Попрощались с Тараской. Он домой пошел, а я еще у калитки постояла, вслед ему смотрела, да так хорошо и радостно было на душе. Потом слышу, кричат мне:
— Зоя, здравствуйте! С работы пришли? Что же вы и вся ваша семья ко мне николи не заходите? Рада я буду вам завсегда! Вы — мои спасители-избавители, выручили вы меня в ту ночь, иначе я бы замерзла, наверное, босиком-то поздней осенью… Приходите ко мне, пожалуйста, одна я совсем в вашем городе: ни подруг нет, — муж не давал ни с кем дружить, ни родни. Как сирота рязанская…
Смотрю: это Катька из своей калитки высунулась и кричит, горло не жалеет. Жаль девку: молодая еще, а такая уже несчастная и одинокая, надо к ней зайти на днях.
Тем более, что она меня всего лет на пять-шесть старше, найдутся темы общие…
Ужин снова готов: картошечка жареная с грибами и лучком. Сидит отчим на диванчике, довольный такой, Маруську за ушком принеживает и журнальчик почитывает."Вокруг света" под девятым номером сего года. Улыбается мне так-то умиротворённо, и насвистывает! Тут я ему совершенно по-стариковски замечание сделала, не сдержалась:
— Ну-ка, Семён Васильевич, немедля прекращайте в доме свистеть!
— А то что будет, Зоенька? Языка, что ли, лишусь? — отчим иронично так вопрошает.
У меня даже дар речи отнялся: не знать такие вещи только ребёнок не может! Все русские люди знают: в доме свистеть нельзя! Сколько меня бабушка учила: не свисти, Зойка, не свисти… Домового прогонишь, а с ним вместе — счастье, деньги и благополучие уйдут. Только одни глупцы да воинствующие атеисты над приметой смеются… И то — до поры, до времени…
— Денег не будет, дядя Семён… — отвечаю, колеблясь: как бы он меня на смех не поднял, — это же надо, — комсомолка, а такие советы даю старорежимные… — А вслед за копейкой и ваша удача уйдет, счастье сгинет… Горя и пустоты много придёт.
Отчим посерьёзнел, нахмурился даже:
— Правда, что ли? Вот веришь, Зоенька: шесть десятков на земле живу, а про такую примету слыхом не слыхивал, что свистеть нельзя. Всю жизнь в доме насвистываю… Но, может, ты и права: счастье не раз убегало в одночасье прочь, словно лешим унесённое. Пожалуй, не стану в доме свистеть более. А в гараже-то можно, как думаешь? Или это правило и на гараж, и весь двор распространяется?
Растерялась я, — не знаю про все владения домового. Только уверена, что он и впрямь есть: очень многие женщины его видели перед войной, и все в один голос уверяют, что слышали его хриплое: "к ху-у-у…" в ответ на вопрос: "зачем пришел?"…
— Не знаю, — отвечаю. — Дядя Семён, слушай: ты ведь смеёшься надо мной, похоже?
Тут отчим захохотал оглушительно, как хороший экскаватор… А потом начал мне рассказывать, что он только что про свист статью прочёл, оказывается. В журнале "Вокруг света" помещена статья некоего Георгия Польского под заглавием "Необыкновенный язык". Пересказал мне её отчим.
— Вот ты немножко умеешь свистеть, Зоенька, я уж слыхивал в Тихорецке, там ты на улице высвистывала "Подмосковные вечера", да так-то ладно… Вообще, многие люди умеют свистеть, некоторые свистят виртуозно, но вряд ли кому-нибудь приходило в голову использовать свист как средство для разговора. Мы можем свистом окликнуть человека, подать сигнал, но разговаривать по-настоящему с помощью свиста никто из нас не умеет. Но жители острова Гомера, из группы Канарских островов, обладают такой способностью. На острове много скал и ущелий, непроходимых лесов, а дорога главная — всего одна, она соединяет между собой многочисленные островные поселения, которые живут почти дикой жизнью, без техники, без телефона и света. В повседневной жизни обитатели острова говорят на диалекте испанского языка. Но если им надо передать нечто срочное человеку, отстоящему на несколько километров, он применяет испанский язык в переложении на свист. Язык свиста изобрели здесь во времена незапамятные; во всяком случае, когда испанские войска в начале ХV века завоевали Канары, они обомлели, услышав, как общаются между собой местные племена гуанчес. После способы разговорного свиста испанцы адаптировали к испанскому, назвав язык свиста "сильбо", а "свистуна" — "сильбадором". "Свистун" прижимает кончик языка к зубам и начинает свистеть, одновременно произнося слова почти так, как во время обычного разговора. Иные сильбадоры кладут в рот один или два пальца; некоторые используют ладошки как рупор-усилитель звука.
