливо разогнали по тайным местам. В небе показались два «мессера», но наблюдать им было уже особо нечего. Надо сказать, что в этих местах партизаны над своей головой еще ни разу не видели немецких самолетов. Но тут все-таки откуда-то прилетели.

– А вот это мне не нравится, – сказал Мельников Макарову. – Как бы после нашего веселья фрицы не принялись за нас всерьез. Это удовольствие – ниже среднего. Проходили. Но, правда, рано или поздно принялись бы все равно.

В лагере царило оживление. Мало того что партизаны вернулись из дальнего рейда, так еще и привели с собой людей, которые совсем недавно были на Большой земле. С теми, кто прилетает на самолетах, рядовому бойцу особо не поговорить. У тех-то дел по горло – им ведь еще назад лететь. Конечно, политинформации и все такое прочее комиссары устраивали. Но ведь поговорить лично – это совсем иное дело. Да и кто из партизан вживую десантников видел? Слыхали до войны – это да. В хронике смотрели – сотни парашютов в небе… А в реальности встречали разве что разведчиков в лесу. Но десант – это ж совсем иное дело… К тому же многие подробности рейда стали уже широко известны, благо приказа держать язык за зубами не было. И зачем? Разгромили секретный объект – и разгромили. По большому счету, всё знали только Голованов, Мельников и Макаров. Но Голованов вместе с майором отправился в штаб докладываться по начальству, а двое остальных двинулись к родной бане – ждать дальнейших распоряжений старшего лейтенанта. Вскоре показался и Сухих.

– Мельников, документы из базы у тебя?

– Так точно.

– Иди, сдашь. И потом станешь переводить. Григорий, тащи сюда пленного, который майор.

Макаров ушел за пленным, а особист стал просматривать изъятые документы, которые до этого никто просмотреть просто не удосужился. Мельников, забирая майора в плен, просто сунул их в карман. Не до того было.

Прочтя фамилию, Сухих аж подпрыгнул на месте. Потому что в документе значилось: «Йоган Дикс».

– Как вы его брали? – кинулся особист к Мельникову.

– Он сам сдался. Впрочем, у него выхода другого не было. Я им пригрозил огнеметами. Двое самоубились, а этот вот не захотел умирать.

– Я думаю, этот тип знает русский… Это наш старый знакомый.

– Так мне идти?

– Да нет, оставайся. Ты у нас уж был на связи с нашими русско-немецкими друзьями. Вот и проверишь, то ли он будет говорить или не совсем. Это наш главный противник – майор Дикс.

– Ни черта себе, выиграл миллион по трамвайному билету! А это точно он?

– Вряд ли у них там много однофамильцев, или офицер таскает чужие документы.

Пленного доставили. Держался он спокойно и, можно сказать, даже непринужденно. При входе он отдал честь по уставу.

– Здравствуйте, майор, – начал Сухих. – Я полагаю, мы можем говорить на русском. Не станете скрывать его знание? Я слышал, что вы и с творчеством Достоевского знакомы.

– Что ж тут скрывать? – усмехнулся майор. – Если у вас хватило ума меня поймать… К тому же, насколько я понимаю, базы в Литве уже не существует? Не станут же бойцы элитных частей просто так бегать по лесам и полям. А судя по настроению ваших людей, вы не зря прогулялись?

– Да, вы правы, базы больше нет.

– Мне следовало обо всем догадаться, когда я услышал про эту вашу комедию с нефтебазой. Впрочем, там другое начальство, а никто не любит, когда им дают советы младшие по знанию, да еще посторонние для них. Я так понимаю, что вся эта война возле города тоже устроена для того, чтобы ваши могли спокойно уйти? Отличная работа.

– Вопросы буду задавать я.

– Право победителя. Но мне скрывать нечего. Нашу контору хоть и называют гестапо вермахта, но я лично мирных жителей не расстреливал. Я боролся с партизанами. И, заметьте, вполне приемлемыми в рамках войны методами. Я, как и многие, полагаю, что тотальное истребление населения – это отсроченное самоубийство. Мы только множим количество врагов. Но что поделать с этими ребятами Гиммлера? Да и в ГФП множество, как это по-русски… дуболомов.

– Но давайте по порядку. Ваше подлинное имя?

– То, что указано в изъятых у меня документах. Я никоим образом не отношусь к тем, кого вы называете предателями Родины. Я жил в Петербурге первые шестнадцать лет, родился в семье немецких граждан, мой отец работал в компании «Сименс». Так что даже к так называемым «белым» я отношения не имею. Я сражаюсь – то есть, сражался – за свою страну, как вы – за свою. Да и мои автомобильные погоны не лгут. Я и в самом деле по образованию специалист по автомобильным двигателям.

– А кстати, почему при вас не нашли удостоверения ГФП?

– Мы обязаны уничтожить их при первой серьезной опасности оказаться в руках врага. Я же не знал, что наш поезд атакуют не обнаглевшие партизаны, а профессионалы. Потом уже сообразил, что вы на нашем пути оказались не зря. У вас хорошо поставлена информация. Мы так до сих пор и не нашли никого из ваших людей, кроме мелкой сошки.

– Про вашу биографию вас будут спрашивать в другом месте. Давайте про «оборотней».

