С поражением московского вооруженного восстания, а также подобных выступлений в ряде других городов, революция отнюдь не закончилась. Но она перешла в иную фазу, в которой роль эмиграции резко упала. То есть сидевшие там ребята продолжали суетиться, проводить собрания и писать статьи. Но…
В России продолжались массовые крестьянские выступления – с поджогом усадеб, разграблением помещичьего имущества и прочими радостями. К мужицким бунтам революционеры не имели, да и не могли иметь никого отношения.
Что касается терроризма, то именно на 1906 год выпало самое большое количество террористических актов. Но только вот в это время стреляли уже все кому не лень и по всем, кто попадался на пути. Благо кроме эсеров имелись еще и максималисты, плюс к этому расплодились в огромном количестве анархисты. Это тоже шло мимо находящихся за границей вождей. Даже знаменитая Боевая организация эсеров свила себе гнездо на территории империи. Они воспользовались своеобразным положением Княжества Финляндского, являвшегося «государством в государстве». Российские жандармы не имели права производить аресты на финской территории, они были обязаны обращаться к местным властям. А среди тех имелось множество финских сепаратистов и шведских националистов. Так что революционеры всегда заранее узнавали о том, что против них нечто затевается…
В общем, БО с комфортом расположилась в лыжной гостинице на берегу озера Имандра, откуда боевики и ездили в Россию на дело. В конце концов их сумели переловить, но речь не о том.
К тому же кое-кто из лидеров эмиграции перебрался в Россию. Кроме упомянутых Парвуса и Троцкого среди них был и эсер Чернов, не говоря уже о либералах. Так что роль эмиграции как центра русского оппозиционного движения на некоторое время сильно упала. Так что там шла своя, параллельная жизнь.
Особенности третейского суда
В какой-то мере заграница снова стала выполнять роль своеобразного «отстойника». То есть там околачивались те, кто по каким-то причинам не мог или не хотел заниматься активной борьбой.
Можно привести пример Бориса Савинкова. Слава о нем как о неуловимом террористе возникла в значительной степени благодаря его собственным мемуарам. На самом-то деле при желании жандармы его могли много раз арестовать, но не делали этого по требованию Азефа. Но как-то он всё-таки попался. Сам Савинков описывал это так:
«Таким образом вышло так, что я поехал в Севастополь с партийным поручением убить адмирала Чухнина уже в то время, как партия постановила временно прекратить террор. Об этом я узнал только в тюрьме из газет.
14 мая в 12 часов дня на Соборной площади города было совершено покушение на коменданта севастопольской крепости генерала Неплюева. Во время торжественной праздничной церковной службы (в этот день была годовщина коронации Николая II), когда Неплюев принимал церковное шествие, 16-летний гимназист Николай Макаров бросил в него бомбу, которая не взорвалась.
Тут же взорвалась бомба в руках другого участника покушения, матроса Фролова. Площадь была полна народу. Взрывом бомбы было убито 8 человек (в том числе и сам террорист). Среди убитых было 2 детей, 37 человек было ранено».
К этому теракту Савинков не имел отношения, но его арестовали. В то время действовали чрезвычайные законы, так что террориста гарантированно ждала петля без особых разбирательств. Однако он сумел бежать. Каким образом удалось организовать его побег – это одна из многочисленных загадок первой русской революции. Как бы то ни было, Савинков сумел вырваться из севастопольской тюрьмы и бежать за границу. Но только вот… Он оказался абсолютно не способен к своему любимому делу. Видимо, пребывание в камере смертников произвело на него сильное впечатление. Куда-то исчез кураж. А без этого террором заниматься невозможно. Потом накатились и иные события…
Одним из самых шумных событий эмигрантской жизни было появление там первого руководителя эсеровской Боевой организации Григория Гершуни. В 1904 году его приговорили к пожизненной каторге. Сначала он сидел в Шлиссельбургской тюрьме, а в 1906 году, когда ввиду демократических веяний ее закрыли, был переведен на знаменитую Акатуйскую каторгу в Восточной Сибири. Но кое-кто из эсеровских лидеров полагал, что Гершуни нужнее на воле. В частности, таковым был Азеф. Дело в том, что в 1906 году в революционных кругах уже стали ходить упорные слухи, что в ЦК партии социалистов-революционеров имеется агент полиции. Так что Азефу не помешал бы легендарный сподвижник, чтобы, говоря современным языком, прикрыть задницу.
Так или иначе, Гершуни организовали побег. Он сбежал. Причем двинулся на восток – и через Японию очутился в Соединенных Штатах. Представители тамошней еврейской диаспоры его встретили с восторгом, переходящим в экстаз. О некоторых причинах я уже пояснял. Но напомню. Русская революция была вообще популярна в левых кругах. А ведь, заметим, что тогда американские евреи – это были не только банкиры и торговцы. Большинство из них тогда являлись рабочими! Они были объединены в собственные профсоюзы, которые представляли изрядную силу. К тому же царскую власть считали «антисемитской». Все сведения о погромах были преувеличены во много раз, да и подавались они так, будто чуть ли не сам Николай II отдавал приказы об их проведении. И еще одно обстоятельство. В связи с подъемом сионистского движения евреи нуждались в героях. И неважно, что цели российских социалистов-революционеров не слишком соответствовали целям сионистов. Напомню, последние мечтали о создании собственного государства в Палестине, а не о борьбе с царским правительством. То есть им выгодно было поддерживать как раз черносотенцев – так как страх перед погромами толкал многих российских евреев на отъезд на территорию будущего Израиля. Но. Пример вот таких людей, которые не боялись ни Бога, ни черта, вдохновлял.
В общем, Гершуни на той стороне Атлантики был устроен грандиозный PR. Он с триумфом проехал по Америке, читал лекции и собрал пожертвований на сумму 180 тысяч долларов. Теперь доллар обесценился, и, чтобы понять масштаб пожертвований, надо эту сумму умножить на 20. Так что в Европу Гершуни прибыл во всем блеске славы. Но этим его деятельность и ограничилась. Времена изменились – и романтику Гершуни места уже не было. К тому же бывший террорист был смертельно болен. Некоторое время он исполнял роль свадебного генерала, но в 1908 году умер от саркомы легких.
Вторая увлекательная история, произошедшая в эмиграции, была связана с разоблачением Азефа. Этим прославился Владимир Бурцев, 1862 года рождения, из дворян. Он являлся типичным эмигрантом. В молодости, в 1882 году, был замешан в студенческих беспорядках, арестован и сослан в Сибирь, в 1886 году бежал в Швейцарию.
Там Бурцев участвовал в разных народнических проектах. Примечательно, что он питал редкую даже для революционеров ненависть к монархии. Так, в 1897 году по настоянию российского правительства за призывы к убийству царя английские власти приговорили его к 18 месяцам тюрьмы. Впоследствии его выслали даже из Швейцарии, хотя там-то паслись чуть ли не все революционеры. При этом Бурцев являлся… либералом. Он не верил ни в революцию, ни вообще в социализм. Оставаясь при этом пламенным сторонником терроризма. То есть полагал, что с помощью убийств можно вырвать у царского правительства демократические свободы. Хотя сам не то что ни разу ни в кого не выстрелил, но и вообще никогда в руках не держал оружия. Уже интересно?
