— Таким образом, можно констатировать, что в настоящее время достигнута полная ясность относительно того, каким образом должна быть спроектирована отечественная защищенная смарт-карта.

Сказав эти слова, Василич преданно посмотрел на Улыбчивого Парня. Тот кивнул головой. Василич развернулся, чтобы идти на свое место, но зацепился ногой за мою сумку и, теряя равновесие, завалился прямо на меня. Сумку я выставил в проход за минуту до конца эпохального доклада. Случайно, конечно.

Казалось, все только этого и ждали.

— Вечно этот Котяра превращает заседания рабочей группы в цирк…

— Да-да, и сумку выставил нарочно, я видел…

Сам Василич, пытаясь собрать свои рассыпавшиеся бумаги недовольно, но вполне беззлобно ворчал с классическим оксфордским произношением:

— Вот, выставил тут свой бэг, блин…

Улыбчивый Парень поморгал глазами, повертел головой и изрек:

— Выйдете оба вон, в приемную. Устроили тут, понима-аш…

Я с превеликим удовольствием отправился в приемную, Василич был менее оптимистичен — он почему-то хронически опасается высокого руководства.

Мы вышли под взоры помощника и я, сделав испуганное лицо, сказал:

— Слушай, Василич, мы не спросили — в угол становиться или нет? Пойди, уточни…

Василич перестал дуться и расхохотался.

Хорошо выйти из жаркого прокуренного кабинета. Мы уселись на скрипучий кожаный диван и погрузились в изучение журналов, которые в обилии лежали на столике. Развлекались мы не очень долго. У помощника пропищал селектор и неразборчивый голос что-то пробурчал. Василич вздрогнул и погрустнел. Помощник злорадно покосился на нас и сказал:

— Пройдите в кабинет, вас просят.

Мы двинулись обратно.

Ну вот, опять жара и табачный дым!

— Э…э… Вы! Да, вы! Оба! Родина… Родина доверила вам важнейший участок… гм…

Да, я живо представляю себе этот участок. В шесть соток, заросший бурьяном. Именно его, наверное, и доверила нам Родина. Но нет, Улыбчивый Парень хотел сказать не это:

— Так вот, Родина посылает…

И это уже было. "Послала она его за елочкой. Уж послала так послала…". Насилу вернулись. Мы. Оба.

Нет, опять не то:

— Короче, так. Назначаетесь с этого дня главными конструкторами проекта "Ариадна". Ты, — указующий перст на меня. — по э…э… программной, а ты на Василича — ну ты понял, по другой. Поняли?

Мы кивнули головами.

— Есть соображения по организации работ?

Соображений у меня всегда хоть отбавляй:

— Товарищ генерал-лейтенант! Считаю целесообразным начать работы с изучения зарубежного опыта проектирования защищенных смарт-карт. Желательно привлечь французскую фирму GemPlus. У них максимально хорошо проработана архитектура операционной системы и самый большой опыт.

Смотрит с сомнением. И правильно. Потом:

— Ладно, идет. Вызывай их сюда, в научно-технический центр.

И началось…

Мы сидим в большом полутемном зале. На сцене расставлены столы, подставки для плакатов и экранов, проектор. У первого ряда кресел — с десяток компьютеров. В уголочке стоит симпатичный небольшой банкомат. Нас собираются немножко поучить всему, что связано со смарт-картами. Все ожидают появления лектора. Кто-то вполголоса мечтательно говорит соседу:

— Сейчас та-акая француженка придет! Ноги — во! Глаза…

В это время на сцене появляется пожилой заспанный француз в белых парусиновых штанах. Он с интересом смотрит в зал и начинает по очереди просить присутствующих представиться — назвать фамилию и место работы. Очень забавное зрелище:

— Иванов, Сергей. Э…э — напряжение почти непосильное. — Московское отделение Калужского электромеханического завода имени Дзержин… А…а, нет! Просто — завода.

Другой:

— Подполков… ой! Петров! Абрам Петров. НПО "Козий э…э… рог". Нет, Ко-зе-рог. Да…

Нет смысла заниматься ерундой — меня все хорошо знают. Встаю и слегка кланяюсь. Молча. Француз с интересом смотрит на меня.

Начинается длинная обзорная лекция. Довольно полезно послушать. Лектор говорит по-английски, один из наших коллег переводит. Этого можно было и не делать. Чередуется полторы сотни слов, все предельно понятно.

Пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Чувствуется какая-то легкая обида. Почему? Наконец-то понимаю — мне хочется увидеть Крис. Она же обещала!

Лектор в это время говорит:

— Сейчас сделаем небольшой перерыв, а потом я покажу вам защищенный банкомат.

Прекрасно! Бегу к знакомым и вооружаюсь большой и толстой хром-ванадиевой отверткой. Защищенный, говоришь, ну-ну!

Заодно покажем нашему французу уровень присутствующих специалистов. Впрочем, он, наверное, о нем догадывается.

Ободряюще улыбаясь, лектор показывает на банкомат. Я довольно громко говорю:

— Недаром помнит вся Россия про день Бородина!

Француз вздрагивает. Переводчик вопросительно смотрит на меня:

— Переводить?

— Не надо, он все понял.

По-моему, наш француз прекрасно понимает русский. Во всяком случае, в таком объеме. Он приглашающе кивает.

Подхожу к банкомату, поддеваю отверткой дверцу, она, естественно открывается, хотя и не без некоторого усилия.

Этот деятель в белых штанах снисходительно смотрит на меня:

— Ну и что? Деньги в бронированной кассете, ее просто так отверткой не сломаешь.

— Спокойно! Следите за рукой!

Внутри банкомата обычный персональный компьютер. Только клавиатуры нет. Снимаю клавиши с одного из компьютеров, стоящих в первом ряду, втыкаю в разъем. Достаю из кармана дискету, вставляю в дисковод. Загружаюсь с дискеты, запускаю драйвер доступа к файловой системе, а потом набираю в командной строке имя тест-программы для проверки работы кассы. Эта программка просто инициирует кассу выдать заданное количество денег. Набираю пятизначное число. Пауза. Столько денег нет. Делаю свои запросы на порядок скромнее. Характерный шелест и меня засыпает облако демонстрационных купюр. Знай наших!

Вдруг где-то в районе двери слышу знакомый серебристый смех. Я расположился у банкомата на корточках, поэтому мне ничего не видно. Поспешно встаю, но никого нет. И все-таки я не ошибся.

Поучительный тон наших занятий нарушен. Очень хорошо. Лектор несколько минут собирается с мыслями и продолжает уже гораздо более подробно и вдумчиво. Сижу и внимательно слушаю. Остальной народ тоже доволен, а то слушать общие слова всем уже надоело.

Но все-таки, неужели мне почудилось?

Перерыв на обед. Лениво идем в столовую. Это через двор, на котором вот уже несколько лет идет строительство.

Шаг на улицу — в глазах мешанина черных, зеленых и белых пятен — я вышел из полумрака на яркое солнце. Вдруг кто-то крепко хватает меня за плечи и заливисто смеется. Сразу видно — профессионал. Это та, на которую я уже успел обидеться за то, что она не приехала.

Без всяких предисловий и смущения обнимает и целует, не переставая при этом весело смеяться. Принято у них так, у французов.

Идущий сзади Василич в первую секунду дергается меня спасать, но видя, что противник — дама, тушуется. Дальнейшее развитие событий вызывает у него легкую зависть. Он отходит на шаг и негромким голосом укоризненно произносит "не нужны теперь другие бабы, всю мне душу Африка сожгла…".

Да-да, в самую точку — "…и жена французского посла".

Крис наконец отстраняет меня, заботливо вытирает мне губы от сладковатой ароматной помады. Смотрит веселыми глазами, чуть прищурившись. Я тихо говорю:

— Ах, Шурка, какая ты умница, что приехала!

— Я обещала! Здорово ты с банкоматом, мне и в голову не приходило…

— Учись! Кто с мечом к нам придет, без меча от нас уйдет…

Хохочет-заливается. А вот и вся наша честная компания подтянулась и смотрит. Василич вполголоса что-то комментирует. Он видел, как Крис провожала меня в аэропорту и потом долго воспитывал меня в самолете на тему "всегда ты всех девок в округе соберешь…".

Сейчас развлечем почтеннейшую публику:

— Шур, скажи — "ружье".

Она мигом поняла идею и громко:

— Лружье… Рлужье!

И снова хохотать. И народ развеселился.

Пауза. Она серьезно смотрит на меня:

— После лекций я тебя заберу, понял?

— Как тогда?

— Почти. Поговорить надо.

Бросает меня и идет кокетничать с народом. Вот все улыбаются, обступили ее, а маленький Абрам Петров скачет позади всех и восторженно кричит:

— Вот, вот, я же говорил — будет француженка!

