Трайбер объявился на пятый день. Как и раньше, Дмитрий надеялся, что «раб» одумается, избавит их обоих от дурацкой обязанности. Только в этот раз на третий день почувствовал, боясь признаться в этом, одиночество. Не то благостное чувство, когда, наконец, отстали окружающие и есть время привести мысли в порядок, подумать, пожонглировать мыслями, помечтать. Нет, Дмитрий ощутил прямо таки духовно-материальную потерю. Дело не в прекращении материальной помощи и услуг по дому. В этом плане он беспокоился меньше всего — неожиданно понял, для счастливой жизни не так много и нужно. И это немногое всегда можно заработать собственным трудом. Материальность потери Трайбера и состояла в диффузии его духовного мира в мир Дмитрия. Господин теперь ощущал полноту жизни только с присутствием раба.

Почти четыре месяца Дмитрий соблюдал предписанную врачом диету. Поначалу, закупая продукты, тяжко вздыхал, проходя мимо алкогольной продукции. Затем проходил равнодушно, а сейчас радовался кристально чистому сознанию, быстрой реакции и цепкой памяти. Дмитрий вспомнил былую молодость, достал с балкона гриф, блины и гантели, счистил ржавчину и стал тренироваться. Жир расплавился, мускулы налились прежней силой, из зеркала теперь смотрел вполне себе кандидат на обложку журнала «Mens Health».

Развиваться духовно помогал Трайбер. Он приносил книги. Живые книги, которые приятно было держать в руках, перелистывать, ощупывая пальцами страницы, где слова приобретали объем, оживали на бумаге, а не стыли в экране ноутбука. Дмитрий открыл для себя различные философские течения, узнал множество исторических событий и связь между ними, вспомнил теорию государства и права, проецируя ее на родную действительность.

И Дмитрий и Герман теперь оба пили только чай, что не мешало посиделкам превращаться в околополитические диспуты. Не обходилось и без разговоров на темы «Что делать?» и «Кто виноват?» — вопросы, количество ответов на которые приближается к количеству землян.

Последние два месяца Трайбер приходил не каждый день, а, бывало, и пропадал на несколько. Дмитрий никогда не звонил ему во время таких отлучек. Не приходит, значит, надо так. Не раб же в самом деле — играет в свою игру, так она на то и своя. Сам дал слово, сам забрал. А сейчас Дмитрий уже подумывал позвонить, узнать, не случилось ли чего, может, помощь какая нужна, в конце концов. Решил позвонить ровно через неделю.

Трайбер позвонил в седьмом часу вечера, спросил, какие пожелания есть у Господина.

— У господина есть пожелание, чтобы ты позвонил, сказал, что все в порядке и в господине больше не нуждаешься. — выдохнул Дмитрий и добавил:

— Тащи сюда свою задницу, посмотреть на тебя хочу.

Трайбер, похоже, уловил радостные нотки.

— Чего на задницу смотреть? Мы с тобой не поэтому делу!

Выглядел Раб совсем неважно: лицо серое, щеки еще больше ввалились, черные круги под глазами, но гадко выбрит, дорого пахнет.

— Не нравишься ты мне, Герман. — Дмитрий час назад позанимался со штангой, мускулы находились в таком тонусе, хоть шпалы гни. Совесть ежом перекатывалась по здоровому организму.

— Может, на обследование куда ляжешь? А давай я тебе как господин прикажу? Зачем мне больной раб?

Трайбер выгружал продукты на стол, после минутной паузы, сказал:

— Посмотрим, может, скоро и лягу. А пока, господин, есть у меня предложение тебе самому поработать.

— Вот как заговорил! — Дмитрий руки в боки — встал самоваром, насупился, взгляд исподлобья.

— Поменяться ролями решил? А договор?

Тут же засмеялся:

— Испугался? Давай, говори, в чем дело?

— У моей знакомой брат пропал. Она в Москве живет, сюда раз в год приезжает. Вот тебе работа по профилю. Деньги у нее есть, заплатит хорошо, если найдешь. Не найдешь, повременно заплатит. Брат — алкоголик, жил один, других родственников нет.

— В полиции приняли заявление, уголовное дело прокурорские не возбудили, розыскники пообещали найти. — продолжил Дмитрий.

— Да. Тем более он записку оставил, мол, не ищите, ухожу в новую жизнь.

— Герман, не проще твоей знакомой полицейскому оперу денег дать и попросить активизировать поиски? У них возможностей намного больше с ксивой и базами данных.

— Возможностей больше, желания меньше. Они сейчас и так хорошо получают, чтобы напрягаться в частном случае.

— Как зовут знакомую? Давай телефон.

— Шаронова Инна. Пиши номер.

