Кому она такая жизнь нужна? Проснешься и борешься за нее, будто должен кому. Что хорошего в такой жизни? Поэтому и спивается народ, уходит от проблем. А кто проблемы ярмом на шею вешает? Всю жизнь тебе приказывали, всю жизнь подчинялся. Работал! За еду.

Как этот хирург Шекспиром баюкал: «уснуть забыться».

Документов нет, квартира продана — не отсудишь, друг мертв. Самого за убийство ищут. Заловят, ничего слушать не станут: пальцы на бутылке, еще какую улику мастера сыскного — подкидного дела привинтят, никакой адвокат не поможет. Суд, этап, Нижний Тагил, красная зона. Лет 8 животного существования. Дальше, если выживешь, — болезни, унизительная старость.

Всю жизнь работать на каких‑то ублюдков, получать гроши и радоваться, что тебе дают жить! Так ли уж нужно за жизнь такую цепляться?

Кабанов лежал на спине и смотрел в темноту. Есть ли там, за гранью, что‑нибудь?

Кабанов был реалистом. Нет там ничего, не нужно себя утешать. Даже тьмы нет. Нет — это значит отсутствие чего‑либо. А нет хорошего, нет и плохого, что уже хорошо. Такой вот инстинкт самосохранения — избавиться от мучений. Эвтаназия. Предлагал же Трайбер. Но тогда это не собственный выбор был.

А как же инвалиды живут, смертельно больные за каждый час зубами цепляются? Не слишком ли себя любишь, не гордыней ли отравлен? Забыл, как результаты биопсии ждал, как молил Бога отвести смертельную болезнь? И работать готов был, кем угодно, и от всех удовольствий в жизни отказаться, лишь бы жить.

А сейчас, когда физически здоров, бравируешь, жить или умереть выбираешь.

Если и так! Это выбор разумного существа. Как говорится, пока жив, всегда есть выбор. Выбор жить рабом или покинуть мир свободным. Мертвый — свободный? Окстись, такой уж и раб? На хлеб всегда заработать можно. Можно и на отруби в корыте.

Кабанов лежал на продавленном матраце в комнате с маленьким окном. Такие же матрацы были разложены по всему полу, на них храпели и испускали кишечные газы азиаты — гастарбайтеры. Углекислый газ путал сознание, мысли гуляли по лабиринтам мозга.

Вон друзья — таджики спят вповалку, едят руками из общего котла и скалят коричневые зубы. Все у них хорошо. А через пару десятков лет будет еще лучше. В процентном отношении азиаты перевалят за половину. Их дети станут гражданами России. Культурный уровень снизится, но жить станет веселей. Так что нынешним рабам из Азии есть к чему стремится, есть ради чего жить и терпеть. А у бывшего белого человека, бывшего хозяина своей жизни ни детей, ни плетей.

«Жить будем!» — вспомнил свои слова Дмитрий.

Выпулив с территории санатория имени Августа Хирта, Хаким гнал «шаху» по трассе еще минут сорок. Стрелка тахометра гуляла в красной зоне, из глушителя валил синий выхлоп вперемешку с маслом. Двигатель на предельных оборотах перегрелся, пришлось съехать на обочину. Слава Богу, их никто не преследовал.

Пока Хаким принимал меры к охлаждению мотора, выражавшиеся в махании руками и плевками в открытый капот, Дмитрий отвел Катю в сторону.

— Катюша, тебе на некоторое время надо скрыться. Со мной нельзя, пока не разберусь с бандитами и с властью. Есть куда уехать?

— К подруге поеду, она в соседней деревне живет.

— Не пойдет, слухи быстро разлетятся. Не думаю, что тебя искать с большим усердием будут, но рисковать не стоит. Надо уехать в один из соседних городков, скажем, в Энгельс, снять комнату на месяц и …

— И что я там делать буду? — перебила девушка. — В четырех стенах от собственной тени шарахаться?

— Прости, Катюш, что втянул в свои проблемы. — Дмитрий приобнял подругу. — Но теперь по — другому нельзя. Это ненадолго, я разберусь, не успеешь соскучиться. Веришь?

Катя нахмурилась, подняла взгляд — в глазах словно кусочки ясного неба.

— Верю, куда деваться.

У Дмитрия защемило сердце, снова ворохнулась мысль об упущенном счастье.

— Вот и молодец. Деньги у тебя есть?

— Да, на карточке. Надо за ней и за паспортом домой заехать.

— Хаким, — Кабанов подошел к таджику, — у тебя тоже хочу прощения попросить, что к опасному делу привлек.

— Настоящий мужчина сам ищет опасности! — немного рисуясь, сказал Хаким. Он стоял перед открытым капотом и вытирал руки тряпкой.

Собственно, на такой ответ Кабанов и рассчитывал.

— Тогда у нас впереди еще много находок. Если ты не против конечно.

— До твоего появления как саксаул по пустыне стелился, сейчас орлом в синем небе летаю.

— Ты прям Турсун — заде непризнанный.

— Мне больше Саади нравится. — выдал таджик. — Много в своей жизни старик испытал. «Кто доброе сеет — добро его плод, кто злое посеет — злодейство пожнет».

Дмитрий открыл рот, Хаким и Катя засмеялись.

— Ох, не простой ты таджик! — Кабанов погрозил пальцем. — Не шпион часом? Хотя это было бы кстати — помог бы на нелегальное положение перейти.

— Ха! С этим я тебе и так помогу, нелегалом больше, нелегалом меньше.

— Тогда сначала с Катей определиться помоги. Надо к ней на квартиру сгонять за документами, а потом на автовокзал.

— Поехали, чего стоять. — Хаким захлопнул капот и снова рисанулся: — Способность, доблесть — все ничто, пока мы не приложим труд.

На автовокзале Кабанов продолжал инструктировать Катю:

— Сейчас отсюда позвони маме со своего телефона. Скажи, тебя на месяц отправляют в командировку в Самару, например.

— Какая командировка у продавцов, Дима?

— Открывается новый магазин, не хватает квалифицированных кадров. Ты ведь квалифицированная девушка? — Кабанов шутливо толкнул подругу плечом.

— Осторожней, Дима! — Катя держала в руке бутылку «Нарзана».

— Квалифицированная как продавец или как девушка? — улыбнулась Катька.

— Не отвлекайся. Наври, что хочешь, но мама не должна тебя в розыск подать — это раз, если у мамы спросят, где ты, она ответит в Самаре, то есть введет в заблуждение — это два.

— Это ты сейчас Фандорина изображаешь?

— Ты еще скажи, счет «раз, два, три» Акунин придумал! — парировал Дмитрий Петрович.

— Как маму успокоишь, аккумулятор из телефона вынешь и телефоном временно пользоваться не будешь. Сим — картой своей тоже. Лучше перестраховаться. Попользуешься пока этим. — Кабанов достал из кармана Нокию 1100 — Раритет!

— А получше ничего не было? Купил бы в салоне самый дешевый, а в этом мало ли какой наркоман кашлял!

— Кать, я на рынке за тысячу два таких купил вместе с симками! А бактерии все давно на солнце изжарились. Бери, сейчас не до гламура.

— Ладно. — двумя пальцами девушка взяла пошарпанный раритет, сунула в карман сумки с ноутбуком.

— Телефон только для связи со мной и службой 911.

— Ты сам звони почаще, а то я со скуки с ума сойду.

Парочка сидела на скамейке напротив площадки рейсовых автобусов, следующих до Энгельса. Потихоньку к площадке стали подтягиваться другие пассажиры.

— Чего мы на самом солнцепеке? — Катя отхлебнула минералки. — Сидели бы в зале ожидания.

— Там прохладно и пирожки, там транспортные полисмены выполняют свои обязанности, у них может ориентировка на меня быть. — объяснил Дмитрий.

— А здесь ты неприметный совсем в своей черной брезентовой куртке. — заметила Катя.

— Место, где мы сидим, видеокамеры не захватывают, к тому же двухчасовой уже на подходе.

Подъехала «Скания», с шипением раздвинулись двери.

— Пора. — Кабанов поднялся. — Давай прощаться.

Катя встала, в глазах заблестела синева.

