Фантастическая повесть-предупреждение

Фрагментарная текстовая реконструкция

… Совпадения в тексте повести, безусловно, случайны. Кот и Автор, также как Маркс и Энгельс — два человека, а упоминаемый в мистическом смысле Вячеслав (Слава) Кпсс — вообще не человек…

Хольм ван Зайчик. Примечания к переводу на китайский.

 

ШКОЛЬНИК

На стенде с надписью "Абитуриенту" висел желтый клочок казенной бумаги со скромной надписью: "Повестка дня Совета МФТИ". Четвертым пунктом в ней значилось — "О новом в организации работы военных кафедр в 198…" г.". Для непонятливых сбоку фиолетовым фломастером было подписано: "Ты нужен своей стране! Особенно на войне!!!". Буква "Т" в последнем слове первой фразы была аккуратно вставлена — торопился, видимо, человек или наболело…

Да, а как неплохо все начиналось… Физтех мне всегда нравился.

Все начиналось с чудесной передачи "Очевидное-невероятное". Миф о Большой Науке?

А Сергей Петрович Капица — неплохой ученый и еще больший актер… Обзорная лекция по физике для Вечерней физико-технической школы. В большой поточной аудитории, наполненной галдящими бестолковыми школьниками, внезапно появляется… он. В шикарном английском малиновом костюме-тройке с искрой, невообразимом галстуке. Капица-младший выдерживал безукоризненную паузу, когда шум смолкал и со знаменитой интонацией произносил, чуть наклонив голову и растягивая: "До-обрый де-ень!". Здорово было! Особенно когда уронил на себя испачканные мелом женские колготки, которые Сергей Петрович упорно использовал для стирания с доски…

Но надо что-то с этим делать. Здесь искать больше нечего. Я развернулся и вышел на улицу. У меня было еще две недели…

Турнир городов — математическая олимпиада не самого высшего разбора и раньше я бы на нее никогда не пошел. Но сейчас у меня была вполне четкая и понятная (во всяком случае, мне) цель.

Итак, сегодня моя цель — десятибалльная задача. Я внимательно проглядываю розданные бумажки-задания — один, один, три балла… Вот она отличная задача на перечислимость: "… показать что всех полученных таким образом чисел нечетное число". И десять баллов… Превосходно!

Надо только помнить, что у меня всего четыре часа… Что же мне ясно сразу? А сразу ясно, что таких чисел не так уж и много и формула задает полный цикл… Начнем с этого… Да, полноцикловость доказывается в две строчки. Ха, да ты, брат, приплел тут утверждение, которое не во всяком институте изучают… Нет, надо не так. А может, быт именно т а к и надо… Ладно. Оставим и это доказательство. Елки, уже сорок минут прошло… Ничего хорошего в голову не приходит. Буду выписывать все числа. Первые тридцать замечательно быстро получились — всего за полтора часа… Если я не перешел за половину — не успею… Остальные еще быстрее выписываю — привык, видимо к дурацкой работе… Так, еще час прошел… Сколько времени осталось? Да не шепчусь я! Сколько еще времени? Двадцать пять минут! Шестьдесят первое число — и не последнее, похоже… Так и есть! Ага, вот оно шестьдесят третье, а за ним опять начало цикла. Все, братья-арифметики — шестьдесят три, как известно, число нечетное. Сдавать работы?! Сдаю, сдаю, пожалуйста… До свиданья… Нет, еще вряд ли приду…

Результатов я дождался довольно быстро. На перемене перед уроком обществоведения, примериваясь, как бы поддеть за ногу и ловко усадить на пол привалившегося к стене бесконечно усталого Вадика Юдофобовича, я краем глаза заметил крадущуюся по лестнице директрису. Вид ее был ужасен — глаза по восемь копеек и трясущийся подбородок. Про мучную бледность я уже и не говорю румянцем она никогда не отличалась… Чтобы не огорчать почтенную женщину, я ловко шагнул назад, поклонился и вежливо сказал: здрасьте!

— Вечно ты паясничаешь! Пойдем, там за тобой из КГБ пришли, — с испугом и, как мне показалось, с некоторым-таки злорадством сказала она. Мы двинулись вниз по лестнице.

В директорском кабинете уютно расположились два человека, чрезвычайно незаметных по всем канонам спецслужб.

Один из них — с замечательнейшей седой бородой, добрейшим лицом Деда Мороза и… без одной руки, второй — чрезмерно высокий, худой, со строгим, но приятным лицом, на первый взгляд — подчиненный, что-то вроде Снегурочки.

— Здравствуйте, Иван Яковлевич, — радостно сказал я с порога. Дед Мороз широко заулыбался, второй застыл полуобернувшись, с открытым ртом. Ираида наша Абрамовна, не успевшая войти в кабинет, по-моему, уселась в коридоре на пол. Последнее, впрочем, меня мало занимало.

— Вот, видишь, Толя, мальчик очень хорошо подготовлен, — добродушным басом произнес Дед Мороз, — А ты говорил, что в этой школе мы не найдем ничего хорошего.

— Здравствуй, мальчик, — обратился он теперь ко мне. — Ты (или скажем, так, твоя работа) мне сразу понравился. Перед тем, как я дам тебе заполнять анкеты, я скажу тебе (только ты не очень гордись), что наша машина, я имею в виду ЭВМ, а это очень хорошая, быстрая и умная машина… Так вот, она решала твою задачу почти четыре дня…

Он пригорюнился и вздохнул, но через секунду опять улыбался всамделишной дед-морозовской улыбкой.

— Такие мальчики нужны нам. Вот возьми бумаги, там все написано. Медкомиссия послезавтра, подготовительные курсы со следующего понедельника. Хотя они тебе вряд ли понадобятся, но ходить туда все равно надо… До свиданья, и не шали в школе. А то вот… э-э… Цецилия Иосифовна говорит, что ты балуешься… Умный мальчик, но все-таки какой еще… Котенок…

Он осторожно пожал мне руку, вышел вместе со своим не проронившим ни слова спутником из кабинета и через полминуты убыл на классической черной "Волге" прямо от школьного подъезда. Дело было практически сделано.

 

КАТОРЖНИК

Жарко… Солнце, казалось, светит со всех сторон. Я встряхнул головой капли пота упали на рукав стройотрядовской куртки и почти мгновенно высохли. Я нехотя пошевелил лопатой и посмотрел вперед. Сержант Пеппер утомленно сидел на краю траншеи. Поболтал ногой и сказал:

— Говорил я тебе, Коту бестолковому, — сними приводной ремень с дизеля и спрячь. А ты что? Не слушаешь командира. Вот дубофаки и украли дизель. Теперь руками долбить и копать…

— Ты бы лучше мне помог.

— Не могу — я травмированный.

Я поднял глаза. Действительно, живописно. Красная, небритая физиономия, усыпанная свежими царапинами и заклеенная кое-где неаккуратно отрезанными кусочками пластыря.

— Сэр Жант, глядя на вас, можно испортить аппетит.

— Ты поговори, мне, поговори…

— Говорил я тебе, — передразнил я его, — надевай парашют, наде…

Еле увернулся от пущенного куска земли. Понятно, командира лучше сейчас не трогать.

Вчера мы красили крышу у какого-то полутораэтажного сооружения. Сержант начал красить скат сверху вниз, докрасил до конца и попытался вылезти на гребень крыши, осторожно наступая на покрашенный кусок. Со свистом пронесся этот, с позволения сказать, маляр по скату невысокой крыши и вломился в куст акации. Медленно падал он сквозь колючие ветки, сопровождаемый сыплющимися листьями, сломанными сучками и плотным потоком междометий эротического характера. Я же позволил себе посмеяться…

А с утра — новая напасть. Пару дней назад в кустах у КСП я нашел брошенный компрессор, вырезал к нему из пожарного рукава приводной ремень и присоединил к этому сооружению отбойный молоток. После этого наша спецбригада из двух человек стала бить все рекорды по проходке никому не нужных траншей. Народ потянулся смотреть, понял идею, но повторить ее, естественно, не смог. А наше произведение почему-то стали упорно называть "дизелем".

И вот с утра оказалось, что компрессор злодейски украден и мы обречены вернуться к старому способу — лом и лопата. Идея отбить свое штурмом была с ходу отвергнута из-за малочисленности нашей бригады и хорошей физической подготовки потенциального противника. А издалека доносился задорный треск теперь уже дубофаки били рекорды выкапывания траншей.

На меня упала тень. Свесив через ремень толстое пузо, насупив помятое заспанное лицо, почти закрытое здоровенной пограничной панамой, на нас смотрел Комиссар стройотряда факультета.

— Где дизель? — невнятно спросил он, дожевывая что-то.

Я помалкивал.

— Украли, — вздохнул Сержант.

— Не знаю, как вас и назвать, — процедил старший лейтенант и двинулся действовать на нервы другим.

Я подождал пару минут, пока он удалился за границу слышимости и сказал:

— Сэр, мы с вами слушали сейчас образец классической японской поэзии…

Сержант Пеппер заинтересованно посмотрел на меня. Я встал в позу декламатора классических пятистиший и произнес:

— Здорово, — восхитился командир, — но мне больше нравится другое:

Неплохо начать рабочий день с японской поэзии.

Сержант спрыгнул в траншею и мы продолжили свой вялый труд. Нас прервали через полчаса. Из пыльного облака показался транспортер, везущий здоровенное корыто бетонного раствора.

— Привет! Мы вам бетон привезли.

— Здорово! А зачем он нам? — это я.

— Не умничай, забетонируешь что-нибудь, — и, оставив корыто, поехали дальше.

— Кот, давай сделаем из тебя памятник? — богатые идеи приходят в голову командиру.

— Ты знаешь, командир, есть разница — мне или из меня. Ты что предлагаешь?

— Из тебя, конечно. Вот вставай здесь и…

— Эй ребята, деньги есть? — рядом появилось невнятное существо в выцветшей замасленной форме, похоже, работающий здесь же стройбатовец.

Сержант от всей души пожелал пришельцу доброго пути и примерно обозначил ориентиры его будущего движения. Парень ухмыльнулся, вытащил из-за спины электрод и махнул себе за спину. Сзади стояли еще два таких же архаровца.

— Ну?

Я посмотрел на противников. Один из них по непонятной мне привычке военнослужащих срочной службы к пачканью стен отвернулся и начал писать на трансформаторной будке: ДМБ-198… Не будем, однако, отвлекаться…

Я думаю, к такому обороту не был бы готов и более тренированный боец… Полная совковая лопата бетонного раствора, с силой брошенная в лицо — это нечто! Сержант с ходу понял мою идею и со свойственным ему гуманизмом аккуратно опустил свою почти полную лопату на голову основному противнику. Злодей повержен. Мы дружно высыпали на него еще пару лопат…

— Вы чего, ребята, мы же пошутили, — сдаются. — Вы кто такие?

Сержант аккуратно положил свою лопату. Подошел:

— Ну-ка, чем ты там рисовал? Дай сюда.

Взял из дрожащей лапки кисточку, кряхтя, влез на стремянку и красивыми буквами на недосягаемой высоте начертал: ДМБ-2010.

— А теперь валите отсюда.

Надпись просто убийственна. Смотрят, не отрываясь, с неизбывной тоской…

— Да вы откуда, ребята?

— Штрафбат, сынок! Валите, валите, — снова за лопату.

Впечатляет.

Как там наш пострадавший?

Точно по известной детской поэме:

Но вот засыпанный раствором страдалец оживает, вскакивает и с криком: "Оторвы! Изверги! Живьем закопают! Чтоб вам Черный Песок найти!" бегом удаляется, разбрасывая во все стороны комья раствора.

Черный Песок — это да, забывать про него нельзя.

— Сэр, позвольте ваш дозиметр.

— На, — командир лениво протягивает небольшую трубочку.

Я смотрю на свет в этот зловещий калейдоскоп. Тоненькая ниточка пока стоит почти на нуле. У меня тоже самое. Продолжим.

Сквозь жаркое марево бредет человек. Это дежурный, помогающий нашему Комиссару в пыльном шлеме. Подходит к нам, достает записку. Смотрит, оттопырив губу:

— Спецбригада № 4?

— Да, — нехотя отвечает Сержант.

— Получите задание, — и отдает записку.

"Спецбригаде № 4 прибыть на объект № 8 для выполнение особого задания". Замечательно. Главное, все понятно. Горевестник медленно плетется дальше. Командир с чувством сплевывает и говорит:

— Бригада, стройся!

Я в одно движение выпрыгиваю из выкопанной ямы. Этот бесполезный фокус я освоил под чутким руководством Геннадия Ивановича Милославского, нашего преподавателя физкультуры, большого оптимиста.

Он жизнерадостно говорил:

— Вот поймают тебя, Котяра, враги, поведут расстреливать, заставят яму копать. Ты копаешь, копаешь, они отвлекутся, закурят там, то-се… Ты как выскочишь из ямы, да как изрубишь их в капусту… лопатой. Давай, тренируйся.

Я тренировался до упаду — упражнение из двух стадий — выкапывание ямы по грудь ("Бедный Йорик") и выпрыгивание из нее ("Кенгуру"). Хорошо, что до изрубливания в капусту дело не дошло — я с детства очень брезглив.

Бригада построилась. Бойцы стройотряда обязаны передвигаться по территории Института только строем. Вот мы и передвигаемся. Строем из одного человека.

— Бригада, шагом марш! Песню запевай!

И я противным голосом заунывно затягиваю:

Меня всегда поражали размер и запутанность территории Института здесь тебе и стандартные корпуса НИИ, и цементный завод, и почти заброшенные пустыри, вроде того, на котором мы поутру копали траншею…

Объект № 8 — это Домик и садик вокруг него. А в Домике жил большой человек, который давным-давно заведовал Институтом и вообще создал все то безобразие, в котором мы вынуждены копаться сейчас.

Здесь мы первый раз. Уже издалека видно, что объект непростой могучий забор с уже намозолившими глаза значками "Опасно! Радиация!", уютный домик, яблони…

Мичурин заплакал бы от зависти — китайка, усыпанная сморщенными крохотными плодами, похожими на рябину, малахитовая матовая семеренка, синеватые огромные плоды антоновки. Что же нам здесь предстоит?

Нас встречает молодая женщина с двумя очень симпатичными косичками.

— Здравствуйте, ребята! Меня зовут Ирина. Проходите… Чай будете?

— Конечно, — хором отвечаем мы. Даже чай на жаре нас не смущает лишь бы работать поменьше.

Неторопливо и степенно пьем чай с вареньем, благодарно глядя на хозяйку объекта № 8. Наконец, чай допит. Сержант смотрит в свою чашку, потом, вопросительно — на Ирину. Предложения налить еще чаю не следует. Понятно.

— Пойдемте, — говорит Ирина. Начало неплохое. Поднимаемся по деревянной лестнице на второй этаж. Начинается подробнейшая экскурсия по домику с рассказами о создании Института, о хозяине Домика, о разработанных в институте Изделиях.

Ирина говорит спокойным, размеренным, абсолютно равнодушным голосом. Почему-то становится не по себе. Сержанту, видимо, тоже. Как там нам в лекциях говорили: "…ознакомление с любой информацией допустимо, если возвращение групп не планируется". В общем, "задание выполнено, спасенных нет". Наконец, лекция окончена. Вопросов задавать не предлагают. Настроение у меня портится еще больше.

— Теперь к делу, — резко говорит Ирина. — Задача — собрать все плоды с деревьев и с земли в контейнеры. Работа только в защитной одежде. Плоды высокоактивны. Незащищенными руками их не брать и, тем более, не есть. Впрочем, на придурков вы не похожи.

— А… — начинаю я.

— Здесь на глубине полметра — сплошной Черный Песок. — отвечает Ирина. Явный случай телепатии.

Работа в защитном костюме на такой жаре — это нечто! Самое смешное, что пот постоянно заливает глаза, а нам надо очень внимательно смотреть, чтобы не пропустить ни на земле, ни на ветках ни одного, с позволения сказать, яблочка. Понятно, почему Ирина называет их плодами.

Хорошо, что садик небольшой и через четыре с небольшим часа работа закончена. Грузим заполненные контейнеры, дезактивируемся, снимаем костюмы и… сохнем.

Я смотрю в свой калейдоскоп. Стрелка у края шкалы. Интересно, как давно это случилось? Дневная доза выбрана, нам пора либо идти домой, либо, что более вероятно, переходить на другой участок за территорией Института.

— Спасибо за чай, — я церемонно раскланиваюсь. Ирина кивает. Мы свободны.

— Бригада, стройся!

На этот раз обойдемся без прыжков.

— Товарищ комиссар, работы на объекте № 8 закончены, дневная доза выбрана, разрешите на сегодня закончить?

— Не разрешаю. Двигайтесь за территорию к 11 бригаде, которая занята на ремонте дома.

Интересно, Комиссар с самого завтрака не может прожевать или это уже обеденное?

Медленно идем к себе, переодеваемся в чистое. Поскольку мы работаем по 10 часов, то нам еще трудиться и трудиться. Выходим за территорию.

У строящегося для сотрудников Института дома уныло бродит бригадир одиннадцатой бригады. Сержант подходит и бодро:

— Привет, шеф! Мы к вам. Только давай, чтобы мы по-быстрому и домой. А то мы дневную дозу уже выбрали…

— Ладно, понял. На третьем в кухне забетонируйте дыру в потолке и свободны.

Идем на третий этаж. Да, чтобы нашим строителям самим жить в этом доме… В потолке кухни узкая длинная щель. Забиваем ее снизу деревянной подпоркой и начинаем лить из бетономешалки раствор. Проходит минут пять, я понимаю, что щель не заливается, хотя раствора мы вылили в нее уже достаточно. Страшные подозрения закрадываются в мою голову, но оформиться в Мысль они не успевают…

В коридоре раздаются шаги Командора. Тяжелая мерная поступь, скверно сложенный паркет жалобно скрипит. Очень хорошо и наглядно представляешь себе, что мог переживать при этих звуках Дон Жуан. На пороге кухни появляется Он.

Оживший памятник самому себе. Не знаю, что он хотел сделать, но увидев двух испуганных студентов, только снял с себя шапку, со страшным стуком бросил окаменевающий головной убор на пол и удалился, заливая коридор серыми, быстро застывающими каплями.

— Да, нехорошо получилось, — первым приходит в себя Сержант. — Это ведь паркетчик с нижнего этажа…

— Был, ты хочешь сказать.

— Я думаю, это не смертельно.

И мы ужасно хохочем.

Спускаемся вниз.

— Шеф, мы закончили, — докладывает Сержант.

— Тогда пока.

— Пока.

И мы идем к остановке. Навстречу Комиссар.

— А, освободились уже? У меня для вас хорошая новость. Завтра вам придет помогать бригада девушек-маляров.

Сержант проникновенно смотрит на меня и изрекает:

— Ну вот, завтра я наконец-то увижу человеческое лицо.

 

СЛУШАТЕЛЬ

Сплетение полугрупп… Я напряженно пытался это себе как-то представить. Кроме грязных, переплетенных морковок, которые я выкапывал в колхозе, ничего не приходило в голову. Кроме того, я почувствовал, что голос лектора вытаскивает меня на поверхность бытия. Это означало, что Иван Григорьевич Молодов, бодрый старичок-лектор, стал рассказывать очередную байку:

— Так вот со мной в Польше после войны был смешной случай. Послали меня взорвать этот… муниципалитет. И вот я приготовил заряд. А он точно такой же, каким фюрера взрывали, пластиковая взрывчатка с химическим взрывателем…ну, я вам рассказывал. Так вот, взрыватель на две минуты установил, раздавил, значит, то-се… Портфель поставил и пошел. А мне говорят: "Эй, пан, портфельчик-то позабыли…". Я как побегу, как побегу! Такое может случиться с каждым.

Случай действительно смешной. И вывод поучительный.

У Ивана Григорьевича что ни шутка, то перл. Вот, на прошлой неделе: "Получил раз человек письмо, распечатал его, стал смеяться, смеяться и… умер".

А Иван Григорьевич тем временем продолжал:

— А сейчас, ребята, маленький зачет.

— Дошутился — тяжело вздохнул Сержант Пеппер.

Перед парой я жизнерадостно шутил, что Иван Григорьевич сегодня устроит зачет по второй своей известной книге "Птица против танка", где говорится о применении боевых дятлов. Первую книгу, в которой мины ждали своего часа, мы уже подробно изучили.

Он радостно метнулся к моей первой парте с букетом узеньких бумажек. Одна из них легла ко мне.

Я перевернул ее и прочитал загадочную надпись: Рецептура-60. Повернулся назад — Сержант Пеппер сидел с перевернутым лицом. Я взял его бумажку: Смесь-42. Да, мне еще повезло.

Тем временем бодрый старичок прошагал весь класс. Вернувшись за стол и обращаясь ко мне, сказал:

— Ну что же, начнем.

Я вышел вперед. Класс с интересом следил за мной. Начал:

— Э-э… Рецептура-60! Очень важный продукт химического синтеза. Играет большую роль как в специальных приложениях, так и… в народном хозяйстве.

Я скосил глаза. Иван Григорьевич вполне добродушно кивал головой. Повернулся и вдруг спросил:

— А промежуточным продуктом какого технологического процесса является синильная кислота?

Ура! Я узнал, про что я рассказываю.

— Э-э… Вот! В производстве оргстекла…

— Блестяще! Запомните все! В случае войны мы просто зальем неприятеля этой дрянью… Вы свободны!

Да-да, дрянью зальем и уставными шапками закидаем! Я с торжеством прошагал к двери, обернулся и показал коллегам язык. Пусть мучаются!

Отлично! У меня еще масса времени. Пообедать, переодеться и — в Университет на спецкурсы.

На выходе с Факультета дорогу мне преградили два здоровенных дубофака.

— Эй, Кот, ты это… тут бюро школьное. Там ваших обсуждают. Не зайдешь? Да и к тебе дело есть.

Я направился за ними. Дело у них!

На скамье подсудимых действительно сидели двое наших парней. Второй курс, печальные лица.

Я оглядел это комсомольское аутодафе. Очень колоритно. В центре сидел абсолютно лысый невысокий кругленький прапорщик с медалью Героя. Я подумал, что если бы колобок ушел-таки от лисы, дожил лет до 25 и поступил бы потом служить в спецназ, то он, наверное, так бы и выглядел. Но, кроме шуток, Колобок парень совсем неплохой. На трибуне — капитан-пограничник, что-то унылым голосом зачитывает про подвиги подсудимых. О, еще миниатюрная кореяночка ростиком, наверное, мне по пояс. Народ подвинулся — уважают! Конечно, моя морда торчит у всех на виду уже второй год. Стипендиат имени Ягоды, блин!

Что же говорят?

— … у третьего пострадавшего диагностирован скрытый перелом бедра, у четвертого — сотрясение мозга, пятый доставлен с ушибами средней степени тяжести, шестой…

Я осторожно оглядел собрание. Брови Колобка поднимались все выше и выше.

— Вот рейнджеры, хвостом их по голове, — довольно громко пробормотал он.

— …одиннадцатый пострадавший — перелом руки. Вопросы есть?

Колобок поднялся и спросил строгим голосом:

— Это все? Убитых не было? Пострадавшие в милицию не жаловались?

— Нет, — зачем-то посмотрев в бумажку, сказал пограничник.

— Понятно. Можно вопрос к… э-э… воспитуемым?

— Да.

— Голуби, что вы делали на остановке?

Ребята наперебой заговорили:

— Да мы… это… снег нас послали чистить…

— А они… ну ваще… пристали… маргиналы какие-то, честное слово.

Пограничник насупился, постучал карандашом:

— Ну, вы не очень-то… поосторожнее в выражениях. Здесь девушки.

— Чем чистили? — ласково спросил Колобок.

— Да это… штуки такие железные, ну типа лома…

— Понятно, — протянул он и, не удержавшись, расхохотался во весь голос. — Я предлагаю — товарищеское порицание.

Пограничник с облечением вздохнул и быстро сказал:

— Кто "за", прошу голосовать.

Мы дружно подняли руки. Ребят отпустили.

— Теперь второй вопрос. Ну-ка, Кот, иди сюда…

Так, я тоже, оказывается, что-то натворил.

— За успехи в области специальных наук (инженерная э…э география) и… — ведущий запнулся, но по инерции отрапортовал, — проявленные при этом… ну вы поняли… известный всем нам Котяра награждается грамотой.

Я раскланялся во все стороны и пошел.

— Эй, а что сказать надо?

— Спасибо!

Народ дружно расхохотался.

— Да не "спасибо", а "Служу Советскому Союзу"!

Ценная поправка.

Теперь отпустили и меня. Появляться в Университете в форме мне очень не хочется, но переодеться я уже не успею. Быстро бегу в общежитие, забегаю к Василичу.

Этот страдалец сидит и, как всегда, что-то паяет.

— Эй, Василич, хватит паять, поехали в Универ, к девкам!

— Не трогай меня, я рыцарь Джед-Ай.

Вот так! Ну ладно. Я хватаю свою замечательную вишневую кожаную куртку, напяливаю ее прямо поверх формы и убегаю мимо дежурного по этажу. На провокационный возглас: "Отто Скорцени" не будем обращать вниманию, меня этим не обидишь. Скорцени, подумаешь! Нормальный профи…

Я уже почти год хожу на этот спецкурс — "Программирование для процессоров Intel". Что-то подсказывает, что все это мне потом сильно пригодится. Обычно я приходил заранее и незаметно усаживался в конце аудитории. Пока удалось не обращать на себя внимания.