Встречу москвичка назначила в час дня на следующий день. От Трайбера Дмитрий узнал, что сорокалетняя дама имеет привлекательную наружность и деловую хватку, передвигается на белом Лексусе, к бедным мужчинам равнодушна. Голос у дамы был с хрипотцой, тон выше среднего, интонации несколько надменные. Разговаривая по телефону, Дмитрий представил курящую стерву с точеной от диет и фитнеса фигурой, коричневым от солярия лицом и длинными наманикюренными пальцами в золотых кольцах. Такой Инна и оказалось, разве что без каких-либо украшений и ростом полтора метра в шляпе (шляпу в данном контексте успешно и сексуально заменяли каблуки). Лексус с московскими номерами — аккуратный седан, а не сарай на колесах. Инна при выходе из машины сверкнула загорелыми ногами, ослепила улыбкой и протянула руку. Дмитрий приехал на встречу в самом демократическом наряде — потертых джинсах и рубашке, чтобы, как он надеялся, подчеркнуть независимость. Теперь, пожимая ладошку симпатичной бизнес-леди в белом костюме, думал о скудности своего гардероба и чудесах косметологии. Не своей, конечно. Сам то, кроме пены для бритья, ничем не пользовался. А Инна выглядела лет на 30 и лицом и телом.

Для встречи Инна выбрала кафе «Фрау Мюллер». Свободных мест в дневное время много, сели за столик в отделанной деревом нише. Столичная штучка заказала бокал минералки, кандидат в наемники — кофе. Соглашаясь на встречу по телефону, Дмитрий еще не принял решение играть в частного детектива. Сейчас, рассматривая медовую оболочку глаз сестры без вести пропавшего алкоголика, признал кандидатский статус недостойным для героя. Найти брата, помочь бедной женщине на Лексусе — частный детектив Кабанов готов не спать ночами, носом рыть землю за самую скромную плату.

— Моего брата зовут Горохов Андрей Сергеевич, 37 лет, — начала Инна. — Он жил по адресу: улица Солнечная 47–21. Это здесь недалеко через два дома вверх по улице.

— Я представляю, где это. — Теперь понятен выбор места встречи.

— Квартира двухкомнатная, приватизированная. У Андрея сначала умерла жена, потом мать. С тех пор уже два года он пил не просыхая. С работы, конечно, выгнали.

— На что же пил?

— На что все алкаши пьют? Бутылки собирал, из дома все продал, да откуда мне знать — я раз в год приезжала, у меня своих забот много. Я предложила Андрею оформить квартиру на меня, а за это раз в месяц готова была присылать некоторую сумму. Он не согласился. Я подумала, есть нечего будет, сам меня найдет.

— Не боялись, что его с квартирой могли другие так облагодетельствовать?

— Были, конечно, такие мысли, но не переезжать же было к нему.

— Соседей не просили приглядывать? Чтобы звякнули, если что.

— Нет, не догадалась тогда.

Странно, подумал Дмитрий. Бизнес-леди и простого шага не предусмотрела.

— Меня квартира в последнюю очередь интересует. — Глаза Инны заблестели янтарем.

— Брат все-таки.

Женщина достала сигареты из сумочки, закурила.

— Морг, больницы? Он с документами ушел? — Дмитрий уже стал прорабатывать варианты.

— Документов в квартире нет. В морге я была, Горохов не поступал, потом смотрела жуткие фотографии — среди неопознанных трупов его нет. В больницах тоже ничего. Две недели назад я написала заявление в полицию о розыске. Обещали найти, но сказали, что Андрей просто не хочет поддерживать связи с родственниками. Не надо было записку показывать.

— Что в записке?

— Сейчас, — Инна достала из сумочки сложенный вдвое тетрадный лист и фотографию 6 на 4. — Вот фотография Андрея — год назад помогала паспорт восстанавливать, и записка.

Андрей на фото выглядел как пациент реанимации, которому досталось электрошока больше, чем нужно. Лошадиное лицо, глаза навыкате, нос огурцом, искривленный рот, шевелюра клочками. На сестру совсем не похож.

— У нас отцы разные. — Инна пустила дым в сторону и вверх, ногтем сбила пепел в пепельницу.

Разные, так разные. Что там в записке? Дмитрий развернул листок. «Не ищите меня, я начинаю новую жизнь, вернусь другим человеком. Андрей Горохов. 17 мая».

— Есть предположения, куда он мог уйти?

— Никаких. Андрей ничего о себе не рассказывал.

А тебе до него никакого дела не было, ждала, пока окочурится. Дмитрий все больше убеждался в квартирной подоплеке объявления в розыск брата-алкоголика.

— Квартира на него да сих пор оформлена?

— В паспортном столе сказали, что на выписку не подавал, а в регистрационной палате в сведениях отказали, отвечают только на полицейские запросы. В полиции мне сказали, пока ответа нет.

Тонкие пальцы снова нырнули в сумочку, Инна достала конверт.

— Дмитрий, постарайтесь его найти. — Она двинула конверт по столу.

— Здесь двадцать тысяч — по две оплата за каждый день работы и на расходы — как пойдет. Я думаю, за несколько дней Вы определитесь с перспективой.

Не густо, но Дмитрия уже разобрал зуд, который охватывает опера при возможности реально поработать.