Удивительное дело — внешность у Шурки абсолютно тривиальная. Но энергия! Вот спроси у народа — скажут, что видели красавицу из красавиц. Разглядываю ее. Теперь у нее темно-каштановые с медным отливом волосы, стильный белый пиджак и брюки. Вечные темные очки болтаются на цепочке на груди. Ох, чует мое сердце, что это не просто очки. Да и в штанах она ходит все время не просто так.

Ну ладно, при народе она все равно не будет со мной разговаривать. Пойду обедать. Под удивленными взглядами отрываюсь от теплой компании и тащусь через двор в столовую.

Послеобеденные лекции проходят под знаком умиротворения и сосредоточенности. Заканчиваем весьма довольные друг другом: лектор понятливыми слушателями, мы — тем, что нам перестали рассказывать тривиальные вещи.

Жду пока народ разойдется и выхожу на улицу. Никого нет. Я терпеливый, подожду. Прячусь под навес. Вдруг метрах в ста от меня трогается шикарный "Ягуар". Ну Александра и дает! Где она разыскала такое авто? Если это, конечно, она, а то может быть у меня простая мания величия.

Автомобиль плавно останавливается около меня. Спускаюсь со ступенек с ужасно важным видом, открываю дверцу и заваливаюсь в салон. Будем надеяться, что нас никто не видел. Еще лучше было бы забрать меня прямо от памятника Дзержинскому.

— Шура, поворачивай назад, по Сущевскому валу будешь ехать очень долго.

— Какой ты… вредный, я же просила называть меня Крис, а ты…

— Вот буду называть тебя Шуркой и все. И не спорь.

— А вот за это ты мне и нравишься…

— У, какие у нас разговоры пошли… А говорила: "По делу, по делу…".

Смеется:

— Я вспомнила, как ты от меня убегал и я представила…

Веселимся вместе. Я с трудом говорю:

— Как выскочу, как выпрыгну, а ты меня ка-ак уронишь на асфальт…

— А сама сверху завалюсь… А главное, никто не удивится…

Оборачивается и смотрит на меня. Глаза хитрые-хитрые:

— А может, ты не хочешь? Может быть, мне надо было взять того симпатичного мальчика, который так резво бросился тебя отбивать у меня?

— Ах, ма-альчика. Так. Ну-ка, останови. Вон там, где люди стоят…

— Брось, я же вижу, что ты совсем не обиделся. Поедем ко мне, поговорим. Я в "Космосе" поселилась.

— Спокойно, Маша — я был в космосе…

— Не зря одна моя хорошая знакомая называет тебя треплом, — и выжидательно так смотрит. Я не реагирую.

— Хорошо, я ей так и передам, что ты ее знать не хочешь.

— Шурка! — я демонстративно насупливаю брови. — Ты мне это брось! Эти свои шпионские штучки. Я тебе и так вполне доверяю, не надо… сама знаешь, кого приплетать. Не строй из себя всезнайку. Все равно я тебе ничего не скажу. Это мое и только мое. И она тебе ничего не говорила, я же ее знаю.

— Не интересно с тобой, все ты знаешь, на мои… шпионские штучки не покупаешься…

— Мы с тобой кто такие, а? Забыла?

— Не забыла. Ты знаешь, совершенно не могу понять, как мне с тобой себя вести.

— Очень просто. Не выдумывай ничего, не пытайся со мной играть, а просто спрашивай то, что хочешь спросить, и делай то, что хочешь делать.

— Мне особенно нравится окончание твоей фразы. "Делай то, что тебе в детстве не разрешали…".

Я тут же прикладываю палец к губам и наигрываю какую-то простецкую мелодию:

— Ты имеешь в виду вот это?

Падает на руль и умирает от смеха. Я испуганно смотрю вперед. Но ничего страшного — мы тихо едем по безлюдному узкому переулку и не представляем угрозы для уличного движения и пешеходов.

— Ты знаешь, Шур, я потом все вспоминал, как тебя веселили мои часы…

— Они меня веселили не просто так, а там, где мы познакомились. Это был просто верх конспирации.

— И вот я думал — хорошо или плохо, что я не показал тебе там свои ключи…

— Почему не показал? У меня дома есть отличный фильм. Как бы его назвать? "Ужимки и прыжки" Или нет, лучше — "Верблюд и Кот". Ты просто готовая кинозвезда. Какая мимика, жесты, как выверены паузы! Ах, ах! А прицепить к ключам личный номер и кидаться им — это просто находка. Станиславский, да?