— Тихо, тихо, — Дмитрий промокнул губами слезинку, сползавшую по щеке, и обнял девушку, прошептал в ухо. — Все будет хорошо.

— Ты не спеши. — так же шепотом отозвалась Катя. — Делай все как надо, я буду ждать.

— Вставай, Хаким — заде, — Кабанов упал на сиденье, поморщился — в крестец вдавился пистолет. — Нас ждут великие дела. — резко захлопнул дверь.

Таджик резко придал позвоночнику вертикальное положение, покрутил головой, хлопая глазами, затем ладонью провел по лицу.

— Я давно сплю?

— Не думаю, что выспался. Я говорю, нам еще об одном человеке позаботится, нельзя раз спасти, а потом бросить. Поехали, может, сектант цел еще. Нам к кафе «Фрау Мюллер» надо.

— Проводил подружку? — Хаким завел «шаху», автомобиль, мигая красными лампочками на приборной панели, тронулся к выезду с парковки.

— Проводил. — Дмитрий смотрел на стеклянные двери автовокзала. — Втянул я ее в мясорубку.

— Ничего, она хорошая и умная. Любит тебя.

— С чего ты взял?

— Да видно же без очков!

— Ты продолжаешь меня удивлять — и поэтов цитируешь и портреты психологические рисуешь!

— А ты думаешь, раз чурка, тупой значит. — оскалился Хаким, но глаза нехорошо сузились.

— Нет, я так не думал. — серьезно сказал Кабанов. — С тобой как с другом разговариваю.

— Ладно, — смягчился таджик. — Слушай, брат, расскажи, что происходит.

— Странно, что только спросил, удивительный ты человек.

— Терпел знаешь как!

— Был у меня друг, с одного момента я его за брата посчитал. Это мы его вызволять ездили. А «брат» оказался врагом, главарем банды черных транспортологов. Знаешь, кто такие?

— Из людей органы достают и богатым больным продают.

— Вот и ему от меня печень нужна была.

— Это тот светловолосый, которого на мушке держал?

— Да, он самый — Трайбер его фамилия.

— Почему сразу его не убил? Разом бы от всех хлопот избавился!

— Не знаю. — вздохнул Дмитрий. — Пообещал отпустить. Да и смерть его не решила бы проблем. В чем‑то он прав был.

Хаким покосился и сказал:

— Усложняешь ты все. Есть нехороший человек — есть проблема, кончился человек — нет проблемы.

— Меня, скорее всего, полиция ищет за убийство, которое я не совершал. Зато я убил живодера, который из Генки, настоящего друга, органы вырезал. У Трайбера целая организация была, к одному из несостоявшихся доноров мы и едем. Только домой к нему соваться не резон — в квартире могут работники морга хозяйничать. Мы через одного бородатого теоретика на Горохова выйдем.

— Через Карла Маркса? — спросил Хаким.

— Типа того.

— Я говорю, через проспект Карла Маркса ехать? — засмеялся таджик.

— А, ну да! — у Кабанова внезапно поднялось настроение.

Хаким припарковался в тени дома рядом с кафе, где подавали в основном пиво.

— Я постараюсь побыстрее. Если что, позвоню. Забей‑ка себе новый номер. — Кабанов набрал номер (теперь Дмитрий запоминал нужные номера), дождался ответного сигнала.

— Если меня долго не будет и телефон отключен, уезжай.

— Иди, я дождусь. — Хаким дернул рычаг под сиденьем, откинулся на спинку. — Посплю пока.

Кабанов обогнул дом и вышел к обители Бориса Львовича.

Рюмочная встретила знакомыми запахами и равнодушными взглядами завсегдатаев и барменши. Кабанов зашел на удачу и удача ему улыбнулась — за одним из столиков, уставившись в стакан, грустил знакомый бородач.

— Снова в одиночестве, дядя Боря? — Кабанов, улыбаясь, присел за столик.

Бородач поднял седую голову, глаза сощурились.

— Ты кто?

Дмитрию почудился страх в голосе.

— Детектив я, Борис Львович. Горохова искал, помните?

Борис Львович повел себя совершенно неожиданно. Он вскочил из‑за стола, опрокинув стакан с остатками жизнеобразующей жидкости, и по прямой, сшибая стулья и ударяясь о столы, устремился к выходу.

— Борька, твою мать! — закричала грудастая барменша по имени Алена. — Убьешься, дурак!

Кабанов улыбнулся заботливой Алене и побежал за сумасшедшим.

— Что случилось, дядя Боря? — поймать нетрезвого беглеца труда не составило. Дмитрий сграбастал бородача в 20 шагах от рюмочной, усадил на лавку.

— Это я — Дмитрий, мы недавно водку пили, ты мне свою теорию про сознание русского человека втирал, потом рассказал, где Андрюху Горохова найти.

Борис Львович хлопал глазами и мотал бородой.

— Я нашел Андрюху‑то! Он из Самары приехал?

«Горохов же к Трайберовским молодцам в руки попал!» — вспомнил Дмитрий. Судя по реакции дяди Бори, Горохов ему что‑то успел сообщить, а сам дядя Боря принимает Кабанова за одного из бандитов.

— Я предупредить Горохова пришел, Борис Львович! Я не из этих, меня самого ищут! — втолковывал Дмитрий.

— Я, когда Андрея искал, не знал, что на бандитов работаю. Они меня самого хотели на часть поделить! Ты видел Андрюху? Ему скрыться нужно на время, пока я со всем не разберусь! Ты понимаешь меня, рожа алкашная? Ты же друг его!

— Не ори. Все я понимаю. — Желтые глаза алкоголика чудесным образом прояснились, с лица сошло испуганное выражение, даже борода пригладилась. — Пошли со мной.

— Куда?

— Домой ко мне, поговорим.

— Надеюсь, не об особенностях русского характера? — спросил Дмитрий, направляясь за Борисом Львовичем.

Хижина дяди Бори встретила запахом табака и стареющего одиночества. К удивлению Дмитрия в квартире, насколько можно углядеть с порога, довольно прибрано, вещей и мебели по минимуму и все на своих местах.

— Проходи, не разувайся. — разрешил хозяин. — Тапочки стариковские побрезгуешь надеть.

Всю недолгую дорогу Борис Львович озирался по сторонам, а впустив Дмитрия в подъезд, высунул голову за дверь, поглядел вправо — влево, как в шпионских комедиях. Поднявшись на четвертый, предпоследний этаж, Борис Львович, пока не отдышался, внимательно смотрел на Кабанова и вслушивался в подъездные шумы. И этот в шпионы решил поиграть, подумал Дмитрий, но принял игру со всей серьезностью: похлопал себя по карманам, распахнул куртку, достал пистолет из‑за пояса, вынул обойму и вручил ее новоявленному резиденту. Дядя Боря преисполнился важности: глаза блеснули, борода развернулась. Открывал уже как союзнику. А союзник патрон в стволе приберег. На всякий случай.

— Проходи в комнату.

В комнате с пожелтевшими обоями и протертом ковре на полу из мебели шкаф, стол, два кресла с деревянными подлокотниками, телевизор на тумбе с перекошенными дверями.

— Дядя Боря, ты мне что‑то рассказать хотел. — напомнил Дмитрий. Его уже стала раздражать стариковская таинственность.

— Андрей! — крикнул Борис Львович. — Выходи!

Дверь в стене открылась, из смежной комнаты выглянул Горохов.

— Меня привезли домой под утро двое мужиков в черных куртках, наподобие твоей. — Горохов сидел за кухонным столом и рассказывал о своих приключениях. Дядя Боря ставил чайник на плиту, время от времени бросая настороженные взгляды в окно. Кабанов, поставив локти на стол, внимательно слушал.

— Они меня в квартире заперли, оставили бутылку водки и хлеб с колбасой, которые по дороге купили. Кто такие, я не понял. Сказали, что от бандитов меня спасли. Я не понял ничего — у самих рожи криминальные, а у «харизмачей» меня не трогал никто. Я водку в раковину вылил, колбасы поел, лег спать, подумал, все скоро выяснится. На следующий день не приехал никто, я почитал, хлеб доел, снова лег спать — у себя дома время быстро летит. На следующий день после обеда дверь открывается, входят двое. Взбудораженные, спрашивали, разговаривал ли со мной новичок в секте и твою фотографию показали. Я же не знаю ничего и ответить мне нечего. Они «пузырь» оставили и буханку хлеба, ушли, снова меня под замок. Я водку снова вылил…

— И сейчас не пьет! — подал голос дядя Боря и поставил кипящий чайник на стол.