— Инна, Вам его друзья, знакомые известны? Другие связи? Куда ходил?

— Не знаю. Мне кажется, не общался ни с кем, пил один дома. А кроме рюмочных, куда ему ходить-то еще?

— Мне надо к нему домой заглянуть, может, найду чего.

— Да, пожалуйста, — Инна достала ключ, положила на стол рядом с кофейной чашкой.

— Только нет там ничего.

Кабанов проводил взглядом Лексус, постукивая по ладони ключом от злосчастной квартиры. Инна выехала с парковки, не останавливаясь у края проезжей части. Послышался короткий визг резины, водитель подрезанной десятки не смело посигналил, движение возобновилось.

Северный ветер играл листьями тополя, здесь, в тени дерева было даже прохладно. Первым делом Дмитрий решил наведаться в квартиру пропавшего гражданина Горохова, посмотреть, чем жил брат московской леди. День в самом разгаре, нарваться на соседей меньше всего шансов. То, что исчезновение алкоголика связано с квартирой, Дмитрий не сомневался. Кроме черных риэлторов, одинокие владельцы жилья никого не интересуют. Дом, в котором жил Горохов, еще больше укрепил в правильности версии. Десять этажей из красного кирпича, стеклопакеты в окнах, парковочные площадки у двух подъездов — сразу видно дом строили по новым проектам.

Кабанов вошел в нужный подъезд с пареньком в очках, судя по сумке-рюкзаку, старшеклассником. Школьник покосился на мускулистого дядьку, молча поднес магнитный ключ к домофону. На четвертый этаж Дмитрий добрался по лестнице, удивляясь чистоте стен и площадок. Дверь в квартиру № 21 была железной, фирменной. Горохов, похоже, знавал лучшие времена, прежде чем вступил в схватку с зеленым змием. Где-то вверху лифт сомкнул двери за школьником, снизу никаких звуков не раздавалось, Дмитрий уверенно провернул ключ, вошел в квартиру. С порога стало ясно, в квартире долгое время никто не проживал. Запах слежалого белья смешивался с запахом канализации из приоткрытой двери в ванную комнату. Дмитрий повернул кран, вода заполнила слив, дышать стало легче. Вполне вероятно, хозяин квартиры уже мертв, причем умер насильственной смертью, поэтому совсем ни к чему оставлять следы своего присутствия. Дмитрий нашел под ванной резиновые перчатки. Резина толстая, но для ознакомления с бытом несчастного Горохова вполне подходящая. В любом случае, лучше, чем тряпкой залапанные поверхности протирать. За обувь Кабанов не волновался — если дойдет до возбуждения уголовного дела, до приезда экспертов в квартире столько полицейских деятелей побывает, слона затопчут.

Дмитрий осмотрел кухню — предметов, как раньше писал в протоколах, представляющих интерес по делу, не обнаружил. В шкафах только пачка соли и упаковка лапши. Пустой холодильник отключен от сети. В углу справа от окна на подставке ровный слой пыли покрывал дощечку. Дмитрий осторожно поднял ее. Так и есть — образок. Положил на место — лежит, значит, надо так. Проследовал в комнаты. Одна, поменьше, была совершенно пуста. Покореженный линолеум хранил отметины мебельных оснований, пятнами выцвели обои. Интерьер комнаты с легкостью можно представить, но что это даст? В большой комнате мебель имелась. Диван, два кресла, стол, стенной гарнитур. Все предметы настолько бывшие в употреблении, что место им самое лучшее в дачном домике какого-нибудь пенсионера. В серванте вместо посуды стояли ряды книг. Дмитрий открывал провисшие дверцы, выдвигал ящики в поисках документов, записей, фотографий. Ничего, кроме застиранной одежды, старых газет и журналов. Просмотрел книжный ряд. Чем увлекался Андрей Горохов, 37 лет? Детективы советских времен выпуска, фантастика, приключения мушкетеров и жульверновских ученых — уровень старшего школьника. Да, еще несколько книг по эзотерике. Эти уже выглядели новее, но и там никаких записок и отметин. Надо признать, Инна оказалась права — ничего интересного в квартире брата не нашлось. Зато Дмитрий отметил следующее: слой пыли в комнатах и на кухне одинаков, значит, квартиру длительное время никто не посещал. Квартира в целом прибрана, ни бутылок, ни пивных баклажек, ни следов засохшей закуски — не вяжется картина с хозяином-алкоголиком.