— Ух, ты! — не удержалась я. — Как интересно! Никогда подобного не слыхивала! Вот додумались: слова свистеть, словно птицы какие…
— Нет, они не как птицы свистят. Громче! Французский путешественник Андрэ Класс, проживший на острове несколько месяцев, изучил сильбо. По его свидетельству, сильбадоры (как мужчины, так и женщины) свистят очень сильно. Якобы свист островитян мало чем отличается от… паровозного гудка! Вот почему сильбадор может легко разговаривать с собеседником, находящимся от него в 5–6 километрах. Андрэ Класс заявляет даже, что рекорд "дальнобойности" сильбо равен 11 километрам. "Преувеличение", скажешь? А ты прими во внимание не только громкость свиста, но акустику в условиях горной местности. Почти готов поверить!
— Дядя Семён! И зачем ты мне всё это рассказываешь? Про прекрасный остров в гряде сказочных Канарских островов, про путешественников-французов, про давно смешавшихся кровью с испанцами мифических гуанчес… Зачем? Расстраиваюсь я немножечко от таких вот историй… Знаешь почему: мир так прекрасен и удивителен, так хочется везде побывать, познать другие культуры, увидеть иной рисунок созвездий, забраться на вершину пирамиды в Южной Америке, — их теокалли называют в науке, пробежаться по незнакомым травам… А мне никогда этого не увидеть! Так зачем душу травить, дядя Семён? И в доме больше не свисти!..
Сама не ведаю, отчего так меня расстроил рассказ о "свистунах" Гомера…
— Не буду больше свистеть, Зоенька… — отчим закивал улыбчиво, но вроде бы без насмешки. — А насчет "мир повидать" — почему бы и нет? Если ты этого хочешь?
— Что же Вы мне, Семён Васильевич, сказки про "белого бычка" рассказываете? Кто меня за границу пошлёт? Тем более, в западную страну? Одно дело — ГДР, Чехословакия, Польша, — туда еще возможно попасть, даже на работу устроиться где-нибудь при воинской части. Одна "девочка" с нашей почты завербовалась на работу в ГДР, письма при воинской части сортирует и посылки принимает-отправляет. Это еще до меня было… Но уже Канары ваши, — недоступны напрочь!
— Не скажи, Зоя, — дядя Семён стал вдруг загадочен, прищурился, как мудрый сфинкс египетский, — времена меняются… Но и в наши дни наступило улучшение международной обстановки, особенно после фестиваля молодежи и студентов. Есть надежда, что ты сможешь все-таки посмотреть мир, а я тебе в этом помогу…
Право слово: он нисколечко не шутил! Да только не слышала я, чтобы "наших людей" отправляли в турпоездки на Запад… Вот Владлена Карповна ездила в прошлом году по профсоюзной линии в турне по Средиземноморью, но одно дело — начальница почты, и другое — Зойка — молодая недотёпа… Или дядя Семён намекает, что с деньгами — всё можно? Не понимаю я его двусмысленностей…
— Кстати, Зоечка, — продолжал гнуть своё отчим, — продолжаешь ли ты регулярно ходить на приём медицинский к Марье Сергеевне? Поверь мне, это очень важно!
— Хожу, когда велит, — недовольно ответила я. — Но зачем? Я уже почти и не кашляю, и бронхит мой почти больше "не хрюкает" в груди, так что же мне зря время доктора занимать? Недавно ненароком в карточку глянула, и такое там увидела… Почему она мне в карте пишет воспаление лёгких, когда у меня и бронхита сейчас почти нет? Я же чувствую по своему состоянию, что почти здорова!
— Зоя, так надо, — ответил отчим, и посмотрел на меня, как директор на двоечницу.
Ну, думаю, надо так надо, только зачем бесконечные КУФы и электрофорезы назначать? Спасибо еще, что инъекций не велят делать. А карте я видела слово: "стрептомицин"… Получается, что врачиха "рисует" мне проводимое лечение…
Мама пришла. Сказала, что через десять минут к нам Катька ужинать придёт. Я, признаться, удивилась: оказывается, она и к мамке на улице прицепилась с своими приглашениями, а мама не устояла: позвала Катьку к нам ужинать. Зачем?