В 1905 году Бурцев вернулся в Россию и стал издавать журнал «Былое» мемуарно-исторического направления. Одновременно он начал заниматься личностью Азефа. Сама история о том, как Бурцев вывел главного провокатора на чистую воду, очень интересна, однако она далеко уводит нас от темы. Факт тот, что к 1908 году Бурцев налево и направо стал обвинять Азефа в работе на Департамент полиции.
Для социалистов-революционеров это звучало жутким кощунством. Азеф для партии являлся, говоря современным языком, культовой фигурой. Потому как партия славилась прежде всего Боевой организацией. Так что отреагировали эсеры на это весьма нервно. В августе 1908 года в Лондоне проходила конференция партии социалистов-революционеров. Там было вынесено такое решение:
«Продолжать пассивно относиться к слухам, деморализующим партийные ряды, нельзя… уже обнаружился и источник их – именно Бурцев. Необходимо привлечь его к ответственности и тем сразу оборвать нить слухов…»
Итак, Бурцева решили судить. Однако суд всячески оттягивали – до тех пор пока потенциальный ответчик не пригрозил, что опубликует свои материалы в печати. Вот это было уже никому не нужно. Выхода у революционеров не оставалось.
Собственно говоря, история с Азефом интересна для данной темы именно этим самым судом, потому как он очень характеризует царившие там нравы.
…Существует довольно много способов решения конфликтов между людьми без привлечения государства. Я не имею в виду уголовщину или обычный мордобой. Самым известным из таких способов является судебный поединок, из которого выросла дуэль. Суть ее отнюдь не в соревновании, кто лучше фехтует или стреляет. Предполагалось, что правому поможет Бог. К примеру, в русской дуэли на пистолетах, на которой погибли Пушкин и Лермонтов, особо метко стрелять и не нужно было. Там дело решал случай. Или Бог.
Существует и так называемый третейский суд. Суть его в том, что конфликтующие стороны привлекают к решению дела каких-либо авторитетных для них людей. Кстати, офицерский суд чести или блатная «правилка» – это тоже варианты третейского суда. Я не зря привел эти примеры. Из них понятно, что такой вариант решения проблем возможен лишь в достаточно закрытой корпорации – когда проигравшей стороне сложно наплевать на его решение. Революционеры-эмигранты являлись именно такой средой. И дело даже не в угрозе того, что такого персонажа убьют. Бойкот – это тоже сильное средство. Поэтому третейский суд довольно часто использовался в этой среде. Другое дело, что никогда не поднимался вопрос такого уровня. Повторюсь – речь шла не просто о главе «главного инструмента» партии социалистов-революционеров, но и о Герое, Символе. Понятно, что в узкой эмигрантской среде слухи о возне Бурцева ходили уже вовсю. Тем более что он уже успел разоблачить нескольких агентов – не только в родной партии, но и у социал-демократов. Понятно и другое – у конкурентов отношение к конфликту было несколько иным, нежели у эсеров. Отношение к БО у социал-демократов являлось смесью идеологического неприятия, личного сочувствия и зависти. (Последнее связано с тем, что шум-то террористы подняли изрядный.) Поэтому эсеры решили вынести сор из избы. В состав суда был включен идеолог анархизма, Петр Алексеевич Кропоткин. К партии эсеров он никакого отношения не имел. Об этом человеке в книге не было рассказа, поскольку в русской эмиграции он стоял несколько сбоку.
Отступление. Мятежный князь
С практической точки зрения Кропоткин сделал совсем немного. Но влияние его на российских революционеров огромно.
Петр Алексеевич Кропоткин родился 27 ноября (9 декабря) 1842 года. По происхождению он был настолько родовитым, что дальше просто некуда. Кропоткин являлся Рюриковичем. По сравнению с ним члены императорской семьи были плебеями. Специально для любителей аристократии. Род Романовых пошел с XVI века, с Ивана Кошки, человека очень сомнительного происхождения. А их претензии на власть обосновывались тем, что первая жена Ивана Грозного была из этого рода. Кто они по сравнению с Рюриковичами? Автор не питает никакого уважения к длинным родословным, но факт есть факт.
Кроме того, Кропоткины были людьми не бедными. То есть они являлись нормальной российской элитой. В соответствии с этим, Петр Кропоткин поступил в Пажеский корпус. Более элитарного учебного заведения в России не существовало. Но вот только, выйдя из него, Петр Алексеевич повел себя странно. Он не вышел, как нормальные люди, в гвардию, после службы в которой открывались блестящие карьерные перспективы, а поехал служить в Восточно-сибирское казачье войско. Все крутили пальцем у виска. Но Кропоткина увлекла идея: идти «за туманом и за запахом тайги».
Кропоткин и пошел «за туманом». Он принял участие в нескольких экспедициях по Восточной Сибири. Причем забирался в самую глухомань. Он открыл, к примеру, никому до этого не известный горный хребет, и теперь носящий его имя.
Но это бы ладно. В 1864 году Кропоткин под именем купца Петра Алексеева пересек Маньчжурию. А вот это уже называется стратегической разведкой. В те времена много ходило по миру таких «путешественников в штатском» разных национальностей. И ведь впоследствии Россия полезла в Маньчжурию. Так что Кропоткин не зря там болтался. Он добывал определенные сведения о стране.
Кроме того, Кропоткин зарекомендовал себя серьезным ученым. Он являлся членом Географического общества, где пользовался полным уважением. Однако… Его понесло в революцию. Я снова напоминаю – это был не романтический мальчик, начитавшийся книжек. Автору этой книги приходилось бывать в тайге. Так что я кое-что в этом деле понимаю. Кропоткин прошел по таким местам… Снимаю шляпу.
Почему такого человека понесло в революцию? Так ведь он видел то, что видел. Сибирь тогда была местом, где закон – тайга, а прокурор – медведь. И беспредел там царил всякий. Разномастные начальники являлись местными царьками, которые делали что хотели. Управы на них не было. Плюс к этому – местные богатеи. Тогдашние золотопромышленники вели себя так, что бандиты девяностых кажутся законопослушными гражданами. А что? На тогдашних олигархов в Сибири также не имелось никакой управы. И это Кропоткин видел. Далее. Он поработал разведчиком. Но ведь разведка (а по тем понятиям – «шпионство») – дело не самое благородное, особенно по тогдашним дворянским представлениям. А потому, когда вбитые с детства представления о чести сталкиваются с жестокой реальностью, люди могут сделать разные выводы. Одни – «это тоже служба Отечеству, раз уж так вышло, будем возиться и в этой грязи». Но… Можно ведь было сделать и иной вывод. Если государство применяет такие методы, то значит, государство как институт – зло… Кропоткин подался в революционеры. Во время поездки за границу он познакомился с Бакуниным и вступил в Юрскую федерацию. Затем являлся членом народнического кружка «чайковцев». Там он отличился тем, что наладил неплохо действовавший канал переправки литературы с помощью контрабандистов (об этом способе речь шла). Во многом ему помогало вынесенное из экспедиций умение общаться с разными людьми.
Правда, недолго музыка играла. В 1874 году Кропоткин был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Впоследствии он был переведен в тюремную больницу, где режим был мягче. Откуда бежал и оказался за границей.