Предположим, рассуждал Кабанов, хозяин ушел сам. Куда и за какой-такой лучшей жизнью? Ладно, продукты забрал с собой или выбросил, чтобы не тухли. Но зачем забирать, например, счета за квартиру, фотографии? Вероятнее всего, личные бумаги забрали черные риэлторы, они же и прибрались в квартире. Горохова или убили или спаивают в каком-нибудь гадюшнике. Убить вполне могли, после найти похожего мужика и оформлять сделку по гороховскому паспорту. Если убивали, вряд ли в этой квартире — и соседей мог криками всполошить, и следы крови не всегда замоешь, и от тела не так просто избавиться. Кстати, неплохо бы по соседям пройти, поспрашивать, кто к Андрею Горохову приходил, с кем дружил, где выпивал, кто наливал. А представляться будешь частным детективом Иваном Подушкиным? Да, вздохнул Дмитрий, без ксивы работать не умеешь. Можно, конечно, надеть оставшуюся с былых времен форму и представляться новым участковым — мол, пропал гражданин, сосед ваш, можете сказать что-нибудь по этому поводу. Да кому в таком доме дело до соседей? Надо друзей, собутыльников, в крайнем случае, искать! Человеку без общения никак, а уж под градусом языком потрепать про себя любимого первое дело. В рюмочную надо идти! Только придется наряд сменить на еще более демократический, заметил Дмитрий. Точнее, охлократический.

— Как прошло свидание, мой господин? — улыбаясь, спросил Трайбер.

Этим вечером он выглядел посвежее: чернота с глаз почти сошла, лицо порозовело.

— Не свидание, а встреча с клиентом. — сказал Дмитрий со значением.

— Проходи. Ужинать будешь? Тогда пойдем на кухню.

Дмитрий закрыл дверь, проследовал за рабом-приятелем.

— Только ты сам со своей диетой себя обслуживай. — Дмитрий в последнее время перешел к обычной пище, разве что от жареного отказался и от консервов.

— Конечно, сам, господин. Чай без сахара и сухарики, что еще остается язвеннику.

— Эх, не сладко тебе приходится. Спасибо, что вовремя тогда меня к врачам свозил.

За ужином Кабанов рассказал подробности встречи, поведал о своих размышлениях.

— Наверное, ты прав, — согласился с версией Трайбер. — Кто-то квартиру отжать пытается. Что делать собираешься?

— Связи искать, такого не бывает, чтобы пьяница своих корешей в возможность переселения не посвятил. Там, глядишь, имя, прозвище, название конторы и всплывет.

Дмитрий отхлебнул чаю, вздохнул.

— Только придется поработать. Я, когда из дома вышел, пошел круги наматывать, смотреть ближайшие питейные заведения — не поедет же алкаш в другой район города похмеляться.

Так вот, этих самых заведений в радиусе 300 метров аж четыре штуки плюс аптека, где самое ходовое лекарство — перцовая настойка. Там у дверей сброда не меньше, чем в рюмочных. Кто на лавке сидит, кто под лавкой храпит, деревья листьями шелестят над ними. Благодать. Оттуда на карачках по домам расползаются, как тараканы.

— Я смотрю, аптека тебя особенно заинтересовала как энтомолога-любителя?

— К другим объектам я тоже присматривался. Две рюмочные и две пивнушки. Думаю, господин Горохов все же предпочитал крепкие напитки, поэтому пивными займусь позже. Рюмочные тоже разные. В одной больше молодых уркаганистого вида, другая совсем зачуханная, грязная и тесная, ассортимент — водка трех видов, колбасные бутерброды. Зато в ней граждане постепеннее, даже матом просто так никто не разговаривает. Скорее всего, в этот клуб наш книгофил и ходил за порцией общения.

— И как ты собрался внедряться туда со своей холеной физиономией и борцовской фигурой? У тебя же на лбу «02» написано.

Рюмочная функционировала с 10 утра до 10 вечера. В 11–00 в полуподвальное помещение, расположенное по соседству с продуктовым магазином, спотыкаясь на ступеньках, вошел угрюмый малый в черном халате. Щетина на темном лице, всклоченные волосы, ядреный аромат лука, перчатка с резиновыми пупырышками, торчащая из кармана — любой из присутствующих мог бы сделать вывод, что грузчик ночевал на рабочем месте. Присутствующие, впрочем, дедуктированием не занимались, сидели за столиками в приятной истоме от первых доз алкоголя. Детина обозрел мутным взглядом столики, четырех мужиков — трое сидели вместе, бородатый отдельно — предпенсионного возраста и уставился на стойку. Там, за искрящимися в желтом свете гранями стаканов, в королевской позе на вошедшего взирала барменша. Опираясь на спинки стульев, грузчик проковылял к стойке.

— Сколько?

Грузчик медленно поднимал взгляд от стакана, задержал его на монументальной груди, распирающей халат, на бейджике «Бармен Алена», наконец, остановил на переносице барменши.

— Двести.

— Сто рублей.

Грузчик взял два стакана и осторожно развернулся. Видимо, один пить не привык, направился к столику, за которым сидел некомпанейский бородач.

— Я присяду, папаша?

Стаканы стукнули по столу, папаша вернулся в реальность.

— Садись, сынок, не занято. Чего-то раньше не видел я тебя.

— Грузчиком я в «Продуктовом» недавно устроился. Меня Дмитрий зовут. Погоди, дядя, дай похмелюсь, потом поговорим. Давай со мной. — Грузчик двинул стакан с водкой бородатому.