Катька явилась вскоре, да не пустая: принесла котятам сметанки, маме и дяде Семёну — бутылку хорошей водки, а мне, как "маленькой", — "Алёнку" — шоколадку…
Еще вытащила из матерчатой, из лоскутков пошитой сумки, трехлитровую банку огурчиков с сладким перчиком, и литровую банку малинового варенья, "чтоб добрые хозяева не болели по зиме…" Одним словом, гостья с "приданым"… Наверное, теперь она будет ходить к нам недели две подряд, помогать съесть принесённое… С другой стороны, Катька, может, испытывает к нам благодарность… Или скучно ей сидеть одной в четырех стенах, на потолок плевать…
Дядя Семён от неожиданного подарка не отказался, как ни странно. Откупорил бутылочку принесенной Катькой "Столичной", налил всем по полной рюмке, а мне — половинку, как "неопытной". Попутно объяснил, что в далёком 1938 году в СССР была зарегистрирована рецептура и торговый знак водки "Столичная", однако, выпускать водку начали лишь через несколько лет, в 1941 году первая бутылка "Столичной" была выпущена в блокадном Ленинграде. Удивились мы несказанно: в блокаду в городе Ленина и Петра водку гнали? Кто бы мог подумать…
Покушали с аппетитом, выпили немного, по три рюмки, выслушали лекцию отчима о происхождении водки. Катька ему внимала, рот раскрыв.
— В России-матушке первая "живая вода" появилась в далеком XIV столетии. Привезли её князю Димитрию Донскому генуэзцы, но то была еще не водка в нашем понимании, — скорее, спирт напоминала та субстанция… Согласно преданию, около 1430 года монах Исидор из Чудова монастыря, находившегося на территории Московского Кремля, создал рецепт первой истинно русской водки. Имея образование и обладая винокуренным оборудованием, он стал автором нового алкогольного напитка, называемого тогда "хлебным вином", в отличие от прочих вин. Собственно термин "водка" возник лишь при императрице Елизавете Петровне. А была водка сперва 38-градусной, не то, что сейчас. Ныне она разной бывает, но не менее сорока градусов… Лучшей водкой называется наиболее безвкусная, именно её-то именуют "чистой как слеза"…
— Какой Вы — умный, Семён Васильевич! — воскликнула Катька вполне искренне, — как лектор настоящий! Вот к нам на работу приходил лектор из общества "Знание", читал лекцию о вреде курения для женщин, — так мы все уснули от его лекции… Вам бы в народ, — образовывать! Вы простите, кем работали до пенсии?
— Так забойщиком, — ответил лукавый отчим. — Но не всегда, конечно. Приходилось по молодости лет и лекции читать, вы угадали, Катюша… Только в шахте платят больше, так и отошел от тех лекций… Я с серьёзной наукой связан не был, а так, — баловство одно… По характеру я — человек простой, мне и под землей легко было…
Уходила Катька от нас неохотно, но благодарила сердечно за подаренные часы семейного уюта. Приглашала нас всех в гости с ответным визитом. Особенно меня просила приходить: оказывается, в ту ночь, когда Катька у нас ночевала, мать зачем-то ей шепнула, — видно, шутя, что я гадать на картах умею, бабушка научила. Только разве же это гадание серьёзное, — карты бросать играючи? Не цыганка я… Но, однако, пообещала я зайти к Катьке на днях и "карты бросить", — уговорила она меня.
Дни потянулись зимние, грустные. Снега немного выпало, но ветры порой дули пронизывающие. Кашель мой то уходил, то возвращался. На работе жизнь текла по-прежнему: рутина она и есть рутина.
Несколько раз сходила к Катьке-соседке, оказалось: с ней очень приятно общаться, и лет ей — всего двадцать четыре. Весело с ней. Упросила-таки она меня погадать: ну, нагадала ей червового короля "на подходе", а только где он, тот прекрасный король? Но карты редко обманывают. Во всяком случае, реже, чем люди, а я Катьку не обманывала, только карты прочла.
Котята подрастали, особенно мой Мотька, — научился кататься на гардинах. Это его умение мы с дядей Семёном старательно скрывали от мамы: строгая она у нас. Несколько раз за пару недель дядя Семён отлучался, но возвращался, как правило, уже к вечеру.