— Интересно, кто же меня снимал? Ты?

— Нет, наши смуглолицые друзья. А что они из этих съемок намонтировали! Особенно в бассейне. Тереза Орловски обзавидуется.

— Прекрасно, да только я не знаю, кто такая Тереза Орловски.

— Ну и хорошо, вот я тебя и заинтриговала.

— Боюсь, что нет. Я просто забуду об этом через две минуты.

— Какой ты невежливый!

— Да-да! Зато кое-кто вежливый и предупредительный. Чуть руки-ноги мне не повыдергал. И главное — непонятно за что. Захотелось Котику побегать-порезвиться…

— Трепло и есть… Порезвиться ему захотелось.

Какие интонации! А это ее "рл" — шикарно, так бы и слушал!

Наконец-то вырулили к гостинице.

Крис стремительно тянет меня через огромный холл к лифту. Я озадаченно верчу головой.

— Ну что ты смотришь, сейчас тебе все будет бесплатно.

Безобразница! И никуда я не смотрю…

Наконец мы в лифте. Двери неторопливо и чинно закрываются, кабина начинает плавное движение. Она кладет мне руки на плечи и близко смотрит в глаза.

— Хочу понять, откуда ты такой взялся. Твоя… выходка с банкоматом меня просто убила. Кто же тебя сделал таким, а?

Я первый раз разглядел ее глаза. Пожалуй, из всех моих знакомых у Крис глаза самые интересные. С искоркой. Отвечаю со всей возможной серьезностью:

— … И он подорвал себя гранатой. К этому его готовили семья и школа.

Такое впечатление, что от смеха у нее явно слабеют ноги. Пытаюсь придержать ее за талию, но забываю, что она выше меня. Продолжая смеяться, она машет рукой и через смех:

— Не рано ли ты начал? Прямо в лифте?

Отпускаю. И продолжаю свой рассказ:

— Так вот. Когда я был в пионерском лагере… Ты знаешь что такое пионерский лагерь?

Она, блестя глазами, с трудом говорит стесненным от смеха голосом:

— Ты же знаешь, я стажировалась в педе. И даже ездила вожатой. А, нет, вос-пита-тельницей. Рассказывай дальше.

Лифт приезжает. Мы выходим. Крис делает останавливающее движение рукой:

— Дорасскажи, ладно?

— Хорошо. Один мальчик, Вася Белкин очень страдал от жары и я по доброте душевной сделал ему вентилятор в соломенную шляпу. С питанием от солнечной батареи. Понимаешь, чем жарче — тем сильнее крутиться вентилятор.

Она, слегка сжав губы в ожидании очередной шутки, кивает головой, продолжая держать меня за плечи.

— И вот он весь день ходит и ходит по солнышку, хорошо ему. А вечером на линейке вожатый говорит: "А пионера Белкина больше нет с нами". Потом выдерживает убийственную паузу в полминуты и продолжает: "Он лежит в лазарете сопли до колен". Я тебе ответил?

Да, мне явно стоит выступать на сцене. Она почти падает. Слабым голосом:

— Я больше не могу… понеси меня…

И машет рукой куда-то вдоль коридора. Ладно. Аккуратно беру двумя руками под э…э… выше коленок и двигаюсь. Дежурная по этажу в полном восторге.

Метров двадцать Шура продолжает тихо смеяться и всхлипывать мне в ухо, потом легонько брыкается и слезает. Достает ключи, встряхивает головой и с выражением говорит:

— Его больше нет с нами!

Опять долго хохочет, но потом наконец открывает дверь.

— Заходи. Сейчас я приведу себя в порядок и мы поговорим.

Отбирает мою сумку, заводит меня в одну из комнат шикарного люкса и начинает возиться у музыкального центра.

— Что тебе поставить?

— Поставь "Времена года". И дай, пожалуйста, попить.

Испытующе смотрит на меня. Я никак не реагирую, поскольку не понимаю причины такого пристального интереса к моей безобидной просьбе. Ставит диск, наливает в стакан апельсинового сока и уходит.

Я усаживаюсь в кресло. Слышу плеск воды, шорох каких-то тряпок и мягкое шлепанье босых пяток. Вивальди успокаивающе действует на меня, как всегда. Да так сильно, что я задремываю. Где-то на "Осени".