— А меня Борис Львовичем зовут. — Бородач насупился на стакан. — Угощаешь? Только я тебе в ответ проставить не смогу.

— Пей, дядя Боря, не жалко. — Выдохнул Дмитрий. — Чего ее жалеть, а от меня не убудет — деньги есть еще.

— Тогда ладно.

Борис Львович аккуратно поднял стакан, разве что мизинец не оттопырил, выдохнул и со вкусом сделал два глотка.

— От хорошо-то как! Еще бы закусить и рая не надо.

— Какие проблемы? А давай, дядь Борь, я пузырь возьму, колбасы и пойдем на воздухе посидим? — Дмитрий сделал глупое лицо, как будто в лотерею выиграл.

— Что похорошело?

— Ага!

— На работе не хватятся?

— Да какой из меня работник сейчас?

— Тогда давай! С тебя пища материальная, с меня — духовная.

Новые приятели расположились в скверике неподалеку. Борис Львович со значением показал коронное место в тени деревьев.

— И урна рядом и от дорожки в стороне — детишек с родителями не засмущаем.

Дмитрий выставил на лавку 0,7 «Пшеничной», бутерброды, нарезанные грудастой Аленой, томатный сок, пластиковые стаканы. Борис Львович пригладил бороду, в глазах загорелись искорки. Дмитрий разлил по стаканам. Сели.

— Давай, Дмитрий, за знакомство!

Бородач запрокинул голову, кадык дернулся под сморщенной кожей, водка провалилась в желудок. Грузчик незаметно вывернул кисть, вылил свою порцию, к губам поднес пустой стакан. Стали закусывать. Через пару минут Дмитрий понял, почему его новый знакомый сидел в рюмочной в одиночестве. Борис Львович так приседал на уши, что диалог просто был невозможен. А здесь к тому же уши свежие, незаезженные.

— Живем мы, Дмитрий, в таком дерьмовом мире, что не пить нельзя. Ты думаешь, я всегда пил? Нет, любезный, я на авиационном заводе инженером служил! Техническое образование у меня. В советском ВУЗе учился, тогда преподаватели за мзду оценки не ставили. Зарплата хорошая была, машина, на кооператив копил, мог себе любое хобби позволить. Потом — бац! Перестройка, девяностые! Вместо самолетов стали кастрюли да санки для детей клепать! Зарплата — квартиру оплатить и с голоду не подохнуть! Какие уж тут увлечения. Только вот это.

Борис Львович налил по второй, символически чокнулся, выпил, продолжил.

— Наши правители — хитрые люди! Себестоимость водки 5 копеек, пусть рубль по сегодняшнему. Продают — сам знаешь, в розлив еще дороже. Но зарплаты на нее всегда хватит — пей мужик, не горюй, вот тебе и развлечения, вот и ощущения. К 40 годам от водки болячки всякие вылезают, по врачам муторно ходить, нормально только за деньги лечить будут. Вот и глушишь боль алкоголем и дороги назад уже нет. К 60 годам — в гроб! Пенсии платить некому, сэкономили. А кто дожил, так ему еще хуже.

— Так живут же на пенсии.

— Не живут, а выживают. Хорошо, если дети помогают, а как не нажил, или пережил ребенка своего, тогда как? В богадельню, на зассанный матрац? Я вот пенсионер. Чтобы хоть как-нибудь не с хлеба на квас перебиваться, в школе трудовиком работаю, оболтусов учу табуретки делать. Зарплата — целых 8 тыщ! Хорошо токарные станки не продали, заколымлю иной раз — таким же старикам для их четырехколесной рухляди деталь какую за пузырь выточу. Только руки уже не те!

Бородач налил себе третью, из-под набрякших век протекла слеза.

— Знаешь, бросай ты это дело, пока не спился совсем. Ты кем раньше работал?

— В МЧС, водолазом. — Брякнул Дмитрий и попытался вставить легенду:

— Я ведь раньше здесь жил, в 80 школу ходил, одноклассник тут рядом живет — Андрюха Горохов.

— Людей спасал? — перебил Борис Львович.

— Приходилось, как же.

— Работа у тебя такая была — людей за деньги спасать. А не за что их спасать! Ни в одной цивилизованной стране люди так друг другу не относятся! Человек человеку — волчище саблезубый! Не наебешь — не проживешь. Жалкое существование и неустроенность свою оправдываем особым путем, особой статью, понимать не надо, понимаишь, — только верить! Выбирай сердцем!

Бывший советский инженер налил снова и дальше пил один, не заморачиваясь этикетом.

— Нет в нас никакой духовности! Кто у нас про нее сказки складывал? Писатели — сплошь дворяне, помещики, игроки рулеточные! Запахнутся в халат, винца дернут у печки и давай пером скрипеть о широте души русской, тройке с бубенцами! А ты пойди, лошадок в двадцатиградусный мороз запряги, рожу на ветру поморозь! Была, может, духовность в начале 20 века, во время войны великой, да вся вышла — с водой и младенца выплеснули. Сейчас живем, пьем — чего еще надо. Все также оправдываем рабское свое существование непротивлением злу из-за страха и лени. Тешим себя — вот загонят русского медведя в угол, ужо мы им покажем! Умрем как один, костьми ляжем. Да, с пушечным мясом и царским и советским генералам повезло.