Сегодня все иначе. Уже в гардеробе моя усыпанная яркими желтыми пятнами форма привлекла внимание. Бросаю куртку гардеробщице, собираюсь бежать… Не тут-то было.

— Простите, молодой человек, это у вас нашивки за ранения? — и ласково так за рукав, где нашиты полосочки курсов.

Маленькая приятная девчушка, жиденький хвостик, немножко похожа на мышку и… полное отсутствие каких-либо форм. А еще мне совсем некогда…

Делаю скорбное лицо в стиле "Я старый солдат и не знаю слов любви":

— Да, милая девушка, я четырежды был ранен… вот такой здоровенной пулей (показываю руками — правда, вряд ли она поймет — нашивка курса гораздо шире нашивки за ранение, да и находится не там)… прямо в голову. Мадмуазель, мне пора.

Все-таки жалко. Оборачиваюсь — жалобный взгляд…

— Миледи, я к вашим услугам, но сейчас я бегу. Я в 315, на спецкурсе…

Делаю неопределенный жест и убегаю. Тихонечко вхожу в аудиторию аншлаг! Что это сегодня? Открываю тетрадь и начинаю слушать…

Посещая спецкурсы ВМК, я долго боролся с ощущением какого-то цирка: "Но и к цирку, и к науке ближе мы, а не мехмат". Видимо, обучаясь в сугубо мужском вузе, я просто не привык, что женщины тоже могут получать высшее образование. Но все-таки здесь их чересчур много — начинаешь опасаться за судьбу отечественной информатики.

Преподаватель с замечательной адмирал-макаровской бородкой продолжает увлекательно рассказывать о режимах адресации, выписывает на доске команды, я внимательно и с интересом слушаю, но при этом ощущаю нарастание в аудитории совершенно непонятного мне напряжения.

Поднимаю взгляд от тетради — кошмар, головы всей аудитории повернуты в мою сторону. Под пронзительными взглядами нескольких десятков пар глаз я чувствую себя совершенно неуютно. Непонятно зачем пригибаюсь к парте (еще бы спрятался под парту, бестолковый!), вызывая этим дружное хихиканье. Делаю вид, что мне все равно — еще хуже… Елки-палки, да здесь традиционно практически одни девицы! Видимо, мои ярко-желтые погоны возбуждающе действуют на их воображение или что там у них в головах…

Наконец, преподаватель замечает, что говорит в пустоту. Пауза и изучение ситуации. Наконец, его взгляд натыкается на меня.

— Что вы там девушкам показываете?

Юные лошадки весело ржут, я несколько смущаюсь:

— Да в общем-то ничего нового…

Новая волна веселья.

Решение принято:

— Пересядьте, пожалуйста, вот сюда… да-да, за стол перед доской. Здесь вас всем будет хорошо видно.

И продолжает рассказывать. Я перебираюсь на новое место. Вот беда. Стараюсь слушать и записывать, но теперь это очень трудно.

Наконец, преподаватель заканчивает и говорит:

— Теперь приступим к контролю знаний, полученных в ходе нашего спецкурса. Начнем, пожалуй, с вас.

Теперь вполне понятен аншлаг.

И внимательно смотрит на меня. Ну как объяснить человеку, что его зачет мне не сильно нужен?

— Итак, что такое 41 шестнадцатеричное.

— Это однобайтовая команда inc cx, то есть увеличение одного из регистров процессора на единицу! — торжественно отвечаю я.

Восхищенный гул голосов с некоторой долей зависти.

— Хорошо, поскольку наизусть сказали, отпускаю. Вашу зачетку…

— У меня с собой нет.

— Ну что же, разыщете меня потом на кафедре и я вам поставлю. Вы свободны.

Очень хорошо! По глазам вижу, что задержись на минутку — и на части разорвут. На сувениры.

Чинно выхожу в коридор. Девушка-мышка тут как тут. Вот это терпение спецкурс шел почти целую пару. Сидит на батарее, читает конспект, ручку тихонько грызет, глазки кругленькие, острые коленки. Сажусь рядом, батарея жалобно скрипит — хорошо, что холодная…

— Знаешь, ты похожа на мышку, — неожиданно для себя говорю я.

Она поднимает глаза, улыбается:

— Даже на маленькую крыску, правда? Меня так и зовут — Крыся, Кристина.

— А я хоть и Кот, но тебя не съем.

Смеется.

— Послушай, — и я читаю ей "Жирафа".

Завороженно смотрит:

— Здорово! Кто это?

— Гумилев, Николай.

— Прочитай еще раз, а?

Я читаю еще раз. Сидит, смотрит задумчиво. Потом говорит:

— Его, наверное, убили…

— Да, его расстреляли. Такие, как я. Заговор Таганцева, слышала?

— Нет. А почему такие, как ты?

— А потому. Не боишься?

— Нисколько. Слушай, все-таки, что это за полоски и что это за молнии?

— Молнии — это электричество. Я по жизни электрик.

— Да хватит издеваться надо мной! Вот сейчас возьму и…

— Уйдешь? А зачем сидела полтора часа?

— Нет, ну правда — что это у тебя?

— Да ничего, полоски — это курс. Четвертый.

— А я на третьем.

— Мехмат? В общаге живешь?

— Да. Ты знаешь, мне никто не читал стихов…

— Что, сразу в постель тащат?

— Ну тебя… Не тащат…

Ну кто меня за язык тянет?!

— Не сердись. Глупость сказал. Я часто здесь бываю…

— Я знаю. Я тебя у нас видела, только не в форме…

— Я как раз теперь иду на мехматовский семинар, пойдем, провожу тебя. Ты ведь в ГЗ живешь?

За светским разговором проходим через заснеженный двор и оказываемся в Главном здании.

Семинар "Трудоемкость вычислительных алгоритмов" — мероприятие серьезное. В первом ряду сидят солидные ученые и обсуждают важные для страны проблемы. Я тихонько пристраиваюсь на задней парте. Кристина уже поводила меня по коридору мехматовского общежития, с гордостью показала своим подругам и, довольная, ушла делать уроки. Предварительно взяв с меня страшную клятву, что я к ней еще загляну.

Сегодня обсуждается как раз очень важная для страны проблема — сборка кубика Рубика. Докладывают студенты, аспиранты и импозантные молодые доценты. Огромный интерес, так и сыпятся термины — "двойной переворот", "пи-мезон с вишнями". Я внимательно слушаю — в принципе, это довольно интересная комбинаторная и вычислительная задача.

И вот выступает некто с сенсационным сообщением о том, что определил нижнюю оценку вычислительной трудоемкости сборки кубика из произвольного положения. Нижняя граница трудоемкости — это значит, что за меньшее число поворотов кубик собрать просто нельзя. Народ слушает, уважительно качает головами.

Ведущий предлагает:

— Уважаемые коллеги, нам доложен, в общем-то, весьма значимый результат. Кто желает выступить?

Эх, чувствую всеми частями тела, что не надо мне вылезать, но что-то дергает…

Встаю, даю всем себя разглядеть.

— Представьтесь, пожалуйста. Какую организацию представляете?

— Ту самую. Четвертый факультет.

— Спасибо, все предельно ясно. Что желаете нам сообщить?

— Уважаемые коллеги, — вижу, народ морщится. Чистоплюи! В белых костюмах они, значит, а мы известно в чем…

— Уважаемые коллеги! — громко повторяю еще раз, — Хотел сообщить вам, что существует алгоритм сборки кубика из любого положения за фиксированное число элементарных операций.

— Не могли бы вы описать его?

— С превеликим удовольствием. Даже продемонстрирую. Это так называемый Т-алгоритм, он назван так в честь моей младшей сестры Татьяны. Состоит из предварительной подготовительной процедуры в одну элементарную операцию и дальнейшей сборки из… э-э (считаю в уме) двадцати элементарных операций. Итого — двадцать одно, ой, то есть двадцать одна элементарная операция.

— Сенсационно! Покажите, пожалуйста.

Выхожу к столу, беру кубик Рубика и показываю его всем. Оглядываюсь и вижу, что недоверчивая Крыся пришла и смотрит через дверь, чтобы я от нее не убежал. Приоткрыла ротик и внимательно слушает. Народ, затаив дыхание, ждет. Я издаю рев, достойный фильма ужасов, разламываю кубик на части и, как ни в чем не бывало, говорю:

— Предварительная стадия алгоритма завершена — как легко видеть, это одна элементарная операция, теперь дальше…

Вкладываю кубики на место и считаю:

— Один, два…двадцать. Сборка завершена.

Оборачиваюсь — Кристина в восторге, хохочет и показывает два больших пальца. Семинар разделился — ученые мужи возмущены, молодежь веселится. Раскланиваюсь и сажусь.

— Да, это подход, достойный уважаемого ведомства. Спасибо.

Выхожу в коридор. Кристина караулит. Румяная, довольная, скачет ко мне, хватает за руку, целует в щеку от полноты чувств и немедленно смущается. Опускает глаза, теребит свитер и виновато:

— Да, здорово ты их! А то мне этот гад, ведущий семинара, прошлый семестр пару вкатил…

— Вот видишь, я за тебя отомстил. Ты чего смущаешься, мне понравилось, неплохо целуешься.

Ну вот, похоже, смутил еще больше.

Тихо-тихо говорит:

— Не зайдешь? У меня вафельный торт есть к чаю.

Ну как же после этого не зайти — вафельный торт в общежитии! Самое дорогое, можно сказать, девушка отдает.

Выпив, наверное, чашек десять чаю, я жалобно смотрю на Кристину:

— Я пойду, ладно? Мне еще надо в общежитие заехать, а уже темно…

— Я тебя провожу, мне как раз захотелось погулять…

Медленно едем в холодном автобусе. Мест полно, а мы стоим в уголочке. Кристина крепко держит меня за пояс куртки. Смотрим друг другу в глаза и улыбаемся… Жалко, быстро приехали.

Выходим, идем от остановки вправо и вниз, поворачиваем за угол.

— Вот тут я живу, вернее, жил, а сейчас захожу иногда. Сейчас я забегу, куртку оставлю, возьму шинель и теперь тебя провожу, ладно?

Она довольно кивает. Я поворачиваюсь, берусь за ручку двери и тут…

Дверь распахивается. На пороге — совершенно пьяный Сержант Пеппер, которого несут за руки и за ноги четыре таких же хмельных джентльмена. Сержант на секунду тормозит движение, приветливо машет мне рукой, затем процессия продолжает движение и громовым голосом поет:

— И-и уносят меня и-и уносят меня-я в звенящую снежную даль…

Вот и день закончился.

 

ГОЛОВЮСТ

Вылезая из машины, я осторожно огляделся. Он, несомненно где-то рядом… Я помню, как Он выглядит, но вот в очередной раз увидев Его даже этим замечательным летним утром, я вздрогнул. Огромная черная голова внимательно и безотрывно смотрела прямо на меня…

Я не выдержал и отвернулся.

Кругом шли люди. За моей спиной затормозил раскрашенный под джип "козлик" — машина с номерами Арбатского военного округа. Из нее, кряхтя выбрались нестарый еще генерал в мятых штанах с красными лампасами и ярко-рыжая деваха в футболке и мини.

Они ничуть не пугались Головюста… Мне стало немножко легче.

Да, пара в высшей степени нетипичная и, скорее всего, они направляются туда же, куда и я. Впрочем, скоро я это точно узнаю.

Головюста придумал Сержант Пеппер, когда мы работали здесь в стройотряде. С утра, до развода на работы, к нашей краснознаменной бригаде подошел юный дубофак (а все слушатели Школы делились на Биномов и Дубофаков) и спросил:

— Братцы, вот я знаю, что когда по плечи — это бюст. А когда по шею?

Сержант Пеппер поскреб небритую щеку, посмотрел в небо и увесисто произнес:

— Головюст.

— Спасибо, братцы. До чего ж умный народ (это он уже своим)!

Я осторожно обогнул Головюста и неторопливо двинулся к проходной Института. Куда идти, я, конечно, забыл, но, уверенно двигаясь за сладкой парочкой, пришел, куда мне было надо.

В приемной Лысого Академика крутилось еще пара-тройка штанов с лампасами и их разнообразных помощников. Я осторожно встал сзади. Кто-то неожиданно тронул меня чем-то холодным за локоть. Головюст!!! Я вздрогнул и обернулся. Это была та самая дева, которую я встретил с генералом на улице. Она протянула мне ладошку, мило улыбнулась и сказала:

— Привет! Меня Оксанкой зовут. А тебя?

— А меня — Котом.

Она рассмеялась неожиданным хриплым смехом:

— Нет, правда?

— Правда! А почему у тебя руки такие холодные?

— А у меня и ноги холодные, а почему — не знаю… Мужики все ругаются…

— Да ну, мне кажется, летом хорошо…

Я несколько секунд подержал ее руку.

— А где твой генерал?

— Зашел уже на заседание.

— Тогда пошли, а то всыпят сейчас, что ходим, мешаем…

— Побежали, ты только потом не убегай, я тебе телефончик напишу…

Я не ответил.

В полумраке огромного кабинета я сначала не увидел ничего, коме блестящей где-то очень далеко, метров за шестьдесят лысины Главного Академика. Совещание уже началось. Очередной докладчик что-то мерно журчал. Слов за работающим кондиционером было не разобрать совсем…

Я устроился почти в конце длиннейшего стола, Оксана села точно напротив. Докладчика я по-прежнему почти не слышал. Доносились только отдельные слова: "срыв государственной программы", "международный резонанс", "виновные должны быть наказаны". Последняя фраза меня сильно насторожила. Обычно она не предвещает ничего хорошего.

А говорили: "сходи, посиди". Да еще и на эти сутки записали на дежурство. Не нравится мне все это.

Моя визави мило улыбалась и что-то делала под столом. Я не выдержал и заглянул туда. Она громко хихикнула. Ничего особенного, девушка просто сняла туфли…

За открытым окном продолжался жаркий летний день. Впечатление жуткой жары усиливалось воздушным маревом, источник которого был мне пока неясен…

Вдруг, перекрывая все звуки в зале, на улице закричали дурным голосом:

— Взззвооод, пе-е-есню за-апе-вай!!!

И нестройный хор утомленных голосов заорал:

— Медленно ракета уплывает в даль,

Встречи с нею ты уже не жди,

И хотя Америки немного жаль,

СССР должно быть впереди…

Все ясно — очередной стройотряд. Высокое совещание сделало почтительную паузу, дослушав дурацкую песню до конца. Тем временем, толпа разгильдяев притопала точно под наше окно. Я понял, что сейчас в ходе совещания возникнет естественный перерыв. Не думал только, что он настанет так стремительно…

Голос за окном произнес:

— Интересно, что это за бидон, и пар из него какой-то идет?

— Ты че, не трогай. Тебе ж говорили, что здесь ничего трогать нельзя…

Это было последнее, что я услышал. За окном раздался пронзительный свист и через полминуты наступила зима…

На наш подоконник медленно стали падать тяжелые снежинки, видимые в окно провода покрылись плотным инеем, на соседнем окне появились веселые морозные узоры…

Соседка моя с радостным визгом протопала босыми ногами по паркету и вгромоздилась коленками на стул у окна. Высокое собрание заинтересовалось. Но столько, конечно, внезапной зимой, а замечательным видом сзади, который открылся на стуле. Лампасоносцы задвигались, потянулись смотреть. Докладчик умолк. Возник перерыв.

Я вышел в приемную и подошел к окну. Виновники происшествия не смогли, конечно, далеко убежать. Вид их был ужасен. Да, Пушкин вполне справедливо писал: "Вид его ужасен/Движенья быстры…".

Трое создателей зимы быстро кругами бегали под нашим окном, видимо, пытаясь согреться. Один бегать не мог, а только часто прыгал на месте, поскольку очки его покрылись толстым слоем инея, а пятый с лицом ослика Иа-Иа скорбно стоял на одном месте в позе футболиста, ожидающего пенальти — видимо, примерз к земле…

Да, жидкий азот серьезная штука, особенно такое количество. Ничего, лето свое возьмет, травку только жалко…

— Проходите, пожалуйста, работа продолжается, — бархатным голосом поведал мне секретарь и приоткрыл дверь.

Я опять шагнул в полумрак зала. Стало значительно прохладней. Докладчик (уже другой, с шикарной сединой) продолжал что-то вещать. Суда по тону, он оправдывался. Я уселся на свое место.

Конечно, Оксана сняла туфли не просто так. Вдруг я почувствовал ее ступню на своем колене. Действительно, холодные ноги…

Вдруг докладчик демонстративно громко произнес:

— Таким образом, экспертная комиссия пришла к выводу, что инцидент вызван ошибками в программном обеспечении Системы.

— Что скажешь, Кот? — дружелюбно поинтересовался Седой Докладчик.

Я попытался встать, но соседка не убирала ногу. Пришлось пощекотать ее за пятку. Раздался громкий хриплый смех.

Высокое собрание взорвалось:

— Он, ее щекочет там, что ли?

— Кот всегда так, он еще и не то мог сделать…

Нога убралась на положенное место. Я встал:

— Считаю, что программное обеспечение системы регистрации не могло вызвать обсуждаемый здесь факт несрабатывания заря…

— Стоп. Здесь не у всех допуск есть…

— Прошу прощения. Несрабатывания термоядерного реактора одноразового действия.

— Но ведь это по твоему настоянию, Кот, система старта одноразового реактора было соединена с системой регистрации?

— Да, в противном случае мы не могли синхронизировать точно регистрацию с началом процесса. Но сигнал на старт дается не нами. К пуговицам у кого-нибудь претензии есть?

— К каким пуговицам? — генералы выпучили глаза. Шутка не понята…

— Ну, к работе систем регистрации и синхронизации.

— По другим эпизодам — все штатно.

— Ну вот, а вы говорите…

— Ты не нукай, виноватые всегда должны быть…

Так я и знал. Награждение непричастных, наказание невиновных…

— Короче. Вылетишь прям отсюда. Эта, как ее? Вот… про-ход-ка как раз вышла на обрез бокса. Зайдешь и сам посмотришь.

— И что я там, интересно, увижу?

— А это уж тебе видней, Главный дизайн-конструктор.

Издеваются, гады!

Оксана с восторгом смотрела на меня. Она пока ничего не понимала…

Все ясно. Отсюда меня уже не выпустят…

Отлично, а ведь сигнал на срабатывание заряда прошел. Там только тронь чего-нибудь… Интересно, успеет аварийная бригада что-то увидеть или испарится сразу, как на Пятом полигоне? Дурацкие вопросы, однако, лезут в голову… Аварийная бригада, аварийная бригада — лезть-то придется мне.

Генералы выбирались из-за стола, прощались, расходились… Моя неудавшаяся знакомая глядела куда-то в мировое пространство. Вид у нее внезапно сделался невеселый… Я обошел стол, нагнулся к ней, потрогал ее по-прежнему холодную руку, легонько куснул за ушко и тихо сказал:

— Пока.

Ничего себе — сходил за хлебушком!

Из тяжелых раздумий меня вывел голос секретаря.

— Вас генерал Козлов, — значительно проговорил он, протягивая мне трубку радиотелефона.

— Слушаю, КсанПалыч — неприветливо произнес я.

— Привет, — жизнерадостно сказал трубка, — тут в одном месте брандмауэр нужен. Что посоветуешь? Только давай быстрее, а то я на двух телефонах…

— А шлагбаум не подойдет?

О, ужас, моя шутка странслирована во вторую трубку. Я молча ожидал результата.

— Нет, шлагбаум не подойдет. У тебя все?

— Да.

— Ну тогда пока. Возвращайся быстрее — ты мне нужен.

Нужен! Этот жизнерадостный надуватель мыльных пузырей забыл, что сам втравил меня в сегодняшнюю историю. Впрочем, КсанПалыч большой шутник. Вот на днях при мне позвонил куда-то и значительным голосом изрек:

— Алло, это генерал Козлов!

Потом небольшая пауза

— Не генерал кого, а генерал кто!

Хорошо! Я с трудом усидел на стуле.

Вот пошутил — так пошутил. Непонятно для кого это более обидно наверное, все-таки для меня.

Я отдал трубку секретарю. В ответ получил заполненное каллиграфическим почерком предписание. Опять медовая улыбка и бархатный голос:

— Спускайтесь, пожалуйста, вниз. Сейчас будет машина.

Я представляю себе эту машину! Но делать нечего. Я кивнул и двинулся вниз.

Отвратительного цвета уазик с зашторенными стеклами уже стоял внизу. Я протянул предписание водителю, открыл дверь и протянул в темноту руку, чтобы не шарахнуться о какое-нибудь железо.

— Ой, — женский голос с почти неуловимым, но характерным акцентом. Я довольно чувствительно ткнул ее в левое плечо. Сделав стандартное упреждение, я переместился влево от себя и… плюхнулся точно на коленки сидящей в полумраке фемины. Но какие, однако, размеры!

Решаю взять инициативу в свои руки:

— Как тебя зовут?

— А мы уже на "ты"?

— Конечно, ведь я старше по званию.

По-видимому, аргумент показался убедительным. Почему я сказал такую чушь? Подсознание — и враг, и друг… Что бы сказал старик Фрейд? "Бывают и просто сны…" Нет, все просто — я коснулся знакомой ткани. Военной формы.

— Меня зовут Лела.

— Лейла? О Лейла, я твой Меджнун…

— Не Лейла, а Лела! Ты так и поедешь у меня на коленках?

— А что? Так будет гораздо удобнее.

— А в глаз? — какие ласковые интонации!

— Не, в глаз тебе не с руки, вот в ухо… За драку с офицером знаешь, что бывает?

— Какая уж тут драка — дам разочек и все…

Вот уж правда, так правда — действительно уложит с одного удара. А может быть, она имела в виду не это…

— Кстати, ты слышала про такого художника — Бориса Кустодиева?

— А как же! Он последователь великого Пиросмани. Ты думаешь, я могла бы быть у него моделью?

А девушка явно непростая!

Решаю все-таки завершить скользкую тему, поднимаюсь с ее коленок и сажусь рядом на сиденье.

— Что же ты не спрашиваешь, как меня зовут?

— А мне Оксаночка уже все рассказала и велела за тобой смотреть. Ты ведь что-то ей обещал?

Оп! Девушка проговорилась. Значит, нас слушали. Все не так просто. Но не будем пока подавать вида.

— Ничего я ей не обещал…

Постепенно привыкаю к полумраку. Перед глазами вырисовывается орлиный профиль, длиннющие ресницы. Передо мной восточная дева дивной красоты… в форме прапорщика. Невозможно оторвать глаз. Она это понимает, смотрит вниз, подрагивает ресницами и слегка улыбается. Встряхиваю головой.

— Докладывайте, товарищ прапорщик, для чего вы здесь?

— Товарищ капитан… или, может быть, просто Кот?

— Просто Кот.

— Я занимаюсь объектовкой. Командирована посмотреть, как это делается на объектах действий подразделений особого риска.

— На объектах особого риска это делается так же, как и везде. А теперь, пожалуйста, правду. Кто должен был ехать со мной?

Положительно невозможно держать официальный тон. Какая коса! Гораздо… э…э… ниже пояса.

— Разве это важно? Поехала я и все.

— Но ведь ты не должна была ехать! Кто?

— Оксана.

— Почему ее вывели из игры?

— Это другое, конкурирующее ведомство.

Понятно. Теперь мне точно придется лезть. "Бедняга, грибами отравился! А зубы почему выбиты? Да есть не хотел".

— А почему ты?

— По твоим последним тестам я максимально соответствую твоему женскому идеалу.

Чувствую, что медленно краснею. Но не сдаюсь.

— Если ты смотрела мои тесты, то должна была увидеть, что там отдано предпочтение блондинкам.

— Хорошо, я покрашусь.

— Не надо. А вот косу можешь распустить — мне так больше нравится.

Без разговоров распускает косу. Зря я попросил ее это сделать. С минуту просто не могу говорить. Она чрезвычайно довольна произведенным эффектом.

Ну я и вляпался!

Попробуем девушку на прочность:

— Ты знаешь, зачем мы летим?

— Да, в общих чертах — ты что-то должен посмотреть, а я должна посмотреть за тобой.

— Ах, так! Что-то! Эти олухи, которые сегодня сидели на совещании, пытаются создать термоядерный заряд со специальными характеристиками… Не дергайся, водитель ничего не слышит. Этот заряд предназначен либо для накачки лазера, либо для поражения боеголовок в космосе. И вот, четыре дня назад, при испытаниях, был подан сигнал на подрыв и… ничего не случилось. Ты понимаешь, что я должен буду сделать?

Она начинает медленно, но ощутимо бледнеть. Беру ее за руку — лед. Ну сколько же можно сегодня держать женщин за холодные руки!? Продолжать дальше жестоко, но я продолжаю:

— Да, ты правильно все понимаешь. Когда прошла команда на подрыв трогать что-то в заряде смертельно опасно. Но именно этим я и собираюсь заняться. Помнишь: "Я готов понажимать здесь разные кнопочки и повертеть ручки, но предупреждаю, что это очень нездоровое занятие". Ты думаешь, я испарюсь сразу? Нет, сначала я увижу ослепительный свет…

— Прекрати… Кот! Мне сейчас станет плохо…

— Тебе жалко меня, да?

Долго сидит, закрыв лицо руками. Впечатлительная, как и я. Мы уже почти приехали.

— Переоденься немедленно. Не надо создавать нездоровых сенсаций.

Очнулась. Передает мне пакет с одеждой. Я и сам забыл, что через три часа я из августа окажусь в октябре.

Следующий номер нашей обширной программы — перелет военно-транспортной авиацией.