— Борис Львович, налей воды просто, и так жарко. — попросил Кабанов. Он снял куртку, майка посерела от пота, зато мускулы блестели, как спрыснутые автозагаром.

— Нет, чай пить будем! — категорически изрек хозяин. — И перекусить тебе не мешает, вон снулый какой.

— Я бы и поспал, дядя Боря. — усмехнулся Дмитрий.

— Так оставайся, ложись, тебя никто не гонит. Можешь пожить, если негде, места хватит — две комнаты.

— Спасибо, только некогда. Дальше что было, Андрей?

Горохов бросил пакетик чая в стакан и продолжил:

— Не понравилось мне, что какие‑то криминальные типы меня из дома не выпускают и споить пытаются. Я решил убежать, но этаж высокий, дверь изнутри не открывается. Я соседям в стену постучал, никакого ответа. Думал, думал, как сбежать и решился. Утром в квартиру один из этих чернорубашечников зашел. Я возле двери остался. Когда этот дальше прошел, я за дверь выскочил с доской, которая после ремонта осталась. Я ее заранее у порога оставил. Доской я дверь припер и бегом на улицу. Там мне из машины заорали что‑то, но я за угол дома, а потом по дворам побежал, оторвался, короче говоря. Пересидел в каком‑то подъезде и к дяде Боре пришел. Вот, думаю, что дальше делать, в полицию идти или как?

— У тебя группа крови какая?

— Первая. А что?

— Послушай, что я скажу, и решай что делать. — сказал Дмитрий.

— Секта, куда ты попал, — те же самые бандиты, только в профиль. Товарищи специализировались на отъеме квартир у одиноких граждан.

— Да я и сам хотел им квартиру отписать! — Гороховские брови полезли вверх к самым кудрям. — В пользу церкви!

— Конечно в пользу церкви, брат Андрей! Не сомневайся! — съязвил Дмитрий. — В то же время на тебя положили глаз торговцы органами, это те товарищи, которые тебя из Самары привезли. Как‑то они упустили момент когда ты в секту умотал. Начали искать, да не получилось. Один из главарей транспортологов по фамилии Трайбер, сволочь немецкая, притворялся моим другом, а на самом деле готовил мои органы к пересадке — я тоже пить бросил, спортом занялся. Трайбер попросил найти брата своей знакомой, тебя то есть. Тебе Шаронова Инна говорит что‑нибудь?

— Нет. — Брови Андрея так и ползали у верхнего края волосяного покрова.

— Неважно. Трайбер знал, что я раньше опером работал и не смогу отказать, тем более Шаронова платила за поиски. Дядя Боря сообщил, кто тебя два месяца зомбировал и куда ты уехал. Дальше дело техники.

— Я, Андрей, из лучших побуждений! — прогудел Борис Львович. — Я ведь тоже думал, что за квартирой твоей охотятся, вернуть тебя хотел.

— Ты не ошибся, дядя Боря. Ага, спасибо. — Дмитрий взял из рук бородача бутерброд. — Андрей, твое счастье, что ты сбежал, а то бы не только квартиры лишился, а еще обновленной печени и почек, поехал бы путешествовать в Европу, только частями. Документы на квартиру у Ашана Бонитовича наверно?

— Ну да, я ему их сразу отдал, а на этой неделе мы должны были к нотариусу идти.

— Чего тянули, если ты давно согласен был?

— Паспорт надо было восстанавливать.

— Понятно. Судя по всему, документы Трайберовские ребята забрали, но они были заняты моим розыском. — Кабанов задумался.

— Если ты пойдешь в полицию, расскажешь всю историю, напишешь заявление, над тобой посмеются, участковый напишет «отказной». Откажут в возбуждении уголовного дела. — пояснил Кабанов. — Естественно, никакой защиты не предоставят, а, может, более того — адрес дяди Бори засветится. Потом тебя молодцы из той или другой банды изловят, и ты благополучно пропадешь.

— Что же делать? — спросил бывший сектант и несостоявшийся донор.

— Пока не знаю. — пожал плечами Дмитрий и куснул бутерброд.

— Но то, что ты жив, уже хорошо. А то мне не по себе было — отправил человека в кровавые руки черных хирургов.

Кабанов доел хлеб с колбасой, запил чаем и сказал:

— Поживи, Андрей, у дяди Бори пока и никуда не высовывайся. Я продумаю ситуацию и предложу варианты. Договорились?

— Хорошо, но долго я не смогу на шее сидеть, надо будет на работу выходить.

— Ты главное пить не соблазнись! — Дмитрий поглядел на бородатого хозяина.

Борис Львович пожевал губами, отчего борода с усами.

— Я поэтому домой и не приношу. Да и сам завязывать думаю.

— Значит, договорились. Спасибо за ланч, пойдем, дядя Боря, проводишь меня.

На пороге Кабанов попросил вернуть залог.

— А я и забыл совсем. — бородач достал из кармана обойму.

Дмитрий снарядил пистолет и попрощался с хозяином.

— Ты еще на месте, Хаким? Сейчас буду, заводи пепелац.

В синей вышине чертили траектории стрижи, диск солнца золотил верхушки деревьев. Кабанов стоял, облокотившись на дверь «пепелаца», и вдыхал воздух городской окраины. Хаким остановил «шаху» у скособоченного забора, за которым притулился дом с маленькими окнами. Деревянные стены имели восемь градаций серого, крыша в черных заплатках рубероида.

— Вот, здесь тебя точно искать не будут. — показал рукой Хаким. — Работяг немного, менты сюда не ездят — дорога плохая, они по месту работы шкурят. Конечно, не дворец, но с крыши не капает и провод от столба ребята кинули — печка есть, готовить можно.

Хаким предлагал остановиться у него на квартире, но Кабанов не хотел привлекать внимание других квартирантов — таких же гастарбайтеров. И слух пройдет, и полиция пожаловать может за бакшишом, и Хакима подставлять негоже.

— Пойдем, посмотрим палаты. — сказал Дмитрий.

— Спать на полу придется, вон и место есть, — Хаким высмотрел свободный участок слева от двери, — намного матрацы раздвинуть и ты поместишься со всеми удобствами.

— Даже не на боку можно будет спать. — уныло констатировал Кабанов.

Створка окна была открыта, но запах азиатских рабочих пугал и комаров и молекулы озона и кислорода. Судя по матрацам, в комнатушке ночевали шесть гастарбайтеров, на протянутой леске сушились носки, в углу стояла закопченная сковородка с застывшим жиром, посередине с потолка свисал провод с лампочкой.

— Сейчас я тебе матрац с одеялом принесу.

Хаким вышел, за стенкой послышался грохот и ругательства на языке Саади и Турсун — заде, не нуждающиеся в переводе. «Джаляб» она и в Африке «Джаляб».

Хаким позвонил соплеменникам, предупредил о новом жильце, потом уехал. Кабанов разложил матрац, лег, пристроил пистолет за поясом поудобнее и заснул. Сквозь сон слышал приход таджиков, они переговаривались тихо, кто‑то обернул лампочку газетой, чтобы меньше тревожить спящего.

Кабанов проснулся от недостатка воздуха и тревожных мыслей. Храпели и воняли таджики, в окне мерцали звезды над силуэтами деревьев. Кабанов поднялся, спотыкаясь о тела гастарбайтеров, прошел к окну. Легкие глотнули воздуха, обогащенная кислородом кровь понеслась к мозгу.

Жизнь — мерзкая штука. В ней побеждает тот, у кого меньше нравственных ограничителей. Человек человеку — волк, господин и раб. Так что мешает выйти из нее. Пальнул себе в голову, взял и вышел, как из трамвая. Или как из космического корабля. Что мешает? Страх? Страх животное чувство, но мы‑то человеки. Страх можно подчинить разумом. Доказал разумность решения и спустил курок. Жадность? Я уйду, а ты, сволочь, радоваться моему уходу будешь, жизни радоваться? Так не жадность это — несправедливость. Сначала ты, потом я, а там разберемся.