Один раз было маленькое деликатное происшествие: дядя Семён пришел на почту получать почтовый перевод из города Горького, от некоей Катерины Малафеевой. Судя по всему, той самой студенточки, которая ему письмо присылала и живет в его квартире. Несколько растерялся отчим, увидев моё личико в стеклянном окошечке, но я без родственных разговоров перевод выдала, без озвучивания перед всем коллективом нашего с ним родства, даже побурчала Ксантиппою, стреляя глазками: "Что же это Вам, гражданин, такие крупные суммы зараз шлют? А вдруг на почте проблемы с наличкой? Тогда приходится деньги заказывать… Иные товарищи по несколько дней своих денег ждут… Сообщите своим отправителям, пусть дробят на части такие суммы…" Дядя Семён не сразу понял, что я шучу, строю из себя конторщицу-бюрократку. Потом понял, улыбнулся, глазами поблагодарил, — и домой…
Перевод был — на крупную сумму. В графе: "для письменных сообщений" написано: "Это — за шесть месяцев". И все. Сумма — семь тысяч двести. Прилично. У меня даже других вариантов мысли не возникло, и так ясно: девица выслала отчиму его пенсию за полгода. Значит, в квартире его она живёт именно за то, что пенсию исправно получает да пересылает. А иногда, наверное, он сам за деньгами ездит, только не зимой…
И как я раньше могла думать об отлучках дяди Семёна, что он куда-то уезжает к другим женщинам? Интересно, а что достойнее и моральнее: преступления такого не злодейского типа, которые совершает отчим, или измена?
Смотря по каким критериям расценивать… Все плохо по-своему…
Отношения с кавалерами складывались непонятно для меня самой. Так сложилось, что женихи мои несколько сблизились между собой, меня даже начало брать опасение, что за дружбой они про любовь позабудут. Их сближение произошло в день, когда Грант пригласил и Тараса, и меня, как "своих друзей" на седмины в честь памяти его тётки. В Армении не делают "девять дней", как в России, у них по традиции — "семь дней"… Так получилось, что Ара Хачикович и тётя Герейцик не смогли поехать на похороны сестры тёти Герейцик, и все помины делали тут, звали многих её помянуть. Вот Грант и нас позвал. И так на тех "седминах" Грант и Тарас разговорились, что почти я рассердилась. И с тех пор стали они, похоже, и без моего присутствия порой встречаться, а мне в этой дружбе досталась странная роль "среднего звена" — посредника. Но ко мне на почту они продолжали захаживать, стараясь делать это незаметно один от одного. С Грантом отношения так и не перешли порог осмотрительной вежливости, и наше с ним общение сводилось к приятным беседам, смешным анекдотам, за которые "могут три года дать теперь, а при Сталине давали десять", смеялся Грант, и милому времяпрепровождению, заключавшемуся в мотовстве. Денег он не жалел.
С Тарасом отношения складывались иначе.
Постепенно скромные поцелуи перешли в обжигающие, будоражащие кровь, и не раз приходилось мне пожалеть, — или порадоваться?… Что моя квартира на Ленина сдана квартиранту. Такие вот бурлили во мне неправильные, безумные мысли. Причем все разговоры Тараса о серьёзных отношениях, которые "нам совершенно необходимо выяснить", я слушать не хотела, отвергала с ходу его малейшие намёки на "серьёзность": рано мне выслушивать "предложения", не хочу я пока замуж, времени для несвободы — предостаточно впереди. Пусть дурочки несамостоятельные стремятся к браку. Я — не такая!.. Пару раз я даже водила Тараса в дом к Катьке, она нас чаем поила и развлекала всячески, — неудобно мне было вести кавалера домой, под бдительное око моих старших, которым мне тоже не хотелось пока ничего объяснять о моих реальных устремлениях… Но целоваться на заднем ряду тёмного кинотеатра нравилось до безумия…
Однако, сказала себе: не стоит торопиться, мне нужно понять, чего я в жизни действительно хочу, — выйти замуж и зажить, как все, с кастрюльками, пелёнками, прочими "семейными радостями", — или пойти учиться дальше, получить диплом о высшем образовании, стать другой, — лучше, умнее, совершеннее…
Заочно учиться я не хочу! Мне не корочка нужна, но система мышления и информации, сопричастность к многому знанию… Которое таит в себе многие печали…
Ближе к наступлению Нового, 1958 года, несмотря на мощный снегопад, обрушившийся на город с раннего утра, прибежала с новостями взбудораженная, удивлённая, с горящими глазами бабушка:
— Представляешь, внучка, получила я сразу три письма из разных мест, содержащие ответы на мои запросы относительно твоего отчима: по поводу лет работы и занимаемых должностей на интересующих меня шахтах, упомянутых в его трудовых книжках… Ответы, право, неожиданны…
— Что там написано, бабуль? — я даже лицо почти в окошечко высунула, — интересно!
— А вот слушай… — и бабушка с загадочным выражением лица принялась делиться со мною полученными сведениями.