Просыпаюсь от какого-то монотонного бормотания. Прошло минут сорок. Вечно я просыпаю все самое интересное. Даже обидно. В гостиной Шурка сидит за столом, внимательно читает мои бумаги и тихо надиктовывает что-то в маленький диктофон.

— Ага, попалась!

Оборачивается в некотором смущении:

— Ты задремал, а я решила тебя не беспокоить…

— И поэтому залезла в мою сумку…

Наклонила голову и не смотрит на меня. Обидел.

— Ладно, не дуйся. У меня все равно там нет ничего лишнего. И я тебе все это хотел показать. Там все понятно?

— Нет, есть кое-какие вопросы. Слушай, — смотрит опять с искоркой в глазах, — у тебя же дома наверняка нет горячей воды, точно?

— Да как вы догадались, Холмс? Я только хотел попроситься в твою ванную.

— Поживешь тут у вас… Иди, умойся, а то весь заспанный какой-то… А я дочитаю пока.

Иду в ванную. Черная плитка и золотые краники — восторг! Я к этому просто неравнодушен. Многие почему-то обвиняют меня за это в грубом, плебейском вкусе…

С такими мыслями минут через десять возвращаюсь значительно более бодрым.

Крис сменила диспозицию. Уселась в огромное мягкое кресло, ноги свесила сбоку. В руках держит стакан с соком. Только сейчас замечаю, что на ней что-то вроде белой пижамы в цветочек.

— Ого, ты уже и пижаму одела?

Приподнимается. Смотрит злыми рысьими глазами. Я понимаю, что сморозил что-то не то. Вечно я путаюсь с женскими нарядами.

— Пижама!? Да это… это сверхмодный вечерний костюм от кутюр. Тебе… тебе за год на такое не заработать…

Теперь она понимает, что хватила лишку. Я, правда, совсем не обиделся. Что верно, то верно — не заработать. Зачем мне пижама от кутюр?

Тревожно глядя на меня, вскакивает с кресла, поспешно ставит стакан на пол. Подходит, пристально смотрит мне в глаза. Вдруг утыкается лицом в плечо. Я ободряюще похлопываю ее ниже спины.

— Ладно, Шурка, я не обиделся. А тебе действительно очень идет… хоть и пижама.

Все-таки я предусмотрительный парень, да и реакция у меня по-прежнему неплохая. А то бы с размаху получил в ухо. Крис с удивлением смотрит на свою руку, потом на меня.

— Слушай, я же не могла не попасть?

— Ага, призналась, что хотела засветить мне в ухо! А секрет, моя милая мастерица рукопашного боя, состоит в том, что я начал уклоняться еще до того, как ты начала свое неумолимое движение. Но если ты продолжишь в таком духе, то я, пожалуй, пойду домой. Доступно? — и я искренне смеюсь. Она тоже. Идет обратно, глядя на меня, подчеркнуто мягкими движениями устраивается в кресле. Опять свешивает босые ноги сбоку.

— Слушай, Котенок, мне с тобой интересно… — И опять смотрит с искоркой. — Ну что, теперь поговорим про проект "Ариадна"?

Вот это удар! Это мне вернулся угаданный пароль на ее компьютере.

— Конечно, давай поговорим.

— А ты не удивился, что я знаю…

— Удивился. Что ты еще знаешь?

— Много чего. Но главный вопрос — вы всерьез занялись этим проектом?

— Чтобы правильно тебе ответить, я должен сначала прочитать лекцию о психологии современного российского руководства. Ты знаешь, что писал великий историк Карамзин: "Разбудите меня в любое время дня и ночи и спросите, что делает русский мужик? И я отвечу…". Так что ты ответишь, милая моя Шурка? Правильно, осваивает, осваивает госбюджетные средства. Продолжаю. Кроме технических специалистов, которые ничего не решают, этот проект ни-ко-му не интересен. Это просто очередной флаг — "передовые технологии и все-такое-прочее".

— Но я смотрела твои бумаги. Вы за полгода прошли путь, на который нам понадобилось шесть лет. Вы предложили новую архитектуру операционной системы. И что же, это все бросить?

— А ты чувствуешь разницу между грустными словами "один и две десятых микрона" и более веселыми "семнадцать сотых микрона"? Разница почти на порядок и в пятнадцать лет.

— Вы умеете первое, зато мы умеем второе.

— И кто же позволит делать российские карты на вашем железе?