Пребывание Кропоткина в эмиграции было куда больше связано с международным анархическим движением, нежели с российскими революционерами. В 1882 году он был арестован французскими властями. Местные анархисты устроили в Лионе взрыв, так его на всякий случай тоже загребли. Кропоткин получил пять лет. В 1886 году его досрочно выпустили, мятежный князь переселился в Великобританию и, в общем-то, отошел от активной политической деятельности. Он стал заниматься разработкой теоретических вопросов анархизма, выпустил ряд книг, став кем-то вроде «живого классика». Причем его уважали и те эмигранты, которые анархистских идей абсолютно не разделяли, в том числе и Ленин. Ни у кого не вызывала сомнение его объективность. Кропоткин смотрел на происходившее с эдакой олимпийской высоты.
* * *
Итак, вот таким был третейский суд. Он начался 10 октября 1908 года в Лондоне, на квартире Савинкова. Поскольку судили Бурцева, то Азеф на этом сборище не присутствовал. Подробности его описывать нет смысла. Главное – Бурцев доказал свои обвинения. Козырем «охотника за провокаторами» стало признание бывшего начальника Департамента полиции Алексея Александровича Лопухина, что Азеф – агент полиции. Вопрос, почему Лопухин «раскололся», до сих пор является предметом споров историков. Но что сделано, то сделано. Кропоткин был однозначно согласен с выводами Бурцева. Другой член суда, «Герман Лопатин», сказал: «За такое убивают».
Члены ЦК эсеров были в полном шоке. Рушился весь их мир. Так что революционеры стали метаться. Савинков и Чернов в начале декабря 1908 года отправились в Лондон, где тогда находился Лопухин, с тайной надеждой, что он не подтвердит того, что сказал Бурцеву. А тот взял да и подтвердил. Так, он заявил, что Азеф являлся самым крупным провокатором в партии социалистов-революционеров и в последнее время получал до 14 тысяч рублей в год. Савинков впоследствии писал:
«В искренности Лопухина нельзя было сомневаться, в его поведении и в словах не было заметно ни малейшей фальши. Он говорил уверенно и спокойно, как честный человек, исполняющий свой долг».(А. Аргунов, член партии эсеров)
И встал вопрос: а что теперь делать? «Собрания эти были почти ежедневные, в составе 15–20 человек.
Дебатировался вопрос – как быть с Азефом?»
Дело в том, что многие боевики ничего слышать не желали. Так что руководители партии опасались нового раскола. А ведь имелась опасность, что в случае ликвидации Азефа наиболее отмороженные из боевиков начнут стрелять и в них… Имелось и еще одно опасение.
«Казалось, что убийство в Париже (там в это время находился Азеф. – А. Щ. ) человека повлечет за собой огромные репрессии для всей эмиграции, даст в руки русского правительства оружие разделаться при содействии французского со своими врагами».(А. Аргунов)
То есть одно дело – устраивать убийства в России, другое – «наследить» в Европе, где партийные руководители обретались. Вообще-то всерьез говорить о каких-то репрессиях французских властей против партии в случае убийства Азефа не стоило. Слухи были сильно преувеличены. Впоследствии сами эсеры, а именно так называемая «судебно-следственная комиссия», созданная партией в 1911 году, признавала:
«Главой французского правительства был в то время Клемансо, который едва пожелал бы, да едва ли и мог устроить в угоду русскому правительству гонения на русскую эмиграцию или даже только на одну партию социалистов-революционеров».
То есть непосредственно убийцу, если бы поймали (а попробуй, поймай мастера подпольной борьбы), то осудили бы. Но раскручивать дело по этому поводу уже стали.
…У членов ЦК случился буквально паралич воли. В итоге приняли решение продолжить расследование – то есть из всех вариантов был выбран самый глупый. Почему? Да потому что слухи-то уже ползли.
Вскоре были получены новые данные – причем о том, что Азеф продолжает контактировать с зарубежными агентами Департамента полиции. Его снова решили допросить. 5 января 1909 года трое посланцев ЦК – В. Чернов, В. Савинков, Н. Панов прибыли на квартиру к Азефу. Примечательно, что им было запрещено иметь при себе оружие. Разговор был длинный, в ходе его Чернов предложил:
«Мы предлагаем тебе условие: расскажи откровенно о твоих сношениях с полицией. Нам нет нужды губить твою семью. Дегаев и сейчас живет в Америке».
Азеф продолжал «идти в отказ». А дальше… Революционеры ушли, обещав нагрянуть на следующий день в полдень. Причем не оставили никого следить за квартирой. Хотя ведь понятно – если человек виноват, то он сбежит. Благо Азеф, профессиональный подпольщик, бегать-то умел… Что и сделал, бросив жену и детей.
То есть получается, что Азефа сознательно отпустили. Впоследствии руководители партии уверяли, что у них не было возможности устроить слежку. Однако…
«В эсеровской эмиграции в Париже можно было найти достаточное количество людей, готовых беспрекословно повиноваться распоряжениям ЦК, так что можно было легко установить слежку за квартирой Азефа до истечения срока ультиматума – до 12 часов 9 января».(Л. Прайсман, историк)
Есть более честные высказывания.
«Атмосфера нерешительности, скованность действий… продолжали царить до самого последнего часа… И все это в совокупности, вся эта атмосфера растерянности, порожденная хаосом, мнений, постановлений, сказалась, конечно, и в отсутствии практических мер на случай допроса и после допроса. Переход от Азефа-товарища к Азефу-провокатору оказался не под силу не для одних только членов ЦК, а и для таких людей, как боевики, которым легче, чем кому-либо, было протянуть руку к браунингу, которым легче было разобраться и осуществить практические меры, чтобы заподозренный, но не изобличенный провокатор не ускользнул».(А. Аргунов)
«Впоследствии я задавал себе такой вопрос: понимал ли я в то время, ясно ли я давал себе отчет, что из всех товарищей по партии именно на мне и, быть может, на Карповиче лежит обязанность персонально убить Азефа. И я себе ответил, что да, я совершенно ясно эту свою ответственность сознавал. Тогда я задал себе вопрос: почему, собственно, я Азефа не застрелил тут же, на допросе? И вот я вам должен ответить совершенно искренне, как я себе ответил на этот вопрос. Нужно вам сказать, что мои отношения с Азефом в последние годы были очень хорошие, то есть мне они казались очень хорошими. Личной дружбы между нами никогда не существовало, но в моих глазах он был единственным достойным мне товарищем по прошлым боевым делам. И я не ошибусь, когда я скажу, что мое чувство к нему было приблизительно братское.(Б. Савинков)
Когда я убедился в том, что он провокатор, я понял, что в тот момент мое чувство к нему не изменилось, то есть я чувством этого не воспринял. Когда я голосовал в собрании за его убийство, я голосовал чисто логически, лично же я в себе, несомненно, сил его убить в тот момент не чувствовал и на допросе я с ним говорил, зная и понимая, что он провокатор, не так, как если бы я говорил с чужим мне провокатором».
Впоследствии эпизод с бегством Азефа Савинкову припоминали многие. Дело в том, что глава БО прикрывал своего помощника от арестов. По простой причине – если всех вокруг тебя забирают, а ты постоянно выкручиваешься, тут и полный дурак догадается, что дело нечисто. Но пошли слухи, что Савинков тоже не без греха…
Разгром
После разоблачения Азефа к Бурцеву пришла мировая слава. Это дело имело громадный резонанс во всем мире. Бурцев получил прозвище «Шерлок Холмс русской революции». Газеты наперебой заказывали ему материалы и были готовы платить за них любые деньги. И ведь платили наверняка не только издатели… Но об этом ниже.