– Про охотников за партизанами? Насколько я знаю, в абвере была разработана программа «Банденкампф», то есть борьба с бандитами. Конечно, речь шла именно о партизанах. С бандитами мы как-нибудь справились бы. Там изучали методы борьбы партизанских соединений. И не только этой войны. Вы лучше меня знаете, что тут, в Западной Белоруссии, партизаны воевали и в двадцатых годах. В абвере работают умные люди, они быстро поняли то, что многие наши армейские начальники понять не в состоянии. Против централизованно руководимого партизанского движения, которое к тому же поддерживается населением, необходимы специальные методы. Это в наших пропагандистских листках утверждают, что партизаны – это сплошь коммунистические фанатики, евреи и уголовники. Те, кто этим занимаются, все прекрасно понимают. Наши солдаты не обучены воевать в лесу. Вот и было принято решение о создании ягдкоманд. Согласитесь, подготовка у них неплохая.

– Соглашусь. Но очень односторонняя.

– Так ведь это не парашютисты.

– И сколько существует подобных баз подготовки?

– Вот уж этого я не знаю. Я занимался вверенным мне районом. Все остальное меня не интересовало.

– Смысл устроенного вами наступления? Отсутствие войск? Учение в боевых условиях?

– Эти обстоятельства тоже играли свою роль. Ни для кого не секрет, что командование вермахта более всего беспокоят районы, расположенные ближе к фронту. Здесь – слишком глубокий тыл. Но… – Дикс снова усмехнулся, – есть еще одно обстоятельство. Люди Гиммлера продолжают выступать за тактику выжженной земли. В нашу задачу входило, так сказать, в лабораторных условиях продемонстрировать большую эффективность наших методов. То же самое с армейцами. Они планируют акции против партизан, словно обычную фронтовую операцию. Для этого требуется огромное количество войск.

– И каковы результаты? С вашей точки зрения?

– Мое руководство сочло эксперимент в общем удачным. Вы, полагаю, тоже убедились, что справиться с «егерями» вам гораздо сложнее, чем с толпой солдатни.

– Планируются в ближайшее время крупные операции против нашего соединения?

– Нет. Сейчас никто не дает нам армейских частей. А одними «оборотнями» и тыловыми гарнизонами вас в угол не загнать.

Сухих кивнул. По крайней мере тут майор не врал. И слепому было ясно, что на фронте немцами готовится какое-то грандиозное наступление. А в этом случае отвлекать силы на, в общем-то, периферийный отряд, не сравнимый с партизанскими дивизиями восточнее, было бессмысленно.

– Поэтому ягдкоманды ускорили подготовку?

– Именно. Нам было указано, что партизаны в ближайшее время резко усилят свою активность.

– А вот зачем вы тогда брали очередную группу, если не собирались вести против нас операции? И вы всегда ездили за ними сами?

– Мне по своим каналам стало известно, что курсантов школы начали срочно забирать мои коллеги из разных городов. Даже тех, кто был не до конца подготовлен. Вот я и решил прихватить, так сказать, про запас… Вы, к сожалению, не одни. Юго-восточнее Слонима партизан куда больше, чем нам хотелось бы. Но там мелкие группы. А с меня тоже спрашивают. Вот некий Сеня Одесский, по моим сведениям, был просто уголовником, – а тоже сколотил отряд и разогнал полицию в одной из деревень. А ездил я сам по очень простой причине. Они в лагере ведь тоже стараются спихнуть тех, кто похуже. В егеря ведь набирают… Не самых лучших людей. Тех, кто не поддается воспитанию.

– Можете назвать агентов, которые есть в нашем отряде?

– Их, можно сказать, и нет. Одного вы явно «прочитали». Вот еще два человека…

* * *

– Странно, как этот тип все выложил… Или тоже боится пыток? – спросил Мельников, когда Дикса увели.

– А что он, собственно, такого рассказал? Ничего особенного. Базы все равно нет. Обо всем остальном наши узнают и без него. Зато он упирал, что он честный контрразведчик, а не убийца и палач. В последнем, кстати, я очень сомневаюсь. Но главное – он набивал себе цену. Он ведь знает, что у нас есть связь с Большой землей. И рассчитывает, что его туда отправят. И уж ему-то известно, как обычно партизаны расправляются с пленными. А вот агентов, я убежден, он сдал не всех, а только тех, кого и должны были использовать для прикрытия. Которых мы и так рано или поздно нашли бы. Дикс ведь рассчитал правильно. На то, что я побегу сообщать в Центр о пойманном ценном агенте. И ведь он прав. Побегу. Ведь для наших «органов» он обладает очень ценной информацией. А нам о ГФП, о ее структуре и методах известно очень немного.

Так что полетит он на ЛИ-2 в Москву. Но ты не переживай. На его место придет другой. Может быть, куда более хитрый. Тем более что у них там в ГФП все высчитали правильно. Слышал, что Дикс сказал? Люди из ГФП начали выгребать всех егерей, которых только можно. И они правы. Нами получен приказ ЦШПД о максимальной активизации действий на железнодорожных линиях. Требуют кинуть всех, кого возможно. И не размениваться на подрыв мостов и эшелонов, а рвать пути. То есть главное – это максимально задерживать эшелоны немцев. Ты понял, что это значит? Надвигаются большие события…

События надвинулись очень скоро. Через три дня, 5 июля, началось немецкое наступление на Курской дуге. Для партизан наступила совершенно иная эпоха.