Хмурый пасмурный вечер. Холмистая равнина, покрытая чахлой зеленью. Дует прохладный, довольно сильный ветер. Впереди около горизонта — серая полоска — Океан.

У трапа стоит одинокий человек с лицом Марка Аврелия. Ветер треплет его выцветшую штормовку. Не здороваясь, он медленно и негромко говорит:

— Жизнь выбрала тебя — но ты вправе отвергнуть вызов. Чем станет дорога без пыли и сталь без ржавчины? Кем станешь ты без людей?

— Собой, — продолжаю я, — Нас не спросили, хотим ли мы жить. Но только нам дано выбирать путь.

— Здравствуй, Кот, — говорит дядя Дима. — Ты давно не был у нас.

— Здравствуй, дядя Дима, — отвечаю я. — Я вообще не был на этом полигоне.

— Это не важно сейчас. Здравствуй, красна девица. — это он уже Леле.

— Пойдемте, ребята. Вам надо немножко отдохнуть.

Лела тихонько толкает меня. От этого "тихонько" я едва не падаю на потрескавшийся бетон летного поля.

— Кто это? Почему он так говорит?

Я не отвечаю. Человек, руками разбиравший "козлы" в первых реакторах не может, наверное, говорить иначе.

Но только я не смогу сейчас отдыхать.

— Дядь Дим, закинь меня на точку, я посмотрю макет и схемы.

— Я с тобой, — пугается Лела.

— Не бойся, я пока никуда не полезу, да и потом — тебе туда все равно нельзя. Поезжай в гостиницу, покушай, поспи…

Я сижу, обложившись толстыми схемами на желтой бумаге. Одновременно смотрю на экран монитора и пытаюсь понять, что случилось. Мне кажется, что ситуация не так трагична, как мне это представлялось вначале. Если напряжение снято с управляющих цепей, то, пожалуй, можно рискнуть. Пора размяться и посмотреть ситуацию на месте.

— Дядь Дим, я готов к выходу.

Я стою у небольшого отверстия в пологом склоне холма. Ход идет достаточно полого, но уверенно вниз. Почему-то вспоминаются сказки про гномов. Впечатление портят только части какого-то тяжелого, грязного механизма, которым, видимо, и пробурили эту нору. Машина, которая доставила меня сюда, минут десять назад, ушла. Я ожидая, сигнала, когда все попрячутся по безопасным местам, наслаждаюсь пока тишиной и покоем. Наконец, по связи раздается:

— Первый, слышите нас?

— Да, Бериллий, слышу вас хорошо!

— Приступайте.

Кряхтя и согнувшись, лезу в отверстие и начинаю двигаться к своей заветной цели. "Кряхтя мы встаем от сна. Кряхтя, обновляем покровы. Кряхтя, мы услышим шаги стихии огня, но уже будем готовы управлять волнами пламени. Кряхтя". Классика!

Никакой романтики и ужасов, о которых я говорил Леле, нет, только темнота, сырость и мусор под ногами. Минут через пять я на краю почти сферической камеры, в которой установлено достаточно сюрреалистическое произведение индустриального общества. Заряд выглядит вполне безобидно. Откашливаюсь и громко говорю:

— Бериллий, я первый. На точке. Дайте свет.

— Есть.

И мой голос, и голос командного пункта звучат как-то странно, видимо, довольно сильная ионизация.

Загорается довольно сильный свет. Картина становится еще более мирной.

Так, вот оно! Меня разбирает нервный смех. Сейчас они получат за все. Вспоминается дурацкий анекдот: "Шел мужик по лесу. Увидел танк горящий. Залез он в него, да и сгорел".

— Бериллий, вижу выпавший из гнезда штеккер Г-5. Присоединить?

Что начинается на командном пункте! Дикий шум, я не слышу ничего все, стараясь перекричать друг друга, советуют мне категорически не делать этого! Как будто я сам этого не знаю.

Неожиданно раздается громкий голос Лелы:

— Котик, ты что, решил оставить наших котяток сиротами?!

Шум как отрезало. Да, я не ошибся в этой девушке.

Теперь уже серьезно:

— Внимание! Запись! Говорит первый. Ситуация вызвана отсоединением штеккера Г-5. Выхожу из бокса. Давайте машину.

Я в гостинице. Еще весь мокрый после всяких издевательских процедур. Лела стоит у окна. Подхожу к ней, беру за талию, лицом зарываюсь в длинную ароматную гриву и говорю:

— Так что ты говорила насчет котяток?

 

АЛЬПИНИСТ

Я осторожно проходил через пеструю толпу, которая вполне почтительно уступала мне дорогу. Дело тут было, скорее всего, в том, что я оказался почти на голову выше всех. Именно поэтому я издалека увидел так хорошо знакомый мне затылок.

Подойдя почти вплотную, я негромко произнес загадочное:

— Сеновалитр.

Человек заметно вздрогнул, но не обернулся.

— Ну что, Василич, плохо слышишь или волшебные слова перестал понимать?

Василич обернулся, перевел дух и, сделав печальное лицо, сказал:

— Предупреждать надо. Вот я описаюсь от испуга при всем честном народе — тебе и Родине будет стыдно за меня.

Он почти незаметно повел глазами по сторонам и задал вполне идиотский, с точки зрения постороннего человека, вопрос:

— Ты где сейчас?

— Я в Минске на семинаре, а ты?

— А я в пионерском лагере.

Я расхохотался.

— Вот и развлечешься. Помнишь, Арнольдыч говорил, что лучше в Эфиопии воевать, чем в пионерлагере вожатым.

— Чтой-то невесело ты смеешься. Это хоть и не Эфиопия, но посмотри, солнышко как светит — градусов 30 на улице.

— А ты веселый, я смотрю… Думаешь, на прогулку приехал? Посмотри влево и назад…

— Я смотрел уже и даже послушал. Это американы, туристы…

— Да? Ты взгляни повнимательней — главный-то почти что Шварнеггер, только чуть в плечах шире. И тоже, на север путешествуют, как и мы?

— А две девки зачем?

— Эти девки скрутят тебя в бараний рог за пять секунд. Это наверняка радистка и шифровальщица.

Василич опять заметно вздрогнул:

— Вечно ты, Кот, настроение испортишь. Во-первых, как Ильич говорил конспирация, батенька, конспирация, а во-вторых, что ты меня пугаешь, может все обойдется. Про новое мышление вот каждый день говорят.

— А раз новое мышление, то нечего ставить во все дыры всякую пакость…

— Ладно, Кот, не злись, прорвемся. Пойдем, вон наша машина. Эй, ты пиджак зачем одеваешь?

— А я сейчас с прохлады выскочу на твои 30 градусов, потом опять в кондиционированный автомобиль и будешь ты мне всю дорогу сопли вытирать.

Ехали мы недолго. Минут через двадцать Василич свернул в узенькую улочку и остановился. Мы вылезли и встали в тень. Через полминуты я понял, что мы не одни. Так, за спиной двое, оба с оружием…

— Лореляй, прекрасная песня, — произнес один из них на отвратительном немецком.

Я с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Что-то много смеюсь плохой признак. Василич серьезно ответил:

— Дык в ней дух нации!

Оба парня подошли к нам. Ну что же, легенда неплохая — белокурые, плечистые парни — "характер нордический, стойкий".

— Сергей.

— Павел.

— Кот и Василич.

Они переглянулись. Мы пожали друг другу руки.

— Ого, — сказал Сергей, — серьезные дела…

Я оглядел их и спросил:

— Рязань, КРСН?

— Да, командир. Откуда…

— Оттуда. В первый раз здесь?

— Ага, — это Павел.

— Так вот, ребята, давайте стараться, чтобы не в последний, здесь не шутки и не прогулка.

— Ты не пугай, командир, мы и дома хорошо живем.

Василич, отстранено обозревавший пыльные окрестности, покрытые чахлой зеленью, обернулся и серьезно сказал:

— Ребята, Кот никогда никого не пугает — но дела наши, похоже, действительно скорбные… Где багаж?

Ребята осторожно затащили в кенгурятник три аккуратно упакованных ящика.

— Тяжелые, блин.

— Вот-вот, а нам их на себе в гору переть…

Гостиница на окраине города казалась абсолютно пустой. За стойкой скучала хорошенькая администраторша. Мы с Василичем, видимо, не произвели на нее особого впечатления, а вот с наших рослых и плечистых спутников, таскавших вещи, она просто не сводила глаз.

Проходя мимо большого тусклого зеркала, я повернулся. В глубине длинного темного коридора неподвижно стояла высокая женщина в темных очках. Поймав мой взгляд в зеркале, она коротко кивнула мне. Неожиданная встреча, но теперь я уверен, что в гостинице с нами ничего случиться не может.

Мы прошли по коридору, аккуратно выглядывая в каждое окно. Неплохо, пастухов наших тоже, скорее всего, доставят сюда.

— Ты думаешь? — озабоченно протянул Василич. Я, оказывается, уже вслух говорю.

— Ты посмотри — место идеальное, а обеспечение и у нас и у них работает примерно одинаково.

Из нашего номера высунулся Сергей и, сделав серьезное лицо, кивнул головой. Мы вошли. Окна была занавешены, на столе стоял распакованный Прибор.

Чудо техники, только вес, да неказистый внешний вид выдают советское, а значит — лучшее. Уникальное изделие — полностью автономный радиоразведывательный комплекс с передачей информации на спутник.

Драгоценный платиновый шуруп в ветхий щит исчезающей Империи.

— Ну что, ребята, — сказал я. — У нас двое суток. По девкам не бегать, водку не пить. Меняться через 4 часа. За автомобилем нашим следить особо, если заметите, что кто-то копается в нем или около — блокируйте. Оружие спрячьте подальше, никакого прикрытия у нас нет. В наш номер категорически никого не пускать. У службы обеспечения заберите фото штатников, которые паслись рядом с нами в аэропорту. Если кто из них попадется на глаза — смотрите за ними и докладывайте. Подготовьте вторую машину. Сюда ее не пригоняйте. Все наши с Василичем параметры — опять же у обеспечения. Какие вещи нам нужны, я надеюсь, объяснять не надо? Если чего не хватит — лично надаю по шее. Все, свободны.

— Строго ты с ними, — это Василич, улегшись на шикарную кровать.

— Не строго, а справедливо.

Тут меня начинают разбирать сомнения и тягостные раздумья:

— Слушай, Василич, а ты хорошо себе представляешь, что нам надо сделать?

— Что, что… — ворчит. — Известно что…

Конечно, улегся на мягкую кровать, и жизнь представляется ему в розовом свете.

— А ты когда-нибудь в горах был?

— Не был, но и что из того?

— Да в общем-то ничего особенного, только работать нам придется выше четырех тысяч метров…

— Я смотрел карту и съемку — там пологий склон, снег только на вершине.

— Тридцать пять-сорок градусов… в общем, да, пологий. Да ты оптимист! А туда же еще доехать надо. И самое главное — ты уверен, что нам не будут мешать?

Василич отворачивается к стене. С минуту лежит молча.

— Не уверен…

Да, портить настроение мне удается сегодня лучше всего. Надо утешить старого товарища:

— Ладно, не грусти. Может, это и вправду туристы. Не забыл еще, с какой стороны брать паяльник? У нас времени — сам понимаешь…

— Да тут работы, как два байта переслать…

— А ты догадываешься, что нам досталось после государственных испытаний? Как будто сам в комиссиях не работал. Комиссия по дырочкам, коллегия по щелочкам, инспектор по отверстицам для маленьких жучков… Короче, спаяй мне пока интерфейсы от моего бука к Прибору. Прогоним еще раз тест-задачи, программы предобработки сигнала, модуль передачи на спутник и блок защищенного обновления софта. Поехали…

Пока работаю, вспоминаю генеральские напутствия:

— Ташбаан, Котяра, идеальное место… для наших дел. Северо-восточный сосед его… гм… уже давно имеет ядерное оружие, юго-восточный — тоже скоро создаст, да и сам Ташбаан не отстает. Три ядерных государства на нашу голову.

Я помалкиваю — "на нашу голову" — это хорошо. А еще лучше, что всем трем мы оказывали техническую помощь. На свою голову.

— А ведь, Кот, что такое ядерное оружие?

Генерал ходит, неторопливо помахивая рукой, представляя себя товарищем Сталиным. И интонации те же.

Что такое ядерное оружие, я знаю, но помалкиваю. Кроме того, генерал все равно ничего не слышит. Глухарь во время брачных песен.

— Так вот — ядерное оружие — это… как ее… инфраструктура. Средства связи, средства доставки, радиолокационные станции… Вот ведь какая ерунда. За всем этим нам надо следить, чтобы точно знать момент…

— …Когда продукция их успешной деятельности посыплется на наши дурные головы? — не выдержал.

Генерал удрученно смотрит на меня.

— Бестактный ты парень… Я разговариваю тут с тобой, время теряю…

— Прошу прощения, КсанПалыч.

— Да ладно… — отмахивается генерал. — Ну, счастливо тебе!

— Спасибо…

Через несколько часов работы я понимаю, что начинаю сходить с ума. Ошибка на ошибке. Большой программе — большие глюки! Надо отвлечься. Взгляд на часы — середина дня. Прекрасно. Пойду прогуляюсь.

Замечательно. Паша, перегнувшись через стойку, кокетничает (да, похоже, я еще мягко выразился) с администраторшей. Я свернул бумажный шарик, тихо подошел и бросил ему в затылок. Что ж, реакция у парня неплохая.

— Ты уже умер. Про сюрекены слышал?

— Слышал. Я неправ, командир.

— Ладно, мне что. Но вот когда в тебя кинут настоящий…

Спустившись на первый этаж, я тихо открыл дверь с витиеватой непонятной надписью.

Она сидела за столом. Чудо природы — шикарная черная грива, ресницы в пять сантиметров, огромные глаза…

— О, горе мне, утонувшему в черных озерах твоих глаз… О, Лела, ты сразила меня в самое сердце стрелами твоих ресниц…

— Эх, Котяра, ты всегда был болтуном…

— Неправда, слово у меня никогда не расходилось с делом.

— В каком-то смысле — да. Что тебе надо?

— Я прилетел только затем, чтобы увидеть тебя, о, несравненная…

— Ах, если бы ты говорил правду… Но я ведь знаю тебя лучше многих…

— А форма прапорщика Советской Армии шла тебе гораздо больше — юбка с лампасами и все такое…

— Сейчас пойдешь вон!

— Неужели ты выгонишь меня, о…

— Повторяешься, Кот…

— Слушай, а ты, по-моему, достигла русского стандарта — 100-80-110. Помнишь, когда я измерял тебя, где-то не хватало, кажется, сантиметров пяти? Ты по-прежнему завязываешь глаза, когда…

— Я всегда была ужасно стеснительной. Так ты придешь измерять меня? Ты помнишь, что для точных измерений я должна…

— Завязать глаза?

— Не надо, Кот… Ведь с тех пор…

Ну вот, до слез довел. Свинья я, однако, а не Кот…

— Лелка, Лелушка, не плачь, я куплю тебе калач!

— Не называй меня так — на моем родном языке это звучит почти нецензурно. Последний раз спрашиваю, что тебе надо?

— К тебе ведь заехали э…э… как бы туристы, дай мне их установочные.

Заплаканное чудо протянуло мне плотно исписанную маленькую розовую картонку. В ней больше всего меня заинтриговала одна строчка — "J. Gricenko". Однако, забавно!

— А фотографии?

— Тетенька, дайте воды напиться…

— А то так есть хочется, что и переночевать негде!

Рассматриваю тоненькую пачку фотографий. Лела помогает мне:

— Вот эта. Специалист по радиооборудованию.

Ай да я! Интуиция, однако! Но будет нам трудно, ой, как трудно!

Лела что-то тихо спрашивает у меня.

— А? Что ты говоришь?

— Я спрашиваю, куда ты полезешь в этот раз.

— А у тебя можно говорить?

— Обижаешь! Конечно, можно!

— На этот раз я полезу… в гору.

— Где это будет?

— Вижу по твоим прекрасным глазам, что ты примерно знаешь, где.

— Да, знаю. Но у вас… четыре точки.

— А дорога отсюда — одна.

— Я поняла. Иди скорее, а то я опять расплачусь…

Ухожу. Не могу сказать, что и мое настроение сильно улучшилось.

От очередного тура патологического программирования меня отвлек шум у двери. Похоже, в наш номер упорно пытаются затащить что-то тяжелое…

Я встал из-за клавиатуры и вышел в прихожую. Дверь раскрылась. На пороге стояли Павел и Сергей и… та особа, которую я назвал радисткой.

— Вот, копалась у нашей машины, — сказал Павел, совершенно невежливым пинком направляя девушку в номер.

Да, судя по румяному лицу, растрепанной прическе и расстегнутой молнии на брюках, ребята славно ее потискали. Я посмотрел на них. По-видимому, строгое лицо сделать мне не удалось, поскольку парни синхронно ухмыльнулись, а Сергей сказал:

— Сопротивлялась, однако…

— А вы, небось, схватили без предупреждения за… что попало. Что покраснели? Сереж, взгляни, не пожаловал ли еще кто-нибудь. Паш, помоги девушке в кресло сесть, она устала…

— А я тебя узнала. Ты ведь Кот, точно?

Ну что же, неплохо. Но кое-что за пазухой и мы держим.

— Да, Джули, я Кот и есть. Скажи пожалуйста, ты уже поставила маяк или только собиралась?

Николай Васильевич Гоголь неплохо придумал про немую сцену. Смотрим сумасшедшими глазами и ничего не говорим.

— Не скажу, — и подбородок гордо поднимает, просто Зоя Космодемьянская. Значит, поставила. Плохо!

Но каков, однако, Василич, распевая дурным голосом, он продолжает что-то паять и ничего не слышит.

Что он поет, о, ужас:

— В Красной Армии штыки, чай, найдутся-а… Без меня больше-евики, без тебя-а больше-евики, без нее большевики обойду-утся…

Что-то новое в его репертуаре.

Тут пение замолкает. На пороге появляется суровый Василич… с паяльником. Хорошо хоть дверь закрыл, фигов конспиратор.

Джули пытается встать с кресла, Паша держит за ее плечи… Горячий паяльник в хилых руках Василича впечатляет, девушка безуспешно пытается вырваться, слезы потекли ручьем. Теперь самое время сказать, что Василича из гестапо за зверства выгнали.

— Так, оставьте нас, — это я, уловив благоприятный момент. Василич элегантно берет Пашу под руку и уводит в комнату. Радистка наша Кэт горько плачет на кресле, свернувшись калачиком.

— Ну-ка, хватит, — я крепко встряхиваю ее. — Давай, Юлька, рассказывай. Не бойся, ничего я тебе не сделаю. И вы, и мы на работе. Через пять минут отпущу тебя…

— Юлька… Меня так бабушка называла… Кот, а ты все-все про меня знаешь?

— Ничего я про тебя не знаю и знать не хочу… Мне интересно только, насколько серьезно настроены твои командиры.

— Очень серьезно. Нам очень нужно то, что вы привезли. Особенно софт.

— А иначе?

— На поражение…

— Понятно. Тогда не обижайтесь — я уже сказал — у нас своя работа, у вас — своя, как вы говорите — бизнес — ничего личного…Теперь иди.

— На, возьми, — на ладошке хорошенький маленький слоник-брелок. Елки-палки, талисман ведь свой отдает — никогда женщин не поймешь…

— Ты что, не возьму никогда!

— Он твой теперь. Бери, — и тихо — Ты же меня спас. У нас по твоей книжке курс был — вот я и знаю тебя.

— По красной?

— Да.

Опять задрала голову и сощурила глаза. Сейчас скажет чего-нибудь. Хохлушки, даже канадские, всегда оставляют последнее слово за собой. Точно!

— Так вот, коммендор. Скажите своим подчиненным, что они могут довести до конца то, что они начали делать со мной у машины — либо вдвоем, либо по очереди.

— Иди-иди, мы не по этой части. Плотней, плотней дверь закрывай. Штаны не забудь застегнуть. Сереж, проводи ее.

Закрыв входную дверь, я кричу в комнату:

— Василич, помнишь у Евгения Шварца в "Драконе" — Бургомистр: "…Маразм, эротомания. Идите, девочки"? Ну, ты дал с паяльником!

— Не, Кот, ты путаешь, про эротоманию — это в захаровском фильме.

Мы весело смеемся. Паша и Сергей явно разочарованы и смотрят на меня глазами ручных тигров, у которых отняли добычу.

Маленький деревянный слоник мирно лежит у меня в кармане.

А ведь правда — спас девушку. Сейчас ребята стали бы ее трясти и минут через сорок… Я помотал головой — богатое воображение всегда мне мешало.

Проскочившее "Коммендор" — пожалуй, самая важная информация для меня. Военно-морская разведка. Чего им надо здесь? Радует одно — это не горно-стрелковые подразделения, не альпинисты, не… не… Впрочем, не знаю. Брюсов Ли среди нас нет. Придется умом выделяться.

Что мы можем сделать? Устроить стрельбу по дороге — это ума не надо, ребята сделают. Но здесь мы явно проиграем. Любители почти всегда проигрывают профессионалам. Тут бы здорово помог гранатомет, которого у нас, конечно же, нет. За ненадобностью. Оторваться от них мы не сможем — мы идем с грузом, а они — нет. Задача… Но у Василича с собой Inmarsat. Так-так, уже лучше. Во всяком случае, можно позвонить домой, попрощаться… Станция спутниковой связи плюс ноутбук — это уже нечто. А еще у нас есть то, чего у них нет и быть не может Прибор. Попробуем перенести соревнование на свое поле.

— Василич, ты сможешь дать мне интегральную информации на RS-порту? Компьютер в левом крыле, этажом ниже.

— Понимаешь, Кот, моя штатная антенна на гораздо более высокие частоты, ну радиолокационные станции там, то-се…

— Ну сделай что-нибудь, у Прибора хватит чувствительности, пакеты короткие, их будет много, накопим и восстановим.

— Что ты хочешь?

— Мне нужны только адреса — в основном их исходящий. И пошли обеспечение покопаться для вида в машине.

— Если она поставила маяк, мы не сможем найти его быстро. Там напихана туча всякой электроники — нелинейный локатор его не возьмет.

— А у тебя есть нелинейный локатор?

— Нет, это я те-оре-тически…

— Я думаю, как бы их было не два. А вынимать мы не будем. Сделаем вид, что не нашли.

Хороший человек Василич — никогда не задает лишних вопросов, работать с ним одно удовольствие.

Через два часа, после того, как Василич собрал антенну бегущей волны, я знал об их технике почти все. Ну что же, посмотрим, что у них есть.

Только бестолковые ломятся в сети Пятиугольника напрямую, а заходить надо откуда-нибудь сбоку, скажем через Министерство энергетики. Поднять роутинг на паре маршрутизаторов…

"Шлю я… шлю я ей за пакетом пакет… Только… только нет мне ни слова в ответ…". А вот я и нашел то, что мне было нужно. Скорость обмена маловата, но ничего.

Итак, компьютер у них, в общем-то, вполне обычный. От него заряжаются мотороловские персональные рации, система глобальной навигации, даже принтер есть цветной — карты, что ли печатают или спутниковую съемку. А вот и графические файлики — была бы скорость побольше, скачал бы их. Увидел бы, какие районы они считают предпочтительными для нашего похода.

Посмотрим, что делается сейчас. Ага, вот оно — "численность группы предположительно четыре человека, помещаются в номере…, охрана…" Дальше ругань, что случайно поселили в одной гостинице.

Единственный наш шанс — поближе к месту назначения убить их систему. Хорошо бы задеть также систему персональной радиосвязи и GPS. Может быть, после этого они растеряются и не станут нас догонять. А если станут, то при неработающей радиосвязи… Во всяком случае, наши шансы увеличиваются. Пока поедем, я подумаю, как это можно сделать. За работу, товарищи!

— Ну, что же, уважаемые коллеги! Мы сделали все, что могли, Прибор готов к установке. Ехать на ночь глядя, несомненно, глупо, но это наш единственный шанс. Слушай приказ! Василич и Паша — с Прибором во вторую машину и на точку. Возьмете одного человека из резерва, а то не дотащите. Мы с Сергеем — на нашей, по второму маршруту. Я бы один поехал, но не умею машину водить. Василич, отдай мне свой Inmarsat. Запас времени у нас — 2–3 часа, не больше.

— Кот, ты понимаешь, что это будет?

— Да, вполне — вам одним придется тащить очень тяжелый груз почти двадцать километров. И в гору на четыре тысячи…

— Не придуривайся! Ты понимаешь, что в машине маяк и они поедут за тобой…

— А ты понимаешь, Василич, в свою очередь, что я не смогу правильно поставить и развернуть антенны?

— Да, ты прав. Слушай, ты-то всегда был оторвой, но Серегу все-таки надо спросить.

— Да, ребята, я поторопился. Решайте, кто поедет со мной?

— Нормально, командир, ты правильно решил.

— Сергей, еще раз предупреждаю, что шансов практически нет.

— Я понял, командир. Нормально.

— Все, ребята, все в машину. Здесь обеспечение все уберет. Быстро едем до второй машины и там рассаживаемся.

Через полтора часа мы с Сергеем ехали по запасному маршруту.

— Сереж, ты хорошо едешь.

— Так мы с Пашей уже прошли все четыре маршрута.

— И как?

— Ничего, наш посложней, но справимся.

— Как ты думаешь, когда они найдут нашу машину, они оставят у нее человека?

— Если оставят — у него будут проблемы…

Я явно недооцениваю этих ребят. Я, правда, думаю, что проблем у него все-таки уже не будет. Совсем.