«Через его руки прошли миллионы – в буквальном смысле слова. Прошли, но не задержались, он деньгами не интересовался и в них ничего не понимал».(В. Зензилов, историк)
В самом деле, Бурцев все приходящие к нему деньги легко раздавал. Он помогал любому эмигранту, который об этом просил. Понятно, что кроме революционеров его помощью пользовались и всякие проходимцы, которых всегда хватало.
Сам же Бурцев решил создать в Париже нечто вроде специальной структуры по поиску полицейских агентов.
Вот что вспоминал Г. Лопатин, участник того самого третейского суда. Впоследствии он очень подружился с Бурцевым и помогал ему в его деятельности.
«Покоя не дают, пристают. На днях звонит кто-то по телефону. Подхожу. – Кто говорит? – Раскаявшийся провокатор. Можно прийти? А потом молчание, и тот же голос боязливо добавляет: – А в морду не дадите?»
Причем Бурцев работал на все революционные организации. Ему и в самом деле удалось выявить ряд крупных агентов Департамента полиции, действовавших как среди эсеров, так и среди социал-демократов.
А ответом на это…
«Ненависть, глубокая и искренняя, была ему ответом со стороны партийной эмиграции за его розыскную деятельность».(А. Спиридович)
А чему тут удивляться? Агентов ведь было и в самом деле много. А те, кто в играх с полицией был непричастен, опасались – а вдруг
Бурцев и их объявит стукачами? Для человека, вся жизнь которого была в революционном движении, такое обвинение являлось полным крахом. Известны случаи самоубийств людей, обвиненных в сотрудничестве с охранкой (причем, как потом оказалось, напрасно обвиненных).
Но Бурцев этим не ограничивался.
«Революционеры, которым деятельность Азефа причинила столько вреда, пытались теперь использовать это разоблачение в своих интересах… Если верить им, то выходило, что Азеф был организатором и руководителем всех без исключения террористических покушений, имевших место в России за время с 1902 по 1908 г., и что все эти покушения делались… часто и с прямого одобрения высших руководителей русской политической полиции… Особенно много усилий в этой области потратил В. Бурцев. В течение нескольких лет он издавал за границей специальную газету „Общее дело“, в которой почти из номера в номер печатал статьи на тему „Столыпин, Герасимов и Азеф“, доказывая, что мы втроем были главными организаторами покушений последних лет».(А. Герасимов, полковник)
Главной же мечтой Бурцева стало повалить премьера П. А. Столыпина. Вообще, этот «Шерлок Холмс» принадлежал к тому типу людей, которым необходим персонифицированный объект ненависти. Так, он люто ненавидел Николая II – именно его, а не монархическую власть. Потом взъелся на Азефа. А там и на Столыпина… Бурцев полагал, что, раскрутив дело Азефа, можно повалить премьера. Депутатам Государственной думы он рассылал послания вроде такого:
«Многоуважаемый депутат! Надеюсь, Вы получили письмо Азефа – его нельзя опубликовать ранее субботы, а Вы тем временем соберите в „России“ (страховое общество) все дополнительные сведения. Дайте мне знать, в чем дело.
Что же касается до моей новой заметки, то давайте ее куда-нибудь в печать, чем полнее используют ее, тем лучше.
Еще раз просьба ко всем. Как относятся к „делу Азефа“? Что можно ожидать? Хотят ли поставить вопрос не об Азефе, а об его укрывателях? Неужели, если Милюков и другие могут заявлять, что верят в то, что Азеф – убийца Плеве, то этого не могут заявить левые депутаты с кафедры (Думы) и потребовать следствия для определения виновности: первое – Азефа, второе – азефовцев? Необходимо, чтобы русское общество услышало те же самые обвинения не от меня, а от народного избранника и чтобы все могли это цитировать.
Даже если правительство сумеет вывернуться и на этот раз, то оно подготовит само почву для окончательной схватки.
Отставка Столыпина – вот девиз всех, кто верит в то, что он лгал 24 февраля 1909 г. в Думе, спасал Азефа от суда и прикрывал всех азефовцев, будучи сам Азефом 96-ой пробы.
Неужели никто не хочет так поставить вопрос в Думе? Готовый к Вашим услугам В. Бурцев». И так бесконечно. И вот теперь угадайте, откуда у Бурцева были деньги?
У Столыпина имелось множество разнообразных врагов – как в России, так и за границей, как слева, так и справа. К примеру, премьер был категорическим противником того, чтобы Россия в ближайшие двадцать-тридцать лет ввязывалась в любую войну, а сторонников обратного было огромное количество – начиная от французских политиков и заканчивая собственными «ястребами»…
Но в конце концов Бурцев всех немного утомил – и его активность сошла на нет.
Что касается Азефа – то он ушел в частную жизнь и больше на революционном горизонте не появлялся.
* * *
Разоблачение Азефа нанесло партии социалистов-революционеров страшный удар. Эту историю со смаком обсасывала как российская, так и западная печать. Причем более всего постарались те, кто имел очень слабое представление как о российском революционном движении, так и о России вообще. В ход пошли всякие психологические и даже мистические выверты. Так, Азефа называли «инфернальным героем Достоевского». В самом деле – эдакий «черный человек», упивающийся тем, что творит зло и манипулирует людьми как марионетками.
Разумеется, не остались в стороне и конкуренты, социал-демократы. Вот что написал язвительный Троцкий, который подвел под «азефовшину» теоретическую базу, обосновывая идейную несостоятельность конкурентов.
«Тайна азефщины – вне самого Азефа; она – в том гипнозе, который позволял его сотоварищам по партии вкладывать перст в язвы провокации и – отрицать эти язвы; в том коллективном гипнозе, который не Азефом был создан, а террором, как системой. То значение, какое на верхах партии придавали террору, привело, по словам „Заключения“, – „с одной стороны, к построению совершенно обособленной надпартийной боевой организации, ставшей покорным оружием в руках Азефа; с другой – к созданию вокруг лиц, удачно практиковавших террор, именно вокруг Азефа, атмосферы поклонения и безграничного доверия“…
Уже Гершуни окружил свое место полумистическим ореолом в глазах своей партии. Азеф унаследовал от Гершуни свой ореол вместе с постом руководителя боевой организации. Что Азеф, который несколько лет перед тем предлагал Бурцеву свои услуги для террористических поручений, теперь разыскал Гершуни, это немудрено. Но немудрено и то, что Гершуни пошел навстречу Азефу. Прежде всего выбор в те времена был еще крайне мал. Террористическое течение было слабо. Главные революционные силы стояли в противном, марксистском лагере. И человек, который не знал ни принципиальных сомнений, ни политических колебаний, который готов был на все, являлся истинным кладом для романтика терроризма, каким был Гершуни. Как все-таки идеалист Гершуни мог нравственно довериться такой фигуре, как Азеф? Но это старый вопрос об отношении романтика к плуту. Плут всегда импонирует романтику. Романтик влюбляется в мелочной и пошлый практицизм плута, наделяя его прочими качествами от собственных избытков. Потому он и романтик, что создает для себя обстановку из воображаемых обстоятельств и воображаемых людей – по образу и подобию своему».