Старинная русская забава интеллигенции, понял Дмитрий. Кто виноват и что делать в исполнении БИЧа. Пока Борис Львович душу наизнанку не вывернет, о ближнем своем — таком же алкоголике Горохове и не вспомнит. Только бы не отрубился к тому времени — хлещет, не закусывая, хотя водка, как смазка — вон как шестеренки в мозгах закрутились. Надо форсировать душеизлеяние.

— Почему у нас вот так все, дядя Боря? Через жопу?

— Ты еще спроси, почему люди у нас не летают как птицы? Почему при царях морды били, розгами секли, при советах красные командиры солдат на пулеметы бросали, чтобы никому не нужный городишко к 1 мая или 7 ноября непременно взять? Почему сейчас начальник хамит подчиненному в полной уверенности, что право имеет? А недавнее быдло, внезапно разбогатевшее, считает вправе в самолетах дебоширить, людей опасности подвергать?

Я вот как думаю: тут много факторов определило сознание русского человека — и барина и холопа.

Первый — географический. Умудрилась Россия образоваться на стыке Европы и Азии. И нет, чтобы все хорошее — это трудно, проще все наихудшее перенять. С запада — индивидуализм в крайней стадии — каждый сам за себя, человек человеку волк. С востока — хитрость равную лицемерию — я слово дал, я его и забрал. Европа и Азия — две ягодицы, а страна наша между ними.

Второе — климат. Полгода зима, полгода именно выживаешь, мозги тупеют, тело оплывает, а лень — она заразная. Летом уже и работать не охота, зато украсть милое дело. Климат и спасал от захватчиков всегда, главное отступить вовремя и морозов дождаться, тогда сами убегут.

Третья — территория. Вроде центр один, а до царя, как до бога. А на местах свои царьки не плошают. Их задача по вертикали передать наверх заветные цифры — при нас, мол, и пшеница лучше колосится и рожь ржится и народ более лучше одевается. Будь вождь хоть архисправедливым, реалии на земле как проверишь? Вот свита вождя и танцует.

Но самый главный фактор — психологический. Тысячу лет в русских культивировали раба. Чтобы там не говорили про неэффективность рабства — все это на родине Адама Смита. У нас давно решили — рабами управлять легче, а что до экономики, так кормить раба надо меньше, а продукт труда делить на самом верху, избранными для избранных, тогда и КПД будет ого-го!

И вот как получилось в последние сто лет — избранные вдруг из грязи да сразу в князи. Еще грязь за ушами, а вынь да положь уважение, что хочу, то творю, бабла не мерено. Вчерашний раб — самый беспощадный деспот. Вот и топчет людей, пытаясь в себе раба затоптать. Чем больше ногами двигает, тем больше в своем дерьме тонет. Мало того, ему очень страшно снова в прежнее состояние упасть, поэтому он должен лизать пятку той ноги, что его топчет.

Совсем мозги проспиртовал Львович, заключил Дмитрий. Хотя про вчерашнего раба — это в точку. Привет недомерку Пантелееву. Все же на объект надо выводить. А Борис Львович как угадал, только оценка содержимого своей черепной коробки была иная:

— Что, не пропил мозги еще дядя Боря? — И бороду в бутербродных крошках к верху.

— Вот и Андрюха Горохов мне про это говорил. Одноклассник мой, рядом живет. Только не согласен я, — спровоцировал Дмитрий. — От человека все зависит. У каждого по две руки, две ноги, голова. Работать надо, эти бизнесмены наши пахали сначала будь здоров, здоровье гробили, некоторых до сих пор отстреливают.

Не согласится с пьяным интеллигентом все равно, как на эксгибициониста в пустующем парке нарваться.

Борис Львович разлил на двоих остатки. Встал, выпил, в бороде засверкали капли. Глянул сверху.

— Ты выпей сначала. Я тебе так скажу: демагогия это все про равные возможности. Один сильнее, другой слабее, один выше, другой ниже, умнее — глупее, внешность у всех разная, отсюда характер разный, темперамент. Только не в этом дело — не настолько не равны, чтобы одни вдруг на яхты с виллами заработали, а другие от зарплаты до зарплаты копейки считают. Веками предки горбатились в поле и за станками, а что потомкам досталось? Ваучеры-хренавучеры! Скупили заводы с пароходами бизнесмены херовы! Чтобы у нас хотя бы мелкий бизнес делать, надо и локти железные иметь и язык гладкий, позвоночник гибкий, а главное про честь забыть. А крупный — это уже кому с кровью повезло.

— Что-то не пойму я, дядя Боря. У мелких бизнесменов качества прямо рабские должны быть, тогда по твоей логике у нас все готовы бизнесом заниматься.