Машина переваливается по крупному щебню. Сине-черные горы, багрово-фиолетовое небо, на верхушках розовый снег — красиво!

— Поспи, Сереж.

— А ты, командир?

— У меня еще дела.

Я перелез на переднее сиденье, поднял столик и включил ноутбук. Задачка несложная, но вот беда — отлаживаться не на чем. Если будут ошибки второй и третьей попытка мне никто не даст. Труднее всего будет вывести из строя радиосвязь. Одно утешает — вывести из строя закрытую радиосвязь существенно проще, чем обычную.

Рассвет. Я заканчиваю. Вместо мыслей в голове какие-то фрагменты типа: mov bx,ax… Главное и самое печальное — я никак не могу отделаться от мысли, что это учения или тренировка. Так и представляешь, что из-за темных кустов, в которых шуршит экзотическая живность, выйдут мои сотрудники со словами типа: "Адекватно, Кот, адекватно!".

Проснулся Сергей. Поехали дальше…

— Приехали, командир!

Я просыпаюсь от кошмарного сна. Час дня. Собираемся, выходим…

Идем медленно. Каждые полчаса включаюсь, проверяю, не появились ли на связи наши преследователи. Пока ничего нет. Видимо, в дороге…

Ранний вечер. Мы начали подъем. Заночуем, видимо, на двух-двух с половиной. Я собираюсь включиться в очередной раз, как меня трогает за плечо Сергей:

— Смотри, командир!

Я вижу далеко внизу отсвет фар. Ага, добрались. Я жду около двадцати минут. Они появляются на связи. Я запускаю свое творение, получаю подтверждение и тут же слышу предательский писк — сел аккумулятор ноутбука. Да, бук жалко, но основное я, похоже, успел. Прошу у Сергея патрон, отхожу так, чтобы из долины меня не было видно. Выдергиваю чеку, с грустью наблюдаю, как темно-вишневое свечение становится почти белым. Восемь тысяч долларов превращаются в светящуюся однородную массу.

— Командир, зачем ты сжег компьютер?

— Понимаешь, Сереж, он больше мне не понадобиться. Нет, не подумай плохого… Просто у него сел аккумулятор, а если… наши преследователи подберут его, то это будет хуже некуда. Лучше бы они отняли бы у нас сам Прибор. У меня же там все программы. И вообще много интересного.

Но вообще я идиот. В целом. Уже темно и наши преследователи наверняка обозревают окрестности в инфраоптику. То-то им сейчас радости — мы осветили все окрестности. Заодно и показали место своего пребывания. Видимо, разреженный воздух уже действует на мой слабый мозг.

И еще одно. Я набираю длинный-длинный номер. Интересно, есть кто-нибудь сейчас на работе?

— Алло! Миш, привет! Допоздна работаешь?

Миша удивлен:

— Привет! Ты же в Минске…

— В Минске, в Минске, не беспокойся… Тут одно дело. Я… для своих надобностей поднимал маршрутизацию на…

Называю две группы по четыре числа.

— Миш, ты записываешь?

— Да.

— Так вот, верни все назад. Моя строка — последняя. Лучше прямо сейчас. Пока.

Кладу трубку. Домой, что ли позвонить? Нет, не буду.

— Сереж, не хочешь позвонить?

— Да нет, я уже… попрощался. Не стоит.

— Ладно. Сереж, давай немножко переместимся, а то я… сильно осветил наше теперешнее место. Мало ли, что. Как ты думаешь, у них нет ракеты?

Сергей веселиться. Видимо, представил себе, как из долины по нам пальнут ракетой. Очень смешно. Берем вещи и перемещаемся метров на четыреста в сторону и вверх.

Раннее утро или, скорее, поздняя ночь. Очень холодно. Пути наши расходятся — Сергей остается, я поднимаюсь выше.

— Командир, если до четырнадцати за тобой никто… не придет, спускайся в долину к машине. Только другим путем. Я их погоняю здесь. Не ночуй на высоте. Здесь… место нехорошее.

— Понял, Сереж. Спасибо тебе.

Пожав руки, мы расходимся. Скорее всего, мы видим друг друга последний раз. Я поднимаюсь, не оборачиваясь назад.

Иду, как машина. Старательно обхожу осыпи. Изредка поглядываю на снимки местности. Иду неплохо — спасибо Школьной физкультуре. Когда мы каждый день бегали до находящегося близ Школы кладбища, Сержант говорил… Стоп, что он говорил? Это очень, очень важно: "не забыть бы мне вернуться!".

К полудню я на своем месте. Долго вожусь с палаткой. Руки не слушаются, сердце колотится где-то в голове. Наконец, устраиваюсь.

Когда сидишь — вполне ничего. Может, вывернулись?

От нечего делать отрезаю сантиметров семьдесят реп-шнура и завязываю на нем узел размером с кулак. Они наверняка не рискнут стрелять, а получившейся штуковиной я отобьюсь от любого холодного оружия. Если только его не будут метать… М-да! И еще очень хочется верить, что первым подоспеет специалист по радиооборудованию…

Половина второго. Через полчаса буду спускаться.

Слышу вдруг какие-то подозрительные звуки. Кто-то тихо идет по снегу…

Ну, что же — очередь за мной. Вставай, значит, Фердинанд, пора ехать в Сараево. Я вылез из палатки.

Зрелище не для слабонервных.

Допрос инопланетян-негуманоидов в штабе Киевского военного округа. Некто в шлеме с зеркальным стеклом во всю физиономию и кевларовом комбинезоне вполне марсианского вида стоял, направляя на меня нечто, по-видимому, стреляющее. Поскольку я плохо слушал лекции по стрелковому оружию спецназа противника, то совершенно не испугался и с интересом смотрел, что будет дальше.

Некто снял шлем, рассыпав по плечам длинные волосы. Юлька! Лицо строгое, губа закушена…

— Отдавай то, что принес и быстро уходи!

— У меня ничего нет.

— Как нет?

Быстро проскальзывает мимо меня в палатку. Вылезает с растерянным лицом и достает радиостанцию.

— Не трудись, она не работает. И GPS тоже.

Ну что за беда! Обязательно надо похвалиться. Хацкер хвастливый, первый сорт. Сейчас сгоряча застрелит и все дела.

— Это ты сделал?

— А то кто же?

— Так теперь я не найду своих и они нас…

— Именно этого я и добивался…

Оп! Да, получить ногой по физиономии даже от такой красавицы не очень приятно…

— Ты чего дерешься?

— Дерусь!? Да я тебя сейчас… Ай, отпусти, больно!

Невелика, однако, заслуга уложить соперника в два раза меньшего веса.

— Ну-ка, пойдем быстрее!

— Нет, я не хочу…

— Не сходи с ума! Давай быстро вниз, видишь, беда какая-то начинается.

Сергей на зря сказал про 14 часов — погода действительно резко поменялась — стал подниматься какой-то отвратительный туман, сильно похолодало. Спохватившись, быстро забегаю в палатку за вещами.

Но хороша же эта растрепа — стоит столбом. А уже практически ничего не видно и в тумане (или у меня в глазах) началось какое-то подозрительное движение.

— Где твой шлем?

— Не знаю, где-то бросила…

Хватаю ее за руку и тяну за собой. Идет, не сопротивляется, только бы не упала в обморок. Да, руку я ей здорово помял.

Начинаем спускаться другой дорогой. Главное, не встретить случайно ее… гм… коллег.

Прошло два часа, а мы спустились только метров на пятьсот. По-прежнему почти ничего не видно. Джули ложится в снег.

— Что с тобой, девочка?

— Иди, Кот, оставь меня…

— И не подумаю! Я не умею машину водить, кто меня назад повезет?

Наверно, я сказал что-то очень интересное. Смотрит удивленными глазами:

— Ты не шутишь, Кот?

Ей, по-моему, нравится эдак кокетливо растягивать "Ca-a-t".

— Нисколько. Хочешь, я немножко понесу тебя?

— Ты что! Нести на руках вражескую шпионку — тебя же дома расстреляют. Если вернешься.

Важное дополнение!

— Не, за это сейчас не расстреливают, а только гонят с работы или, на худой конец, в Сибирь ссылают. А ты думаешь, кто-нибудь узнает?

А она легкая-легкая!

Тихо смеется, голову закидывает, а руками крепко за шею держит. Эх, сейчас сожмет руки — и задушит бедненького Котика. Ну и пусть!

А ей действительно плохо — воздуха не хватает совсем. Оно и понятно, вся гоп-компания забежала в гору почти бегом — сейчас у нее в крови кислорода почти нет и взяться ему неоткуда. А если шли вверх с кислородом, то тем более соскочила с нормальной атмосферы на жиденький коктейль.

— Рука не болит? — пытаюсь ее развлечь.

— Издеваешься! Болит, еще как, вывихнул точно. Ты меня несешь как ребенка…

Нежно губами трогает ссадину на скуле. Вот так всегда — сначала лупим, потом жалеем…

У меня подгибаются ноги. Я сажусь в снег, потом откидываюсь назад. Ее глаза совсем близко. Страшная черная глубина, зрачков, кажется, нет совсем.

— Ну-ка, слезь с меня, я встану.

Так я долго не протяну. Беру ее за руку и за ноги и — на шею недоведенный до конца прием рукопашного боя под странным названием "мельница". Теперь нести гораздо удобнее. Так и надо было с самого начала и нечего выпендриваться. Она лежит у меня на плечах совершенно безучастно, даже не шевелится. Вдруг тихо:

Я продолжаю:

За временем не слежу. Полностью сосредоточился на ходьбе и радуюсь только, что иду вниз, а не вверх…

Идем вроде тихо, а спустились еще метров на шестьсот. Сквозь клочья тумана виден типичный рериховский пейзаж — бледно-фиолетовое небо, ярко-синие заснеженные горы. Но теперь уже все это выше нас. Кажется, вышли.

До машины мы дошли только поздно ночью. Втаскиваю свою ношу в салон, успеваю в последнем проблеске откинуть сиденья и закрыть двери и засыпаю сном, больше похожим на глубокий обморок. Свинья свиньей, даже не посмотрел, что с ней. В уголке сознания мелькает мысль о Сергее.

Через пару часов я начинаю задыхаться, температура поднимается, наверное, до сорока. Знобит со страшной силой. Я ничего не помню и не понимаю. Кто эта девушка, которая считает мне пульс, смазывает чем-то прохладным лицо и делает какие-то уколы? Где я, почему так тесно?

Просыпаюсь в середине дня. Живой. В секунду все вспомнил. Лицо все стянуто — видимо, сильный ожог ультрафиолетом. Руки-ноги вроде в порядке. На мне серый ангоровый свитер размера на три меньше моего…

Юлька сидит вполоборота ко мне. Закусив верхнюю губу, перебирает какую-то свою медицину. На ней моя куртка…

Через ресницы подглядываю за ней. Через пару минут она ловит мой взгляд, улыбается и вдруг, повернувшись спиной и смешно поведя загорелыми лопатками, сбрасывает мое барахло. Через секунду мое лицо щекочут длинные волосы и тихий смеющийся голос, нежно фыркая в ухо, спрашивает:

— Ты живой, Кот? Можно, я немножко побуду твоей Кошечкой?..

Через час мы едем. Когда мы проезжали мимо их машины, Юлька слегка притормозила. Привычно закусила верхнюю губу и вдруг остановилась. У машины никого нет. Ничего не говоря, выскакивает… Мне все равно. Обидно, конечно, если… Нет, не хочу даже думать об этом. Через пару минут возвращается с канистрой. Заправляемся. Где же ее люди и Сергей? Боюсь, теперь не узнаю этого никогда. С этими мыслями и засыпаю…

Через закрытые глаза вижу мелькание солнца в ветках и острый лучик от латунной шишки на руле, который бодро вертит Юлька. Шпионка. Радистка. Кошечка. Скоро мы приедем и попрощаемся. Навсегда?

Она тормозит и, глядя на меня каким-то отстраненным взглядом, говорит:

— Вот и все. Вылезай, Кот.

Я сразу все понял.

— Скажи, куда ты сейчас собираешься ехать?

— Ах, куда!? У тебя хватает наглости это спрашивать? Там остались Сандра и Боб…

— Не надо иллюзий, — как трудно это выговорить! — там… нет никого…

— Нет!? Это ты… ты их… из-за тебя…

— Ну, договаривай!

Безутешно рыдает, склонившись на руль.

— Я тебя не пущу никуда. Бросай машину и иди в свое посольство.

— Я поеду.

Не торопясь беру ее шикарный нож, который лежит у меня в ногах и медленно провожу лезвием по в левому запястью. Хорошо, вену перерезал сразу…

— Что ты делаешь, кретин!

— Нет, я — Кот. Зато теперь ты точно никуда не поедешь.

Размазывая слезы пополам с моей кровью по щекам, начинает бинтовать мне руку.

В тени машины я лежу головой на ее коленях. Она только что сделала мне уколы от столбняка. Ей явно нехорошо, периодически она сильно вздрагивает от сдерживаемых слез. Я знаю, что утешать сейчас нельзя — сделаешь только хуже. Глаза закрываются…

Резко, как от удара просыпаюсь. Понимаю, что проиграл. Лежу в тенечке, рядом аккуратно сложены мои вещи, лежит чемоданчик Inmarsata. Ни Юльки, ни машины. Сильно кружится голова, видимо, укол был не только от столбняка. Поднимаюсь, в кармане листочек записки:

"Кот, прощай. Тут недалеко, дойдешь пешком. Ты меня поймешь. Береги слоника. Ты должен отдать его. Потом. Ты ее сразу узнаешь". И латиницей внизу "Юлька".

Как там у Визбора — вот и закончилось все, возвращаться пора…

И опять утро. Я сравнительно бодро вышагиваю по дороге. Ни единого человека. Шум приближающейся машины. Пока соображаю — спрятаться или нет, машина останавливается метрах в 20 впереди меня. Классика. Разбирает абстрактный интерес — из чего будут стрелять. Вот "Узи" хорошая вещь…

Дверь водителя распахивается.

Вот это сюрприз — Лела!

Я опускаю на землю чемоданчик с Inmarsat'ом, протягиваю вперед руку и громким голосом пою:

— Где ты, моя черноглазая, где…

Допеть до конца мне не дают.

— Ой, ухо отпусти!

— Вот тебе, Котяра, вот тебе за все, — очень больно таскает меня за ухо. Я не сопротивляюсь. Поделом!

— Это кто же тебя научил маленьких обижать?

Отпускает меня. Отворачивается, идет к машине. Я за ней. Довольный, усаживаюсь в прохладу, как всегда на заднее сиденье по диагонали от водителя. Черная грива загораживает мне все. Лела, не глядя на меня, говорит:

— Кто это тебя так отделал?

— Понимаешь, снежный человек встретился…

— И он же руку забинтовал?

Я в затруднении замолкаю.

— Ох, Кот, какое же ты трепло! Твои уже в аэропорту. Я тебе взяла билеты на сегодня и на завтра, на выбор. Со своими полетишь или завтра? — ее голос в конце чуть заметно дрогнул.

Да, жизнь богата выборами между плохим и худшим. Мысленно в который раз назвав себя свиньей, говорю:

— Сегодня. А то мне еще завтра доклад делать… в Минске.

Она резко трогает с места…

Я сижу у мамы на даче в кухне и пью чай с клубникой. Мама тревожно смотрит на мою забинтованную левую руку:

— Как это тебя угораздило?

Дожевывая, невнятно говорю:

— Да вот, зазевался, дверью в поезде чуть прижали, ничего страшного.

— Но зато загорел здорово.

Да, загорел я здорово. На всю жизнь. Но ничего, мама скоро перестанет это замечать…

Когда мне становится слишком весело, я смотрю этот файл. Высота съемки очень большая, но видно все четко.

Юлька сидит, прислонившись спиной к большому валуну. Руками обхватила колени, волосы рассыпались, лица не видно. Ведь она спит, правда?

Она не обманула меня. Я действительно встретил ту, о которой она мне написала в записке. Но это уже совсем другая история.

 

ЭКСПЕРТ

Вот это да! "Дяденьки, что вы делаете тут, столько больших дядей? Социализм — свободный труд свободно собравшихся людей". Так, кажется, писал Владимир Маяковский?

Внутри огромного ангара, освещенного светом люминесцентных ламп, стоял мерный, негромкий шум. Десятка полтора серьезных людей раскладывали на полу какие-то мятые, поломанные и искореженные предметы. Настроение, поднятое путешествием на генеральской машине по весеннему лесу, слегка испортилось.

Не обращая внимание на раздающееся за спиной кашлянье, (как же, опять нарушаю субординацию — выскочил вперед генералов) подхожу к одной из групп. Так я и думал — это части самолета. Настроение портится окончательно.

Навстречу нашей делегации уже спешит какой-то генерал со скорбным лицом. Здоровается и начинает вещать вполголоса:

— Вот, уважаемые члены государственной комиссии, уже второй случай. Нас бьют неизвестным оружием, прямо над нашей территорией. Машина разваливается в воздухе за доли секунды…

Эту демагогию я слушаю каждый день. Заговор против России, как говорил классик, несомненно, существует. Плохо только, что мы все — его участники. Отхожу в сторону и усаживаюсь в стороне за столиком с технической документацией. Начинаю читать…

Генералы хмурят брови, сдержанно размахивают руками, спорят. Внезапно в руках скорбного генерала появляется какая-то бумага. Он отдает ее нашему КсанПалычу, генералу великому и ужасному.

Интересно, только сейчас обратил внимание — генерал наш Козлов в белых штанах, малиновом пиджаке и темных очках. Шикарно смотрится среди прочих однотонных темно-зеленых и синих генералов.

Пришла пора вмешаться. Подхожу, через плечо Палыча заглядываю в бумагу. Все ясно. Уже готовый вывод: "поражение произведено неизвестным видом оружия". Понятно, что последует за этим — десяток НИРов и ОКРов лет на десять и миллиардов…дцать несколько рублей. А чего ради — года через два забудут. КсанПалыч уже тянется за своим золотым "Монбланом", предвкушая банкет и баню с русалками. Но тут я, как всегда, порчу всю малину. Тихо говорю:

— А я бы воздержался это подписывать…

Реакция у моего генерала хорошая. Ученый уже.

Генеральская рука замирает:

— Э…э… Коллеги… Все-таки надо более тщательно разобраться. Мои подчиненные немножко поработают тут, — и широкий жест в сторону разбросанного железа.

Да, подчиненные поработают. Тут. А может и в другом, более приспособленном для этого месте. Опять отхожу к столику и продолжаю читать документацию.

От увлекательного чтения меня опять отвлекает покашливание. Поднимаю голову. Лопоухий боец в пилотке:

— Разрешите обратиться. Вас просит подойти подполковник Сергеев. Я вас провожу.

Встаю. Прошло уже больше двух часов. Я многое понял. И еще больше стало вопросов.

Вслед за провожающим выхожу из ангара на яркое весеннее солнце и перемещаюсь в соседнее невысокое здание.

Подполковник Сергеев сидит в небольшой уютной комнатке. Не глядя на меня, потирая руки, завязывая тесемки папок и перекладывая бумаги, дружелюбно говорит:

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой, уважаемый, почтеннейший… Вас ведь не поймать — заняты вы сильно, начальство вас не отпускает. А у нас вопросики к вам, вопросики…

Я прерываю идиллическое бормотание:

— Привет, Колобок! Что, перечитываешь Лескова? Помнишь, у него в "Очарованном страннике" есть "полупочтеннейший" — тоже неплохо.

Подполковник Сергеев (он же — Колобок, мой давний знакомый по Школе) удивленно поднимает голову и прекращает перекладывание. Напряженно смотрит, не узнает.

— Простите…

— А Героя что не носишь?

— Кот!? Котяра, тебя не узнать! А тут написано — "профессор"! Шутка, что ли?

— Какие шутки — профессор и есть. Как поживаешь?

— Да ничего, безопасностью, как видишь, вашей занимаюсь.

— И чего у тебя ко мне?

— Да вот… — протягивает мне несколько листочков. — По позапрошлогоднему эпизоду. Ташбаан.

— Я же писал рапорт по приезду. Что еще от меня хотят?

— А хотят понять, каким образом ты вернулся обратно меньше, чем за сутки и без машины. Ведь тут у нас везде написано, что ты не умеешь водить.

— Вот и вернулся поэтому без машины.

Колобок некоторое время соображает. "И гений, парадоксов друг…".

— Логично, но ты же не мог дойти пешком. Там же почти четыреста километров.

— Меня же Лела подобрала.

— Какая такая Лела? У меня тут рапорт старшего лейтенанта… э…э… тьфу, не прочитать фамилии.

— Это Лела и есть.

— Так э…э… Лела твоя, она подобрала тебя совсем недалеко от Города. Вот и рассказывай, как ты туда попал.

— Ты сначала скажи, где нашли машину.

Колобок испытующе смотрит на меня, потом в бумаги.

— Машина была… Нет, ты скажи, где ты ее бросил? И зачем? И когда ты последний раз видел Сергея?

— А я не помню… И не слишком ли много вопросов сразу?

Собеседник мой берет со стола уютные круглые очки, надевает их и смотрит на меня. Так он очень похож на группенфюрера Мюллера. Я также внимательно смотрю на него:

— А бинокля у тебя нет? А то еще можно посмотреть на меня в бинокль.

— Что ты, в самом деле, Кот? Мне это все самому не сильно надо. Сам должен понимать — служба есть служба.

— Ты мне даже в бумаги не дал заглянуть.

— Ты посмотри, посмотри…

— Полупочтеннейший?

Колобок улыбается — обстановку удалось разрядить.

Смотрю в бумаги — здесь несколько любопытных документов.

— И давно вы стали работать с Интерполом?

— Не очень. Но сам видишь… Этот эпизод их сильно… заинтересовал.

— Да, документ суровый. Просто дело Джека-Потрошителя.

— Шутишь? А они вот пишут, что пятеро туристов — это слишком…

— Туристов? С таким вооружением?

— С каким? Здесь ничего не написано.

— А я тоже не видел с каким.

— Хорошо. Допустим, ты их не видел. Кто отвез тебя назад?

— Ну вы же смотрели машину. А я не помню ничего. Посмотри мой рапорт — шел назад, поскользнулся, очнулся — гипс. В смысле — лежу, а рядом вещи…

— Машину смотрели очень поверхностно. Лабухи, из резидентуры. Но кое-что интересное накопали. Например, с ручек, руля и всего прочего были стерты все пальцы… Но сверху всего, на стертом…

Я прекрасно понимаю, что могло быть сверху всего. На секунду мне кажется, что ее длинные волосы опять щекочут мне лицо… Несмотря на жару, меня пробирает озноб. Колобок это замечает и замолкает. Потом резко:

— Говори, кто она? Это был шестой человек из их группы? Она ждала уже там, на месте?

Я молчу. Я просто не могу говорить и все.

— Молчишь? Зачем ты встречался с помощником атташе?

Потихоньку прихожу в себя.

— Зачем, зачем… У тебя вон расшифровка записи лежит. Родину не предавал, не бойся.

— Это я знаю. А то бы ты говорил не со мной. И не так. Смотри, сейчас вколят тебе мои бойцы кое-что и ты все-все расскажешь.

— Ты же сам понимаешь, что не сделаешь этого никогда. Я начну говорить, а кто будет вести и расшифровывать запись? Ты. И знаешь, сколько я тебе наговорю? И будешь ты невыездной до конца дней своих.

— Хорошо изъясняешься — "до конца дней своих". Конечно, не будут я тебе ничего колоть. На чем ты сломал ее?

— Почему обязательно "сломал"? И почему "ее"?

— Любишь задавать риторические вопросы?

— Нет, просто заново учусь говорить.

— Откуда взялся шестой человек? Ведь их прилетело пятеро.

— Ниоткуда. Их и было пятеро.

— Почему она повезла тебя? Проще было…

— Да, именно. Пристрелить меня. Но… она… так не сделала.

— Почему?

— Не знаю.

— Потом она вернулась, чтобы найти своих и…

— Да, да, да! Когда это кончится?!

— Уже кончилось. Почти. С помощником атташе ты встречался, чтобы рассказать, как… чем все кончилось?

— Да.

— Что он отдал тебе?

— Ее… одну ее вещь.

— Ладно, я понимаю, что с тебя хватит. Подпиши.

И протягивает мне бумагу. "Никаких дополнительных сведений не сообщил". И на том спасибо.

— Спасибо тебе, Колобок.

Он кивает, не глядя на меня.

Долго сижу на лавочке в тени. Ну и денек. А ведь, чует мое сердце, все еще только начинается. В задумчивости я не заметил, что около меня уже давно стоит знакомый лопоухий боец. Терпеливый парень. Под стать своему начальнику — Колобку. Увидев, что я очнулся, улыбается и говорит:

— Вам подготовлено рабочее место. Там же можно ночевать. В смысле спать. Я провожу.

"Ночевать" — это впечатляет. Попробуем обойтись без экстремальных проявлений служебного рвения.

— Пойдем.

На этот раз путь дальше. Идем по дорожке в окружении цветущей сирени. Мне по-прежнему холодно. Но с каждым шагом становится легче. Погода, наверное, хорошая — вот и все. Подходим к такому же симпатичному домику, похожему на логово Колобка. Боец испытующе смотрит на меня и говорит:

— Пожалуйста, на второй этаж, номер одиннадцать. Там открыто.

И ободряюще улыбается.

Не нравится мне все это! Но иду.