Сколь велика твоя ненависть? Готов ли ты обменять свою жизнь на две ненавистных тебе людей? «Да!» — ответил себе Дмитрий. К тому же это самый простой путь к спокойствию других людей.

Утром Кабанов попил чай с молчаливыми таджиками, потом вышел прогуляться, пока те собирались на работу. К 9 часам приехал Хаким. В отличие от Дмитрия он выглядел отдохнувшим, сменил рубашку, помылся.

— Как отдохнул? — доброжелательно оскалился азиат.

— Нормально. — проворчал Дмитрий.

— По тебе не скажешь. Что делать будем?

— Хаким, мне нужна работа. Такая, чтобы сразу много денег получить.

— Ха! Такая работа всем нужна!

— Работа, нерегулируемая трудовым кодексом и моралью.

— Так сразу ничего предложить не могу, брат. — развел руками Хаким. — Надо со старшими посоветоваться. А что надумал?

Кабанов тяжелым взглядом посмотрел на таджика.

— Надумал. А сейчас отвези меня, брат, к вчерашнему кафе.

Кабанов в дороге молчал, Хаким с разговорами не лез, только матерился сквозь зубы, попадая колесом в очередную рытвину.

— Все, Хаким, пока прощаемся, — протянул руку Дмитрий, прежде чем выбраться из машины. — Спасибо тебе, связь будем держать по телефону.

— Хреновые дела, детектив?

— Да, бывали времена получше.

Кабанов лежал на полу, на таком же продавленном матраце, но, хотя воздух и не был перенасыщен кислородом, запахи стояли более вдыхабельные. На диване ворочался Борис Львович, под дверью смежной комнаты светилась полоска, там читал свою душеспасительную литературу Горохов.

Дмитрий обрел пристанище у дяди Бори, намереваясь за несколько дней придумать способ разжиться деньгами и заодно проконтролировать заточение бывшего сектанта. И, конечно же, среди своих хорониться комфортнее.

— Дядя Боря, — Кабанову не спалось, — ты вот много пожил, много видел, скажи, что о начальниках думаешь.

— О! — раздалось из темноты. — Русский начальник — это особенный начальник! Начнем с того, что начальник — это предел мечтаний для того русского, кто сам ничего делать не умеет, не хочет и желает самоутвердиться. Русский начальник прежде всего хам и самодур. Это принципиально, иначе подчиненные, по его мнению, разочаруются в нем, откажутся повиноваться. Ему надо во что бы то ни стало унизить подчиненного, начиная с «тыканья», заканчивая «Еб твою мать!» В голове у великого начальника клинит, и он переносит хамство на всех вокруг, кого считает слабее. Начальник с пеной у рта заставляет выполнять вроде явную бессмыслицу, но это только на взгляд подчиненного. У него же логика такая: если подчиненный это сделает, значит, достаточно подавлен, роптать не будет. А как он упивается своей безнаказанностью, прямо таки до оргазма!

— Почему у нас так?

— Рабы. Рабы снизу и «из грязи в князи» сверху. Нация у нас такая путем искусственного отбора выросла. — постановил Борис Львович.

Через несколько минут тишины Дмитрий спросил:

— Дядя Боря, ты говорил, в школе трудовиком работаешь? Глушитель можешь сделать?

— К твоей пукалке? — сообразил дядя Боря. — С одной стороны руки уже не те, с другой — ничего сложного там нет. Размеры надо снять, схемку начертить. И не попить пару дней. Думаю, что смогу, детектив. Ключи у меня есть, в школе никого сейчас. А теперь спать давай.

Утром позвонил Хаким:

— Насчет работы. Надо тебя уважаемому человеку представить. Понравишься ему, даст работу, быстро разбогатеешь. Через 30 минут подъеду к «Джаляб Муллер».

— Куда едем?

— Я про тебя с Рахматулло говорил. — пригнув голову и зыркая по сторонам, Хаким вырулил со стоянки бир — хауза.

— Это очень уважаемый человек! У него точки на рынке, автомастерская, шиномонтажка, на выезде из города шашлычную открыл, хочет еще одну автомастерскую открыть. В городе многих солидных людей знает, и его тоже знают.

— Дон Карлеоне, словом. — поерничал Кабанов.

Хаким сарказма не понял, серьезно пояснил:

— Нет, Рахматулло с криминалом не связан почти. Так, иногда машины на запчасти разбирает. — таджик бросил взгляд на спутника. — Но это между нами!

— Нет, я сейчас у отделения полиции выскочу и пойду заявление писать.

Хаким миновал сторожевую будку, помахав рукой смуглому охраннику, и двинул вдоль ряда кирпичных гаражей. Гаражный массив располагался на заводской окраине города, судя по зарослям у ворот, большая часть гаражей не использовалась.

Хаким остановил «шаху» напротив гаража с надстройкой и свежевыкрашенными воротами. Той же краской были выкрашены приоткрытые ворота двух соседних гаражей, откуда доносился визг отрезной машины.

Кабанов прошел вслед за таджиком в калитку закрытых ворот. Оказалось, что три гаража объединены, вместо стен потолочные плиты поддерживали металлические балки. Пара работяг избавляли автомобиль, в котором угадывался ВАЗ 21099, от лишних кузовных деталей.

— Пойдем сюда. — крикнул Хаким и показал на лестницу у задней стены.

Лестница привела в надстройку. Хаким закрыл дверь, рабочий шум снизился, в тесной комнатке можно было не повышать голос.

— Салям алейкум, Рахматулло. — обратился Хаким к широкоплечему таджику лет 50. На крепыше была черная роба с закатанными рукавами. Он сидел за столом, в руках держал дымящуюся чашку.

— Ва аллейкум ассалам. — улыбнулся Рахматулло, превратив лицо в потрескавшийся горщок.

— Мир вашему дому. — вспомнил перевод Дмитрий.

Хозяин сказал что‑то по — таджикски. Хаким засмеялся и ответил на своем языке, Кабанову объяснил:

— Спрашивает, говоришь ли по — нашему.

Рахматулло жестом пригласил к столу. Гости сели. Рахматулло некоторое время разглядывал Дмитрия, наконец, что‑то произнес.

— Годишься. — перевел Хаким.

Рахматулло говорил по — таджикски, Хаким выступал переводчиком.

— Уважаемый спрашивает, на что ты готов ради денег.

— На все, кроме убийства женщин и детей. — отчетливо сказал Кабанов. — И с наркотиками иметь дел не буду.

— Есть один человек, который не должен жить.

— Которого нужно убить.

Рахматулло улыбнулся. Сказал явно одобрительную фразу.

— Да. — перевел Хаким. — Дело несложное, уважаемый даст 100 тысяч рублей.

— Этот человек в пределах реальной досягаемости?

— Конечно, это не депутат и олигарх, хотя ходит с охраной.

— 300 тысяч рублей, машина и время для подготовки.

— Уважаемый предлагает 200 тысяч и мою помощь.

— Хорошо. Кто объект?

Рахматулло достал из кармана фотографию, подвинул ее по столу Кабанову. Фотография была сделана цифровой мыльницей, в углу красные цифры — совсем недавняя дата. На фото запечатлены три азиата, идущие вдоль ряда автомобилей.

— Тот, что постарше. Его зовут Ахметхан.

— Разве у уважаемого нет своих парней, готовых выполнить работу дешевле?

— Нужно так сделать, чтобы подумали на скинхедов.

— Здесь политикой не воняет?

Таджикский Карлеоне собрал морщины в брезгливой гримасе, что‑то недовольно сказал. Хакми перевел:

— Никакой политики! Это наши внутренние дела. Люди Ахметхана никак не должны подумать на соотечественников.

— Мне нужен аванс 50 процентов и вся значимая информация об объекте.

Рахматулло достал из кармана свернутые оранжевые купюры, катнул цилиндр в сторону Кабанова. Наемник взял деньги и посмотрел на заказчика.

— Хаким расскажет что надо. — с едва заметным акцентом сказал Рахматулло.