Во многом Лев Давыдович был прав. В партии эсеров было много людей, руководствовавшихся более эмоциями, нежели продуманными взглядами. А потому разочарование было страшным. Вот что сказал Чернову П. Карпович, являвшийся правой рукой Азефа, человек весьма недалекий, но пламенный революционер.
«У нас один выход: всем, не медля ни минуты, разбежаться в разные стороны, чтобы не напоминать видом своим друг другу о том, что было, и о том, что надо забыть навсегда, чтобы можно было как-то еще жить».
Так он и сделал. Карпович отошел от революционного движения, стал отзываться о революционерах резко отрицательно. Но он не перешел, как Тихомиров, в противоположный лагерь, да и в частной жизни себя найти не сумел. Надолго выбыл из игры и Савинков. Он шатался по парижским кабакам и развлекался с доступными девицами. Одновременно занялся литературой. И если его «Записки террориста» являлись просто мемуарами, то в двух художественных книгах – «Конь бледный» и «То чего не было» – он пишет о бессмысленности борьбы. Это книги не «контрреволюционные». Не «Бесы» Достоевского и не «На ножах» Лескова. Это чистой воды декадентство. По Савинкову, да, мир дерьмо, но и сделать-то ничего нельзя… Позже Савинков оклемался и вернулся к любимому делу, правда, уже под иными знаменами. Но это было позже.
По большому счету от этого удара эсеры оправиться так и не сумели. Да, в 1917 году они стали самой крупной российской партией. Но «пассионарность» они растеряли напрочь. В 1917 году они, не пикнув, сдали власть большевикам, в 1918-м в Сибири – Колчаку. В общем, был один позор.
Забавы социал-демократов
Главные конкуренты эсеров перенесли поражение 1905 года куда спокойнее. В общем и целом, они мыслили так. На этот раз не вышло. Что ж делать. Будем перегруппировывать силы и пытаться
еще раз. Но это не значит, что в этой среде царила тишь да гладь. Хватало своих веселых историй.
После поражения московского и ряда других вооруженных выступлений, 10‒25 апреля (23 апреля‒8 мая) 1906 года в Стокгольме состоялся IV съезд РСДРП, получивший имя «объединительного». Как и следует из названия, две враждовавших фракции решили договориться.
С этим сборищем связан забавный эпизод. Большая группа делегатов съезда из России плыла в Стокгольм по Балтийскому морю на пароходе. И пароход… наскочил на камень возле побережья Финляндии. Привет «Джону Крафтону»! Всю ночь корабль находился в очень опасном положении возле скалистого берега. Вот что вспоминал делегат съезда А. А. Луначарский, впоследствии – нарком культуры РСФСР/СССР.
«К утру нашу маленькую пушку, которая тревожно кашляла на корме, услышали из Гельсингфорса, и на выручку к нам приехал маленький полицейский пароход. Когда он забрал нас и отвез в Гельсингфорс, ему и в голову не приходило, что он имеет в своих руках ровно половину состава социал-демократического съезда».
Но никого не арестовали, посадили на другой пароход и отправили в Стокгольм.
Впрочем, съезд особого толка не имел. Хотя формальное объединение и произошло, реально противоречия решить не удалось.
Для порядка стоит упомянуть еще одно подобное мероприятие – V съезд, проходивший 30 апреля‒19 мая (13 мая–1 июня) 1907 года в Лондоне. Тогда в последний раз большевики и меньшевики встретились в рамках одной партии. Интересно в этом форуме то, что на нем вылез на политическую арену Троцкий. До этого съезда он некоторое время находился в стороне от русских дел, общаясь, в основном, с представителями западной социал-демократии. Но политика – штука такая… Если за тобой никого и ничего нет, то никакое красноречие не поможет, всерьез относиться к тебе не станут. Вот Троцкий и толкнул пламенную речь, претендуя на то, чтобы объединить РСДРП вокруг себя. Правда, его красноречие впечатления не произвело. Примечательно, что на этом съезде присутствовал делегат от города Баку по имени Иосиф Джугашвили (Сталиным он тогда еще не был). Так «вживую» впервые встретились эти два человека…
Что же касается партии – то она стремительно двигалась в сторону раскола.
Однако и внутри двух фракций было не все благополучно. Так, среди меньшевиков появилась группа «ликвидаторов». Напомню политическую ситуацию. Первую Думу социал-демократы гордо игнорировали. Однако, убедившись, что революция идет на спад, приняли решение поучаствовать в выборах. Чтобы, дескать, использовать думскую трибуну для критики правительства. И кое-кто выбрался.
Так «ликвидаторы» и предлагали – давайте свернем всю нелегальную деятельность и дальше станем действовать исключительно в рамках закона.
С точки зрения политической целесообразности этот проект был дохлым. Никаких реальных возможностей для борьбы за провозглашенные социал-демократами цели – борьбу за интересы рабочих – Дума не давала. Так что данным товарищам попросту хотелось исполнять роль «оппозиции его величества». Знакомо по нашим временам. Против «ликвидаторов» яростно выступал Плеханов, который отнюдь не являлся экстремистом. В общем, «ликвидаторов» из РСДРП турнули, они пополнили ряды «легальных марксистов».
У большевиков было тоже не все в порядке. Там появились леваки – «отзовисты» и «ультиматисты». Разница между ними нам не слишком интересна. Главное – эти ребята предлагали наоборот свернуть легальную деятельность и полностью сосредоточиться на подпольной борьбе. К этому течению примыкали А. Луначарский и А. Богданов, создатель теории «пролетарской культуры». Вся эта публика группировалась вокруг газеты «Вперед!».
К ним же подверстывались сторонники такого экзотического течения, как «богостроительство». Это была попытка совместить христианские и марксистские идеи. Точнее, так декларировалось. На самом-то деле «богостроительство» претендовало на создание своего рода «марксистской религии».
Заметим, что впоследствии, в общем-то, так и вышло. Марксизм в СССР стал квазирелигией. Но есть вещи, о которых вслух не говорят. Так что Ленин резко критиковал данных товарищей.
С левым крылом большевиков связано начало такого явления, как партийные школы. Связано оно с именем уральского ра бочего-большевика М. Вилонова. Он болел туберкулезом. Тогда эту болезнь лечить не умели, единственным шансом выжить было уехать хотя бы на некоторое время в места с хорошим климатом. Вилонов был ценным кадром, так что местный комитет РСДРП в 1909 году направил его лечиться на итальянский остров Капри. Где в тот момент пребывал писатель Максим Горький (Александр Пешков), у которого тоже были проблемы с легкими.
Об этом человеке стоит рассказать особо. К 1909 году он являлся очень известным писателем и, что самое главное, успешным дра матургом. Его пьесы, прежде всего «На дне», шли во многих театрах. Что обеспечивало Горькому очень неплохие заработки. Горький, как и его гражданская жена Мария Федоровна Андреева, сочувствовал большевикам и помогал им, чем мог. Не только финансово, но и своими многочисленными знакомствами среди российской элиты. Именно Горький познакомил большевистского боевика Леонида Красина с миллионером Саввой Морозовым, который некоторое время фактически спонсировал красинские издательские проекты. В 1906 году Горький уехал на Капри. Считается, что из-за туберкулеза, но, возможно, он просто опасался ареста. Там он написал роман «Мать», который был, по сути, большевистской агиткой. Читая роман, можно подумать, что большевики хорошо Горькому заплатили. Хотя на самом-то деле он им финансово помогал.