Никаких ужасов за дерматиновой дверью номера одиннадцать не обнаруживается. Двухкомнатный номер. В первой комнате — стул, стол, компьютер и… замечательный телефон. Как игрушечный. Аппарат без диска, с обмотанной синей изоляционной лентой трубкой. Это значит, что соединять меня будут только с теми, с кем захотят. Плюс полный контроль всех моих разговоров. Посмотрим, что во второй. "В смысле спать", похоже, надо там.

Приоткрываю дверь. Впечатляюще! На классической гостиничной кровати поверх цветастого покрывала возлежит молодая дама. Из одежды на ней только детектив в руке, да белые шерстяные гольфы. Это же моя рыжая знакомая, Оксана! "Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа".

— Оксаночка, привет! У тебя по-прежнему мерзнут ножки?

— Привет, Кот! Ты, зараза такая, бросил меня тогда. И телефона не оставил. Но я тебя нашла. Ну-ка, иди сюда.

— "Бросил тогда…". С тех пор прошло три с лишним года. И можно подумать, наша встреча тогда была случайной.

Говоря все это, я тихо глажу ее по ноге, снимая гольфы. Ноги все такие же холодные, как лед! У девушки явные проблемы с периферическими сосудами. Она довольно улыбается.

— Тебя прислали поговорить со мной, так ведь?

— Да, но это потом.

— Нет, давай сейчас. Оденься, ладно?

— Как хочешь, — теперь хмурится.

— Ты хотела предложить мне подтвердить ваше заключение?

— Да, это будет лучше для всех.

Грустно все это. И как-то несерьезно. Впрочем, ее ведомство не отличается тонкостью подходов. Тоже мне, Мата Хари нашлась! Отхожу в другую комнату к окну. Оксана подходит сзади. Но не трогает, чуткая девушка.

— Ты мне не рад?

— Оксан, о чем ты? Я знаком с тобой хорошо, если полчаса. Да еще час назад меня просто наизнанку вывернули. Я с удовольствием пообщаюсь с тобой в другой раз. Завтра, например. А сейчас иди, ладно?

— Зря ты. Ведь ты сам знаешь, что у нас не бывает никакого "потом" и "в другой раз". Ладно. Что мне передать?

— Скажи, что я подумаю.

За спиной тихое движение и она исчезает. Я сажусь на стул и долго сижу без всяких мыслей. В окне — ветки сирени. Чудесный весенний вечер.

Звонит телефон. Тот, который без диска. Я знаю, кто это звонит. Я все сегодня знаю. Беру трубку и молчу.

Каждый раз я слышу эту замечательную мелодичную фразу на незнакомом языке. Ее смысл Лела категорически отказывается мне объяснить.

— Здравствуй, Лела-Лелинька, — говорю, — Рад тебя слышать. Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Она, конечно, хочет.

— Жили-были прекрасная принцесса и принц… так себе.

Лела возмущенно фыркает:

— Ладно, принц тоже был ничего.

— Спасибо. Поправка принимается. И вот, послали этого принца, который был ничего себе, на Остров посреди холодного моря-океана. А на Острове том жил-был страшный Дракон о двенадцати мегато… ой, то есть головах…

— И дали принцу злые люди меч деревянный и сказали: "Пойди…"

— Туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!

— Нет, — опять поправляет Лела. — Ты снова неправильно рассказываешь. И сказали: "Пойди, убей Дракона". И пошел рыцарь с деревянным мечом и…

— А Дракон-то дохлый…

— Но рыцарь-то не знал об этом.

— Да, не знал. А когда же прекрасная принцесса полюбила принца?

— А она полюбила?

— Конечно. В сказке так полагается.

— А полюбила она его, когда он, не зная, что Дракон уже помер, пошел со своим деревянным мечом в пещеру Дракона, не отказывался и никого вместо себя не отправил. Вот такая сказка. Как поживаешь, принц-рыцарь?

— Почти Принц-Герцог…

— Ты знаешь, мне тоже начали нравиться Братья. Видимо, возраст. Или поумнела малость. Так как ты поживаешь?

— Сижу, скучаю без тебя. Ты вот большим человеком стала…

— Да я всегда была немаленькой. Но тебе тоже грех жаловаться, ты профессор…

— А ты почти руководитель спецслужбы дружественного государства…

Лела фыркает:

— Вот именно — почти… Хочешь, сделаю тебя академиком… у нас? Будешь жить в чудесном домике, в горах. Я буду иногда к тебе приходить. Хочешь?

Я молчу.

— В общем, я и сама понимаю, что это бред…

Вздыхает, несколько секунд молчит и тихо:

— Я закрутилась — у меня — террористы, у меня — заложники… Я стала злой старой коровой… Помнишь, мы на Острове смотрели мультфильм…

Я издаю возмущенный вопль. Перебиваю:

— Там, в мультфильме была очаровательная коровушка и у нее, у Буренушки были такие же чудесные ресницы, как у тебя… Милая Лела, мне сняться твои ресницы… И не клевещи на себя: ты на два года моложе меня… А коса, твоя волшебная коса, она цела?

— Нет, косу пришлось отрезать…

Издаю громкий протяжный стон. Она говорит почти испуганно:

— Но послушай, Кот, у меня физкультура для личного состава два раза в неделю и я должна пример подавать… и вот, пришлось… Тебе жалко? Скажи еще про ресницы…

— Я ранен… смертельно ранен стрелами твоих ресниц… они мне сняться…

Мы оба замираем — я случайно или нет, но сказал ту же фразу, что тогда, в Ташбаане… Молчим долго. Наконец Лела не выдерживает:

— Ты по-прежнему все это помнишь?

— Я буду помнить то, что случилось там, всегда. Да и есть, кому напомнить. Давай не будем об этом. Не сыпь мне сахар в пиво…

— Меня всегда потрясало — тебе больно, но ты шутишь, смеешься, а глаза грустные, больные… Я далеко, но вижу это. Ты простил мне, что я тогда отодрала тебя за ухо?

— Я и не сердился не секунды — ты совершенно правильно сделала. Я это вполне заслужил. А ты простила меня, что я тогда… не остался?

— Я бы никогда не простила бы тебе, если бы ты тогда остался…

Опять молчим и вдруг на том конце еле слышно:

— Я… до сих пор… люблю тебя.

— И я…

Но Лела не дает мне сказать:

— Не ври! Может, тогда на Острове, те несколько часов…

— Ладно, Лела-Лелушка, ведь я тоже неплохо знаю тебя. Ты ведь по делу звонишь?

— Да, Кот, я тебе всегда звоню по делу. И видимся мы с тобой только по делу. Но ты все-таки помни… то, что я тебе только что сказала.

— А ты что-то сказала или мне послышалось?

— Я сказала.

— Я это буду помнить всегда — вместе с твоими волшебными глазами, ресницами и косой, которую ты, увы, отрезала, но я этого, к счастью, не увидел… А теперь говори по делу.

— Ты знаешь, я ужасно не люблю, когда у меня над головой по неизвестной причине разваливаются новейшие самолеты-штурмовики. Тем более мы хотели их у вас покупать. Вот с детства я этого не люблю. Я прошу тебя заняться этим делом…

— Что же меня все уговаривают? Вот одну только что выпроводил…

— Женщину!? Нет, Кот, ты неисправим!

— Не ревнуй, у нас ничего не было…

Лела только усмехается. Недоверчивая. Впрочем, у нее работа такая. До чего люблю оперативную связь — качество отменное: и громко, и слышно каждый вздох. Продолжаю:

— Ладно. Я займусь этим делом. Но только ради тебя, ты слышишь? Только ради тебя…

На том конце вздох и опять чуть слышно — не понять то ли услышал, то ли почудилось:

— Я тебя…

И громко:

— Пока, Котенок!

И громкое противное мяуканье гудка оперативной связи. Вот так. И когда она позвонит теперь — неизвестно. И позвонит ли вообще. Все-таки нехорошее слово "Никогда". Плохое, можно сказать, слово. Негодное.

"Если это программист, он долбит. Если он не долбит — плохой, негодный программист". Вернемся к программистским делам.

Поднимаю трубку:

— Соедините с Главным конструктором системы. Здравствуйте, Сергей Федорович. Мне хотелось бы получить от вас трассы программ управления силовой установкой машины на следующих субкритических режимах полета.

И я начинаю нудно перечислять индексы. Главный конструктор прилежно записывет.

— Это все? — вопрошает уважаемый Сергей Федорович.

— Нет. Еще, пожалуйста, перепишите в какой-нибудь удобоваримой форме показания неразрушающихся блоков контроля.

— На CD?

— Да, годится. И дайте мне пару ваших программистов. Я ведь ничего не понимаю в самолетах.

На том конце провода слышится скептическое хмыкание.

Я продолжаю:

— Сергей Федорович, я надеюсь, вы не будете требовать от пилотов работать на… критических режимах. Вы понимаете, о чем я говорю? Я думаю, нам вполне хватит двух развалившихся штурмовиков…

— Так вы думаете… А официальная точка зрения…

— Почему-то мне кажется, что вы думаете точно также, как и я.

— Может быть…

— Я вас понимаю и постараюсь помочь. До свиданья.

Кладу и снова поднимаю трубку.

— Дайте номер… — и называю номер рабочего зала своей доблестной команды. — Третий, привет! Пойди оформи себе допуск и завтра утром приезжай ко мне.

— Понял. Буду.

— Ты не забыл еще, как выглядят самолеты? Ты же выпускник МАИ.

— Я выпускник другой кафедры. Но как выглядят разбитые машины, я еще не забыл…

— У тебя есть что-нибудь по визуализации?

Пауза. Потом Третий продолжает:

— Ты делаешь успехи, Второй. Я только что хотел тебе предложить визуализировать содержание "черных ящиков".

— Не учите… дедушку кашлять! Я не настолько туп, как ты думаешь. Еще я заказал трассы программ от силовой установки. Сегодня они полетают немного и завтра мы их получим.

На этом месте я соображаю, что Третий не знал, куда мы едем. А уж зачем — тем более…

— Слушай, Третий, может не заниматься ерундой и ты скажешь мне сразу место в программе управления двигателями…

— Не забегай вперед, Кот. Я приеду и мы разберемся вместе. На самом деле — это трудная задача. Я помогу тебе, но приготовься к тому, что могут быть проблемы.

— У кого и какие?

— Ты будешь смеяться, но… у меня. Пока.

Вот это дал! "Вы будете смеяться, но Черненко тоже умер", — заявил в свое время наш комсорг. Проблемы у Третьего! Интересно!

А между тем время неумолимо идет к вечеру. Спохватываюсь, беру трубку:

— Соедините с дежурным. Добрый день! А генерал Козлов… Как, уже уехал? Спасибо.

Трогательная забота о подчиненных. Теперь долго добираться на электричке. А может, не ехать никуда? Дома мне особо делать нечего, а спать здесь есть где.

Опять сажусь у окна и наслаждаюсь вечером. Когда еще так спокойно посидишь. Вдруг в поле моего зрения показывается знакомая фигура. Оксана, одета в строгий джинсовый сарафан, волосы собраны в пучок, круглые очки в металлической оправе. Образцовая учительница начальных классов. Тащит что-то в сумке и идет, похоже, опять ко мне.

Точно. Кто-то скребет коготками по дерматину, дверь открывается. К запаху сирени примешивается аппетитный аромат свежих булок. Я сижу не оборачиваясь.

— Задумался, Котик?

— Да, Оксан, задумался… Тут проблема — ты ведь филолог у нас — я думаю над сущностью слова "колебания".

— В смысле — как пишется — вместе или раздельно?

Шутка, конечно, так себе, но я не удерживаюсь и начинаю веселиться. Не ожидал от этой простушки! Оксана тоже заливается своим хриплым смехом.

— Ну как, развеселила я тебя? А то сидит… ну не знаю какой. Прогнал девушку…

— "И тут на товарища прапорщика была брошена голая девушка". Это цитата из одного рапорта.

Оксана изнемогает от смеха. Поскольку стул в комнате один, я уступаю его. Она, держась за живот, валится на стул. Отсмеявшись, вдруг испуганно спрашивает:

— А откуда ты знаешь, что я филолог?

У меня на языке вертятся объяснения, но я сдерживаюсь. Говорю:

— Да я просто так сказал.

— А… понятно. Я тебе тут покушать принесла.

— Спасибо. Очень трогательно. Присоединяйся.

Я усаживаюсь на подоконник, а Оксана остается на стуле. Неспешно пьем кофе из мятого китайского термоса и едим замечательно вкусные свежие булки.

— Сама пекла?

— Прикалывайся, прикалывайся… Я, между прочим, здорово пеку. Просто мне сейчас некогда. Ничего-ничего, я еще тебя к себе затащу… на торт.

— В смысле — из меня торт? Суп с Котом, пирожки с котятами…

Опять смеется.

Допиваем кофе.

— Ну, я пошла. Пока.

Убрав термос в сумку и легкомысленно повернувшись, упархивает.

Сижу еще немного на подоконнике. Потом перемещаюсь на кровать. На покрывале остался четкий силуэт длинноногой фигуры, тонко пахнет духами. Становится немножко грустно. Не замечаю, как засыпаю легким, спокойным сном…

Просыпаюсь довольно поздно. Умывшись, выхожу в соседнюю комнату.

Того, кто не знает Третьего, эта сцена может сильно напугать. Как написано в одной сказке: "Мальчик получился хороший, но вот беда — неживой". В общем, медитирует он или как там у них это называется.

Громко окликаю. У Третьего появляется осмысленная искра в глазах. Подождав с полминуты, говорю:

— Как там, во Внутреннем Урюпинске?

Удивительный контраст — совершенно неподвижная фигура вдруг начинает говорить:

— Мы, Бойцы Третьего Уровня, бываем только во Внутренней Монголии! Классиков надо читать.

— "Разборки третьего уровня", "контакты четвертого рода"… Работать надо! Я и забыл, что ты тут недалеко живешь и не ждал тебя так рано.

— Кстати, о контактах четвертого рода… Что за деву я спугнул? Сидела тут у тебя красотка и спала, сидя на стуле.

— Рыжая такая?

— Ага.

— Это Оксана. Из очень серьезной организации, которую один из классиков, но не твой любимый, называл: "груша с откушенной попкой". И когда ты, наконец, отвыкнешь от "ага"? А еще — "Третьего уровня"…

— Не воспитывай! Кстати, что ты такой… напряженный? Из-за заключения? Давят?

— Давят… Но я не поэтому, это меня вчера… взвинтили. По одному из прошлых эпизодов…

Третий внимательно смотрит мне в глаза. Я не отвожу взгляд. Вдруг он говорит:

— Ну-ка, дай руку. Нет, левую. Между этими шрамами — примерно десять лет. И ты сделал это сам…

— Девять. Маленький, ближе к ладони — это собака…

— Все равно — сам. Дразнил ведь? А нижний — по тому самому, что тебя беспокоит… Но вообще, у тебя крепкие нервы, я бы так не смог.

Я с неудовольствием забираю свою руку назад:

— Фокусник, блин. Вот интересно, что бы было, если бы ты там был вместо меня.

— А ничего хорошего. Остались бы мы все там. И я в том числе. Ты выскочил только за счет полной… внешней нелогичности своих действий.

— А ты откуда знаешь?

— Да ходят слухи…

— Кстати, откуда ты узнал… Я про наш вчерашний телефонный разговор…

— Я пошел к нашей секретарше, Галке, и спросил, куда Палыч Кота увез. А она — "там самолет разбился, военный, ужас, семь верст до небес…".

Все просто. Показывая друг на друга пальцами, весело хохочем. Именно в этот момент в комнате появляются гости.

Два невысоких крепыша почти одинакового роста. И смотрят почти одинаково — испытующе прищурясь. За ними делегация разболтанных бойцов со стульями и какими-то пакетами.

Протягивают руки:

— Нас прислал Сергей Федорович. Борис, программист.

— Виктор, инженер.

Мы с Третьим переглядываемся. Он пожимает ребятам руки и молчит. Придется мне:

— Добрый день. Это Иван, программист, выпускник МАИ — я показываю на Третьего. — А я координатор работ.

Ребята с интересом смотрят на Третьего.

— Вы завтракали, — спрашиваю. Ребята кивают.

— А я — нет, поэтому займитесь подготовительной работой, а я пойду питаться. Иван, ты ел, конечно?

Третий, не глядя на меня, кивает. Бойцы, стоявшие за дверью, втаскивают стулья, какие-то кабели. Борис достает из пластикового пакета два CD-диска и шлем виртуальной реальности. Здорово ребята взялись за дело. Ну все, зарядил народ работой, теперь пора подумать о себе.

Двигаюсь к двери, но тут меня посещает Мысль.

— Да, разберите для начала формат записей "черных ящиков".

Команда уже занялась делом, мне делают неопределенные жесты руками, типа: "Иди, иди, мальчик Ваня Сусанин, мы сами партизан найдем". Сами так сами.

Выхожу на улицу. Эх, кое-кого сейчас увижу знакомого! Точно. На лавочке сидит Оксана. Черные колготки, мини-юбка — не разглядеть, нога на ногу, яркая футболка, зеркальные очки. Бойцы, притащившие стулья, жадно глядят на нее из-за живой изгороди.

Подхожу:

— Привет! Звезды рассказали мне, что ты плохо спала в эту ночь…

— Привет! Издеваешься опять над невинной девушкой. Всю ночь у тебя просидела, на стуле спала, конечно… Звезды ему, понимаешь, подсказали… Видела я твои звезды…

— Ты что, все время будешь ходить за мной… эдаким… очаровательным хвостиком?

— Конечно, ты не понял еще? Меня же послали… спать с тобой. А за невыполнение приказов у нас знаешь, что бывает?

— Хорошо. Я сегодня уеду домой вечером, а ты приходи, хоть поспишь нормально у меня. Кстати, где у вас тут столовая?

— Пойдем, покажу. "Поспишь нормально"… Как, не надумал заключение подписать?

— Не ворчи, Оксан. Давай каждый будет заниматься своим делом…

Оксана громко фыркает, да так, что с нее спадают темные очки.

— Вот-вот. Ты мне и не даешь моим делом заниматься.

— Не смущай меня, а то я покраснею и вообще застыжусь.

Идет впереди, покручивает своим рыжим хвостом.

— Оксаник, а у тебя… обмороков не бывает?

Эффект превзошел все ожидания. Спотыкается, чуть не падает. Медленно оборачивается, держа в руке свои стильные очки. Смотрит куда-то выше меня, зрачки-точки:

— Меня же… предупреждали! А я, дура такая…

Поднимает руки к груди — просто скульптура с символическим названием "Отчаяние". Делаю к ней шаг — она делает страшные глаза, закрывается руками:

— Не трогай меня!

Прекрасная сцена. Особенно если учесть, что мы стоим посреди многолюдной воинской части. Народ с интересом наблюдает. Какой-то офицер так загляделся, что чуть не врезался в идущий навстречу строй.

— Оксан, не надо истерик. Не выспалась?

По-прежнему пребывает в какой-то прострации. Но не сопротивляется, когда я беру ее под локоток. Меня начинает разбирать смех — понятно: "у вас несчастные случаи на стройке были? Будут…". С ужасом глядит на меня:

— Ты… ты ничего со мной не сделаешь?

— Оксан, за кого ты меня принимаешь? У тебя ручка есть? А листочек?

Ее улыбка на бледном испуганном лице выглядит так жалобно:

— Что, наконец-то телефон запишешь? Перед тем, как…

Огромное желание нашлепать по шикарной круглой попе. Но я сдерживаюсь. Беру листок, пишу одно слово, сворачиваю и отдаю ей:

— Вот. Три раза в день.

— Что "три раза"? Читать бумажку?

Нет, точно сейчас налуплю:

— Нет. Пить. Это лекарство.

— Да-а, я сейчас разверну, прочитаю и…

— …Теперь узнай о себе правду… — говорю я страшным голосом. Прочитаешь — и превратишься в лягушку. Но не в Царевну, а в обычную. Холодную. Зеленую. Что вы из меня чудовище какое-то сделали?

Боязливая Оксана, не читая, прячет бумажку в карман.

Вот и столовая. Я теперь ее и сам вижу. Решительно иду вперед, а жертва моих шуток плетется сзади.

— Ну откуда ты узнал?

— Что?

— Ну, что я сегодня с утра чуть в обморок не грохнулась?

Собираюсь с духом и максимально серьезно говорю:

— Не спрашивай лишнего и аккуратно пей лекарство.

Выдерживаю паузу, потом делаю строгое лицо и продолжаю:

— А через семь месяцев, когда у тебя закончится контракт, уезжай домой, в свой Ростов-на-Дону. И бросай заниматься всякими глупостями.

Как смотрит! Ей сейчас прикажи в окно выпрыгнуть — сделает без звука. И правда, я — чудовище! "Чудовище обло, огромно, озорно…". Это Радищев. Написал.

Завтрак почти примиряет Оксану с мрачной действительностью. Она кушает манную кашу и делает мне глазки.

— Нет, — говорю я.

— Что "нет"? — удивляется.

— Я не читаю твоих мыслей. Сейчас.

Каша мигом попадает не в то горло. Встаю и не без удовольствия аккуратно хлопаю по спинке. Правда, немножко ниже, чем нужно. Но помогает все равно.

Сажусь на место. Но не могу удержаться:

— И не вздумай класть на меня ноги!

Опускает глаза. Похоже, добил.

Идем назад. Оксана тихонько крадется на шаг сзади. Оглядываюсь взгляд побитой собаки.

— Ну, что ты, Оксан? Прости меня, это действительно было слишком…

Не отвечает.

Вот мы и пришли. Зайду, посмотрю, как у них дела. Оксана остается сидеть на лавочке.

На мониторе какое-то движение, Иван сидит в шлеме. Понятно, ребята не теряют даром времени. Хотя, скорее всего это — домашняя заготовка.

Иван снимает шлем и дает его мне. Надеваю.

Я — в кабине штурмовика. Перемещаюсь со страшной скоростью над холмистой равниной, сверху проплывают облака.

— Это видеозапись?

Ребята смеются.

— А откуда тогда облака?

Смех еще громче. Замечаю, что сижу, вцепившись в стул. Виртуальная реальность — сильная вещь.

— Запустите мне от минус 30 секунд до нуля.

Возятся некоторое время. Картинка снова начинает двигаться. Полет продолжается. Земля уходит назад и вбок. Загадочная мозаика приборов. В ушах какой-то зловещий шепот. Стоп. Облака и земля замирают. Все кончено.

— Давайте второй. Тот же интервал.

Практически то же самое.

Снимаю шлем.

— Что это за… шепот?

— Это переговоры борта с землей, — это Борис.

— Вам не кажутся похожими картинки?

— Не кажутся, — довольно резко отвечает Виктор.

— А датчики температуры двигателя? У них практически одни и те же критические показатели. Рты закройте, коллеги! И не надо мне показывать генеральских мурзилок! Такая визуализация ничего нам не даст. Составляйте линейку критических параметров, их взаимную корреляцию и разные статистики. Иван вам скажет, какие. Иван! Сделай преобразование Адамара от этого всего безобразия. Если кому непонятно — так мы получим что-то вроде спектральных показателей… И вот так летайте. Итак, резюмирую. Э…э… эффект достигается при переходе из режима полета на малой высоте и на высокой скорости к резкому набору высоты. При этом примерно через десять секунд возникает… непоправимое критическое положение из шести букв, то есть фиаско. Ищите процедуры в программах управления, которые соответствуют этому. Пока. Не буду мешать.

Засим удаляюсь. "За сим прощаюсь я, а этот SIMM был дорог мне, как память. О тебе".

Выхожу на улицу и бреду к ангару, с которого начались вчера мои приключения. Оксана тащится метрах в трех сзади.

Сегодня в ангаре почти пусто. У сейфа с документацией сидит вялый полусонный лейтенант. Подхожу к нему:

— Добрый день! Я бы хотел почитать документацию…

Во весь рот зевает и невнятно:

— Основания?

Показываю предписание.

— Допуск?

Показываю и допуск.

— Без разрешения своего командира ничего не дам!

Тут из-за моей спины протягивается изящная ручка с красивым удостоверением. Лейтенант вскакивает и встает по стойке смирно:

— Гвардии лейтенант Кривоногов!

— Вольно. — добродушно произносит Оксана. — Выдайте, пожалуйста, этому… гм… товарищу все, что он просит.

Без звука получаю полпуда отчетов и усаживаюсь читать. Оксана удаляется.

Похоже, мои подозрения подтверждаются. Но почему никто не заметил этого раньше? Или не захотел заметить? Какой же я наивный! Ведь за ошибку в программе, да еще с такими последствиями, не похвалят… Не зря я спрашивал про слово "колебания".

Что же мне писать в заключении? В задумчивости беру непонятно откуда появившийся пирожок с капустой и начинаю жевать. Поднимаю глаза. Оксана сидит неподалеку на лавочке, на плечах — красивая вязаная шаль (в ангаре довольно прохладно). Глазки опустила — воплощенная скромность.

— Оксаник, спасибо! Пирожок очень вкусный. И очень кстати…

Не поднимая глаз, кивает.

Проходит еще пара часов. Время обеда. Оксана конвоирует меня в столовую. Меланхолично жует. На лице видна работа мысли:

— Слушай, Кот, а что я буду делать, если уйду со службы?

— Я пока не думал об этом. Можно, например, детей учить… У тебя как с языками?

— Два почти свободно.

— Ну вот, не пропадешь.

— А может… можно остаться… здесь?

— Оставайся. Но потом…

— Ладно-ладно, я поняла.