— Слушай, Хаким, а зачем ты переводил? — спросил Кабанов. — Твой босс по — русски не хуже говорит, верно?

— Рахматулло умный человек. — усмехнулся Хаким.

Не хочет Рахматулло, чтобы заказ из его уст понятен был, догадался Кабанов. Что ж, значит, ликвидация исполнителя пока не предусмотрена.

Исполнитель и посредник ехали в город. По пути Хаким довел информацию об объекте. Дмитрий прекрасно сознавал, что информация субъективная и далеко не полная.

Со слов Хакима выходило, что Ахметхан недавно приехал из Таджикистана и слишком ретиво вклинился в налаженный бизнес уважаемых людей. Ахметхан пожелал все и сразу и плевал на авторитеты. Первоначальный капитал сколотил на перепродаже афганского героина. Этот бизнес не бросил до настоящего времени, поскольку его прибыльность была на порядок выше всех других вместе взятых. Но такая прибыльность прямо пропорциональна опасности угодить на нары, поэтому Ахметхан подминал под себя полулегальный бизнес соплеменников.

— Ситуация в целом ясна. — сказал Дмитрий. — Завтра с утра я позвоню, начнем подготовку.

Кабанов вышел у кафе «Фрау Мюллер». По дороге зашел в магазин за продуктами. Борис Львович был дома, от похода в рюмочную воздержался. Дмитрий выложил хлеб, пачку спагетти, колбасу, чай, сахар. Горохов оторвался от чтения и принялся нарезать бутерброды.

— Как ты, дядя Боря, к инородцам относишься? — спросил Кабанов за завтраком.

Борис Львович стряхнул крошки с бороды и, секунду подумав, ответил:

— Под инородцами мы обычно азиатов подразумеваем. Мол, сами‑то мы европейцы — всякие германцы с поляками вроде как с одного поля. Европопцы, твою мать! Азия, Евразия, с двух сторон по безобразию!

Я тебе так скажу: не любят у нас чуркестанцев, и им не за что нас любить. В свое время империей решили называться, захотел Петр титул императора примерить. Так он чухонцев воевал, окно рубил на севере, Европам кузькину мать показывал. А вырожденцы Романовские на Азию рот разинули. Все земли расширяли, только не подумали, кто ее обрабатывать и защищать будет. Мужиков собрали и повели полководцы по горам и по пустыням, сверкая эполетами, все как есть наполеоны. Ладно бы оставили буферной зоной, так нет, мы вас, тюбетейки, грамоте обучим. На тебе, акын степей, балалайку! На тебе, горный орел, бахчисарайский фонтан. Как в той рекламе навязывали: «Вы еще не цивилизованы, тогда мы идем к вам».

Вот к тебе в дом придет в гости академик и начнет учить, как гвоздь вбивать, ты же его пошлешь куда подальше. А академик наш обижается и револьвер из кобуры достает. Не будешь с лампой жить при кумачовом флаге, будешь с темным прошлым у холодной стены стоять. Жили себе в простом мире, бай угнетал, разбойник грабил, копошились в саклях, так нет, на тебе еще и цивилизацию, на тебе еще вертикаль власти, то белой, то красной. Местные живоглоты покрутили было головами в сторону Турции с Ираном, русский хрен плоскими и горбатыми носам понюхали и все как один перекрасились. Угнетать и грабить из больших кабинетов стали. Ладно, раньше еще не лицемерили — мы, русские, нация великая, не ровня вашей! Сидите смирно и помалкивайте, ученых и писателей по разнарядке клепали. А простой народ как жил в навозных саклях, так и остался, только навоз для приличия побелили и приказали считать себя цивилизованными. А не получится в один миг азиатскую культуру в европейскую цивилизацию обратить. — дядя Боря припечатал ладонь к столу.

— Ни в миг, ни в поколение, ни в сорок поколений! По — другому у них нервная система устроена, мозг по — другому думает. У них своя цивилизация со своим временным циклом развития.

— Одним словом, нечего им у нас делать.

— Им у нас, а нам у них.

А то придумали, как его, толерастию, мультикультуру. Застеснялись черное черным, а белое белым назвать. Вот и пожинаем, что посеяли. При этом носы воротим от гастарбайтеров, а самим в собственных туалетах непонятная гордость свое же говно не дает убрать. А насчет горячих горцев, я тебе так скажу — своя власть в тысячу раз больше народу русского извела. И продолжает изводить, вместо того, чтобы пенсии прибавить, цены на лекарства снизить, князьков кавказских задабривает бюджетными деньгами. Хотя во власти у нас всегда более чем интернационал правил.

— Все ясно, дядя Боря. Ты о ночном разговоре не забыл?

— Про самодуров что ли?

— Про токарное изделие.

— А! Размеры надо снять, а лучше бы его в натуре иметь, сразу на стволе резьбу нарезать.

— Хорошо, пистолет я тебе оставлю. Без патронов, конечно, чтобы революцию не устроил. — подмигнул Дмитрий.

После завтрака Кабанов определился с подопечными, составив план действий на несколько вариантов развития событий. Основной план — до особого указания не высовывать нос Горохову и воздержаться от алкоголя дяде Бори.

На полученные деньги Дмитрий снял квартиру в «малосемейке», прикупил в секонд — хэнде пару маек, вполне презентабельную рубашку, зеленую куртку и ботинки, явно избежавших утилизации в бундесвере.

— Хорошо! — Зайсунцев промокал лоб платком и еле сдерживался, чтобы не заорать в трубку. — Сейчас только 7 часов. Через час я приеду, и мы успеем прокатиться на яхте! Все, мне некогда!

Начальник отдела полиции бросил телефон на кресло и повернулся к окну. Пыль на внешней стороне стекла усугубила плохое настроение.

— Твою мать! В этом отделе забыл, когда отдыхал по — человечески! Стадо баранов!

Денис Александрович промокнул слюни в уголках рта, скомкал платок и швырнул его в угол между стеной и шкафом.

В дверь постучали.

— Разрешите? — в кабинет просунул голову Пантелеев.

— Где тебя носит? Я сколько ждать должен? — рявкнул Зайсунцев.

— Виноват, Денис Александрович. — протиснулся в дверь Пантелеев. — Сразу, как с трупом определился, выдвинулся к Вам. Пробки.

— Садись. — Зайсунцев с высоты 190 сантиметров посмотрел на коротышку и сам прошел к своему креслу.

— Что там? Только быстро, по существу. — Зайсунцев, устраивая задницу на кресле, посмотрел время на подобранном телефоне.

— Докладываю, товарищ майор, — сдвинул брови, придавая лицу солидности, Пантелеев. — Сообщение поступило в 11–00 от жительницы из квартиры № 76, которая пожаловалась на неприятный запах из квартиры № 74. На двери квартиры имелись следы взлома, поэтому сначала участковый позвонил дежурному оперу, а уже тот с места происшествия отзвонился мне. Я дал указание вызвать МЧС. Мчсники взломали дверь, в квартире был обнаружен труп гражданина Гниломедова Игоря Сергеевича, 1979 года рождения, с признаками насильственной смерти. Я сразу выехал, успел до убытия сотрудников МЧС, записал их контактные данные. — Пантелеев посмотрел на начальника.

— Дальше!

— Труп Гниломедова находился в сидячей позе лицом в стол, на затылке рваная рана, вокруг осколки бутылок.

— Алкаш?

— Да, в квартире беспорядок, но такой как у всех алкашей. Все барахло вроде на месте, документы тоже. Жил один. Со слов соседей, давно не работал, злоупотреблял спиртным. Неделю назад у него в квартире что‑то грохотало, соседи говорят про крики, но толком ничего слышали и не видели.

— Давность смерти определили?

— Эксперт сказал дней 5–7. — вздохнул Пантелеев.

— Близкие родственники?

— Не имел. Во всяком случае, соседям ничего не известно.

— Связи? С кем бухал, кого приводил?

— Бухал он в основном дома в одиночку. Мои опера сейчас рюмочные прочесывают.

— Перспективы?

— Баранка нам не нужна. Труп я велел на пол положить под бутылочные осколки, вроде как упал и затылком бутылку разбил. Опера соседей как нужно опросят, с мчсниками я предварительно договорился о том, что они следов взлома на двери перед вскрытием не видели. Если никого не загрузим, думаю, на «отказной» материалы следаку соберем.