Так вот, Вилонов, пообщавшись с Горьким, выдвинул идею – а почему бы не устроить на Капри «курсы повышения квалификации» для рабочих агитаторов. И в самом деле. Интеллигентам рабочие не очень доверяли. А сторонники большевиков из среды рабочего класса были не слишком образованными.
Идея понравилась. Подключился Луначарский. И дело пошло.
«Вилонов вернулся с 20 рабочими, выбранными различными организациями в разных концах России. Среди них оказались люди разного уровня, иные были простыми рабочими середняками, другие, наоборот, отличались блестящими способностями. Быть может, эта разница уровней была одним из самых трудных обстоятельств нашей школы. Преподавателями ее являлись: М. Горький, Ал. Богданов, Алексинский, я, Лядов, Десницкий-Строев.(А. Луначарский)
… Я преподавал историю германской социал-демократии, теорию и историю профессионального движения, вел практические занятия по агитации, а к концу прочел еще курс всеобщей истории искусства, который, как это ни странно, имел наибольший успех у рабочих и окончательно скрепил мою тесную с ними дружбу. Я глубоко сошелся с рабочими; отчасти этому способствовало то, что я жил и питался вместе с ними, отчасти влияние моей жены, которая приобрела на всю жизнь несколько горячих друзей из числа каприйских учеников».
Ленин это дело оценил. Но поскольку на тот момент отношения с леваками из «Вперед!» у него были не слишком хорошими, он решил основать собственную школу. Что и произошло в 1911 году во французском городке Лонжюмо, близ Парижа.
Преподаванием там занимался в том числе и Ленин. Что он там читал? Вот данные из Большой Советской Энциклопедии.
«Он прочел 56 лекций (курсы политической экономии, аграрный вопрос, теория и практика социализма в России, о материалистическом понимании истории), сделал доклад о текущем моменте и положении дел в партии, провел занятие о „Манифесте Коммунистической партии“ К. Маркса и Ф. Энгельса. Курсы лекций о рабочем законодательстве, о парламентаризме и думской социал-демократической фракции, по истории социалистического движения в Европе, о профсоюзном движении, по истории литературы и искусства, по истории РСДРП, о национальном вопросе и др.».
Как видим, учили рабочих серьезно. И ведь не только и не столько учили, сколько прививали совершенно определенное мировоззрение. Самым известным слушателем в Лонжюмо был Серго Орджоникидзе.
Кстати, преподавала в Лонжюмо и Инесса Арманд, известная тем, что была любовницей Ленина. Впрочем, ничем более она не прославилась. В советское время ее личность вызывала интерес, поскольку из Ленина лепили святого. А сейчас? У кого не было любовниц?
В 1912 году РСДРП окончательно раскололась. Примечательно, что меньшевики свою партийную кличку не любили. Они называли себя социал-демократами. А вот большевики – наоборот, взяли ее на щит. И дело не только в том, что слово происходит от «большинство». Это звучало по-русски. Недаром уже во время Гражданской войны во время крестьянских восстаний выдвигались лозунги: «Долой коммунистов, да здравствуют большевики».
* * *
В 1914 году началась война, железным молотком врезавшая по мировому левому движению. Ведь одним из главных лозунгов социалистов – не только радикальных, но и умеренных – был «солидарность трудящихся». Предполагалось, что война не нужна простым людям всех стран – и они смогут ее остановить совместными действиями. Именно такие решения принимались на конгрессах II Интернационала и в 1907 и в 1912 годах. С точки зрения практики это означало, что в случае возникновения опасности начала войны трудящиеся всех стран должны были начать массовые забастовки с требованием мира.
Но только вот ничего из этих благих затей не вышло. Как только загрохотали пушки, большинство социалистических лидеров переменили пластинку. О солидарности трудящихся как-то сразу забыли. Главным лозунгом стало – «вот разгромим врага, потом поглядим». И, разумеется, каждый выступал за победу своей страны. Забавно, что в ряды «оборонцев» влился и знакомый нам князь Кропоткин. Хотя с точки зрения анархизма Первая мировая война была просто-напросто разборкой бандитских группировок из-за передела сфер влияния, до которой простым людям дела не было. Однако Кропоткин объяснил, что, дескать, французы и русские – нации, склонные к свободе, а у немцев в крови склонность к диктатуре…
Кстати, у Ленина в начале войны были неприятности. Он находился на австрийской территории, в глубинке, где его арестовали и изъяли бумаги. Некоторое время он сидел за решеткой, потом его освободили за слабо прикрытую взятку, данную местным чиновникам, и он перебрался в нейтральную Швейцарию.
Что же касается политической ситуации, то кроме оборонцев имелось и меньшинство, оставшееся на старых позициях. 5–8 сентября 1915 года они собрали конференцию в швейцарской деревне Циммервальд. Присутствовали делегаты от России, Германии, Франции, Голландии, Швеции и Норвегии. (Заметим, что две последние страны были нейтральными.)
Самой представительной делегацией была российская. От большевиков там отметились В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев, от левого крыла меньшевиков, взявших название «интернационалисты», – Ю. О. Мартов и П. Б. Аксельрод. Сюда же прибыл и Л. Д. Троцкий, являвшийся тогда «кошкой, которая гуляет сама по себе». Подтянулся и кое-кто из эсеров. И не кто-нибудь, а знакомый нам В. М. Чернов и М. А. Натансон, считавшийся одним из патриархов партии.
Эти товарищи приняли манифест, получивший название «циммервальдовского». В нем говорилось об условиях будущего мира.
«Такой мир возможен только при осуждении всяких помыслов о насилии над правами и свободами народов. Занятие целых стран или их отдельных частей не должно вести к их насильственному присоединению. Никаких аннексий, ни открытых, ни скрытых, никаких насильственных экономических присоединений, которые вследствие неизбежно связанного с ними политического бесправия носят еще более невыносимый характер».
Однако и в этой небольшой тусовке проявились противоречия. Одни из делегатов придерживались пацифистских взглядов: «Не хотим мы воевать, не пойдем мы воевать». Но были и другие, самым заметным из которых был Ленин. Они провозгласили следующий тезис – радикальные социалисты должны действовать для поражения своей страны. Именно тогда и появился знаменитый лозунг о «переходе империалистической войны в гражданскую».
Это течение получило название «циммервальдовской левой». Именно от него и начался III Интернационал, более известный как Коминтерн.
«Левые (Ленин и большевики – в России, К. Либкнехт, Р. Люксембург, К. Цеткин, Ф. Меринг и другие – в Германии) выступили за поражение „своего“ правительства в империалистической войне. Парадоксальный курс на одновременное поражение двух противоборствующих группировок находил логичное завершение в требовании превращения империалистической войны в войну Гражданскую. Исходя из того, что левые социал-демократы были единственными, кто сохранил верность принципам классовой борьбы и пролетарского интернационализма, они требовали ликвидации II Интернационала и создания нового Интернационала».(Ю. В. Емельянов)
Все воевавшие страны оценили это сборище резко отрицательно. В странах Антанты его сочли прогерманским, его противники, соответственно – проантантовским.