Пора возвращаться к своему занимательному чтению. По дороге передумываю и снова захожу к ребятам. Увлеклись, делают аллегорические жесты руками, сыплются "радиусы поворота", "скороподъемность", "угол атаки". Хорошо.

На меня смотрят с растущим уважением. Без слов протягивают шлем.

В космической темноте передо мной — фигурка самолета, переливающаяся всеми цветами радуги. Со всех сторон радужные линейки и кружочки — параметры различного бортового оборудования. Все это тоже жизнерадостно переливается. Если что-то настораживает, то легко можно посмотреть соответствующие участки программ. Сделано красиво. Но после пяти минут просмотра мое состояние какое-то странное. Слегка кружится голова, взгляд с трудом фокусируется.

Что-то меня тревожит, но пока не могу понять что именно.

— Ладно. Молодцы, ребята. Продолжайте.

— Вот тут принесли трассы. Что с ними делать?

— То же самое. Посмотрите статистику использования различных команд, процедур и отдельных кусков кода. Поскольку пилоты не выходили на критические режимы, придется делать экстраполяцию. Попробуйте понять, как программа могла бы отработать на последних секундах полета. Ладно, давайте вместе.

Увлеченно работаем часа три. Выделили полсотни процедур. Теперь их все надо проверять.

На улице идет дождь. Выглядываю в окно. Чудесно. Мой рыжий хвостик стоит под кустом, накрывшись полиэтиленовой сумкой и жалобно глядя в наше окно, промокает до нитки.

Выбегаю на улицу и, не обращая внимание на протестующие вопли и отбрыкивания, тащу Оксану к нам.

Борис и Виктор при виде ее как-то смущенно переглядываются. Я, не останавливаясь, тащу промокшую шпионку прямо в спальню. Народ в соседней комнате весело хихикает.

— Лезь под одеяло и грейся.

— Когда ты придешь?

— Тьфу на тебя! Одно на уме…

Выходу к ребятам.

— Давайте закончим на сегодня.

Иван моментально прощается и, несмотря на дождь, быстро убегает. Мы, не торопясь, собираемся. Ребята осторожно поглядывают на меня. Думают, что останусь. Но я, заглянув в спальню и убедившись, что Оксана мирно спит, ухожу вместе с ними.

Мокрая электричка. Вокзал. Дом.

Продолжая размышлять, механически ужинаю и ложусь спать. Как ни странно, падающие самолеты мне не сняться. Это будет потом, дня через три-четыре.

С утра долго вспоминаю название станции, до которой я должен ехать. Неспешно иду по чистому и тихому лесу. Настроение непонятное. Похоже, мне просто стало неинтересно. Конечно, я уже все понял. Но все-таки надо довести дело до конца. Пилотов просто очень жалко. "А, у вас тоже бета-версия штурмовика?".

Размышляя так, подхожу к своему домику. Третий наверняка уже сидит и работает…

Да, Третий сидит. Но не работает. Вид у него опять совсем неживой. Разница со вчерашним утром только в том, что на нем надет злосчастный шлем. Допрыгался, Боец Третьего Уровня. Быстро снимаю с него шлем, заглядываю в глаза. Белки полностью красные. Так обычно выглядят пилоты, испытавшие, по крайней мере, десятикратную перегрузку. Но мне сейчас не до мистики. Хорошо, хоть дышит.

— Оксан! — кричу в соседнюю комнату.

Появляется, зевая и почесываясь. Естественно, не одета.

— Оксан, быстро беги за врачом!

— А…а! Он умер?

— Не визжи! Вроде живой…

Через минуту уже топочет вниз по лестнице.

Еще через десять минут появляются врачи. Уважаю военно-воздушную медицину! Работают четко, без охов и лишних движений. Смотрят, понимающе кивают. Что-то измеряют. Пара уколов.

Стою в сторонке.

— Сейчас опасности нет. Пусть полежит до обеда.

— Спасибо. Что с ним было?

Произносят какую-то непонятную фразу наполовину на латыни. Я делаю вид, что все понял. На самом деле это не очень важно. Важно, что подошла моя очередь.

Третий лежит на кровати. Если он и пришел в себя, то виду не подает.

Процедуры выделены. Дальше я справлюсь.

Начинаю писать имитатор управляющих воздействий. Через час из спальни выползает Иван.

— Какого… ты стал этим заниматься? Ты сам мне сказал, что у тебя могут быть проблемы.

— Я думал, будет просто давление. Ну, чтобы мы подписали их заключение и все.

— Он думал… Я пообещал их всех превратить в жаб и лягушек, если будут давить.

— И они поверили?

— Мне? Конечно. Что им оставалось… Ты же… чувствуешь, как Оксана ко мне… относится?

— Да. Страх и ужас.

— Ладно. Шутки шутками, а что было с тобой?

— Не пойму пока. Как от… психотропных препаратов. Погружение… Штуку, похоже, мы сделали опасную.

— Давай, двигай домой. До завтра. Если будет плохо, посиди и завтра дома. Только позвони.

Уходит. Экспериментатор.

Интересно, куда пропали Борис и Виктор? И почему я не вижу Оксаны? Я уже к ней привык. Выглядываю в окно. Нет, рыжий хвостик на месте. Машет мне ручкой.

Сажусь работать. Не отрываясь, программирую часа три. Все уже ясно, работа чисто техническая, скучная, поэтому прерываться нельзя — не смогу продолжать.

Наконец, с чувством исполненного долга подчеркиваю маркером тексты программ в четырех местах. Сижу, совершенно недовольный собой. Наконец, за спиной тихое покашливание.

Оборачиваюсь. Борис и Виктор:

— Добрый день! Мы будем продолжать?

— Добрый день!

Подхожу к ним вплотную и молча внимательно смотрю на них. Потом говорю:

— Уважаемые коллеги! Вам знакомо понятие "кое-какер"?

Отдаю свои листки.

— Идите, ребята, а то я скажу еще чего-нибудь…

Молча уходят.

Поднимаю трубку.

— Генерала Козлова! КсанПалыч, добрый день. Да, это я. Да, закончили. Можете подписывать заключение госкомиссии. До свидания.

За окном гремит гром. Я подхожу к окну, машу рукой Оксане.

Что может быть лучше, чем бегущий под проливным дождем симпатичный длинноногий офицер Генерального Штаба доблестной российской армии?

А сирень во время дождя пахнет еще сильнее…

 

КОНСУЛЬТАНТ

Верблюд внезапно разогнул задние ноги, я резко наклонился вперед, шее стало тепло от солнца, падающего мимо широкой панамы. Небольшая пауза — верблюд окончательно поднялся на ноги. Я оказался на довольно большой высоте над землей. Во все стороны расстилался светлый горячий песок, метрах в двухстах, на обочине полузанесенного шоссе стоял "Форд-эксплорер", на котором мы приехали сюда. Около него маячила фигурка водителя. Я повернул голову в другую сторону. Державший верблюда бородатый смуглый человек с интересом смотрел на меня. Было жарко, пахло старым верблюжьим одеялом, которым меня укрывали в детстве на даче.

Мой экскурсовод, вот уже полчаса притворявшийся глухонемым, не выдержал паузы и изрек:

— Как слезать будешь, шурави?

Зря. Зря он это сказал. Я достал из кармана ключи от квартиры, резким движением бросил вперед и вбок. Бородатый моджахед непроизвольно развернулся вполоборота от меня. Я, опираясь на его плечо, мягко спрыгнул в песок. Страдалец от неожиданности резко дернулся, взмахнул руками и, как подкошенный, рухнул. Из складок его грязно-серого экзотического одеяния неслышно выскользнул небольшая изящная металлическая вещица. "Беретта". М-да, гостеприимные хозяева.

Как там было? Ведут человека расстреливать. Он спрашивает у тех, кто его ведет:

— Эй, ребята, какой сегодня день недели?

— Понедельник.

— Ничего себе неделька начинается…

Неделька началась уже три дня назад, а ощущение как в понедельник.

Верблюд кстати, тоже с ужасом шарахнулся в сторону. Что он думает, интересно? "Распрыгались, кузнечики". Картина застыла — я сижу на корточках, моджахед-экскурсовод лежит на песке, верблюд стоит в сторонке. Что-то еще привлекает мое внимание. Это ярко блестящий на солнце металлический овальчик моего личного номера, прицепленный к ключам. Четко видна надпись "ВС СССР". Теперь самое время гордо выпрямиться и исполнить: "…Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!". Да, вкус мне сегодня явно изменяет.

Чему учил нас незабвенный Геннадий Иванович Милославский? Сейчас мне надо аккуратно взять выпавшее из рук противника оружие, да-да, не забыть снять с предохранителя, гм… нейтрализовать ближайшего противника, потом нейтрализовать водителя и… А вот дальше и будет самое интересное. Да, массовый человек — это почти одни голые рефлексы. Это я о себе.

Нехотя поднимаюсь. Отряхиваю штаны от песка. Даю руку моджахеду. Он, очень удивленный, поднимается. Молча показываю на выпавший пистолет. Он делает большие глаза и быстро поднимает его. Подбираю свои ключи, поворачиваюсь и иду к машине. Вот так и развлекаемся третий день.

Что я делаю здесь, в пыльном и грязном песке? Научно-техническое сотрудничество в военной области, будь оно неладно.

Сажусь в машину и еду читать свои послеобеденные лекции. По дороге думаю над замечательным словом "нейтрализовать". Одна моя хорошая знакомая с биофака МГУ на мой вопрос:

— Светочка, а что ты сегодня делала?

Отвечала:

— Головастиков фиксировала.

— Ужас, — говорил я. — Ты их убивала?

— Что ты, что ты! Зачем? Не убивала, а фиксировала…

— То есть они остались живые?

— Конечно, нет, ведь я же их зафиксировала.

Вот-вот, зафиксируешь, то есть нейтрализуешь кого-нибудь, а он потом возьмет и не оживет…

За рассуждениями приезжаем. Небольшой, я бы сказал, оазис. Десятка два деревьев. Серый трехэтажный бетонный корпус. Внутри что-то вроде гостиницы, на первом этаже учебные классы, небольшой уютный бар, маленький бассейн. Все это за три дня я изучил очень подробно. Забавно, что людей я вижу только в учебном классе. Да еще вечером те же бойцы сидят со мной в баре.

Сейчас мне прямо в учебный класс. Никогда еще не видел, чтобы кто-то зашел после преподавателя. Вот и сейчас сидят и смотрят. Нехорошо смотрят, оценивающе. Как Волк на Красную Шапочку. И всегда оставляют между мной и собой один стол. Их пятеро. На мой взгляд, они все на одно лицо — точные копии басмача с верблюдом. Шамиль Басаев, Ринат Бараев, Рулон Обоев, Букет Левкоев и Камаз Отходов.

Я бы назвал наши занятия что-то вроде "Специальных приложений компьютерной безопасности". Я неторопливо говорю по-русски. Они, конечно же, почти все понимают. Иногда один из них негромко поясняет мои слова другим. Вопросов никогда не бывает. Изредка я включаю проектор, показываю слайды и фрагменты программ.

Я четко представляю, что все преподанное мной вывалиться через самое короткое время на мою же голову. Поэтому ни слова больше того, что уже написано в учебниках. Видимо это-то и раздражает моих темнолицых учеников.

Через три часа занятия наконец-то заканчиваются. Я иду к себе и ужинаю. Откуда появляется поднос с горячей едой, я до сих пор не могу понять. Подозреваю, что невидимый кормилец прячется в номере напротив. Вечером здесь особенно увлекательно. Выходить мне отсюда нельзя, да и пойти некуда. Поэтому я часа полтора читаю, и отправляюсь в гордом одиночестве плавать в бассейн.

Наплававшись до упаду, поднимаюсь к себе, переодеваюсь и спускаюсь в бар пить свои молочные коктейли. Обычно я сижу отдельно за столиком в уголке у развесистого фикуса, а обучаемые — все вместе за одним столом. Сейчас что-то не так. Удивительное дело, но бар пуст. И даже за стойкой никого нет. Как всегда играет музыка, стойка уютно освещена.

Нет, я ошибся. За моим столиком кто-то сидит. Останавливаюсь на пороге и жду, пока глаза привыкнут к полумраку. На моем месте сидит молодая женщина. После трехдневного созерцания моих учеников первое, что бросается в глаза — она белая. В смысле светлокожая. Каштановые волосы скреплены вместо обруча темными очками. Приятное, но абсолютно неприметное лицо. Фигура в высшей степени спортивная.

Я обхожу стол и подхожу, чтобы сесть на свое место. Она встает, оказываясь ростом на голову выше меня, и протягивает мне левую руку. Ладонью вверх. Я протягиваю свою. Тоже левую, но ладонью вниз. Наши пальцы касаются запястья друг друга, скользят по ладони и расцепляются. Она первая нарушает молчание:

— Меня зовут Крис. Где ты оставил свои замечательные часы? Я хотела их посмотреть.

— Там же, где ключи и паспорт. Наверху, в номере.

— Как тебя называть? Как написано в твоем поддельном паспорте? Алексей, Леша? — и она делает четкое ударение на последний слог.

На ее родном французском это значит… Кот. Вот так. Хорошее начало.

Она негромко смеется. Как будто перекатывает во рту маленькие жемчужные шарики.

— Пойдем, — продолжает Крис.

Я абсолютно уверен, что ее зовут не так. Но это пока не важно.

— Мне нельзя отсюда выходить.

— Сегодня тебе все можно. Я купила тебя на этот вечер.

И опять смеется. Ее смех мне положительно нравится, а вот ситуация нет. Совершенно непонятно, что будет дальше и как мне себя вести. Берет меня за руку и ведет по коридору. По-прежнему ни единого человека. Все вымерли. Я внутренне напрягаюсь. "Вымерли" — это может оказаться грустным, но, увы, свершившимся фактом. Как динозавры. Или существенно быстрее.

Подходим к машине. Снова серебристый смех. Веселая девушка. А я-то забыл, что машина с правым рулем и пытаюсь сесть на место водителя.

— Слушай, что собственно происходит? — говорю я только для того, чтобы что-нибудь сказать.

— Слушай, — передразнивает она меня и я, наконец-то понимаю, что мы общаемся по-русски, — я знаю, кто ты такой.

— Это трудно было не понять.

— Я сотрудник Интерпола. А куда и зачем мы едем, я расскажу тебе попозже.

Подъезжаем к воротам. К моему большому облегчению, человек на воротах вполне жив и даже, судя по внешнему виду, здоров. Значит, меня и вправду купили. Крис нечто показывает ему. Явно не удостоверение Интерпола. Да и имени "Кристель" я там тоже не вижу. Зато вижу ее фотографию.

Минут двадцать едем в молчании. Наш оазис уже давно скрылся из глаз. Шоссе пересекает видимый мир от горизонта до горизонта, деля его ровно пополам. Стало совсем темно, только на западе красивая полоска, переходящая от желтизны песка через ярко-синий к черному. Песок от горизонта до горизонта. Маленький серпик луны.

— Останови, — прошу ее.

Выхожу из машины, отхожу метров на двадцать. Хорошо слышу щелчок замка. Ух, какая недоверчивая, однако! Резко бегу к далекому горизонту. Чувствую ее рывок за мной. Ну и скорость! По песку-то…

Вот оно! То же самое ощущает, наверное, газель или серна, когда на нее прыгает гепард. Но я готов к тому, что происходит. Падаю на колени. Эта прыткая хищница перелетает через меня. Нормальный человек сходу свернул бы шею, поскольку мы прибежали на какой-то жесткий такыр. Она издает такой же жалобный визг, как маленькая свинка Машка, с которой я играл в детстве, как кошка переворачивается в воздухе…

А, я понимаю — она думает, что я ее переиграл, сейчас побегу к машине и уеду от нее. Навсегда.

Однако я бегу строго в перпендикулярном направлении. Игра продолжается. Второй раз мой трюк не проходит. Она вцепляется в меня и начинается карусель…

Третий дан, не меньше. Меня спасает только гибкость суставов, которой она явно не ожидала, да еще то, что она не хочет делать мне очень больно. Мне даже удается пару раз освободиться от захватов. Ай да я!

Но вот злобный враг, преступный убегальщик (то есть я, конечно) повержен на еще теплый песок. Ну у Крис и вид! Как тут не вспомнить бессмертную фразу капитана Жеглова про гм… лицо старшего лейтенанта Шарапова. Волосы растрепаны, зубы оскалены, ужас! Тигрица! Сейчас горло перегрызет.

Я отвожу голову назад, улыбаюсь. Она приходит в себя, резким движением откидывает со лба волосы. Но захвата не отпускает.

Пару минут лежим на песке, постепенно приходя в себя.

— Третий дан? — спрашиваю.

Она молча кивает, говорить пока не может. Отдышавшись:

— А у тебя?

— Никакого.

Она молча прижимает мой большой палец к моему же собственному предплечью и недоверчиво свистит.

— Это от природы, — продолжаю разочаровывать ее. — Отпусти меня.

— Ты больше не будешь делать глупостей? А то мне придется сделать тебе больно.

— Не буду. Не буду больше делать глупостей.

— Зачем ты убегал?

— А зачем ты стала меня ловить? Куда я тут денусь?

— Нехорошо отвечать вопросом на вопрос.

— Я тебе отвечу стихами, ладно? — и не дожидаясь согласия

В душе ощущая охоту

Увидеть прекрасную Шуру

Явился я к ней на работу,

Где гнула она арматуру.

Крис застывает. Я укладываюсь на песке поудобнее, заложив руки за голову. Безмятежно смотрю в высокое звездное небо. Опять забавная живая картина, уже вторая за сегодня — двое умственно отсталых, перепачкавшихся в песке людей улеглись-уселись метрах в двухстах от шоссе. Машина с горящим в салоне светом делает эту картину особенно уютной.

— Так вот, уважаемая Александра, дорогой мой Младший Лидер проникновенно говорю. — Когда (и если) меня спросят, как ты увезла меня, я скажу, что ты сделала это насильно, то есть против моей воли. А когда меня станут проверять на полиграфе, то мой ответ подтвердится на сто процентов. А произойдет это именно потому, что мы с тобой так увлекательно друг за другом побегали, повалялись и повозились в песке. Доступно?

— Вполне. Но знаешь, все-таки называй меня Крис. Я уже сроднилась с этим именем. Что это у тебя тут такое твердое?

— Это? Это футляр от очков. А твои свалились с тебя, когда ты сделала… замечательный пируэт в воздухе.

Поднимается и уходит за своими очками. Я осматриваю себя. Оторвана всего одна пуговица и надорван рукав рубашки. Пустяки. Очки целы, поскольку перед тем, как убегать к недостижимому горизонту, я убрал их в футляр. Подобрала свои очки и испытующе смотрит на меня.

— Иди-иди, дай мне сделать то, для чего я вышел.

Через минуту едем дальше. Сейчас я ее немножечко подразню:

— Ты не знаешь, Крис, почему ко мне все время подсылают девок?

— Во-первых, я не девка, а уполномоченный Интерпола по этому региону…

— Да ты такой же чиновник Интерпола, как Сюзон — археолог.

— Ты знаешь Сюзон!?

— Мы с ней вместе улетали из Ташбаана.

— Понятно. А что ты там делал? То же, что здесь?

— Хуже. Но я прервал тебя, извини, — не надо давать ей возможности остановиться, а то она поймет, что сказала лишнее. Вот так и сдают сотрудников. Случайно.

— А во-вторых… Ты контактировал с… зарубежными коллегами десятки раз. И сколько из них было женщин?

— Немного.

— Вот. А ты говоришь…

— Спасибо. Успокоила. А то я как в анекдоте — думал, у меня кальция в организме не хватает.

Улыбается, вопросительно глядя на меня.

— Анекдот такой. Пациент говорит врачу: Точно знаю, что жена изменяет, а рога не растут. Доктор: Ну, это ведь в переносном смысле… Пациент: А, я думал, у меня кальция не хватает. Теперь давай рассказывай, куда и зачем ты меня везешь.

— Значит, история такая. Кто-то на днях влез в нашу базу данных с правами администратора. И мало того, что посмотрел то, чего ему не надо было видеть, так еще и поправил кое-что. Нам об этом сообщил администратор базы после анализа логов. А база сама физически находится в… в общем, далеко отсюда.

— А клиентское место, с которого обращались к базе, наверное, сделано на NT? И незадолго до этого ваши… э…э местные коллеги говорили, что у них неполадки, они не видят базы и просили прислать администратора…

Я не успеваю закончить, как она резко поворачивается ко мне:

— Это сделали твои ребята? Или ты подсказал здешним?

Я легонько придерживаю руль:

— Спокойно, Шурочка, спокойно, — хорошо говорить по-русски, а то на английском так не поиздевашься над собеседником. — Просто это своего рода классика. Называется "программная закладка в систему аутентификации". У тебя наверняка есть…

Крис с гордостью достает до невозможности затрепанную книжку. Мою. Опять! "Я памятник себе воздвиг из шоколада, к нему не зарастет народная тропа".

— Вот. Здесь все написано. Про NT, правда, ничего нет, поскольку такой операционной системы тогда не было, но все основные подходы — налицо. Впрочем, я могу и ошибаться. Ты хочешь, чтобы я поглядел на месте?

— Невообразимая проницательность!

— Не иронизируй над живым еще классиком!

— Мне кажется, ты ошибаешься. Мы посмотрели компьютер — там ничего нет.

— А ты хочешь, чтобы тебе оставили все на память? Кроме того, пользователь не может заменить модуль аутентификации. Нужно загружать другую операционную систему. Или…

— Это невозможно. Там пароль на загрузку с дискеты.

— Я не сомневаюсь. Там пароль "Аликс" латинскими буквами. Твой пароль.

Теперь она точно не поверит, что это не моих рук дело. Молча ведет машину. Потом задумчиво говорит:

— Почти нокаут… Такой пароль действительно стоял там раньше, но я сменила его, прежде, чем отдала компьютер нашим… смуглым друзьям. Что ты хотел еще сказать?

— Я хотел сказать, что они могли пойти другим путем. Часть системных файлов отражена в память с общим доступом. Если есть возможность запуска программ с дискеты…

— Есть. Дисковод открыт, поскольку они хотели кое-что уносить с собой.

Пару минут думает. Потом с грустью:

— Погаными делами мы с тобой занимаемся, а, Кот? А ты еще их учишь. Ну что, везти тебя назад?

— Не надо. Поехали, проверим. После подмены библиотеки все-таки должны были остаться следы. Или ты боишься показать мне свое гнездо?

— Нет, тебя я не боюсь. — и вдруг неожиданно — Скажи, почему ты не хочешь быть Третьим?

— А ты знаешь, чего у меня… не будет?

— Догадываюсь.

— Ты бы согласилась?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Когда ты… Ты понимаешь, о чем я?

— Да. Совсем недавно. Это было недалеко отсюда. Это же мой регион. Я тут почти дома.

Не буду больше ничего спрашивать. Мне хватит своих проблем. "Зачем мне ваши секретные документы — у меня своих полно!". Я знаю, кто она, как ее зовут, знаю, что она стажировалась в московском пединституте, что она тоже Второй, как и я… Ну что мне еще надо? Узнать, как она десять дней шла в одиночку по сельве? Что она осталась одна из своей группы в шесть человек? Хватит, не буду…

Приближаемся к местному поселению. Здесь я уже был вчера. Небольшой то ли город, то ли поселок. Ничего интересного. Лично мне здесь больше всего понравилась юная леди в парандже, берущая деньги из банкомата. Цивилизация пришла к народам Востока! Или Юго-Востока, не разберешь…

Гнездо Крис гораздо более благоустроенное, чем мое. Судя по флагу на крыше, они работают тут вполне легально. Как у себя дома.

Тоже ни одного человека. Крис чувствует, о чем я думаю и говорит:

— У меня тут немного людей, да и рабочий день давно кончился.

— Понятно. У тебя найдутся программы… которыми я обычно работаю.

Улыбается:

— Что-то, наверное, будет.

— Еще мне нужна загрузочная дискета.

Наливает мне кофе и неслышно уходит. Я усаживаюсь и жду. Минут через десять все готово. Усаживается в кресло у меня за спиной.

— Ты не будешь возражать, если я посмотрю тебе через плечо.

— Смотри, пожалуйста. Какой теперь пароль на загрузку?

Крис молча пишет несколько букв на листочке.

— Хорошо. Не забудь потом сменить. Какой был прежний пароль администратора? Я сейчас буду его искать по всему диску на физическом уровне. Так будет быстрее.

Дописывает еще несколько букв. Запускаем поиск. Через несколько минут все готово. Выясняем имя уничтоженного файла, куда сохранялись пароли всех, кто входил в систему, а потом по этому файлу находим, чем была заменена программа запроса паролей. Она, конечно, тоже теперь уничтожена.

Смотрю на Крис. Она кивает, все поняла:

— Спасибо. Чем тебе заплатить за работу?

— Ничем. Я не работал, а помогал. Консультант я, консультирую помаленьку.

— Хорошо, если ты больше ничего не хочешь, то я отвезу тебя назад.

— Да уж, будь любезна, а то пешком мне топать до самого утра.

— Ты не будешь больше убегать по дороге?

— Смейся, смейся… От тебя разве убежишь?

Почему-то она становиться слегка грустной.

Через час приезжаю обратно на место своего обитания. Выходя из машины, решаюсь задать вопрос, который мучает меня с самого начала:

— Шура, скажи пожалуйста, зачем я тебе понадобился? Вы же спокойно могли бы сделать все сами.

— Просто хотела посмотреть на тебя. Проверить, что ты умеешь… — и смотрит хитро-хитро. — Нам, может с тобой еще придется вместе работать.

