24 апреля, партизанский штаб

Рано утром их разбудил особист.

– Поднимайтесь, ребята. Вы, я гляжу, отдохнули хорошо. Но пора и за дело. Потому что дела у нас очень неприятные.

Мельников и Макаров привели себя в порядок во дворе, обильно полив головы холодной водой, – и вернулись в баню в уже полностью нормальном состоянии. На войне слово «похмелье» неизвестно.

– Так вот, дело касается вашей милой знакомой Ольги Масловой. Буду излагать подробно. Мне нужны помощники, а не исполнители, время у нас еще есть, будем учиться. И это будет хорошим уроком… Тем более что есть некоторые непонятные места. Может, вы с вашим свежим взглядом поможете разобраться. Ночью мы связывались с Центром. В самом деле, той ночью в наши места вылетал самолет с группой парашютистов. Они летели к разведывательной армейской группе, которая базируется где-то на востоке от железной дороги. Группа долгое время не подавала признаков жизни, но недавно вышла на связь. Сообщили, что у них кончается питание для рации, да и сама аппаратура дышит на ладан. Радист, кое-как умеющий обращаться с рацией, убит, передавал командир. Но коды он сообщил верные. В группе трое раненых, работу выполнять некому. Успели передать координаты и договориться о сигналах. После чего связь пропала. Была сброшена группа, в которой имелась женщина-врач. Имя ее назвать отказались. Конспирация у них. Партизанам они не доверяют. От группы ни ответа, ни привета.

Сухих закурил и продолжал:

– Далее. Я был в отряде Лавриновича. Его подрывники за день до этого уничтожили на железной дороге эшелон. Немцы и в самом деле вели там ночью ремонтные работы. Но! У подрывников остались еще мины. Они решили не возвращаться, а пересидеть в лесу возле дороги. И, чтобы сделать немцам приятное, – рвануть поезд как раз на только что отремонтированном пути. Так вот, они утверждают: не было ни самолета, ни парашютистов, ни стрельбы.

– То есть как – самолет был, но его в то же время и не было? – не понял Макаров.

– Именно, Григорий. Меня вот сразу заинтересовал вопрос: почему это летчик выбросил десант в белый свет? Он совсем идиот?

– Или сволочь.

– Все может быть. Но сигнал самолету и в самом деле был странный – две полосы.

– Ничего не понимаю, – сказал Мельников. – Никогда с таким сигналом не сталкивался.

– А предположить можно вот что. Радиограмму давали немцы. Самолет сбрасывал десант совсем в ином месте. Где его и уничтожили или, скорее всего, захватили. Тут фрицы убили двух зайцев. Взяли советскую разведгруппу, а заодно решили и нам задвинуть агента. В конце концов и парашютистами, и нами занимается тот же абвер. Разные ведомства, но могли ж они в данном случае скооперироваться…

– А разведгруппа?

– Могло и не быть никакой разведгруппы. То есть она могла быть уже давно уничтожена. И кто-то двинулся вместо докторши…

– Но у радистов есть коды и все прочее…

– Сами понимаете, что все можно узнать. Обратите внимание, что на связь выходил якобы командир группы, а не радист. Чтобы не узнали по почерку. Видимо, коды-то они узнали, но вот заставить его на себя работать не сумели.

– Николай Семенович, но тут противоречие. Зачем немцам придумывать столь нелепую историю с ошибкой пилота? – спросил Макаров.

– Вот это как раз самое слабое место в моих рассуждениях. Можно допустить, что немцы перемудрили.

Но тут подал голос Мельников:

– По-моему, все правильно. К примеру, ложные сигнальные огни – это мы проходили, немцы подобное устраивали не раз и не два. Но в этом случае вырваться парашютистам практически невозможно. Они ж приземляются прямо в руки фрицам. Там, в ГФП, люди не глупее нас. Они понимают, что такая история вызовет недоверие. А тут им как на заказ – ремонтные работы на железке. Они и переиграли легенду. Это ведь убедительнее. Диверсия была? Значит, и ремонтные работы были. Партизаны это знают. Кострища вдоль дороги небось и сейчас можно увидеть.

– Сергей, я в вас не ошибся.

Тут снова встрял Макаров.

– Но почему мы встретили эту радистку бултыхающейся в болоте? Или она нас заметила и разыграла «водную сцену»? В такое я не поверю.

