Борис Клямкин проживал с семьей в обычном многоквартирном доме. Но хату имел шикарную — огромную, перестроенную из двух соседних квартир, прекрасно звукоизолированную и внутренне обустроенную с помощью лучших дизайнеров Москвы. Подобное жилище могло служить эталоном жилья типичного «нового русского». Клямкин откровенно гордился образцово-показательностью своей «берлоги» и нередко говорил жене:

— Это раньше мы были евреи, или хуже того — жиды! Теперь никаких жидов и евреев нет! Теперь есть «новые русские»! Именно мы тот добропорядочный средний класс, на который опирается правительство!

— Добропорядочный средний класс! — ухмылялась циничная Рива. — Добропорядочный, да не слишком законопослушный!

— Это потому, что законы несовершенны! — живо возражал Борис. — Уголовный кодекс набит пережитками тоталитаризма! А принять нормальные цивилизованные законы мешают красно-коричневые антисемиты, засевшие в Государственной Думе! То ли дело Америка! Разве там хоть один бизнесмен моего уровня боится попасть за решетку? Да никогда! Тюрьма там — для мелкоты, «отморозков» по нашему! Для нищей шелупони! А людей обеспеченных там защищает закон! Защищает от всякой голожопой шушеры! Вот бы и у нас так! Я верю, что так и будет, только когда?!

Борька, бывший комсомольский функционер, обожал высокопарное словоблудие. Рива же еще до горбачевщины стала бандершей, умудрившись при этом избежать первой ступени данной карьеры — нелегкого топтания на панели. Рива никогда не имела ни убеждений, ни иллюзий, ни идеалов. Единственным ее богом, помимо канонического и в общем-то безразличного ей Иеговы, являлись деньги. А единственным моральным принципом — крепкая еврейская семья. Крепкая не любовью или взаимной верностью супругов — какие, право, мелочи... Крепкая плотной материальной спайкой мужа и жены и общим оголтелым желанием любой ценой воспитать здоровых, предприимчивых, лишенных слюнявой романтической дури детей. Детей, которые никогда не будут ни в чем знать отказа, которые родятся богатыми и, когда подрастут, приумножат это богатство. Дети и богатство — вот какую религию исповедовала Рива. И ради этой религии она готова была растлить, продать в рабство, истерзать до смерти десятки, сотни чужих детей. Никакие моральные соображения ее не останавливали.

Должно быть, за равнодушие к вере предков Иегова наказал Риву — позволил ей родить только одного ребенка. Но зато Эдвард получился именно таким, каким она и хотела видеть своего сына. Теперь Рива ждала, пока он окончательно вырастет и подарит ей внуков. Много внуков...

Сейчас семейство Клямкиных в полном составе сидело у себя в гостиной и смотрело видак. Эдвард ерзал.

— Па! — обратился он наконец к отцу. — А мне, правда, ничего не будет за эту телку?

— Не будет! — заверил Клямкин. — Они все у меня во где сидят! — Он показал огромный, крепко сжатый кулак.— Ты все правильно сделал, Эд. Девка поперла против нашей семьи. Мы такое не прощаем!

Рива, слушая, одобрительно кивала. «А молодец у меня мужик, хоть иногда и заносит его... порассуждать», — думала она.

...Тем временем Сатар вскрывал отмычками многочисленные замки на стальной двери квартиры Клямкиных. У Бурого Таранов выяснил, что телохранителей Борис не держит, но жилище оборудовано специальной сигнализацией. В случае непредусмотренного визита незваного гостя на пейджеры дежурных бойцов группировки Сюра поступает сигнал опасности и парни меньше чем через минуту должны оказаться здесь. Отключал сигнализацию только набор цифрового кода на двери. Код Клямкины меняли ежедневно. Конечно, Сатар не мог его знать. Зато он знал другое: никто уже не примчится защищать Борю Клямкина. Некому...