— Ну и как?

— Не знаю, не решила пока, — и, смеясь, уезжает.

В ночи тащусь к себе в номер и укладываюсь наконец-то спать. Завтра вечером домой.

Аэропорт. Я смотрю через стекло на взлетающий "Боинг" компании KLM на Москву. Мне туда нельзя. Меня вернут туда, откуда взяли — в славный город Ленинград. "А приехал я назад, а приехал в Ленинград".

В огромном стекле отражается неторопливо идущая ко мне Крис. Я оборачиваюсь. Подходит, улыбается, отводит мой рукав и заливается счастливым смехом. Это на нее так действуют мои часы. Может, показать ей ключи? Нет, тогда она точно умрет от смеха. Она с минуту искренне веселиться под взглядами суровых бородатых людей, а потом говорит:

— Сними штаны, я хочу посмотреть, нет ли на тебе плавок с красной звездой?

Ну что еще ожидать от француженки?

Серьезно глядит мне в глаза. Повторяем тот жест, с которым мы познакомились. На секунду задерживаем руки.

— До свиданья, Второй, пока, Котик! — Мягко и негромко говорит она. Я слышала, ты будешь заниматься защищенными смарт-картами? Значит, скоро увидимся.

— И тебе счастливо, маленькая Двоечка! — так же тихо отвечаю. — Я буду тебя ждать.

И тут динамик громко и весело говорит по-русски голосом Крис:

— Господ советских офицеров, следующих рейсом на Санкт-Петербург, просят пройти на посадку.

Крис в восторге. Шутка удалась. Я улыбаюсь ей последний раз и под пристальным взглядами всего VIP-зала ухожу. Туда, куда меня позвали.

Мое любимое "Трансаэро". С удовольствием усаживаюсь. Хорошо, прохладно и просторно. Стюардесса, мило улыбаясь, говорит:

— А господину, конечно, дать кошерную пищу?

Вот так. Возьмут и сразу все настроение испортят!

 

КОНСТРУКТОР

— Таким образом, можно констатировать, что в настоящее время достигнута полная ясность относительно того, каким образом должна быть спроектирована отечественная защищенная смарт-карта.

Сказав эти слова, Василич преданно посмотрел на Улыбчивого Парня. Тот кивнул головой. Василич развернулся, чтобы идти на свое место, но зацепился ногой за мою сумку и, теряя равновесие, завалился прямо на меня. Сумку я выставил в проход за минуту до конца эпохального доклада. Случайно, конечно.

Казалось, все только этого и ждали.

— Вечно этот Котяра превращает заседания рабочей группы в цирк…

— Да-да, и сумку выставил нарочно, я видел…

Сам Василич, пытаясь собрать свои рассыпавшиеся бумаги недовольно, но вполне беззлобно ворчал с классическим оксфордским произношением:

— Вот, выставил тут свой бэг, блин…

Улыбчивый Парень поморгал глазами, повертел головой и изрек:

— Выйдете оба вон, в приемную. Устроили тут, понима-аш…

Я с превеликим удовольствием отправился в приемную, Василич был менее оптимистичен — он почему-то хронически опасается высокого руководства.

Мы вышли под взоры помощника и я, сделав испуганное лицо, сказал:

— Слушай, Василич, мы не спросили — в угол становиться или нет? Пойди, уточни…

Василич перестал дуться и расхохотался.

Хорошо выйти из жаркого прокуренного кабинета. Мы уселись на скрипучий кожаный диван и погрузились в изучение журналов, которые в обилии лежали на столике. Развлекались мы не очень долго. У помощника пропищал селектор и неразборчивый голос что-то пробурчал. Василич вздрогнул и погрустнел. Помощник злорадно покосился на нас и сказал:

— Пройдите в кабинет, вас просят.

Мы двинулись обратно.

Ну вот, опять жара и табачный дым!

— Э…э… Вы! Да, вы! Оба! Родина… Родина доверила вам важнейший участок… гм…

Да, я живо представляю себе этот участок. В шесть соток, заросший бурьяном. Именно его, наверное, и доверила нам Родина. Но нет, Улыбчивый Парень хотел сказать не это:

— Так вот, Родина посылает…

И это уже было. "Послала она его за елочкой. Уж послала так послала…". Насилу вернулись. Мы. Оба.

Нет, опять не то:

— Короче, так. Назначаетесь с этого дня главными конструкторами проекта "Ариадна". Ты, — указующий перст на меня. — по э…э… программной, а ты на Василича — ну ты понял, по другой. Поняли?

Мы кивнули головами.

— Есть соображения по организации работ?

Соображений у меня всегда хоть отбавляй:

— Товарищ генерал-лейтенант! Считаю целесообразным начать работы с изучения зарубежного опыта проектирования защищенных смарт-карт. Желательно привлечь французскую фирму GemPlus. У них максимально хорошо проработана архитектура операционной системы и самый большой опыт.

Смотрит с сомнением. И правильно. Потом:

— Ладно, идет. Вызывай их сюда, в научно-технический центр.

И началось…

Мы сидим в большом полутемном зале. На сцене расставлены столы, подставки для плакатов и экранов, проектор. У первого ряда кресел — с десяток компьютеров. В уголочке стоит симпатичный небольшой банкомат. Нас собираются немножко поучить всему, что связано со смарт-картами. Все ожидают появления лектора. Кто-то вполголоса мечтательно говорит соседу:

— Сейчас та-акая француженка придет! Ноги — во! Глаза…

В это время на сцене появляется пожилой заспанный француз в белых парусиновых штанах. Он с интересом смотрит в зал и начинает по очереди просить присутствующих представиться — назвать фамилию и место работы. Очень забавное зрелище:

— Иванов, Сергей. Э…э — напряжение почти непосильное. — Московское отделение Калужского электромеханического завода имени Дзержин… А…а, нет! Просто — завода.

Другой:

— Подполков… ой! Петров! Абрам Петров. НПО "Козий э…э… рог". Нет, Ко-зе-рог. Да…

Нет смысла заниматься ерундой — меня все хорошо знают. Встаю и слегка кланяюсь. Молча. Француз с интересом смотрит на меня.

Начинается длинная обзорная лекция. Довольно полезно послушать. Лектор говорит по-английски, один из наших коллег переводит. Этого можно было и не делать. Чередуется полторы сотни слов, все предельно понятно.

Пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Чувствуется какая-то легкая обида. Почему? Наконец-то понимаю — мне хочется увидеть Крис. Она же обещала!

Лектор в это время говорит:

— Сейчас сделаем небольшой перерыв, а потом я покажу вам защищенный банкомат.

Прекрасно! Бегу к знакомым и вооружаюсь большой и толстой хром-ванадиевой отверткой. Защищенный, говоришь, ну-ну!

Заодно покажем нашему французу уровень присутствующих специалистов. Впрочем, он, наверное, о нем догадывается.

Ободряюще улыбаясь, лектор показывает на банкомат. Я довольно громко говорю:

— Недаром помнит вся Россия про день Бородина!

Француз вздрагивает. Переводчик вопросительно смотрит на меня:

— Переводить?

— Не надо, он все понял.

По-моему, наш француз прекрасно понимает русский. Во всяком случае, в таком объеме. Он приглашающе кивает.

Подхожу к банкомату, поддеваю отверткой дверцу, она, естественно открывается, хотя и не без некоторого усилия.

Этот деятель в белых штанах снисходительно смотрит на меня:

— Ну и что? Деньги в бронированной кассете, ее просто так отверткой не сломаешь.

— Спокойно! Следите за рукой!

Внутри банкомата обычный персональный компьютер. Только клавиатуры нет. Снимаю клавиши с одного из компьютеров, стоящих в первом ряду, втыкаю в разъем. Достаю из кармана дискету, вставляю в дисковод. Загружаюсь с дискеты, запускаю драйвер доступа к файловой системе, а потом набираю в командной строке имя тест-программы для проверки работы кассы. Эта программка просто инициирует кассу выдать заданное количество денег. Набираю пятизначное число. Пауза. Столько денег нет. Делаю свои запросы на порядок скромнее. Характерный шелест и меня засыпает облако демонстрационных купюр. Знай наших!

Вдруг где-то в районе двери слышу знакомый серебристый смех. Я расположился у банкомата на корточках, поэтому мне ничего не видно. Поспешно встаю, но никого нет. И все-таки я не ошибся.

Поучительный тон наших занятий нарушен. Очень хорошо. Лектор несколько минут собирается с мыслями и продолжает уже гораздо более подробно и вдумчиво. Сижу и внимательно слушаю. Остальной народ тоже доволен, а то слушать общие слова всем уже надоело.

Но все-таки, неужели мне почудилось?

Перерыв на обед. Лениво идем в столовую. Это через двор, на котором вот уже несколько лет идет строительство.

Шаг на улицу — в глазах мешанина черных, зеленых и белых пятен — я вышел из полумрака на яркое солнце. Вдруг кто-то крепко хватает меня за плечи и заливисто смеется. Сразу видно — профессионал. Это та, на которую я уже успел обидеться за то, что она не приехала.

Без всяких предисловий и смущения обнимает и целует, не переставая при этом весело смеяться. Принято у них так, у французов.

Идущий сзади Василич в первую секунду дергается меня спасать, но видя, что противник — дама, тушуется. Дальнейшее развитие событий вызывает у него легкую зависть. Он отходит на шаг и негромким голосом укоризненно произносит "не нужны теперь другие бабы, всю мне душу Африка сожгла…".

Да-да, в самую точку — "…и жена французского посла".

Крис наконец отстраняет меня, заботливо вытирает мне губы от сладковатой ароматной помады. Смотрит веселыми глазами, чуть прищурившись. Я тихо говорю:

— Ах, Шурка, какая ты умница, что приехала!

— Я обещала! Здорово ты с банкоматом, мне и в голову не приходило…

— Учись! Кто с мечом к нам придет, без меча от нас уйдет…

Хохочет-заливается. А вот и вся наша честная компания подтянулась и смотрит. Василич вполголоса что-то комментирует. Он видел, как Крис провожала меня в аэропорту и потом долго воспитывал меня в самолете на тему "всегда ты всех девок в округе соберешь…".

Сейчас развлечем почтеннейшую публику:

— Шур, скажи — "ружье".

Она мигом поняла идею и громко:

— Лружье… Рлужье!

И снова хохотать. И народ развеселился.

Пауза. Она серьезно смотрит на меня:

— После лекций я тебя заберу, понял?

— Как тогда?

— Почти. Поговорить надо.

Бросает меня и идет кокетничать с народом. Вот все улыбаются, обступили ее, а маленький Абрам Петров скачет позади всех и восторженно кричит:

— Вот, вот, я же говорил — будет француженка!

Удивительное дело — внешность у Шурки абсолютно тривиальная. Но энергия! Вот спроси у народа — скажут, что видели красавицу из красавиц. Разглядываю ее. Теперь у нее темно-каштановые с медным отливом волосы, стильный белый пиджак и брюки. Вечные темные очки болтаются на цепочке на груди. Ох, чует мое сердце, что это не просто очки. Да и в штанах она ходит все время не просто так.

Ну ладно, при народе она все равно не будет со мной разговаривать. Пойду обедать. Под удивленными взглядами отрываюсь от теплой компании и тащусь через двор в столовую.

Послеобеденные лекции проходят под знаком умиротворения и сосредоточенности. Заканчиваем весьма довольные друг другом: лектор понятливыми слушателями, мы — тем, что нам перестали рассказывать тривиальные вещи.

Жду пока народ разойдется и выхожу на улицу. Никого нет. Я терпеливый, подожду. Прячусь под навес. Вдруг метрах в ста от меня трогается шикарный "Ягуар". Ну Александра и дает! Где она разыскала такое авто? Если это, конечно, она, а то может быть у меня простая мания величия.

Автомобиль плавно останавливается около меня. Спускаюсь со ступенек с ужасно важным видом, открываю дверцу и заваливаюсь в салон. Будем надеяться, что нас никто не видел. Еще лучше было бы забрать меня прямо от памятника Дзержинскому.

— Шура, поворачивай назад, по Сущевскому валу будешь ехать очень долго.

— Какой ты… вредный, я же просила называть меня Крис, а ты…

— Вот буду называть тебя Шуркой и все. И не спорь.

— А вот за это ты мне и нравишься…

— У, какие у нас разговоры пошли… А говорила: "По делу, по делу…".

Смеется:

— Я вспомнила, как ты от меня убегал и я представила…

Веселимся вместе. Я с трудом говорю:

— Как выскочу, как выпрыгну, а ты меня ка-ак уронишь на асфальт…

— А сама сверху завалюсь… А главное, никто не удивится…

Оборачивается и смотрит на меня. Глаза хитрые-хитрые:

— А может, ты не хочешь? Может быть, мне надо было взять того симпатичного мальчика, который так резво бросился тебя отбивать у меня?

— Ах, ма-альчика. Так. Ну-ка, останови. Вон там, где люди стоят…

— Брось, я же вижу, что ты совсем не обиделся. Поедем ко мне, поговорим. Я в "Космосе" поселилась.

— Спокойно, Маша — я был в космосе…

— Не зря одна моя хорошая знакомая называет тебя треплом, — и выжидательно так смотрит. Я не реагирую.

— Хорошо, я ей так и передам, что ты ее знать не хочешь.

— Шурка! — я демонстративно насупливаю брови. — Ты мне это брось! Эти свои шпионские штучки. Я тебе и так вполне доверяю, не надо… сама знаешь, кого приплетать. Не строй из себя всезнайку. Все равно я тебе ничего не скажу. Это мое и только мое. И она тебе ничего не говорила, я же ее знаю.

— Не интересно с тобой, все ты знаешь, на мои… шпионские штучки не покупаешься…

— Мы с тобой кто такие, а? Забыла?

— Не забыла. Ты знаешь, совершенно не могу понять, как мне с тобой себя вести.

— Очень просто. Не выдумывай ничего, не пытайся со мной играть, а просто спрашивай то, что хочешь спросить, и делай то, что хочешь делать.

— Мне особенно нравится окончание твоей фразы. "Делай то, что тебе в детстве не разрешали…".

Я тут же прикладываю палец к губам и наигрываю какую-то простецкую мелодию:

— Ты имеешь в виду вот это?

Падает на руль и умирает от смеха. Я испуганно смотрю вперед. Но ничего страшного — мы тихо едем по безлюдному узкому переулку и не представляем угрозы для уличного движения и пешеходов.

— Ты знаешь, Шур, я потом все вспоминал, как тебя веселили мои часы…

— Они меня веселили не просто так, а там, где мы познакомились. Это был просто верх конспирации.

— И вот я думал — хорошо или плохо, что я не показал тебе там свои ключи…

— Почему не показал? У меня дома есть отличный фильм. Как бы его назвать? "Ужимки и прыжки" Или нет, лучше — "Верблюд и Кот". Ты просто готовая кинозвезда. Какая мимика, жесты, как выверены паузы! Ах, ах! А прицепить к ключам личный номер и кидаться им — это просто находка. Станиславский, да?

— Интересно, кто же меня снимал? Ты?

— Нет, наши смуглолицые друзья. А что они из этих съемок намонтировали! Особенно в бассейне. Тереза Орловски обзавидуется.

— Прекрасно, да только я не знаю, кто такая Тереза Орловски.

— Ну и хорошо, вот я тебя и заинтриговала.

— Боюсь, что нет. Я просто забуду об этом через две минуты.

— Какой ты невежливый!

— Да-да! Зато кое-кто вежливый и предупредительный. Чуть руки-ноги мне не повыдергал. И главное — непонятно за что. Захотелось Котику побегать-порезвиться…

— Трепло и есть… Порезвиться ему захотелось.

Какие интонации! А это ее "рл" — шикарно, так бы и слушал!

Наконец-то вырулили к гостинице.

Крис стремительно тянет меня через огромный холл к лифту. Я озадаченно верчу головой.

— Ну что ты смотришь, сейчас тебе все будет бесплатно.

Безобразница! И никуда я не смотрю…

Наконец мы в лифте. Двери неторопливо и чинно закрываются, кабина начинает плавное движение. Она кладет мне руки на плечи и близко смотрит в глаза.

— Хочу понять, откуда ты такой взялся. Твоя… выходка с банкоматом меня просто убила. Кто же тебя сделал таким, а?

Я первый раз разглядел ее глаза. Пожалуй, из всех моих знакомых у Крис глаза самые интересные. С искоркой. Отвечаю со всей возможной серьезностью:

— … И он подорвал себя гранатой. К этому его готовили семья и школа.

Такое впечатление, что от смеха у нее явно слабеют ноги. Пытаюсь придержать ее за талию, но забываю, что она выше меня. Продолжая смеяться, она машет рукой и через смех:

— Не рано ли ты начал? Прямо в лифте?

Отпускаю. И продолжаю свой рассказ:

— Так вот. Когда я был в пионерском лагере… Ты знаешь что такое пионерский лагерь?

Она, блестя глазами, с трудом говорит стесненным от смеха голосом:

— Ты же знаешь, я стажировалась в педе. И даже ездила вожатой. А, нет, вос-пита-тельницей. Рассказывай дальше.

Лифт приезжает. Мы выходим. Крис делает останавливающее движение рукой:

— Дорасскажи, ладно?

— Хорошо. Один мальчик, Вася Белкин очень страдал от жары и я по доброте душевной сделал ему вентилятор в соломенную шляпу. С питанием от солнечной батареи. Понимаешь, чем жарче — тем сильнее крутиться вентилятор.

Она, слегка сжав губы в ожидании очередной шутки, кивает головой, продолжая держать меня за плечи.

— И вот он весь день ходит и ходит по солнышку, хорошо ему. А вечером на линейке вожатый говорит: "А пионера Белкина больше нет с нами". Потом выдерживает убийственную паузу в полминуты и продолжает: "Он лежит в лазарете сопли до колен". Я тебе ответил?

Да, мне явно стоит выступать на сцене. Она почти падает. Слабым голосом:

— Я больше не могу… понеси меня…

И машет рукой куда-то вдоль коридора. Ладно. Аккуратно беру двумя руками под э…э… выше коленок и двигаюсь. Дежурная по этажу в полном восторге.

Метров двадцать Шура продолжает тихо смеяться и всхлипывать мне в ухо, потом легонько брыкается и слезает. Достает ключи, встряхивает головой и с выражением говорит:

— Его больше нет с нами!

Опять долго хохочет, но потом наконец открывает дверь.

— Заходи. Сейчас я приведу себя в порядок и мы поговорим.

Отбирает мою сумку, заводит меня в одну из комнат шикарного люкса и начинает возиться у музыкального центра.

— Что тебе поставить?

— Поставь "Времена года". И дай, пожалуйста, попить.

Испытующе смотрит на меня. Я никак не реагирую, поскольку не понимаю причины такого пристального интереса к моей безобидной просьбе. Ставит диск, наливает в стакан апельсинового сока и уходит.

Я усаживаюсь в кресло. Слышу плеск воды, шорох каких-то тряпок и мягкое шлепанье босых пяток. Вивальди успокаивающе действует на меня, как всегда. Да так сильно, что я задремываю. Где-то на "Осени".

Просыпаюсь от какого-то монотонного бормотания. Прошло минут сорок. Вечно я просыпаю все самое интересное. Даже обидно. В гостиной Шурка сидит за столом, внимательно читает мои бумаги и тихо надиктовывает что-то в маленький диктофон.

— Ага, попалась!

Оборачивается в некотором смущении:

— Ты задремал, а я решила тебя не беспокоить…

— И поэтому залезла в мою сумку…

Наклонила голову и не смотрит на меня. Обидел.

— Ладно, не дуйся. У меня все равно там нет ничего лишнего. И я тебе все это хотел показать. Там все понятно?

— Нет, есть кое-какие вопросы. Слушай, — смотрит опять с искоркой в глазах, — у тебя же дома наверняка нет горячей воды, точно?

— Да как вы догадались, Холмс? Я только хотел попроситься в твою ванную.

— Поживешь тут у вас… Иди, умойся, а то весь заспанный какой-то… А я дочитаю пока.

Иду в ванную. Черная плитка и золотые краники — восторг! Я к этому просто неравнодушен. Многие почему-то обвиняют меня за это в грубом, плебейском вкусе…

С такими мыслями минут через десять возвращаюсь значительно более бодрым.

Крис сменила диспозицию. Уселась в огромное мягкое кресло, ноги свесила сбоку. В руках держит стакан с соком. Только сейчас замечаю, что на ней что-то вроде белой пижамы в цветочек.

— Ого, ты уже и пижаму одела?

Приподнимается. Смотрит злыми рысьими глазами. Я понимаю, что сморозил что-то не то. Вечно я путаюсь с женскими нарядами.

— Пижама!? Да это… это сверхмодный вечерний костюм от кутюр. Тебе… тебе за год на такое не заработать…

Теперь она понимает, что хватила лишку. Я, правда, совсем не обиделся. Что верно, то верно — не заработать. Зачем мне пижама от кутюр?

Тревожно глядя на меня, вскакивает с кресла, поспешно ставит стакан на пол. Подходит, пристально смотрит мне в глаза. Вдруг утыкается лицом в плечо. Я ободряюще похлопываю ее ниже спины.

— Ладно, Шурка, я не обиделся. А тебе действительно очень идет… хоть и пижама.

Все-таки я предусмотрительный парень, да и реакция у меня по-прежнему неплохая. А то бы с размаху получил в ухо. Крис с удивлением смотрит на свою руку, потом на меня.

— Слушай, я же не могла не попасть?

— Ага, призналась, что хотела засветить мне в ухо! А секрет, моя милая мастерица рукопашного боя, состоит в том, что я начал уклоняться еще до того, как ты начала свое неумолимое движение. Но если ты продолжишь в таком духе, то я, пожалуй, пойду домой. Доступно? — и я искренне смеюсь. Она тоже. Идет обратно, глядя на меня, подчеркнуто мягкими движениями устраивается в кресле. Опять свешивает босые ноги сбоку.

— Слушай, Котенок, мне с тобой интересно… — И опять смотрит с искоркой. — Ну что, теперь поговорим про проект "Ариадна"?

Вот это удар! Это мне вернулся угаданный пароль на ее компьютере.

— Конечно, давай поговорим.

— А ты не удивился, что я знаю…

— Удивился. Что ты еще знаешь?

— Много чего. Но главный вопрос — вы всерьез занялись этим проектом?

— Чтобы правильно тебе ответить, я должен сначала прочитать лекцию о психологии современного российского руководства. Ты знаешь, что писал великий историк Карамзин: "Разбудите меня в любое время дня и ночи и спросите, что делает русский мужик? И я отвечу…". Так что ты ответишь, милая моя Шурка? Правильно, осваивает, осваивает госбюджетные средства. Продолжаю. Кроме технических специалистов, которые ничего не решают, этот проект ни-ко-му не интересен. Это просто очередной флаг — "передовые технологии и все-такое-прочее".

— Но я смотрела твои бумаги. Вы за полгода прошли путь, на который нам понадобилось шесть лет. Вы предложили новую архитектуру операционной системы. И что же, это все бросить?

— А ты чувствуешь разницу между грустными словами "один и две десятых микрона" и более веселыми "семнадцать сотых микрона"? Разница почти на порядок и в пятнадцать лет.

— Вы умеете первое, зато мы умеем второе.

— И кто же позволит делать российские карты на вашем железе?

— Тебе не жалко своего труда?

— Бобру надо плотину строить, да только мех у него больно красивый на боярскую шапку хорош. Это цитата.

Я смотрю в окно. Выставка достижений народного хозяйства залита расплавленным предзакатным золотом. Да, я же забыл, что народного хозяйства у нас больше не существует.

— Но ты не возражаешь, если мы используем твои записи?

— Не возражаю. Вы же должны что-то получить взамен за лекции.

— Неизвестно, кто кого там учит. — Фыркает. — Вспоминаю все время твою утреннюю шутку.

— Скажи, Шур, почему ты так смотрела на меня, когда я попросил поставить Вивальди? Я почувствовал, что затронул что-то не очень приятное.

Она молчит, вертя в руке стакан с соком.

— Шур, мой взгляд все время останавливается на твоих розовых пятках. Ты не боишься щекотки?

— Хороший вопрос. Меня уже лет десять никто не щекотал за пятки.

— Сейчас я это исправлю.

Усаживаюсь на краешек кресла и кончиками пальцев мягко провожу вдоль ступни к восхитительно-розовой пятке. Минут пять занимаюсь этим увлекательным занятием. Она не подает признаков жизни.

— Шур, ты заснула?

— Сейчас умру от удовольствия.

— Вот это будет сенсация первых полос: Французская разведчица умерла от удовольствия. Ее звали… нет, не Никита, конечно. А просто… Шура. А главное, никто не поверит, что я просто гладил тебе пятку.

— Ты должен почитать мне стихи. Для полного удовольствия.

— Хорошо. Слушай:

Шурка потягивается и мечтательно повторяет последнюю строчку.

Вдруг на щиколотке… Нет, я не верю, мне почудилось. Я задерживаю пальцы.

— Шурка, что это? — Чувствую, что не владею голосом.

— Комарик укусил. — Лениво так отвечает.

— С железным жальцем?

— Да, да! Какое тебе дело?! Сейчас я кое-что покажу тебе…

Вскакивает и убегает. Через минуту возвращается. Без своей пижамы от кутюр. Подходит почти вплотную ко мне.

— Ну смотри, смотри… Что же ты уставился в пол?

Поднимаю глаза. Мне, как всегда, становится холодно. Крис отстраненно смотрит на меня глазами экскурсовода. И таким же голосом говорит:

— Да, это плеснули кислотой. И вот еще, метили в лицо, но я увернулась.