– Она могла и в самом деле заблудиться, – возразил Мельников. – Компаса-то у нее не было. Тем более, обрати внимание, она просквозила наш лагерь слева. Не хуже меня знаешь – неопытного человека в лесу всегда заносит в левую сторону. Она может быть агентом ГФП или гестапо – но не являться специалисткой по лесному хождению.

– Похоже на то. Тогда понятно, почему она тебе глазки строила.

– Строила глазки? – оживился Сухих. – Ясно. Она ж сообразила, что вы не простые бойцы. Чем плохо – иметь защитника? А если вдруг любовь закрутится, – то можно попытаться использовать человека и более серьезно.

– Так что нам делать, Николай Семенович?

– Пока молчать в тряпочку и не подавать вида. Чапай думать будет.

* * *

Думать было о чем. Пожалуй, впервые за свою работу в партизанском отряде Сухих столкнулся с таким серьезным случаем. Он уже выявил нескольких агентов или явно подозрительных личностей. Но все это были довольно примитивные персонажи, являющиеся, скорее всего, продуктом самодеятельности местных немецких властей. Еще по сорок первому, когда Сухих работал в Москве, он знал, что немцы в деле засылки агентуры старались «брать числом». В партизанских лесах наблюдалось то же самое. Легенды были сляпаны через пень-колоду и легко разоблачались. Но вот тут был иной случай. Чувствовалась рука мастера. Ведь прокололись же фрицы на том, что не учли лени русских людей – подрывники решили, что лучше пересидеть ночь в весеннем лесу без огня, нежели таскаться туда-сюда. А так все было сделано красиво. Сухих, сам неплохой шахматист, оценил красоту комбинации.

Но возникал вопрос: а что с этим всем делать? На Большой земле старший лейтенант попытался бы продолжать партию. Сделал бы вид, что все этой врачихе поверили, и стал бы за ней наблюдать. Но то на Большой земле… В конце концов сильно ли может навредить шпион, даже будучи внедрен, допустим, в штаб армии или фронта? Не слишком-то много. Разведчики, крадущие из сейфов планы секретных операций, встречаются, по большей части, лишь в шпионских романах.

А вот у партизан – дело иное. Один агент может погубить крупное соединение. За время пребывания в тылу врага Сухих беседовал как с командирами, так и с рядовыми бойцами – и узнал множество способов. Вплоть до того, что вражеские агенты приносили яд, который собирались подбросить в пищу. И ведь известно-то, в основном, о провалившихся операциях. А которые удались… Вечная память погибшим. Так что Сухих не мог взять на себя такую ответственность. Впрочем, перспективы игры с фрицами еще имелись.

– Григорий! Скажи кому-нибудь из бойцов, чтобы привели эту Маслову. Нет, сам не ходи. Еще чего заподозрит.

– От меня не убежит.

– Может убежать. На тот свет. С ампулами в воротнике не сталкивался?

– Никак нет… Финны дрались жестоко, но если уж в плен попадали, на тот свет не спешили. А со шпионами я не сталкивался.

– А я вот сталкивался. Так что делай как приказано. А вы займите места по сторонам. Думаю, ваша помощь понадобится.

Вскоре появилась Ольга. Казалось, она ничего не подозревала.

– Вызывали, товарищ старший лейтенант?

– Вызывал. Садись-ка.

Радистка опустилась на колоду, которая в бане заменяла табурет.

– И теперь рассказывай правду, – с ходу начал особист.

– Я ж все рассказала, – недоуменно ответила девушка.

– Да? А вот у нас есть иное мнение. Скажу тебе по секрету, среди тех, кто был у железной дороги, были наши люди. И вот беда-то какая: самолетов они не видели, никаких парашютистов тоже не видели. И вот еще какая странность – ни в Слониме, ни в Барановичах о происшествии с парашютистами на железной дороге неизвестно. Вы там у себя одно не учли – у нас всюду есть свои люди… – увлеченно блефовал старший лейтенант. Своими людьми в тех населенных пунктах они обзавестись не успели, и уж тем более не было у партизанского соединения агентов в немецких штабах. А Барановичи вообще были не в их компетенции. Там действовали другие.

– Итак, ваше настоящее имя? Задание? Кто послал?

– Я сказала правду.

– Послушайте, Ольга, или как там вас. Мы ведь тут миндальничать не будем. Выведем – да и повесим на ближайшей сосне. Так что подумайте.