— Хорошо. С комитетскими я поговорю, чтобы не усердствовали, а с тебя экспертиза. Чтобы в заключении трупореза была фраза «травму мог получить в результате падения с высоты собственного роста».

— Сделаю, Денис Александрович. Тут вот еще что: под квартирой Гниломедова квартира Кабанова.

— Который в машине сгорел? И что?

— Так, к слову. — пожал плечами Пантелеев. — Соседи сказали, он квартиру с месяц назад продал, уехал, ни с кем не попрощавшись.

— Поехал с деньгами, его ограбили, инсценировали аварию, машину подожгли. И хуй с ним, территория не наша. Все, иди, работай!

— Здравствуй, Золотой.

— О! Здравствуйте, Дмитрий Петрович! — в мутной атмосфере рюмочной сверкнули золотые зубы.

Знакомство Кабанова с Максом Зеленцовым произошло лет 10 назад на квартире, которая в определенных кругах значилась как блат — хата. Хозяйка — молодая вдова, хорошо известная в этих самых кругах широтой интересов по части изменения сознания, утром вызвала наряд милиции. Оля Анкина заявила, что храпящий в ее кровати голый мужчина ночью изнасиловал ее в «извращенной форме». Вдовица с удовольствием демонстрировала части тела, подвергнутые насилию, и кровоподтеки различной давности.

— У меня были гости, этого, — Анкина дернула растрепанной головой в сторону кровати, — я первый раз видела. Максом назвался. Мы выпили по бутылки пива, гости ушли, этот остался, переночевать попросился. Ну я чего, спи на кухне, не жалко. Он ночью ко мне в кровать завалился и всю изнасиловал, избил сначала. Заснул под утро, я нашла телефон, позвонила в ментовку.

Кабанов вытащил из постели жилистого парня с наколкой на груди. По рисунку и манере исполнения непонятно было, сделана татуировка на зоне или пьяным мастером в тату — салоне. Парень, разлепив глаза и дыхнув перегаром, попытался изобразить из себя полорогое парнокопытное, но разглядев за спиной опера людей в форме, решил не дерзить власти. Потрепанной хозяйке и хмельному гостю было предложено посетить отдел милиции. Анкина заламывала руки в дежурной части, а протрезвевший Максим в кабинете опера озвучивал свою версию:

— Джамиль Корявый меня в гости к своей шалаве позвал. — сверкая золотыми рассказчик. — К этой Ольге то есть. Мы пузырь распили, Джамиль за пивом пошел, Ольга ко мне приставать стала. Я ни че такого! Отбрыкнулся от нее. Джамиль баклажку принес, мы ее распили. Я дальше плохо помню. Помню, в кровати с Ольгой целуюсь. Она раздетая, я голый, но чтобы насиловать, этого нет! Я же понимаю — не авторитетная статья. И потом, вроде как Джамиль мне разрешил. Он что‑то такое говорил перед уходом. Утром эта шалава мне заявляет, что я ее изнасиловал и требует две штуки баксов. Иначе, говорит, заявлю. Я спросоня думал, шутит, послал ее подальше и дальше дрыхнуть стал, потом вас увидел. Я ее не насиловал, начальник!

Кабанов и Джамиля с искусственным глазом и его подружку Анкину знал достаточно, чтобы поверить в невиновность Максима.

— Ты судимый, Зеленцов?

— По 327–й за подделку водительского удостоверения условно. Ну, за мошенничество еще в прошлом году. Но реально не сидел, даже в СИЗО не парился.

— Да, сейчас ситуация покруче. У Анкиной побои налицо, трусами с твоей спермой она в дежурке машет, Джамиль в свидетели пойдет наверняка. И не с твоей стороны. Что делать будем?

— Начальник, дай я с ней наедине поговорю. Не бери у нее заявление пока.

Кабанов предоставил такую возможность. Более того, позволил Максиму отлучиться на пару часов из одела.

— Ты же все мои данные пробил, начальник, куда я денусь!

После его прибытия и новых переговоров Анкина написала заявление об отсутствии к кому либо претензий, а вызов милиции просила считать ошибочным.

Позже Зеленцов рассказал, что договорился с Анкиной за 10 тысяч деревянных.

Максим с Олей выходили из отдела вместе чуть ли под ручку. Зеленцов пропустил даму вперед, прикрыл дверь и обернулся к Кабанову.

— Слушай, начальник, — понизил голос Золотой. — Я у Джамиля на лоджии в ящике обрез видел. Это я не в отместку — завалит кого, посадят дурака.

Джамиль скоро подсел не только за незаконное хранение оружия. Всплыли другие грешки одноглазого бандита.

А с Максимом у Кабанова установились деловые, взаимовыгодные отношения в криминальной сфере. К насильственным преступлениям Максим относился негативно. Прямо таки по идейным соображениям передавал информацию о разбойниках. Кабанов с глубоким уважением относился к такой идейности и закрывал глаза на деятельность Золотого, основанного на другой идее — «Богатые должны делиться». Зеленцов промышлял кражами из иномарок у коммерческих банков, кредитными мошенничествами и другой интеллектуальной деятельностью.

— Выйдем, Максимка, накурено здесь.

Скрывшись из виду посетителей питейного заведения, мужчины присели на лавку у подъезда соседнего дома. Стоял будний день, двор пустовал.

— Я слышал, не служите больше, Дмитрий Петрович? — сверкнул зубами Максим.

— Оно Вам на пользу пошло — похудели, подкачались, разве что поизносились. — подколол Золотой.

— Знаешь, наверно — мускулы и бронзовость кожи лучшая для мужика одежа. — сказал Дмитрий и посеревшими глазами посмотрел на уголовника.

— Да я чего, Вы всегда скромно одевались. — стушевался Максим.

— Зато ты все тот же пижон, белые брючки, рубашечка, цепь на шее, браслет на руке. В сутенеры подался?

— Огорчаете, Дмитрий Петрович! Как был честный жулик, им и остался.

— Отлично, Максим. Только без огорчений, я‑то знаю, ты и без меня с бывшими коллегами связь поддерживаешь. Я некоторым образом от коллег на другую сторону баррикады перешел, поэтому пообещай, что разговор останется между нами.

— Сукой буду! Ты же меня знаешь, Петрович, — перешел на «ты» Золотой. — Я же с тобой из уважения общался.

— Знаю, Максимка, поэтому к тебе и обратился. Короче, документы мне нужны, паспорт и права, причем такие, чтобы на настоящие были похожи.

Зеленцов нахмурился:

— Сам понимаешь, Петрович, это денег стоит.

— Сколько?

— Для тебя пятьдесят косарей.

— Не многовато, Максим? Я же не црушную ксиву прошу сделать. И мне с ними не всю жизнь ходить.

— Сам пойми, Петрович, надо аккуратно документы у подходящего типажа стырить, фотки переклеить так, чтобы никакой мусор не придрался. Это все работа!

— Работящий ты мой. — улыбнулся Дмитрий. — Согласен. 25 штук сейчас, 25 при получении продукции.

— Фотографии?

— Есть. — Дмитрий достал из кармана полиэтиленовый пакет с деньгами и двумя квадратиками фотобумаги.

6 дней Кабанов наблюдал за образом жизни и передвижениями Ахметхана. Таджикский мафиози передвигался на «Паджеро» и как будто вынырнул из 90–х. Собственно, так оно и было. Как выяснилось, Ахметхан отсидел 15 лет в мордовской колонии от звонка до звонка. После отсидки в 2008 году уехал на родину, сколотил бригаду и занял соответствующее место под солнцем Таджикистана. То ли ландшафт ему показался скучным, то ли амбиции взыграли, Ахметхан приехал в Россию. Самый прибыльный бизнес для таджика с такой биографией и криминальным опытом — это торговля героином. Ахметхан лично отраву не провозил, на его руках смертоносный порошок никогда следов не оставлял. Эта сторона криминальной деятельности была известна только узкому кругу азиатского сообщества, слухи к делу не пришьешь, агентов среди таджиков правоохранительные органы не имели. Почти таким же выгодным, но гораздо менее опасным делом, была нелегальная эмиграция. Ахметхан принимал людей, размещал по квартирам, решал вопросы с местной властью. Очень предприимчивым господином оказался Ахметхан.