Под правой грудью — серо-розовое пятно в форме креветки, только значительно больше. Такая же клякса между ключицами.

Поворачивается.

— А вот это — электрическим проводом.

Поворачивается обратно. Только теперь я понял, что значит фраза "нет живого места".

Меня притягивает глубокий треугольный шрам слева под ребрами.

— Не бойся, потрогай. Ты видел, как туши подвешивают на крюк?

Явно двигаюсь к потере сознания, хотя видел и не такое.

— Я была в плену. Рассказать тебе, что делали со мной и что я сделала с теми, кто мне все это устроил? Потом, когда я сбежала?

Я молчу.

— Ладно, я пожалею тебя, мой маленький Котик. У каждого свои котята, утопленные в помойном ведре. Память — упрямая и опасная вещь, правда?

Смотрит на меня, а потом продолжает:

— А музыка играла громко-громко, чтобы не было слышно, как я визжала… Иногда я пытаюсь забыть это… Ты понял?

Уходит и шуршит какой-то тканью. Одевается. Говорит уже спокойным голосом:

— Нас водили в музей. Там фотографии. Почти всех тех, кто сегодня сидел на лекции. Всех этих сотрудников электромеханических заводов. С погонами и орденами.

Я знаю, что она сейчас скажет. Сейчас мне будет очень трудно.

— Ты там тоже есть. За что у тебя такая красивая медалька, а?

Подходит ко мне и смотрит мне прямо в глаза. Я твердым голосом отвечаю:

— За котят. За котят, утопленных в помойном ведре.

Она отшатывается как от удара. Резко отворачивается и отходит к окну. Несколько минут стоит неподвижно. Потом поднимает над плечами руки ладонями вверх. Я вкладываю свои руки. Она мягко, но сильно притягивает меня к себе. Щекой прижимаюсь к ее плечу. Мне кажется, что через тонкую ткань я чувствую каждый шрам на ее спине.

Мы смотрим, как закатное золото становится красным. На руки мне тихо течет чистая и теплая влага.

 

ЧИНОВНИК

Звук вскипающего чайника совпал с осторожным постукиванием в оконное стекло. Такое впечатление, что постукивают ногтем. Это весьма занимательно, поскольку окошко мое находится на третьем этаже. Я оторвал взгляд от чайника и посмотрел в окно — красивый разноцветный волнистый попугайчик сидел на моем подоконнике.

В соседней комнате — рабочем зале — раздалось громкое жеребячье ржанье. Гала, секретарь нашего отдела, процокала каблучками по коридору. Начался очередной рабочий день.

Две желтенькие липучие бумажки, висящие на системном блоке моего компьютера, говорят о том, что сегодня мне предстоит отчитываться по долгам. На одной из них написано — "дискета", на другой — "Платон Каратаев".

Все-таки интересно, откуда взялся попугай? Он по-прежнему печально сидит на улице и изредка тюкает клювом в стекло. Эта птица наверняка перелетела через дорогу от соседствующего с нами мрачного пятиэтажного здания, к которому каждое утро подтягивается толпа веселых людей с погонами медицинской службы. Не пущу я этого попугая, не нравится он мне. Комплекс царя Дадона. Наклюет он меня сейчас в слабую голову и все. Заболею какой-нибудь бубонной чумой.

Навестим пока подчиненных. Дверь в соседнюю комнату открыта. Все на месте — Иван, Михаил и два Алексея. Как только я появляюсь на пороге, моя дорогие коллеги встречают меня уже слышанным мною сегодня ржанием. Они показывают на меня пальцами и наперебой:

— Посмотрите на него! Она от него проперлась, просто проперлась!

Вчера я выступал на конференции Министерства образования с сообщением о новых программах обучения по нашим специфическим специальностям. Короткое рутинное выступление на секционном заседании. Но вдруг через минуту после начала в наш зальчик заглянула толпа высших чиновников Минвуза. Я спокойненько отговорил свое и уселся на место, надеясь в первом же перерыве сбежать. Но на вопрос ведущего: "Не желает ли кто-нибудь выступить?" вдруг последовала нетривиальная реакция.

В рядах минвузовской комиссии поднялась шикарно одетая дама лет сорока пяти, неторопливым шагом, полным собственного достоинства, проследовала на трибуну. Зал с интересом смотрел на костюм от Кардена с меховой оторочкой и думал, наверное, о проблеме недостаточного финансировании высшего образования.

Дама дунула в микрофон и томным голосом изрекла:

— Мне очень понравилось выступление вот этого мальчи… вот этого товарища, э…э нет, господина. Коротко, предельно ясно, методически выдержано.

Она обвела зал строгим взглядом. Чувствую, что она хочет меня похвалить. И точно:

— Я просто… проперлась!

Еще один взгляд в зал и процессия удалилась.

Надо же, как быстро распространяется информация в постидустриальном обществе. Теперь мои подчиненные будут развлекаться полдня.

— Ладно, хватит ржать. Какие новости? Иван, — посмотрел на Третьего, — у тебя есть что-нибудь? У нас сегодня последний день.

Третий отрицательно покачал головой. Я так и думал.

— Сколько ты уже успел перебрать паролей?

— Все пароли длиной до 5 символов включительно. Нужного пока нет.

— В этом я не сомневался. Как ты себе представляешь пароль длиной четыре символа?

— Ха, — в разговор вступил Михаил, — я очень хорошо себе представляю даже и пароль из трех символов.

— Веселитесь, веселитесь! А мне, между прочим, по этому делу придется докладывать Улыбчивым Парням.

Народ сразу погрустнел. Улыбчивые Парни — руководители нашей славной организации — шутить насчет паролей в три символа не будут. Они вообще не умеют шутить. В принципе. Нет у них в организме такого свойства.

Мне довелось недавно сопровождать Улыбчивых Парней в редакцию популярного журнала, где у них брали интервью и пытались сфотографировать.

Девушка-фотограф навела объектив на одного из них и сказала:

— Сейчас лампочка на фотоаппарате моргнет три раза и после этого будет вспышка. Приготовьтесь.

Первый Улыбчивый Парень послушно мигнул три раза в такт лампочке и был сфотографирован. Поскольку фотодевушка рассмеялась, снимок получился не очень резкий. Она смущенно рассмотрела снимок и сказала:

— А вы не могли бы как-то вот… э…э… улыбнуться?

Первый Парень в знак понимания кивнул и, снова моргнув три раза… улыбнулся. Мы с интересом разглядывали жуткий оскал. Делать было нечего.

Я с преувеличенной бодростью произнес:

— По-моему, получилось совсем неплохо.

Парни посмотрели и синхронно кивнули.

Фотодевушка пискнула:

— Так мы остановимся на этом снимке?

Опять кивок. Второй Парень вдруг смущенно посмотрел на нас. Я ужасно удивился.

— А нельзя ли и меня… чтобы и я… так же хорошо… получился?

— Сейчас сделаем, — снова пискнула наш фотограф и, кусая губы, чтобы не расхохотаться, сфотографировала второго.

Этот журнал теперь лежит у нас на почетном месте. Если кто-то из моих подчиненных будет шалить, я покажу его и пообещаю, что Улыбчивые Парни заберут его навсегда. И съедят.

Михаил наш Сидоров очнулся и вступил в наш содержательный разговор:

— А… это… надо заняться целенаправленным перебором. Где-то взять дополнительную информацию…

Мы с Третьим не выдерживаем и громко хохочем. Но мысль действительно интересная, хотя и не новая.

— Спасибо, Миш. Действительно, хорошая мысль.

Михаил, смутившийся было от нашего смеха, оживляется:

— Да, Кот, ты не знаешь, где можно взять гранитную плиту? Я тут колонки купил хорошие. Надо их установить как следует.

— Нет проблем, Миш, — я оборачиваюсь к Третьему. — Иван подскажет тебе.

И выразительно смотрю.

Шутки шутками, но надо что-то делать. Я возвращаюсь к себе. Беру в руки дискету вокруг которой и идет суета. "Суета вокруг дискеты" — чем не название? Не новое, правда… Не смешно, зато смертельно! Там несколько файлов, закрытых на неизвестном нам пароле. Судя по названиям файлов, информация, которая в них располагается, может в один день свалить правительство небольшой соседней страны. Именно поэтому Улыбчивые Парни очень хотят ее прочитать.

Идея насчет дополнительной информации действительно хороша. Но всю дискету я пересмотрел. Все слова, которые там встретились, мы попробовали. Надо учесть, что у нас только копии самих файлов. А подлинник… Да, есть еще один путь. Я снимаю трубку телефона оперативной связи и, глядя в затрепанный справочник, набираю номер. Первый гудок еще не успевает закончиться, а звонкий женский голос уже отвечает:

— Секретариат заместителя министра!

— Зоинька, привет!

— Здравствуйте! Здравствуй…э…э… Котик.

Каждый раз девушки смущаются и не знают как со мной себя вести. Их можно понять. Большая и суровая начальница этих амазонок часами разговаривает с каким-то непонятным человеком. Со мной. А потом подолгу сидит молча или плачет. Непорядок, беда какая-то.

— Зоинька, а где же наш очаровательный черноглазый заместитель… гм… министра?

— У… Лелы сейчас совещание. Она обязательно вам… тебе перезвонит.

— Спасибо. Буду ждать.

Кладу трубку и собираюсь пойти к ребятам. Но тут звонок.

— Слушаю.

— Привет, — это наш генерал Козлов. — Как там, не прочитали дискету?

— КсанПалыч, я вам сразу сказал, что задача практически неразрешима…

— Ну, я так руководству и говорю. Но зато, представляешь, если мы сделаем это, какой я… какие мы будем молодцы? Давайте, ищите. И вот еще что. Срочно выясни такие вопросы… э…э… Сколько всего строк в свободно распространяющихся… — тут генерал затрудняется и по буквам. — У… У них, тьфу… Unix. Так. Сколько всего ошибок в продуктах Microsoft и…

— Прошу прощения, я не успеваю… Значит, КсанПалыч, я записываю… Сколько звезд на небе, так?

Генерал издает негромкое рычание.

— Ты мне тут, блин… Ты брось это… Понял, да? В семнадцать доложишь.

Я иду с этими поручениями опять в рабочий зал. Вопросительно гляжу на Третьего. Он снова отрицательно качает головой и глазами показывает на увлеченно говорящего по телефону Михаила. А слышно нам вот что:

— Девушка, да, да, добрый день. У вас можно купить гранитную плиту? А… что? Размеры? Ну, девяносто на сорок. На кого оформить заказ? Пишите Сидоров, Михаил Владимирович…

Пауза. Видимо, на том конце записывают. Миша продолжает.

— Год рождения? Гм… Шестьдесят восьмой. Как, как вы сказали? Нет, я еще жив…

Миша кладет трубку и ошалело смотрит на нас. По моему, он сейчас будет кого-то бить. Я поспешно возвращаюсь к себе. Дать Мише телефон фирмы по изготовлению надгробных памятников — неплохая мысль, совершенно в стиле Третьего.

В моей комнатке стоит Гала с бумагами и перестукивается с попугаем. Приоткрыла окошко и пытается его подманить. Хитрая птица не летит в комнату и ее, птицу эту, вполне можно понять.

— Гала, привет! Не зови его, он прилетел от бактериологов…

Девушка стремительно захлопывает окно и спрыгивает с подоконника. Испуганный попугай перелетает к другому окну.

— Фу, напугал. Я документы тебе принесла.

— Клади на стол, я посмотрю.

Уходит и очень хорошо. Потому, что раздается звонок оперативной связи.

— Слушаю.

— Привет, Котяра! Что, не можешь без меня?

Я говорю голосом, соответствующим команде "Смирно":

— Товарищ заместитель мини…

— Если ты будешь придуриваться, я положу трубку.

— Здравствуй, Лелуша, прости меня. Действительно, не могу без тебя. Я соскучился.

— Все ты врешь, — мечтательно говорит Лела. Я так и вижу, как она сидит и вкусно потягивается в своем шикарном кресле. — Ты трепло и врунишка. Самый лучший из всех.

— Ах, как приятно. Ты мне льстишь. Как твое замужество?

— Ах, — передразнивает меня Лела. — Оно расстроилось. Ты рад?

— Честно сказать?

— Скажи сначала официально, а потом честно.

— Хорошо. Выражаю свои соболезнования по поводу э…э расстройства…

Лела неудержимо хохочет. Я жду. Наконец, унимается:

— Так-так. Расстройства… чего?

— Вообще. Расстройства в целом. Но я так понимаю, что оно и тебе было ни к чему.

— Ты слишком самонадеян. Но вообще-то ты правильно понял. А то представляешь, какие слухи распускали про меня?

— Догадываюсь. У тебя в аппарате почти одни женщины… Ты всегда была равнодушна к слухам. Но ты же теперь… как это?

— Что ты хочешь сказать? — теперь чувствую, как она хмурится.

— Все время забываю это слово. А! Вот… по-ли-тик. Кстати… Что говорят про меня?

— Ничего, — голос Лелы становится стальным. — Никто. Ничего. Никогда про тебя… про нас с тобой не скажет.

— Понял-понял. Слушай, я начинаю тебя бояться….

— Бойся, бойся! Я такая! — несколько секунд молчит. — Что случилось?

— Я держу в руках дискету… Но это только плохая копия. Ты слушаешь?

— Да. И тебе не жалко правительства маленькой, но гордой и независимой страны?

— Ты будешь смеяться, мое большое, горячее и нежное… южное, нет, восточное солнце, но мне наплевать на какое бы то ни было правительство. В том числе и на свое. Меня интересует результат.

— "Большое, нежное, горячее…". Хорошо! Соответствующие услуги по телефону? Одно удовольствие с тобой разговаривать. Мои тоже смотрели эту дискету, но у меня нет таких… как ты. Чем я могу тебе помочь, мой серенький Котик?

— Приезжай, я посмотрю на тебя и…

— Только посмотришь? Не верю!

— Не смущай меня. Пришли мне, пожалуйста, точную копию твоей дискеты по защищенной почте. Образ дискеты можно сделать…

— Я знаю. Ты меня хорошо научил. Я наповал сражаю своих технарей моими глубокими познаниями. Ты можешь обещать мне одну вещь?

— Да, конечно. После того, как я раскрою содержание файлов, я гарантирую, что они не дойдут до… заказчика раньше пятнадцатого. А это уже будет некритично для маленькой, но гордой страны. Я правильно тебя понял?

— И после этого он… этот серый мартовский Кот обзывает меня "политиком". А сам-то ты кто?

— Ты же сказала — серый мартовский…с хвостом и ушами.

— Ну ладно, мне некогда. Через полчаса у тебя все будет. Пока.

— Целую.

Но она уже не слышит — положила трубку.

Будем ждать. Поглядим пока, что мне подкинула Гала. Я берусь за пачку бумаг. "Исходящие документы находят в капусте, а входящие — приносят в секретариат аисты". Слышу в соседней комнате звуки передвигаемой и роняемой мебели — история с надгробной гранитной плитой вступила в свою завершающую фазу.

В пачке документов — листочек с приколотой к нему дискетой. Что такое? Они, дискеты эти, последние дни меня просто преследуют. На этот раз меня просят дать заключение о "наличии в представленном программном обеспечении алгоритмов криптографической защиты информации". Здорово! Особенно приписка в конце: "заключение предполагается использовать в судебном заседании по уголовному делу No…". Понятно, хотят засудить моего старого злейшего друга за работу без лицензии. Дудки, не играю я в такие игры. Но заключение требуют сегодня. Как бы вывернуться?

Включаю компьютер и начинаю писать бумаги. Для достижения бюрократического вдохновения начинаю с жалостливого отчета о том, как мы пытались найти пароль и у нас ничего не получилось. Главное — придумать слова помудренее и посложнее. Вот, например так — "логико-семантический анализ результата не дал". Чувствую, что написал что-то смутно знакомое, где-то я это уже читал. Сижу, вспоминаю. А, вот — "применение служебно-розыскной собаки не дало результатов, поскольку путь отхода был присыпан кайенской смесью". Очень похоже. Неплохо. Если меня позовут на красивый генеральский ковер, бумажка у меня уже готова.

Вот и вдохновение появилось. Разогрелся. Начинаю соображать, как вывернуться из неприятной истории по поводу экспертизы на наличие криптографических модулей. Несколько минут разглядываю красивую дискету с надписью "ООО Гусев и сыновья. Криптобанк". Да, отвертеться трудно.

Ладно. Недрогнувшей рукой пишу: "Всесторонняя научно-техническая экспертиза показала, что на дискете находятся программные модули, содержащие криптографические процедуры. Но делать достоверный вывод о том, что указанная дискета действительно принадлежит "ООО Гусев и сыновья" не представляется возможным". Вот так. Объективность, объективность и еще раз объективность. "Учиться, учиться и учиться, и еще раз учиться. Вирус Ленин. exe". Представляю, как зарычит генерал Козлов. Но если он такой умный, то пусть сам подписывает другое заключение.

Отвлекаюсь на неясный шум в коридоре. Краем уха улавливаю фразу: "бедненький, в окошко вывалился". Очень интересно. Выхожу посмотреть. Так я и думал. По коридору неверными шагами движется сам великий Арнольдыч. Лицо его мрачно, как и всегда, рука забинтована, рубашка перепачкана йодом. Я останавливаюсь и делаю подходящее моменту скорбное лицо:

— Здравствуй, Олег! С тобой что-то случилось? Ты ударился всем телом?

— Нет, всем телом я ударился позавчера. А сегодня представляешь себе… — Арнольдыч делает паузу. Я начинаю догадываться, что случилось. Делаю титанические усилия, чтобы не расхохотаться. — Так вот. Посмотрел я с утра в окно, а там…

— Попугай?

— Точно! Я решил его пойма… э…э… покормить… А я, между прочим, уже давно говорил, что у нас плохие, неправильные окна и грязные, скользкие подоконники. Безобразие! Хорошо, что у меня второй этаж. Только. И он невысокий…

— Да. Действительно, безобразие. Сочувствую.

Держусь из последних сил. Киваю Арнольдычу, который идет жаловаться дальше и убегаю опять к себе. Минуты три страшно веселюсь, не реагируя на телефон и почту. Потом пью уже изрядно остывший чай и постепенно прихожу в себя.

Вижу, что от Лелы приехало нужное мне письмо, но вспоминаю про поручение КсанПалыча и бегу к ребятам. Не вовремя я! Арнольдыч зашел теперь к ним и завершает свою печальную историю. Я с порога разворачиваюсь и возвращаюсь к себе. Меня почти валит с ног молодецкое ржание. Возмущенный Арнольдыч ковыляет дольше со словами: "Жалкие, ничтожные люди! Никакого сочувствия… Вы еще под стол пешком ходили, а я уже в Эфиопии воевал. Разве за такую молодежь я много раз всходил на эшафот?".

Второй заход. Сделав серьезное лицо, передаю генеральское задание. Народ делает аллегорические телодвижения. Один из Алексеев молча показывает большой плакат: "Я точил карандаши на голове всех начальников!!!".

— Ну, ну, спокойно, это не я придумал. Накидайте коротенькую справку. А чтобы сосчитать строки в исходниках Unix, найдите число символов перевода строки — программа из пяти строк. Ошибки в мягких форточках посчитаете по формуле с учетом общего объема кода и числа уже найденных ошибок. Третий класс, вторая четверть. Дерзайте.

Третьему обещаю через десять минут дать дополнительную информацию.

Сколько я уже сегодня пробежал? Километра два, не меньше. Сохранить хоть какую-то ясность мысли в этих условиях — задача не из простых. Запираю дверь и смотрю Лелину почту.

Здесь информации существенно больше. Запускаю поиск и жду. Внезапно задумываюсь, зачем мне все это надо. Не успеваю додумать эту предательскую мысль до конца, как поиск успешно завершается. Вот, по-видимому, и пароль. Забавно, как это сейчас принято говорить — исламский след?

Переписываю буквы на листочек и снова иду к Третьему. Прошло уже, конечно, не десять минут, а верный час.

Третий вопросительно смотрит. Я протягиваю листочек.

Он удивленно:

— Ins…

Я прикладываю палец к губам. Он кивает и набирает 9 символов. Такой пароль перебором за реальное время не найти и все это понимают. Напряженная пауза… Получилось!

— Отлично! Иван, Алексей, оформляйте дискету на отправку, но раньше завтрашнего дня не отправляйте. Я пойду писать победные реляции.

Смеясь, вместо фраз "логико-семантический анализ результатов не дал" пишу "развернутый логико-семантический анализ позволил получить успешный результат". Зову Галу и отдаю победную бумагу ей. Одно дело сделано.

Быстро бегу обедаю и возвращаюсь продолжать. Теперь "Платон Каратаев". Этим делом у меня занимаются два Алексея. Судя по их утренней занятости, ребята не ленятся. Зову их к себе.

— Ну что, ребята, как дела? Прочитали, что этот страдалец посылал в стольный град Лондон?

Ребята переглядываются.

— В принципе мы восстановили процентов 70 отправленной корреспонденции за полгода до того, как… он перестал работать. Но…

— Что?

— Там совершенно непонятная информация. Как будто писал ненормальный.

Я смеюсь.

— Ребята, так оно и есть. Он же, бедняга, нездоров. Они сами признали. Вот, почитайте, что про него пишет Томлинсон.

Протягиваю им несколько листочков.

— А вот мы еще хотели спросить… Мы ему не повредим этой информацией?

— Ребята, во-первых, это не наше дело. Наше дело сделать то, о чем нас попросили. Не больше и не меньше. Вопросом, который вас так мучает, будут заниматься адвокаты. А во-вторых… Сами же ответили — ненормальный писал. Я уверен, ему это зачтется. Выводите все, что прочитали, на бумагу и Гале на отправку.

Хочется сказать — сумасшедший день. Если бы не все они были такие.

Отпускаю ребят. Тут же звонок. Кокетливая Танечка, секретарша генерала Козлова, напоминает, что я что-то должен к семнадцати. Елки-палки, забыл. Двадцать минут.

Стрелой врываюсь в рабочий зал. С протянутой рукой. Ребята столпились у Мишиного стола и хохочут.

— Ребята, в чем дело?

— Да понимаешь, Кот, какая беда… Мы берем известное число ошибок у старика Гейтса Б., потом общий объем кода продуктов, потом твою формулу. Следи, следи внимательно. Подставляем. Чувствуешь, да? Число всех ошибок сопоставимо с объемом кода.

— Я не вижу тут никакой трагедии. Просто мы математически показали, что мелкомягкие продукты — одно сплошное недоразумение. Поняли? Теперь разделите это число на 10 и быстро вбейте мне в справку. Готово? Я побежал.

В генеральской приемной успеваю сделать секретарше пару комплиментов и проскакиваю к самому генералу.

Он прячет принесенную справку и приветливо смотрит на меня. Это большая редкость.

— А ты, Котяра, молодец! Прочитал-таки дискету…

Жмет мне руку. И продолжает, мечтательно возведя взор к потолку:

— Сами Улыбчивые Парни передали нам свою благодарность!

Понятно. "Сам генерал пожал мне руку… дверью!".

Генерал что-то смущается. Теперь он смотрит куда-то вниз. Нехорошо это. Смотрю на него, жду. Он, наконец, решается:

— Мы тут списочек подготовили на награждение. Всего…м…м… двадцать три человека. Ты тоже есть.

Я "тоже" есть. Это приятно. Никто не забыт, ничто не забыто. Подвиг его неизвестен, дело его бессмертно. И, наконец — "как не впасть в отчаянье при виде того, что делается дома". Последнее выстрадал Ваня Тургенев, держа на коленях Полину Виардо.

Я справляюсь с собой. Киваю:

— Спасибо, КсанПалыч! Разрешите пойти домой, отдохнуть от нечеловеческого напряжения.

Благосклонно кивает из-за стола. Ухожу.

За дверью меня караулит Гала. Надутая до невозможности.

— А…а! Они… они издеваются надо мной! Они все время безобразно ржут… Они… — больше не придумала.

— Гала, не кричи. Они хорошие ребята и прекрасно к тебе относятся.

— А ты, ты… Ты даже имя мое у меня отнял!

Ах, я изверг!

— Ты же знаешь, что имя "Лена" — запретное для меня, а "Гала" — это просто "праздник". Ты же хочешь работать у нас? Тогда не кричи и отвези меня домой.

Через сорок минут я дома. Меланхолично что-то ем. Начинаю читать книгу. Полчаса безуспешно борюсь с вселенской энтропией и засыпаю.

Мне снится, что я еду в прекрасный солнечный день по дамбе от Ленинграда до Кронштадта. Песчаные насыпи по бокам дороги почему-то напоминают мне Африку. И вот Кронштадт. Я тихо брожу по мощеным улочкам, прохожу мимо памятника исследователю Пахтусову. И вдруг оказываюсь там, где много раз бывал. Передо мной серая гладь залива и много лет стоящий здесь К-237. А впереди база подводных лодок…

Телефонный звонок с трудом возвращает меня к жизни. Я откашливаюсь:

— Гм… Алло!

На другом конце — Гала:

Сон в руку.

— Добрый вечер, Галка! А если бы ты не туда попала?

— Я тебя уверенно узнаю по голосу. Поезд в 23.55.

— А сейчас сколько?

— Четверть одиннадцатого.

— Так. "Глубина-глубина, отпусти их…".

— Не шепчи! Все уже вышли.

— А… карамель?

— Вот о ней-то и речь. Давай, выходи к подъезду.

Спасатели, ой, то есть, чиновники, вперед!