Люба вытянула из пачки сигарету. Таранов поднес зажигалку. Девушка прикурила, глубоко, отрешенно затянулась, неосознанно изящным поворотом руки отвела кисть в сторону и выдохнула дым красивой длинной струйкой. Кажется, Сашка только сейчас заметил, насколько грациозно каждое движение Златниковой, каждый, даже самый мелкий, ее жест.

— Почему ты не взяла фамилию Кирилла? — спросил Таранов.

— Сначала не хотела, — отозвалась Люба задумчиво.— Не верила, что у нас надолго. А потом... Я собиралась менять фамилию, но ждала, пока появится ребенок. Он связал бы нас с Кириллом окончательно. И вот... ни ребенка, ни Кирилла. А я по-прежнему с девичьей фамилией. Судьба.

— Жалеешь?

— Ни о чем не надо жалеть в этой жизни. Просто у меня все вернулось на круги своя. Я все та же влюбленная девчонка, только теперь при квартире, при московской прописке и при профессии — какой-никакой. А вот ты, Александр Васильевич, похоже, все потерял.

Люба часто с мягкой иронией называла Сашку по имени-отчеству, словно напоминая ему их бывшую разницу в общественном положении, смешную теперь им обоим.

— Да... — вздохнул Таранов. — Сначала любимого дела лишился, потом потерял и жену, и квартиру... И самого себя, кажется, тоже потерял... Уважать перестал.

— Вот это зря, — возразила Люба. — Что ты мог сделать, когда тебя предала жена? Предал самый близкий тебе человек, знающий все твои слабости.

— Но меня унизили! — воскликнул Сашка страстно. — Унизили как мужчину, смертельно оскорбили, опустили так!.. Я больше не чувствую себя человеком, мужиком! Щенком каким-то чувствую...

— Брось! — перебила Люба. — Не бери в голову. Тебя подставила Инга. Не сделай она этого — ничего бы не было.

— Но я-то, я-то сам!.. Что ж я, полный тюфяк?

— Ты нормальный... очень хороший человек, Саня. А потому доверчивый. И, кроме того, любовь слепа. И зла. Я не стану повторять всякие пошлости типа: мы же вас прэдупрэждалы. Не стану, поскольку знаю: ты не виноват. И... успокойся. Если вокруг властвуют бандиты, ты не должен комплексовать только из-за того, что ты не бандит. И не должен становиться бандитом, чтобы кому-то что-то доказать. Оставайся самим собой.

— Оставаясь самим собой, я остаюсь побитым щенком,— сказал Сашка горько. — И не побитым даже, а ошпаренным горячими помоями чужой кухни. Больно... Мне кажется, я должен отомстить.

— Не надо! — резко отозвалась Люба. — Не надо. Они сами себе отомстят. Им будет очень плохо... просто в результате того, что они такие, какие есть. Поверь мне.

— Не могу... — склонил голову Сашка. — Внутри все так и кипит. Мне кажется, я готов убить их.

— Брось! — произнесла Люба жестко. — Убить он готов... Выдумал тоже!

— Хорошо, но что мне делать?! Как жить дальше? И где жить?!

— Живи пока у меня. Слава богу, мы с тобой не чужие. Живи сколько угодно, комнат две, а мне с тобой лучше, чем в одиночестве. Замуж я теперь вряд ли выйду...

— Почему? Ты такая красивая...

— Вряд ли, — повторила Люба. — Потому что едва ли найдется человек, который полюбит меня так же сильно, как Кирилл. Но даже если найдется... Сомневаюсь, что он сумеет разбудить меня, вновь вызвать во мне чувство благодарности, ответной привязанности. Мне уже не восемнадцать. А сама я влюбиться не смогу. Я однолюбка, Саша!

— Извини... — опустил глаза Таранов.

— Проехали! — вдруг заявила девушка, изо всех сил стараясь говорить весело. — А давай-ка сегодня выпьем, Александр Васильевич! Когда мы последний раз вместе пили? А? Кажется, еще при Кирилле?

— Кажется...

— Вот давай и отметим твое новоселье! Беги-ка ты, Саша, за водкой! Деньги-то есть?

— Имеются, — он кивнул.

Уходя от жены, Сашка захватил с собой все свои деньги, справедливо рассудив, что Инге они не понадобятся — ее теперь будет содержать Семен.

— Вот и беги. Оттянемся в полный рост, как в юности...