Хаким не всегда успевал на своей «шахе» оставться на хвосте у «Паджеро», но складывалась следующая картина: всегда сопровождали 50–летнего бандита два молодых телохранителя. Одного, баскетбольного роста с прямоугольным длинным туловищем и короткими ногами, Кабанов назвал Индейцем за лицо кирпичного цвета и такой же фактуры. Второй получил кличку Ящик не столько из‑за низкого роста, сколько из‑за формы головы. Хаким заливисто смеялся, услышав такие оперативные псевдонимы:

— Ай, глаз — алмаз, брат!

Объекта сначала решили назвать Ханом, но решили не опускаться до банальностей, дали прозвище Бин Ладен, к концу второго дня слежки называли просто Бин.

— Не тянет он Бин Ладена, — сказал Хаким, — так больше на мистера Бина.

Кабанов тогда еще спросил:

— Слушай, Хаким, ты вот такой разумный человек, товарищ хороший, работяга, среди таджиков много таких. Почему же вы у себя в Таджикистане жизнь не наладите, а сюда в холодные города работать приезжаете? Что у вас там не так?

Хаким подумал и коротко ответил:

— Культур — мультур не хватает.

В тот вечер Хаким больше ничего не говорил, магнитолу не включал, рулил, нахмурившись.

Ахметхан проживал в гостинице «Волга». С утра до вечера ездил по разным местам, встречался с людьми, кричал в мобильник. Иногда Хаким слышал родную речь, переводил Дмитрию:

— На рабочих ругается, второй этаж медленно строят.

— Кричит, чтобы еще 3 человека в квартиру приняли.

— Проводнику объясняет, где новую партию гастарбайтеров ссадить.

— Обещает живот кому‑то распороть.

Мистер Бин не особо стеснялся, кричал по — таджикски на всю улицу. И ходил в окружении телохранителей, как босс, обязательно по центру, наклонив седую голову и прижав телефон к уху.

Вечера объект проводил по — разному: то сидел в гостинице, то уезжал в увеселительные заведения, угадать, куда именно не представлялось возможным.

— Сколько еще следить будем? — спросил Хаким.

— Завтра я его сделаю. — решил Кабанов. — Он каждый день обязательно на вокзал наведывается. Там, среди суеты, до него и доберусь.

— Все, пойду. Ни во что не вмешивайся, двигатель не глуши. Услышишь, шум, суматоху, а меня через 15 минут не будет, уезжай. Я свою мобилу подальше отсюда спрятал, чтобы не запеленговали, доберусь, позвоню. Ты к тому времени свою откопаешь.

— Я ее не закапывал, она все это время дома лежала. Без батарейки, как сказал.

— Отлично, Хаким. На всякий случай, прощай.

— Какой случай — мучай! Жду тебя здесь!

Кабанов пожал руку и вышел из машины. «Шаха» осталась на парковке у здания железнодорожного вокзала, а Дмитрий пошел к перронам. Впереди рассекали толпу мистер Бин, Ящик и Индеец.

Ветер гнал облака с севера, солнце лучами не баловало.

По условиям договора Кабанов постригся налысо и выглядел образцовым скинхедом — короткая куртка без воротника, джинсы с закатанными штанинами, армейские ботинки, разве что лямки подтяжек из‑под куртки не свисали. Таджики назад не смотрели.

Спустившись по переходу, Ахметхан приподнялся на цыпочки, высматривая кого‑то. Он, как всегда, прижимал к уху телефон и выглядел озабоченным. Он махнул рукой, и телохранители двинули за ним. Поезд еще не подошел, встречающие освобождали дорогу наглым азиатам.

Дмитрий, догоняя, сдвинул застежку молнии, вытянул за резинку медицинскую маску, надел на лицо, примяв пластину на переносице. За ударную часть вытащил биту, перехватил за рукоятку и застегнул молнию. До таджиков оставалось метра три. В замахе Кабанов сделал два шага и на выдохе опустил биту на затылок Индейца.

Телохранитель рухнул на колени. Ящик повернул голову, черные глаза превратились в щели, в зверином оскале блеснули зубы, рука дернулась за пояс. Ахметхан, не растерявшись, бросился вперед, уходя с траектории. Кабанов, махнув битой над головой, закончил ее движение на переносице Ящика. Раздался хруст, кровь брызнула в стороны. Ящик полетел спиной, раскинув руки. Блеснуло лезвие ножа. Не теряя времени, Кабанов бросился за Ахметханом. Догнал его через 10 метров и свалил ударом по голове. Тут же сам получил удар в спину и упал, ударившись локтем об асфальт. Перевернувшись, увидел склоняющегося к нему Индейца с ножом в руке.

В такие моменты за дерущихся думает тело, переполняемое адреналином. Никто в реальной драке не мыслит: надо сделать это, надо уклониться сюда, ударить так, а не эдак. Дракой насмерть руководит бешенство, уничтожая страх, купируя боль.

Кабанов пыром ударил Индейца битой в промежность, перекатился. Индеец хэкнул и согнулся пополам. Ножом ткнул в сторону врага. Дмитрий отбил удар, попытался встать. В ногу вцепился Ахметхан. Подошва ботинок проехалась по пальцам, Дмитрий крутанулся на асфальте и освободился от захвата. Еще согнувшись, Индеец снова махнул ножом слева направо. Отпрянув, Кабанов ударил ногой в лицо кирпичного цвета. Попал. Развернувшись, Дмитрий прыгнул на Ахметхана, вставшего на четвереньки. В прыжке опустил биту на седую голову. Ахметхан растянулся на перроне, как лягушка, раскинув руки. Дмитрий обернулся. И вовремя — неубиваемый Индеец с залитым кровью лицом почти достал ножом. Кабанов нырком уклонился от ножа и рукояткой биты снова потревожил детородные органы противника. Следующий удар битой пришелся Индейцу по затылку. Телохранитель упал на охраняемое тело, полностью выполнив свою функцию. Кабанов, выполняя заказ, нанес удар по голове Ахметхана, но без той силы с какой прошелся по рукам. К этому моменту в уши стали доносится крики:

— Убивают!

— Скинхеды, фашисты, сволочи!

— Мочи черножопых!

Мнения толпы разделились, но вмешиваться никто не спешил. Кто‑то старорежимно вопил: «Милиция! Вызовите милицию!» Загудел электровоз.

Кабанов одним замахом биты расчистил себе путь и прыгнул с перрона. Едва не угодив под поезд, пробежал через пути и скрылся за стоящим товарняком.

— Я уже думал, точно не свидимся. Такой шум стоял, ментов налетело!

Кабанов, созвонившись, встретился с Хакимом через два дня. Хаким подъехал в условленное место на окраине города, куда Дмитрий пришел за два часа до назначенного часа. Хакиму он доверял полностью, но его все‑таки могли слушать. Скорее всего, телефоны оставались чистыми. Хаким подъехал вовремя, никто за ним не следовал. Дмитрий через 30минут спустился с горы производственного хлама, откуда наблюдал за дорогой, и вышел к посреднику.

— Рахматулло, наверно, был бы рад. — улыбнулся Дмитрий.

— Рахматулло бы огорчился! — возразил Хаким. — Он хороший человек! В больницу к Ахметхану сам ездил, фрукты отвозил.

— Нет, значит, на мне греха еще одного смертоубийства. — Кабанов никак не мог разобраться в своих чувствах. С одной стороны заказ не выполнен, возникает вопрос об оплате, с другой — хоть и наркоторговец, а жизни лишать — лишний груз на сердце.

— А с охранниками что?

— Индеец уже ходит по палате, правда, в раскорячку. — засмеялся Хаким. — Рахматулло показывал, как обезьяна ходит, руками до пола достает. Ящик пока в реанимации, но в сознании, скоро в общую палату переведут.

Дмитрий вопросительно посмотрел на таджика.