Но что касается русской эмиграции – тут была одна тонкость. К этому времени Ленин усовершенствовал теорию Маркса, окончательное оформление его взгляды получили в работе «Империализм как высшая и последняя стадия капитализма». Суть ее в том, что капиталистическое общество вышло на новый уровень, при котором все развитые страны образуют единую систему – в виде расцвета транснациональных корпораций, финансового капитала, для которого нет границ, и так далее. Соответственно, мировая война – это, говоря современным языком, «системный кризис», который может разнести всю систему. Но главное было в другом. В соответствии с «классическим» учением Маркса мировая социалистическая революция должна была начаться в одной из самых промышленно развитых стран, то есть в такой, в которой рабочие составляли бы большинство населения. Россия, в которой «пролетариат» составлял меньше 3 % жителей, на такую страну не тянула никак. А вот Ленин подошел с иной стороны. По его мнению, мировой пожар должен был разгореться в первую очередь в стране, являющейся слабым звеном в империалистической системе. А вот тут Россия как раз очень даже подходила.
Трудно сказать, насколько Владимир Ильич это вывел теоретически, а насколько его толкал свойственный ему авантюризм. Как и почему у людей формируются те или иные общественно-политические идеи – вопрос загадочный. Социолог даст вам один ответ, психолог другой, а психоаналитик – и вовсе интересный.
Но получалось-то ведь, что надо прежде всего валить именно Российскую империю… И способствовать именно ее поражению в войне. Такая теория могла более-менее стройно выглядеть в эмиграции. Но в воюющей стране она смотрелась, мягко говоря, неприлично. Так что популярность большевиков в России стала падать. Кроме того, власти подсуетились. Одних большевиков отправили в ссылку, других – послали на фронт. Последнее впоследствии сыграло им на руку. Но это было потом. Прибавьте к тому, что связь эмиграции, окопавшейся, в основном, в Швейцарии, с Россией если и не прервалась полностью, то крайне усложнилась. Так что эмигранты оказались в полной изоляции.
«Немецкий след»
Съесть-то он съест, да кто ж ему даст?(Анекдот)
Сегодня считается аксиомой, что большевики чуть ли не с начала Первой мировой войны финансировались немцами. В действительности дело обстояло гораздо забавнее.
Политическая эмиграция всюду и всегда не особенно разборчива в том, откуда им поступают средства. Так во время Великой французской революции и наполеоновских войн сторонники короля не стеснялись брать деньги у исторических врагов Франции – Англии и Австрии, которые и не скрывали свои интересы: урвать от страны всё, что можно. Как увидим далее, так же будет поступать и российская белая эмиграция.
Революционеры в средствах еще менее разборчивы. У них ведь имеется великая Цель. А для ее достижения все средства хороши. Тем более что революционеры по определению собирались всех «кинуть» – взять деньги и замутить на них мировой пожар, в котором рухнут все «буржуазные» государства. Так что деньги они могли брать от кого угодно. Только вот, давали ли им эти самые деньги? И это на самом-то деле – большой вопрос…
Но для начала немного отвлечемся и рассмотрим общую ситуацию. Мировая война была первой в истории по-настоящему массовой. То есть в ней участвовали миллионы мирных людей, спешно поставленных под ружье. К тому же дело происходило на фоне существовавших массовых движений – профсоюзов, партий и так далее, оказывавших влияние на сознание людей. Прибавим к этому и то, что цели войны никто не мог популярно и внятно объяснить. Что ж тут удивительного, что, кроме чисто военных действий, обе стороны стали применять и иное оружие – от пропаганды до поддержки выгодных им сил. Если говорить о пропаганде, то тут более всего преуспели англичане, сочинявшие сказки о «немецких зверствах» – включая то, что «гунны» варят французских детей в кипящем масле. Читая эти материалы, понятно, у кого учился доктор Геббельс. Остальные тоже старались по мере сил. У Российской империи получалось не очень хорошо. Тут сосредоточились на антинемецкой истерии, направленной против живших в стране немцев. Главный результат этого – произошедшие в Петрограде немецкие погромы. Чему, конечно, порадовались уголовники, дорвавшиеся до грабежа и… агенты немецкой разведки, которые с успехом вербовали помощников среди пострадавших от погромов. Разумеется, все старались поддержать и противоправительственные силы во враждебных странах. К примеру, немцы поддерживали ирландских сепаратистов. России, разумеется, это тоже касалось.
Правда, с Россией была одна тонкость. Для Германии главным фронтом был Западный. (У ее союзников, Австро-Венгрии и Турции, было иное мнение, но кого оно интересовало?) Так что руководство Второго рейха было очень даже заинтересовано, чтобы вывести из игры Россию – в том числе и заключив с ней сепаратный мир. Если быть точным, то в германских кругах имелось два течения. Одно, представленное МИДом и деятелями из стратегической разведки, которая находилась под крылышком данного министерства, было за сепаратный мир. Ему противостояли военные. Эти до самого краха Германской империи говорили: ни к чему нам эти игры, мы и так всех в клочья порвем. Порой преобладала одна сторона, порой другая… Но это уже частности.
Кстати, а чем перспектива сепаратного мира была плоха для России? (Разумеется, речь идет не о «похабном» Брестском мире.) Да пусть союзнички и немцы с австрийцами дрались бы друг с другом до посинения, а наши бы в сторонке перекурили. Революция в России все равно бы случилась – но, возможно, не с такими последствиями.
Но это я отвлекся. Суть-то в том, что германские спецслужбы главной своей целью ставили поддержку именно сторонников сепаратного мира. И пытались действовать здесь по разным направлениям.
«Для работы в пользу сепаратного мира была привлечена и фрейлина императрицы Александры Федоровны княгиня М. А. Васильчикова, которая с началом войны осталась в своем имении в Австрии. В марте‒мае 1915 г. она обратилась к Николаю II с тремя письмами, в которых сообщала о стремлении Германии восстановить мир с Россией на выгодных для нее условиях и предлагала организовать в какой-либо нейтральной стране сепаратные переговоры о мире между ними».(Г. Л. Соболев, историк)
Николай не ответил, но дело не в этом. Как вы думаете, княгиня работала за идею? Если знать нравы тогдашней придворной публики, в этом можно усомниться.
Попадались на пути немецких спецслужб и откровенные проходимцы. Но они ведь тоже не с улицы пришли.
«Еще в мае 1916 г. в Стокгольме объявился известный авантюрист И. И. Колышко, сделавший в свое время карьеру под покровительством князя В. П. Мещерского и бывший чиновником по особым поручениям у Витте в бытность последнего министром путей сообщения и его литературным агентом. В частных беседах с сыном крупного немецкого промышленника Гуго Стиннеса Колышко заявил, что накануне своего отъезда в Стокгольм он имел две встречи с Штюрмером [56] , с которым обсуждались приемлемые для России условия мира.(Г. Л. Соболев)
Хотя некоторые исследователи и склонны верить, что за спиной Колышко действительно стоял Штюрмер, специально добившийся отставки С. Д. Сазонова с поста министра иностранных дел, чтобы развязать себе руки в вопросе о сепаратном мире с Германией, есть серьезные основания в этом сомневаться. Бывший шеф Колышко
С. Ю. Витте писал о нем в своих воспоминаниях, что, будучи несомненно способным чиновником, он „держит себя при этом по-хлестаковски, т. е. придает положению, которое он имеет в Петербурге, совсем несоответствующее значение; он играл роль человека, как будто бы имеющего большое влияние, одним словом, изображал из себя очень важного петербургского чиновника, чего на самом деле, конечно, не было“.