– Я сказала правду…

Сухих был опытным чекистом, он видел, что его слова попали в точку. Но видел и другое. Девушка уперлась. Еще до войны Сухих в целях самообразования прочитал переводную немецкую книгу по криминологии. Там была такая фраза: «Женщины никогда не сознаются». Конечно, авторы слегка преувеличили, но, в общем, были правы. Тоже проходили. Вот так упрется, стерва, и будет повторять, как попугай: ничего не знаю, я все рассказала честно…

И что делать? Переходить к более жестким методам? Сухих таких методов не любил. Не из гуманизма – такого понятия на этой войне просто не существовало. Если обстоятельства требуют кого-то резать на кусочки – будем резать. Но под пытками человек может наговорить что угодно. Уж Сухих-то это знал. В тридцать девятом он занимался пересмотром дел людей, из которых ежовские «соколы» выбивали признания. В чем только они не признавались! А особисту нужно было не признание, ему требовалась информация.

Но тут неожиданно пришел на помощь Макаров.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите мне поговорить с этой сучкой? У меня с ними старые счеты! Они моих родителей убили!

Сухих отлично знал, что родители старшины Макарова успели эвакуироваться из Ленинграда до начала блокады. Теперь мать жила в Казани, а отец этой весной добился отправки на фронт – и служил теперь начпотехом в танковом полку. Но сыграно было душевно.

Не ожидая разрешения, старшина вскочил, в его руке блеснула финка, которой Макаров слегка коснулся щеки Ольги. Но нож был наточен как бритва – на щеке радистки образовалась царапина. И тут же жало ножа приблизилось к ее левому глазу.

– Ну что, фашистская подстилка, какой тебе глазик первым выколоть? Этот? Или, может, тот? А потом можно носик слегка подравнять… – Нож коснулся носа.

И это сработало!

– Не надо! – всхлипнула девушка. – Я все расскажу.

Ну да. Мужик, возможно, на таком не сломался бы. Но для девушки внешность куда важнее.

– Отлично! Имя!

– Елена Горбунова.

– Вы в самом деле советская парашютистка?

– Да… Была.

Тут Сухих в очередной раз убедился еще в одном, о чем немецкая книга не говорила. Если уж женщина начнет сознаваться, то она сознается во всем. Мужчина может даже размазывать слезы и сопли по лицу – и тем не менее говорить полуправду. У женщин это выходит хуже. А вот из Ольги-Елены сквозь всхлипывания потоком хлынула информация.

* * *

История ее была не слишком уж и затейливая. В июне сорок второго разведгруппу, в составе которой была и врач Горбунова, выбросили в районе Барановичей. Без всяких сигнальных костров, в белый свет. Точнее, должны были там выбросить. А на самом деле самолет маханул в тумане километров на сто южнее – и группа очутилась в знаменитых Пинских лесах. На эти места у парашютистов не было даже карты. Рация накрылась при приземлении…

Пинские леса – не самое лучшее место для пеших прогулок. Группа же угодила и вовсе в чертолом – сплошь глухие боры, чередующиеся с огромными непроходимыми болотами; а неприятности продолжались. Когда вышли в более-менее людные места, напоролись на немцев. В перестрелке был убит командир.

В общем, группа оказалась в лесах, не очень понимая, что делать дальше. Цель выброски знали только командир и еще один боец, но того так и не сумели разыскать после высадки. Продукты закончились. Никаких партизан они не встретили. То ли их в тех местах не было, то ли просто не повезло.

Группа была собрана с бору по сосенке. Из оставшихся пяти бойцов опыта действий в глубоком тылу врага не имел никто. Двое – в том числе и Горбунова – боевого опыта не имели вообще. Моральное состояние окончательно упало. Не нашлось человека, который сумел бы придать некую осмысленность дальнейшим действиям. В результате парашютисты долго блуждали по чащобам.

Кончилось это тем, чем и должно было. В одной деревне попытались разжиться продуктами, а кто-то, видимо, их выдал. Немцы подсуетились, устроили правильную облаву… Трое были убиты, а двое, в том числе и Елена, угодили в плен.