— Нет у рабов ни локтей железных, ни зубов стальных. Народ наш — стадо безмозглых баранов. Да это во всем мире так. Только в цивилизованных странах пастухи и на лужок посочнее барашков водят и дышать дают, воду из родника наливают, музыку легкую включают, чтобы стрессов не было, а уж потом стригут аккуратно. Наши пастухи в помощники волков взяли, полудохлых овец пинками к объедкам и под нож. Мясо в прожилках за копейки продают, чтобы себя на сто лет вперед обеспечить. А для развода чужих баранов завозят.

Заговариваться стал дядя Боря, страх потерял. А вот напьется в раз вся интеллигенция, с тормозов сойдет, да если еще рабочим классом не побрезгует — революция точно не апельсином запахнет, померещилось Кабанову. Как же все-таки нашего революционера на Горохова вывести.

Запал у Бориса Львовича к тому времени кончился. Он неловко сел, с грустью посмотрел на пустую бутылку и сказал:

— Не мог ты с Андрейкой в 80 школе учиться. Он в новый дом два года назад въехал. Ты его зачем ищешь?

Дмитрий открыл рот. Вот тебе и мозги пропитые. Деваться некуда, лучше правду сказать.

— Его сестра в розыск подала, полиция не шевелится, вот меня попросила.

— Про сестру ни разу не слышал. А ты кто?

— Да вроде частного детектива.

— Я так и понял. Глаза у тебя честные, а я в людях научился разбираться. Охмурили Гороха сектанты. Он сначала пить бросил, два месяца сомнамбулой, — Львович забарахтался на трудном слове, — потом уехал на трудотерапию.

— Куда не сказал?

— Сказал, конечно. В Самару, в общину сектантскую. — Все труднее становилось дяде Боре ворочать языком. — Подальше от местных соблазнов.

— А название секты говорил?

— «Харизмачи». Они и ко мне подкатывали. Слушай, детектив, найди его, привези. Сам он не вернется, окрутят его, квартиры лишиться не за грош. Мы же с ним думали вместе доживать. Я хотел Андрейку к себе прописать, он свою квартиру продает, лечится, на работу выходит.

Дмитрий поспрашивал приметы «харизмачей», но Борис Львович уже решил отдохнуть — смахнул остатки праздника с лавки, улегся на спину, веки сомкнулись, в бороде надулись пузыри:

— Не помню, пацаны какие-то в белых рубашках.

Дмитрий оставил халат в машине, домой поехал на такси. После длительного воздержания алкоголь туманил мозги, но прежней эйфории не доставлял, напротив, появилось раздражение. Ясность мышления временно утрачена, как бы снова загибаться не пришлось, таксист еще нос кривит от лука и перегара — аромата проваленной легенды.

Дома первым делом принял душ, с волос и лица смыл краску, которую, не мудрствуя, нанес перед внедрением черной копиркой. Хотел было побриться, напенился, но отражение в зеркале мигнуло голубым глазом, и бритвенный станок отложен на место. Кто знает, не придется ли усугублять легенду. В желудок бросил паровую котлетку и за ноутбук — искать следы «харизмачей» в интернетах.

От монитора Дмитрия отвлек звонок мобильника. Звонил Трайбер.

— Я возле дома, господин. Могу войти?

Дмитрий потер глаза, посмотрел в окно. На фоне серого неба темнели кроны деревьев, коробки многоэтажек светились огнями. Сколько же просидел? Так и миопия с геморроем вылезут. Чего доброго в секту не возьмут.

— Да, заходи. Сейчас открою.

Дмитрий провел Трайбера на кухню, включил чайник. Не терпелось поведать о проведенной операции и поисках в интернете.

— Нашел я, похоже, нашего алкоголика!

Пока закипала вода, Кабанов описал встречу с оригинальным человеком Борисом Львовичем без лишних деталей о собственной расшифровке.

— Зомбировали собутыльника дяди Бори. Так, что он даже пить бросил! Вот что я про эту секту выяснил. В середине 20 века отделилась от пятидесятников в сторону оккультизма. Церковь, как посредницу между богом и человеком, не признают совсем. Зато у самих организация с жесткой структурой. А при вербовке упирают на то, что настоящий христианин должен быть здоровым и богатым. Вроде как «в здоровое тело воплотиться здоровый дух». Пить, курить, излишиствовать запрещено. Если помрешь, то не насовсем, а как будто уснешь до второго пришествия. Проснешься уже в новом, абсолютно счастливом мире. Но для этого надо, чтобы дух в тело вошел. Больное и нищее тельце духу без надобности. Поэтому оздоравливайся, работай на благо секты. Вот, Герман, куда надо было тебе рабом устраиваться! А вождями или адептами считаются те, в кого дух вошел. Они пророчествуют, на разных языках в экстазе болтают, объясняют, как разбогатеть.

— И как же?

— Не догадываешься? Нести деньги в секту. Чем больше внес, тем богаче. Адепты свои обряды магией, шаманством и гипнозом обставляют. Отступников со всеми его родственниками сообща проклинают. Вот к таким милым людям в город Самару братец нашей Инны и уехал.

