Сны под перышком ноток
В оркестровой яме лежали музыкальные инструменты и сквозь пюпитры рассматривали друг друга. Накануне начисто отрепетировали весь концерт, и мелодии так въелись в корпуса инструментов, что, казалось, те играли музыку даже в полном покое. Уж что с титаническим трудом входит внутрь оркестра, то с трудом оттуда и высвобождается. Так думали и знали все инструменты, а барабаны подтвердили:
– Что вдолбишь себе в голову, то потом не выдолбишь.
На задах, как акулы с разинутыми пастями, лежали Контрабасы. И маленькие Скрипочки, натянув струнки, попискивали на них, как дрожащие мышки:
– Нам страшно оттого, что вы смеетесь. Нам страшно оттого, что вам весело.
Контрабасы возмутились, выпятили по-генеральски груди и пробасили:
– Жила тонка! Пошли бы жрать!!!!!
– Поосторожнее, – загудели Виолончели, – у самих расквашенные рожи! Посмотрели бы на себя в зеркало. И все из-за того, что грубо выражаетесь.
– Не грубо, а долго зимуем на галерке, но еще не забыли, в чем суть дела.
– Вы что, из-под Можайска приехали?
– Как хотите, так и думайте. Можете говорить о нас, что угодно, все равно не берем в расчет.
– Вы еще на что-то рассчитываете? Мы же опухли от голода. Нас, наверное, обманула Лиса Алиса и Кот Базилио. Вы знаете их?
– Не будем о плохом, а то мы обидимся, – загудели Контрабасы. – И дела застопорятся.
– Тише, тише, – легкий невидимый взмах дирижера, и музыкальные инструменты примолкли.
Дирижер прошел, как тень, окинул взглядом все инструменты, которые он знал как свои пять пальцев. Со стороны послышалось что-то, вроде гудения тока. Нет, это Скрипки настраивались, чтобы начать легкое рассуждение-импровизацию.
Дирижер привстал, подпрыгнув в колене, как зайчик-лыжник. И показалось, что весь зал попал в страну-зазеркалье. Скрипка повернулась кленовым боком, пряча еловую сторону деки. И ноты расползлись по тактам как пролившееся вино, точно курица царапнула корявой лапой, напустив легкий страх или транс.
«Быть или не быть», – прозвучал мотив-пароль. И весь зал проник в зазеркалье, где пароль начинал творить чудеса, как волшебная палочка. Палочка дирижера помахивала, как ветка новогодней елки. И весь оркестр напомнил ельник, где елочки росли в три ряда от малой до большой, от Скрипок до Контрабасов.
Дирижер сверил часы, и оркестр стал часовым механизмом, который под действием дирижерской палочки заработал, точно ключик в будильнике включил завод. Виолончели гудели, что пчелы в улье. И нотки исчезали, как секунды в башне, через круглые отверстия в Виолончелях в потусторонний таинственный мир.
Некоторые музыканты смутились. Один Контрабас, как по команде «Стенд Ап!», долго-долго стоял на одной ножке, пока продолжался строгий «импичмент». Дирижер подпрыгнул, сгорбатившись, как знак вопроса, будто кто-то резко и неожиданно позвонил и вызвал зайчика-секретаря. Все стали искать решение, сопоставлять то и это. Искали, кого поздравить, кого отставить в угол, а кого покачать, как няня, в ореоле надежд, славы или раздумий. Было много тем и несостыкованных постановок. Инструменты слегка волновались. А задумчивый Альт сидел тихо, как Сократ на берегу моря, и рисовал смычком свои мысли. Все равно их смоет море, море музыки. Останется только разумное.
– Нельзя, нельзя совсем исчезать, – дирижер незаметно топнул ногой, расщеперился как волк, расставил пальцы, точно решил захватить все драгоценности мира.
– Нет, нет, нельзя дразнить льва в клетке. Его надо любить, лелеять и расчесывать, как пуделя.
– А я посмотрю, как это делается, – прозвонил Треугольник.
– Мы все в твоем домике, Треугольник, – решили инструменты, – ты же любовный.
Инструменты так этому обрадовались, что стали весело играть, и музыкальный поезд стал набирать обороты, раскочегарился и даже пропел «Ту-ту!» как петушок, за прозрачными шторками партитур. Туда и уходили все чувства и мысли через запасной люк, где под перышком спали нотки.
Сначала всем в зале показалось невыносимо холодно, будто энергия ноток закончилась. Так угли превращаются в золу и атомы. От музыки снились снег, ливень и метель. И будто все дрожало, как хрустальные льдинки, а медведь за барабанами хотел спрятаться, точно заснуть в берлоге, засосав лапу. В зале менялась атмосфера, там ходил циклон. Она то накалялась, будто проснулся вулкан и извергает пепел. То остывала, будто дорогу засыпала пурга. А то, что-то хмелело, как от запахов, точно завился маленький хмелек и зацвел, вроде воскового вьюна вокруг свечки.
– Какой дорогой музыкальный карандаш! – говорили нотки на импичменте. – Такой смелый фехтовальщик – наш дирижер. Ни один комар до него носа не подточит.
Дирижер как гениальный генерал имел свою тактику и был невозмутим. Он повелел играть крещендо, чтобы взбодрить оркестр и разогнать подозрительных мышей, которые не знали гармонию и портили настоящую музыку.
– Подливайте смелее масло на музыкальный факел Олимпа! – требовали нотки.
По мановению дирижерской палочки тронулся мощный механизм, и поехал поезд времени. Нотки растворились в мелодии, как соль в море, что волновалось и затихало, превращаясь в пласт. Гобой дал гудок-сигнал.
– Кажется, он играет слишком громко, – сказал Контрабас и почесал гриф, похожий на кудрявый чуб. Виолончели подыграли, как дразнящие обезьяны с высунутыми языками.
– Так громко нельзя играть, – решили все в зале, – сделать бы потише звук, а то, кажется, слоны-тромбоны хотят затоптать всех.
– Нет, нет. Этого не получится. У нас очень тоненькая ножка, аристократическая косточка. Гармонию и музыку никто не затопчет! – запротестовали Пюпитры. – У нас белая кость! Вот когда поставят белый рояль…
– Да, тогда услышат настоящий чистый звук, – согласились Флейты.
– Когда? Когда? – Смычки требовательно затыкали в пол оркестровой ямы.
– Медные, как орудия, гремят, а деревянные – как дубинки. Целая канонада! Но никакой революции для инструментов нельзя! Их не заменить, даже когда их выдали за пластмассу. Музыканты сразу пропустили «Марсельезу». Неспроста мазнули этот мотивчик, как тут не крутись на Карнавале музыки.
– Да, там была не революция. Просто сильно все разукрасились до неузнаваемости, что завязался непримиримый спор, – пробасил старый Фагот.
– Но о чем?
– Да все о том же. Но вы будьте точны и выполняйте дела в срок. И обойдетесь без столкновений.
– И дела не запорят, – пропиликали Скрипки.
– Но как же часто меняются всякие постановки вопросов. Не успеваем за ходом событий. Точно мосты сошли с берегов и побежали через реки, леса и дороги.
– Что они делают?! Уму не вообразить!
– Куют, как кузнецы.
– Как кузнечики, хотите сказать, – поправил Тубу дирижер и подпрыгнул, как спортсмен-насекомое.
18.01.16.