К такому повороту событий девушка оказалась не готова. Надо сказать, что в тыл врага Елена пошла, увлеченная общим порывом. Да и смертельно надоело ходить в институт. А тех, кто готов был идти за линию фронта, посылали и с третьего курса. И еще хотелось досадить одному парню, который упорно не обращал на нее внимания. Дескать, ты тут в тылу отсиживаешься, а я к черту в пасть отправляюсь. Она не очень понимала, что такое война в тылу врага. В газетах все это выглядело немного иначе. В них ничего не говорилось ни про бескрайние леса и болота, ни про голод и комаров, ни про постоянный страх, что тебя изловят враги…

Немцы, видимо, сразу поняли, что девушка морально подавлена. Обращались с ней прилично, разговаривали вежливо. Упирали на то, что война Советским Союзом все равно проиграна. Дескать, Кавказ мы уже взяли, Сталинград возьмем завтра, а Москву – послезавтра. Возили на экскурсию в лагерь военнопленных – явно намекая, что можно ведь и туда отправить…

В общем, Зои Космодемьянской из Елены Горбуновой не вышло. Она стала сотрудничать с немцами. Ее начали готовить на агента. Внезапно перевели в Зельву. Принялись отрабатывать легенду. Легенда была та самая – про ремонт дороги. Что, в общем, понятно. Партизаны старались, дорогу там ремонтировали постоянно. Да и в крайнем случае всегда можно было устроить имитацию ремонта. Ведь пути чинят не только после диверсий.

Она получила новое имя. Высадили ее из бронедрезины сутки спустя, несколько в стороне. А заблудилась она и в самом деле…

– Что с группой, к которой вы якобы летели? Кто давал радиограмму?

– Этого я не знаю.

– Еще один вопрос. Насчет имени. А если бы мы узнали настоящее имя того врача?

– Меня заверили, что вы не узнаете.

Сухих покачал головой. А ведь неплохо они знают нашу систему. Армейские разведчики ничего не сообщили бы из того, что можно проверить. Хорошо хоть, что про самолет соизволили рассказать. Конспираторы, чтоб их…

– Какое у вас задание?

– Конкретного задания мне не дали. Было приказано внедриться в отряд. Сказали – меня найдут.

– Они знают точное место лагеря?

– Нет. Только приблизительно. Предполагают, что лагерь южнее. Примерно там, где меня нашли ваши.

– Далее. Кто автор этой комбинации? Кто с вами работал?

– Я знаю его как майора Дикса. У него погоны на голубом фоне. Какую точно он должность занимает, я не знаю. Ему лет сорок. Мне кажется, он из русских. По-русски Дикс говорит совершенно правильно; кроме того, знает много поговорок, русскую литературу цитирует… Я не знаю, кто такой Достоевский, а он знает… Но нашу жизнь представляет плохо.

– Мельников, отведи ее в землянку… Только постарайся, чтобы никто ничего не понял.

Девушку повели в построенное недавно специально для этих целей сооружение. Бойцы уже окрестили его «партизанской гауптвахтой».

– Николай Семенович, а что с ней теперь сделают? – спросил Макаров.

– Поглядим. Пусть посидит, подумает. Может, сообразим, как использовать ее в наших целях. Слушайте, а как это вы ее так раскололи? Быстро и с песнями. Это вы так на финских егерях натренировались?

– Да нет… Финны – парни крепкие. С ними порой приходилось и покруче. А я просто вспомнил, что нам командир рассказывал, еще на срочной службе. Он в Гражданскую начинал, а тогда ведь не церемонились. Вот он как-то, когда учил нас основам допроса, и сказал между делом: для некоторых женщин опасность потерять красоту страшнее, чем жизнь. А эта… Как она Сереге глазки-то строила. Вот я и подумал – а может, она как раз из той категории?

Вернулся Мельников.

– Доставил в полном порядке. Поставил часового. Девица вела себя тихо.

– Товарищи разведчики, что нам известно о деревне Зельва?

– Находится на железнодорожной ветке Волковыск – Барановичи. Деревня довольно крупная, в ней расположен немецкий гарнизон до трех рот, взвод фельджандармерии. Кроме этого, две роты «восточников» и другие части. Деревня сильно укреплена – пулеметные гнезда, дзоты.

– К этому можно добавить, что никаких наших людей в Зельве нет, – подвел итог Сухих. – А вот мне очень интересно, почему операции проводятся не из Слонима, а из этой деревни. Но все-таки лезть туда у нас пока нет оснований. Зато есть более неотложная задача. За последнее время в соединение вступило около 70 человек. И ведь, насколько я понял, будет еще больше.

– Это точно, – подтвердил Мельников. – Дело известное. Как только партизаны на новом месте начинают шуметь, к ним начинает идти народ. И чем больше шума, тем больше народа.

– И ведь всех досконально мы проверить не сможем. Значит, придется пытаться договориться с этой Ольгой-Еленой.