Трайбер налил в чашки кипяток, бросил пакетики с чаем.

— И адресок нашел?

— Не сразу, Герман, не сразу. Особо братья себя не афишируют. Есть сайты, вроде сторонние, но завлекательные в секту. Там про филиалы в разных городах пишут, но адресов нет. Пришлось по форумам полазить. И вроде нашел. Мужик один самарский жалуется, сектанты жену увели, та стала квартиру делить. Мужик проследил, где она душу обретает, обратился в полицию. Как положено, те развели руками, мол, ушла по доброй воле, в секте ее никто не держит, адепты в криминале не замечены, состава преступления нет.

— А ты что делать собираешься?

— Поеду в Самару, оставлю машину на ближайшей стоянке, переоденусь, под видом алкающего счастья странника проникну в вертеп мракобесия, удостоверюсь, что Горохов там, позвоню Инне. Она приезжает за братцем. Похищать его и возвращать на родину, такого в контракте не было. А Инна, в крайнем случае, с местными полицейскими может к родственнику заглянуть.

Дмитрий размешал сахар в чашке, с грустью посмотрел, как приятель цедит жидкий несладкий чай.

— Как все просто. А если сектанты переехали с адреса? — Спросил бедолага Герман.

— Тогда в церковь пойду. Батюшке признаюсь во всем.

Трайбер чуть не поперхнулся. Детектив, а Кабанов уже примеривался к новой профессии, с улыбкой продолжил:

— Скажу, брат в секту попал. Батюшка конкурентов своих нечестивых уж должен знать, ему-то сам Бог велел заблудшие души спасать.

— Ну да, ну да. — Хмыкнул Трайбер.

— Попробовать можно. Прикажешь сопровождать?

— Нет. Выглядишь ты неважно, в больницу иди. Возможно, я в Самаре не один день проведу. Лучше вот что сделай. Я свою машину на стоянке возле кафе «Фрау Мюллер» оставил. Время уже позднее, возьми ключи, завтра часам к 10 подгонишь сюда. Я тебя доброшу до твоей тачки.

Дмитрий проснулся поздно. Ночью шуршал дождь, под утро свежий воздух переполнял комнату, легкие избавили организм от последних молекул спирта, мозг перестал распирать голову. До приезда Трайбера оставался час. Закончив с утренними процедурами, включил чайник, стал собираться. Нашел в шкафу протертую на складках кожаную куртку, достал рубашку и джинсы, отложенные для возни с автомобилем. Пригодился старый рюкзак и ботинки.

Ровно в 10 в дверь позвонил Трайбер. Сегодня его лицо было не просто бледным, а с зеленым отливом.

— Что с тобой? — нахмурился Дмитрий. — Ты прямо на Фантомаса похож.

— Не обращай внимания, пройдет. — передавая ключи и свидетельство на машину, сквозь зубы сказал Герман.

— Что ты совсем плохой стал. Посиди в комнате, я сейчас вещи сложу и пойдем. Чего-то паспорт не найду, тебе на глаза не попадался?

— Нет. Зачем он тебе сейчас?

Через пять минут Дмитрий заглянул в комнату. Трайбер скрючился в кресле, голова упала на грудь, глаза закрыты, в руке зажат телефон.

— Эй, приятель, ты чего?! — склонившись, Дмитрий потряс больного за плечо.

— Сейчас «скорую» вызову!

— Не надо, — просипел Трайбер, — я сам.

Он набрал номер и раздельно, в полголоса сказал:

— Моя фамилия Трайбер, нахожусь по адресу: улица Шевченко 22–52. Приступ язвенной болезни. Прошу срочной помощи.

Десяти минут не прошло, как в домофон позвонили.

— Скорая!

Похоже, частная, решил Дмитрий, нажимая на кнопку.

Темноволосый врач, сдвинув брови к тонкому с горбинкой носу, осмотрел больного. Как ворон дохлую мышь, подумал Дмитрий.

Обернувшись, врач бросил:

— Фентанил. И приготовь Налоксон.

Стоявший в дверях фельдшер в момент поставил серый чемоданчик на пол, щелкнул замками.

А этот на длинноволосого немца из «Крепкого орешка» похож. Пока Дмитрий удивлялся пришедшим на ум образам, доктор сделал внутривенную инъекцию.

С лица Трайбера сошла зелень. Как фантомас маску снял.

— Доктор, что с ним? — Спросил Дмитрий.

— Не смертельно, сейчас прокапаем, направление в больницу выпишем.

Доктор достал пакет из чемодана, бросил в него пустую ампулу и шприц.

— Лечиться надо, господин Трайбер. Сами идти можете?

Фельдшер помог больному встать, поддерживая за локоть, повел к двери. Трайбер, впрочем, шел уверенно, резким движением освободился от попечительства.

— Герман, я, наверно, останусь — с тобой поеду.

— Дмитрий, езжай по своим делам. Со мной все в порядке, я свой организм знаю.