Точно так же, по-хлестаковски, Колышко вел себя и на переговорах в Стокгольме. Как отмечается в немецких источниках, он представился германскому послу в Стокгольме Люциусу как „русский статский советник Иосиф фон Колышко, заместитель министра финансов при графе Витте и личный доверенный последнего, живущий с начала войны в Стокгольме и пользующийся славой либерального русского писателя…“
Слава „либерального русского писателя“ не помешала, однако, Колышко предложить свои услуги в качестве платного германского агента: он выразил готовность вести в России через газету „Русское слово“ пронемецкую мирную пропаганду, но находившийся в Копенгагене немецкий посланник Брокдорф-Ранцау рекомендовал осторожно отнестись к Колышко и его планам. В июле 1916 г. Колышко снова появился в Стокгольме, на этот раз вместе с князем Бебутовым. В ходе переговоров с немецким резидентом Бокельманом они предложили организовать в России издательство, которое стало бы центром пронемецкой пропаганды. Вовлеченный во все детали борьбы за достижение сепаратного мира Гуго Стиннес согласился одолжить МИД Германии 2 млн рублей на финансирование такого издательства в России».
Как видим, работать пытались на всех уровнях. Разумеется, не прошли мимо и революционеров. Тут на горизонте появился знакомый нам Парвус. Он времени зря не терял. В 1905 году он отметился в Петербурге в самой гуще революционных событий. Был арестован, бежал. Подался в Турцию, где спекулировал оружием и стал на этом деле миллионером. К началу Первой мировой войны он давно уже перестал быть социалистом, хотя сохранял связь с европейскими товарищами, заведя одновременно контакты с германским Министерством иностранных дел. (Напомню, немецкая стратегическая разведка действовала именно под этой «крышей».) Парвус не упустил случая сделать гешефт.
В январе 1915 года Парвус встретился с германским послом в Константинополе фон Вагенхеймом, которому изложил свой план.
«Русские демократы могут достичь своих целей только путем полного уничтожения царизма и разделения России на более мелкие государства. С другой стороны, Германия тоже не добьется полного успеха, если не разжечь в России настоящую революцию. Но и после войны Россия будет представлять собой опасность для Германии, если только не раздробить Российскую империю на отдельные части. Следовательно, интересы Германии совпадают с интересами русских революционеров, которые уже ведут борьбу…»(Цит.: Г. Л. Соболев)
В марте этот персонаж представил свой доклад «Подготовка массовой политической забастовки в России», более известный как «Меморандум д-ра Гельфанда». Собственно, именно этот документ и служит главным доказательством того, что за развалом Российской империи стояли немцы. Хотя… Есть множество авторов, которые доказывают: за Февральской революцией стояли как раз фран цузы и англичане. А ведь эти-то были заинтересованы в абсолютно противоположном – чтобы Россия продолжала войну любой ценой.
Но что же такого интересного в этом «Меморандуме»? Он описывает план революции в России, который очень похож на то, что случилось в феврале 1917 года. На этом основании делается вывод, что лидеры Февраля именно им и руководствовались. Хотя эти лидеры были поголовно сторонниками Антанты, то есть выступали за продолжение войны. А вот Николай II, по некоторым сведениям, к 1917 году тоже стал склоняться к сепаратному миру.
Большевиков в февральских событиях и близко не наблюдалось. Но главное-то в другом. Ничего особенно необычного в Февральской революции не было. Так же начинались французские Великая и Июльская революции, да и множество иных гражданских передряг. К тому же Парвус был в Петербурге в 1905 году, так что наши реалии он отлично знал. Предсказать развитие событий было не так уж и трудно.
Парвус утверждал, что надо делать ставку на радикальных социал-демократов. Что тоже было в 1915 году понятно уже многим. К тому же он именно эту среду более-менее знал, поэтому мог утверждать, что, дескать, у него всё схвачено. В общем, данный товарищ просил у немцев денег, обещая, что в январе 1916 года он устроит в России революцию. Деньги Парвусу дали – миллион марок.
На самом-то деле он просто-напросто морочил немецкой разведке голову.
«Неважно обстояло дело и с „разработкой“ вождей большевиков в Швейцарии. В мае 1915 г. он (Парвус. – А. Щ. ) приехал туда, чтобы встретиться с В. И. Лениным. Об этой встрече, состоявшейся то ли в Берне, то ли в Цюрихе, мы знаем только от самого Парвуса. Удивительно, но о ней нет даже упоминания в сообщениях в Берлин немецкого посланника в Копенгагене Брокдорфа-Ранцау, который „вел“ Парвуса. А ведь, казалось бы, это такой актив в их совместной работе. Тем не менее, даже если такая встреча и состоялась, то она, по признанию самого Парвуса (выделено мной. – А. Щ. ), закончилась ничем».(Г. Л. Соболев)
В январе 1916 года, как известно, не случилось ни революции, ни даже ее попытки. Более того. В июле 1916 года начальник Петроградского охранного отделения Глобачев докладывал:
«Парвус потерял свое обаяние среди русских социал-демократов, денежные средства их организаций незначительны, что едва ли имело бы место в случае получения немецкой помощи».
И насчет его грандиозных планов, тот же Глобачев: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться, ибо для создания подобного грандиозного движения, помимо денег, нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет…»
Конечно, некоторые авторы утверждают, что куплен был и Глобачев. Но даже если так…. Уж если сумели купить начальника Петроградского охранного отделения, то на черта нужны какие-то революционеры?
А немецкие денежки растворились без следа. Так что германские власти поняли, что их попросту «кинули», предпочитая больше не связываться с Парвусом в серьезных делах. Тут стоит отметить ещё одну вещь. Почему-то принято думать, что у немцев денег куры не клевали, и они могли разбрасываться ими направо и налево. А ведь между тем шла война – и Германия находилась в тяжелейшей экономической ситуации. Да и вообще, немцы – люди расчетливые. Так что оплачивались только реальные проекты. Парвус оказался не тем типом…
Имелись гешефтмахеры и помельче. Например, эсер Цивин и финский социалист и сепаратист Кескюлу. Первый тянул с немцев деньги, перехватывая корреспонденцию Ленина и сообщая им о политических взглядах Владимира Ильича. Хотя тот их и не скрывал. Второй… Вот образец его доклада от 9 января 1916 года:
«Надо организовать небольшое частное издательство, чтобы выпускать брошюры о России и информационный листок на шведском языке для революционного движения… Одновременно следует основать центральное бюро для поддержки революционного движения (агитацией и сбором денег) и открыть его для общественности. Это бюро будет поддерживать русское движение – как морально, так и материально – совершенно открыто и без консультаций с лидерами революционных центров вне России».
Для тех, кто не понял, поясняю. Это называется «развод спонсора на бабки». Дайте нам денежку, мы создадим издательство, может, там что-нибудь и выпустим.
Недаром историк С. П. Мельгунов, убежденный антикоммунист, писал:
«Мне лично версия официальной или полуофициальной „договоренности“ Ленина с германским империализмом представляется совершенно неправдоподобной»
Еще раз подчеркиваю – из всего сказанного не значит, что сидевшие в Швейцарии Ленин и его команда были такими высокоморальными. Возможно, они деньги бы и взяли. Но им их не дали.