— Тебе не жалко своего труда?

— Бобру надо плотину строить, да только мех у него больно красивый на боярскую шапку хорош. Это цитата.

Я смотрю в окно. Выставка достижений народного хозяйства залита расплавленным предзакатным золотом. Да, я же забыл, что народного хозяйства у нас больше не существует.

— Но ты не возражаешь, если мы используем твои записи?

— Не возражаю. Вы же должны что-то получить взамен за лекции.

— Неизвестно, кто кого там учит. — Фыркает. — Вспоминаю все время твою утреннюю шутку.

— Скажи, Шур, почему ты так смотрела на меня, когда я попросил поставить Вивальди? Я почувствовал, что затронул что-то не очень приятное.

Она молчит, вертя в руке стакан с соком.

— Шур, мой взгляд все время останавливается на твоих розовых пятках. Ты не боишься щекотки?

— Хороший вопрос. Меня уже лет десять никто не щекотал за пятки.

— Сейчас я это исправлю.

Усаживаюсь на краешек кресла и кончиками пальцев мягко провожу вдоль ступни к восхитительно-розовой пятке. Минут пять занимаюсь этим увлекательным занятием. Она не подает признаков жизни.

— Шур, ты заснула?

— Сейчас умру от удовольствия.

— Вот это будет сенсация первых полос: Французская разведчица умерла от удовольствия. Ее звали… нет, не Никита, конечно. А просто… Шура. А главное, никто не поверит, что я просто гладил тебе пятку.

— Ты должен почитать мне стихи. Для полного удовольствия.

— Хорошо. Слушай:

Шурка потягивается и мечтательно повторяет последнюю строчку.

Вдруг на щиколотке… Нет, я не верю, мне почудилось. Я задерживаю пальцы.

— Шурка, что это? — Чувствую, что не владею голосом.

— Комарик укусил. — Лениво так отвечает.

— С железным жальцем?

— Да, да! Какое тебе дело?! Сейчас я кое-что покажу тебе…

Вскакивает и убегает. Через минуту возвращается. Без своей пижамы от кутюр. Подходит почти вплотную ко мне.

— Ну смотри, смотри… Что же ты уставился в пол?

Поднимаю глаза. Мне, как всегда, становится холодно. Крис отстраненно смотрит на меня глазами экскурсовода. И таким же голосом говорит:

— Да, это плеснули кислотой. И вот еще, метили в лицо, но я увернулась.

Под правой грудью — серо-розовое пятно в форме креветки, только значительно больше. Такая же клякса между ключицами.

Поворачивается.

— А вот это — электрическим проводом.

Поворачивается обратно. Только теперь я понял, что значит фраза "нет живого места".

Меня притягивает глубокий треугольный шрам слева под ребрами.

— Не бойся, потрогай. Ты видел, как туши подвешивают на крюк?

Явно двигаюсь к потере сознания, хотя видел и не такое.

— Я была в плену. Рассказать тебе, что делали со мной и что я сделала с теми, кто мне все это устроил? Потом, когда я сбежала?

Я молчу.

— Ладно, я пожалею тебя, мой маленький Котик. У каждого свои котята, утопленные в помойном ведре. Память — упрямая и опасная вещь, правда?

Смотрит на меня, а потом продолжает:

— А музыка играла громко-громко, чтобы не было слышно, как я визжала… Иногда я пытаюсь забыть это… Ты понял?

Уходит и шуршит какой-то тканью. Одевается. Говорит уже спокойным голосом:

— Нас водили в музей. Там фотографии. Почти всех тех, кто сегодня сидел на лекции. Всех этих сотрудников электромеханических заводов. С погонами и орденами.

Я знаю, что она сейчас скажет. Сейчас мне будет очень трудно.

— Ты там тоже есть. За что у тебя такая красивая медалька, а?

Подходит ко мне и смотрит мне прямо в глаза. Я твердым голосом отвечаю:

— За котят. За котят, утопленных в помойном ведре.

Она отшатывается как от удара. Резко отворачивается и отходит к окну. Несколько минут стоит неподвижно. Потом поднимает над плечами руки ладонями вверх. Я вкладываю свои руки. Она мягко, но сильно притягивает меня к себе. Щекой прижимаюсь к ее плечу. Мне кажется, что через тонкую ткань я чувствую каждый шрам на ее спине.

Мы смотрим, как закатное золото становится красным. На руки мне тихо течет чистая и теплая влага.