— О деньгах спросить хочешь? — разгадал Хаким. — Все привез. Рахматулло сказал, не убил, но задачу на 100 процентов выполнил. Нечем Ахметхану руководить, обе руки сломаны, умом повредился, на родину собирается. Там помереть решил.

— Ну и слава Аллаху. — поюродствовал Дмитрий.

На экране ноутбука засияли блики. Лицо Пантелеева сморщилось, как сушеная слива. Он оттолкнулся от стола, кресло повернулось и подкатилось к окну. Начальник уголовного розыска, закряхтев, потянулся к шнурку. Закрыв жалюзи, Пантелеев оттолкнулся от подоконника и вернулся к столу. На экране продолжали рубиться на мечах, строить укрепления и перемещаться гурьбой маленькие разноцветные человечки. Второй час после обеда Алексей Николаевич оттачивал интеллект в стратегической игре «WarCraft».

Стук в дверь заставил интеллектуала поставить игру на паузу.

— Разрешите, Алексей Николаевич? — из‑за двери показалось девичье лицо. Девушка напряженно всматривалась и как будто принюхивалась, ожидая реакции начальника, которого отвлекла от борьбы с преступностью.

Пантелеев сдвинул брови, но слегка раздвинул губы в улыбке.

— Заходи, Анжела. Что у тебя?

— Почта, Алексей Николаевич.

Анжела вошла в кабинет, держа в одной руке несколько конвертов, а в другой журнал с зеленой картонной обложкой. Девушка простучала каблучками до стола начальника, склонившись, положила конверты и журнал рядом с ноутбуком. В вырезе блузки закачались мячики грудей, Пантелеев сглотнул слюну. Не отрывая взгляд, пока Анжела листала журнал, он потянулся к пачке «Парламента».

— Здесь распишитесь, Алексей Николаевич. — выпрямившись, показала наманикюренным пальчиком Анжела.

Пантелеев кинул сигарету в зубы, взял ручку и поставил хитрую загогулину в графе «Подпись руководителя».

— Спасибо. — улыбнулась девушка.

— Не за что! — ответил руководитель. Сигарету он держал одними зубами и при этом умудрился выговорить звонкое «ч».

— Я пойду? — похлопала ресницами Анжела.

— Да, если понадобишься, вызову.

— Хорошо, Алексей Николаевич.

Девушка, покачивая бедрами, пошла к двери, Алексей Николаевич снова сглотнул, приклеившись взглядом к нижнему срезу мини — юбки.

Дверь за девушкой закрылась с вежливым щелчком замка. Начальник УР посмотрел на ноутбук, на конверты. Вздохнул, щелкнул зажигалкой, пустил дым к потолку и принялся разбирать корреспонденцию. Разрезав конверт со штампом экспертно — криминалистического центра, Пантелеев достал сложенный лист бумаги, развернул и пробежал глазами. Дым попал в глаза, Пантелеев заморгал, вынул сигарету изо рта, нервными движениями погасил окурок в пепельнице.

— Не может быть!

Алексей Николаевич еще раз прочитал документ, поднял голову и уставился остекленевшими глазами в точку пространства, где еще несколько минут назад колыхалась юбка Анжелы.

Очнувшись, Алексей Николаевич судорожным движением выдвинул ящик стола, достал телефонный справочник для служебного пользования.

— Карабулакский отдел полиции? — крикнул в трубку Пантелеев. — Это начальник уголовного розыска 2–го отдела полиции Пантелеев Алексей Николаевич! Кто у вас трупом в сгоревшей «десятке» занимался? Дай его телефон!

— Канюкаев? Пантелеев с тобой говорит, начальник уголовного розыска 2–го отдела! Скажи мне, Канюкаев, труп в сгоревшей машине идентифицировали? Какой — какой! У вас что, каждый день обгоревшие машины с трупами находят? Который… июля нашли в лесном массиве. Нет? Дело возбуждено или отказной?

— Бестолковый татарин! — бросил трубку Пантелеев.

Схватив волнительный документ, Алексей Николаевич спрыгнул с кресла и побежал к выходной двери.

— Разрешите, Денис Александрович? — теперь уже Пантелеев принюхивался к атмосфере в кабинете вышестоящего руководства.

— Чего тебе? — выкатились глаза Зайсунцева на незваного подчиненного.

— Результаты дактилоскопии по трупу Гниломедова пришли. — протиснулся в кабинет Пантелеев.

— И чего? — перед Зайсунцевым тоже стоял раскрытый ноутбук с торчащим сбоку модемом.

— На осколках бутылки в квартире Гниломедова обнаружены следы пальцев Кабанова.

— Который в машине сгорел? Ну‑ка сядь! Давай подробнее!

— В ране на голове Гниломедова были обнаружены осколки стекла. На столе и на полу осколки от нескольких бутылок. Понятно, что Гниломедова ударили какой‑то из этих бутылок. На осколках были обнаружены отпечатки пальцев. Я экспертам сказал, чтобы без промедления в «Папилон» загнали, и вот результат! — Пантелеев положил ладошки на бумагу с круглой печатью экспертно — криминалистического центра.

— Представленные фрагменты пальцевых отпечатков имеют совпадения с отпечатками пальцев ранее судимого гражданина Гниломедова и находящегося на спецучете гражданина Кабанова Дмитрия Петровича.

— По Гниломеду трупорез что пояснил? Смерть когда наступила?

— Точное время так и не удалось установить, но не раньше 17 и не позже 18 июля. Причина смерти — перелом основания свода черепа. Травма могла быть получена с высоты собственного роста.

— Хорошо. Это для комитетских, а если реально, что получается? Кабанов бухает с соседом, бьет его бутылкой по голове, видит, тот отбросил копыта, и скрывается. А за несколько дней до этого возле Карабулака обнаружен сгоревший автомобиль с трупом. А рядом документы этого Кабанова, мать его! Звонил Карабулакским ментам?

— Конечно, Денис Александрович! Там участковый этим делом занимался по фамилии Канюкаев…

— Канюкаев — Шманюкаев! Труп установлен?

— Никак нет. Полностью обгорел, даже причину смерти установить не удалось. Канюкаев уже отказной написал — труп у него установленный, а обстоятельств, указывающих на криминальное происхождение, не обнаружено.

— Молодец, что сказать. А ты говорил, Кабанов свою квартиру продал?

— Так точно, Денис Александрович, съехал в начале июля. Соседи видели, как мебель грузили.

— И что получается? Уехал, нашел где‑то труп, сымитировал аварию, сжег машину, подбросил свои документы. Ты уточнил, какие именно документы, в каком состоянии?

— Не успел, товарищ майор!

— «Не успел»! Значит, имитирует Кабанов свою гибель, потом возвращается домой, поднимается к соседу, убивает его и оставляет свои отпечатки пальцев на бутылке? Он дебил?

Пантелеев пожал плечами:

— Может, волновался?

— Труп подбрасывать не волновался, а алкашу бутылкой по башке.

— А если они раньше вместе бухали, а кто‑то взял бутылку и Гиломедова по голове приложил?

— И отпечатков не оставил, в перчатках был? — выпучил глаза Зайсунцев. — Или еще скажи, бутылку, из которой Кабанов раньше пил, взяли и подложили в квартиру этого Гниломеда. Не много сложностей из‑за какого‑то алкоголика? И Кабанову зачем его убивать? Не понятно ничего.

— Что делать, товарищ майор?

— Пошли кого‑нибудь в Карабулак, пусть подробно изучит все. Протокол осмотра посмотрит, опросы почитает, с людьми, с Канюкаевым этим побеседует. Уточни, когда Кабанов квартиру продал, связи его подними. Возьми в поликлинике его зубную карту, сверь с обгоревшим. Если найдем, попробуем привязать его к трупу Гниломедова, раскроем мокруху. Нет, пусть как есть, отказной остается. Комитетские результаты дактилоскопии затребуют, тогда передашь, а пока у себя сохрани.

— Понял.

— Этот, Кабанов твой, что за человек был? — к выпученным глазам добавились раздувающиеся ноздри. — С головой у него все в порядке было, в мстители никогда не играл?

— С субординацией проблемы были, а так вроде без отклонений.

— Ты знаешь что, найди его живым или мертвым. Не нравится мне все это. Слишком часто его фамилию слышу в последнее время.